Глава Четырнадцатая КАК ВОЗНИКАЕТ СЦЕНАРИЙ
Человек сидит за пианино, пальцы его касаются клавиш. Медленно разворачивается свиток с нотами, давным-давно написанными его предками. Звучит мелодия, которую пианист не может изменить; иногда она меланхоличная, иногда веселая, временами резкая, временами мелодичная. Иногда пианист сочиняет новую мелодию или аккорд, которые либо гармонично сочетаются с написанным прежде, либо нарушает плавный ход роковой мелодии. Пианист останавливается, чтобы передохнуть, потому что нотный свиток толще священной книги в храме. В нем законы и пророчества, песни и жалобы, Ветхий и Новый завет: подлинно величественный, посредственный, страшный или жалкий дар, полученный им страница за страницей от своих любящих, равнодушных или ненавидящих родителей. Пианист находится во власти иллюзии, что музыка написана им самим, и никак не может оторваться от клавиш, хотя тело его неумолимо увядает по мере того, как продолжается музицирование. Иногда, в паузах, он приподнимается, чтобы поклониться в ответ на аплодисменты или свист друзей и родственников, которые тоже искренне верят, что он сам сочинил эту мелодию.
Почему же мы, люди, веками копившие мудрость, обладающие самосознанием и стремлением к правде, позволяем обманывать себя этим механическим повторением давно написанных мелодий? Частично потому, что все мы любим своих родителей, частично потому, что так жить легче, но также еще и потому, что мы недостаточно далеко ушли от своих обезьяноподобных предков, чтобы поступать по-иному. Конечно, мы лучше сознаем себя, чем обезьяны, но все же недостаточно. Сценарии возможны только потому, что люди не сознают, что они делают сами с собой и с другими. В сущности, такое знание противоречит сценарию. Определенные действия физического, умственного и социального плана совершаются как бы сами собой, поскольку человек так запрограммирован. Окружение оказывает глубокое воздействие на его судьбу, в то время как сам человек сохраняет иллюзию своей самостоятельности. Но есть и некоторые средства, которые могут помочь в таких случаях.
А. Пластичное лицо
Именно пластичность человеческого лица в первую очередь превращает жизнь из контролируемого эксперимента в приключение. В основе лежит простейший биологический принцип, который имеет огромное общественное значение. Нервная система человека устроена так, что зрительное воздействие мельчайших сокращений лицевых мышц действует на зрителя сильнее, чем физический удар. Перемещение мышц рта на каких-нибудь два миллиметра может быть совершенно незаметно для самого человека, но совершенно очевидно для его собеседников. Это легко подтвердить, встав перед зеркалом. До какой степени субъект сам не сознает, как он выглядит, легко продемонстрировать, прикоснувшись языком к верхней стороне зубов. Можно проделать это, как самому кажется, совершенно незаметно. Насколько человек может судить по кинетическому или мышечному ощущению, у него вообще не дрогнуло лицо. Но если он проделает это перед зеркалом, то увидит, что то, что кажется ему совершенно незаметными перемещениями языка, вызвало заметное изменение черт лица, особенно подбородка, включая шейные мышцы. Если он уделит большее, чем обычно, внимание мышечным ощущениям, то заметит, что в движение вовлечены его лоб и виски.
В процессе активного общения это явление может иметь место десятки раз, причем человек его не сознает: то, что ему кажется легким напряжением мышц, вызывает значительные перемены в его внешности. С другой стороны, Ребенок в наблюдателе следит (насколько позволяют хорошие манеры) за знаками, которые подсказали бы ему отношение наблюдаемого, его чувства и намерения. Таким образом, человек всегда больше выдает себя, чем ему кажется, если только он не один из тех людей, которые привыкли держать лицо совершенно неподвижным и непроницаемым и стараются никак не проявлять своих реакций. Значимость пластичности лица подчеркивается тем фактом, что в присутствии людей с «каменным» лицом остальные чувствуют себя неловко, так как не могут понять, как их поведение воспринимается собеседником.
