П. А. СТОЛЫПИН - Ф. А. ГОЛОВИНУ
Вследствие письма за №266, имею честь уведомить, что при обсуждении
затронутого в нем вопроса вы изволили упустить из виду статью 63 учреждения
Государственной думы, а равно раздел II Высочайшего указа Правительствующему
сенату 20-го февраля 1906 года и Высочайше утвержденные 18 февраля сего года
правила о допущении в заседания Государственной думы посторонних лиц.
За силою приведенных узаконений правила о порядке допуска в заседания
Думы посторонних лиц устанавливаются по соглашению председателя
Государственной думы с председателем Совета министров и утверждаются
Высочайшею властью, причем до издания их действуют временные правила,
устанавливаемые соглашением председателя Совета
министров с председателем Государственной думы. При таких условиях очевидно,
что правила эти, как состоящие под охраною обеих приходящих в соглашение
сторон, создают для них не только право, но и прямую обязанность вступать в
сношения во всех тех случаях, когда возникает разномыслие в понимании правил
или последние нарушаются одною из сторон.
Так именно вы и изволили поступить, обратившись ко мне с требованием
принять меры к точному соблюдению заведующим охраной Таврического дворца
Высочайше утвержденных 18-го февраля сего года правил, и так как заявление
ваше вполне согласовалось со смыслом сих правил, то, не выжидая запроса по
этому предмету со стороны Государственной думы, я и отдал соответствующее
распоряжение к удовлетворению вашего требования.
В дальнейшем вам угодно было вступать со мною в том же порядке в
сношения по вопросу об изменении этих правил в смысле, между прочим, отвода
в Думе особых мест для приглашенных в ее заседания посторонних сведущих лиц.
С своей стороны, письмом от 21-го марта за №163, я сообщил вам, что
совершенно бесспорные, на мой взгляд, соображения исключают возможность
допускать таковых лиц в заседания Государственной думы. Вслед за сим до
сведения моего дошло, что, не выждав Высочайшего соизволения на изменение
действующих правил и не получив даже моего на то согласия, вы изволили
допустить в Думу лиц, участие коих в занятиях последней законом не
предусмотрено.
Отсюда возникла для меня обязанность принять немедленно меры к
устранению сего нарушения и предупредить возможность его повторения в
будущем. Предо мною лежали два пути. Первый из них, формально предуказанный
законом, давал мне право распорядиться, на точном основании ст. 4 и 21
Высочайше утвержденных 18-го февраля сего года правил, чтобы заведывающий
охраной Таврического дворца не допускал в последний никого из лиц, не
имеющих на то права. Другой путь, вытекавший, как мне казалось, из законов
вежливости, побуждал меня обратиться предварительно к вам с письмом, прося
уведомить, какие меры угодно будет принять вам и образованному для
соображения общих вопросов президиуму в видах устранения замеченного
нарушения закона. Этот именно путь и был первоначально избран вами; этот же
путь избрал и я. Но так как вам не угодно
далее на кем оставаться и вы желаете придерживаться единственно лишь
пути формального, то и мне приходится отказаться от всяких попыток устранить
путем переписки возникающее между нами разномыслие и, пользуясь
принадлежащим мне правом, отдать заведывающему охраной Таврического дворца
приказ не допускать в стены последнего никаких вообще посторонних лиц, за
исключением указанных в Высочайше утвержденных 18-го февраля сего года
правилах.
29 марта 1907 г.
ОТВЕТ НА ЗАПРОС, ВНЕСЕННЫЙ 7 МАЯ 1907 ГОДА ПРАВЫМИ ПАРТИЯМИ ДУМЫ, ОБ ОБНАРУЖЕНИИ ЗАГОВОРА ПРОТИВ ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА
И П. А. СТОЛЫПИНА
Господа члены Государственной думы, я прежде всего должен заявить, что
только что оглашенный председателем Государственной думы запрос * не
относится к разряду тех, по которым правительству предоставлено право давать
Государственной думе разъяснения, так как по ст. 40 Учреждения
Государственной думы разъяснения эти даются по предметам, непосредственно
касающимся рассматриваемых Государственной думой дел, а по ст. 58 -
касающихся поступков или действий незакономерных. Тем не менее,
ознакомившись из газет со слухами, крайне преувеличенными, правительство
нашло возможным, понимая тревогу гг. депутатов о священной особе Государя
Императора, прочитать сообщение, которое сегодня должно появиться в
сообщениях "Осведомительного Бюро" и "С.-Петербургского телеграфного
агентства":
Правительственное сообщение о заговоре
В феврале текущего года отделение по охранению общественного порядка и
безопасности в Петербурге получило сведение о том, что в столице
образовалось преступное сообщество, поставившее ближайшей целью своей
деятельности совершение ряда террористических актов.
