Интересно, спросят ли моего сына когда-нибудь, не мой ли он родственник?

 

 

Вашему вниманию предлагается первая часть очередной «нетленки» нашего Мастера пера и спор­та Михаила Алексюка. С высоты своих лет и дости­жений Алексюк вспоминает свою дорогу, приведшую его в серьезный альпинизм, давая нам возможность вспомнить, а некоторой, молодой части читателей и узнать о системе альплагерей в бывшем Советском Союзе и организации обучения в них начинающих альпинистов.

Как бы мы ни относились к политической системе в СССР, но разветвленная сеть альплагерей, прове­ренная временем и отлаженная методика обучения новичков и, основное, финансовая доступность пу­тевок в альплагерь для молодежи способствовали массовости альпинизма.

Если по прочтении этих воспоминаний Михаила Мироновича у кого-нибудь из читателей зачешет­ся рука и потянется к перу, не останавливайте ее. Мы будем рады поместить и ваши воспоминания в сле­дующих выпусках.

 

 

М. Алексюк

Как все начиналось

 

Мое знакомство с миром гор началось со школьных лет в далеком 1948 году. Мои родители достали путевку в Украинский лагерь юных альпинистов, который на­чинал свою работу в горах Кавказа. По сути этот лагерь не открывался, а возрождался, так как существовал до войны. Как и все, что было не нужно во время лихолетья, он про­пал. Но следы остались в памяти людей, которые создавали советский альпинизм и начали возрождать его заново после войны.

О нем помнил Михаил Тимофеевич Погребецкий — не­утомимый исследователь белых пятен на картах горных районов бывшего СССР, искренне любящий горы и людей. Это был великолепный организатор и педагог. Хорошо зная оздоровительную и воспитательную роль, а также притяга­тельную силу горных восхождений он начал восстанавли­вать базовую основу Украинского альпинизма с подготовки тренеров — преподавателей по этому виду спорта.

В 1947 году он организовал первую Украинскую школу инструкторов альпинизма, которая была расположена на плоском пятачке на левом берегу реки Адыл-Су, с грохо­том несущейся вниз по одноименному ущелью, пока через 4 км не впадала в более шумную и многоводною реку Баксан.

На площадке школы курсанты установили палатки для себя, персонала лагеря и хозяйственных служб, расчистили линейку для сборов и построения, установили тент над ар­мейской кухней и столовой. И когда все было установлено и обжито, остался незаполненным еще один кусочек выде­ленного участка берега. Здесь М.Т. Погребецкий предложил воссоздать Украинский лагерь юных альпинистов. С июля 1948 года детский альпинистский лагерь начал свою вторую жизнь.

Мы приехали в Нальчик — последнюю точку железной дороги в глубь Кавказа — вместе с новой администрацией лагеря и грузами. Прибыли ночью. Город спал. Вокзальное помещение было маленьким и душным. Покрутившись на жестких скамьях, я вышел на улицу. Восточная часть неба быстро светлела, наливаясь синевой. Там громоздились низ­кие темные облака необычной остроугольной формы. Видно, днем будет дождь. Я пошел вдоль привокзальной улочки. Од­ноэтажные домики были огорожены высокими каменными заборами, за которыми виднелись сады. Ворота и калитки заперты. Вдоль тротуара стояли порытые густой пылью тус­клые деревья. Какая-то печать усталости и неухоженности лежала на всем: домах, заборах, деревьях. Быстро светало.

Пора возвращаться на вокзал. Я повернулся и замер... Пря­мо передо мной на горизонте вместо дождевых облаков стоя­ли огненные пики снежных вершин, освещенных утренним солнцем. Они были раскрашены, как разогретые в кузнечном горне зубцы гигантской изломанной пилы. Контуры зубцов были белые, ниже — розовые, потом красные, еще ниже — го­лубые и синие, переходящие в серый цвет, который сливался с нечетким горизонтом, еще нетронутым светом раннего утра. Я стоял долго, восхищенный их суровой красотой и мощью. Так вот они какие, горы! Прекрасные, холодные и неуютные. Вернулся в зал ожидания. Мои спутники уже не спали. По­завтракав, руководители разошлись по своим делам. Нужно было достать машины, загрузить их имуществом и людьми и привезти все это на место, отведенное лагерю. Первым на­чальником лагеря был киевский учитель географии Починов Александр Григорьевич, его заместителем по учебно-спор­тивной работе — Павел Константин Маркович; по хозяйс­твенной части — майор запаса Петр Смелый. Еще был повар, морской кок — Бокман Александр и бухгалтер Маргарита.

В ожидании Кавказа. В. Дзегановский, М. Алексюк, В. Кононенко

 

На следующее утро прибыла грузовая машина. Мы за­грузили в нее армейские палатки, спальные мешки, котлы, кастрюли и прочие хозяйственные принадлежности, втро­ем забрались на эту кучу, и машина, поднимая шлейф пыли, покатилась в горы. Солнце взошло высоко и пекло нас неми­лосердно. Выехали из Нальчика на асфальтированное шоссе Ростов — Орджоникидзе и далее в сторону поселка Баксан. Оттуда начиналась дорога в ущелье реки Баксан, зарождаю­щейся в ледниках белоголового Эльбруса. Ниже в нее влива­ются окрестные ручьи и речки, и вся эта масса воды несется вниз по ущелью то сужаясь, то растекаясь, но не задержива­ясь в своем беге. В верховьях в нее с грохотом вливается и наша Адыл-Су. Вдоль этих рек извивалась грунтовая авто­мобильная дорога, которая в любую погоду была серьезным испытанием для грузовых машин и пассажиров, сидящих в кузове: колдобины разной величины трясли нас непрерывно на протяжении 100 километров пути, вышибая из наших душ последние капли оптимизма и веры в возможное окончание пути. Сейчас эта дорога обустроена и покрыта асфальтом.

Особенно тяжкой была часть дороги по ущелью Адыл-Су. Она цеплялась за склоны, виляя и выпрямляясь, перепрыги­вая через ручьи и рытвины… Четыре километра до лагеря мы ползли полчаса и наконец, остановились в лесу возле ручья хрустальной чистоты. После адской жары и тряски — бе­резовая тень и холодная вода. Если есть на земле рай, то он здесь! Место для лагеря оказалось рядом, за ручьем. Оно представляло собой поляну, в центре которой было огромное кострище, окруженное бревнами в несколько рядов. Это был традиционный костер украинской школы инструкторов аль­пинизма.

Быстро разгрузив и отправив вниз машину, мы поставили большую палатку, поужинали приготовленной Александром яичницей и разожгли первый лагерный ритуальный костер. Своим светом и теплом он зарождал новую жизнь человечес­кого коллектива, которая потом входит в сознание и мысли приехавших мальчиков и девочек в виде твердого убеждения, что без преодоления трудностей не бывает успеха. И что горы своей неприступностью учат этому и многому другому, что всегда необходимо в повседневной жизни.

С этого костра и началось мое знакомство с альпинизмом, которое продолжалось много лет. Через неделю приехали все остальные участники, и началась для меня совершенно новая, очень насыщенная и интересная жизнь в детском ла­гере.

Одновременно на соседнюю поляну съехались из раз­ных концов Украины курсанты школы инструкторов. За несколько дней рядом с нашим вырос палаточный городок, жителями которого были молодые загорелые, ладно скро­енные парни и девушки в ярких ковбойках и куртках. В ос­новном, они были студентами ВУЗов Украины. На головах у большинства парней были фетровые шляпы с цветными шнурками вместо ленты и шнурком под подбородком. По утрам после зарядки они корчевали старые деревья и кусты, перекатывали громадные камни, расширяя площадь лагеря; что-то копали, строили, красили. Работали они с азартом, весело, воодушевленно. Заканчивали с ударом гонга, шли на ручей умываться, завтракали и приступали к занятиям.

Для нас, худосочных послевоенных недорослей и мас-лаковатых девиц, наблюдавших за этим праздником силы и здоровья из-за кустов, курсанты школы казались сказоч­ными персонажами, которые все могут и ничего не боятся. Как мы хотели быть похожими на них!

У нас тоже были занятия, мы учились вязать узлы на ве­ревках, лазить по скалам, ходить по льду и снегу, носить тя­желые рюкзаки. Курсанты школы инструкторов на нас от­рабатывали приемы обучения альпинизму, о которых они узнавали на своих лекциях.