Этот принцип проясняет почти сверхъестественную «интуицию», которую проявляют дети в оценке взрослых. Так как малышам еще не объяснили, что не следует пристально смотреть в лицо людям, они это делают и видят много такого, чего другие не замечают и о чем объект их наблюдения не подозревает. В повседневной жизни ваш Взрослый вежливо старается не смотреть слишком пристально на лица окружающих, но Ребенок в то же время неприлично «подсматривает», делая заключения, обычно точные, о намерениях окружающих. В особенности это относится к «первым десяти секундам» после встречи с незнакомцем, прежде чем у него появится шанс сообразить, как вести себя, и потому он выдает в эти первые секунды то, что потом старательно скрывает. В этом ценность первых впечатлений.
Сам человек никогда не знает, как много выдал он движениями своего лица. То, что он старается скрыть даже от самого себя, становится совершенно очевидно наблюдателю, который, к удивлению наблюдаемого, соответственно реагирует. Человек постоянно издает сценарные сигналы, сам этого не сознавая. Окружающие реагируют именно на эти сигналы, а не на личину человека или на его представления о себе. Таким образом сценарий действует без его участия. Он может сохранить иллюзию самостоятельности, говоря: «Не знаю, почему она так вела себя. Я ничем это не вызвал. Как странно ведут себя люди». Если его поведение действительно странное, окружающие могут повести себя совершенно непостижимым для него образом. Так возникают или подкрепляются всякого рода заблуждения.
Средство от этого очень простое. Если человек изучит выражение своего лица в зеркале, он скоро поймет, почему люди реагируют так, а не иначе, и окажется в состоянии изменить положение, если захочет. Но, скорее всего, не захочет, если только он не актер. В сущности, большинство людей настолько сосредоточены на своих сценариях, что находят любые предлоги, чтобы не разглядывать себя в зеркале. Они могут, например, утверждать, что это «искусственная» процедура, что означает: самое «естественное» для них — позволить сценарию развиваться вплоть до предопределенного свыше конца.
Клара — хорошо воспитанная женщина латиноамериканского происхождения, на примере которой видно, какое глубокое воздействие оказывает пластичное лицо на человеческие взаимоотношения. Она пришла в группу, потому что муж собирался ее бросить, и она сказала, что ей «не с кем поговорить», хотя дома у нее трое взрослых детей. Муж ее отказался ходить в группу, но сын двадцати одного года с готовностью принял приглашение.
— Я не люблю разговаривать с мамой, — сказал он, — мне и здесь трудно говорить о ней, потому что она легко обижается и иногда разыгрывает мученицу. Мне всегда приходится думать о том, как она воспримет мои слова, прежде чем говорить, и поэтому я не говорю искренне.
Он несколько минут говорил на эту тему, а мать сидела рядом с ним, напряженная, со сложенными на коленях руками, как ее научили в детстве, так что подвижными у нее оставались только лицо, голова и шея. Слушая сына, она вначале удивленно подняла брови, потом нахмурилась, слегка покачала головой, потом поджала губы, потом печально склонила голову, снова подняла и опять наклонила набок, приняв позу мученицы. Все время, пока сын говорил, пластичные движения головы и мимика лица матери были выразительны, как у героини «мыльной оперы».
Когда ее сын закончил, доктор Кью спросил у Клары:
— Почему вы все время, пока он говорил, меняли выражение лица?
— Я этого не делала, — удивленно ответила она.
— Тогда зачем вы качали головой?
— Я не знала, что качаю.
— Конечно, качали, — сказал доктор Кью. — Все время, пока он говорил, ваше лицо реагировало на его слова, и именно поэтому он чувствует себя неловко, когда разговаривает с вами. Вы сказали ему, что он может говорить, что хочет, но поскольку ваши реакции на его слова совершенно ясны, даже когда вы молчите, он не решается говорить. И вы даже не сознаете, что реагируете. Если это производит на него такое действие теперь, когда он взрослый, представьте себе, как это действовало на трехлетнего мальчика, который все время внимательно следит за лицом матери, чтобы понять, как он воздействует на нее. Вот почему он думает, прежде чем что-то вам сказать, и вот почему вам кажется, что вам не с кем поговорить.
— Но что же мне делать? — спросила она.