Установленное в целях проверки полученных сведений продолжительное и
обставленное большими трудностями наблюдение обнаружило круг лиц как
вошедших в состав указанного сообщества, так и имевших с членами его
непосредственные сношения.
Сношения, как выяснилось, происходили между некоторыми из членов
сообщества на конспиративных квартирах, постоянно менявшихся, при условии
строгой таинственности, были обставлены паролями и условленными текстами в
тех случаях, когда сношения были письменные.
Установленный наблюдением круг лиц, прикосновенных к преступному
сообществу, в числе 28-ми человек, был 31 марта подвергнут задержанию.
Вслед за этим отделение по охранению общественного порядка и
безопасности 4 апреля донесло прокурору с.-петербургской судебной палаты
о данных, послуживших к задержанию 28-ми лиц.
С своей стороны прокурор судебной палаты, усмотрев в этих данных
указания на признаки составления преступного сообщества, поставившего своей
целью насильственные посягательства на изменение в России образа правления
(ст. 103 уг. улож.), того же 4-го апреля предложил судебному следователю по
особо важным делам при с.-петербургском окружном суде приступить к
производству предварительного следствия, которое было начато немедленно, под
непосредственным наблюдением прокурорского надзора с.-петербургской палаты,
и производится без малейшего промедления.
В настоящее время предварительным следствием установлено, что из числа
задержанных лиц значительное число изобличается в том, что они вступили в
образовавшееся в составе партии социалистов-революционеров сообщество,
поставившее целью своей деятельности посягательство на священную особу
Государя Императора и совершение террористических актов, направленных против
Великого Князя Николая Николаевича и председателя Совета Министров, причем
членами этого сообщества предприняты были попытки к изысканию способов
проникнуть во Дворец, в коем имеет пребывание Государь Император. Но попытки
эти успеха не имели *.
Господа члены Государственной думы! * Я не думал выступать сегодня по
этому делу и не ждал запроса, который только что тут оглашен, так что он
является для меня полною неожиданностью. Но я считаю своею обязанностью, как
начальник полиции в государстве, выступить с несколькими словами в защиту
действий лиц, мне подчиненных. Дело, которое сегодня, теперь, тут поднято,
будет, вероятно, рассмотрено после обсуждения его в комиссии; вероятно, мне
придется дать объяснение и в порядке запроса о незакономерных действиях
полиции. Теперь же я желаю дать только предварительное разъяснение.
Насколько мне известно, дело произошло таким образом: столичная полиция
получила сведения, что на Невском собираются центральные революционные
комитеты, которые имеют сношения с военной революционной организацией. В
данном случае полиция не могла поступить иначе, как вторгнуться в ту
квартиру - я этого выражения не признаю, - а войти, в силу власти, предоставленной
полиции, и произвести в той квартире обыск. Не забудьте,
господа, что город Петербург находится на положении чрезвычайной охраны и
что в этом городе происходили события чрезвычайные. Таким образом, полиция
должна была, имела право и правильно сделала, что в эту квартиру вошла. В
квартире оказались, действительно, члены Государственной думы, но кроме них
были лица посторонние. Лица эти, в числе 31, были задержаны, и при них были
задержаны документы, некоторые из которых оказались компрометирующими. Всем
членам Государственной думы было предложено, не пожелают ли они тоже
обнаружить то, что при них находится. Из них несколько лиц подчинились, а
другие лица отказались. Никакого насилия над ними не происходило, и до
окончания обыска все они оставались в квартире, в которую вошла полиция.