Моими первыми тренерами были Владимир Моногаров и Кирилл Шумилов. Сильные и ловкие, они, как ящерки скользили по скалам, без устали топали по горным тропам, уверенно шагали в кошках по льду. Студент института физ­культуры Владимир Моногаров мог в любом месте прыгнуть сальто вперед или сальто назад и тому подобное.

Возвращаясь с занятий, мы подбирали всякое древесное гнилье и складывали на кострище, а после ужина разжигали большой костер, рассаживались на бревнах и ждали гостей из школы инструкторов. Они приходили в красивых свитерах с оленями и начинали петь. Что это были за песни! Мелодичная «Баксанская» перемежалась с «жил-был у бабушки серень­кий козлик...» Пели все, и голосистые, и безголосые, солистов не было. Спустя несколько вечеров к звонким голосам кур­сантов добавились и наши мутирующие фальцеты. Особенно нравились частушки, которые сочинялись тут же, у костра:

«Не хватает рук и ног, хвост бы здорово помог» Припев про молодого журавля подхватывали все. Удар гонга прекра­щал эти вокальные упражнения, и все расходились мыться и спать. Завтра снова на занятия.

В числе наших инструкторов была и Вера Алексеевна, жена Михаила Тимофеевича Погребецкого — миловидная улыбчивая женщина, которая руководила нашей ордой, не повышая голоса, терпеливо разъясняя необходимость того или иного действия.

Мимо нашего лагеря проходили группы альпинистов, идущих на гору или спускающихся вниз. Они останавлива­лись у соседнего ручья, пили чистую прохладную воду, от­дыхали и шли дальше. Их обгорелые руки и лица, иногда в марлевых повязках говорили нам, что где — то за пределами нашего березового рая идет настоящее состязание людей и суровой природы, которое не всегда проходит без потерь и разочарований.

Инструктора нашего детского лагеря, втом числе и Вера Алексеевна пошли на Эльбрус. Мы уже видели его со склонов перевала ВЦСПС, где проходили занятия по прохождению травянистых склонов. Мне запомнилась огромная снежная шапка с двумя куполами, видная отовсюду. Через несколько дней инструктора вернулись обожженные солнцем, поху­девшие, но счастливые, так как взошли на вершину. И ве­чером «на костре» они рассказывали о бесконечных снегах, обжигающем солнце, усталости, горной болезни и радости достижения вершины, которая несравненно больше любых трудностей при подъеме.

А мы пока осваивали нелегкую, но интересную науку го-ровосхождений. Наши инструктора терпеливо приучали нас к трудностям и терпению, товариществу и взаимопомощи; объясняли правила поведения людей в горах и смысл аль­пинизма. Действительно, там объективно опасно и тяжело физически. Тогда зачем туда стремятся люди? И не только молодые. Может, правильно говорят, что «умный в гору не пойдет». Так, да не так. Я бы уточнил: «Ленивый в гору не пойдет». Там ему делать нечего. Нужен некий внутренний огонь, избыток жизненных сил, чтобы оторваться от теп­лой постели и уйти вверх ради какой-то мифической цели. Позднее я понял, что достижение трудной цели и есть смысл альпинизма.

Опасности и трудности в горах — это катализатор возму­жания. Туда стремятся те, кто хочет в этом противоборстве воспитать в себе смелость, выносливость, трудолюбие, чес­тность и т.п. Другое притягательное качество альпинизма — это коллективизм действий, когда общая цель восхождения становится и целью каждого из участников альпинистской группы. Для успешных восхождений необходимы терпение и доброжелательность, готовность помочь, которые вылива­ются в радость общей победы.

Не нужно забывать, что «улучшению» характеров спо­собствует невероятная красота гор, фантастическое сочета­ние форм и красок окружающего мира, бесконечно разно­образного, в котором каждый находит что — то созвучное со своими чувствами, мыслями. В общем, альпинизм — это определенное мировоззрение, которое существенно обога­щает, наполняет осознанностью жизнь своего последователя. Эту словесную конструкцию киевлянин Виталий Бодник выразил кратно и более убедительно: «Альпинизм дарит нам радость победы над собой. Познав эту радость, мы вновь и вновь стремимся ее испытать». Естественно, что такое мно­гообразие понятий и чувств не укладывалось в сознание школьника, впервые увидевшего горы. Но я почувствовал насыщенность атмосферы спортивного возбуждения, царив­шего среди курсантов школы. Наши инструктора много рас­сказывали о восхождениях на вершины, видные с мест наших занятий, о поведении людей в сложных и опасных ситуациях. Руководство лагеря устраивало для нас встречи с известны­ми альпинистами у вечернего костра. Все это сформирова­ло у меня твердое убеждение, что я должен вернуться сюда снова, чтобы стать похожим на этих сильных и интересных людей, почувствовать их заботы и тревоги, их радости и огор­чения. Эмоциональная красота взаимоотношений побежда­ет физические трудности. Само восхождение на вершины гор — это видимая часть айсберга. Невидимыми остаются упорные тренировки на выносливость и силу, ловкость и технику; изготовление и подготовка специального снаряжения, одеж­ды, отработка приемов использования этого снаряжения и многое другое.

Для квалификационного восхождения мы вышли на склоны Эльбруса, поскольку не достигли возрастного ценза для занятий взрослым альпинизмом. Наш путь начался от селения Терскол по автомобильной дороге, которая зигзага­ми поднимается вверх по склону, достигая горизонтальной площадки под самым языком ледника. Там стоял небольшой фанерный домик, так называемый четырнадцатый пикет (номер этапа строительства дороги), а сама площадка зовется «Новый кругозор». На эту высоту предстояло подняться нам, юным альпинистам, в конце лагерной смены.

Ниже снежной линии видны разноцветные каменистые осыпи, которые длинными языками сползают по скальным ложбинам, заполняя их снизу доверху. Стоит только убрать опорные камни осыпи, как она оживает и начинает двигать­ся вниз, как волна со зловещим шелестом камешков, пока не останавливается, опершись на новую опору.

После возвращения из детского лагеря я начал ходить в секцию альпинизма при Киевском дворце пионеров. Руко­водителем этой секции была Вера Алексеевна Погребецкая. Мы ходили в походы, тренировались на кирпичной стенке приемам лазания по скалам, работе с веревкой и многому другому.

Через год я закончил среднюю школу и готовился к пос­туплению в Киевский Политехнический институт. В школе я занимался плаванием и спортивной гимнастикой. Вместе со мной в секции гимнастики занимался Вадим Дзегановский, ученик соседнего класса. Он был из вундеркиндов — очкариков, но на занятиях всегда очень старательно выпол­нял стойки, сальто и другие сложные упражнения, которые мне не давались из-за высокого роста и разболтанности.

Поступив в институт, я пошел в секцию гимнастики, из­бавив себя от необходимости ходить на занятия по общей физической подготовке. Спортивный зал института имел балкон, на котором досужие студенты коротали свободное время. Через некоторое время ко мне подошел Вадим Дзегановский со словами: «Все болтаешься в гимнастике. И про горы забыл, предатель». «А ты откуда знаешь про горы?» — удивился я. «Я был на Кавказе в детском лагере на следую­щий год и видел списки первых участников». «Ну и что?» «А то, что в институте есть секция альпинизма, и тебе нужно туда записаться. Они собираются по средам после занятий в аудитории 306. Приходи, разберешься! Пока!»

И я пришел в среду. Публика была разная, в основном, студенты геологического факультета, веселые парни и де­вушки. Вадим представил меня как переростка из «Юных альпинистов» и добавил, что знает меня как гимнаста, ко­торый никогда не поднимется выше второго разряда, и что мне лучше лазить по скалам, чем чиркать ногами о пол зала под поднятой на наибольшую высоту перекладиной. Все дружно согласились, скальная тренировка была назначена на глинистых склонах Бабьего Яра. Лазать по сухой глине действительно проще, чем работать на гимнастическом сна­ряде, где нужны и сила, и ловкость, и чувство ритма. В про­цессе лазания я перезнакомился со всеми, но гимнастику я не бросил и как всегда, подгибал длинные ноги, работая на перекладине.

Наконец пришло время распределения путевок в альпи­нистские лагеря Кавказа, которых всегда было меньше, чем желающих. Эту проблему разрешили просто: устроили со­ревнования по скалолазанию. Кто выиграл, получал путев­ку. Я и Вадим попали в число счастливцев. Потом стало из­вестно, что в Украинской школе инструкторов альпинизма организуют группу начинающих альпинистов из выпускни­ков «Юного альпиниста».

