Скорость, юность и старость 1 страница

 

 

За год в академии я обучил больше собак, чем большинство дрессировщиков за десять лет. Ключом к моему успеху были хорошие отношения с хозяевами. Подозреваю, что Колин держала меня именно за это: как истинный уроженец восточного побережья, я мог трепаться с кем угодно, о чем угодно, и у меня был педагогический опыт. Иногда это давало неплохие результаты.

Вскоре Колин доверила мне вести классы. Я преподавал двухмесячный курс основ дрессировки и использовал Лу в качестве наглядного пособия. Пока я говорил, он тихонечко лежал на мостике для аджилити, который стал его излюбленным местом, и пренебрежительно взирал на прочих двуногих и четвероногих. Когда нужно было продемонстрировать ученикам новую команду или прием, я подзывал его для показа. Все собаки в классе, отличавшиеся асоциальным повелением, пользовались особым вниманием Лу. Он был воин и дипломат в одном лице.

В первую неделю мы устраивали в классе показательное выступление, как правило, без поводка. Лу даже стал привносить туда собственные трюки, используя снаряжение для аджилити, стоявшее в этой же комнате. К примеру, ему ничего не стоило заскочить на четырехфутовый мостик, прыгнуть в кольцо или через барьер, побалансировать на лестнице, закончить выступление на верхней опоре горки и оттуда повилять классу хвостом. Владельцам это нравилось; питомцы явно не отказались бы разорвать этого выскочку в клочья.

Я учил Лу ходьбе задом наперед, когда в класс заглянула Колин.

– Мне нужен тренер на аджилити.

– Я этого не умею.

– Как будто раньше тебя такие мелочи останавливали.

– Твоя правда.

– У остальных нет времени. К тому же вы двое все равно используете это снаряжение. – Она кивнула на Лу, осторожно ступавшего по скату.

– Я это подсмотрел на занятиях у Джулии. Лу понравилось.

– Она может обучить тебя основам. Сперва прорабатываешь с владельцами управление на расстоянии и каждый снаряд по отдельности. Потом остается только объединить одно и другое.

– Ну, может быть.

– Так да или нет?

– Когда?

– На следующей неделе. Там уже одиннадцать человек записалось.

Я чувствовал себя как бойскаут на плоту, которому велели сделать операцию по удалению аппендицита и дали в руки перочинный нож и бутылку водки.

Я всегда знал, что Лу быстрый, но даже не подозревал, что настолько.

На мой первый курс аджилити записались быстрые собаки. Бордер‑колли, австралийская овчарка, английская борзая – все они были очень скоростными. У нас имелся даже шустрый джек‑рассел терьер и шелти. Все они уже прошли основной курс дрессировки, а некоторые были даже сносно обучены действовать без поводка. Половину из этих собак я знал, так что мы встретились как старые друзья.

Я загодя потренировался с Лу и задал Джулии уйму вопросов.

– Не волнуйся, – заявила она мне, – большинству хозяев плевать, насколько быстро их собаки будут проходить препятствия. Главное, чтобы у них получалось и чтобы собаки получали удовольствие.

– Серьезно?

– Да, это же весело. Да, и все равно колли покажет лучшее время, так что какая разница.

Колли оказался поджарым кобелем по кличке Текс (или Рекс, точно уже не помню), и он явно претендовал на роль заводилы в этой стае, хотя борзая и овчарка тоже выглядели довольно активными. Хотя сейчас я был преподавателем, мне очень хотелось посмотреть, как справится с заданиями Лу и удастся ли ему «порвать» скоростного колли.

Занятия шли хорошо. Я обучал владельцев управлению на расстоянии – каким образом с помощью положения тела, жестов и голосовых команд можно помогать собаке при прохождении трассы аджилити. Мы начали знакомить собак со снарядами – слаломом, барьерами, туннелями, столом, мостиком, стенкой, шиной, качелями, горкой, – здесь было все, что входит в стандартный курс аджилити.

