Общие принципы вертикальной мобильности

Первое утверждение.Вряд ли когда-либо существовали общества, социальные слой-которых были абсолютно закрытыми или в которых отсутствовала бы вертикальная мобильность в ее трех основных ипо­стасях — экономической, политической и профессиональной. То, что внутренние слои первобытных племен были вполне проницаемыми, следует из того факта, что внутри многих из них наследование высокого положения отсутствует как таковое; вождей часто избирали, а сами структуры были далеко не постоянными, и личные качества индивида играли решающую роль при подъеме или спуске по социаль­ной лестнице. Ближе всех приближается к абсолютно неподвижному обществу, то есть безо всякой вертикальной мобильности, так называ­емое кастовое общество. Его наиболее ярко выраженный тип существу­ет в Индии. Здесь воистину вертикальная мобильность очень слаба. Но даже в применении к этому обществу нельзя сказать, что она отсут­ствует в нем вовсе. Исторические хроники показывают, что при сравнительно развитой кастовой системе случалось, что члены самой высокой касты брахманов, король или члены его семейства свергались или осуждались за преступление. Из-за нежелания прослыть благо­пристойными погибали многие правители вместе со всем, что им принадлежало. И напротив, даже лесные отшельники завоевывали королевства. Из-за скромности погибли короли Нахуша, Шудас, Сумука, Неви1. С другой стороны, изгнанники после должного покая­ния восстанавливались в правах, а индивиды, рожденные в низших стратах общества, могли войти в касту брахманов — вершина социаль­ного конуса Индии. Благоразумием Приту и Ману добились суверени­тета, Кубера — положения бога богатства, а сын Гади — класса брахманов2. Благодаря возможности смешанных межкастовых браков сохранялся путь медленного продвижения вниз или вверх из одной касты в другую даже в течение многих поколений. Приведу цитату из юридического текста, подтверждающую высказанную мысль. В "Га-утаме" читаем: '£От брака брахмана с кшатрией рождается саварна, от брахмана с вайшьа рождается нишада, от брахмана и шудры рождает­ся парасава". Таким путем возникали межкастовые подразделения. Но: "В седьмом поколении человек изменит свою принадлежность к той или иной касте, поднимаясь или опускаясь по социальной лестнице"3. "В силу возможности сохранения и в зависимости от семени, из которого они произошли, смешанные расы в последующих поколениях достигают или более высокого, или более низкого ранга"4. Статьи, касающиеся деградации и исчезновения каст как примера нарушения кастового правила, буквально пронизывают все священные книги Индии5.

1 Законы Ману. VII, 40--Л2\ XI, 183—199.

2 Там же. VII, 42; XI, 187—199.

3 Gautama. Ch. 4. P. 8—21.

4 Законы Ману. X, 42; 5—56.

5 Lilly W. S. India and Its Problems. L., 1922. P. 200 ff.

Само собой разумеется, что поддерживается и процесс социального восхождения. По крайней мере в период раннего буддизма мы встречаем много случаев, когда брахманы и князья выполняли физическую работу и занимались ремеслом. В средних классах роди­тели, желающие лучшей профессии для своих сыновей, говорят в основ­ном о кастовых профессиях, но при этом занятия отца даже и не упоминаются. То есть социальная градация и экономические занятия далеко не совпадали друг с другом. Труд передавался по наследству, а мобильность и инициатива были всего лишь устойчивыми его проводниками. Более того, рожденные слугами короли известны в истории, хотя и запрещены законом. Человек низкого происхождения у власти был нередким явлением в Индии. Так, Чандрагупта — низкого происхождения, сын Маура, впоследствии ставший основателем могущественной Маурийской империи (321—297 гг. до н. э.) — один из самых ярких примеров подобной мобильности1.

И в последние десятилетия мы наблюдаем ту же картину. Слабое течение вертикальной мобильности проявляется по-разному: либо путем зачисления в одну из высокопоставленных каст тех, кто разбогател и смог получить санкцию на то от брахманов, либо путем создания новых каст, либо изменяя свой род занятий, либо путем межкастовых браков, либо путем миграции и т. д.2 Лишь недавно большую роль стало играть образование, религиозные и политические факторы. Очевидно, поэтому, несмотря на тот факт, что кастовое общество Индии, вероятно, самый яркий пример непроницаемого и наиболее устойчивого стратифи­цированного организма, тем не менее даже внутри него существовали исуществуют слабые и медленные течения вертикальной мобильности. Если так обстоит дело с кастовым обществом Индии, то ясно, что и в других социальных организмах в той или иной степени должна присутствовать вертикальная социальная мобильность. Это утвержде­ние подтверждается фактами из истории Греции, Рима, Египта, Китая, средневековой Европы, где вертикальная социальная мобильность была еще более интенсивной, чем в кастовом обществе Индии. Абсолютно неподвижное общество есть миф, никогда не реализованный в истории. Второе утверждение.Никогда не существовало общества, в котором вертикальная социальная мобильность была бы абсолютно свободной, а переход из одного социального слоя в другой осуществлялся бы безо всякого сопротивления. Это утверждение логично вытекает из приве­денной выше посылки, что любое организованное общество суть стратифицированный организм. Если бы мобильность была бы аб­солютно свободной, то в обществе, которое получилось бы в резуль­тате, не было бы социальных страт. Оно напоминало бы здание, в котором не было бы потолка-пола, отделяющего один этаж от другого. Но все общества стратифицированы. Это значит, что внутри них функционирует своего рода "сито", просеивающее индивидов, позволяющее некоторым подниматься наверх, оставляя других на нижних слоях, и наоборот.

Только в периоды анархий и большого беспорядка, когда вся социа­льная структура нарушена, а социальные слои в значительной степени дезинтегрированы, мы имеем нечто, напоминающее нам хаотическую и дезорганизованную вертикальную мобильность en masse3. Но даже в такие периоды существуют препятствия для ничем не ограниченной социальной мобильности — частично в форме быстро развивающегося "нового сита", частично в форме остатков "сита" старого режима. Спустя короткий промежуток времени если такое общество не погибнет в пожарище собственной анархии, то новое "сито" быстро займет место старого и, между прочим, станет таким же с трудом проницаемым, как и ему предшествующее. Что понимается под "ситом", будет объяснено позже. Здесь достаточно сказать, что оно существует и действует в той или иной форме в любом обществе. Утверждение это настолько очевид­но, а в дальнейшем мы подкрепим его и фактами, что сейчас нет необходимости на этом задерживаться.

