Глава 14. Власть воспоминаний
Хаба.
Тьма не отпускала его. Серегилу грезились нежные руки, усмиряющие боль, так ласково прикасающиеся к его коже.
Хаба…
Прохладные пальцы скользили по его лицу. Теплые губы косались поцелуем. Напрасно он пытался открыть глаза. Сон… всего лишь сон!
Ему казалось, что он снова в своей постели на Улице Колеса. Он подставил щёку для нового поцелуя…
Алек. Тали…
Палец остановил его губы:
– Нет, хаба.
Нет, конечно нет. Алек никогда не называл его так…
Темнота вновь накрыла его, увлекая в свои глубины.
Хаба!
– Ты все еще валяешься в постели? – воскликнула Мидри, откидывая полог палатки: – Поднимайся же, хаба, вот ведь лентяй! Отец ждет на общей поляне.
Серегил лишь поглубже зарылся в одеяла, изо всех сил зажмуривая глаза и пытаясь притвориться, что ничего не слышит.
– Ну, пеняй на себя, обормот, – пригрозила сестра, исчезая.
Воздух уже нагрелся и был полон убаюкивающего звона цикад. По теням деревьев на ткани шатра он понял, что уже давным-давно рассвело. Он скинул с себя одеяла и вскочил, зная, что лучше не заставлять свою старшую сестру ждать слишком долго. Это Азриель или Иллина могли часами звать его или же войти и начать щекотать, чтоб он поскорее проснулся. Мидри же, скорее надавала бы ему оплеух.
"Опять без завтрака", – подумал он тоскливо. Разве что удастся подговорить кого-нибудь из теток или кузенов сунуть ему хоть что-то, пока не видит отец. Или можно стащить что-нибудь в одном из соседних лагерей: это стало в последнее время их новой любимой забавой.
Он надел длинную белую тунику и постарался как следует разгладить на ней все складки. Еще один повод для Мидри поругаться. Он показал язык воображаемой сестре, быстренько зашнуровал сандалии и наспех прочесал пальцами гриву длинных каштановых волос. С темно-зеленым сенгаи он обошёлся более уважительно. Когда тот был красиво и по всем правилам уложен вокруг головы, он чуть помедлил, затем изящно уронил его концы на левое плечо. Затем прижал пальцы к губам: щеки тут же обдало жаром воспоминаний о тайном поцелуе прошлой ночи – там, под покровом леса. У меня теперь есть возлюбленный!
Улыбнувшись, он откинул на спину концы сенгаи. Что ж, по-настоящему-то любовниками они пока не стали. Но даже если бы всё и произошло, Серегил, конечно, не стал бы демонстрировать это перед отцом, нося хвосты сенгаи, как полагается в таком случае – на плече.
Выскользнув через низкий полог палатки, он пристегнул поясной нож и потуже затянул ремень на своей тонкой талии. "У тебя бедра уже, чем у змеи" – любила повторять тетушка Алира. У неё же, скорее всего, было можно раздобыть и кое-что на завтрак. Он всё ещё размышлял, успеет ли добраться до её палатки прежде, чем снова появится Мидри, разыскивая его, когда вихрем, ловко лавируя между палатками, принесся Кита. Хвосты его зеленого сенгаи развевались, едва поспевая за ним.
– Эй, ну ты чего там?! – запыхавшись, он ткнул Серегила кулаком в плечо, и тут же обхватил своего лучшего друга за шею: – Твой отец уже послал на поиски тебя! Он только что закончил утреннее благословение. И ему не понравилось, что тебя нет.
Серегил пожал плечами, обхватив кузена за талию и направляясь вместе с ним туда, где все обычно собирались.
– Вечно он злится на меня. По крайней мере, теперь у него есть на то настоящие причины. Можно я сегодня я побуду твоим братом? Твоя мать накормит меня?
– Не думаю. Даже лучше, что ты на самом деле не мой брат. Иначе мой отец припас бы для тебя хорошую плётку!