Теперь я должен, в оправдание действий полиции, сказать следующее: на
следующий день были произведены дополнительные действия не только
полицейской, но и следственной властью, и обнаружено отношение квартиры
депутата Озола к военно-революционной организации, поставившей своей целью
вызвать восстание в войсках. В этом случае, господа, я должен сказать, и
заявляю открыто, - что полиция и впредь будет так же действовать, как она
действовала (Аплодисменты справа. Шум.) Незакономерного ничего не было. Если
были какие-либо неправильности в подробностях, то это и будет обнаружено. Я
должен сказать, что кроме ограждения депутатской неприкосновенности, на нас,
на носителях власти, лежит еще другая ответственность - ограждение
общественной безопасности. Долг этот свой мы сознаем и исполним его до
конца, и в этом отношении я считаю своей обязанностью, перед лицом всей
России, как начальник, как ответственное лицо за действия полиции, сказать
несколько слов в ее защиту, сказать, что если будут доходить до нее слухи,
подкрепленные достаточными данными, о серьезных обстоятельствах, за которые
правительство и администрация несут ответственность, то она сумеет поступить
так же, как поступала, а судебное ведомство исполнит свой долг и сумеет
обнаружить виновных *. (Аплодисменты справа.)
РЕЧЬ ОБ УСТРОЙСТВЕ БЫТА КРЕСТЬЯН И О ПРАВЕ
СОБСТВЕННОСТИ, ПРОИЗНЕСЕННАЯ
В ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЕ 10 МАЯ 1907 ГОДА
Господа члены Государственной думы! Прислушиваясь к прениям по
земельному вопросу и знакомясь с ними из стенографических отчетов, я пришел
к убеждению, что необходимо ныне же до окончания прений сделать заявление
как по возбуждавшемуся тут вопросу, так и о предположениях самого
правительства. Я, господа, не думаю представлять вам полной аграрной
программы правительства. Это предполагалось сделать подлежащим компетентным
ведомством в аграрной комиссии. Сегодня я только узнал, что в аграрной
комиссии, в которую не приглашаются члены правительства и не выслушиваются
даже те данные и материалы, которыми правительство располагает, принимаются
принципиальные решения. Тем более я считаю необходимым высказаться только в
пределах тех вопросов, которые тут поднимались и обсуждались. Я исхожу из
того положения, что все лица, заинтересованные в этом деле, самым искренним
образом желают его разрешения. Я думаю, что крестьяне не могут не желать
разрешения того вопроса, который для них является самым близким и самым
больным. Я думаю, что и землевладельцы не могут не желать иметь своими
соседями людей спокойных и довольных вместо голодающих и погромщиков. Я
думаю, что и все русские люди, жаждущие успокоения своей страны, желают
скорейшего разрешения того вопроса, который несомненно, хотя бы отчасти,
питает смуту. Я поэтому обойду все те оскорбления и обвинения, которые
раздавались здесь против правительства. Я не буду останавливаться и на тех
нападках, которые имели характер агитационного напора на власть. Я не буду
останавливаться и на провозглашавшихся здесь началах классовой мести со
стороны бывших крепостных крестьян к дворянам, а постараюсь встать на чисто
государственную точку зрения, постараюсь отнестись совершенно
беспристрастно, даже более того, бесстрастно к данному вопросу. Постараюсь
вникнуть в существо высказывавшихся мнений, памятуя, что мнения, не
согласные со взглядами правительства, не могут почитаться последним за
крамолу. Правительству тем более, мне кажется, подобает высказаться в общих
чертах, что из бывших здесь прений, из бывшего предварительного обсуждения
вопроса ясно, как мало шансов сблизить различные точки зрения, как мало шансов
дать аграрной комиссии определенные задания, очерченный строгими рамками наказ.
Переходя к предложениям разных партий, я прежде всего должен
остановиться на предложении партии левых, ораторами которых выступили здесь
прежде всего господа Караваев, Церетели, Волк-Карачевский * и др. Я не буду
оспаривать тех весьма спорных по мне цифр, которые здесь представлялись ими.
