СУЩЕСТВУЕТ ЛИ ОБЪЕКТИВНАЯ ИСТИНА?

Богданов заявляет: «для меня марксизм заключает в себе отрицание безусловной объективности какой бы то ни было истины, отрицание всяких вечных истин» («Эмпириомонизм», кн. III, стр. IV—V). Что это зна­чит: безусловная объективность? «Истина на вечные времена» есть «объективная истина в абсолютном зна­чении слова», — говорит там же Богданов, соглашаясь признать лишь «объективную истину только в преде­лах известной эпохи».

Тут смешаны явно два вопроса: 1) существует ли объективная истина, т. е. может ли в человеческих представлениях быть такое содержание, которое не за­висит от субъекта, не зависит ни от человека, ни от че­ловечества? 2) Если да, то могут ли человеческие пред­ставления, выражающие объективную истину, выражать ее сразу, целиком, безусловно, абсолютно или же только приблизительно, относительно? Этот второй вопрос есть вопрос о соотношении истины абсолютной и относительной.

На второй вопрос Богданов отвечает ясно, прямо и определенно, отрицая самомалейшее допущение абсо­лютной истины и обвиняя Энгельса в эклектицизме за такое допущение. Об этом открытии эклектицизма Энгельса А. Богдановым мы будем говорить дальше особо. Теперь же остановимся на первом вопросе, который Богданов, не говоря этого прямо, решает тоже отрицательно, — ибо можно отрицать элемент относи­тельного * в тех или иных человеческих представле­ниях, не отрицая объективной истины, но нельзя отри­цать абсолютной истины, не отрицая существования объективной истины.

«...Критерия объективной истины, — пишет Богданов несколько дальше, стр. IX, — в бельтовском смысле не существует, истина есть идеологическая форма — организующая форма человеческого опыта...».

Тут не при чем ни «бельтовский смысл», ибо речь идет об одном из основных философских вопросов, а вовсе не о Бельтове, ни критерий истины, о котором надо говорить особо, не смешивая этого вопроса с во­просом о том, существует ли объективная истина? Отрицательный ответ Богданова на этот последний вопрос ясен: если истина есть только идеологическая форма, то, значит, не может быть истины, независящей от субъекта, от человечества, ибо иной идеологии, кроме человеческой, мы с Богдановым не знаем. И еще яснее отрицательный ответ Богданова из второй поло­вины его фразы: если истина есть форма человеческого опыта, то, значит, не может быть истины, независящей от человечества, не может быть объективной истины.

Отрицание объективной истины Богдановым есть агностицизм и субъективизм. Нелепость этого отрица­ния очевидна хотя бы из вышеприведенного примера одной естественноисторической истины. Естествозна­ние не позволяет сомневаться в том, что его утвержде­ние существования земли до человечества есть истина. С материалистической теорией познания это вполне совместимо: существование независимого от отражающих отражаемого (независимость от сознания внешнего мира) есть основная посылка материализма. Утвержде­ние естествознания, что земля существовала до чело­вечества, есть объективная истина. С философией ма­хистов и с их учением об истине непримиримо это поло­жение естествознания: если истина есть организующая

форма человеческого опыта, то не может быть истин­ным утверждение о существовании земли вне всякого человеческого опыта.

Но этого мало. Если истина есть только организую­щая форма человеческого опыта, то, значит, истиной является и учение, скажем, католицизма 49. Ибо не под­лежит ни малейшему сомнению, что католицизм есть «организующая форма человеческого опыта». Богда­нов сам почувствовал эту вопиющую фальшь своей теории, и крайне интересно посмотреть, как он пытался выкарабкаться из болота, в которое он попал.

«Основа объективности, — читаем в 1-ой книге «Эмпи­риомонизма», — должна лежать в сфере коллективного опыта. Объективными мы называем те данные опыта, которые имеют одинаковое жизненное значение для нас и для других людей, те данные, на которых не только мы без противоречия строим свою деятельность, но на которых должны, по нашему убеждению, основы­ваться и другие люди, чтобы не прийти к противоре­чию. Объективный характер физического мира заклю­чается в том, что он существует не для меня лично, а для всех» (неверно! он существует независимо от «всех») «и для всех имеет определенное значение, по моему убеждению, такое же, как для меня. Объек­тивность физического ряда — это его общезначимость» (стр. 25, курсив Богданова). «Объективность физи­ческих тел, с которыми мы встречаемся в своем опыте, устанавливается в конечном счете на основе взаимной поверки и согласования высказываний различных лю­дей. Вообще, физический мир, это — социально-согла­сованный, социально-гармонизированный, словом, со­циально-организованный опыт» (стр. 36, курсив Богда­нова).