Каждую неделю мы осваивали новый снаряд, после чего я добавлял его к уже известному набору. На последних двадцати минутах занятия каждой собаке давался шанс пройти трассу самостоятельно.

Хотя ростом он был примерно с бордер‑колли, в этом возрасте Лу весил добрых семьдесят пять фунтов и был тяжеловат для таких состязаний. Они были болидами «Формулы‑1», а он грузовиком.

И ему это нравилось. Мы занимались каждый день после основного класса, пока каждый шаг, прыжок и пробежка не стали для него совершенно привычными. Когда он восемь или девять раз прошел всю трассу целиком, мне уже не было нужно ему подсказывать – он бежал самостоятельно, а я просто стоял посреди зала, называя препятствия. Хуже всего ему давался слалом, он был не таким гибким, как колли, и тут приходилось слегка снижать скорость.

Зато на остальных снарядах Лу был недосягаем. Мне даже приходилось местами его подтормаживать, особенно на высокой горке, на которую он заскакивал одним прыжком и точно так же норовил соскочить. Однако по правилам положено, чтобы собака забиралась на горку по одной доске и спускалась по другой, касаясь лапой специальной «зоны контакта», расположенной в самом низу препятствия. Спрыгивать на пол и бежать к следующему снаряду было категорически запрещено.

В последний день занятий мы устроили для собак состязания. Хотя из‑за габаритов помещения наша трасса была чуть короче, чем предписано Федерацией собаководства, у нас имелись все необходимые препятствия.

Все подготовились настолько хорошо, что ни одна собака не пропустила ни одного снаряда. Даже мопс набрал нужные баллы, хотя среди мелких собак несомненным лидером был джек‑рассел, побивший шелти на две секунды.

Пробежку каждой собаки я засекал с секундомером, у джек‑рассела на трассу ушло тридцать секунд, у борзой двадцать восемь, и было бы меньше, если бы она не задержалась на качелях – это был ее самый нелюбимый снаряд, а два самых скоростных пса пришли вровень, показав результат двадцать семь секунд. Кто же это был? Разумеется, молниеносный колли и Лу‑метеор. Мы решили повторить забег, чтобы выявить чемпиона.

Лу не терпелось броситься в бой. Если бы я не взял его на поводок, он устремился бы на трассу немедленно. Но мы бросили монетку, и первым выпало бежать колли. Ее владелец, инженер на пенсии, шутливо погрозил Лу пальцем:

– У тебя нет шансов, здоровяк! – Он вывел своего пса на старт.

– Р‑р.

– Внимание… марш!

Колли рванулся что было сил. Он бегал не так быстро и прыгал не так высоко, как Лу, но отличался гибкостью и ловкостью, как все собаки этой породы. Сквозь слалом и туннели он пролетел, как истребитель последней модели.

– Ничего себе! – присвистнул хозяин джек‑рассела, стоявший рядом со мной, и потрепал Лу за ухом. Тот не спускал взгляда с трассы и капал слюной на пол.

– Отлично идет, – подтвердил я. Колли вышел на финишную прямую. Впереди у него был стол, время прохождения составляло семнадцать секунд, а потом оставались только качели и два прыжка.

– Ар‑ру‑а!

– Вот именно, черт побери.

Колли спрыгнул со стола, пробежал по качелям, сделал первый прыжок. Все затаили дыхание, когда он срезал угол на бегу: задние лапы почти его подвели. Но колли тут же оправился, подлетел к последней преграде и, перепрыгнув ее, устремился к финишу.

– Двадцать пять секунд ровно.

Зал взорвался аплодисментами. Лу зафыркал и стал крутиться на месте, словно желая сказать: «Ну, давай!»