— Когда вернетесь домой, встаньте перед зеркалом. И когда сын заговорит с вами, наблюдайте за своим лицом в зеркале. А сейчас что вы думаете о его словах? — спросил доктор Кью, и беседа с этого места пошла дальше.
В этом случае Родитель Клары слушал сына с материнским уважением, и таково было ее активное Я в этот момент. Тем временем ее Ребенок реагировал на услышанное совсем по-другому, но ни ее Родитель, ни ее Взрослый не подозревали о мимике, потому что она не могла ее «ощущать». Но ее сын, однако, был прекрасно осведомлен о реакциях Ребенка матери, потому что они происходили у него прямо перед глазами. Ее Родитель был искренен, но с ним было невозможно связаться, и все в группе, кроме самой Клары, видели, почему сын не решается с ней разговаривать.
Принцип пластичного лица применим к описанным выше «материнской улыбке» и «юмору висельника». Мать может не сознавать, что происходит у нее на лице и какое влияние ее выражение оказывает на детей.
Б. Подвижное Я
Не менее чем пластичное лицо на действие сценария оказывает влияние имеющее психологическую природу подвижное Я. Оно основано на том же самом эффекте сознавания. Ощущение Я подвижно. В любой момент оно может сосредоточиваться на любом из трех состояний Я и, если подвернется возможность, может перейти от одного состояния к другому. Сознавание Я не зависит от остальных особенностей состояний Я и от того, что эти состояния Я делают или испытывают. Оно подобно электрическому заряду, который свободно перескакивает с одного конденсатора к другому, независимо от того, для чего используются эти конденсаторы. Ощущение Я передается вместе со «свободным катексисом».[45]
То из состояний Я, которое в данный момент активно, ощущается как реальное Я. Когда в человеке просыпается его гневный Родитель, человек чувствует, что это и есть его Я, подлинное Я. Несколько минут спустя, в состоянии Взрослого, он поражается тому, что сделал, и считает, что его Взрослый — это и есть его подлинное Я. Еще позже, когда его Ребенок стыдится своего дурного поведения, это опять сознается как подлинное Я человека. (Предполагается, что инцидент — реальное происшествие в жизни данного человека, что он не просто играет роль гневного Родителя или кающегося Ребенка. В ролевом поведении Ребенок не подлинное Я, а игра, подделка.)
Чтобы проиллюстрировать воздействие подвижного Я на повседневную жизнь, возьмем всем знакомый пример ворчливой жены. Обычно Зоя добродушна, общительна и легко приспосабливается к обстановке, но временами начинает критично относиться к мужу. Это ее ворчливый Родитель. Позже снова выступает ее любящий веселье, общительный, гибкий Ребенок, и Зоя забывает, что говорила в состоянии Родителя. Но муж не забывает и остается настороженным и отчужденным. Если такая последовательность повторяется снова и снова, замкнутость и настороженность мужа становятся постоянными, а Зоя не может этого понять. «Ведь нам было так хорошо вместе, — говорит ее очаровательный Ребенок. — Почему ты замыкаешься?» Когда ее подлинное Я — Ребенок, она забывает или упускает из виду то, что сделала, когда ее подлинным Я был Родитель. Одно состояние Я не очень следит за другими. Ее Родитель забывает о том, как им было весело, а ее Ребенок забывает о воркотне. Но Ребенок мужа (и его Взрослый тоже) помнит все сказанное ее Родителем и живет в состоянии постоянных опасений, что это произойдет снова.
Муж в свою очередь может заботливо ухаживать за Зоей в состоянии Родителя, но его Ребенок будет жаловаться на нее и ныть. Его Родитель, забывая или упуская из виду сделанное его Ребенком, может попрекать Зою всем, что «он для нее сделал». Она может ценить то, что он сделал, но жить в ожидании будущих выходок его Ребенка. Его Родитель считает, что он сам, его реальное Я, всегда заботился о ней, и это правда. Но правда также в том, что когда активен его ноющий Ребенок, это тоже он сам, его реальное Я. Таким образом, одно состояние Я, или реальное Я, забывает о том, что сделали другие, и человек продолжает действовать по своему сценарию, не беря на себя за это ответственность. Его Родитель может сказать: «Я всегда так хорошо с ней обращался. Не понимаю, почему она так себя ведет. Женщины такие странные». Его Родитель забывает, как провоцировал ее его Ребенок, но она, будучи жертвой, не забывает. Эти два примера объясняют прочность позиции я+, описанной в разделе Е главы пятой.
