Сатирические стихотворения 4 страница
Сюжет «Душеньки» — сказка, широко распространенная у многих народов, — супружество девушки с неким фантастическим существом. Муж ставит перед супругой строгое условие, которое она не должна нарушать. Жена не выдерживает испытания, после чего наступает длительная разлука супругов. Но в конце концов верность и любовь героини приводит к тому, что она снова соединяется с мужем. В русском фольклоре один из образцов такой сказки — «Аленький цветочек».
Богданович дополнил сказочную основу выбранного им сюжета образами русской народной сказки. К ним относятся Змей Горыныч, Кащей, ЦарьДевица, в ней присутствует живая и мертвая вода, кисельные берега, сад с золотыми яблоками. Греческое имя героини — Психея — Богданович заменил русским словом Душенька. В отличие от героических поэм типа «Илиады», «Душенька», служила чисто развлекательным целям:
Не для похвал себе пою;
Но чтоб в часы прохлад, веселья ипокоя
Приятно рассмеялась Хлоя.[117]
Шутливая манера повествования сохраняется по отношению ко всем героям поэмы, начиная с богов и кончая. смертными. Античные божества подвергаются в поэме легкому травестированию, но оно лишено у Богдановича грубости и непристойности майковского «Елисея». Каждый из богов наделен чисто человеческими слабостями: — высокомерием и мстительностью, Юпитер — чувственностью, Юнона — равнодушием к чужому горю. Не лишена известных недостатков и сама Душенька. Она доверчива, простодушна и любопытна. От античных и классицистических героических поэм «Душенька» отличается не только содержанием, но и метрикой. Первые писались гекзаметром, вторые — александрийским стихом. Богданович обратился к разностопному ямбу с вольной рифмовкой.
«Душенька» написана в стиле рококо, популярном в аристократическом обществе XVIII в. Его представители в живописи, скульптуре, поэзии любили обращаться к античным мифологическим сюжетам, которым они придавали кокетливо-грациозный эротический характер. Постоянными персонажами искусства рококо были Венера, Амур, Зефир, Тритон и т. п. Во французской живописи XVIII в. наиболее известными представителями рококо А. Ватто и Ф. Буше. Белинский объяснял популярность «Душеньки» именно особенностями, ее стиха и языка. «Представьте себе, — писал он, — что вы оглушены громом, трескотнёю пышных слов и фраз... И вот в это-то время является человек со сказкою, написанною языком простым, естественным и шутливым... Вот причина необыкновенного успеха «Душеньки»1. Вместе с тем она расширила границы самого жанра поэмы. Богданович первый предложил образец сказочной поэмы. За «Душенькой» последуют «Илья Муромец» Карамзина, «Бова» Радищева, «Альоша Попович» Н. А. Радищева, «Светлана и Мстислав» Востокова и, наконец, «Руслан и Людмила» Пушкина.
Широко известны были в XYIII в. песни Богдановича — «Пятнадцать минуло мне лет», «У речки птичье стадо//Я с утра стерегла» и ряд других, в которых он изображал влюбленных пастухов и пастушек, весьма далеких от подлинных русских крестьян. В 1785 г. Богданович выпустил три части «Русских пословиц». Материал сборника систематизирован в религиозно-верноподданническом духе. Об этом красноречиво говорят придуманные составителем разделы: «Благоверие», «Служба государю», «Почтение к высшим». Большим произволом отличается стилистическая правка пословиц, в результате которой они лишились главного их достоинства — краткости и выразительности.
Г. P. Державин (1743-1816)
Гаврила Романович Державин — крупнейший поэт XVIII в., один из последних представителей русского классицизма. Творчество Державина глубоко противоречиво. Раскрывая новые возможности классицизма, он в то же время разрушал его, прокладывая путь к романтической и реалистической поэзии.
