Глава 20. Цена одиночества 4 страница
– Лекарство? – Алек ухватился за единственное, что пока что было ему понятно, и позволил Ихакобину уколоть его палец. Как и прежде, алхимик поднес руку к губам рекаро, и на сей раз Алек не сопротивлялся, когда они сомкнулись вокруг его пальца.
Сегодня существо сосало ещё более жадно, и Алек ощутил странный приступ боли, охватившей его руку. Он почти отдернул её, повинуясь инстинкту, но в это мгновение начало происходить нечто странное. Раны на теле существа стали затягиваться прямо на глазах, оставляя лишь бледные полоски шрамов. На месте трех отрезанных пальцев вырастали крошечные белые зачатки, тут же обретавшие характерную форму, словно оторванный хвост ящерицы. Серая кожа обретала свой прежний цвет, но самым странным из всего было то, что у существа быстро отрастали роскошные белые волосы, в течение нескольких минут превратившиеся в серебристо-белое облако вокруг его головы.
Герцог, про которого Алек совсем позабыл, вдруг оказался рядом и что-то заговорил Ихакобину испуганно и приглушенно.
– Это не человек, как бы оно не выглядело, – предупредил Ихакобин, пристально глядя в лицо Алека: – и было бы большой ошибкой думать иначе.
– Но оно кричало, когда Вы причиняли ему боль.
– Металл тоже издает звон под молотом кузнеца. Здесь все то же самое.
Он отвел руку Алека.
Заморгав двумя синими глазами, рекаро жадными губами потянулось за пальцем. Его волосы уже были длиной до плеч. Алек невольно коснулся их, пропустив между пальцев. Они были мягкими и шелковистыми, как у Герина.
– Если Вы закончили с ним, я мог бы забрать его, – предложил, он, и, спохватившись, добавил: – илбан.
Алхимик поднял бровь, затем тихонько хохотнул:
– Доброй ночи, Алек.
Он сделал знак своим людям, и они отвели Алека обратно в его новую комнату. Снизу доносились знакомые запахи подвала: пахло влажной землей, кровью, и сладковатым "ароматом рождения". Он почувствовал почти облегчение, когда они захлопнули дверь, отсекая от него это зловоние.
Алек свернулся на кровати и уставился на дырку в кончике своего пальца. Его кровь помогла создать это существо, а теперь ещё и исцелило его. Как такое было возможно?
Но такова была не только его кровь, но и вообще кровь хазадриелфейе. Так вот, наверное, почему много столетий тому назад они оставили Ауренен и скрылись на севере. Должно быть, им было известно, что можно сделать с их кровью, и они бежали подальше от зенгати и пленимарцев. Но для чего же такого создавали этих рекаро, что Хазадриель и её людям понадобилось проделать столь длинный путь, чтобы не допустить этого впредь? На самом ли деле они собирались использовать его для изготовления лекарства для сына Владыки? И каким образом? Должны ли они поджарить его, или сварить в кипятке, или выпустить всю его кровь?
О Иллиор, почему меня никто не предупредил? Что проку от предсказаний, если с их помощью невозможно предотвратить подобное? Впрочем, может в тех словах всё же было какое-то предостережение? Он сотни раз прокручивал в голове слова руиауро, пробуя подобрать им новый смысл, но так и не нашёл ни единого намека на весь этот кошмар.
В мыслях об этом, он, кажется, снова забылся сном, но его опять разбудили крики, доносящиеся из мастерской сверху.
Он заткнул уши подушкой, пытаясь приглушить жалобные вопли. Когда это не помогло, он в отчаянии вытащил костяную ложку из своего тайника и направился к двери, чтобы осмотреть замок.
Серегил многому научил его за эти годы, и одним из первых, что он освоил, было открывание замков. Со своими специальными инструментами он мог открыть практически что угодно, но Серегил также научил его уметь обходиться и без них в ситуациях, подобных этой.
Отверстие замка было маленьким. И он сначала приложился к нему глазом, но света оказалось недостаточно, чтобы рассмотреть устройство, и ему не удалось просунуть в скважину даже кончика мизинца, чтобы нащупать хоть что-то. Он вернулся к кровати, вертя в руках костяную ложку, рассматривая колосок, украшавший её ручку. Если бы ему удалось расщепить её как раз вдоль него, он получил бы вполне подходящее шило.
Сверху снова послышались крики, на сей раз более слабые.
"Не слушать. Я не смогу сделать ничего, если мне не удастся справиться с этим. Используй то, что есть."