Серегил обнял Киту, радуясь возможности оттянуть момент, когда надо будет предстать перед отцом и терпеть его взгляды, полные молчаливого негодования. Снова и снова. От него, как от единственного сына Корита-и-Мерингила, ждали, что он хоть изредка будет появляться возле своего отца, хотя именно Азриель, на правах старшей дочери, была его правой рукою.
Он вздохнул:
– Жаль, что мы на самом деле не братья.
Люди не из их клана часто принимали мальчиков за близнецов. Они были одного возраста, одинаково сложены – с головы до пят – одинаково полны энергии, и с одинаковым медным отливом темных волос. Кита и его семья жили в том же, похожем на табор, доме их клана; они с Серегилом знали друг друга с колыбели, и были лучшими друзьями, едва, научившись ползать, смогли встретиться.
Их приятели из дружественных кланов, мальчишки и девчонки, с которыми они сблизились здесь, во время этого летнего сбора, присоединялись к ним по дороге к открытому шатру, где уже были кирнари и другие взрослые. Они рассаживались на коврах и подушках, разбросанных по траве, пили чай и вели бесконечные споры – и так изо дня в день. Серегил задавался вопросом: почему многие кирнари были против планов его отца? Хотя, положа руку на сердце, всё это не слишком-то его волновало.
Отец глянул на него поверх толпы, нахмурился и, кажется, потерял к нему всякий интерес.
– Чего и следовало ожидать, – пробормотал себе под нос Серегил, хотя выражение его лица, когда он поклонился, оставалось почтительным, ведь он знал, что на них все смотрят.
Казалось, за ним постоянно наблюдают. Как за самым младшим и самым никчемным из детей Корита-и-Мерингила. Он старался не обращать внимания на язвительные взгляды некоторых взрослых, сопротивляясь искушению дерзко глянуть в ответ, да показать им язык. Ведь тогда даже Азриель не спасла бы его от неприятностей. Так он и стоял – само почтение – пока отец не махнул слегка рукой, отпуская его. Но едва Серегил повернулся, чтобы идти, он поймал ещё один взгляд из дальнего угла шатра… и его сердца пропустило удар.
Илар со скучающим видом подпирал столб огромной палатки. Третий сын одного из мелких восточных кланов, он не имел каких-либо реальных обязанностей. И хотя он был старше Серегила и всех его друзей – он казался почти совсем взрослым мужчиной! – у него всегда была куча времени на то, чтобы бегать с ними на рыбалку, купаться и рассказывать всякие истории.
Серегил помедлил и послал ему многозначительный взгляд. Илар улыбнулся и покачал головой, но его глаза теперь крепко держали Серегила. Мальчик ощущал, как они буквально буравят его сквозь одежду, однако нашёл в себе силы отвернуться.
Он заставил себя отойти от шатра неторопливой походкой, чтобы тот, кто смотрел ему вслед, ничего не заподозрил. Но уже через минуту, оказавшись за пределами палатки, подхватил Киту, и они рванули бегом, увлекая за собой остальных, в предвкушении очередного беззаботного дня. Широкая речная долина и окружающий лес становились местами их вольных скитаний.
Как бы ни было, то было прекрасное лето!
Так давно, в прошлой жизни…
Серегил тихо застонал во сне, и румянец слегка тронул его бледные щеки. Там, во сне, Илар нашёл его, и подошел к нему очень близко, и он затрепетал от прикосновения его сильных и нежных пальцев к своей щеке…
Глава 15. Какие-то козни
АЛЕК ОСТАВАЛСЯ ВЗАПЕРТИ в каморке подвала еще четыре дня. Ахмол приносил ему воду для умывания, выносил помои и следил за тем, как заживает кожа на запястьях Алека. Алек попробовал поговорить с ним, но тот либо не понимал, либо ему было запрещено разговаривать.