1 The Cambridge History of India. Vol. 1. P. 208 ff., 223, 268—269, 288. 480.

2 The Imperial Gazetteer of India. Vol. 1. P. 311-331.

3 Sorokin P. Sociology of Revolution. Pt. 3.

 

Третье утверждение. Интенсивность и всеобщность вертикальной со­циальной мобильности изменяется от общества к обществу, то есть в пространстве. Это утверждение представляется столь же очевидным.

Дабы убедиться в этом, достаточно сравнить индийское кастовое обще­ство и нынешнее американское. Если взять высшие рани в политическом, экономическом и профессиональном конусах в обоих обществах, то будет видно, что все они в Индии определены фактом рождения и есть только несколько "выскочек", которые достигли высокого положения, поднимаясь с самых низших слоев. Между тем как в США среди заправил промышленности и финансов 38,8% в прошлом и 19,6% в на­стоящем поколении начинали бедняками; 31,5% бывших и 27,7% ныне живущих мультимиллионеров начинали свою карьеру, будучи людьми среднего достатка1. Среди 29 президентов США 14 (то есть 48,3%) вышли из ^бедных или средних семей2. Разница во всеобщности вер­тикальной мобильности обеих стран та же самая. В Индии подавляющее большинство занятого населения наследует и сохраняет в течение жизни профессиональный статус своих отцов; в США большинство населения меняет свою профессию по крайней мере один раз в течение жизни. Исследование профессиональной мобильности доктора Л. Даблина по­казало, что среди держателей страхового полиса государственной стра­ховой компании 58,5% изменили свои профессии с момента выдачи полиса3. Мои собственные наблюдения подобных переходов в професси­ональных ориентациях от отца к сыну среди разных групп американс­кого населения свидетельствуют о том, что у современного поколения смена профессии стала более частой. То же самое можно сказать и о все­общности вертикальной экономической мобильности.

Более того, отличие в интенсивности и всеобщности вертикальной политической мобильности в разных обществах можно увидеть на сле­дующей таблице, где показан процент "пришельцев" среди монархов и администраторов высших уровней различных стран, поднявшихся до самого высокого положения из низших социальных слоев.

Страна Процент "выскочек" среди

монархов и президентов

Западная Римская империя45.6

Восточная Римская империя27.7

Россия 5.5

Франция 3.9

Англия 5.0

Соединенные Штаты Америки 48.3

Президенты Франции и Германии 23.1

Эти цифры можно принять за приблизительный показатель интен­сивности и всеобщности вертикальной политической мобильности от основания политической структуры и до ее вершины. Сильные измене­ния цифр суть показатель сильного колебания политической мобиль­ности от страны к стране.

1 Sorokin P. American Millionaires and Multimillionaires // Social Forces. 1925. N 4. P 638

2 Sorokin P. The Monarchs and the Rulers // Social Forces. 1926. N 5.

3 Dublin L. J. Shifting of Occupations among Wage Earners // Monthly Labor Review. 1924, April.

Четвертое утверждение.Интенсивность и всеобщность вертикальной мобильности — экономической, политической и профессиональной — ко­леблются в рамках одного и того же общества в разные периоды его истории. В ходе истории любой страны или социальной группы существуют периоды, когда вертикальная мобильность увеличивается как количественно, так и качественно, однако существуют и периоды, когда она чувствительно уменьшается.

Хотя точного статистического материала еще мало и он подчас сильно фрагментарен, тем не менее мне кажется, что таких данных вместе с другими историческими свидетельствами достаточно для под­тверждения этого утверждения.

А). Первый ряд подтверждений дают крупные социальные потрясе­ния и революции, которые подчас единожды, но все же происходили в истории каждого общества. В периоды таких потрясений вертикальная социальная мобильность по своей интенсивности и всеобщности, естест­венно, намного выше, чем в периоды порядка и мира. Но так как в истории всех стран рано или поздно наступали периоды социальных потрясений, то и вертикальная мобильность в них колебалась1.

За один или два года русской революции были уничтожены почти все представители самых богатых слоев; почти вся политическая аристок­ратия была низвергнута на низшую ступень; большая часть хозяев, предпринимателей и почти весь ранг высших специалистов-професси­оналов были низложены. С другой стороны, в течение пяти-шести лет большинство людей, которые до революции были "ничем", стали "всем" и поднялись на вершину политической, экономической и профессиональ­ной "аристократии". Революция напоминает мне крупное землетрясе­ние, которое опрокидывает вверх дном все слои на территории геологи­ческого катаклизма. Никогда в нормальные периоды русское общество не знало столь сильной вертикальной мобильности.

Картина, которую дают Великая французская революция 1789 года, английская революция XVII века, крупные средневековые изменения или социальные революции в Древней Греции, Риме, Египте или в любой другой стране, подобна той, которую дает русская революция2.

То, что было сказано о революциях, можно сказать и о бедствиях в форме иностранной интервенции, великих войнах и завоеваниях.

"Норманнское завоевание почти полностью вытеснило аристокра­тию англо-саксонской расы, поместив "искателей приключений", со­провождавших Вильгельма Завоевателя, на место тех дворян, которые до этого управляли крестьянством... Знать старой монархии была выну­ждена "уйти" в отставку"3.

Эта цитата приведена для того, чтобы показать, что любое военное вмешательство практически всегда приводит — прямо или косвенно к подобным результатам. Завоевание арийцами коренного населения Древней Индии, дорийцами — автохтонного населения Греции, спартанцами — Мессении, римлянами — "своих земель" Италии, испанцами коренного населения Америки и т. д. вызвали подобное ослабление прежде высоких социальных страт и создание новой знати из людей,которые раньше находились гораздо ниже. Даже если война не заканчивается завоеванием или покорением, она тем не менее приводит к тем же последствиям из-за значительных людских потерь в высших социальных эшелонах, особенно среди политической и военной аристократии, а также из-за финансового банкротства богатых людей или обогащения искусных мошенников-нуворишей. "Вакуум" в знатных слоях общества, вызванный потерями, приходится заполнять, и это приводит к более интенсивному продвижению новых людей к высоким позициям.