Мы с Вадимом пошли к М.Т. Погребецкому, попроси­лись в его группу, и он нас взял. Мы опрометчиво сдали свои путевки в секцию института и стали ждать. Когда по­дошло время, явились за получением направления. «Ребята, — сказал Погребецкий, — вынужден вас огорчить, но вследс­твие недостаточного финансирования в этом году, создание группы начинающих альпинистов откладывается. Я очень сожалею» Наше бормотание уже не имело никакого значе­ния. Мы вышли в приемную и стали обсуждать сложив­шееся положение. «Подожди, — сказал Вадим, — еще есть шанс». Он подошел к телефону и куда-то позвонил. «Если черт уже ничего не может сделать, он посылает женщину». «Какой черт?! Какую женщину?!» «Сейчас увидишь». Вскоре в приемную вошла кареглазая, плотно сбитая дама — мама Вадима. Поздоровалась, улыбнулась нам, спросила у секре­таря и прошла в кабинет Погребецкого. Такого позора я еще не испытывал. Два здоровых мужика выставили вместо себя женщину! Через десяток минут, также улыбаясь, она вышла и жестом показала нам, чтобы вошли. Погребецкий был явно чем-то озабочен, но нам улыбнулся: «Ребята, денег на вас нет, но я думаю, за счет обычного недоезда участников, я смогу вас взять». И тут же выписал нам направления. Земля ушла из-под моих ног. Я полетел, рядом летел Вадим. Мы едем в горы!! То, за чем я украдкой наблюдал из-за кустов, станет моей повседневной жизнью! Везучие мы!!

Через две недели мы сидели в кузове нагруженного грузовика, подпрыгивая на ухабах вместе со всем грузом. В кузове лежали мешки с крупой, картошкой, капустой и даже боч­ки с каким-то непонятным наполнением. Перепробовав все мешки боками и ягодицами, мы стали осваивать бочки. Вначале вроде бы ничего, но потом на одном жестоком ухабе у меня из-под зада брызнула сметана.

В лагере школы мы были на положении эксперименталь­ных, и к нам относились бережно. Во время авральных работ нам доставались не самые сложные. А в горах авралов много: то спасательные работы, где нужно оказывать медицинскую помощь пострадавшим независимо от времени суток и по­годы, то пошли дожди, и река Адыл-Су вышла из берегов и заливает лагерь, то вода снесла мост через реку, и нужно срочно переправлять людей и грузы, привезенные автома­шиной. Однако от этого количество и качество занятий не уменьшалось. Все шло своим чередом, и наконец мы вышли на зачетное восхождение. «Смотрите, ребята, — говорил наш инструктор, — вот ваша вершина — Гумачи. Она не­сложная, но вон с того снежного гребня в прошлом году сор­валась киевская девушка. Пролетела по снежному склону до самого ледника и ничего не сломала, только расплакалась от страха».

И действительно, когда вышли на гребень и пошли по снежному ножу, я подумал, что я тоже могу сорваться. Но посмотрев на своих товарищей по связке, уверенно топав­шим по снежным ступенькам, передумал: «Нет, не сорвусь, товарищи по связке не допустят».

Спустились без приключений, а в лагере нас встречали как победителей. Было много цветов и улыбок и еще больше пожеланий и радостных прогнозов, многие из которых у меня сбылись. Мы закончили курс обучения и совершили зачетное восхождение. Пророческими оказались и частушки у костра: «Хоть кричи, а хоть молчи, всех ведут на Гумачи».

Каждый альпинист мечтал когда-нибудь взойти на Эль­брус, проверить себя на высоте выше пяти с половиной ки­лометров, почувствовать знаменитую нехватку кислорода, тошноту и головокружение, апатию и сонливость, и выйти из всех этих неприятностей победителем. Мне довелось ис­пытать себя в 1952 году, на следующий год после посвяще­ния в альпинисты.

В горы мы собирались, как заправские восходители. Я приобрел фетровую шляпу и вместо ленты сплел и надел шнурок. Мать сшила мне яркую ковбойку, связала шерстя­ную шапочку, теплые носки и рукавицы. Крутые сварочные очки мне подарил сосед.

В лагерь решили добираться, пройдя пешком через че­тыре перевала Грузии и Сванетии. Нас было четверо: я, Ва­дим Дзегановский, Ясень Дьяченко — весельчак и балагур, и Владислав Кононов — спокойный и рассудительный, самый благоразумный из нас. Целью такого похода была акклима­тизация и тренировка перед лагерным сбором. Немаловаж­ным было желание посмотреть горы со всех сторон.

Начали мы с Домбайского ущелья и Клухорского перева­ла. Уже тогда, в 1952 году были случаи ограбления туристов, поэтому через перевал ходили группами в сопровождении вооруженных милиционеров.

Рано утром по хорошей дороге, оставшейся со времен вой­ны, мы поднялись на перевал и начали спуск по тропе. Справа и слева — снежные поля. Вот сейчас прокатимся вниз, ведь мы же альпинисты. Прыгнули в резиновых кедах намерзлый лед и покатились кубарем. Как остановиться? Справа от меня Вла­дислав перевернулся на живот и острием палки, захваченной с собой в качестве посоха, начал резать снег и остановился. Я последовал его примеру. Ледяная крошка на поверхности снега, как наждаком содрала мне кожу на пальцах и локтях, но я смог остановиться. Разными способами остановились и остальные.


Все-таки кое-чему мы научились в горах. Осторожно, поо­диночке выбрались на тропу и больше с нее не сходили.

Вскоре снег и скалы сменились травой и кустарником. Тропа вошла в лес, запахло хвоей. Травы запестрели цветами и бабочками. Солнце в безоблачном небе грело по-насто­ящему. Начинались субтропики Северной Абхазии. А всего два часа назад были мороз и снег. На дороге у Южного при­юта встретили грузовики со скамейками. Всегда собранный Владислав подошел к водителю автомашины, что-то у него спросил, подошел к нам:

«Ребята, нам налево и по тропе вверх». «А может, на ма­шину и вниз, к морю?» «Не болтай, лучше надень рубаш­ку, не то сгоришь». И пошли мы влево и вверх по вьючной тропе вдоль реки Кодари на перевал Хида, который должен был привести нас в Сванетию. Ходить по Южному Кавка­зу — это удовольствие. Такого буйства жизненных сил при­роды не встретишь нигде. Все переливается всеми цветами радуги, благоухает обилием запахов, а ночью фонтанирует фейерверком светящихся и стрекочущих насекомых. Одним словом, праздник жизни круглые сутки.

Здесь должны жить счастливые люди. Тогда зачем ми­лиционеры на тропах? Значит, не все бывает хорошо в этом цветущем мире! Природа стремится к гармонии и, видно, для равновесия обильному лету противопоставлена суровая и снежная зима, когда ничего нет, остаются одни проблемы. Одни решают их трудом, другие — грабежом. Значит, дело не в природе, а в человеке, в его нравственных устоях, в ре­лигии.

Идти было жарко. Крутая вьючная тропа, извиваясь вдоль склонов гребня, скользила между деревьями, обнажая их корни и обдирая кору на стволах. Нас обогнал небольшой караван из трех лошадей. На первой сидел всадник, на двух остальных — вьюки. Лошади были мокрые, на губах — пена. Мы тоже взмокли.

Лес кончился, и тропа запрыгала по камням и травам, пока не уперлась в коровий хлев и домик пастухов. Рядом паслись обогнавшие нас лошади. Из домика вышла женщина и вынесла пиалу кислого молока, айрана. Мы выпили и предложили ей деньги, она отказалась и улыбнулась нам. Дотошный Владислав спросил про перевал Хида. Она по­казала рукой в сторону понижения в гряде холмов: «Идите по тропе, не заблудитесь». Солнце было еще высоко, и мы пошли дальше. К перевалу подошли через два часа. Поси­дели, посмотрели вокруг, попозировали Вадиму, у которого был фотоаппарат, и начали спуск. Уже вечерело, когда тро­па вошла в лес. Мест, удобных для ночевки, не было. Ночь спускалась быстрее нас, и в темноте мы вышли на поляну. Решили ставить палатку. Но в темноте это плохо получа­лось. Вдруг на тропе появилась фигура с большой плоской головой. Она остановилась против нас и сказала что — то по-грузински. Ясень подошел к ней, заговорил по-русски.
Через некоторое время обе фигуры направились к нам.