Пот градом катился по его лицу и спине, пока он безуспешно пытался сломать ложку: кость оказалась слишком прочной. После нескольких напрасных усилий, он сообразил, что можно воткнуть её между рамой кровати и стеной, наподобие тисков, и использовать ручку кувшина, чтобы отжать её.
Крики периодически возобновлялись, заставляя его сердце отчаянно колотиться. Пока он был занят делом, он не переставал размышлять, как поступит, если ему всё же удастся открыть дверь. В своем теперешнем состоянии, будучи слабым и безоружным, он не представлял никакой опасности для стражей Ихакобина, и даже вероятно, для самого хозяина. Но ведь, открытые столкновения и не были в обычаях найтраннеров: Серегил старался внушить это Алеку, привыкшему встречать опасность лицом к лицу.
Крики почти совсем ослабели, когда ему, наконец, удалось изловчиться и расщепить рукоятку ложки на два длинных обломка. Он держал их, оценивая толщину и остроту. Все еще великоваты. Попробовать сломать их ещё он не решился, а опустившись на пол возле кровати, принялся затачивать обломки о каменные плиты. Его руки дрожали и пот застилал глаза. Чтобы отвлечься, он сосредоточился на том, чему учил его Серегил. Ему припомнилось несколько дурацких стишков, и он снова и снова прокручивал их в голове:
Найтраннер – ловкач, не дожив до зари,
Очнулся у самых ворот Билайри.
Он там и стоит, не желая стучать,
Считая, что проще замочек взломать.
Глупый стишок словно вернул его в их прежние комнаты в Петушке, и они снова сидели бок о бок с Серегилом, который держал в руках какой-то очередной причудливый механизм и объяснял, как он работает. За этим занятием они проводили часы. На какие-то хватало одной булавки, на другие требовалось целых пять. Были и такие замки, что скрывали пустоты или ядовитые иглы, поджидавшие неосторожного воришку, но все их можно было легко открыть, если иметь достаточно навыка.
Натерев и отполировав обломки о камень, он получил довольно грубый инструмент. Подойдя к двери, он вставил их в замок и осторожно провернул внутри. Замок оказался простым двухштырьковым и даже с его кустарными инструментами не представлял сложности. Костяные шильца не делали много шума, пока он исследовал механизм. Осторожно провернув их ещё, он сдвинул штифты и с удовлетворением услышал два легких щелчка.
Наверху теперь всё было тихо.
Это не значит, что Ихакобин ушел, – напомнил он себе, потихонечку отворяя дверь и выглядывая наружу. Сверху донесся приглушенный ропот голосов – Ихакобина и кого-то ещё. Алек прополз до середины лестницы, чтобы прислушаться получше. Говорили по-пленимарски, и он понятия не имел, о чем шла речь, но узнал второй голос. То был Кенир. Он был удивлен его тону: казалось, там спорили о чем-то. Кенир всё ещё употреблял смиренное "илбан", но его тон становился все менее и менее почтительным, по мере того, как спор разгорался. Алек несколько раз услышал и свое собственное имя. Спорил ли Кенир, защищая его?
Но его вылазка не стоила риска только ради того, чтобы подслушать непонятную ему беседу. Что пользы было ему в их словах, когда у него наконец-то появился шанс выбраться на свободу!
Он вернулся обратно в комнату, запер дверь, и снова припрятал остатки ложки в своем тайнике в матраце. Лежа опять в постели, заложив за голову руки и пытаясь успокоить бешеный пульс, он снова задавался вопросом о рекаро. Он не слышал больше ни звука от него. Быть может, Ихакобин оставил его, наконец, в покое, получив своё, чем бы там это ни было?
Чуть позже его разбудил Ахмол, который потряс его за плечо, и стражи вытолкали его наверх, где уже ждал Ихакобин. Утренний свет струился сквозь окна в крыше, и невдалеке слышалась трель пересмешника и смех играющих детей.
Графитовый стол был теперь прибран и чист.
– Где оно, илбан? – вырвалось у Алека.
Алхимик кивнул на маленькую бадью у двери. Она была прикрыта тканью, из-под края которой выбивался клок серебристо-белых волос.
– О, Иллиор. Вы убили его, – Алек задохнулся. Один из стражей двинул его по затылку за такую дерзость, но Алек едва почувствовал это. На него напало оцепенение, он не мог отвести глаз от жалкого клочка волос, и вспоминал умоляющий взгляд, который видел в глазах существа, когда лечил его.
– Оно с самого начала не было живым, – нервно сказал Ихакобин: – Помимо прочего, оно оказалось сделано отвратительно. Совершенно бесполезная вещь. Мы должны попробовать ещё раз. Дай руку.