– Ты самый лучший, – шепнул я ему, как делал всегда, выпуская его на трассу. Секундомер я вручил хозяину джек‑рассела, а сам подвел Лу к старту, усадил, как положено, и сам встал рядом с ним. У Лу по лапам пробежала дрожь, он был натянут, как струна, а морда приобрела хищное, почти волчье выражение. В какой‑то момент я мог бы поклясться, он очень недобро покосился в сторону инженера и его пса.

– Внимание… марш!

Лу вылетел на трассу, как ракета. Первый барьер, затем он пролетел нал горкой, едва касаясь ее лапами, и дальше один прыжок за другим. Высокий прыжок, туннель, затем прыжок через шину.

– Бэтман! – восторженно закричал сынишка хозяина борзой.

Я сам с трудом мог устоять на месте, когда Лу преодолевал слалом, ведь это была его ахиллесова пята. Но он подсмотрел, как проходит ее колли, вихляя всем телом, работая вразнобой передними и задними лапами, так что создавалось впечатление, будто собака бежит в две стороны одновременно, и у него получилось! Лу взял эту преграду, как герой, а потом бросился на стенку, его любимый снаряд.

Перескочив стенку, он взял горку. Вверх, потом вниз, безупречно, и дальше – прыжок через кольцо. Его он пролетел насквозь и устремился к столу, где собаке положено сделать стойку.

– Семнадцать секунд! – закричал хозяин джек‑рассела.

Я видел, как Лу, не снижая темпа, вскинул голову, обозревая остаток трассы. Очень в его стиле.

– Давай! – завопил я что есть мочи. – Приятель, жми!

Лу взлетел на стол орлом. Я видел его в полете, он вытянулся всем телом, улыбаясь, с сияющими глазами, мышцы перекатывались под шкурой, и он едва заметно скосил взгляд в мою сторону. Я почти мог бы протянуть руку и коснуться его, когда, преодолев стол, он устремился к качелям и двум последним барьерам. Я помню, какую гордость я ощущал в тот момент.

Лу протанцевал по качелям и срезал угол на пути к барьеру, установленному под прямым углом друг к другу. В том месте, где колли поскользнулся, Лу исполнил свой коронный трюк и зацепился когтями за мат, накренившись всем телом, как гоночный мотоцикл. Мат затрещал, но выдержал.

Предпоследний барьер. Прыжок, пробежка, разворот, и полет над последней преградой, финишная прямая – и вот он уже кинулся ко мне в объятия.

Сердце у Лу колотилось, как бешеное. Я поднял его на руки, уткнулся носом в шею. Все не сводили глаз с хозяина терьера.

– Двадцать четыре целых, пять десятых секунды! – объявил он.

Лу бросился обратно на трассу, перескочил через барьер, затем заплясал на мостике. Остальные собаки присоединились к нему, а ко мне подошел хозяин колли.

– Требую проверки на запрещенные препараты, – засмеялся он. Его пес тоже радостно скакал вместе с остальными.

– Да ладно, просто кормите мясом своего тощего овцевода!

Эти соревнования были совершенно неофициальными. Наверняка, многие «профессиональные» участники гонок аджилити с легкостью побили бы результат Лу. Но в тот день он всем доказал, чего он стоит, даже этой хитрой и гибкой пастушьей собаке.

Вечером я зашел на рынок и купил большой кусок вырезки, слегка поджарил дома на гриле и вынес Лу.

Он удивленно воззрился на меня.

– Ваш трофей, сэр, – провозгласил я торжественно, переложил мясо ему в миску и поставил перед ним. Все еще недоумевая, Лу не стал терять времени даром.

– Завтра у нас урок для детсадовцев, – заявила мне Колин, отрабатывая «апорт» со своим ирландским спаниелем. – Команды, основы дрессировки, основные правила поведения с собаками для детей и учителей. Ничего сложного.

– Лу любит детей.

– Поэтому ты и будешь вести это занятие.

– Только я?

– Вы с Лу, Трейси со своим питбулем и Нэнси с ретривером. Главное, развлекайте их.

– Всегда рад стараться.