1 Ross E. A. Principles of Sociology. P. 338—339.

2 Sorokin P. Sociology of Revolution. Pt. 3.

3 Rogers J. E. T. Six Centuries of Work and Wages. N. Y., 1884. P. 19.

По этим же причинам происходят и более частые профессиональные перемещения, которые приводят к большей профессиональной мобиль­ности, чем в обычное время. Факты, которые мы привели выше, указы­вают на существование ритмов статичных и динамичных периодов в вертикальной мобильности внутри одного и того общества в разные периоды истории.

Б). Второй ряд подтверждений дает реальная история многих наций.

Историки Индии отмечают, что устойчивая кастовая система не была известна в Индии на ранних ступенях ее истории. "Ригведа" ничего не говорит о кастах. Этот период проявляется в крупных миграциях, нашествиях и мобильности'. Позднее кастовая система вырастает и до­стигает своей кульминации. Соответственно вертикальная социальная мобильность устанавливается на нулевой отметке. Происхождение по­чти исключительно определяло социальное положение индивида; это положение укреплялось и становилось "вечным" для всех поколений одной и той же семьи. В тот период "в ведических текстах нет еще примеров того, как вайшья достигает ранга священника или князя"2. Еще позднее, приблизительно ко времени распространения буддизма (VI—V вв. до н. э.), происходит ослабление кастовой системы и растет мобильность. Сам буддизм был выражением реакции против твердого кастового режима и одновременно попыткой нарушить его3. Вскоре после III века до нашей эры "выплеснулась" новая волна социальной неподвижности, усиления кастовой изоляции и триумфа брахманов, вытеснившая предшествующую волну социальной мобильности4.

Позднее наблюдались подобные волны неоднократно5, таким же образом происходило чередование периодов относительной мобильно­сти и относительной стабильности вплоть до нашего времени, когда Индия вновь вступает в период возрастания вертикальной социальной мобильности и ослабления устойчивости своей кастовой системы6. Оче­видно, что реальный процесс колебаний куда более сложный, чем тот, который мы только что очертили.

В долгой истории Китая также существовали подобные волны. Они отмечены, во-первых, шахматным чередованием периодов обществен­ного порядка с периодами сильных социальных потрясений преимущест­венно в форме внутренних социальных революций и иностранных втор­жений. Они повторялись многократно; большая их часть проявлялась на стыке конца существования правящих династий и установления новых7. Существование подобных изменений отражается и обобщается в "законе трех стадий", приписываемом Конфуцию и приводимом в китайских канонических книгах. Эти стадии следующие: Стадия Беспорядка, Крат­ковременное Успокоение, Великое Подобие или Равновесие. Они следу­ют друг за другом согласно текстам8. Характеристика этих стадий

1 The Cambridge History of India. Vol. 1. P. 38, 54, 92; The Imperial Gazatteer of
India. Vol. 1. P. 345—347; Bougie C. Remarques sur le regime des castes. P. 28—44.

2 Ibid. P. 127.

3 Ibid. P. 208—210, 260.

4 Ibid. Ch. 9—10.

5 Grousset R. Histoire de l'Asie. P., 1922.

6 Дж. Мартен, директор индийского департамента ценза, считает, что кастовая система в Индии все еще сильна, как прежде. См.: Marten J, Т. Population Problems from the Indian Census // Journal of the Royal Society of Arts. 1925, March. 25.

7 Hirth. The Ancient History of China. N. Y., 1908; Grousset R. Histoire de l'Asie. Vol. 2; The Shu-King // The Sacred Books of the East. Vol. 3. P. 101 ff., 125 ff.

8 Li Kl II The Sacred Books of the East. Vol. 27. P. 2 ff.

 

предполагает, что на каждой стадии мобильность была разной, а поэто­му их повторение означало повторение статичных и динамичных циклов вертикальной социальной мобильности. В-третьих, на существование этих колебаний, по крайней мере по отношению к политической мобиль­ности, косвенно указывают многие страницы китайских священных книг. В них говорится, что в период правления хороших императоров социа­льные позиции, особенно высшие (даже положение самого императора), распределялись между теми, кто их заслужил своим личным талантом и добродетелью. В такие периоды "каждые три года устраивался эк­замен заслуг, и после трех экзаменов незаслуживающие продвижения разжаловались, а заслуживающие двигались по лестнице вверх. Лишь при такой организации все служебные обязанности выполнялись на должном уровне"1. Соответственно "Книга исторических хроник" приво­дит много примеров того, как высшими лицами и даже императорами становились люди из самых низших социальных слоев: Шуи стал им­ператором, придя из орошаемых полей, Фу Ю был отозван на службу, прямо будучи оторванным от своих строительных рам, Као Ки -— от рыбы и соли, Е Ин был фермером, Ти Яо определил своего преемника из среды бедных и обездоленных и т. д.2 Анналы показывают, что в "нормальные" периоды "процветания" китайского общества переме­щения были интенсивными, хотя конечно же история восхождения от крестьянина до императора так же стара, как и вся история человечества. В периоды упадка, однако, мобильность была явно слабее. Это видно из постоянного "плача" свергнутых императоров о том, что в периоды упадка "люди высших классов содержатся в темницах, а худшие занима­ют их места". Такое же обвинение выдвигает император Ио против великого правителя Мяо. Он-де выдвинул людей по наследственному принципу. Таким же было, по словам By, и преступление последнего Шана, основателя династии Чу3. В текущий момент история Китая, как кажется, вновь страна вступает в период все возрастающей мобиль­ности. Какими бы неопределенными и расплывчатыми ни были все эти исторические свидетельства, тем не менее они подтверждают циклы сравнительной социальной подвижности и стабильности4.