Теперь, когда принцип ясен, можно привести более живой пример. Такие беззаботные или безответственные переходы от одного состояния Я к другому можно назвать «путешествиями Я», но поскольку на языке хиппи «ego trip» означает хвастовство, вежливость требует, чтобы мы оставили его хиппи, а сами поискали другое название для подвижных состояний эго. Поэтому нижеследующий случай мы назовем «Аминта и Маб, или Путешествие по глубинам души (ППГД)».
Маб и ее мать Аминта так надоели друг другу, что Маб решила на уикэнд уехать к подруге в другой город. Мать позвонила ей по телефону и сказала; «Если в воскресенье утром ты не вернешься, я не пущу тебя в дом». Маб вернулась в воскресенье вечером. Мать не впустила ее и велела искать себе квартиру. Маб переночевала у подруги по соседству. Утром в понедельник мать позвонила дочери и простила ее. Маб рассказала доктору Кью об этом эпизоде и о других случаях непоследовательности матери. Некоторые случаи не были так просты, поэтому доктор Кью решил поговорить с Маб и ее матерью совместно и посмотреть, не сможет ли он понять, что происходит на самом деле.
Как только они уселись, Аминта выступила в роли строгого Родителя, с праведным гневом порицая Маб за неряшливость, безответственность, курение марихуаны и другие грехи, которые постоянно обсуждались в разговорах матери и восемнадцатилетней дочери. Вначале во время этого выступления Маб сидела с легкой улыбкой, как будто говоря: «Ну вот опять она…» Потом посмотрела в сторону, словно спрашивала: «Неужели здесь не найдется никого, кто мне поможет?»: Аминта не обращала внимания на реакции Маб, но продолжала свою тираду.
Несколько утихнув, Аминта сменила тему. Она начала говорить о том, как ей трудно — не с точки зрения Ребенка, а как Взрослый, трезво оценивая свои семейные проблемы, которые были хорошо известны доктору Кью. При этих словах Маб повернулась и посмотрела прямо на мать, как будто хотела сказать: «Все-таки в ней есть что-то человеческое». Аминта продолжала, и доктор Кью мог фиксировать смену состояний ее Я, поскольку очень хорошо был знаком с ее жизнью и окружением. На одной стадии она продемонстрировала ту же непоследовательность, что и в эпизоде с изгнанием дочери: вначале проявился ее гневный Родитель-Отец, выгнавший Маб из дома, затем на первый план выступил прощающий Родитель-Мать, тревожащийся о своей «маленькой девочке», которая бродит по городу, не зная, где преклонить голову. Затем последовал Взрослый, потом беспомощный Ребенок и наконец снова гневный Отец.
Эти перемещения можно проследить на рисунке 13 в виде линии, проходящей через состояния Я. Начиная с ОР (Отец-Родитель), мы передвигаемся к МР (Мать-Родитель), оттуда вниз к В (Взрослый), затем к Ре (Ребенок) и возвращаемся к ОР. Дальнейшее слушание продолжит линию, как показано на рисунке: ОР — В — Ре — МР. Так мы следуем за Аминтой в ее ППГД от одного цикла к другому.
ППГД (Путешествие по глубинам души)
Рис. 13
Вопрос в том, что изображает эта линия. Она изображает то, как Аминта ощущает собственное Я. Это ощущение не сосредоточено в одном состоянии Я, но может свободно перемещаться от одного состояния к другому, переносимое «свободным катексисом». И в каком бы круге она в каждый данный момент ни находилась, она всегда ощущает, что это ее «реальное Я». Ход свободного перемещения, или локус катексиса, — непрерывная линия. Аминта не сознает, что она меняется или что ее поведение постоянно изменяется, потому что всегда продолжает испытывать ощущение «это настоящая Я». Таким образом, говоря, что «она» перемещается из одного состояния Я в другое, мы имеем в виду ее свободный катексис, который несет с собой ощущение подлинного Я. «Себе самой» она кажется неизменной, но на самом деле от одного состояния к другому так изменяется, что наблюдателю может показаться, что в ее сознании существуют несколько человек, которые говорят по очереди. Так казалось Маб, и именно поэтому она не могла ужиться с матерью. У нее не было ощущения постоянства, которое позволило бы предсказывать, как поведет себя Аминта в следующий момент, как она будет реагировать, чтобы самой приспособиться к поведению матери. И поведение самой Маб временами казалось таким же произвольным.
