ТАКЖЕ В СЕРИИ КНИГ ДЭВИСА МИЛЛЕРА

ДАО БРЮСА ЛИ

ДЭВИС МИЛЛЕР

СОДЕРЖАНИЕ

Обложка

О книге

Об авторе

Также в серии книг Дэвиса Миллера

Хвалебные отзывы о книге «Дао Мухаммеда Али»

Примечание автора

Посвящение

Титульная страница

Часть первая: В зародыше

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Часть вторая: Новая жизнь

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Часть третья: Краткая история

Глава 19

Глава 20

Часть четвертая: Тайная смерть американского Дракона

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Часть пятая: В вагоне поезда-призрака

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Благодарности

Авторские права

О КНИГЕ

В этой книге-брате высоко оцененного критиками бестселлера «Дао Мухаммеда Али» Дэвис Миллер обращает свое внимание на вторую знаковую личность XX века – еще одну из списка тех, что произвели эпохальное влияние на Миллера – Брюса Ли, кинозвезду и легенду боевых искусств.

Спустя всего несколько недель после завершения работы над «Выходом дракона», своем первом носителе для мировой аудитории, Брюс Ли – самопровозглашенный самый физически совершенный человек в мире – умирает загадочной смертью в возрасте тридцати двух лет. С тех пор сборы фильма перевалили за рубеж 500 миллионов долларов, что сделало его одним из самых прибыльных фильмов в истории кинематографа, а Ли приобрел почти мифический статус.

Ли был несовершенным, сложным и все же уникальным талантом. Он произвел революцию в боевых искусствах и навсегда изменил создание фильмов о боевых искусствах. Как и в «Дао Мухаммеда Али», Дэвис Миллер блестяще сочетает элементы биографии – самой полной, твердой и откровенной на сегодняшний день – со своей собственной зрелой автобиографией. В результате получилась уникальная и захватывающая книга.

ОБ АВТОРЕ

Дэвис Миллер является автором «Дао Мухаммеда Али». Отрывки его произведений публиковались в «Роллинг Стоун», «Мэнс Джернал», «Эсквайр», журнале «Спорт», «Спортс Иллюстрейтед» и многочисленных периодических изданиях. Его первый рассказ «Обед с Али» был признан «Сандей Мэгэзин Эдиторс Эссоушиейшен» лучшим американским эссе 1989-го года среди опубликованных в журнале. Он стал обладателем Национальной Журнальной Премии 1990-го, а в 1999-ом Дэвид Хальберстам назвал рассказ Миллера одним из пятидесяти лучших рассказов о спорте XX века. Его рассказ «Дзен Мухаммеда Али» номинировался на премию Пулитцера 1994 года; позднее этот рассказ был использован в издании 1994-го года «Бест Америкэн Спортс Райтинг». У Дэвиса Миллера двое детей - Джоанна и Исаак. Он живет недалеко от Винстон-Салем, штат Северная Каролина, в месте своего рождения. В настоящее время он работает над еще несколькими книгами.

ТАКЖЕ В СЕРИИ КНИГ ДЭВИСА МИЛЛЕРА

«Дао Мухаммеда Али»

ХВАЛЕБНЫЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ «ДАО МУХАММЕДА АЛИ»

Еще никто не писал об Али так искренне.

Вероятно, еще никто и никогда так не писал ни о ком…

Глубокая, сбивчивая, увлекательная книга...

Сдержанные откровения, словно лучшее от апостола.

Лос-Анджелес Таймс

На чем Миллер делает особый упор, так это на влиянии, которое Али оказал на него

и на жизнь многих других людей. Пикантные подробности подчеркнуты метафизическими размышлениями о жизни. В сущности, Миллер это духовный Босвелл Али. Захватывающая, местами странная и прекрасная книга.

Дейли Телеграф

Дэвис Миллер написал прекрасную и редкую книгу, одну из тех немногочисленных книг,

в которых говорится, что спорт может быть дорогой к духу и ради духа…

Биография «Дао Мухаммеда Али» исполнена мудрости…

Это классика, своего рода стандарт,

по которому я буду измерять другие книги о спорте.

Гленн Стаут, редактор «Бест Америкэн Спортс Райтинг»

Увлекательная книга, по большей части не сентиментальная и наполненная наглядностью обыденного человеческого существования.