Не будем повторять, что это в корне неверное, идеали­стическое определение, что физический мир существует независимо от человечества и от человеческого опыта, что физический мир существовал тогда, когда никакой «социальности» и никакой «организации» человеческого опыта быть не могло и т. д. Мы останавливаемся теперь на изобличении махистской философии с другой

стороны: объективность определяется так, что под это определение подходит учение религии, несомненно обладающее «общезначимостью» и т. д. Послушаем дальше Богданова: «Еще раз напомним читателю, что «объективный» опыт вовсе не то, что «социальный» опыт... Социальный опыт далеко не весь социально организован и заключает в себе всегда различные проти­воречия, так что одни его части не согласуются с дру­гими; лешие и домовые могут существовать в сфере социального опыта данного народа или данной группы народа, например, крестьянства; но в опыт социально-организованный или объективный включать их из-за этого еще не приходится, потому что они не гармонируют с остальным коллективным опытом и не укладываются в его организующие формы, например, в цепь причин­ности» (45).

Конечно, нам очень приятно, что сам Богданов «не включает» социальный опыт насчет леших, домовых и т. п. в опыт объективный. Но эта благонамеренная, в духе отрицания фидеизма, поправочка нисколько не исправляет коренной ошибки всей богдановской позиции. Богдановское определение объективности и физического мира безусловно падает, ибо «общезна­чимо» учение религии в большей степени, чем учение науки: большая часть человечества держится еще поныне первого учения. Католицизм «социально орга­низован, гармонизован, согласован» вековым его раз­витием; в «цепь причинности» он «укладывается» самым неоспоримым образом, ибо религии возникли не бес­причинно, держатся они в массе народа при современ­ных условиях вовсе не случайно, подлаживаются к ним профессора философии вполне «закономерно». Если этот несомненно общезначимый и несомненно высокоорганизованный социально-религиозный опыт «не гармонирует» с «опытом» науки, то, значит, между тем и другим есть принципиальная, коренная разница, которую Богданов стер, когда отверг объективную истину. И как бы ни «поправлялся» Богданов, говоря, что фидеизм или поповщина не гармонирует с наукой, остается все же несомненным фактом, что отрицание

объективной истины Богдановым «гармонирует» всецело с фидеизмом. Современный фидеизм вовсе не отвергает науки; он отвергает только «чрезмерные претензии» науки, именно, претензию на объективную истину. Если существует объективная истина (как думают материалисты), если естествознание, отражая внешний мир в «опыте» человека, одно только способно давать нам объективную истину, то всякий фидеизм отвергается безусловно. Если же объективной истины нет, истина (в том числе и научная) есть лишь организующая форма человеческого опыта, то этим самым признается основная посылка поповщины, открывается дверь для нее, очищается место для «организующих форм» рели­гиозного опыта.

Спрашивается, принадлежит ли это отрицание объек­тивной истины лично Богданову, который не хочет признать себя махистом, или оно вытекает из основ учения Маха и Авенариуса? На этот вопрос можно ответить только в последнем смысле. Если существует иа свете только ощущение (Авенариус, 1876 г.), если тела суть комплексы ощущений (Мах в «Анализе ощу­щений»), то ясно, что перед нами философский субъек­тивизм, неизбежно приводящий к отрицанию объектив­ной истины. И если ощущения называются «элементами», которые в одной связи дают физическое, в другой — психическое, то этим, как мы видели, только запуты­вается, а не отвергается основной исходный пункт эмпириокритицизма. Авенариус и Мах признают источ­ником наших знаний ощущения. Они становятся, следо­вательно, на точку зрения эмпиризма (все знание из опыта) или сенсуализма (все знание из ощущений). Но эта точка зрения приводит к различию коренных философских направлений, идеализма и материализма, а не устраняет их различия, каким бы «новым» словес­ным нарядом («элементы») вы ее ни облекали. И солип­сист, т. е. субъективный идеалист, и материалист мо­гут признать источником наших знаний ощущения. И Беркли и Дидро вышли из Локка. Первая посылка теории познания, несомненно, состоит в том, что единственный источник наших знаний — ощущения.