Нечто подобное мы наблюдаем и в истории Древней Греции. Здесь следует различать переход из слоев неполноправных в слои полноправных граждан, с одной стороны; и из низших слоев пол­ноправных граждан в высшие — с другой. Что касается проникновения неполноправных граждан в ранг полноправных в Спарте, то со времени порабощения илотов у них фактически не было шансов стать полноправными гражданами. Если и были редкие случаи, то их крайне мало. Позднее, после 421 года до нашей эры и особенно после Пелопоннесской войны, илотам начали давать вольную en masse и они становились неодамодами, то есть вольноотпущенниками5.

1 The Shu-King. P. 45, 55, 143.

2 Li Ki. P. 223, 312 ff.; Shu-King. P. 45, 51, 55, 85 ff., 101, 104, 143.

3 Shu-King. P. 32 ff, 51 — 55, 125, 143.

4 Складывается впечатление, что в истории Древнего Египта по-своему существовали все те же периоды. Так, фараон Неферхотеп был из "низов". В конце XIII династии вертикальная мобильность значительно возросла. "Фараоны сменяли друг друга с беспрецедентной скоростью; средняя продолжительность правления вряд ли превышала один-два года; известны даже два случая трехдневного правления". См.: Gardiner A. Admonition of an Egyptian Sage. Leipzig, 1909; Breasted J. H. History of the Ancient Egyptians. P. 173—174.

5 Фукидид. История Пелопоннесской войны. 4, 80; 5, 34; 7, 19, 58; 8, 5.

 

Такое восхождение к более высокому положению en masse служит конечно же доказательством возрастающей вертикальной мобильности. С другой стороны, если во время войны против Ксеркса спартанцы были равными, то после окончания Пелопоннесской войны, то есть меньше чем через столетие, некоторые из них поднялись до ранга, так сказать, "пэров", а многие, напротив, опустились до уровня подчинен­ных1. Период социальных революций под руководством Агиса IV (242 г. до н. э.) и Клеомена III (227 г. до н. э.) вызвал очередное нарушение в перемещении полноправных граждан и явился периодом ярко выра­женной мобильности. Иными словами, и в истории Спарты мы наблюдаем чередование периодов относительной подвижности и непо­движности.

Наличие подобных циклов в Афинах подтверждается установлением одиннадцати конституций в течение только двухсот лет. Конституции, особенно такие, как конституции Солона, Писистрата, Клисфена, "четы­рехсот", "тридцати" и "десяти" тиранов, знаменовали собой не только простые изменения в формах правления, но и новое фундаментальное перераспределение граждан внутри социального конуса афинского обще­ства. Например, в результате введения конституции Солона большинст­во людей были освобождены от рабства (долгового) и поднялись тем самым по социальной лестнице, а многие их прежние хозяева опусти­лись. Замена наследственной аристократии на плутократию (аристок­ратию по принципу богатства) имела те же последствия. Впрочем, последствия и других конституций, описанных Аристотелем, были сущ-ностно схожими2. Среди них тирании "тридцати" и "десяти" были самыми сильными потрясениями. Поэтому в афинской истории периоды отмены старой конституции и введения новой были периодами, за которыми в ряде случаев следовала гражданская война или сильное потрясение, но именно они были периодами особенно интенсивной вертикальной мобильности внутри афинского общества. На основании "Политики" и "Афинской политии" Аристотеля вполне можно сделать такое заключение3.

В Древнем Риме на ранних ступенях развития для неполноправных граждан проникновение в слой римских граждан было крайне затруд­нительным. Продвижение стало легче и интенсивнее уже в императорс­кую эпоху. С уменьшением различных социальных препон, однако, привилегии римского гражданства также уменьшились. В 212 году на­шей эры ("Закон Каракаллы") почти все население Римской империи получило статус римского гражданства. Но именно в это время граж­данство практически полностью потеряло все свои особые привилегии. Такова, по сути, кривая перемещения из слоя неполноправных граждан в civus Romanus4*.

1 Ксенофонт. Греческая история. 3, 5—6.

2 См., к примеру, его "Афинскую политию", гл. 20, 21, 27.

3 Аристотель. Афинская полития. Гл. 1—4, 6, 41.

4 * римское гражданство (лат.).

 

Перемещения из низших слоев (в том числе и перемещения непо­лноправных граждан) показывают очевидное изменение во всеобщности и интенсивности вертикальной мобильности. До VI—V веков до нашей эры она была слабой, с середины V века до нашей эры и по середину IV века до нашей эры вертикальные перемещения были крайне интенсив­ными. В этот период плебеи получают практически полное равноправие с патрициями. Иными словами, они переходят из низкого в более высокий статус. Хотя стирается одна разница, как бы на смену ей появляется другая. Несмотря на многосторонний характер процесса и многие исторические лакуны, можно все же с достаточной степенью уверенности сказать, что период с последнего века республики и по IIIвек нашей эры был в общем периодом интенсивной мобильности. Вертикальные течения поднимались с самого дна римского общества (от рабов) и до вершин (самые высокие позиции, включая ранг императора) общественного конуса. При помощи денег, грабежа, насилия, обмана, мошенничества, любовных интриг, реже — военного героизма и службы на благо отечества человек без родословной поднимался до командных высот, в том числе и до власти пурпура — монарха1. По контрасту с этим временем период с конца IIIвека нашей эры и до самого конца Западной Римской империи (V в. до н. э.) отмечен резким уменьшением мобильности. Наследование социального положения и прикрепленность "навечно" в позиции родителей стали своего рода правилом. Общество плавно двигалось по течению к твер­дой кастовой системе.

"Любое отступление от наследованной позиции было исключено. Привязанность человека к его заранее заданному положению определя­лась не только статусом отца, но и матери"2.

Какими бы ни были в деталях эти изменения мобильности в римской истории, существование циклов относительно неподвижности мутаций сомнений не вызывает.

Средние века и Новое время.Изменения мобильности в средние века демонстрирует история высших слоев привилегированных классов. Для краткости изложения возьмем в качестве примера Францию. Последу­ющее изложение можно с соответствующими модификациями отнести и насчет других европейских стран.