Таймс Литерари Сапплмент

Работа Миллера – нечто большее, чем просто агиография.

Его портрет Али неразрывно связан с его собственной борьбой – целью стать писателем… занимает место в ряду лучших современных биографий Америки.

Индепендент

Поразительная книга Миллера, написанная скорее в традициях современных авторов вроде Тобайаса Вольфа и Ричарда Форда, чем классические биографии о боксе;

это фундаментальное осмысление славы. То, как она влияет как на тех,

кто живет в ее лучах, так и на тех, живет в ее тени

Эсквайр

Просто гениальные рассказы! Дэвис Миллер пишет глубоко и превосходно.

Джойс Кэрол Оутс

ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА

К биографии Брюса Ли я подошел очень тщательно. При этом я не позволил ежедневным мелочам встать на пути более объемной истины моей собственной истории.

Биография должна отражать собственную реальность, что-то вроде биографической реальности. Нет безошибочных историй, но многие достаточно правдивы.

Некоторые детали этой биографии противоречат биографиям других авторов. Взгляните на шероховатости даже самых бронебойных и безоговорочных фактов. Смотрите внимательно, смотрите честно, и тогда эти шероховатости заблестят ярче солнца.

Музыка реальна, все остальное только кажется

Фэтс Уоллер

Танцуй так, словно за тобой никто не смотрит

поведал Дэвид Хеблер

ПОСВЯЩЕНИЕ

Эту книгу я посвящаю Терри Дэвис, которой пришлось почти четверть века мириться с этой историей и моей работой писателя.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: В ЗАРОДЫШЕ

Покажи мне чудо, в котором ты не уверен

из песни Уолтера Хайатта

Глава 1

В понедельник 27-го сентября 1973 года я был сонным двадцатиоднолетним первогодкой младшего колледжа Лис-МакРэй в Бэннер Элк, штат Северная Каролина. Это было довольно жалкое время в моей жизни. У меня почти не было приятелей, в пределах класса или за его пределами. Моя жизнь по большей части строилась на комиксах о «Супермене» и нестандартных выходках Мухаммеда Али.

Ростом я был пять футов семь дюймов, а весил 90 фунтов. Парни из средней школы прозвали меня «Зародыш». Меня били в живот, заталкивали в раздевалки к девчонкам, зажимали мои худые кости шкафчиками или тупо игнорировали. И хотя большая часть моих ровесников готовилась окончить университет и продолжить жизнь в реальном мире, я взрослел очень медленно (если, и это действительно был вопрос, я вообще взрослел).

В тот сентябрь я впервые больше недели находился вдали от отцовского дома. Я очень скучал по дому. Чтобы облегчить свои страдания, я убивал время в единственном кинотеатре в Бэннер Элк, впитывая загадочность и мощь светящихся экранов и скрытых динамиков, которая возникает, когда их помещают на переднем плане огромных, темных комнат.

И хотя кинотеатр Бэннер Элк назывался Центральным кинотеатром, учащиеся Лис-МакРэй называли его Бижу. Если бы не они, то деревня менее чем из трех сотен жителей не смогла бы себе позволить содержание кинотеатра. Расположенный сразу за моей общагой и в конце парковки, своими размерами Бижу напоминал старый сальный гараж на две машины и был примерно вполовину чище. Билеты стоили по четвертаку каждый. Каждые три дня показывали что-нибудь новенькое. С момента возникновения этого прозвища я пересмотрел почти все фильмы, которые показывали в Бижу.

Тем вечером показывали «Выход дракона». Свет в зале стал глуше, и наконец погас. На экране мелькнул красный логотип Уорнер Бразерс.

И вот появился он.

Вокруг него стояла тишина. Воздух буквально накалился, когда камера наехала на него, и он появился в центре экрана, блистая.

Этот человек. Мой герой. Дракон.

Спустя минуту после начала Брюс Ли нанес первый удар рукой. С этим ударом из живота Ли вышла мощь, отражаясь не только в молниеносных движениях к его экранному сопернику, но и на зрителях в зале.