– Одна шутка в минуту.

Лу всегда дарил детям безграничную любовь и терпение. Он позволял им трогать, гладить себя, заглядывать в глаза, висеть на шее – все, чего им захочется. Он понимал, что они человеческие щенки и с ними нужно проявлять понимание. И точно так же как со временем он стал идеальным наставником для запуганных и агрессивных собак, Лу научился помогать детишкам преодолевать свой страх перед крупными псами.

Заходя в класс один за другим, держась за руки, малыши сразу видели этого красавца с черно‑подпалой шерстью, лежавшего на мостике на другом конце зала. Одни сразу принимались охать и ахать, другие замирали молча, с широко раскрытыми глазами.

В свои неполных три года Лу заматерел, у него была мощная грудь, сильные лапы, мощные плечи, он напоминал уменьшенную копию своего отца‑ротвейлера, которого в последний раз я видел у обочины дороги грызущим оленью голову. У Лу также раздалась голова и шея, он стал лобастым, как ротвейлер, но нос был более длинным и утонченным, как у немецкой овчарки. Он выглядел совершенно сногсшибательно.

Учительница познакомила меня с детишками, которые хлопали в ладоши и вертелись на стульях. Не успел я начать, как самый смелый вскочил с места:

– А у меня есть собака!

– И как ее зовут?

– Руди!

– Он хороший пес?

– Да, только какает у меня в шкафу!

Дети засмеялись, но тут же затихли, как только Лу, по моему знаку, исполнил команду «сидеть».

– Как вы это сделали? – удивилась краснощекая блондиночка, сидевшая у стены.

– Это мой пес. Его зовут Лу. Он знает язык жестов – смотрите.

Я движением руки уложил его, усадил, потом велел повернуться налево и направо, прямо на мостике. Дети оживились. Я дал Лу команду «голос», подняв левый кулак.

– Рафф! – гавкнул он. Лу лаял так громко только по моей команде, или если случалось что‑то плохое. Звук разнесся по всему залу.

– Ого! – воскликнул маленький хозяин какающей собаки.

Я подозвал Лу к себе и усадил рядом, дал команду «место» и отошел поближе к детям.

– Что ты хочешь, чтобы Лу сделал? – спросил я у застенчивой девчушки с рыжими хвостиками и сопливым носом. Она ерзала на стуле и взирала на Лу, словно он был персонажем из сказки.

– Пусть он помашет.

Я дал ему знак. Он поднял правую лапу и помахал, а затем звучно фыркнул. Дети засмеялись. Девочка улыбнулась и уткнулась мне в рукав.

– А ты? – спросил я первого мальчика.

– Пусть опять на эту доску залезет! – Все, что он говорил, заканчивалось восклицательным знаком.

Я указал на горку.

– Лу, ап! – Он потрусил к снаряду, забежал на мостик, прошелся, перепрыгнул оттуда на горку и застыл, как покоритель вселенной.

– Я люблю Луи! – закричал мальчуган веснушчатой девочке, сидевшей рядом с ним.

– Я тоже! – парировала она.

И остальные принялись повторять:

– Я люблю Луи! Я люблю Луи!

– Ар‑ру‑а!

– Да, ар‑ру‑а!

– Кто хочет научиться, как общаться с собаками безопасно?

– Я! – завопили маленькие герои хором.

– А ты? – спросил я у рыжих хвостиков.

– Хочу.

Я велел Лу спуститься и на полпути к детям дал команду «место». Детишки, у которых дома были собаки, захихикали, но те, у которых явно не было опыта общения с животными, испуганно примолкли. Одно дело смотреть на крупную собаку издалека, и совсем другое – когда он идет прямо на тебя.

– Он меня укусит?

– Нет, солнышко, он тебя любит.

– Мой котенок меня укусил.

Я дал Лу приблизиться еще немного и затормозил в десяти футах от детей. Он стоял, перетаптываясь на месте, негромко пофыркивая от нетерпения – так ему хотелось облизать этих малышей.