Алек спрятал ладони подмышками:
– Зачем? Чтобы Вы опять стали мучить новое создание?
Ихакобин ударил его по лицу, заставив Алека пошатнуться. Охранники тут же очутились возле, но алхимик достал своё шило, а не кнут.
– У меня нет на это времени. Я подправил расчёты, и если на сей раз получится…, - он с силой вонзил шило в воспаленный палец Алека и снова воспламенил каплю крови. Пламя было бледно-лилового цвета.
– Ага, отлично. В конце концов, у меня ещё осталась та земля.
Он запнулся, и Алек понял, что он уставился на драконью метку на его ухе.
– Теперь мне известно, что это такое, Алек. Кенир во всем признался. Простой пустячок, не так ли…? Что ж, как бы ни было, будем исходить из того, что есть, – он подошел к шкафчику с лекарствами: – Я полагаю, на сей раз можно начать с серебра.
– Нет! – Алек безуспешно пытался вывернуться из рук охранников, но те уже знали все его уловки и без особых усилий уложили его на спину и зажали ему нос, а Ихакобин склонился над ним со своей трубкой.
Глава 26. Гордость
СЕРЕГИЛ понятия не имел, как долго находился под действием одурманивающих лекарств, которыми пичкал его Илар, но когда он наконец очнулся в своей холодной каморке, то почувствовал зверский голод и дикую жажду. Все его ребра снова можно было пересчитать. Постель была мокрой и провоняла мочой. "Ну да, это я сам, кто же ещё", – подумал он обреченно.
Возле кровати стоял деревянный кувшин. Он склонился над ним и принюхался. Вода. Стараясь не думать о том, что в неё могли подсыпать что угодно, он сделал несколько больших глотков. Вода была несвежей, однако прохладной и прекрасно смочила пересохшее горло.
Следующее, чем он занялся, это постарался избавиться от грязной постели. Он скатился с неё и перебрал одеяла, стараясь выбрать то, что почище, и воспользовался уголком, чтобы обтереться водой, наклонившись над кувшином. Там, где кожа соприкасалась с нечистотами, она была воспаленной. Обернувшись пропахшим плесенью одеялом, он уселся в углу и уставился на дверь. Пятно света на стене, расчерченное клетками решетки, показывало, что уже далеко за полдень. Быть может, Алека уже нет в живых…
Серегил вцепился в одеяло, прикидывая, какова вероятность такого. Что бы ни называлось этим словом – рекаро – главным компонентом, по-видимому, была кровь Алека. Не было секретом, что пленимарские некроманты для своего нечистого колдовства всегда предпочитали кровь фейе, принося этим большие доходы работорговцам. Да и сам алхимик разве не то же сказал, упомянув, что боктерсийская кровь наиболее пригодна для создания драгоргосов? Чья же жизнь пошла в уплату за то, что им удалось их подкараулить в Ауренене?
Но алхимик же утверждал, что не имеет никакого намерения убивать Алека. "Мой драгоценный перегонный куб, творящий для меня чудеса".
Серегил задрожал. Покуда я жив, этому не бывать!
Собравшись с духом, он поднялся, и, опираясь о стену осторожно прошелся по комнате, пробуя свои силы. У него дико кружилась голова, а ноги подкашивались. Такой развалиной мне не вырваться отсюда!
Пока его держали наверху в той комнате, где он набирался сил, и с Алеком, насколько ему было известно, и алхимик и Илар обращались неплохо, он ещё мог выжидать. Но не теперь, когда он знал, что Алек так близко, и когда снова оказался там, от чего ушел: беспомощный калека, загнанный в ловушку в этой клетке безо всякой надежды выбраться вон. Не собрался ли Илар на сей раз уморить его голодом? Хотя непохоже. Это был бы слишком быстрый конец, а он, кажется, имел намерение растянуть удовольствие от уничтожения Серегила.
"Ты бывал и в худших ситуациях", – уговаривал он сам себя снова и снова, но был слишком подавлен, чтобы много размышлять об этом. Что ж, по крайней мере, он не истекал больше кровью, и все кости его пока что были целы. Это был добрый знак, хотя после слов Илара оставалось лишь гадать, как долго такое продлится. В данный момент будущее рисовалось в самых мрачных тонах.
Он затосковал по Зориель. Она так хорошо ухаживала за ним, так волновалась, даже не побоялась послать катмийку, чтобы разузнать о нем. Он рассеянно теребил грязные волосы. Чтобы выбраться из этой злосчастной тюрьмы, ему придется призвать на помощь всю свою сообразительность. Драться с Иларом было делом безнадежным. Этого ублюдка сопротивление лишь раззадорит. Нет, настало время придумать новую тактику, и как можно быстрее.
