Из нелитературных сфер языка
Литературный язык входит в русский национальный язык как один из стратов наряду с целым рядом стратов нелитературных и, конечно, не существует в этой системе изолированно, а активно взаимодействует, контактирует со всеми нелитературными составляющими русского языка, «вбирает» в себя их элементы. Из всех нелитературных стратов национального языка, к которым относятся территориальные диалекты, городское просторечие, социальные диалекты (жаргон, сленг, арго), этический компонент по указанным выше причинам регулирует взаимодействие литературного языка только с социальными диалектами. Следует отметить, что в современной языковой ситуации роль этического компонента культуры речи в вопросах «защиты» литературного языка от экспансии внелитературных элементов особенно значима по причинам, о которых речь пойдет ниже.
Активные культурно-речевые процессы –
зеркало современных «языковых вкусов»
Рассматривая проблемы, касающиеся состояния современной языковой и речевой культуры, большинство лингвистов характеризует такие действующие в современном общественном дискурсе негативные тенденции, как вульгаризация и жаргонизация речи, расшатывание системы норм, как языковых, так и этических, расширяющееся использование стилистически сниженных элементов, увеличение доли инвективных речевых актов в общественном и межличностном дискурсе и т.п.. В частности, эти проблемы активно обсуждаются в работах В.Г. Костомарова, А.П. Сковородникова, Е.А. Земской, В.Н. Шапошникова, Е.Н. Ширяева, О.Б. Сиротининой, Л.П. Крысина, В.В. Колесова, Ю.Н. Караулова (материалы проведенной почтовой конференции по проблеме состояния русского языка современности) и др.
Так, в монографии В.Г. Костомарова «Языковой вкус эпохи» описываются и анализируются «живые» процессы, происходящие в русском литературном языке, формирующие «языковой вкус» современного общества. В целом, понятие вкуса можно определить как «…способность к оценке, понимание правильного и красивого; пристрастия и склонности, которые определяют культуру человека в мысли и труде, в поведении, в том числе речевом. Под вкусом можно понимать систему идейных, психологических, эстетических и иных установок человека или общественной группы в отношении языка и речи на этом языке. Эти установки определяют то или иное ценностное отношение человека к языку, способность интуитивно оценивать правильность, уместность, эстетичность речевого выражения» [Костомаров 1999: 29].
Автор отмечает, что важнейшей тенденцией, формирующей современный языковой (и в целом общественный) вкус является демократизация и либерализация, приводящая к обновлению литературного канона «…за счет внутренних языковых ресурсов, за счет заимствований из вне- и нелитературных сфер общенародного языка. Через речь, которая по сегодняшней моде наводняется просторечием, диалектизмами и жаргонизмами, в систему литературного языка приходит много новшеств разного качества» [там же: 78]. В целом, оценивать этот процесс как резко негативный, подлежащий искоренению, вряд ли целесообразно, т.к. «…при всех перехлестах и этических послаблениях перед нами естественный процесс, и многих пугающий перепад уровней допустимого и непечатного сменится, надо верить, новым балансом разных речевых слоев в литературном каноне» [там же: 79], но все же оставлять его абсолютно неконтролируемым и мириться с «…небрежностью, раскованностью в употреблении языка, с вседозволенностью в выборе средств выражения» [там же: 7] не стоит.
Сходные оценки происходящих в современном языке процессов высказывают многие лингвисты, так или иначе интересующиеся проблемами культуры речи. Приведем лишь некоторые замечания, высказанные по поводу современной культурно-речевой ситуации в России:
«Ученые отмечают общий процесс, ведущий к стилистической сниженности речи. … Либерализация норм литературного языка привела к чрезмерному и часто неумеренному употреблению сниженной лексики: просторечной, жаргонной и арготической, грубо вульгарной» [Вепрева 2000: 42].
«Необыкновенно активизировался жанр речевой инвективы, использующий многообразные средства негативной оценки поведения и личности адресата — от экспрессивных слов и оборотов, находящихся в пределах литературного словоупотребления, до грубо-просторечной и обсценной лексики» [Крысин 2000: 386].
