Вмешательство 1: доксастическая открытость

Нижеследующая дискуссия между мной и одним молодым человеком (ОМЧ) состоялась поздно вечером в тренажерном зале. Я был на беговой дорожке, когда он включил такой же тренажер рядом с моим. Через пару минут он спросил меня о моей футболке с надписью «MMA» (смешанные единоборства). Затем разговор зашел о предрассудках в боевых искусствах, о многих популярных, но ложных убеждениях и, наконец, о религии. Примерно через десять минут после начала разговора он рассказал мне, как Иисус Христос вошел в его жизнь.

 

ОМЧ: Он [Иисус Христос] прикоснулся ко мне. С того момента моя жизнь изме

нилась навсегда.

Утверждение «Он прикоснулся ко мне» является гипотезой. Это утверждение я выбрал для опровержения. Обратите внимание, что в ходе дискуссии я ни разу не отрицаю чувства, которые он испытывал. Поступить так было бы контрпродуктивно, поскольку в том, что касается наших ощущений и чувств, мы все непогрешимы. Для опровержения я взял источник, или причину, этих чувств и возникшую в результате веру.

 

ПБ: Очень интересно. Не могли бы вы рассказать мне об этом?

 

Я задал этот вопрос по двум причинам. Во-первых, мне нужно было убедиться, что я понял точную природу утверждения. Я был почти уверен, что понял, но должен был удостовериться. Просить собеседника повторить или заново сформулировать утверждение – это хороший прием. В книге Стивена Кови «Семь навыков высокоэффективных людей» (7 Habits of Highly Effective People ) это навык № 5: «Сначала стремитесь понять, потом – быть понятым» (Covey, 2004). Во-вторых, я оформил мысль как вопрос, поскольку хотел, чтобы он отвечал охотнее. Я признал свое невежество и попросил его помочь мне понять. То есть я не сказал: «Пожалуйста, расскажите об этом», поскольку такая фраза могла быть воспринята как приказ, смягченный словом «пожалуйста».

Оформление просьбы как вопроса дает людям ощущение выбора: они могут отвечать, а могут не отвечать. Я нахожу, что субъекты более склонны продолжать разговор, когда вы задаете им вопрос и демонстрируете свой интерес к беседе, задавая последующие вопросы.

ОМЧ рассказал мне о себе, о том, через что он прошел в жизни и что чувствовал.

 

ПБ: Это действительно очень интересно. Но у меня есть вопрос. Откуда вы знаете, что ваши чувства были вызваны Христом?

 

Здесь следует отметить четыре момента.

1. Использование пассивного залога не делает Христа активным действующим лицом в предложении, как это было бы в случае активного залога: «Откуда вы знаете, что Христос вызвал ваши чувства?» Если вы используете пассивный залог, субъект становится более открытым альтернативным причинам. (Активный залог: Мэри настроила скрипку. Пассивный залог: Скрипка была настроена Мэри).

2. Поскольку это вопрос, ОМЧ может дать разные ответы, которые могут быть разбиты аргументами и опровергнуты. Это важно, поскольку в определенные моменты дискуссии субъект доксастически слишком фиксируется на гипотезе. Если такое произошло, другой ряд вопросов может помочь продолжению разговора. Другими словами, можно найти дополнительную благодатную почву для доксастической открытости, если увеличить количество тем для разговора.

3. Как показывает мой опыт, вопросы, в отличие от утверждений, кажутся неопасными, поскольку люди чувствуют, что могут ответить так, как им хочется. Например, декларативное утверждение: «Это был не Христос. Чувство возникло как результат комплексного взаимодействия вашей нейробиологии и культуры. Туземцы, отрезанные от остального мира, никогда не чувствовали Христа в своем сердце. Одно только это показывает, что вы заблуждаетесь», – не повышает доксастическую открытость субъекта (Kim, 1979, р. 203), а, напротив, способствует доксастической фиксации, так как создает угрожающую ситуацию или отношения противоборства.

4. Этот вопрос снова возвращает нас к сократовскому диалогу. ОМЧ предложит гипотезу, которую можно попробовать опровергнуть.

ОМЧ ответил, что «просто знает»: это был Иисус Христос, и он сердцем чувствует, что это правда.