На заре средневековья в Европе наблюдается интенсивная верти­кальная мобильность. Среди тевтонцев, франков и кельтов в этот период слой лидеров был открыт почти каждому, у кого обнаруживался необ­ходимый талант и способности. Систематические вторжения готов, гун­нов, ломбардов, вандалов нарушали социальную стратификацию Римс­кой империи. Один аристократический род исчезал за другим, к власти приходили все новые и новые авантюристы. Так были разрушены старо­римские аристократические и сенаторские фамилии. Откровенные аван­тюристы стали основателями новых династий и новой знати. Так появи­лись Меровинги, а позднее Каролинги с их знатью. Из кого же ре­крутировалась знать этого периода, так сказать, noblesse du palais3*, которая вытеснила сенаторские слои Рима? Ответ прост.

1 В течение одного-двух поколений рабы становились представителями знати. В свое время Цицерон говорил о шестилетнем сроке, необходимом рабу для обретения вольной. В своей речи "В защиту Корнелия Бальбы" он указывает на условия социального продвижения индивида на вершину социальной иерархии — "благодаря своим добродетелям, интеллекту и знаниям". Среди богатейших людей того времени и высших должностных лиц мы зачастую встречаем имена рабов и вольноотпущенников (Тримальхион, Палладий, Деметрий и др.). Но уже в раннеимператорский период, после правления императора Августа, создаются значительные препятствия для свободной вертикальной мобильности, особенно для проникновения в высшие слои римского общества. И тем не менее это было время особо интенсивной мобильности населения. См. подробнее: Rostovtzeff M. Social and Economic History of the Roman Empire. N. Y., 1926. P. 19, 22, 42—43, 47—48, 55, 58, 81.99, 117-119.

2 Dill E. Roman Society in the Last Days of the Western Empire. Ch. 1; Rostovtzeff M. Social and Economic History... P. 472 ff.

3 * дворцовая знать (фр.).

 

"В VI веке еще возможно было встретить некоторые сенаторские фамилии благороднорожденных и богатых благодаря унаследованному богатству. Но в VII веке эта знать исчезла полностью и была вытеснена новой знатью королевских чиновников или noblesse du palais. Законы франков оценивали выше тех, кто находился на службе у короля, чем представителей старинных аристократических семей. Не длинный перечень выдающихся предков, а государственная служба делала человека благо­родным. В практике общества Меровингов даже высшие ранги знати были настолько открытыми, что даже слуга довольно легко и быстро мог подняться до самых высоких государственных позиций. Знать того времени в своей генеалогии указывала только на дворянство отца и не более"1.

Поэтому среди графов и дворян мы находим таких, как Эбрион, — maitre des Palais2* — и других, вышедших из слуг, разбойников и прочего способного люда простого происхождения. Это положение сохранялось и при Каролингах, ибо и при них значительное число герцогов и графов вышло из слуг или низших общественных слоев3.

В общем, до XIII века не было особых юридических препятствий для социального восхождения. Последний простолюдин, если он смелый и способный, мог стать дворянином — chevalier4*; тот, кому по силам было купить поместье, также мог стать дворянином. Не требовалось никакой санкции короля для признания законности дворянского досто­инства. Но после XIII века появились первые симптомы социальной изоляции и один за другим стали отсекаться пути проникновения в вы­сшие классы5. Мобильность, правда, не исчезла вовсе, но она резко сократилась на протяжении XIII и первой половины XIV века.

Столетняя война, крестьянское восстание (Жакерия), парижское вос­стание 1356-—1358 годов, междоусобная борьба бургундцев и арманья-ков вновь сдвинули вертикальную мобильность со второй половины XIV века с нулевой отметки. Новые люди опять стали проникать в высшие слои знати, численно сокращалась старая знать. Помимо традиционных каналов социального восхождения стали появляться но­вые: королевские legistes6*, муниципалитеты и городские коммуны, гиль­дии и, наконец, накопление капитала. С колебаниями этот процесс продолжался до начала XVIII века, то есть до тех пор, пока вновь не появились сильные препятствия мобильности7. Великая французская революция и период Наполеоновской империи (когда, "кто был ничем, стал всем" и наоборот) ознаменовали эпоху наивысшей по интенсив­ности вертикальной мобильности. Таковы вкратце основные циклы вер­тикальной социальной мобильности во Франции.

1 De Coulanges F. Les Transformations de la royaute pendant I'epoque Caroiingienne. P. 47, 66, 96, 424; Viollet. Histoire du droit civil francais. P., 1893. P. 251; Kolabinska M. La Circulation des elites en France. Lausanne, 1912. P. 1115.

2 * гофмейстер, камергер (фр.).

3 Luchaire A. Manuel des instituts frabsaises. P. 257 ff.; Flach S. Les origines de 1'ancienne France, X et XI Siecles. Vol. 1. P. 721; Guizot F. The History of Civilization. Vol. 1. P. 67 ff, 203 205.

4 * рыцарь, кавалер (фр.).

5 Kolabinska M. La Circulation des elites en France. P. 19 -32; Esmein. Cours d'histoire du droit fransais. P. 231 ff., 680 ff.

6 "легисты (фр.) образованные чиновники, знатоки законов.

7 Kolabinska M. La Circulation des elites en France. P. 19—32; Esmein. Cours d'histoire du droit fransais. P. 231 ff., 680 ff. Ch. 2—4.

 

Изучение вертикальной мобильности внутри политической страти­фикации других стран обнаруживает периоды особенно ярко выражен­ных перемещений. В истории России такими периодами были: вторая половина XVI века — начало XVII века (правление Ивана Грозного и последующее междуцарствие), царствование Петра Великого и, нако­нец, последняя русская революция. В эти периоды почти по всей стране старая политическая и правительственная знать была уничтожена или низложена, а "выскочки" заполнили высшие ранги политической аристо­кратии. Хорошо известно, что и в истории Италии таковыми были XV — XVI века. XV век с полным правом называют веком авантюристов и проходимцев. В это время историческими протагонистами часто были люди из низших сословий. Никто больше не обращал внимания на традиции и условности; все определяли личные качества1.

1 Villari P. The Life and Times of N. Machiavelli. Vol. 1. P. 8.

 

В истории Англии такими периодами были следующие эпохи: заво­евание Англии Вильгельмом, гражданская война середины XVII века.

В истории США — середина XVIII века и период гражданской войны.