«Вирус разрушения, вседозволенности, распространившийся в общественных процессах, проникает и в сферу употребления языка. Это сказывается в засорении речи внешними заимствованиями (большим количеством иностранных слов, имеющих хорошие русские соответствия) и внутренними заимствованиями (жаргонизмами, «непечатными словами»), расшатывании языковых норм, которые становятся менее строгими и обязательными, разрушении русских культурно-речевых традиций» [Сиротинина, Ягубова 2000: 64].
«Современная социальная и языковая ситуация в российском обществе такова, что жаргонные лексические элементы не только не осуждаются носителями литературного языка, но и активно вовлекаются в речевой оборот» [Крысин 2000: 35].
В целом, на наших глазах происходит активное формирование так называемого «общего жаргона» (см. об этом [Ширяев 2000]). Его образуют слова, изначально употребляемые в уголовной среде, теневом бизнесе, а также многочисленные сленговые слова, «перерастающие» статус социально ограниченной лексики и переходящие в сферу широкого употребления разными слоями населения и активно функционирующие, в первую очередь, в разговорной речи носителей литературного языка, средствах массовой информации и рекламных текстах. «Постоянное присутствие жаргонизмов в письменных текстах ведет к их «замораживанию», как бы стабилизирует их, олитературивая и, конечно, снижая их жаргонность. Отрываясь от жаргона, такие единицы теряют свой экспрессивный аромат, т.е. мотив обращения к ним, и со временем могут стать просто принадлежностью литературного стандарта» [Костомаров 1999: 79].
Ср., например, рекламные тексты, активно эксплуатирующие сленг: «Миринда — оттянись со вкусом»; «Херши- кола: кто не знает, тот отдыхает»; «Супербатончик «Финт» — только для тех, кто вправду крут»; «Клинское — продвинутое пиво»; «Сделай DEW», «Фанта: классная туса — на пять с плюсом» и т.п.
Конечно, использование сленговых слов в рекламных текстах, а также на страницах газет, в молодежных программах в радио- и телеэфире — это важное средство указания на целевую аудиторию, для которой предназначен текст, но подобное широкое тиражирование жаргонно-сленговой лексики все же симптоматично для определения состояния современной речевой культуры.
Примеры слов, пришедших в общий жаргон из арготической лексики, тоже у всех на слуху — разборка, беспредел, кинуть, раскрутить., наехать, обуть, общак, стрелка, гасить, мочить, мент, дурь, западло и т.п. Благодаря СМИ, например, такие слова, как беспредел и тусовка уже прочно вошли в речевой обиход и начали терять свою нелитературную окраску (о вхождении подобных новых слов в языковую систему см., например, [Шапошников 1994]). Характерно, что «…жаргонизмы все реже поясняются в текстах: то, что не требуется их «перевод» на литературный язык означает, что они, если еще и не вошли, то уже ворвались в речевой обиход образованного общества» [Костомаров 1999: 83].
Исследуя язык современных СМИ в нормативном аспекте, А.П. Сковородников выделяет, в частности, следующие «зоны неблагополучия», касающиеся несоблюдения этико-речевых норм: 1) Легализация бранной лексики и фразеологии, сквернословия, оскорбляющего нравственное и эстетическое чувства культурной части общества (например, на страницах газет употребляются такие инвективы, как «дристуны свободы», «говноед», «литпроститутки» и т.п.); 2) Явление, которое условно можно назвать сексуализацией языкового сознания и речи. И это стало отражаться как на языке современных радио- и телепередач: в лексике, фразеологии и, что очень важно, образной системе, так и в выбираемой тематике. 3) Циничная и пренебрежительная тональность при обсуждении таких тем, о которых говорить подобным образом запрещает этическая традиция общества (например, о смерти) [Сковородников 1997: 15]. В целом, в современной речевой практике «…изменились, так сказать, пороги допустимости, пороги смелости, мера допустимости; норма стала более свободной — как в политике, торговле, одежде, танце, поведении и других сферах социальной жизни, так и в общении, в языке» [Костомаров 1999: 96].