Я охотно соглашусь и с нарисованной ими картиной оскудения земледельческой
России. Встревоженное этим правительство уже начало принимать ряд мер для
поднятия земледельческого класса. Я должен указать только на то, что тот
способ, который здесь предложен, тот путь, который здесь намечен, поведет к
полному перевороту во всех существующих гражданских правоотношениях; он
ведет к тому, что подчиняет интересам одного, хотя и многочисленного, класса
интересы всех других слоев населения. Он ведет, господа, к социальной
революции. Это сознается, мне кажется, и теми ораторами, которые тут
говорили. Один из них приглашал государственную власть возвыситься в этом
случае над правом и заявлял, что вся задача настоящего момента заключается
именно в том, чтобы разрушить государственность с ее помещичьей
бюрократической основой и на развалинах государственности создать
государственность современную на новых культурных началах. Согласно этому
учению, государственная необходимость должна возвыситься над правом не для
того, чтобы вернуть государственность на путь права, а для того, чтобы
уничтожить в самом корне именно существующую государственность, существующий
в настоящее время государственный строй. Словом, признание национализации
земли, при условии вознаграждения за отчуждаемую землю или без него, поведет
к такому социальному перевороту, к такому перемещению всех ценностей, к
такому изменению всех социальных, правовых и гражданских отношений, какого
еще не видела история. Но это, конечно, не довод против предложения левых
партий, если это предложение будет признано спасительным. Предположим же на
время, что государство признает это за благо, что оно перешагнет через
разорение целого, как бы там ни говорили, многочисленного, образованною
класса землевладельцев, что оно примирится с разрушением редких культурных
очагов на местах, - что же из этого выйдет? Что, был бы, по крайней мере,
этим способом разрешен, хотя бы с материальной стороны, земельный вопрос? Дал бы он или нет возможность устроить крестьян у себя на местах?
На это ответ могут дать цифры, а цифры, господа, таковы: если бы не
только частновладельческую, но даже всю землю без малейшего исключения, даже
землю, находящуюся в настоящее время под городами, отдать в распоряжение
крестьян, владеющих ныне надельною землею, то в то время, как в Вологодской
губернии пришлось бы всего вместе с имеющимися ныне по 147 десятин на двор,
в Олонецкой по 185 дес, в Архангельской даже по 1309 дес, в 14 губерниях
недостало бы и по 15, а в Полтавской пришлось бы лишь по 9, в Подольской
всего по 8 десятин. Это объясняется крайне неравномерным распределением по
губерниям не только казенных и удельных земель, но и частновладельческих.
Четвертая часть частновладельческих земель находится в тех 12 губерниях,
которые имеют надел свыше 15 десятин на двор, и лишь одна седьмая часть
частновладельческих земель расположена в 10 губерниях с наименьшим наделом,
т. е. по 7 десятин на один двор. При этом принимается в расчет вся земля
всех владельцев, то есть не только 107 000 дворян, но и 490 000 крестьян,
купивших себе землю, и 85 000 мещан, - а эти два последние разряда владеют
до 17 000 000 десятин. Из этого следует, что поголовное разделение всех
земель едва ли может удовлетворить земельную нужду на местах; придется
прибегнуть к тому же средству, которое предлагает правительство, то есть к
переселению; придется отказаться от мысли наделить землей весь трудовой
народ и не выделять из него известной части населения в другие области
труда. Это подтверждается и другими цифрами, подтверждается из цифр прироста
населения за 10-летний период в 50 губерниях европейской России. Россия,
господа, не вымирает; прирост ее населения превосходит прирост всех
остальных государств всего мира, достигая на 1000 человек 15 в год. Таким
образом, это даст на одну европейскую Россию всего на 50 губерний 1 625 000
душ естественного прироста в год или, считая семью в 5 человек, 341 000
семей. Так что для удовлетворения землей одного только прирастающего
населения, считая по 10 дес. на один двор, потребно было бы ежегодно
3 500 000 дес. Из этого ясно, господа, что путем отчуждения, разделения
частновладельческих земель земельный вопрос не разрешается. Это равносильно
наложению пластыря на засоренную рану. Но, кроме упомянутых
материальных результатов, что даст этот способ стране, что даст он
с нравственной стороны?