Державин прожил трудную жизнь, прежде чем достиг высоких чинов, благополучия и поэтической славы. Он родился в бедной дворянской семье. Рано лишился отца, служившего в низших офицерских чинах. Учился в казанской гимназии, но не закончил ее, так как был вызван в Петербург на военную службу. Начал ее солдатом Преображенского полка и только через десять лет получил офицерское звание.
Столь же нелегкой оказалась дорога к поэтической славе. Писать стихи Державин начал еще в годы солдатской службы, но широкой читательской публике стал известен гораздо позже, после публикации в 1783 г. в журнале «Собеседник любителей российского слова» оды «Фелица». Автору ее было в это время сорок лет. Невзгоды закалили дух писателя, выработали в нем характер смелого, бескомпромиссного борца за правду и справедливость. Уже на склоне лет он писал о себе:
Кто вел его на Геликон
И управлял его шаги?
Не школ витийственных содом —
Природа, нужда и враги[118].
Общественные взгляды поэта не отличались радикализмом. Он считал вполне нормальным самодержавие и крепостное право, но требовал от каждого лица, облеченного властью» в том числе и монарха, честного и бескорыстного выполнения своих гражданских обязанностей.
Если принять во внимание вспыльчивый характер поэта, то легко представить, сколько невзгод пришлось ему испытать на служебном поприще. В 1784 г. он был назначен губернатором Олонецкой губернии и вскоре же потерял этот пост из-за ссоры с наместником Тутолминым. В 1786 г. Державин становится тамбовским губернатором, борется со взяточничеством, пытается навести порядок в судопроизводстве, защищает крестьян от произвола помещиков. В результате возникла новая ссора с наместником, из-за которой сам поэт едва не попал под суд. При Александре I Державин назначается министром юстиции, но вскоре должен был оставить свой пост, так как, по словам царя, слишком ревностно служил.
Высокое чувство гражданственности сочеталось в натуре писателя с жизнелюбием. Он был хлебосольным хозяином, тонким ценителем природы, искусства, в том числе живописи и музыки. Эта сторона его характера особенно полно раскрылась в поздней лирике, когда утомленный служебными неудачами, он все чаще и чаще стремился найти успокоение в мирных радостях домашней жизни.
Поэзия
Поэтическое творчество Державина обширно и в основном представлено одами, среди которых можно выделить следующие типы: гражданские, победно-патриотические, философские и анакреотические. Особое место занимает автобиографическая поэзия.
Гражданские оды
Эти произведения Державина адресованы лицам, наделенным большой политической властью: монархам, вельможам. Их пафос не только хвалебный, но и обличительный, вследствие чего некоторые из них Белинский называет сатирическими. К лучшим из этого цикла принадлежит «Фелица», посвященная Екатерине II. Сам образ Фелицы, мудрой и добродетельной киргизской царевны, взят Державиным из «Сказки о царевиче Хлоре», написанной Екатериной II. Ода была напечатана в 1783 г. в журнале «Собеседник любителей российского слова» и имела шумный успех. Известный до этого лишь узкому кругу друзей, Державин сделался самым популярным поэтом в России. «Фелица» продолжает традицию похвальных од Ломоносова и вместе с тем резко отличается от них новой трактовкой образа просвещенного монарха.
Оды Ломоносова принадлежат первому этапу русского классицизма. На них печать идеологии Петровской эпохи, когда главной задачей было укрепление военной, экономической и политической мощи России. От каждого человека в то время требовалось, по словам В. О. Ключевcкого, «жить для пользы и славы государства и отечества, не жалеть здоровья и самой жизни для общего блага».[119] Поэтому и в законодательстве, и в художественной литературе речь шла не о правах, а только о долге граждан перед обновленным государством. Равным образом и в монархе воспевались не милости, его, а непреклонная готовность раньше других отдать свои силы и способности отчизне.