Когда они приблизились, оказалось, что большая голова — это круглая табуретка на голове у мужчины. На табурет­ке лежали хлебные лепешки, поэтому она казалась плоской. Мужчина сказал по-русски: «Ребята, я живу здесь недале­ко. Идемте ко мне. Переспите ночь, а утром пойдете даль­ше». Нам было неудобно, мы замялись, но Владислав сказал: «Пошли, ребята. Мы с Вадимом очкарики, и в темноте плохо видим». Быстро собрав вещи, пошли по тропе за проводни­ком. В темноте он уверенно находил дорогу, перешагивая
через ручьи и рытвины. Табуретка на голове, которую он де­ржал за ножку, и лепешки на ней не мешали ему двигаться настолько быстро, что мы едва успевали за ним. Наконец мы подошли к дому и вошли во двор. Это был типичный сван­ский двор: первый этаж, каменный, для животных; второй, деревянный, для людей. На нас бросились собаки. Хозяин прикрикнул, и они быстро успокоились. На террасу второго
этажа вышла женщина, что-то спросила и ушла. Все было очень интересно. Хозяин ввел нас в комнату, где уже горела керосиновая лампа и были постелены на полу войлочные са­модельные одеяла. На столе стояли молоко, лепешки, сыр и четыре кружки. «Вот и пойми этот горный народ. Одни гра­бят, другие кормят и укладывают спать», сказал Вадим.

В альплагере «Накра», В. Кононенко

 

Утром на столе снова стояло молоко и лепешки. Мы быс­тро расправились с предложенным завтраком. Предложили деньги, но пожилой сван только улыбался. Единственно, на что он согласился, — это принять электрический фонарик, так как в селении не было электричества. Хозяин проводил нас и показал дорогу на перевал Утвир, ведущий в соседнее ущелье Накра в Сванетии. Это ущелье заканчивалось пере­валом Донгуз — Орун, через который мы намеревались пе­рейти Главный Кавказский хребет и выйти в ущелье Баксан, далее — в ущелье Адыл-Су, в лагерь Украинской школы инструкторов.

Подъем на перевал Утвир был менее крутым и более длин­ным. Седло перевала видно издалека, на нем стояла одино­кая фигура человека. Неужели стоит грабитель? Неподвиж­ность фигуры нас успокоила, и Ясень, как всегда, придумал версию: «Это грабитель, но окаменевший от тоски и голода». Подойдя к камню, мы были поражены, как разумно он был поставлен. Плоская гранитная глыба была установлена так, что была видна, как с одной стороны, так и с другой, и имела вид человека с головой и плечами. Мы отдохнули под кам­нем «разбойника» и пошли вниз.

Спуск был спокойный, и к вечеру мы заночевали на по­ляне, не доходя до леса. Ночью, когда черное небо осветилось яркими звездами и Млечный путь проявился в виде огнен­ного потока, другой Млечный путь разлился по склонам гор, усиливаясь с понижением склонов. Миллионы стрекочущих, летающих и прыгающих насекомых, подсвеченных мерцаю­щим огнем голубого, желтого и розового оттенков, испол­няли свой фантастический танец. «Горела» трава, кусты и старые пни; все излучало мерцающий свет. Мы пробовали поймать светлячка. Они быстро теряли свет и превращались в обычных кузнечиков и жучков. Насмотревшись на огнен­ный фейерверк, мы уснули. Ночью выпала роса, и вещи, ос­тавленные снаружи, намокли — наука на будущее

Утром мы спустились к селению Накра, где нас атако­вали местные собаки. В горах держат псов-помощников, которые пасут скот, охраняют жилища, и размеры их соответствуют функциональному назначению. Мощные лапы, широкая грудь и громадные головы не оставляли надежды на мирное сосуществование. Одна из таких собак наброси­лась на Владислава, но он выставил вперед штычок ледоруба. Собака наткнулась на стальное острие грудью, также молча отпрыгнула назад. Остальные остановились. Мы прошли по селению и у последнего дома обратились к женщине с воп­росом, как пройти на тропу к перевалу Донгуз-Орун.

Из-под черного платка на нас глянули голубые глаза, и на чистом русском языке она спросила: «А вы откуда, ребя­та?». «Из Киева». «Далеко забрались». «У нас в Киеве нет та­ких гор, вот и пришли к вам». «Сейчас позову мужа, и он вам все расскажет. Селиван! Иди сюда!» К нам подошел средних лет настоящий сван с черными глазами в сванской шапоч­ке и с большим ножом у пояса. Он подробно рассказал нам, где начинается тропа на перевал. Мы были озадачены. Как попала сюда в Сванетию эта голубоглазая женщина. Скорей всего, их встреча произошла, когда Селиван служил в армии где-то в России, полюбил там девушку и привез ее в Сване­тию уже женой. Надо отдать должное, мужчины в Сванетии крепкие и красивые, женщины помельче и невыразитель­ные, в черных одеждах и платках так, что видны только лица. Одежда свободная, бесфигурного покроя, на ногах — чулки. Трудно оценить их привлекательность, они очень похожи друг на друга. Однако, браки в Сванетии крепкие и много­детные. Старые христианские традиции и суровый уклад горной жизни не позволяют тратить время на развлечения впустую, хотя там находят время для праздников. Но глав­ная особенность горной жизни — это взаимопомощь во всех ее формах. Это и коллективная защита от лавин и наводне­ний, это и помощь друг другу в трудную минуту болезни и горя. Хотя в обыденной жизни есть место и дракам, и обма­ну. Но спорные вопросы решаются старейшинами в пользу справедливости и мира.

Путь на перевал Донгуз — Орун проходил по живописной долине Накра через пахучие пихтовые леса, выше — через белоснежные березовые. По дороге мы вышли на новый альпинистский лагерь «Накра», открытый грузинскими про­фсоюзами. Лагерь только создавался. Еще не были постро­ены основные помещения, но палатки всех размеров и форм создавали тот минимум защищенности, который обеспечи­вал существование лагеря и его популярность среди моло­дежи. Поляна для лагеря была выбрана в великолепном бе­резовом лесу на берегу быстрой горной реки Накра. Обилие солнца и мягкий субтропический климат способствовали бурному росту растений всех форм и цветов. Рядом с лаге­рем был прозрачный источник минеральной воды с прият­ным вкусом и газовыми пузырьками. Существовало много версий благотворного действия этой воды. Одни считали, что она снимает усталость, другие уверяли, что возбуждает аппетит, третьи, почувствовав прилив сил, утверждали, что нарзан и есть тот сказочный напиток, который Иванушку-дурачка превратил в доброго молодца. Очевидно, правы все. Лагерь «Накра» со своим чудодейственным климатом, красивыми лесами, с обилием земляники, малины, черни­ки и других ягод был для нас, северян, настоящим раем. По географическому положению лагерь был близок к Главно­му Кавказскому хребту и окружен достаточно сложными скально-ледовыми вершинами, добираться до которых по благоухающим и цветистым тропам было такой же радостью, как и само восхождение.

Главным недостатком «Накры» было отсутствие подхо­дящей к нему автомобильной дороги. Все грузы от посуды до кирпича нужно было упаковывать во вьюки и грузить на спины лошадям, которые несли их 12 километров вверх по узким тропам, цепляясь неудобными вьюками за кусты и де­ревья. И так каждый день. Существование лагеря в течение долгих лет — результат изнурительного труда многих людей и лошадей, своего рода трудовой подвиг. Правда, в предперестроечные годы туда пробили автомобильную дорогу, и бывший лагерь «Накра» стал перевалочной базой на пути многочисленных туристских маршрутов. Отсюда туристы, выбросив свои посохи, ехали автобусами в Сухуми к морю. Ну а мы думали, как пройти снежный перевал в кедах по глубокому снегу. К счастью, перед нами через перевал прошли люди и вьючные лошади, оставив нам цепочку глубоких и прочных снежных ступенек, по которым мы сравнительно легко прошли перевал и к вечеру были в лагере «Шахтер».