Могло показаться, что новый хозяин забыл о нем, если бы не тот факт, что каждое утро Ахмол, помимо еды, приносил какую-нибудь новую книгу, чтобы Алек мог почитать. То были в основном написанные по-скалански собрания древних баллад и куртуазные романы. Все книжки – в добротных переплётах, и было видно, что обращаются с ними очень бережно. Он пытался читать, надеясь убить время, но мысли его то и дело возвращались к Серегилу. Он волновался за него и всё время пытался придумать способ сбежать отсюда. Пока ни одного шанса так и не представилось. Решетка на крошечном окошке была вделана намертво, к тому же в него вряд ли удалось бы пролезть. Можно было, конечно, попытаться придушить своего тюремщика, накинув на него тюфяк или лоскутное одеяло- иного оружия у Алека не было – но Ихакобин всегда приходил в сопровождении крепкой и многочисленной охраны. Не зря же алхимик обратил его внимание на то, что он был не первым рабом, которого тут держали. А уж что он за птица, Ихакобину было известно.
Кормили его теперь очень сытно, но слишком однообразно. Каждое утро он получал щедрую порцию всё той же нежной и сладкой овсянки и немного свежеиспеченного хлеба. На обед и ужин давали ещё хлеба, яблоко или немного винограда, жареные овощи и густую чечевичную похлёбку, приправленную луком с лавровым листом. Это, конечно, утоляло голод, но скоро ему нестерпимо захотелось и мяса, и сыра. Однако, дни шли за днями, а ему не давали даже несчастной колбасы… В итоге, это стало тяготить его едва ли не больше самого заточения.
На четвертый день после завтрака в дверях появились те самые стражники, что вели его с рабского рынка. Один из них держал в руках крепкую цепь и замок, вроде тех, на которых держат собак. У обоих на поясах висели тяжёлые дубинки.
Тот, что с цепью, направился к Алеку.
Алек с отвращением глянул на цепочку, но сопротивляться не стал. Главным сейчас было выйти наружу из этой проклятой камеры. Он встал, покорно опустив руки и позволяя пристегнуть цепь к ошейнику. Второй сунул ему в руки кусок белой ткани.
Развернув её, Алек обнаружил что-то вроде тонкого носового платка с двумя белыми ленточками по углам. Стражник выжидающе посмотрел на него, потом выхватил повязку и нацепил её на лицо Алеку, подобно вуали, которую здесь носили все фейе, каких Алеку довелось видеть во время своих скитаний. Стражник несколькими грубыми рывками поправил ткань так, чтобы она полностью закрывала лицо Алека ниже глаз, затем дернул цепь и вывел его вон.
Алек задавался вопросом: все ли рабы должны прятать так свои лица, или это касалось только фейе?
Пока они шли вдоль каменных коридоров, он постоянно был настороже. То был настоящий лабиринт. Охранники вели его теперь иным путём, чем тот, которым они пришли сюда, и на сей раз они миновали винные погреба и какие-то чуланы. Трижды повернув, они стали подниматься по узкой витой лестнице. Наверху был столь же узкий проход. Его погнали дальше без остановки, и по пути Алек успел увидеть большие двери, более просторные комнаты, украшенные фресками и мозаиками, изображавшими рыб и диких животных.
Наконец, они оказались в большом внутреннем дворе с черно-белым мозаичным полом. В центре его был длинный прямоугольный бассейн с фонтаном, искрящимся брызгами, и двумя скульптурами по бокам. Сам дом был двухэтажным и образовывал квадрат вокруг этого двора. В дальнем конце находилась большая арка, а за ней – что-то вроде сада.
Комнаты первого этажа выходили на внутренний двор; на верхнем была красивая колоннада, вровень с дверьми и окнами. При других обстоятельствах это место можно было назвать красивым и уютным.
Проходя мимо бассейна, он бросил взгляд на одну из широких дверей и увидел огромную комнату с массивным обеденным столом с позолоченными ножками в форме бычьих копыт. На постаменте возле стола стояла огромная ваза с цветами, а стены были расписаны пасторальными сценками. В дальнем конце комнаты через призывно распахнутую сводчатую дверь был виден лесистый склон. А совсем вдалеке он разглядел темный изгиб моря – до самого горизонта.