В большинстве европейских стран Ренессанс и Реформация представ­ляли собой периоды чрезвычайно интенсивной социальной мобильности.

Наконец, и наше время с начала XX века принадлежит к очень "мобильному" веку в смысле политических и экономических перемеще­ний. Это все тот же век авантюристов, проходимцев и карьеристов. Ленин и другие диктаторы в России, Муссолини и фашистские лидеры Италии, Мазарик и чешские политические деятели, Мустафа Кемаль в Турции, Радич и другие "новые люди" в Сербии, Реза-хан в Иране, политическое руководство Эстонии, Польши, Латвии, Литвы, лейбо­ристское правительство Великобритании, социал-демократическое пра­вительство Германии, новые лидеры Франции и т. д., с одной стороны, полное уничтожение или низложение королевских фамилий Габсургов, Гогенцоллернов, Романовых, Оттоманов и др., а также политической аристократии конца XIX века, с другой, — все это очень явно свидетель­ствует о мобильном характере нашей эпохи, по крайней мере в области политической мобильности.

Все, что было сказано о флуктуациях мобильности в сфере полити­ческой стратификации, можно повторить и по отношению к экономичес­кой и профессиональной вертикальной мобильности.

Чтобы не быть многословным, я опущу соответствующий историчес­кий экскурс для подтверждения этого тезиса. Впоследствии я еще приве­ду данные, которые в какой-то степени прояснят этот процесс.

На основании всего вышесказанного и того, о чем еще пойдет речь, можно считать, что и четвертое утверждение ратифицируется всем хо­дом истории.

Пятое утверждение. В вертикальной мобильности в ее трех основных формах нет постоянного направления ни в сторону усиления, ни в сторону ослабления ее интенсивности и всеобщности. Это предположение дейст­вительно для истории любой страны, для истории больших социальных организмов и, наконец, для всей истории человечества. Таким образом, и в области вертикальной мобильности мы приходим к уже известному нам заключению о "ненаправленных" колебаниях.

В наш динамичный век триумфа избирательной системы, про­мышленной революции и особенно переворота в транспортных сре­дствах такое утверждение может показаться странным. Динамизм нашей эпохи заставляет верить в то, что история развивалась и будет развиваться в направлении постоянного и "вечного" увеличения ве­ртикальной мобильности. Нет необходимости повторять, что многие социологи придерживаются именно такого мнения1. Тем не менее если исследовать все их доводы и обоснования, то можно убедиться, насколь­ко они шатки.

А). Во-первых, последователи теории ускорения и усиления мобиль­ности обычно отмечают, что в современных обществах нет ни юридичес­ких, ни религиозных препятствий к социальным перемещениям, которые существовали в кастовом или феодальном обществах. Если представить на мгновение, что утверждение это верно, то ответ будет таковым: неправомочно делать подобное заключение о "вечной исторической тенденции" на основании опыта последних 130 лет. Это слишком корот­кий миг по сравнению с тысячелетней историей человечества, которая только и может быть достаточным основанием для признания сущест­вования постоянной тенденции. Во-вторых, даже в рамках этого 130-летнего периода эта тенденция ясно не проявилась у большей части человечества. Внутри больших социальных сообществ Азии и Африки ситуация еще достаточно неопределенная: кастовая система все еще жизнеспособна в Индии, Монголии, Маньчжурии, Китае и на Тибете, среди коренного населения многих других стран. В свете этих уточнений всякая ссылка на феодализм во имя сравнения со "свободным" со­временным периодом теряет свое значение.

Б). Предположим, что уничтожение юридических и религиозных препятствий действительно приведет к усилению мобильности. Хотя и это можно оспорить. Это было бы так, если бы на месте уничтоженных препятствий не возводились новые. В кастовом обществе невозможно быть знатным, если ты не из знатной семьи, но можно быть знатным и привилегированным, не будучи богатым. В современном обществе возможно быть благородным, не будучи рожденным в знатной семье, но, как правило, необходимо быть богатым2. Одно препятствие вроде бы исчезло, появилось другое. Теоретически в США любой гражданин может стать президентом. Фактически 99,9% граждан имеют так же мало шансов на это, как и 99,9% подданных любой монархии стать самодержцем. Один вид препятствий уничтожается, устанавливается другой. Под этим подра­зумевается, что устранение препятствий к интенсивному вертикальному перемещению, типичных для кастового и феодального общества, не означает их абсолютного уменьшения, а только замену одного вида помех другим. Причем еще не известно, какие препятствия — новые или старые — более эффективны в сдерживании социальных перемещений.

1 Fahlbeck. Les classes sociales // Bulletin de l'lnstitut Internationa! de Statistiques. Vol. 12; Fahlbeck. La noblesse de Suede // Bulletin dc l'lnstitut International de Statistiques. Vol. i5; Fahlbeck. La decadence et la chute des peuples // Bulletin de l'lnstitut de Statistiques. Vol. 18; D'Aeth F. G. Present Tendencies of Class Differentiation // The Sociological Review. 1910. P. 269---272.

2 А это крайне необходимое условие для включения человека, к примеру, в американский "социальный регистр".

 

В). Третий контраргумент гипотезе постоянного направления — са­мо фактическое движение мобильности в истории различных наций и крупных социальных организмов. Очевидно, что наиболее мобиль­ными были первобытные племена с их ненаследуемым и временным характером лидерства, с их легко переходящим от одного человека к другому общественным влиянием, зависящим от обстоятельств и ин­дивидуальных способностей. Если в дальнейшей истории проявится тенденция к усилению мобильности, то и она не может быть оправдани­ем гипотезы о постоянной тенденции, так как на заре истории регуляр­ное социальное перемещение было более интенсивным, чем на последующих ступенях развития. Более того, приведенные выше замечания о флуктуации мобильности в истории Индии и Китая, Древней Греции и Рима, Франции и других упоминавшихся стран не показали никакой постоянной тенденции к увеличению вертикальной мобильности. То, что происходило, суть всего лишь изменения, при которых периоды большей мобильности вытеснялись впоследствии периодами стагнации. Если дело обстоит так, то "теория направленного развития" не ос­новывается на исторических фактах. Да и вообще из единичных фактов не следует заключать, что нечто повторится в будущем снова. Но еще большая ошибка — выводить из неслучившихся в прошлом фактов прогнозы на будущее.