Срок действия наших путевок начинался через четыре дня, и мы попросили руководство лагеря выдать нам сна­ряжение, чтобы пойти на Эльбрус. Начальство согласилось. Наш перевальный поход засчитали как тренировочное вос­хождение, и через день мы поднимались по серпантину к «ледовой базе» — небольшому домику у начала ледника на склоне Эльбруса. К вечеру мы миновали «ледовую базу» и по леднику подошли к высокогорной гостинице «Приют-11». Внешне это сооружение напоминало корпус большого аэро­стата, поставленного на фундамент. Оно имело обтекаемую форму со стенами, плавно переходящими в крышу, образуя продолговатый купол. Наружная поверхность здания была облицована оцинкованным железом, в котором прорезаны окна-иллюминаторы. Издали здание гостиницы казалось подводным кораблем, лежащим на каменистом дне. Это сходство особенно четко вырисовывалось ночью во время снежной пурги, когда струи снега, освещенные светом из ил­люминаторов, с шуршанием проносились вдоль здания. Для проживания людей предназначались комнаты двух верхних этажей; там была и большая столовая. По вечерам в ней со­бирались все обитатели приюта, пили чай, пели песни. На­чальник спасательной службы координировал действия всех групп восходителей, идущих на Эльбрус. Он следил за их готовностью к восхождению, уровнем акклиматизации, за состоянием погоды. Это позволяло предотвращать несчаст­ные случаи в непрерывном потоке желающих подняться на Эльбрус. Со временем эта организованность была утрачена, и в 1998 году здание «Приюта-11», верно служившее людям шестьдесят лет, сгорело.

В день нашего прихода на приют, там уже собралось не­сколько групп, ожидавших своей очереди. Они проходи­ли акклиматизацию, которая заключалась в проживании на высоте 4200 метров и подъеме до скал Пастухова — 4700 метров. Мы сразу попали в здоровую спортивную атмосфе­ру. После ужина в столовой устроили песнопение, быстро переросшее в танцы. Прыгали до изнеможения. Начальник спасательной службы тоже посидел с нами, но скоро распо­рядился группе, выходящей завтра ночью на вершину, идти спать. Остальным разрешено танцевать до упора, то есть до выключения света. В одиннадцать вечера электрический свет стал слабеть и через пятнадцать минут погас.

На следующий день мы вышли на скалы Пастухова, а по­том бродили вокруг приюта в поисках следов пребывания здесь немцев. Во время Отечественной войны здесь был гар­низон немецкой горно-стрелковой дивизии «Эдельвейс». Их было три десятка человек — взвод. В 1943 году, осенью они отступили на запад по снежным склонам Эльбруса, но предположительно заблудились, попав в снежную пургу, и их засыпало лавиной.

На восхождение мы вышли в три часа ночи вместе с груп­пой москвичей из четырех человек. Было темно и морозно. Шли рядом со следами вчерашней группы, по мерзлому сне­гу, так легче. Внизу темнела громада приюта с единым све­тящимся глазом — окном начспаса. На скалах Пастухова нас догнал рассвет. Идти стало легче. Следы, уже занесенные снегом, служили хорошим ориентиром. Путь шел по снегу прямо вверх к заснеженной каменистой осыпи, далее уходи­ли влево, заворачивая на седловину. Я все ожидал призна­ков горной болезни, но пока все шло хорошо. Идти не жарко, сильный ветер продувает наши хлопчатобумажные одежды насквозь. Мерзнут ноги, руки, лицо. Солнце еще не добра­лось до седловины и освещает только шапки Эльбруса. Вот и хижина. Тамбур забит снегом по колено. Проходим в ком­нату. Стены, обитые войлоком, покрыты инеем, в углу — же­лезная печь, несколько обломков досок, конец трубы выве­ден в окно. Внутри морозная стужа, но ветра нет. Здесь мы почувствовали легкие признаки «горнячки». Хотелось сесть, согреться; кто-то выскочил на улицу, тошнило. Решили перекусить, но замерзшие рыбные консервы в томате и мер­злый хлеб не лезли в горло. Кое-как прожевав несколько кусочков, присели на нары. Не хотелось выходить на мороз­ный ветер. Но вдруг серое заиндевелое окно начало разго­раться серебристым светом, и через несколько минут внутрь хижины хлынул поток солнечного света. Мерзлые стены потеряли свою арктическую суровость и заискрились, как елочные украшения. Вроде бы стало теплее. Это солнце ос­ветило седловину.

Мы совсем согрелись, доели открытые консервы, отдох­нули. Пора идти дальше, осталось 250 метров подъема до вершины. Яркое солнце заливало светом искрящиеся снеж­ные склоны. Исчез холодок неуверенности. Теперь дойдем! Вершина — рядом!

Оставив веревку и продукты в хижине, пошли наверх. Впереди шел Владислав Кононенко. Он имел невероятное здоровье и топтал ступени в снегу, не снижая скорости. Сол­нце грело во всю, но холодный ветер сдувал тепло, как и пре­жде. Однако, ощущения стужи уже не было. Чем ближе был перегиб склона, за которым начиналась куполообразная вершина, тем быстрее мы шли. Из раскрытых ртов вырыва­лись клубы пара. Вереница людей растянулась, но передние не сбавляли темпа. Вот и вершина, снежная площадка, из которой выглядывает бетонная голова Сталина. На стерж­нях арматуры наклонно стоит бетонный диск с барельефом Кирова, обрывки флажков на палках и торчащие из снега какие-то коробки и конструкции.

Все это было занесено и установлено многочисленными восходителями, а потом разрушено безжалостной горной стихией. Все будет повторяться и опять разрушаться; горы не любят покорителей. Снисходительны они к тем, кто пришел к ним с уважением, научиться твердости и терпению, кто на­стойчиво шаг за шагом поднимается вверх, распутывая слож­ности горных маршрутов вместе с их опасностями. Люди лю­бят горы за непрерывные уроки преобразования себя.

Выход на вершину — всегда праздник, а на Эльбрус — особенно. Эта победа всегда связана с борьбой, с холодом, усталостью, недостатком кислорода. Это победа не над го­рой, а над собой.

На зачетной вершине

 

Восторг охватывает человека на вершине. Все земное и другие горы остаются далеко внизу. Даже облака. Кое-где из белого одеяла облаков торчат верхушки гор. Вадим сразу узнал Ушбу. Начали фотографироваться, поздравлять друг друга. Я слыхал, что в ясную погоду с Эльбруса видны Чер­ное и Каспийское моря. Пелена облаков стала наползать на склоны, пора вниз. По своим следам скатились на седлови­ну. Забрав оставленные вещи, поспешили в обратный путь. Следы заметало, но направление видно. Радость победы придавала силы. Солнечное тепло и быстрая ходьба отогре­ли замерзшие пальцы рук и ног. Шедший первым Владислав остановился: «Давайте снимем лишние вещи». Сняли штор­мовые куртки, вторые свитера, очки. Яркое солнце ударило по глазам, надели их снова. Пелена облаков наползла на нас. Пошли медленнее, чтобы не сбиться со следов. Опасно про­скочить скальную гряду Пастухова и выйти на разорванный ледник. Следы начали разбегаться в разные стороны. Вид­но, предыдущие восходители разбрелись, каждый пошел своей дорогой. Они видели приют, а мы оказались в тумане. Главное в этом случае действовать сообща, не разрываться. Владислав остановился: «Давайте подождем москвичей, там две девочки». Крикнули, те сразу же отозвались — шли по нашим следам. Собравшись вместе, решили спускаться, от­клоняясь влево, так меньше вероятности пропустить скалы Пастухова. Время спуска тянется медленно. Следов уже нет. Кажется, мы проскочили спуск. Но Владислав следит за вре­менем: «Идем всего полчаса. Еще рано».

Наконец вышли на следы, идущие вверх. «Да это же наши, утренние. Теперь не заблудимся». Пошли вниз, и вскоре на снегу зачернели камни скал. Туман стал рассеи­ваться и исчез совсем. Теперь хорошо видны нижние скалы и здание приюта. Одинокая фигура поднимается по снегу. Далее склон был ровный, и спуск ускорился. Снег подтаял на солнце, стал мягким. Ботинки легко входили каблуками в снег, создавая опору после некоторого скольжения. Шаги стали большими и пружинистыми. Не спуск, а танец. По­равнялись с одиноким странником. Это был восходитель из пришедших сегодня в приют. Поднимался пофотографиро­вать. Вот и приют. На большом камне сидит начспас, ожи­дает нашего прибытия. Он видел, как мы вошли в туман и забеспокоился. Теперь все трудности позади. Делаем боль­шой чай и праздничный ужин. Потом снова чай, и танцы до выключения света. Утром по мерзлому снегу спустились к дороге до Терскола и в темноте добрались до своего лагеря, вконец уставшие, но счастливые. Восхождение на восточную вершину Эльбруса закончилось.