Даже то немногое, что он теперь знал, возродило в нем надежду. Если бы удалось добраться до побережья, он мог бы украсть там лодку. Стражник дернул цепь, подгоняя замешкавшегося Алека, попробовавшего оценить расстояние и возможные препятствия.
По пути дальше, к той сводчатой арке, его глазам на миг открылась комната, где возле камина сидела, вышивая на круглых пяльцах, темноволосая госпожа. Он услышал вдруг детские голоса и, оглянувшись, приметил двух маленьких чернявых детишек на галерее. Их сопровождала женщина с лицом, прикрытым вуалью. У неё были серые глаза: скорее всего, ещё одна фейе, и, конечно же – рабыня. Она быстро отвела взгляд, вполголоса произнося какие-то наставления детишкам.
Когда они приблизились к арке в задней части внутреннего двора, Алек учуял аромат готовящегося мяса, столь аппетитный и сильный, что он опять замешкался, жадно ловя его ноздрями. На сей раз стражник больно ткнул его в затылок и чуть не опрокинул, рванув цепочку.
Они миновали арку и спустились вниз по короткой мраморной лестнице в маленький внутренний дворик. Он весь зарос жухлой травой и деревьями с тронутыми морозцем коричневыми листьями. В дальнем углу находился длинный каменный дом, украшенный в том же стиле, что и вся усадьба. В стене внутреннего двора, по левую руку, он увидел большую, искусно оплетенную лозами нишу для фонтана. "Вот по ней можно вскарабкаться", – подумалось Алеку.
Справа он увидел вход в еще один окруженный стеной внутренний двор, где в центре широкого белого бассейна также играл струями большой фонтан. Стражники погнали его по двору по направлению к дому и постучались в дверь. Им открыл Ахмол.
Здесь не было окон: их заменял прозрачный потолок, сквозь который свет утреннего солнца проникал внутрь, и это сразу напомнило Алеку покои Теро в Ореске. Здесь даже пахло так же отвратительно, как и там, когда маг делал свои огневые пластинки из смеси горячей меди, серы, и чего-то ещё, отчего всегда щипало глаза.
Всю центральную часть помещения занимала цилиндрическая каменная печь, которую маги Орески называли атанор. Она была примерно четырех футов в высоту, с маленькими окошками по верхнему краю, через которые, словно пара мерцающих желтых глаз, проглядывал огонь. Какой-то пузатый стеклянный сосуд, запечатанный глиной, возвышался на печи. Внутри него пузырилось и булькало что-то мутное, похожее на бурую грязь.
В левом углу комнаты, самом дальнем от двери, стоял миниатюрный шатёр, разрисованный концентрическим узором из знаков, каких он никогда раньше не видел. Почти всю правую стену занимали кузнечные мехи. Рядом с ними на крюках было развешано множество железных клещей и других инструментов, а под ними выстроились в ряд корзины, наполненные булыжниками и тонкими металлическими прутьями. Небольше слитки золота и серебра были сложены на полке в аккуратные штабеля. На скамье в углу стояло несколько маленьких наковален. А самая большая расположилась между мехами и атанором.
Вдоль остальных стен шли ряды книжных шкафов, рабочие столы, высокие комоды с ящичками и полированные сундуки, подписанные аккуратным четким почерком. На одном из столов был целый набор стеклянной посуды на штативах. Некоторые из склянок были очень похожи на те, что он видел у Теро и Нисандера. На большой треноге над жаровней кипел заполненный до половины густой синей жидкостью прозрачный сосуд для очистки воды. От горлышка его шел, изгибаясь, длинный шланг, направляющий конденсат сжатого пара в белый тигель.
Самый же большой агрегат состоял из грушевидного глиняного сосуда, установленного на тяжелую литую треногу из железа. Дикое переплетение тонких витых медных трубок образовывало над его крышкой нечто вроде безумной причёски.