– Красивый, – заявила китаяночка с красной лентой в волосах.

– Кто знает, как надо говорить собаке «привет»?

– Я знаю! – закричал все тот же активный мальчуган с какающей собакой, который явно стал в группе глашатаем. Учительница посмотрела на меня и пожала плечами.

– Хорошо, покажи нам.

Он встал, развернулся к Лу и закричал:

– Привет, Луи!

Все засмеялись. Теперь они были более сосредоточенными и не сводили с Лу глаз. Но многие все еще чувствовали себя неуверенно и смущались, потому что соседям не было страшно.

– Иди сюда, Лу.

Он приблизился и сел передо мной. Мальчик подбежал и обнял его за шею, а Лу принялся вылизывать ему лицо.

– Ха‑ха‑ха!

– Он тебя любит, но так нельзя здороваться с незнакомой собакой, правильно?

– Да!

– Если ты гуляешь с мамой или с папой, сначала надо, чтобы с собакой поздоровались они. Потом слушай, что они тебе скажут. Но если ты один и к тебе идет незнакомый пес… что нужно сделать?

– Убежать! – выкрикнул черноволосый мальчик, улыбаясь во весь рот.

– Это правильно? – спросил я.

– Нет! – заявил первый. – Надо стоять смирно, как с медведем!

– Да, все верно. Надо стоять тихо и спокойно и не смотреть на собаку. Пусть он тебя понюхает. Если ты ему понравишься, он даст тебе знать, а если нет, скорее всего, он просто отойдет.

Лу блаженствовал в лучах всеобщего внимания.

– А теперь поздоровайтесь с Лу. – Я взял его на короткий поводок и повел вдоль сидевших детишек, позволяя им потрепать его за густую шерсть. Лу улыбался и лизался. Кто‑то был в восторге, другие все еще побаивались.

Темноволосая девочка улыбалась и хихикала, когда Лу лизал ее в щеку, но не могла решиться его потрогать.

– А давай попросим Лу сделать для тебя трюк. Хочешь?

– Я не знаю.

– Попробуем.

– Ладно.

Я взял ее за руку и вывел на середину, потом усадил Лу на коврик напротив. Они оказались друг напротив друга, в пяти футах. Она нервно засмеялась.

– Когда будешь готова, подними руку, опиши круг и скажи: «Лу, поворот!» Сможешь?

– Да.

Я отошел на шаг.

– Давай.

Она оглянулась на своих друзей, потом сосредоточилась, насупив брови, как дети делают, когда рисуют домик. Подняла правую руку, посмотрела на Лу. Тот насторожился в ожидании команды. Он смотрел на нее, а не на меня.

– Лу, поворот, поворот! – сказала она, делая жест рукой, как будто размахивая флагом. Лу тут же обернулся вокруг своей оси. Дети радостно загомонили. Лу затоптался на месте, радостно поскуливая. Девочка округлила ротик.

– Молодец!

– Лу, поворот! – повторила она, уже гораздо увереннее. Он снова описал круг, и я бросил ему угощение. – Лу, поворот! – Он проделал это еще дважды, поплясал на месте, затем подошел и поставил лапу ей на плечо. Она смеялась, пока он вылизывал ей лицо. Дети хохотали.

– Молодец, – прошептал я, отводя ее на место.

С помощью Лу я также показывал им, чего ни в коем случае нельзя делать. Не кричать, не убегать, не дергать за уши, за лапы или за хвост, не подкрадываться, не смотреть в глаза, не дразнить, не трепать, не садиться на корточки и не тянуть руку (удивительно, как многие делают эту ошибку: для собак такое поведение воспринимается как угроза).

– А что можно делать? – спросил прагматичный мальчик.

– Вести себя осторожно, тихо, дать собаке себя обнюхать, прежде чем ее трогать. Можно стоять над ней, гладить по шее и по голове, ходить медленно, если собака рядом.