Меня обдало жаром. Руки затряслись. С ног до головы прошел электрический заряд. А потом Брюс Ли выполнил первый настоящий удар ногой из тех, что я когда-либо видел. Моя челюсть отвисла точь-в-точь как рабочий конец у грузового автомобиля для вывозки мусора. Этот человек умел летать. Нет, не так, как Супермен. Лучше! Его руки и ноги разрезали воздух с оглушительным свистом. Да, много лучше. Это было не просто кино, какая-то пустая фантазия. В каждом движении Ли было зерно реальности. И при этом опыт просмотра этого фильма был похож на сон.

Брюс Ли не был похож ни на одного человека из тех, что я (или кто-то из нас) видел в своей жизни.

“Это не грубость Джеймса Арнесса, бьющего рукояткой пистолета – крепкого пьяного наигранного грабителя” – писал легендарный фолк-исполнитель Фил Окс, когда впервые увидел Брюса Ли:

“Это не остроумные изобретения Джеймса Бонда, которые всегда приходят ему на помощь, это не неуклюжий Джон Уэйн, устраивающий бойню в салуне на фоне разлетающихся в щепки столов и искусственного стекла толщиной в лист бумаги. Это наука тела, доведенная до высшей формы, и насилие, неважно насколько беспредельное, всегда странным образом очищает”.

В «Выходе дракона» Брюс Ли двигался плавно, по-кошачьи как Али, но с ритмом, присущим ему одному. И, ох! Он был очень быстр. Даже быстрее, чем Али. Так невероятно быстр, что движения его рук были почти невидимы. Ты только видел начало и конец движения, а в середине – ничего. Это казалось почти невозможным. Но вот, смотрите, он стоит прямо передо мной, на двадцатифутовом мерцающем экране.

Кулаки летают, ноги парят, Брюс раздает удары руками и ногами плохим парням со всех ракурсов. Удары рук и ног, еще, еще. Конечности Ли двигались настолько точно, что когда он смотрел в камеру, его удары, казалось, разрубали экран на куски. Кроме того он был единственным по-настоящему гибким и грациозным человеком из тех, что я видел, не считая Али. (Я считал, что женщины бывают гибкими и грациозными, но мужчины никогда). Ли использовал руки и ноги, колени и локти, плечи и голову, Бог мой, все свое тело! И делал это с почти совершенной грацией и балансом.

Еще более поразительно: когда он просто спокойно стоял, внутри него что-то клокотало, что-то продолжало двигаться.

Кроме прочего, мне импонировало, что он был почти моих размеров. И хотя он казался неуязвимым, Брюс был низкорослым и стройным, и в нем была хрупкость, своего рода непрочность яичной скорлупы. Если этот небольшой мужчина мог быть таким праведником, выносящим здоровяков с такой немыслимой скоростью, мощью, точностью и ослепительной красотой, то я тоже так мог.

Я полетел на Луну.

Черт побери, нет! Не на Луну. Нил Армстронг уже бывал там. Я воспарил, все дальше и дальше, в первой пилотируемой миссии на Альфу Центавру.

Брюс Ли был мастером усилий, не требующих усилий. Художником, чьи мазки кистью разрезали воздух и тела соперников так же естественно и безошибочно, как древние буддистские монахи тратили всего несколько секунд, чтобы нанести акварельные краски на бамбуковый шаблон на рисовой бумаге, символизируя пять добродетелей Высшего Существа – простоту, гармонию, мудрость, удовлетворение, жизнь за пределами амбиций.

Али казался таким уникальным, таким безбашенным, таким мутантом. И он был просто огромен. Рост Брюса Ли, длина его рук и ног, соотношение верхней части тела к нижней, выглядели почти так же, как и мои собственные, хотя тогда я об этом не думал.

Каждой частицей своего тела я чувствовал, что Брюс Ли это тот, кем я всегда хотел быть, тот, кем я верил, что однажды стану (или, если быть точнее, чувствовал, что уже отчасти стал, только это было почти незаметно посторонним), хотя до знакомства с Брюсом я вовсе не был уверен, что такой человек может вообще существовать.

Глава 2

Мне одиннадцать. Лето близится к своему завершению. Как обычно, я иду через гостиную в свою комнату. И хотя солнце еще не осветило верхушки дубов и кленов за домом, тети, дяди и взрослые кузены сидят на нашем новом диване и стульях, кто-то просто стоит на заднем крыльце и курит сигареты.