"Какой-нибудь дистиллятор", – предположил Алек.
Сверху, с потолочных балок, свисали сотни разноцветных тряпичных мешочков, а также целые гроздья сушеных тушек животных. Тут были лягушки, крысы, птицы, ящерицы, белки, кролики, и среди них – даже несколько дракончиков-фингерлингов, которых он не мог видеть без содрогания. Куски какой-то кожи и груды костей занимали всё пространство стола возле входной двери, которая, как и тот маленький шатёр, была исчерчена странными символами.
Алек потер слезящиеся глаза. Были тут и другие, более знакомые инструменты, разбросанные повсюду в беспорядке: набор медных секстантов, большая медная астролябия, долота, пилы.
Один из охранников потащил его к большой наковальне и прицепил конец его цепи к тяжелому кольцу у основания. Дернув её посильнее, чтобы показать Алеку насколько прочен замок, они оставили его, и вышли, едва прикрыв дверь в сад.
Когда Алек убедился, что они ушли, он снова стал изучать окружающую обстановку. Металлический прут можно было использовать в качестве оружия, а там где есть наковальня, должны быть и молотки. Вот бы удалось избавиться от замка прежде, чем кто-либо возвратится сюда!
Однако цепь его была слишком короткой – не более вытянутой руки – и с такого расстояния, как ни пытался, он ни до чего не смог дотянуться. Сдвинуть с места тяжелую наковальню нечего было и думать. Все еще прислушиваясь к каждому шороху, он опустился на четвереньки, пытаясь найти что-нибудь, чем можно было бы попробовать открыть замок.
Пол был настлан из широких некрашеных досок, и он стал ощупывать пальцами каждую щелку, насколько мог дотянуться, надеясь раздобыть хотя бы торчащий гвоздь. Он почти оставил надежду, когда кончиком пальца наткнулся на что-то острое. Отчаянно уцепившись и ломая ногти, он сумел-таки выковырнуть тонкую иглообразную железную пилку, длинной примерно в локоть.
Благодарю тебя, Светоносный! Он присел над замком возле наковальни и осмотрел замочную скважину. Она была довольно большая. Всё могло получиться!
Он зажмурился, на несколько секунд прикрыв глаза, и глубоко вздохнул, чтобы успокоить нервы прежде, чем приняться за дело. Потом оглядел замок поближе, ища признаки ловушки или секрета. Среди тех замков, с которыми ему приходилось иметь дело, тренируясь, были и такие, что имели отверстия, откуда выскакивали подпружиненные ядовитые иголки. Но ничего подобного он не обнаружил, и приступил к самой тонкой работе, осторожно засунув в скважину кончик пилки.
Замок был большим и тяжелым, но кажется, самого простого устройства: надо было отодвинуть всего лишь три штифта внутри. Пилка, конечно, была грубой отмычкой, но и её оказалось вполне достаточно.
Один за другим штифты отщелкнулись. Алек потянул за дужку, открыл замок и освободил конец цепочки.
Внезапный звук скрипнувшей двери заставил его выронить из рук пилку и замок. Ихакобин стоял в дверном проёме и бесшумно аплодировал ему. Алек даже не слышал, как он вошел! Алхимик был одет сегодня в длинный халат, украшенный вышивкой, и его короткий хлыст был при нём, свисая с ременной петли на руке.
– Ты чудесно продемонстрировал свои способности, Алек, – сказал он, вступая в комнату. Двое стражников вошли за ним следом. Алек вцепился руками в свободный конец цепи, пытаясь не даться в руки стражникам, налетевшим на него, но его всё же схватили и бросили на пол. Один из них уселся ему на спину. Другой ухватил его дергающиеся ноги, и крепко связал их вместе.
– Я предполагал, что ты весьма умен, однако не думал, что станешь совершать столь опрометчивые поступки, – сказал Ихакобин. – В других обстоятельствах мне, конечно, следовало бы наградить тебя за это представление. Но увы.