Ода «Фелица» написана в конце XVIII в. Она отражает новый этап просветительства в России. Просветители видят теперь в монархе человека, которому общество поручило заботу о благе граждан. Поэтому право быть монархом налагает на правителя многочисленные обязанности по отношению к народу. На первом месте среда них стоит законодательство, от которого, по мнению просветителей, прежде всего зависит судьба подданных. И державинская Фелица, выступает как милостивая монархиня-законодательница:
Не дорожа твоим покоем,
Читаешь, пишешь пред налоем
И всем из твоего пера
Блаженство смертным проливаешь... (С. 98).
Возникает вопрос, какими фактами располагал Державин, на что он опирался при создании образа своей Фелицы — Екатерины, которую лично в эти годы еще не знал. Основным источником этого образа был обширный документ, написанный самой Екатериной II, — «Наказ комиссии о составлении проекта нового Уложения» (1768). Основными источниками «Наказа» стали книга французского просветителя Ш. Монтескье «О духе законов» и работа итальянского просветителя Ч. Беккариа «О преступлениях и наказаниях». Но заимствованный характер «Наказа» имел и свою положительную сторону. Он вводил русского читателя в круг идей, сформулированных лучшими представителями европейского Просвещения.
Одна из ведущих идей «Наказа» — необходимость смягчения существовавших законов, поскольку становление абсолютизма в XVI-XVIII вв. сопровождалось законодательством, отличавшимся чрезмерной жестокостью. На допросах применялись пытки, за незначительные провинности выносились смертные приговоры. Главной целью было не исправление, а устрашение подсудимых. Просветители, в том числе Монтескье и Беккариа, резко осудили жестокость суда. Екатерина подхватила в «Наказе» эту идею. Державин прекрасно почувствовал общий дух «Наказа» ж наделил свою Фелицумилосердием и снисходительностью;
Стыдишься слыть ты тем великой,
Чтоб страшной, нелюбимой быть;
Медведице прилично дикой
Животных рвать и кровь их пить.
И славно ль быть тому тираном,
Великим в зверстве Тамерланом,
Кто благостью велик, как бог? (С. 103).
Для абсолютистского государства характерно обожествление личности монарха, которое приводило к обвинениям граждан в «оскорблении величества» даже в тех случаях, когда не было состава преступления. «Одно из жесточайших злоупотреблений, — писал Монтескье, — заключается в том, что иногда определение „оскорбление величества” относят к действиям, которые не заключают в себе преступления».[120] В России обвинения в преступлениях против «величества» особенно процветали при Анне Иоанновне, на что Державин указывает в «Объяснениях» к оде «Фелица» Державин прославляет Фелицу за то, что она отказалась от этих нелепых гонений:
Там можно пошептать в беседах
И, казни не боясь, в обедах
За здравие царей не пить.
Там с именем Фелицы можно
В строке описку поскоблить
Или портрет неосторожно
Ее на землю уронить (С.102).
Говоря о царствовании Анны Иоанновны, Державин упоминает о грубых забавах, унижающих человеческое достоинство, которыми любила развлекаться императрица, и следующим образом комментирует свои стихи: «„Там свадеб шутовских не парят. //В ледовых банях их не жарят”. Сиеотносится к славной шутовской свадьбе... князя Голицына... которого женили на подобной ему шутихе: был нарочно сотворен ледяной дом... также баня ледяная, в которой молодых парили».[121]
Кроме Анны Иоанновны, в оде Державина есть намек еще на одного монарха, также противопоставленного Фелице.Державин пишет:
Храня обычаи, обряды,
Недонкишотствуешьсобой (С. 98).
Необычный глагол «донкишотствовать» произведен от имени героя Сервантеса — Дон Кихота. Этот сложный и глубокий образ в разные эпохи понимался с различной глубиной. Просветители видели в Дон Кихоте насмешку над безумствами рыцарства, над феодализмом, романтики прославляли его гуманистический пафос.