Признав эту первую посылку, Мах запутывает вторую важную посылку: об объективной реальности, данной человеку в его ощущениях, или являющейся источни­ком человеческих ощущений. Исходя из ощущений, можно идти по линии субъективизма, приводящей к солипсизму («тела суть комплексы или комбинации ощущений»), и можно идти по линии объективизма, приводящей к материализму (ощущения суть образы тел, внешнего мира). Для первой точки зрения — агно­стицизма или немного далее: субъективного идеализма — объективной истины быть не может. Для второй точки зрения, т. е. материализма, существенно признание объективной истины. Этот старый философский вопрос о двух тенденциях или вернее: о двух возможных выводах из посылок эмпиризма и сенсуализма, не решен Махом, не устранен, не превзойден им, а запутан посредством языкоблудия со словом «элемент» и т. п. Отрицание объективной истины Богдановым есть неиз­бежный результат всего махизма, а не уклонение от него. Энгельс в своем «Л. Фейербахе» называет Юма и Канта философами, «оспаривающими возможность по­знания мира или, по крайней мере, исчерпывающего его познания». Энгельс выдвигает, следовательно, на пер­вый план то, что обще Юму и Канту, а не то, что раз­деляет их. Энгельс указывает при этом, что «решающее для опровержения этого» (юмовского и кантовского) «взгляда сказано уже Гегелем» (стр. 15—16 четвертого нем. изд.) s0. По этому поводу мне кажется небезын­тересным отметить, что Гегель, объявляя материализм «последовательной системой эмпиризма», писал: «Для эмпиризма вообще внешнее (das AuBerliche) есть истин­ное, и если затем эмпиризм допускает что-либо сверх­чувственное, то он отрицает познаваемость его (soil doch eine Erkenntnis desselben (d. h. des Ubersinnlichen) nicht statt finden konnen) и считает необходимым дер­жаться исключительно того, что принадлежит к вос­приятию (das der Wahrnehmung Angehorige). Эта основная посылка дала, однако, в своем последователь­ном развитии (Durchfiihnmg) то, что впоследствии было названо материализмом. Для этого материализма материя, как таковая, есть истинно объективное» (das wahrhaft Objektive) *.

Все знания из опыта, из ощущений, из восприятий. Это так. Но спрашивается, «принадлежит ли к восприя­тию», т. е. является ли источником восприятия объек­тивная реальность? Если да, то вы — материалист. Если нет, то вы непоследовательны и неминуемо при­дете к субъективизму, к агностицизму, —• все равно, будете ли вы отрицать познаваемость вещи в себе, объективность времени, пространства, причинности (по Канту) или не допускать и мысли о вещи в себе (по Юму). Непоследовательность вашего эмпиризма, вашей философии опыта будет состоять в таком случае в том, что вы отрицаете объективное содержание в опыте, объективную истину в опытном познании.

Сторонники линии Канта и Юма (в числе последних Мах и Авенариус, поскольку они не являются чистыми берклианцами) называют нас, материалистов, «метафи­зиками» за то, что мы признаем объективную реальность, данную нам в опыте, признаем объективный, независи­мый от человека, источник наших ощущений. Мы, материалисты, вслед за Энгельсом, называем кантиан­цев и юмистов агностиками за то, что они отрицают объективную реальность как источник наших ощуще­ний. Агностик — слово греческое: а значит по-гре­чески не; gnosis знание. Агностик говорит: не знаю, есть ли объективная реальность, отражаемая, отобра­жаемая нашими ощущениями, объявляю невозмож­ным знать это (см. выше слова Энгельса, излагавшего позицию агностика). Отсюда — отрицание объективной истины агностиком и терпимость, мещанская, фили­стерская, трусливая терпимость к учению о леших, домовых, католических святых и тому подобных вещах. Мах и Авенариус, претенциозно выдвигая «новую» терминологию, «новую» якобы точку зрения, на деле повторяют, путаясь и сбиваясь, ответ агностика: с

Hegel. «EnzyMopadie der philosophisciien Wissenschaften im Grundris-se», Werke, VI. Band (1843), S. 83. Cp. S. 122 (Гегель. «Энциклопедия фило­софских наук в сжатом очерке», Сочинения, т. VI (1843), стр. 83. Ср. стр. 122. Ред.).

одной стороны, тела суть комплексы ощущений (чи­стый субъективизм, чистое берклианство); с другой стороны, если перекрестить ощущения в элементы, то можно мыслить их существование независимо от наших органов чувств!

Махисты любят декламировать на ту тему, что они — философы, вполне доверяющие показаниям наших орга­нов чувств, что они считают мир действительно таким, каким он нам кажется, полным звуков, красок и т. д., в то время как для материалистов, дескать, мир мертв, в нем нет звуков и красок, он отличается сам по себе от того, каким кажется, и т. п. В подобной декламации упражняется, например, И. Петцольдт и в своем «Введе­нии в философию чистого опыта», и в «Проблеме мира с позитивистской точки зрения» (1906). За Петцольд-том перебалтывает это г. Виктор Чернов, восхищаясь «новой» идеей. На самом же деле махисты — субъек­тивисты и агностики, ибо они недостаточно доверяют показаниям наших органов чувств, непоследовательно проводят сенсуализм. Они не признают объективной, независимой от человека реальности, как источника наших ощущений. Они не видят в ощущениях верного снимка с этой объективной реальности, приходя в пря­мое противоречие с естествознанием и открывая дверь для фидеизма. Напротив, для материалиста мир богаче, живее, разнообразнее, чем он кажется, ибо каждый шаг развития науки открывает в нем новые стороны. Для материалиста наши ощущения суть образы един­ственной и последней объективной реальности, — по­следней не в том смысле, что она уже познана до конца, а в том, что кроме нее нет и не может быть другой. Эта точка зрения бесповоротно закрывает дверь не только для всякого фидеизма, но и для той профес­сорской схоластики, которая, не видя объективной реальности, как источника наших ощущений, «выводит» путем вымученных словесных конструкций понятие объективного, как общезначимого, социально-органи­зованного и т. п. и т. д., не будучи в состоянии, за­частую и не желая отделить объективной истины от учения о леших и домовых.