Стражи стиснули его покрепче, а Ихакобин с силой ударил Алека хлыстом по подошвам голых ног.
Боль была невероятной – стократ хуже того, что было в прошлый раз. От первого же удара у него перехватило дыхание, после третьего он закричал. Он не в силах был счесть удары, но когда Алек уже подумал, что сойдет от этой боли с ума, наказание прекратилось.
Стражники рывком поставили его на колени, удерживая его за волосы и руки. Алхимик отбросил хлыст, затем подошел к одному из столов и взял оттуда крошечный пузырек с воронкообразным горлышком. С его помощью он тщательно собрал слезы со щек Алека.
Алек стиснул зубы, проклиная себя за свою слабость и за то, что как последний дурак, попался в ловушку Ихакобина, показав свою ловкость. Серегил ни за что не совершил бы столь грубой ошибки.
Он держался очень прямо, пытаясь спрятать глаза, пока Ихакобин не оставил его в покое.
– Ну вот, ничто не должно пропасть даром, – пробормотал алхимик, закрывая пузырек пробкой и убирая его: – Мне вовсе не нравится приучать тебя к дисциплине. Однако я делаю это для твоей же пользы. Если бы тебе удалось сбежать и тебя бы поймали охотники за беглыми рабами, то даже я не смог бы спасти тебя от топора палача. В нашей стране существуют законы, и им следует повиноваться. Я надеюсь, наступит время, и ты ещё оценишь, насколько я был мягок с тобой. Ну а теперь, что ты должен сказать мне, Алек?
Алек чуть помолчал, чтобы совладать с дыханием, и склонил голову:
– Мне жаль, что я пытался сбежать. Спасибо, илбан, за вашу… доброту.
– Хмм. Когда-нибудь я начну наказывать тебя за твоё лицемерие, но на сегодня ты получил достаточно.
Стражи оттащили Алека обратно к наковальне и замкнули его цепь новым, ещё большим замком. По кивку Ихакобина один из них схватил левое запястье Алека и задрал его руку. Ихакобин достал шило из своего рукава и уколол палец Алека, как сделал тогда, на рынке. Он выполнил ту же самую процедуру: взял капельку крови и каким-то образом воспламенил её. На сей раз язычок огня был длинным и бледно- красного цвета.
Алхимик пробормотал что-то на своём языке, означавшее очевидно, что он доволен, затем сходил к столу возле наковальни и возвратился с маленьким свинцовым треугольником, исписанным какими-то значками, и с петелькой, за которую его можно было подвесить наподобие кулона.
– Ты должен сидеть не шевелясь, пока я буду делать это, иначе, – Ихакобин многозначительно указал на хлыст, что лежал у него под рукою, затем нагнулся и при помощи проволоки и плоскогубцев прицепил треугольник к ошейнику Алека.
Когда это было сделано, он взял высокую тонкую бутыль из ряда на ближней полке, сломал восковую печать и налил немного жидкости в серебряную чашку.
– Ты должен выпить это. Всё, до последней капли, – приказал он, протягивая её Алеку.
– Что это? – вырвалось у Алека.
Ихакобин тут же больно хлестнул его.
Алек сжал губы и опустил глаза.
– Пей, – чашка оказалась прямо под его носом. Содержимое на вид напоминало обычную воду.
– Прошу Вас, илбан, что это? – Алек приготовился к новому удару.
– Не вороти свой нос, мальчик. Это – Свинцовый Настой, и богачи платят бешеные деньги за куда меньшие дозы чем эта.
– Почему?…илбан, – добавил он торопливо, все еще колеблясь и не решаясь поверить: кому придет в голову платить за то, чтобы выпить такую ерунду, как свинец?
– Это первая ступень твоего очищения. Этот настой вытесняет из организма всю нечистую жидкость. Пей, Алек, или я снова ударю тебя.