Г). Более того, очень часто признается как нечто совершенно очевид­ное, чю вертикальная социальная мобильность в настоящее время на­много сильнее, чем в прошлом. Но и это всего лишь предположение, которое не было проверено. И мне кажется, что такие компетентные исследователи, как Э. Левассёр, не ошибались, когда подвергали сомне­нию такое предположение, утверждая, что социальные перемещения в XVII веке были неменьшими, чем в XIX веке. На расстоянии все кажется серым и бесформенным, и мы склонны думать, что в отдален­ном прошлом все было плоским, серым и статичным. Порой дейст­вительно трудно решить, сильнее ли вертикальная мобильность в со­временных демократических обществах, чем она была в прошлой ис­тории Европы или где-нибудь в другом месте. Если же нет оснований постулировать этот тезис, не следует и предполагать обратное. А это значит, что направление мобильности неопределенное.

Д). В качестве доказательства теории восходящей тенденции ее сто­ронники часто указывают на уменьшение фактора наследования высоких социальных позиций и на замену его на фактор выборности. Избранные президенты вместо легитимных монархов, избранные или назначенные верховные администраторы вместо наследственной знати, талантливые восхожденцы вместо наследственных владельцев учреждений и т. д. — таков их аргумент. Сожалею, что мне приходится указывать на элементарные факты, которые, как кажется, забыли защитники этого аргумента. Во-первых, принцип выборности лидеров и королей или других высокопоставленных общественных лиц в прошлом был известен ничуть не меньше, чем сейчас. Вожди и короли большей части первобыт­ных племен выбиралась1. Консулы, трибуны и другие политические позиции в Древнем Риме были выборными. Римские императоры избира­лись или становились императорами в результате насилия или борьбы за власть. Римские католические папы и верховные авторитеты средневеко­вой церкви всегда избирались. Власть во многих средневековых респуб­ликах также выбиралась2. И это очевидно для каждого, кто хоть немного изучал историю. Но нам могут возразить, что в прошлом эти авторитеты избирались узким кругом привилегированного меньшинства, а сейчас мы имеем дело со всеобщим избирательным правом. И вновь это утвержде­ние неверно. В прошлом во многих политических организациях выборы были всеобщими.

1 Hobhouse L., Wheeler G., Ginsberg M. The Material Culture and Social Institutions of the Simpler Peoples. P. 50 ff.

2 Carlyle R., Carlyle A. J. A History of Medieval Political Theory. Vol. 1. Ch. 4; Vol. 2. P. 75, 253—254; Vol. 3. P. 30, 31, 51, 168—169; De Wulf M. Philosophy and Civilization in the Middle Ages. 1922. Ch. 11; De Labrioile P. History and Literature of Christianity. N. Y., 1925. Bks. 1, 3—4.

 

С другой стороны, 300 миллионов населения Индии или других британских колоний, аборигенное население колоний Франции, Бельгии также не имеют права голоса при выборах правительства в метрополиях и выработке законов, которые ими управляют. Все это и мираж всеобщности сегодняшнего избирательного права делают ар­гументы в пользу тенденции перехода от наследования власти к ее выборности ошибочными.

Неверно также и то, что самые высокие социальные позиции, как, например, ранг монарха, сейчас остаются в руках одной и той же династии на более, правда, короткий срок, чем в прошлом.

Ответ дают следующие цифры. Если существующие династии Анг­лии, Дании, Нидерландов, Испании и Италии царствуют более 200 лет, а династии Габсбургов, Романовых, Оттоманов, Гогенцоллернов, не говоря уж о других, правили более 300—400 лет (мы не должны забы­вать, что они были низложены только вчера), то в прошлом средняя продолжительность правления династий была скорее короче, чем длин­нее. В Древнем Египте 3-я династия правила 80 лет; 4-я — 150 лет; 5-я

— 125 лет; 6-я — 150 лет; 7-я и 8-я, вместе взятые,—30 лет; 9-я и 10-я, вместе взятые,—285 лет; 11-я — 160 лет; 12-я — 213 лет; время правления 13— 17-й династий — 208 лет; 18-я — 230 лет; 19-я — 145 лет; 20-я — 110 лет; 21-я — 145 лет; 22-я — 200 лет; 23-я — 27 лет; 24-я — 6 лет; 25-я 50 лет; 26-я — 138 лет; некоторые "вновь появлявшиеся" династии царствовали от 3 дней до одного-двух лет1. Нечто подобное мы наблю­ даем и в последовательной смене китайских династий2. В Древнем Риме
ни одна из династий не правила больше 100 лет, большая же их часть правила несколько лет или даже несколько месяцев (или даже несколько дней). Меровинги проправили во Франции около 260 лет, Каролинги — около 235 лет, Капетинги — 341 год, Валуа — 261 год. Этих примеров достаточно, чтобы показать, что не существует никакого "ускорения" или сокращения "наследственного сохранения позиции монарха" в современный период по сравнению с прошлым. Что же касается вновь образованных республик, то и они могут легко уступить место монархиям в будущем, как это уже не раз происходило в истории. Современные республики следует сравнивать с древними; такое сравнение приводит к заключению, что в древних республиках сохранение положения главы государства внутри одной семьи было столь же коротким, как и в настоящее время.

Е). Что касается "новых" людей и карьеристов в прошлом и насто­ящем, то список этих неожиданно выдвинувшихся людей среди монар­хов и руководителей государств был дан выше. Согласно списку, про­цент "новичков" среди императоров Западной и Восточной Римских империй был выше, чем среди президентов Франции и Германии; он близок к проценту президентов-"высхочек" США, которые выдвинулись из бедных классов, но намного выше, чем процент этих людей среди монархов и правителей европейских стран за последние несколько сто­летий. В Европе, за исключением России, процент выдвинувшихся из нижних слоев до позиции монарха в прошлом был выше, чем в самое последнее время. К этим данным можно добавить, что удельный вес римских католических пап, которые выдвинулись из беднейших классов, составляет 19,4%, из средних классов — 18,8, а из знатных и богатых слоев общества — 61,8%. Выдвижение пап из низших слоев общества также более типично отдаленному прошлому, чем последним двум столетиям3.