Та картина, которая наблюдается теперь в наших сельских обществах, та
необходимость подчиняться всем одному способу ведения хозяйства,
необходимость постоянного передела, невозможность для хозяина с инициативой
применить к временно находящейся в его пользовании земле свою склонность к
определенной отрасли хозяйства, все это распространится на всю Россию. Все и
все были бы сравнены, земля стала бы общей, как вода и воздух. Но к воде и к
воздуху не прикасается рука человеческая, не улучшает их рабочий труд, иначе
на улучшенные воздух и воду, несомненно, наложена была бы плата, на них
установлено было бы право собственности. Я полагаю, что земля, которая
распределилась бы между гражданами, отчуждалась бы у одних и предоставлялась
бы другим местным социал-демократическим присутственным местом, что эта
земля получила бы скоро те же свойства, как вода и воздух. Ею бы стали
пользоваться, но улучшать ее, прилагать к ней свой труд с тем, чтобы
результаты этого труда перешли к другому лицу, - этого никто не стал бы
делать. Вообще стимул к труду, та пружина, которая заставляет людей
трудиться, была бы сломлена. Каждый гражданин - а между ними всегда были и
будут тунеядцы - будет знать, что он имеет право заявить о желании получить
землю, приложить свой труд к земле, затем, когда занятие это ему надоест,
бросить ее и пойти опять бродить по белу свету. Все будет сравнено, - [но
нельзя ленивого] равнять к трудолюбивому, нельзя человека тупоумного
приравнять к трудоспособному. Вследствие этого культурный уровень страны
понизится. Добрый хозяин, хозяин изобретательный, самою силой вещей будет
лишен возможности приложить свои знания к земле.
Надо думать, что при таких условиях совершился бы новый переворот, и
человек даровитый, сильный, способный силою восстановил бы свое право на
собственность, на результаты своих трудов. Ведь, господа, собственность
имела всегда своим основанием силу, за которою стояло и нравственное право.
Ведь и раздача земли при Екатерине Великой оправдывалась необходимостью
заселения незаселенных громадных пространств (голос из центра: "ого"), и тут
была государственная мысль. Точно так же право способного, право даровитого
создало и право собственности на Западе. Неужели же нам возобновлять
этот опыт и переживать новое воссоздание права собственности на уравненных
и разоренных полях России?
А эта перекроенная и уравненная Россия, что, стала ли бы она и
более могущественной и богатой? Ведь богатство народов создает и могущество
страны. Путем же переделения всей земли государство в своем целом не
.приобретет ни одного лишнего колоса хлеба. Уничтожены, конечно, будут
культурные хозяйства. Временно будут увеличены крестьянские наделы, но при
росте населения они скоро обратятся в пыль, и эта распыленная земля будет
высылать в города массы обнищавшего пролетариата. Но положим, что эта
картина неверна, что краски тут сгущены. Кто же, однако, будет возражать
против того, что такое потрясение, такой громадный социальный переворот не
отразится, может быть, на самой целости России. Ведь тут, господа,
предлагают разрушение существующей государственности, предлагают нам среди
других сильных и крепких пародов превратить Россию в развалины для того,
чтобы на этих развалинах строить новое, неведомое нам отечество. Я думаю,
что на втором тысячелетии своей жизни Россия не развалится. Я думаю, что она
обновится, улучшит свой уклад, пойдет вперед, но путем разложения не пойдет,
потому что где разложение - там смерть.
Теперь обратимся, господа, к другому предложенному нам проекту, проекту
партии народной свободы. Проект этот не обнимает задачу в таком большом
объеме, как предыдущий проект, и задаётся увеличением пространства
крестьянского землевладения. Проект этот даже отрицает, не признает и не
создает ни за кем права на землю. Однако я должен сказать, что и в этом
проекте для меня не все понятно, и он представляется мне во многом
противоречивым. Докладчик этой партии в своей речи отнесся очень критически
к началам национализации земли. Я полагал, что он логически должен поэтому
прийти к противоположному, к признанию принципа собственности. Отчасти это и
было сделано. Он признал за крестьянами право неизменного, постоянного
пользования землей, но вместе с тем для расширения его владений он признал
необходимым нарушить постоянное пользование его соседей-землевладельцев,
вместе с тем он гарантирует крестьянам ненарушимость их владений в будущем.