Алхимик поднёс чашку прямо к его губам, а охранник, державший Алека за волосы, запрокинул его голову так, что было невозможно держать губы плотно сжатыми. Ихакобин влил ему немного настоя в приоткрытый рот, и он потек сквозь сжатые зубы. У жидкости был слабый металлический привкус, на языке он ощутил её маслянистую консистенцию. Алек сжал рот и попробовал уклониться.
Ихакобин снова ударил его. Потом Алека бросили на спину, и между зубов его втиснули кожаную трубку, протолкнув её до самого горла. Алхимик одной рукой зажал нос Алека, а второй стал лить жидкость через трубку. У Алека не оставалось выбора: или проглотить, или же задохнуться.
– Ну вот, и стоило ли из-за этого дожидаться очередной порки? – спросил Ихакобин.
– Нет, прошу Вас! – задыхаясь прохрипел Алек, но стражники скрутили его, и алхимик нанес ему ещё пять ударов хлыстом по голым пяткам.
На сей раз Алек сумел сдержать крик, хоть боль была еще хуже, ибо удары наносились поверх свежих рубцов. Когда его поставили на колени, он судорожно дышал сквозь стиснутые зубы.
– Это все на сегодня. Я приглашу тебя послезавтра утром, Алек, и дам тебе новую порцию лекарства. Предлагаю не забывать сегодняшнего урока.
Охранники поставили его на ноги, и Алек еле сдержался, чтобы не закричать от боли. Его ноги распухли от ударов и горели огнём. Стражи засмеялись, подхватили его и потащили прочь.
К тому времени, когда они добрались до лестницы подвала, он ощутил тошноту; когда дошли до каморки, его кишки уже выворачивало наизнанку и в горле стояла желчь. Он едва успел схватить ковш, как его вырвало, и тут же новым спазмом свело живот.
"Этот ублюдок и вправду отравил меня!" – отчаянно думал он в перерывах между приступами судорожной боли, разрывавшей его внутренности: "Каким же позором будет подохнуть вот так…"
Но он не умер, он очнулся, скорчившийся и дрожащий, лежа на полу, щекой на холодных камнях. Вскоре появился Ахмол и быстро навел порядок, убрав нечистоты. Алек был слишком слаб, чтобы сопротивляться или обращать внимание, когда тот возвратился с корытом и вымыл его, а затем оттащил на кровать и накинул на него лоскутные одеяла.
– Илбан говорит, это есть хорошо, – сказал ему Ахмол, медленно выговаривая скаланские слова.
– Ничего хорошего! – простонал Алек.
И пока слуга заканчивал возиться со своими делами в его комнате, Алек оставался в кровати, едва дыша и проклиная лживого Ихакобина. Подняв руку к своему ошейнику, Алек нащупал тот странный амулет – а он полагал, что это именно амулет, и не что иное – и легонько потянул за него. Он был тёплым на ощупь и запросто гнулся в пальцах.
В тот же миг Ахмол очутился возле него, хватая Алека за руку и качая головой. Алек впервые увидел клеймо раба на его предплечье. Кажется, он не ошибся насчёт вуалей. Их тут носили лишь рабы-фейе.
Другой раб ласково погладил его по плечу и сказал что-то на своем языке, вероятно уговаривая его поспать. Алек свернулся калачиком и почувствовал, что ему стало немного лучше. Возможно, весь этот яд, которым алхимик его напичкал, всё же вышел из него. Мысль слегка успокоила Алека, и он погрузился в тяжелый сон.
Той ночью он спал крепко.
И снилось ему что Серегил там, на воле, и что он зовет его. Во сне дверь каморки открылась, едва он её коснулся, и никакая охрана не остановила его, пока Алек пробирался через внутренний двор. Кругом не было ни души и стояла тишина, нарушаемая лишь журчанием фонтанов. Он снова и снова слышал, как Серегил зовет его, но не знал, куда идти. Этот голос, казалось, нёсся со всех сторон сразу.
Он проснулся весь в поту. В комнатке было темно и тихо. Прикрывшись рукой, он снова заснул, отдавшись во власть обманчивых видений.