Моя тетя Анна и тетя моего отца Джонни ведут меня и Кэрол к кухонному столу и дают каждому из нас по тарелке с густо припудренным пончиком кремового цвета и стакану водянистого апельсинового сока, от которого у меня тут же сводит живот. Когда мы заканчиваем с едой, нас с Кэрол ведут в комнату родителей. Папа сидит на кровати. Он пару раз хлопает ладонью по матрасу рядом с собой, приглашая нас присесть. Кто-то закрывает дверь.

Папа делает глубокий вдох. “Господу понадобился светловолосый, голубоглазый ангел” – говорит он спокойно и ровно.

Кэрол наклоняется и смотрит на меня через колено отца. “Что это значит?” – спрашивает она. У нее сонные глаза, рот открыт, а голос мягкий и доверчивый.

“Это значит...” Я колебаюсь с ответом. Я не вполне уверен, что это значит. А потом говорю: “Это значит, что мама умерла”.

Едва эти слова слетают с моего языка, я понимаю, что говорю правду. Рой шершней поднимается у меня в груди и проносится через все мое тело. У меня жжет лицо, руки и даже глаза.

Я бегу через комнату, по прихожей, на кухню. Я глазею из окна на машины, проезжающие по улице. Разве может все выглядеть прежним, когда все изменилось навсегда?

“Я убью их, я убью их всех” – зло говорю я, еще не понимая, кого я имею в виду, а потом понимаю и это. “Я убью каждого доктора, который попадется мне на пути” – говорю я.

Тетя Анна подходит ко мне, прижимает меня к груди, и медленно и нежно укачивает. “Я убью всех докторов в мире” – говорю я сквозь сжатые зубы, даже не чувствуя свою тетю Анну.

Потом папа закрывает на ключ комнату, где они жили с мамой. Он начинает рыдать и вопить откуда-то из таких глубоких недр дома, что я и не подозревал о существовании этих мест.

Моя мама, Сара Бернс Миллер, умерла в возрасте тридцати двух лет от болезни почек, о которой мы не догадывались, хотя сколько себя помню, она всегда болела. Я всегда считал, что смерть моей матери это самая значимая вещь, которую только можно узнать обо мне. А еще я верил, что это поможет в большой степени объяснить то, как Али, а потом Брюс Ли приобрели для меня такую важность.

Моя мама. Большую часть из того, что я знаю о ней, можно найти в сотнях моих фотографий, сделанных ею. У этих фотографий много особенного. Я всегда одет с иголочки как какой-нибудь манекен. Я всегда стою один, сияю и идеально смотрюсь в почти идеально подобранном свете. У меня идеальная американская улыбка и идеальная прическа в стиле президента Джона Кеннеди: эти зрительные воплощения ее навязчивой болезни, что все должно быть осмыслено, контролируемо, и, конечно, идеально (хотя ее здоровье никогда этим не отличалось), а еще тревога – передались и мне.

Спустя несколько дней после ее смерти я перестал обвинять докторов и переложил вину на того, кто был действительно виноват – на себя. Мамин доктор советовал ей не иметь детей. Но она родила меня, а потом и мою сестру. Я считал, что мы с Кэрол были виновны в ее смерти.

После этого осознания я закрылся от всех. Когда папа пытался заговорить со мной, пытался оттащить меня от этой непроницаемой хандры, задавая вопросы, он слышал от меня не слова, а одно лишь бурчание. К концу ноября, когда убили Джона Кеннеди, мое кататоническое защитное поле полностью зарядилось. К весне 1964-го я не только перестал говорить, я даже почти перестал есть (во время приемов пищи у меня были такие сильные спазмы живота, что я падал на пол, катался по полу или раскачивался вперед-назад в мучительной агонии), я перестал играть с Кэрол и другими детьми, и выходил из своей скорлупы только чтобы посмотреть на Али на старом крошечном черно-белом телевизоре отца, поиграть в одиночку в лесу или у ручья за домом отца, или ходил в школу и обратно (где я перестал делать задания и просто сидел, уставившись на свои инициалы на рабочем столе, и думая о том, когда же я очнусь от этого кошмарного сна), покупал комиксы и книги Тома Свифта, и еще ходил в кино.