– Мой пес любит бегать за мячиком, – сообщила щекастая голубоглазая девочка.

– Это отличная игра. – Я взял с пола игрушечную обезьянку. – Лу, апорт! – и бросил ее в дальний угол. Он бросился туда, прижал подпрыгивающую игрушку к полу, схватил и вернулся ко мне. – Молодец! Держи. – Я протянул обезьянку китаянке с красной лентой. – Брось ему.

Она бросила недалеко, как бросают дети, игрушка всего раз ударилась об пол, когда Лу ухватил ее и принес обратно.

– Молодчина! – Потом я дал команду Лу вернуться на середину зала. – Лу, лови!

Я подбросил обезьянку к потолку, он подпрыгнул, как заправский баскетболист, и сжал игрушку в зубах.

– Умница.

– Ура! – заголосили дети.

– Очень хорошо. А теперь давайте попрощаемся с Лу.

– У‑у‑у!

Я усадил его посреди зала, а сам встал рядом с детьми.

– Все помашите ему на прощанье.

Они стали махать руками и кричать:

– До свидания, Лу.

Я незаметно подал ему знак, и он поднял лапу и тоже помахал им в ответ.

– Ар‑ру‑а!

Дальше пришел черед Трейси с Гатором, великолепным питбулем, который выглядел более устрашающе, чем Лу. Его порода пользовалась не лучшей славой, а мощные челюсти и мускулистое тело поначалу внушали детям страх. Но он был таким послушным и добрым, что лед скоро оказался сломан. Следом вышла Нэнси со своим золотистым ретривером, чтобы продемонстрировать основы дрессировки.

К концу занятия усталые, но довольные детишки превратились в настоящих собачьих экспертов. Они устремились на улицу вместе с учителями, в последний раз тиская наших псов перед выходом. Кто‑то дотрагивался с опаской, кто‑то обнимал собак от всей души. Лу радостно лизал их в ответ и мелодично поскуливал.

– Ему бы в школе работать, – сказала мне одна из воспитательниц, гладя Лу по голове. – Замечательный пес, и выглядит как тот актер из фильма «Умник».

– Кевин Спейси?

– Нет, другой.

После этого к нам стали регулярно приводить детей. Малышам это нравилось, и псам тоже. Лу обучал их, как правильно вести себя с собаками, и многие боязливые дети расслаблялись и начинали радоваться такому общению. Иногда нам даже звонили родители, чтобы сказать спасибо, и просили помощи в выборе питомца для ребенка, который перестал бояться. Именно Лу впервые дал им понять, что собака – это не так уж страшно.

В тот вечер я сидел с Лу на полу и вспоминал своего сварливого попугая и книжки по собаководству, которые читал под одеялом с фонариком, а также Сабино, домовладельца, ненавидевшего животных. Еще я вспоминал сегодняшних детишек и думал, как правильно все в итоге сложилось.

– Лучше поздно, чем никогда, верно, приятель?

– Р‑ру.

Много лет спустя, когда моя личная жизнь неожиданно развернулась на 180 градусов, Лу, ставший много старше и набравшийся достоинства, опять начал учить детей. В этот раз он вдохновил их на изучение нового языка, того, которым миллионы людей пользуются каждый лень. В свои шестнадцать лет этот комок шерсти стал лучшим преподавателем, чем я сам.

 

В детстве человек живет настоящим, не осознавая, как накапливаются воспоминания. Но в старости, когда людям кажется, что ничего стоящего уже не случится с ними теперь, когда они медленно угасают в домах престарелых, они лелеют память о былом, живут ею, обращаются к ней всякий раз, когда им необходима поддержка.