1 Breasted J. H. A. Ancient Records of Egypt. Chicago, 1906. Vol. 1. P. 40-47.

2 Lee M. P. H. The Economic Principles of Confucius. P. 38 ff.

3 Sorokin P. The Monarchs and the Rulers.

 

Тенденция к непотизму или к наследственному сохранению позиции "папы" внутри одной семьи была заметной, хотя и не в начале истории христианской церкви, как следовало бы ожидать по гипотезе направленного развития, а много позднее — в XIII—XVI веках. То же можно сказать и о верховных церковных авторитетах, и высших эшело­нах знати в европейском обществе.

Этих фактов, перечисление которых можно было бы продолжить ad libidum1*, достаточно, чтобы оспаривать вышеупомянутые "тен­денции" перехода от наследуемой к выборной или свободно дости­гаемой "позиции".

Ж). Если бы я и уверовал в какую-либо постоянную тенденцию в этой области, то скорее попытался бы доказать, как социальный организм, старея, становится все более и более неподвижным, а переме­щение индивидов — менее интенсивным. Хотя я и не уверен в сущест­вовании такой тенденции, тем не менее есть много фактов, ее подтверж­дающих. В Египте строгий обычай наследования официальных постов появился сравнительно поздно, не ранее, видимо, 6-й династии2. В Спар­те на самых ранних периодах иностранцы допускались в ранг полно­правных граждан, позднее же группа спартанской знати стала эзотерич-ной, и чужеземцы допускались туда лишь в самых чрезвычайных случа­ях3. В Афинах, несмотря на резкие перепады мобильности во время потрясений, тенденция к устойчивости опять-таки проявилась в более поздние времена. Собственно граждан Афин, как известно, было немно­го. И чтобы лучше использовать деньги, которые вымогались у союз­ников, в 451 году до нашей эры Перикл ввел закон, по которому "никто не допускается до привилегий (полного гражданства), кто не рожден от обоих родителей, уроженцев Аттики и полных граждан"4. Хотя позднее в гражданском корпусе обнаруживаются бывшие рабы, но "тем не менее уникальность соответствующих текстов доказывает, что право граждан­ства предоставлялось редко и с большими сложностями метекам и воль­ноотпущенникам"5. В Венеции до 1296 года ранг аристократии был открытым, а с 1775 года, когда аристократия утрачивает свое былое значение, ее ранги становятся закрытыми, только время от времени эти устои нарушались редким проникновением новых людей. Такова же была и тенденция у средневекового дворянства и рыцарства, хотя опять-таки изначально ситуация была совершенно иной6. В конце Римской империи все социальные страты и группы стали совершенно закрытыми. Высшие слои христианской церкви, будучи открытыми в первые века своего существования даже для рабов, позднее постепенно закрывались также и для тех, кто попросту не смог подняться достаточно высоко из низших социальных слоев. Ранг королевской знати был доступен любо­му при Меровингах и Каролингах, но позднее становится исключитель­ным и непроницаемым для новых людей. Такая же тенденция наблюда­ется и в истории средневековых гильдий. Даже самый высокий слой мастеров в течение первых столетий истории гильдий был доступен для проникновения любым ученикам и подмастерьям, но с начала XVI столетия четко просматривается тенденция к изоляции и кастовости.

1 * сколько угодно (лат.).

2 Breasted J. H. A. A History of the Ancient Egyptians. P. 117, 146.

3 Schoeman G. F. Antiquites grecques. P., 1884. Vol. 1. P. 224; Стравон. География. 8, 5, 4; Аристотель. Политика. 2, 6, 12.

4 Аристотель. Афинская полития. Гл. 26.

5 Beauchet. Histoire du droit prive de la republique athenienne. P., 1897. Vol. 1. P. 488.

6 Mommsen T. La droit publique romaine. Vol. 6. S. 48.

 

Буржуазия и так называемый средний класс были открытыми в начале своей истории, но позднее проявили ту же кастовую тенденцию (во Франции после XII в., а в Англии после XV в.). Это в равной мере относится и к финансовой, и к промышленной, и к юридической (леги-сты) аристократии во Франции и в других европейских странах. Даже в США, несмотря на короткую и довольно скромную родословную семей "социального реестра", эти семьи проявили весь набор претензий на аристократическую кастовость.

Нет необходимости продолжать перечисление фактов. Очевидно, что тенденция к социальной исключительности и прочности на поздних стадиях развития многих социальных организмов была довольно типич­ной. Но не будем спешить объявлять эту тенденцию постоянной. Она упомянута здесь только для противопоставления мнимой тенденции усиления социальной мобильности с ходом истории.

Всего, что было сказано, думаю, достаточно, чтобы бросить вызов мнимым теориям направленного движения.

Резюме

1. Основные формы индивидуальной социальной мобильности и мобильности социальных объектов следующие: горизонтальная и вертикальная. Вертикальная мобильность существует в форме восходящих и нисходящих течений. Обе имеют две разновидности:
1) индивидуальное проникновение и 2) коллективный подъем или спад положения целой группы в системе отношений с другими группами.

2. По степени перемещений справедливо различать подвижные и не­ подвижные типы обществ.

3. Едва ли существует такое общество, страты которого были бы абсолютно эзотеричными.

4. Едва ли существует такое общество, в котором бы вертикальная мобильность была бы свободной, беспрепятственной.

5. Интенсивность и всеобщность вертикальной мобильности из меняется от группы к группе, от одного периода времени к другому (изменения во времени и пространстве). В истории социальных организмов улавливаются ритмы сравнительно подвижных и неподвижных периодов.

6. В этих изменениях не существует постоянной тенденции ни к усилению, ни к ослаблению вертикальной мобильности.

7. Хотя так называемые демократические общества зачастую более подвижны, чем автократичные, тем не менее это правило не без исключений.

Теперь перед нами стоит задача анализа общих черт и механизмов функционирования мобильности в обществе. Когда же он будет прове­ден, то можно будет подвести итог изучению мобильности в современ­ных обществах.