В лагере начиналась спортивная смена. Приехало много молодежи из разных городов, особенно из угольных районов Донбасса, Кузбасса. Были и настоящие шахтеры, и студенты, все крепкие и сильные. Со временем, многие из них стали хорошими альпинистами.

А пока мы снова осваивали основы горовосхождений. В этом году поднялись на 9 вершин. Так как мы были знач­кистами, то ходили с инструкторами, среди которых были легендарный Иосиф Кахиани и известный альпинист Виктор Степанов. Каждый из них передавал нам частицу свое­го опыта, умения и характера. Мы старались ходить по ска­лам, как Кахиани, рубить лед, как Степанов. После смены сезон закончился и мы вернулись в Киев в ожидании сле­дующего лета.

Начались занятия в институте. Заряд бодрости и энергии засел в нас навсегда. Каждую неделю мы дважды собирались вместе, проводили занятия и тренировки. Я продолжал хо­дить на гимнастику и плавание, поэтому тренировки про­пускал. У нас началось увлечение горными лыжами, кото­рое у меня переросло в пожизненное. Каждое воскресенье мы приезжали на склоны оврагов в Голосеевском лесу, на­груженные ботинками и лыжами, учились сложной науке слалома до изнеможения. На этих катаниях мы встречались друге другом, беседовали, обменивались новостями.

В лагерь «Шахтер» мы приезжали всегда вместе, коман­дой КПИ — Вадим Дзегановский, Владислав Кононенко и я. Так было и в 1959 году. Приезд в лагерь всегда был для нас праздником. Мы уже были разрядниками и могли ходить на вершины второй и третьей категории трудности («двойки» и «тройки»), но с инструктором-наблюдателем. В этом году инструктором на первом восхождении у нас был Чернышев из Днепропетровска. Отменное физическое здоровье прева­лировало над другими качествами. Он считал, что хорошо подготовленный альпинист не должен особенно долго вы­бирать маршрут, а идти вверх быстро. Поэтому мы «поймали холодную ночевку» на вершинах Башкара — Гадыл и на сле­дующей — пике Гермогенова.

«Холодная ночевка» — пренеприятнейшая ситуация в альпинизме. Это, когда ночь наступает раньше, чем ты спус­тился с вершины. Палатки, спальные мешки, примус, еда и горячий чай остались внизу, на бивуаке, а ты без теплых ве­щей, воды и еды — наверху, на мерзлых скалах и снегу. Осоз­нав, что спуститься к палаткам не удастся, руководитель группы дает распоряжение готовиться к «холодной ночевке». Выбирается наибольшая возможная площадка. Забиваются крючья (или страховочные петли). Навешиваются страховочные веревки с таким расчетом, чтобы все могли прищелкнуться к ней и не упасть ночью с площадки. Свободные веревки сматывают в бухты или кольца, на которые можно было бы сесть. По возможности все сбиваются в кучу, чтобы согреться и начинают рассказывать всякие небывальщины, пока все не замерзнут. Стучат зубы, дрожит голос, замерза­ют ноги. Время от времени кто-то вскакивает и начина­ет топать ногами, хлопать руками, чтобы согреться. Самое страшное — это томительное ожидание рассвета и солнца. Впечатление, что ночь не имеет конца и тянется бесконеч­но. Сверкают яркие холодные звезды, в горах они большие и чистые. Огненной рекой пересекает небо Млечный путь. Хо­рошо видны горящие голубоватым светом планеты. В пос­леднее время часто наблюдаются быстро движущиеся точки — спутники, их много, каждые 15-20 минут.

Утро приходит в горы с голубым подсвечиванием вос­тока. Горы еще серые. Все начинает светлеть, наливаться краснотой, потом бледнеют, становятся желтыми вершины. Желтизна раскаляется до белого цвета. Белеет небо и снега на вершинах и загораются ярким ослепительным сиянием, на которое больно смотреть. Это появляется своим самым верхним краем Солнце. Но оно уже греет. Тепло входит в душу и тело, растворяя ночное оцепенение. На замерзших камнях, обращенных к солнцу, появляются мокрые пятна; тает изморось. Смертельно хочется спать. Затекшие руки и ноги не разгибаются. Но нужно двигаться, идти вниз, к па­латкам. Готовить утром ничего не будем. Чай, консервы с хлебом, и спать! Пусть будет жарко в спальных мешках, в на­гретых солнцем палатках. Жару выдержим любую, лишь бы не холод! Шумит примус, готовятся бутерброды. Хлопочут дежурные, а остальные ждут и уже спят. В ожидании чая они сняли штормовки, ботинки, легли в палатку поверх спаль­ных мешков.

Кто-то начал говорить, но остальные уже не слышат, они уснули, как убитые. Дежурные не смогли разбудить кого-нибудь, чтобы покормить. Поели сами, выключили примус, сложили бутерброды в пустую кастрюлю, придавили крышку камнем, чтобы не забрались ласки и галки, и тоже уснули. Я проснулся к полудню; разбудили звякающие звуки крыш­ки на кастрюле. Это галки сбросили крышку на кастрюле с чаем и пытаются освободить бутерброды, но тяжелый камень не позволял. Они ругались и долбили крепким клювом край кастрюли. Я вышел из палатки, прогнал птиц, разжег примус, поставил подогревать чай. Нам сегодня не нужно спускаться в лагерь, только завтра в 18.00 кончается контрольный срок. А сегодня — резервный день на непогоду. Будем отдыхать. Все же восхождение, ради которого мы тащились по крутой морене ледника Кашка-Таш, сделано, правда, с «холодной ночевкой». Эта ночевка нас многому научила: нельзя стро­ить планы, рассчитывая только на самые благоприятные ус­ловия. Нужно всегда немного подстраховываться на небла­гоприятные факторы, например, ухудшение погоды, потеря правильного маршрута, чьей-то слабости и просто страха. Поэтому всегда нужно брать теплые вещи, питание, фляги с питьем. Пусть будет тяжелее с небольшим рюкзачком, зато надежнее, уверенней. В дальнейшем привычка всегда иметь запас надежности на восхождения и в равнинной жизни по­могали мне добиваться успеха во многих начинаниях. А если что — то не получалось, значит, где-то было нарушено это золотое правило.

Описанная «холодная ночевка» была «сухой», без дождя и снега. А выжить при «мокрой холодной ночевке» — это эк­замен силы духа. Людям приходится непрерывно шевелить­ся, чтобы не заснуть навсегда. Самому мне не приходилось ночевать в таких условиях, но печальные результаты таких ситуаций я встречал на похоронах своих друзей. В горах рас­слабляться нельзя.

Наконец начали пробуждаться мои друзья. Вернее, их разбудили «гидробудильники». Выпитая утром вода по­дошла к последней преграде. Отошли ужасы холодной ночи. Дежурные подогревают чай, готовят традиционную вер­мишель с тушенкой. «Покорители», рассевшись на теплых камнях, доедали оставленные утром бутерброды и запивали чаем. Наш инструктор Чернышев тоже вылез из палатки. Перекусив, мы начали рассматривать вчерашний маршрут на пик Гермогенова по гребню. Наша группа из девяти человек с двумя девушками растянулась по гребню в самом начале маршрута. Всего было три связки. В первой — шел инструк­тор, я и Владислав Кононенко; две другие имели по одной девушке. Естественно мужская связка шла быстрее, чем ос­тальные. Девушки были слабее подготовлены и требовали непрерывной попеременной страховки. Вначале Чернышев их подгонял, но потом, когда мы потеряли их из виду на оче­редном перегибе гребня, выругался и сказал: «Никуда они с гребня не денутся, пусть идут своим ходом». И мы полезли по гребню дальше. Скалы были несложные, с хорошими за­цепками. Вершина была из разряда учебных, 2Б категории сложности.

Мы шли одновременно, забрасывая веревку по пути на скальные выступы, подстраховываясь на случай срыва. На сложных участках шли с попеременной страховкой. Весь путь подъема первым шел Чернышев. Он был хорошим ска­лолазом, а мы старались не отставать, хотя его уверенности у нас не было. Однако, к полудню достигли вершины. Сме­нив записку в туре и усевшись на теплых скалах, начали рас­сматривать панораму окружающих горных вершин, поджи­дая остальные две связки. Снизу отчетливо слышались их голоса.