Но порой случается нечто неожиданное, и это может пробудить воспоминания о чем‑то важном, и такие воспоминания подобны старым книгам с хрупкими страницами, касаться которых надо особенно бережно и осторожно. Они хранятся на полках, полузабытые и запыленные, пока не произойдет событие, которое заставит извлечь эту книгу за корешок и распахнуть на самом значимом месте, так что память о нем пронзит сердце читателя, подобно молнии, и останется с ним теперь уже навсегда.

Для одного такого человека, доживавшего свои дни в чистеньком и неприметном приюте для престарелых, однажды вернулись воспоминания, связанные с далекими жаркими джунглями и друзьями, которых он там потерял и которые жили теперь лишь в его памяти, подобные ангелам на картинах. И тем, кто вернул ему эту память, был Лу.

Детишки очень любили наших собак и учились у них. Но многим из нас хотелось приносить радость и тем людям, кто находится уже в конце жизненного пути, тем, кто прожил долгую жизнь, воспитывая детей, собак, сражаясь за свою родину, меняя к лучшему мир вокруг себя, но кто теперь, сраженный возрастом и болезнями, оказался лишен даже самых простых радостей земного существования. Мы могли принести им нечто очень простое: дружбу с хорошим псом.

В начале 1990‑х годов терапия с использованием собак еще не вошла в моду. Однако для многих из нас это было самоочевидно: контакты со спокойным любящим животным могли улучшить физическое и душевное состояние человека в любом возрасте. Медицинские исследования показывают, что люди, имеющие постоянные контакты с собаками, реже обращаются к врачу, у них реже повышается давление, случаются сердечные приступы и другие хронические болезни. Домашний питомец может стать стимулом к физической активности и социализации. Но в домах престарелых держать домашнее животное чаще всего невозможно: у пациентов нет физической возможности ухаживать за ним. И мы решили, что с этим нужно что‑то сделать.

Связавшись с несколькими домами престарелых в округе, мы выбрали тот, где наиболее радушно отнеслись к тому, чтобы к ним в гости наведывались хорошо воспитанные, спокойные собаки.

– Если это доставит радость нашим пациентам, мы будем счастливы, – заявила директор заведения, которая сама держала дома маленькую собачку и временами брала ее с собой на работу, чтобы порадовать стариков.

Но мы собирались брать с собой крупных псов.

– Если вы гарантируете, что они будут вести себя хорошо – никаких проблем, – был ее ответ. – Главное, чтобы они не были слишком нервными и любили, когда их гладят.

Лу подходил под это описание на все сто, точно так же как и Гатор, питбуль Трейси, опровергавший своим примером все предвзятые мнения о своих собратьях. Сегодня специалисты по терапии с животными чаще всего используют другие породы, но Лу и Гатор любили людей и отличались спокойным нравом. Они идеально подходили для такой работы.

Пациентов приводили в общую гостиную. Большинство перемещались в инвалидных креслах или с ходунками, двоих привезли на каталках. По счастью, в академии имелось такое кресло и ходунки, и мы заранее познакомили с ними собак, чтобы они не нервничали. Лу и Гатор относились к происходящему с олимпийским спокойствием.

Какое‑то время мы показывали различные трюки и команды, потом повели псов знакомиться с пациентами, чтобы они могли пообщаться в свое удовольствие. Им это нравилось. Видно было, что они вспоминают собак, которых держали сами – когда были детьми, родителями, дедушками и бабушками. Они рассказывали о пастушьих собаках на фермах в Северной Дакоте и Миннесоте, об охотничьих собаках, способных унюхать перепелок на любом расстоянии, и просто о любимых собаках, сопровождавших их долгие годы. Такое множество воспоминаний, и все от чистого сердца. И была одна история, которая тронула меня особенно глубоко, а у рассказчика вызвала на глазах слезы.

Он терпеть не мог инвалидное кресло. Это читалось в его взгляде, в том, как он орудовал колесами и тормозом. Если бы он мог встать во весь рост, сразу стала бы видна солдатская закалка – когда‑то он был крепким, мужественным бойцом. Долгая жизнь оставила свой отпечаток в выражении его лица, в морщинах и складках. И хотя он утратил молодость, голубые глаза смотрели по‑прежнему зорко и были полны жизни и воспоминаний.