Когда и Аминта, и Маб разобрались в состояниях своего Я, прояснить для них ситуацию оказалось нетрудно, и после этого они смогли ужиться друг с другом.
Поведение Клары, описанной в предыдущем разделе, иллюстрирует другой вариант, когда взаимное непризнание различных состояний Я оказывает глубочайшее воздействие на всю жизнь человека, а также на жизнь его супруга и детей. В этом случае два состояния Я действуют одновременно, одно сочувственно слушает, другое гримасничает, при этом они упрямо игнорируют друг друга, словно подозрительные незнакомцы, хотя вместе находятся в своем замкнутом космическом корабле уже сорок пять лет.
Еще один интересный вариант возникает, когда человек отказывается признавать собственное поведение даже перед собой. (Это также упоминалось в конце пятой главы.) Так, мужчина может искренне уверять, что он хороший водитель, даже если ежегодно попадает в серьезные автомобильные аварии, а женщина заверяет, что отлично готовит еду, хотя у нее ежедневно подгорает обед. И оба они действительно искренни, потому что в этих случаях их Взрослый действительно хороший водитель или искусная повариха, а все неприятности вызваны Ребенком. Поскольку у таких людей существует прочная непроницаемая перегородка между состояниями Я, Взрослый не обращает внимания на то, что делает Ребенок, и может искренне утверждать: «Я (мое взрослое Я) никогда не допускал ошибок». То же самое происходит с теми, кто ведет себя безупречно в трезвом состоянии (когда руководит Взрослый), но совершает ошибки, когда выпьет (когда верх берет Ребенок). Некоторые даже теряют память, и Взрослый не подозревает о том, что делал в пьяном виде, и может сохранять видимость праведника. Может быть и наоборот: человек беспомощен в состоянии Взрослого, но творчески активен в состоянии Ребенка. Если «плохие» люди не воспринимают брань или упреки за свои глупости, то «хорошие» могут счесть похвалы за свои поступки простой данью вежливости. Взрослый на самом деле не понимает, о чем говорят окружающие, когда утверждают, что достижения Ребенка достойны похвалы, поскольку Взрослый бездействовал, когда они были достигнуты.
Мы уже говорили о том, что богатая женщина не становится бедной, когда теряет состояние, а бедный мужчина не становится богатым, когда добывает деньги. В этих случаях Ребенок из сценарных предписаний знает, богатый он или бедный, и просто деньги не могут изменить этого положения. Аналогично Ребенок мужчины знает, хороший он водитель или нет, и Ребенок женщины — какая она повариха, и несколько аварий или подгоревший обед не могут изменить сознание Ребенка.
Позиция после путешествия ППГД — обычно отказ. «У меня все в порядке. Мой собственный Родитель ничего не заметил, поэтому я не понимаю, о чем вы говорите». В этих случаях очевидно предполагается, что у собеседника не все в порядке — из-за такой странной реакции на безупречное поведение. Это футболка скорой помощи, на которой спереди написано «Я прощаю себя», а сзади — «Почему бы и тебе меня не простить?»
Есть простое средство, чтобы избавиться от взаимного невежества одного состояния Я относительно другого. Взрослый должен помнить и принимать всю ответственность за остальные состояния. Это остановит все попытки найти оправдание («Вы говорите, я так сделал? Должно быть, я был не в себе!») и заменит их принятием («Да, я помню, как делал это, и это был реальный я» или еще лучше «Я постараюсь, чтобы этого больше никогда не случилось»). Очевидно, что такое предложение будет иметь серьезные последствия для юридической практики, поскольку ограничит широко распространенные трусливые ссылки на психическую невменяемость («Деревянные мозги», или «Меня нельзя винить в том, чего я не делал»).