У Державина глагол «донкишотствовать» связан с просветительским содержанием и означает нарушение принятых в обществе обычаев и приличий. Есть все основания полагать, что в роли антагониста Екатерины Державин подразумевал здесь ее мужа — Петра III. Поведение этого правителя было настолько нелепым, что вызвало общее негодование, которое закончилось дворцовым переворотом и убийством императора. Рожденный в Голштинии, он ненавидел Россию, боялся ее народа, презирал его обычаи. Он громко смеялся в церкви и передразнивал во время богослужения священников. В дворцовых церемониях заменил старый русский поклон французским приседанием. Он боготворил недавнего врага России Фридриха II и публично становился на колени перед его портретом. Екатерина прекрасно поняла ошибки своего мужа и с первых же дней пребывания в России стремилась во всем следовать «обычаям» и «обрядам» приютившей ее страны. Она преуспела в этом и вызвала к себе и при дворе, и в гвардии симпатии.
Новаторство Державина проявилось в «Фелице» не только в трактовке образа просвещенного монарха, но и в смелом соединении хвалебного и обличительного начал, оды и сатиры. Таких произведений предшествующая литература не знала, поскольку правила классицизма четко разграничивали эти явления. Идеальному образу Фелицы противопоставлены нерадивые вельможи (в оде они названы «мурзами»). До Державина объектом сатиры были рядовые дворяне. В «Фелице» изображены самые влиятельные при дворе лица: князь Г. А. Потемкин, графы Орловы, граф П. И. Панин, князь А. А. Вяземский. Позже в «Объяснениях» к «Фелице» Державин назовет каждого из вельмож поименно, но для современников в этих комментариях не было необходимости. Портреты выполнены настолько выразительно, что оригиналы угадывались без труда. Екатерина разослала отдельные экземпляры оды каждому из названных выше вельмож, подчеркнув те строки, которые относились к адресату.
На первом месте стоит Потемкин, гурман и чревоугодник, любитель пиров и увеселений [«Или в пиру я пребогатом, // Где праздник для меня дают» (С. 99).] Избалованный властью, Потемкин не придерживался четкого распорядка, необходимого для государственного деятеля, и повиновался в своих действиях минутным прихотям и причудам [«А я, проспавши до полудни, // Курю и кофе пью» (С. 98)].
Далее идут Орловы — Григорий и Алексей. Щедро наделенные от природы здоровьем и физической силой, они любили всякого рода забавы, требующие проворства и удальства. Один избиографов Г. Г. Орлова писал: «...по веселости и ветрености характера, по любви ко всякого рода рискованным похождениям, Григорий далеко превосходил своих братьев, нисколько не отставая от них в страстной любви ко всякого рода спорту во всех его проявлениях, начиная от кулачных боёв и всевозможных «крепышей», песельников, шутов и плясунов и кончая «бегунами», охотой, один-на-один, на медведя и даже гусиными и петушиными боями».[122] Державин указывает в сшей оде на эти грубые, недостойные сана вельможи забавы: «Или кулачными бойцами и пляской веселю мой дух» (С. 99).
Далее сделан намек на графа П. И. Панина, большого любителя псовой охоты: «Или о всех делах заботу // Оставя, езжу на охоту // И забавляюсь лаем псов» (С.99-100). Упомянут и князь А. А. Вяземский, любивший низкопробную лубочную литературу: «Мой ум и сердце просвещаю, // Полкана и Бову читаю, // Над Библией, зевая, сплю» (С. 100).
Соединение в одном произведении оды и сатиры одно из явлений просветительской литературы. Просветители понимали жизнь общества как постоянную борьбу истины с заблуждением. Следствием этого поединка было или приближение к идеалу, или удаление от него. В оде Державина идеалом, нормой является Фелица, отклонением от нормы — ее нерадивые «мурзы».