Махисты презрительно пожимают плечами по поводу «устарелых» взглядов «догматиков» — материалистов, которые держатся за опровергнутое будто бы «новей­шей наукой» и «новейшим позитивизмом» понятие материи. О новых теориях физики, касающихся строе­ния материи, речь будет у нас особо. Но совершенно непозволительно смешивать, как это делают махисты, учение о том или ином строении материи с гносеологи­ческой категорией, — смешивать вопрос о новых свой­ствах новых видов материи (например, электронов) с старым вопросом теории познания, вопросом об источ­никах нашего знания, о существовании объективной истины и т. п. Мах «открыл элементы мира»: красное, зеленое, твердое, мягкое, громкое, длинное и т. п., говорят нам. Мы спрашиваем: дана ли человеку, когда он видит красное, ощущает твердое и т. п., объективная реальность или нет? Этот старый, престарый философ­ский вопрос запутан Махом. Если не дана, то вы неиз­бежно скатываетесь вместе с Махом в субъективизм и агностицизм, в заслуженные вами объятия имманентов, т. е. философских Меньшиковых. Если дана, то нужно философское понятие для этой объективной реальности, и это понятие давно, очень давно выработано, это поня­тие и есть материя. Материя есть философская катего­рия для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них. Поэтому говорить о том, что такое понятие может «устареть», есть младенческий лепет, есть бессмысленное повторение доводов модной реакционной философии. Могла ли устареть за две тысячи лет развития философии борьба идеализма и материализма? Тенденций или линий Платона и Демокрита в философии? Борьба религии и науки? Отри­цания объективной истины и признания ее? Борьба сторонников сверхчувственного знания с противни­ками его?

Вопрос о том, принять или отвергнуть понятие мате­рии, есть вопрос о доверии человека к показаниям его органов чувств, вопрос об источнике нашего познания,

вопрос, который ставился и обсуждался с самого начала философии, вопрос, который может быть переряжен на тысячи ладов клоунами-профессорами, но который не может устареть, как не может устареть вопрос о том, является ли источником человеческого познания зре­ние и осязание, слух и обоняние. Считать наши ощуще­ния образами внешнего мира — признавать объектив­ную истину — стоять на точке зрения материалисти­ческой теории познания, — это одно и то же. Чтобы иллюстрировать это, приведу только цитату из Фейер­баха и из двух руководств по философии, — дабы читатель мог видеть, насколько элементарен этот вопрос.

«Как это пошло, — писал Л. Фейербах, — отказы­вать ощущению в том, что оно есть евангелие, извеще­ние (Verkiindung) от объективного спасителя» *. Как видите, странная, чудовищная терминология, но совер­шенно ясная философская линия: ощущение открывает человеку объективную истину. «Мое ощущение субъек­тивно, но его основа или причина (Grund) объективна» (S. 195) — сравните вышеприведенную цитату, где Фейербах говорит, что материализм исходит из чувствен­ного мира, как последней (ausgemachte), объективной истины.

Сенсуализм, — читаем мы в «Философском словаре» Франка **, — есть учение, выводящее все наши идеи «из опыта чувств, сводя познание к ощущению». Сенсуализм бывает субъективный (скептицизм 61 и берклианство), моральный (эпикуреизм 52) и объективный. «Объектив­ный сенсуализм есть материализм, ибо материя или тела суть, по мнению материалистов, единственные объекты, которые могут действовать на наши чувства» (atteindre nos sens).

«Если сенсуализм, — говорит Швеглер в своей «Исто­рии философии», — утверждал, что истина или сущее может быть познано исключительно при помощи чувств, то оставалось лишь (речь идет о философии конца

* Feuerbach. Samtlicne Werke, X. Band, 1866, SS. 194—195. •• «Dicttonnaire des sciences philosophiques», Paris, 1875 («Словарь философских наук», Париж, 1875. Ре9.).

XVIII века во Франции) объективно формулировать это положение и — перед нами тезис материализма: только чувственное существует; нет другого бытия, кроме материального бытия» *.

Вот эти азбучные истины, успевшие войти в учебники, и позабыли наши махисты.