Но раз признан принцип отчуждаемости, то кто же поверит тому, что, если
понадобится со временем отчудить земли крестьян, они не будут отчуждены,
и поэтому мне кажется, что в этом отношении проект левых партий гораздо
более искренен и правдив, признавая возможность пересмотра трудовых норм,
отнятие излишка земли у домохозяев. Вообще, если признавать принцип обязательного
количественного отчуждения, то есть принцип возможности отчуждения земли у
того, у кого ее много, чтобы дать тому, у кого ее мало, надо знать, к чему
[это] поведет в конечном выводе - это приведет к той же национализации
земли. Ведь если теперь, в 1907 г., у владельца, скажем, 3 000 десятин будет
отнято 2 500 десятин, и за ним останется 500 десятин культурных, то ведь с
изменением понятия о культурности и с ростом населения он, несомненно,
подвергается риску отнятия остальных 500 десятин. Мне кажется, что и
крестьянин не поймет, почему он должен переселяться куда-то вдаль ввиду того
только, что его сосед не разорен, а имеет по нашим понятиям культурное
хозяйство. Почему он должен идти в Сибирь и не может быть направлен - по
картинному выражению одного из ораторов партии народной свободы - на
соседнюю помещичью землю? Мне кажется, ясно, что и по этому проекту право
собственности на землю отменяется; она изъемлется из области купли и
продажи. Никто не будет прилагать свой труд к земле, зная, что плоды его
трудов могут быть через несколько лет отчуждены. Докладчик партии прикидывал
цену на отчуждаемую землю в среднем по 80 рублей на десятину в европейской
России. Ведь это не может поощрить к применению своего труда к земле,
скажем, тех лиц, которые за землю год перед тем заплатили по 200- 300
рублей за десятину и вложили в нее все свое достояние. Но между мыслями,
предложенными докладчиком партии народной свободы, есть и мысль, которая
должна сосредоточить на себе самое серьезное внимание. Докладчик заявил, что
надо предоставить самим крестьянам устраиваться так, как им удобно. Закон не
призван учить крестьян и навязывать им какие-либо теории, хотя бы эти теории
и признавались законодателями совершенно основательными и правильными. Пусть
каждый устраивается по-своему, и только тогда мы действительно поможем
населению. Нельзя такого заявления не приветствовать, и само правительство
во всех своих стремлениях указывает только на одно: нужно снять те оковы,
которые наложены на крестьянство, и дать ему возможность самому избрать тот
способ пользования землей, который наиболее его устраивает. Интересно еще
в проекте партии народной
свободы другое провозглашаемое начало. Это начало государственной помощи.
Предлагается отнести на расходы казны половину стоимости земли,
приобретаемой крестьянами. Я к этому началу еще вернусь, а теперь укажу, что
оно мне кажется несколько противоречивым провозглашаемому принципу
принудительного отчуждения. Если признать принудительное отчуждение, то как
же наряду с этим признать необходимость для всего населения, для всего
государства, для всех классов населения придти на помощь самой нуждающейся
части населения? Почему наряду с этим необходимо с этой целью обездолить 130
000 владельцев, и не только обездолить, но и оторвать их от привычного и
полезного для государства труда? Но, может быть, господа, без этого обойтись
нельзя?
Прежде чем изложить вам в общих чертах виды правительства, я позволю
себе остановиться еще на одном способе разрешения земельного вопроса,
который засел во многих головах. Этот способ, этот путь - это путь насилия.
Вам всем известно, господа, насколько легко прислушивается наш крестьянин
простолюдин к всевозможным толкам, насколько легко он поддается толчку,
особенно в направлении разрешения своих земельных вожделений явочным путем,
путем, так сказать, насилия. За это уже платился несколько раз наш серый
крестьянин. Я не могу не заявить, что в настоящее время опасность новых
насилий, новых бед в деревне возрастает. Правительство должно учитывать два
явления: с одной стороны несомненное желание, потребность, стремление
широких кругов общества поставить работу в государстве на правильных
законных началах и приступить к правильному новому законодательству для
улучшения жизни страны. Это стремление правительство не может не
приветствовать и обязано приложить все силы для того, чтобы помочь ему. Но
наряду с этим существует и другое: существует желание усилить брожение в
стране, бросать в население семена возбуждения, смуты, с целью возбуждения
недоверия к правительству, с тем чтобы подорвать его значение, подорвать его
авторитет, для того чтобы соединить воедино все враждебные правительству
силы. Ведь с этой кафедры, господа, была брошена фраза: "Мы пришли сюда не
покупать землю, а ее взять". (Голоса: верно, правильно.) Отсюда, господа,
распространялись и письма в провинцию, в деревни, письма, которые печатались
в провинциальных газетах, почему я них и упоминаю,
письма, вызывавшие и смущение и возмущение на местах. Авторы этих писем
привлекались |. ответственности, но поймите, господа, что делалось в
понятиях тех сельских обывателей, которым предлагалось, ввиду якобы насилий,
кровожадности и преступлений правительства, обратиться к насилию и взять
землю силой!