Несомненной поэтической смелостью Державина было появление в оде «Фелица» образа самого поэта, показанного в бытовой, обстановке: «Сидя дома я прокажу, // Играя в дураки с женой...» (С. 100). Обращает на себя внимание «восточный» колорит оды, подсказанный не только сказочкой Екатерины, но и просветительской «восточной» повестью типа «Персидских писем» Монтескье. Ода «Фелица» написана от лица татарского мурзы. В ней упомянуты восточные города — Багдад, Смирна, Кашмир. Конец оды выдержан в комплиментарном восточном стиле: «Прошу великого пророка, // До праха ног твоих коснусь» (С. 104).
Образ Фелицы повторяется в последующих стихотворениях Державина, вызванных различными событиями в жизни поэта. Первое из них — «Благодарность Фелице» — ответ на награду, полученную от императрицы за посвященную ей оду. «Изображение Фелицы» было написано в 1789. г., когда Державин, после тамбовского губернаторства, был отдан под суд за «превышение власти». Требовалось вмешательство императрицы, и Державин обратился к ней с новой одой. В стихотворении воспевались «Наказ» и законы, изданные Екатериной, под защиту которых отдавал себя гонимый врагами поэт. Лучшим из произведений, посвященных Фелице, было «Видение Мурзы». В нем Державин с возмущением отвергал обвинения в лести императрице, распространяемые в придворных кругах, утверждая абсолютную искренность своих похвал. Образ Фелицы воспроизводит здесь известный портрет Екатерины II, выполненный художником Д. Г. Левицким.
От прославившей имя Державина оды «Фелица» идет прямая дорога к сатирической, по удачному выражению В. Г. Белинского, оде «Вельможа» (1774-1794). В ней снова представлены оба начала, выведенные в оде «Фелица», — хвалебное и сатирическое. Но если в «Федице» торжествовало положительное начало, а насмешки над вельможами отличались шутливым характером, то в оде «Вельможа» соотношение добра и зла совершенно иное. Хвалебная часть занимает очень скромное место. Она представлена лишь в самом конце оды, упоминанием одного из опальных вельмож — П. А. Румянцева, на фамилию которого намекает последний стих — «Румяна вечера заря». Центр тяжести перенесен Державиным на сатирическую часть оды, причем зло, проистекающее от равнодушия вельмож к своему долгу, представлено с таким негодованием, до которого возвышались немногие произведения XVIII в. Писатель возмущен положением народа, подданных, страдающих от преступного равнодушия царедворцев: военачальник, часами ожидающий в передней выхода вельможи, вдова с грудным младенцем на руках, израненный солдат. Этот мотив повторится в XIX в. в «Повести о капитане Копейкине» Гоголя и в «Размышлениях у парадного подъезда» Некрасова.
Державинская сатира исполнена гневного чувства. Будучи введена в оду, она приняла одическую художественную форму. Сатира облеклась здесь в четырехстопные ямбы, которыми раньше писались оды. Она заимствует у оды и такую черту, как повторы, усиливающие ее гневную патетику: «А там израненный герой, // Как лунь во бранях поседевший... // А там вдова стоит в сенях...» (С. 214).
Ода Державина «Вельможа» получила признание не только в XVIII, но и в XIX в. «Державин, бич вельмож, при звуке громкой лиры // Их горделивые разоблачал кумиры»,[123] — писал Пушкин в «Послании цензору». Высоко оценил произведение Державина поэт-декабрист К. Ф. Рылеев. В думу «Державин» он ввел целые строфы из оды «Вельможа», заставив ее служить новым, освободительным целям.