Когда появился Лу, в его взгляде что‑то вспыхнуло. Он улыбнулся и сжал голову Лу в старческих широких ладонях.

– Привет, здоровяк, рад с тобой познакомиться.

– Ар‑ру‑а, – ответил на это Лу, нежно глядя на него снизу вверх, и поставил лапу на колено, укрытое больничным пледом.

– Вот ведь красавец. – Он потрепал Лу по холке. – Вылитый Кларк Гейбл.

– Мне говорили, он больше другого актера из старшего поколения напоминает – Таурона Пауэра, – ответил я.

– Нет, этот пес будет помощнее. – Он смотрел на Лу в упор, глаза в глаза, и тот тоже смотрел в ответ, как будто у них было что‑то общее, и они делились воспоминаниями или мыслями. – Ничего плохого не скажу о мертвых, конечно. Пауэр был из хорошей семьи, в сорок пятом побывал в Кваджалейне и на Сайпане. Помогал в эвакуации с Иводзимы. Жаль, рано умер.

– Я не знал, – сказал я. Директор дома престарелых кивнула.

– Да. Сердечный приступ в сорок четыре года, прямо как у его отца. Раз – и все.

Лу слегка нажал на колесо кресла, и оно сдвинулось на пару дюймов. Старику нравилось подкатывать его туда‑сюда, и он не поставил тормоз. Потрепав Лу за холку, он вновь пристально уставился на него.

– Вы воевали на Тихом океане? – спросил я.

– Да.

– Мой дядя тоже.

– Вернулся?

– Нет.

– Мои соболезнования, сынок.

– А где вы служили? – спросил я с осторожностью, не будучи уверенным, хочет ли он о таком говорить.

– Гуам, Сайпан, Иводзима. Слыхал о таких местах?

– Я изучал историю в колледже. Вторую мировую войну.

– А про боевых собак слышал?

– Нет, сэр.

Он по‑прежнему смотрел на Лу.

– Тогда я тебе расскажу. Гуам был чертовой дырой. Враги скрывались по зарослям и пещерам. Никогда не знаешь, в какой момент кто‑то выскочит и начнет стрелять или бросит гранату. Но у нас было одно преимущество перед ними.

– Собаки‑разведчики? – Кажется, я об этом читал.

– Точно. Во втором и третьем взводе их использовали для поиска мин и засад, в основном овчарок и доберманов, у меня была помесь овчарки, Шепом звали. Красавчик был, прямо как твой Лу.

Комната затихла. Старики кивали, перебирая какие‑то свои воспоминания, у многих были близкие или друзья, погибшие на войне. Между ними возникло странное чувство безмолвного единения, даже я это ощущал.

– Шеп столько раз спасал наши шкуры, я даже сосчитать не могу. Указывал на засады, находил пехотные мины, солдат, которые прятались в ямах. Чертовски опасную работу этот пес выполнял.

Он весь ушел в свои воспоминания, и я не знал, хорошо ли это для него. Но директор не возражала, чтобы он говорил дальше.

– Стоило ему что‑то увидеть или почуять, этот пес вставал как вкопанный и указывал в ту сторону. Смотрел таким взглядом, как волк, точно нет в целом свете ничего, что сдвинет его с места. И когда мы вечером на привал вставали, все хотели, чтобы Шеп был поближе, чтобы никто к нам ночью не подкрался. Он любил нас как братьев. Это чувствовалось. Шел прямо навстречу врагам, застывал, подходил ближе, опять вставал. Но потом не выдерживал и бросался в атаку, рыча, как тигр. Такой храбрый. Вспугивал этих мерзавцев, как перепелок, а тут и мы делали свою работу. Так они больше Шепа боялись, чем наших винтовок, я тебе точно скажу.