Я не буду утруждать вас, господа, ознакомлением с этими документами, я
скажу только, что при наличности их, и я откровенно это заявляю, так как
русский министр и не может иначе говорить в русской Государственной думе,
можно предвидеть и наличность новых попыток приобретения земли силою и
насилием. Я должен сказать, что в настоящее время опасность эта еще далеко,
но необходимо определить ту черту, за которой опасность эта, опасность
успешного воздействия на население в смысле открытого выступления,
становится действительно тревожной. Государство, конечно, переступить эту
черту, этот предел, не дозволит, иначе оно перестанет быть государством и
станет пособником собственного своего разрушения. Все, что я сказал,
господа, является разбором тех стремлений, которые, по мнению правительства,
не дают того ответа на запросы, того разрешения дела, которого ожидает
Россия. Насилия допущены не будут. Национализация земли представляется
правительству гибельною для страны, а проект партии народной свободы, то
есть полу-экспроприации, полунационализация, в конечном выводе, по нашему
мнению, приведет к тем же результатам, как и предложения левых партий.
Где же выход? Думает ли правительство ограничиться полумерами и
полицейским охранением порядка? Но прежде чем говорить о способах, нужно
ясно себе представить цель, а цель у правительства вполне определенна:
правительство желает поднять крестьянское землевладение, оно желает видеть
крестьянина богатым, достаточным, так как где достаток, там, конечно, и
просвещение, там и настоящая свобода. Но для этого необходимо дать
возможность способному, трудолюбивому крестьянину, то есть соли земли
русской, освободиться от тех тисков, от тех теперешних условий жизни, в
которых он в настоящее время находится. Надо дать ему возможность укрепить
за собой плоды трудов своих и представить их в неотъемлемую собственность.
Пусть собственность эта будет общая там, где община еще не отжила, пусть она
будет подворная там, где община уже не жизненна, но
пусть она будет крепкая, пусть будет наследственная. Такому
собственнику-хозяину правительство обязано помочь советом, помочь кредитом,
то есть деньгами. Теперь же надлежит немедленно браться за незаметную черную
работу, надлежит сделать учет всем тем малоземельным крестьянам, которые
живут земледелием. Придется всем этим малоземельным крестьянам дать
возможность воспользоваться из существующего земельного запаса таким
количеством земли, которое им необходимо, на льготных условиях. Мы слышали
тут, что для того, чтобы дать достаточное количество земли всем крестьянам,
необходимо иметь запас в 57 000 000 десятин земли. Опять-таки, говорю, я
цифры не оспариваю. Тут же указывалось на то, что в распоряжении
правительства находится только 10 000 000 десятин земли. Но, господа, ведь
правительство только недавно начало образовывать земельный фонд, ведь
Крестьянский банк перегружен предложениями. Здесь нападали и на Крестьянский
банк, и нападки эти были достаточно веские. Была при этом брошена фраза:
"Это надо бросить". По мнению правительства, бросать ничего не нужно.
Начатое дело надо улучшать. При этом должно, быть может, обратиться к той
мысли, на которую я указывал раньше, - мысли о государственной помощи.
Остановитесь, господа, на том соображении, что государство есть один целый
организм и что если между частями организма, частями государства начнется
борьба, то государство неминуемо погибнет и превратится в "царство,
разделившееся на ся". В настоящее время государство у нас хворает. Самой
больной, самой слабой частью, которая хиреет, которая завядает, является
крестьянство. Ему надо помочь. Предлагается простой, совершенно
автоматический, совершенно механический способ: взять и разделить все 130
000 существующих в настоящее время поместий. Государственно ли это? Не
напоминает ли это историю тришкина кафтана - обрезать полы, чтобы сшить из
них рукава?