К гражданским одам Державина примыкает и знаменитое стихотворение «Властителям и судиям» (1787), которое любил декламировать Ф. М. Достоевский на литературных чтениях. Рукописный сборник с этим произведением в 1795 г. Державин поднес императрице. Однако вместо благодарности последовала немилость. Екатерина перестала замечать Державина, придворные избегали с ним встречи. Наконец, один из приятелей Державина Я. И. Булгаков спросил поэта: «Что ты, братец, пишешь за якобинские стихи?» — «Царь Давид, — сказал Державин, — не был якобинец, следовательно, песни его не могут быть никому противными».[124] Ссылка на Библию — не пустая отговорка. Стихотворение «Властителям и судиям» действительно представляет собой переложение 81-го псалма царя Давида. Но по-своему был прав и Я. И. Булгаков. «...Во время Французской революции, — пишет Державин, — в Париже сей самый псалом был якобинцами перефразирован и пет по улицам для подкрепления народного возмущения против Людовика XVI».[125] Но сам поэт узнал об этом значительно позже.
Стихотворение «Властителям и судиям» отличается предельно ясной композицией. Оно состоит из семи четверостиший и делится на две части, В первых трех строфах бог гневно напоминает царям и судьям об их обязанностях к народу: они должны строго и честно выполнять законы, «на лица сильных не взирать» (С. 92), защищать сирот и вдов, освободить из темниц должников — «исторгнуть бедных из оков» (С. 92). Четвертая строфа подводит горестный итог этим увещаниям. Властители и судьи оказались глухи и слепы к страданиям народа: «Не внемлют! — видят и не знают! Покрыты мздою очеса...» (С. 92). Равнодушие и корыстолюбие власть имущих вызывают гнев поэта, и в последних трех строфах он требует наказания виновных. Во избежание недоразумения сразу же заметим, что речь идет не о революционном возмездии, как это показалось напуганной якобинским террором Екатерине II. Поэт лишь напоминает царям о том, что они так же смертны, как и их подданные, и, следовательно, рано или поздно предстанут перед божьим судом. Но загробный суд кажется поэту слишком далеким, и в последнем четверостишии он умоляет бога покарать виновных, не дожидаясь их смерти. В Библии этот мотив сурового наказания царей отсутствует» Завершающие стихи библейского псалма призывают бога вместо несправедливого людского суда утвердить свой суд, и только: «...восстань, боже, суди землю, ибо ты наследуешь все народы».[126] У Державина последняя строфа содержит в себе призыв к беспощадной каре земных властителей:
Воскресни, боже! боже правых!
И их молению внемли:
Приди, суди, карай лукавых
И будь един царем земли! (С. 92).
Гражданская поэзия, облеченная в библейскую форму, перейдет из XVIII в XIX век. Вслед за стихотворением «Властителям и судиям» появятся пушкинский и лермонтовский «Пророк», произведение Грибоедова «Давид», а также переложения псалмов поэтами-декабристами.
К гражданской лирике Державина непосредственно примыкает одно из его поздних, итоговых произведений — «Памятник» — вольное подражание оде Горация «К Мельпомене» (первоначально муза песен, позднее — муза трагедии). Кроме Державина к оде Горация обращались Ломоносов, Пушкин, Брюсов. Общей для всех «памятников» была мысль о праве их авторов на бессмертие, но мотивировка этого права у каждого поэта своя.
Стихотворение Державина впервые получило название «Памятник». Оно разбито на строфы и состоит из пяти четверостиший, написанных шестистопным ямбом с перекрестной рифмой. Произведение приобрело русскую национальную окраску. Апулия — родина Горация и протекающая по ней река Ауфид заменены названием: русских рек и морей: «Слух пройдет обо мне от Белых вод до Черных, // Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льёт Урал» (С.233). В четвертой строфе автор утверждает свое право на бессмертие. Державин напоминает, что он первый, «дерзнул» отказаться от торжественного, высокопарного стиля похвальных од и написал «Фелицу» в «забавном», т. е. шутливом «русском слоге». Кроме поэтической смелости Державин обладает и гражданским мужеством: поэт не побоялся «истину царям с улыбкой говорить». Пушкинский «Памятник» и по форме, и по содержанию связан не столько с горацианским, сколько с державинским вариантом этого стихотворения.