 

ПБ: Это интересно. Но представители других конфессий – буддисты, мусульмане, мормоны, люди, которые считают императора Японии Богом, – тоже верят искренне, от всего сердца. Но не могут же они все быть правы? Да?

 

Я намеренно не использовал слово «вы». Я не спросил, например, так: «Откуда вы знаете, что ваше убеждение истинно?» Такой вопрос может быть воспринят как агрессивный, как создающий некомфортную обстановку за счет направления фокуса беседы на самого субъекта, а не на гипотезу. В дискуссиях о вере особенно важно, чтобы проводящий сократический диалог терапевт делал различие между людьми и утверждениями (Boghossian, 2002a). Вера – это глубокое личное чувство, и чем больше веру как эпистемологию отделять от веры как идентичности, тем проще переход от третьего этапа (эленхоса) к пятому (действие). Беседа пойдет легче, если вы будете подчеркивать чувство сходства, а не различия.

Я пытался открыть ОМЧ альтернативные способы объяснения его опыта, предоставив более объективный путь для оценки его чувств.

Разговор несколько раз возвращался к началу и обратно, так как ОМЧ повторял, что просто чувствовал, что это правда.

 

ПБ: Как вы думаете, чем объясняется тот факт, что разные люди переживают религиозные озарения и утверждают, что они истинны?

 

Опять же, мысль облечена в форму вопроса, чтобы можно было вернуться на первый этап сократовского метода. К этому моменту отношения были налажены и ОМЧ не чувствовал, что находится в угрожающей ситуации (Clark, 1992; Horvath & Luborsky, 1993; Szimhart, 2009, р. 260). Здесь я снова не использовал местоимения «вы», чтобы дать возможность субъекту уйти от собственного пережитого опыта. Создание условий, при которых обсуждаемая вера рассматривается как вера кого-либо другого, благоприятствует беседе, поскольку в противном случае она может быть воспринята как затрагивающая слишком личное и угрожающая ему.

 

ОМЧ: Я не знаю.

 

Бац! Проблеск доксастической открытости. ОМЧ частично вывел себя из равновесия. Первая прививка от вируса веры.

 

ПБ: И я тоже не знаю.

 

Я моделирую поведение открытости и неуверенности, которое пытаюсь вызвать у субъекта. «Я не знаю» – это обманчивое эффективное утверждение. Субъект начинает думать – и правильно, – что у вас нет ответов на все вопросы и что это нормально – не знать ответов на все вопросы. И это нормально не только для меня, но и абсолютно для всех, включая субъекта.

(Долгая пауза.)

 

Многозначительная пауза – очень полезный прием, не воспринимаемый как угроза и часто используемый в торговле для того, чтобы добиться нужного результата. Часто неловкое молчание хочется прервать ответом; в любом случае, пауза позволяет разговору двигаться вперед, но если диалектическое пространство не заполнено, возобновите беседу, когда вам будет удобно.

 

ПБ: Так вот. Как вы думаете, люди, которые пережили религиозное откровение и глубоко и искренне в это верят, – они понимают, что эти переживания могли быть и не вызваны тем, что, как они думают, их вызвало?

 

Этот разговор состоялся много лет тому назад. Сегодня я уже не задаю таких наводящих вопросов. Вместо этого я более тщательно выстраиваю линию беседы и задаю другие вопросы, отвечая на которые собеседник предлагает дополнительные гипотезы, а я продолжаю опровергать их. Один из результатов постоянного целенаправленного опровержения – это создание эпистемологической неуверенности с помощью индивидуальных утверждений, плавающих без опоры на когнитивную основу. Нацеливаясь буквально на каждое утверждение, раскрывающее мировоззрение собеседника, я могу подорвать его уверенность в том, что он считает истиной. Как только это случилось, можно диалектически изолировать конкретное убеждение, порожденное вирусом веры (в данном случае – явление Иисуса Христа собственной персоной), затем лишить его оснований и искоренить.

Я пропустил этот этап не только из-за его возраста, но еще и потому, что увидел возможность вбить клин в систему его убеждений, отделив вирус веры от других идей, и, откровенно говоря, потому, что у меня тогда было мало опыта.

 

ОМЧ: Возможно, некоторые понимают. Другие – нет.