Господа, нельзя укрепить больное тело, питая его вырезанными из него
самого кусками мяса; надо дать толчок организму, создать прилив питательных
соков к больному месту, и тогда организм осилит болезнь; в этом должно,
несомненно, участвовать все государство, все части государства должны прийти
на помощь той его части, которая в настоящее время является слабейшей. В
этом смысл государственности, в этом оправдание государства, как одного
социального целого. Мысль о том, что все
государственные силы должны прийти на помощь слабейшей его части, может
напоминать принципы социализма; но если это принцип социализма, то
социализма государственного, который применялся не раз в Западной Европе и
приносил реальные и существенные результаты. У нас принцип этот мог бы
осуществиться в том, что государство брало бы на себя уплату части
процентов, которые взыскиваются с крестьян за предоставленную им землю.
В общих чертах дело сводилось бы к следующему: государство закупало бы
предлагаемые в продажу частные земли, которые вместе с землями удельными и
государственными составляли бы государственный земельный фонд. При массе
земель, предлагаемых в продажу, цены на них при этом не возросли бы. Из
этого фонда получали бы землю на льготных условиях те малоземельные
крестьяне, которые в ней нуждаются и действительно прилагают теперь свой
труд к земле, и затем те крестьяне, которым необходимо улучшить формы
теперешнего землепользования. Но так как в настоящее время крестьянство
оскудело, ему не под силу платить тот сравнительно высокий процент, который
взыскивается государством, то последнее и приняло бы на себя разницу в
проценте, выплачиваемом по выпускаемым им листам, и тем процентом, который
был бы посилен крестьянину, который был бы определяем государственными
учреждениями. Вот эта разница обременяла бы государственный бюджет; она
должна была бы вноситься в ежегодную роспись государственных расходов.
Таким образом вышло бы, что все государство, все классы населения
помогают крестьянам приобрести ту землю, в которой они нуждаются. В этом
участвовали бы все плательщики государственных повинностей, чиновники,
купцы, лица свободных профессий, те же крестьяне и те же помещики. Но
тягость была бы разложена равномерно и не давила бы на плечи одного
немногочисленного класса 130 000 человек, с уничтожением которого уничтожены
были бы, что бы там ни говорили, и очаги культуры. Этим именно путем
правительство начало идти, понизив временно проведенным по 87 статье законом
проценты платежа Крестьянскому банку. Способ этот более гибкий, менее
огульный, чем тот способ повсеместного принятия на себя государством платежа
половинной стоимости земли, которую предлагает партия народной
свободы. Если бы одновременно был установлен выход из общины и создана
таким образом крепкая индивидуальная собственность, было бы упорядочено
переселение, было бы облегчено получение ссуд под надельные земли, был бы
создан широкий мелиоративный землеустроительный кредит, то хотя круг
предполагаемых правительством земельных реформ и не был бы вполне замкнут,
но виден был бы просвет, при рассмотрении вопроса в его полноте, может быть,
и в более ясном свете представился бы и пресловутый вопрос об обязательном
отчуждении.
Пора этот вопрос вдвинуть в его настоящие рамки, пора, господа, не
видеть в этом волшебного средства, какой-то панацеи против всех бед.
Средство это представляется смелым потому только, что в разоренной России
оно создаст еще класс разоренных в конец землевладельцев. Обязательное
отчуждение действительно может явиться необходимым, но, господа, в виде
исключения, а не общего правила, и обставленным ясными и точными гарантиями
закона. Обязательное отчуждение может быть не количественного характера, а
только качественного. Оно должно применяться, главным образом, тогда, когда
крестьян можно устроить на местах, для улучшения способов пользования ими
землей, оно представляется возможным тогда, когда необходимо: при переходе к
лучшему способу хозяйства - устроить водопой, устроить прогон к пастбищу,
устроить дороги, наконец, избавиться от вредной чересполосицы. Но я,
господа, не предлагаю вам, как я сказал ранее, полного аграрного проекта. Я
предлагаю вашему вниманию только те вехи, которые поставлены правительством.
Более полный проект предлагалось внести со стороны компетентного ведомства в
соответствующую комиссию, роли бы в нее были приглашены представители
правительства для того, чтобы быть там выслушанными.
Пробыв около 10 лет у дела земельного устройства, я пришел к глубокому
убеждению, что в деле этом нужен упорный труд, нужна продолжительная черная
работа. Разрешить этого вопроса нельзя, его надо разрешать. В западных
государствах на это потребовались десятилетия. Мы предлагаем вам скромный,
но верный путь. Противникам государственности хотелось бы избрать путь
радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России,
освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна
Великая Россия! * (Аплодисменты справа.)