Вообще, в горах царит некая «звонкая тишина». Любой звук, даже очень далекий слышится очень отчетливо. Ког­да мы начали есть, то услышали близкую разговорную речь. Где-то рядом шли альпинисты и вели деловые переговоры, сообщая сколько веревки осталось, называя друг друга лас­ковыми именами. Но откуда голоса? Рядом с нами никого нет, дальше — голый ледник, на котором тоже никого не видно. Самый глазастый все же обнаружил людей на снеж­ном гребне вершины Бжедух в нескольких километрах от нас. Их размеры не превышали величины запятых на газет­ном тексте. Они двигались тремя связками по два челове­ка. Мы хотели крикнуть, но в горах не принято поднимать шум без необходимости. Любой крик может быть воспринят как сигнал бедствия, призыв о помощи. Далекие альпинис­ты, разговаривая, прошли перемычку и исчезли за гребнем вершины Вольная Испания. Голоса тоже пропали. Поэтому поводу долго шутили: «В горах нет секретов». Не встречаясь, мы знали эту группу даже по именам. В горах много чудес. К сожалению, эти чудеса остро воспринимаются только в начале, когда впервые с ними сталкиваешься. Потом на пер­вое место выходят чисто технические задачи восхождения. Где безопаснее пройти, что нужно делать, сколько времени и т.д. но это не от полного забвения горных красот. Прос­то последующие восхождения становятся более сложными и опасными, требуют большего внимания и напряжения. Все-таки спортивный альпинизм в чем-то ущербный; смотришь только на опоры для рук и ног и работаешь с утра до ночи. Единственный из нас, кто сохранил живой интерес к горным красотам и по — настоящему радовался встрече с ними, был Вадим Дзегановский. Он не просто охал и ахал, он все, что ему нравилось, фотографировал.

Где бы мы ни были, на занятиях, на восхождении, он всегда носил фотоаппарат. Для него горы были храмом, мес­том особой духовности, где и природа, и люди должны су­ществовать в особой гармонии, единстве целей совместно­го проживания, не мешая друг другу. Горные вершины он рассматривал не как объект восхождения, а как уникальное творение природы, единственное и неповторимое. Он соб­рал великолепную библиотеку книг о горах, об альпинизме, причем, у него были описания восхождений еще дореволю­ционного периода.

Все это он прочитал и помнил, мог рассказать о любом событии в горах многолетней давности, связывая его со зна­комыми нам вершинами и местами. Если мы любили альпи­низм как способ физического самоутверждения и оздоров­ления, то он любил его как источник духовного обогащения. После окончания института мы разъехались по разным го­родам Советского Союза в соответствии со своими специ­альностями. Вадим Дзегановский и Владислав Кононенко как металлофизики, остались в Киеве, поступив на работу во вновь созданный институт Металлофизики Академии Наук Украины. Я был направлен в Свердловск на Уральский завод тяжелого машиностроения конструктором. Ясень Дьяченко как теоретик — механик уехал в Ленинград и работал всю жизнь в объединении ЛОМО в качестве разработчика новых систем и приборов. К сожалению, Вадима и Владислава уже нет в живых. Владислав умер от белокровия, получив смер­тельную дозу рентгеновского облучения на работе, а Вадим скончался от сердечного приступа в самый разгар револю­ционной перестройки на Украине.

Вообще альпинизм с его высокой нравственной планкой и молодым задором пришелся по душе молодежи послево­енного периода. Появилась возможность посмотреть мир и новых людей, не выходя за пределы тощего студенческого бюджета, почувствовать себя сильным и счастливым в усло­виях альпинистских лагерей и секций.

Альпинистские лагеря в период послевоенного восста­новления имели в основном воспитательно-оздоровитель­ное назначение. Руководителями и инструкторами были энтузиасты альпинизма, прошедшие войну. Профессио­налов-альпинистов тогда еще не было. Это были, как пра­вило, очень веселые и остроумные люди. Они постоянно изобретали всякого рода развлечения для себя и учеников, используя богатства народного фольклора, создавая новые шедевры в виде частушек, анекдотов и номеров пантомимы на смешные ситуации. Как правило, инструктора в течение смены давали несколько самодеятельных концертов, после которых некоторые участники лагеря бежали застирывать брюки.

В конце смены уже сами участники давали концерт. Всегда среди них находились и великолепные стихотворцы, и певцы, и просто веселые и задорные, от которых пошли знаменитые КВН в альпинистских лагерях. Сколько было спето песен у вечернего костра! И каких! Там исполняли все песенные новинки тогдашних бардов. В каждом лагере был свой контингент инструкторов, постоянно приезжающих на лето. Тогда по действующему закону инструкторов освобождали на три месяца от основной работы, но многие приез­жали в свой профсоюзный отпуск. Я до сих пор с теплотой вспоминаю киевлянина Виталия Овчарова, одессита Викто­ра Лившица и многих других, которые своей неугомонной энергией и остроумием закладывали первые впечатления об альпинизме в души новичков.

Каждый раз, возвращаясь с гор из разных мест, мы со­бирались вместе и вспоминали заново пережитые радости и огорчения сезона.

А сейчас в альплагере «Шахтер» мы готовились к восхож­дению на ВИА-Тау с перевала Кой-авган-баши второй раз в этом сезоне. Из-за непогоды все вершины района были за­крыты. Восхождения были возможности лишь на несколь­ко из них, в том числе — ВИА-Тау. Ее траверс оценивался «двойкой». Чтобы не сидеть в лагере без дела, мы решили пойти еще раз. Первый раз на эту зачетную вершину не­большой высоты и сложности я ходил с отделением под ру­ководством инструктора из Днепропетровска. Эта вершина — пробный камень для начинающих альпинистов. Подъем
на Виа-Тау проходит по скалам средней сложности и крутиз­ны, где новичку бывает страшновато.

На траверс Виа-Тау нас повел Иосиф Кахиани, работав­ший тогда инструктором. Мы достаточно быстро прошли маршрут и начали спуск. Пройдя скалы, уперлись в длин­ную осыпь, которая с глухим рокотом сползала под ногами, громадные камни приходили в движение под ногами. Дви­гаться по такой «живой» осыпи было опасно и Кахиани ре­шил: «Спускаться будем, прыгая с камня на камень, не за­держиваясь. Не отставать, я пошел!» Мы поскакали за ним, вначале неуверенно, потом, приноровившись, начали обго­нять инструктора. Проскакав осыпь, собрались на скальном пятачке. «Я уже вам не нужен. Скачете как молодые козлы, — прокомментировал наш спуск Кахиани — за вами не уг­наться».

Погода испортилась окончательно, район закрыли и мы вернулись домой, в Киев. В сентябре начались занятия в институте и все пошло своим чередом. Мы уже не представляли свою дальнейшую жизнь без друзей, без гор и усердно готовились к новой встрече с ними. Все свободное время от­давали тренировкам в альпинистской секции КПИ.

В нашей секции доминировали активные, жизнерадост­ные и шумные геологи. Альпинизм они рассматривали как элемент будущей геологической работы. Всех членов секции объединяла любовь к горам. Каждый применял присущие ему способности. Например, Шаповалов Игорь, именуемый «Шип», был хорошим организатором. Дзегановского Вади­ма звали «Дзигой», двухметрового Крохина Яна — «Крохой». Каждый имел короткое и выразительное прозвище. Встречи всегда были бурными, окрашенные единством интересов. Всегда строили планы и варианты их выполнения. В те шес­тидесятые годы, когда во главе альпинистского движения на Украине стояли такие интересные люди, как Погребецкий М.Т., Баров К.А., Ворушко М.Г, Блещунов, Крутень и Зато­ра, альпинистские мероприятия превращались в праздник силы, здоровья, веселья, остроумия. Это были соревнования с выездом на природу, встречи разных коллективов. Каж­дый год на первомайские праздники сотни альпинистов выезжали в район Житомира на скалы у реки Тетерев. В те­чение нескольких дней они тренировались и соревновались в скалолазании. Часто судьи соревнований оставляли свои протоколы и сами участвовали в лазании. Вечером в пала­точных городках разгорались костры, и неутомимые гитар­ные певцы вместе с благодарными слушателями изливали душу в жутких песнях о неразделенной любви и мучениях на холодных ночевках в горах. Навсегда запомнил такие песни как «Барбарисовый куст» и «Баксанскую». Были и дурашли­вые типа «Ходит Гамлет с пистолетом, хочет кого-то убить...» и много других. Припев подхватывали все присутствующие, не взирая на индивидуальные музыкальные способности. Глубокой ночью расходились по палаткам усталые и охрип­шие. Вообще пение под гитару стало обязательным атрибу­том всех альпинистских выездов, лагерей, экспедиций. Для некоторых впечатления от поездки в альплагерь станови­лись путеводной звездой на всю жизнь. Прекрасные песни, созвучные с переживаниями поющих, тепло костров, ги­тарные перезвоны завораживали всех, кто вырвался из тес­ных кабинетов и цехов, оставил на время производственные и житейские заботы. Очутившись в лесу, в горах, на берегу реки, где все живет размеренно и неторопливо, без излиш­ней суеты, где все правильно, как и должно быть в Природе, гармонизируется и человек. Возможно, именно поэтому со­тни тысяч туристов и альпинистов летом разлетаются в са­мые укромные уголки страны, чтобы ощутить свое единство с Природой. Когда я начал ходить в горы, меня иногда пугало одиночество во враждебном, холодном мире гор: если что-то случится, никто не сможет тебе помочь. По мере роста аль­пинистского умения появилась уверенность в своих силах, тревога рассеялась. На смену ей пришла убежденность, что все будет нормально, важно только не расслабляться и не ле­ниться.