 

Эта фраза – гипотеза. Она кажется довольно очевидной и непригодной для опровержения. Так же, если мы не опровергаем разумные гипотезы в таких обстоятельствах, субъект чувствует, что может что-то понять и не утонуть в неопределенности.

 

ПБ: Да, вероятно, вы правы. Но вы думали о том, что причиной ваших чувств мог быть не Христос? Да?

 

(Долгая пауза.)

 

ОМЧ: Нет.

 

Я был несколько удивлен его ответом. Я думал, что его Эго заставит его дать утвердительный ответ.

 

ПБ: Так возможно ли, что пережитые вами чувства не были вызваны Христом?

(Долгая пауза.)

 

Я повторил вопрос.

 

ОМЧ: Я не знаю.

 

А это – джекпот! От уверенности он перешел к неуверенности, от абсолютной убежденности – к сомнению; от предварительного размышления – к размышлению; от мысли, что ему явился Иисус Христос, – к состоянию неуверенности. Данное вмешательство было окончено. Однако я остро осознавал опасность, с которой он столкнется, вернувшись в свою религиозную общину. Я беспокоился, что близкие или священники затащат его назад в иллюзию веры.

Следующие несколько недель я ходил в зал поздно вечером, чтобы застать его. Я хотел провести следующий курс терапии и посмотреть, как у него дела. К сожалению, мы так больше и не встретились. Я всегда сожалел, что не оставил ему свой номер телефона.

 

Вмешательство 2: неудача

Следующий разговор состоялся у меня 16 июля 2012 года с другом семьи. Более пяти лет я обсуждал с ней тему веры, но безрезультатно.

 

ПБ: Скажи коротко и ясно, почему после всех наших бесед ты все равно продолжаешь верить?

(Долгая пауза.)

ПБ: Если сейчас у тебя нет ответа, можешь сказать мне позже.

ХД: Хорошо, дай я подумаю.

(Очень короткая пауза.)

ПБ: Ну, так ты ответишь?

(Смех.)

ХД: Потому что мне так комфортно. Я не мыслю себя без веры.

 

Это гипотеза: «Потому что мне так комфортно. Я не мыслю себя без веры». Она является целью опровержения в эленхосе.

Немного юмора, если он добросердечный и хорошо принимается, скрепит терапевтический альянс. Юмор – невероятно эффективный и недооцененный терапевтический прием, который используется редко, видимо, потому, что во многих случаях может привести к негативным последствиям. Но если шутка произнесена удачно и к месту, нет ничего более эффективного в поддержании контакта.

 

ПБ: Как ты думаешь, рабовладельцы чувствовали себя комфортно, зная, что у них есть рабы, которые возделывают для них поля?

 

Нарочито чрезмерный контрпример, но адекватный в контексте наших взаимоотношений. Я пробовал различные стратегии вмешательства, и все они не принесли успеха. Поэтому в ходе наших бесед я прибегаю к импровизации. Уличные эпистемологи должны быть гибкими, готовыми экспериментировать и вырабатывать собственный стиль и почерк. Для вашего развития и совершенствования методов важно экспериментировать и разрабатывать собственные идеи и стратегии.

 

ХД: Ох, Питер. Это нельзя сравнивать.

ПБ: Возможно, ты права, но, с моей точки зрения, не все вещи, которые дают нам комфорт, можно назвать нравственными или просто хорошими для нас. Как бомж-алкоголик, клянчащий у подземного перехода на бутылку.

 

Моя непосредственная цель очевидна: заставить ее признать, что не все вещи, дающие комфорт, хороши для нас. Снова я использовал довольно-таки экстремальный пример в надежде, что она примет мой контрпример и это ослабит ее гипотезу.

 

ХД: Я никому не причиняю вреда. Я не из тех людей, кто навязывает свои мнения другим.

ПБ: Как ты думаешь, вредишь ли ты сама себе?

 

Этот вопрос использовал немецкий философ Иммануил Кант (1724–1804). Я часто задаю его людям, которые не слишком рьяно цепляются за свои взгляды. Иногда такой вопрос может создать достаточно когнитивного пространства для того, чтобы человек осознал противоречивость собственных рассуждений. Люди начинают размышлять над новым направлением вопросов (правильное отношение к себе) и сомневаться в своем убеждении как указывающем на неправильное отношение к себе.