Процессы вульгаризации и жаргонизации языка, снижение культурно – речевой «планки» общества в целом иронически обыгрываются и в текстах эстрадных сатириков, в анекдотах, которые, как правило, являются своеобразной «лакмусовой бумагой», быстро реагирующей на любые негативные изменения в обществе. Ср., например, выступления М. Задорнова, пародирующего речь так называемых новых русских со свойственной ей лексической бедностью, насыщенностью арготизмами, особой интонацией растягивания слов, загроможденностью различного рода «заполнителями пауз» и «связками слов» типа ну, это, в натуре, короче и т.п.; многочисленные анекдоты про новых русских, где важным фактором создания комического эффекта является именно воссоздание их речевого портрета: Новый русский купает своего маленького сына в ванной и приговаривает: «Моем, моем трубочиста чисто-чисто, конкретно-конкретно». Или тексты, пародирующие речь подростков, в которой сленговые слова практически полностью вытесняют свои литературные эквиваленты: «Классный Днепр при клевой погоде…»; «Ща один фитиль такое сморозил, подкатывается к одному шкету, дай, говорит, велик погонять, сел и почесал…» и т.п.
Изучение подобного рода языковых фактов, их нормативная оценка становятся насущной проблемой культуры речи. Но сложность здесь заключена в том, что эта нормативная оценка зависит от множества факторов, сопровождающих употребление лексики нелитературных сфер языка и позволяющих судить в одних случаях о грубом нарушении нормы, а в других, наоборот, о допустимости и даже уместности того или иного слова. Обсуждению этой проблемы посвящена, например, статья Е.Н. Ширяева «Типы норм и вопрос о культурно-речевых оценках» [2000]. Отмечая объективные сложности в оценке нормативности / ненормативности употребления жаргонно-арготических элементов в литературной речи, автор статьи утверждает, что в этом вопросе задача лингвиста состоит не в том, чтобы присоединиться к каким-то запретам или, наоборот, отвергнуть их, а в том, чтобы дать объективные характеристики нелитературных компонентов, которые могут способствовать тому, чтобы по отношению к этим компонентам проводить обоснованную языковую политику, в осуществлении которой должны принять участие самые широкие слои общественности, так как только лингвистам с этой задачей явно не справиться. Для ответа на вопрос, оправданно ли употреблен тот или иной нелитературный элемент в том или ином контексте, необходимо выяснить, по крайней мере, следующие моменты: кто, кому, зачем и где так говорит (особенно зачем?), используется ли то или иное нелитературное слово в разговорной речи или в одном из стилей кодифицированного литературного языка. Ответы на эти вопросы должны обеспечить достижение объективных культурно-речевых характеристик в этой области. Единственная область, единицам которой по единодушному мнению лингвистов категорически запрещено вхождение в литературную сферу, это лексика обсценная (нецензурная). Но как раз в этом вопросе мнения лингвистов рядовыми носителями языка зачастую игнорируются, и аргументом им служит утверждение о якобы особой роли мата как отражения богатства, самобытности и этакой «народной силы» русского языка. Проблемы «детабуизации» современной речи, легализации бранной лексики сейчас обсуждаются довольно широко — от серьезных лингвистических исследований до телевизионных ток-шоу (см., например, [Костомаров 1999]).
В целом же, отношение к приемлемости / неприемлемости употребления нелитературной лексики в общественной и межличностной коммуникации, следование общим этико-речевым нормам или их игнорирование, формирование черт «языкового вкуса» напрямую связано с общей культурой говорящего, его образованием, воспитанием, принадлежностью к тому или иному типу речевой культуры общества, и современная языковая ситуация представляет собой наглядную демонстрацию процесса вытеснения в массовой речевой практике элитарного типа речевой культуры среднелитературным и даже литературно-разговорным.