Выполнять второй разряд мы поехали в грузинский альплагерь «Накра», который уже посещали ранее. Из него можно было легко пройти в район теплых скальных вершин различной трудности. Начальником учебной части лаге­ря многие годы бессменно был Михаил Иванович Борушко, что радовало. «МихИв» знал психологию студентов, так как преподавал в ВУЗе; был терпелив и мудр и успешно ре­шал все учебные и спортивные вопросы, а также межнаци­ональные конфликты, возникающие между грузинскими и славянскими альпинистами, в основном, из-за прекрасных альпинисток. Делал он это достаточно тактично и умно, так что не вызывал неудовольствия с обеих сторон.

Вот в этот благодатный лагерь, благоухающий ароматами субтропических растений и озвученный журчанием нарзанов и ручьев, мы приехали вчетвером выполнять второй разряд по альпинизму. Как разрядников нас поселили на отшибе в дощатом домике возле речки. Рядом находилась строитель­ная площадка будущей столовой и необходимые стройма­териалы. В дополнение к имеющимся в домике кроватям и тумбочкам мы сделали вешалку, скамейку, нормально уст­роились. Нам нравилось новое место, новые люди, лагерный порядок. Под вечер, после занятий можно было пойти в лес, поесть спелой лесной малины, полюбоваться обильным и разнообразным растительным миром. А во время трапез де­журные ставили на столы графины с холодным пузырящим­ся нарзаном, в меру «колючим», немного кисловатым, очень приятным после напряженных тренировок на скалах под палящим южным солнцем. После обеда был отдых и лекци­онные занятия. Так как лагерь располагался в тени высоких берез, ясеней, кленов, зной не чувствовался. Район «Накры» — райское место. В течение дня дежурное отделение собира­ло в окрестностях сухие ветки и деревья для вечернего кост­ра. Все рассаживались вокруг него на бревнах, и начиналось пение. Лучше всех, конечно, пели грузины. Врожденная му­зыкальность и традиции хорового, чаще трехголосого пения, красота и мелодичность народных песен очаровывали слу­шателей, особенно девушек. Певцы были неутомимы до са­мого отбоя. Дурашливые частушки и лихие с присвистом и гоготаньем туристско-альпинисткие куплеты не выдержи­вали конкуренции. Чтобы удовлетворить все вкусы, МихИв установил временные квоты песнопения. Вначале — поют отечественные шлягеры, потом — грузинские — до отбоя.

Достопримечательностью лагеря были полудикие сванс­кие свиньи, свободно гуляющие по всей территории в поис­ках пищи, так как по убеждению хозяев они должны были сами добывать себе корм. Все, что могло быть разжевано, съедалось с громким чавканьем, будь то мыло, паста, крем или еще что-нибудь, не говоря уже о печень и, чае, конфе­тах и других лакомствах. Оставить что-либо без охраны было невозможно. Выстиранные носки, носовые платки, майки и другая одежда разжевывалась, потом или глоталась, или вы­плевывалась в непригодном для употребления виде. Свиньи держали всех в напряжении. Первым восстал против их бес­предела Вадим Дзегановский. Причиной его негодования стал следующий беспрецедентный по наглости факт. Сидя на ступеньках лестницы, ведущей в домик, Вадим открыл для вечернего чая банку сгущенного молока и отвернул­ся, чтобы положить на перила консервный нож. В это время коварная свинья, стоявшая внизу, вскочила на верхнюю ступеньку, воткнула в открытую банку свой пятак, закусила край зубами и кинулась бежать, разбрызгивая «угощение». Вадим бросился за ней с криком «Убью!», но не догнал и из-за темноты решил отложить карательную операцию на завтра. Весь вечер готовился хитроумный план отмщения. Пой­мать ее руками было невозможно, так как ее гладкое тело, лишенное зацепок, выскальзывает, как намыленное. Нуж­но было ее ловить какой-то сетью или накидкой. Для этого святого дела Вадим пожертвовал свой ватный спальный ме­шок, полученный в лагере. Злодейская свинья с консервной банкой на морде время от времени появлялась в кустарнике. На следующий день у нас был отдых и подготовка к восхож­дению. Рано утром свинья с банкой опять пришла к нашему домику в надежде полакомиться. Мы осторожно окружили ее с таким расчетом, чтобы криками и ужасными телодви­жениями напугать и загнать в проход между домиками, где затаился Вадим с приготовленным спальным мешком. Ме­шок он набросил, но неточно, свинья выскользнула из-под мешка, сбила Вадима с ног и умчалась на стройплощадку. Вадим бросился за ней, обогнал нас и почти настиг беглян­ку, которая попала в западню возле ямы с гашеной известью. Первой сложившуюся ситуацию оценила свинья, которая по сообразительности явно превосходила нас. Она с разбе­га, с банкой на носу лихо перепрыгнула наполненную водой яму с известью, и умчалась в заросли. Яма была обшита до­сками, верхняя часть которых выступала над поверхностью земли. Вадим зацепился кедом за этот край и... шлепнулся в яму. Все наблюдавшие за поединком скорчились от хохота. Вадиму пришлось долго отмывать себя и всю свою одежду. Учитывая такую очевидную неудачу в поединке со свиньей, мы решили, что это переодетые представители высших вне­земных сил. Поэтому борьба с ними всегда будет безуспеш­ной, и было объявлено перемирие в силу сказанного и ввиду отсутствия времени.

Свободного времени было, действительно, мало. Подхо­ды к вершинам были длинные и долгие: 10-12 километров по тропе, далее в боковые ущелья к ночевкам. На это уходил це­лый день. Такой возможности, как на Центральном Кавказе, где можно было утром выйти из лагеря, сходить на вершину и к вечеру вернуться, здесь не было. Однако, длительность подходов с лихвой компенсировалась великолепием приро­ды. А отдых в лагере между восхождениями — это как экс­курсия в южный ботанический сад.

Рядом с лагерем был целый склон поваленных деревьев — след зимней лавины. Мощные стволы лежат рядком, как в строю, все повернутые в одну сторону. Они уже заросли кус­тарником, ежевикой, малиной, другими быстрорастущими колючими и цепкими растениями. Пройти там невозможно даже в брезентовых брюках, но по стволам деревьев — по­жалуйста. Здесь мы пополняли витаминные запасы, поедая ягоды, так как доставка овощей в лагерь по бездорожью была сложной.

Горные вершины здесь, на Южной стороне Кавказского хребта, были в основном скальные с небольшим оледене­нием. Учитывая нашу хорошую скальную подготовку, вос­хождения на эти вершины с теплыми шершавыми зацепами доставляли удовольствие. Мы проходили большинство мар­шрутов третьей категории сложности уверенно и безопасно. К концу смены были выполнены нормативы второго разряда, пройдены почти все учебно-спортивные маршруты района.

В это время вступило в силу постановление Федерации альпинизма СССР, согласно которому альпинистские лаге­ря получили право организовывать у себя учебные сборы по подготовке инструкторов альпинизма из числа спортсменов, выполнивших второй разряд. Борушко организовал такие сборы в «Накре», и мы вчетвером стали первыми курсантами этой школы. В течение 20 дней мы изучали особенности педа­гогической работы с новичками, как на занятиях сборов, так и практически, работая в качестве стажеров при командирах отделений новичков. В конце сборов мы сдали экзамены по всем видам инструкторской работы и получили временные удостоверения младших инструкторов альпинизма. Предсто­яла двухсменная стажировка в альплагерях в следующем году.