Вопрос эффективен и в более широком плане. Я часто использую его, когда хочу узнать, какая у человека эпистемологическая система: «Как вы думаете, плохой образ мышления, который уводит человека от реальности, является формой неправильного отношения к самому себе?» Это, помимо прочего, очень по-сократовски – использовать в качестве мерила вред, причиняемый себе или обществу.

 

ХД: Что ты имеешь в виду?

ПБ: Как ты думаешь, можно ли считать убеждение, которого придерживаешься ради комфорта, а не потому, что оно истинно, формой вреда, причиняемого себе?

ХД: Я никогда не утверждала, что оно неистинное.

 

Открыто она никогда не говорила, что ее верования неистинны, но если бы она считала их истинными, то на мой вопрос «Почему после всех наших бесед ты все равно продолжаешь верить?» она ответила бы: «Потому что моя вера истинна». Поскольку это не было ее первым ответом, я подозревал, что ее вербальное поведение не соответствует ее убеждениям.

 

ПБ: Верны ли убеждения, связанные с твоей верой?

ХД: Я не знаю, Питер. С ними я чувствую себя хорошо, а ты как будто хочешь отнять их у меня.

 

Я знал, что она не будет утверждать, будто ее верования истинны, поскольку прежде мы вели аналогичные разговоры. Я никогда не позволяю дискуссии уйти от утверждения «вера истинна » к утверждению «вера выгодна » (комфортна), пока собеседник открыто не признает, что вера – ненадежный проводник в реальности. В этом случае, однако, я старался опровергнуть «мне с ней комфортно», поскольку искренне был убежден, что она получает комфорт от своей веры.

 

ПБ: Я не хочу забрать у тебя твой комфорт, ХД. Я просто не понимаю, как тебе может приносить комфорт что-то, о чем ты знаешь, что это неправда. Ты когда-нибудь смотрела профессиональный рестлинг с Винсом Макмэном?

 

Сейчас пришел момент привести контрпример: я пытаюсь ослабить гипотезу о том, что вера дает ей комфорт. Также я хотел привнести в разговор ноту несерьезности в надежде, что она «смажет колеса» дискуссии и расшатает ее убеждения.

 

ХД: Нет, но мой муж смотрел.

ПБ: Хорошо, я надеюсь, ты сможешь мне кое-что объяснить. Я никогда не понимал, как люди могут болеть за этих в кавычках «рестлеров», когда они знают, что это договорные бои. Когда ты знаешь, кто победит, когда дело решено, как можно за кого-то болеть?

ХД: Просто людям так нравится.

ПБ: Вот этого-то я и не понимаю. Как так?

ХД: Потому что люди хотят, чтобы кто-то, кто им нравится, победил.

ПБ: Мне кажется, это что-то типа веры. Ты знаешь, что она ложная, но все равно подписываешься на это, поскольку тебе так нравится. Так?

 

Я вставил слово «ложная», надеясь, что она смирится и признает: ее верования на самом деле ложные. Я хотел, чтобы она задумалась над тем, должен ли человек придерживаться убеждений, если ему от этого хорошо и ему так нравится?

 

(Долгая пауза.)

ПБ: А если я скажу тебе, что можно чувствовать себя хорошо от чего-то, что по-настоящему работает? От чего-то реального? Рациональное мышление обеспечивает хорошее самочувствие. Я хорошо себя чувствую, когда ем бекон [смех]. Я чувствую себя на седьмом небе, когда знаю, что решаю проблемы, опираясь на что-то реально существующее. Что нужно, чтобы ты открылась для этого дара?

 

Здесь я использовал специфический язык религиозной литературы. Было проведено множество исследований факторов, под воздействием которых люди становятся жертвой культов. Выражение «открыть себя» и слово «дар» часто используются, чтобы внушить желание присоединиться к религиозному культу. Эти же слова могут быть эффективными при склонении людей к принятию рационального мышления.

 

ХД: Меня устраивает что все так, как есть.

 

Очевидно, что вмешательство прошло неудачно. Однако в этом никогда нельзя быть уверенным до конца, так как эффект может быть долговременным. Я буду продолжать беседовать с ХД о вере и пытаться помочь ей, экспериментируя с разными диалектическими стратегиями. Я надеюсь, что когда-нибудь ХД все же откажется от своей веры.