Кинотеатр Каролина был последним из старинных величественных кинодворцов Винстон-Салема. Внутри он был украшен изысканными серебряными канделябрами, мраморными статуями богов, богинь и различных сказочных героев. Широкая, извилистая лестница, украшенная красным ковром и созданная для того, чтобы все мы, буквально каждый в отдельности, чувствовал свою принадлежность к коровлевской крови. И грузный, тяжелый, выцветший и запятнанный когда-то красный занавес, который по-видимому весил целую сотню тонн.

Субботними вечерами в девять часов тяжелый как мамонт занавес поднимался, и после уплаты взноса в десять центов детям двенадцати лет и младше показывали мультфильм и еженедельный эпизод сериала про Радарного человека, Бэтмена или Супермена. Мы играли в бинго на проходы в кино, попкорн, содовую и конфеты. А потом смотрели полнометражный фильм про ковбоя или какой-нибудь ужастик.

По вечерам в субботу и пятницу папа водил нас с Кэрол на вестерен или на диснеевский фильм. Помню летний вечер 1964-го, мы когда Кэрол осталась на ночь у подружки. Помню, как ехал с парой в машине, и что стекла были опущены. Сверчки и цикады трещали. Это был один из тех жарких и спокойных вечеров, что казалось твоя кожа буквально пропитана этим сладким чувством. Помню, как мы остановились, чтобы купить рожок мягкого ванильного мороженого по дороге на двойной сеанс в открытом кинотеатре Уинстон-Салем. И, когда липкое мороженое потекло на мои пальцы, папа сказал: “Мне нужно кое-что сказать тебе об этих фильмах, сынок”. Его слова, тон и выражение его лица очевидно имели вес.

“Ты увидишь кое-какие вещи с женщинами, которых никогда не видел” – продолжил он. Я не понял, что он имел в виду, но почувствовал, что его голос звучал несколько нервозно, оберегающе и возможно слегка виновато. “Не из-за чего волноваться, Дейв” – убедил он меня.

Тем вечером показывали «Доктор Ноу» и «Голдфингер». Несколько часов спустя я был просто БЕЗУМНО взволнован. Я лежал в постели без сна. Я слышал голоса киногероев в голове. Я вспоминал не женщин на экране, а то как здорово Джеймс Бонд раздавал всем люлей, как он избавился от всех плохих парней, непринужденно и последовательно. Это был мощь, волшебным образом внедренная в него при помощи технологий второй половины двадцатого века и странного, мистического японского учения под названием “каратэ”.

Несколько недель спустя отец рассказал мне о новом телешоу «Человек из U.N.C.L.E.». Первый эпизод мы посмотрели вместе. И снова это были они, секретные агенты, самые улетные из улетных. На мой взгляд герой Наполеон Соло был даже круче Бонда, круче просто некуда. Он так классно и виртуозно дрался, и почти играючи выносил всех своих врагов. Ему очень редко доставалось в ответ, его изображали почти несокрушимым (и невозмутимо заносчивым!) благодаря использованию полумагических устройств и знанию того самого экзотического и загадочного “каратэ”.

Следующие четыре года я безумно хотел стать Агентом Соло. По будним дням в обед, пока не наступало время возвращения папы домой с работы, я крался по дому из комнаты в комнату, стреляя в злобных контрагентов (которые падали замертво перед моими глазами) и выполняя смертоносные приемы каратэ на минимальном расстоянии от ламп, столбиков кровати и вешалки для шляп рядом с входной дверью и (мое любимое место из всех) задней стороне шеи худощавого, длинноногого, дрожащего шестифунтового девочки-терьера, купленного моей мамой и названного Блэк Джет.

Ближе к пяти часам я начинал носиться от окна спальни папы к окну на кухне, в ожидании его машины у изгиба дороги. “Господи,” – обращался я с мольбой к стенам и окнам, “пожалуйста, пусть папочка приедет прямо сейчас”.

В зимние месяцы темнело раньше, чем я успевал заметить мигающий левый поворотник Импалы отца. Когда садилось солнце, я ощущал большое беспокойство и перевозбуждение. Я рысью проносился из спальни на кухню, из кухни в спальню. Когда я бежал из одного конца дома к другому, если мне на пути попадалась Кэрол, то Джет был не единственным, на кого обрушивался град приемов каратэ.