– Ну же, Рания, не хочешь ли навестить меня ещё разок, моя дорогая? – прошептал он в сгущающиеся сумерки. Это был бы не первый раз, когда он воспользовался бы слугой, как ключиком к замочку. Однако, едва окончательно стемнело, вместо Рании в его комнате появился Илар, и на сей раз его сопровождала охрана. Серегил не пошевельнулся в своем углу. У него было достаточно времени продумать разные варианты.
Один из охранников принес табурет и повесил фонарь над дверью. Другой притащил поднос, и рот Серегила тут же наполнился слюной от аромата супа, приправленного луком и специями.
Илар сел и с неприкрытым удовольствием оглядел Серегила:
– Не спится, я вижу. Надеюсь, голодовка сбила с тебя спесь?
– Полагаю, что да, – ответил Серегил, прикидываясь слабее, чем был на самом деле: – Прошу тебя, скажи, что с Алеком?
– Кажется, илбан Ихакобин снова готовит его для создания очередного рекаро.
– Ещё одного? – Серегил прикрыл глаза, стараясь не поддаваться накатившей панике.
– Да. Первый оказался никуда не годным, – ответил Илар, наслаждаясь его обеспокоенным видом.
– Я хочу вызволить его, – сказал Серегил. – Может ли хоть что-то склонить тебя на мою сторону?
– О боже, ты непостоянен, как морской бриз, – съязвил Илар: – И с чего бы мне заключать с тобой сделку?
– Никаких сделок, – ответил Серегил: – Я готов пойти на всё, что захочешь – на любую пытку, какую ты придумаешь, только не позволяй убить его.
– Должно быть, ты считаешь меня совершенным глупцом, хаба. Уверяю тебя, я не дурак. Я знаю, что в ту же секунду, как я повернусь к тебе спиной, ты снова попытаешься придушить меня или сбежать. И скорее всего вместе с ним.
– Думаешь, я смог бы оставить Алека подыхать здесь?
Илар задумался на мгновение.
– Полагаю, что нет, но мне действительно трудно поверить в твою столь внезапную перемену ко мне.
– Клянусь тебе, Илар… илбан. Любовью, которую ты когда-то испытывал ко мне, и любовью, которую я испытываю теперь к Алеку.
– Наши с тобой слова ничего не значат, хаба.
Серегил собрался с духом, запрятал подальше свою гордость и пополз к Илару на четвереньках, роняя одеяло.
– Это что ещё такое?
Серегил замер возле него, целуя ногу, обутую в туфлю, и так и остался стоять, прижавшись к ней лбом:
– Возьми мою жизнь в обмен на его, илбан. Прошу, умоляю, моя жизнь – за его.
Илар схватил Серегила за волосы, больно впившись пальцами в его затылок.
– Берегись, хаба. Я беспощаден, если ты предаешь меня.
– Мою жизнь за его, – снова прошептал Серегил.
– Ты же знаешь, что он не принадлежит мне. Как я могу его спасти?
– Но твой хозяин слушает тебя. Пока Алек остается в живых, я буду служить тебе.
– Ты в любом случае станешь служить мне.
– Я буду служить безропотно.
– Очень интересная мысль, хаба, и я, пожалуй, подумаю над этим.
Он отпустил Серегила и пнул его от себя подальше, затем грубо сказал:
– Пошел вон, от тебя дурно пахнет.
Серегил отполз с самым смиренным и обреченным видом.
Илар постоял немного, и Серегил ощутил на себе его пристальный взгляд, полный подозрений, но Илар был явно заинтригован.
– Ладно, посмотрим.
Обернувшись к слугам, он проговорил на их языке:
– Вымойте его и приберитесь в комнате. Не дай бог с ним что-то случится, шкуру спущу!
Они молча смотрели на него, пока Илар не скрылся из их поля зрения, затем один прорычал своему напарнику:
– Ну и высокомерный же сукин сын! И что он о себе возомнил, командует тут? Во имя Сакора, хотелось бы мне поставить его на место раз и навсегда.
– Да ладно, хватит болтать, – вздохнул второй, оттолкнув его и принявшись собирать грязную постель: – Граф Ихакобин тут же выпорет и продаст тебя, посмей ты коснуться хоть пальцем его любимого раба-фейе, да ты и сам это знаешь. Скоро этот подлиза станет свободным и устроится получше нас с тобой. Так что попридержи свой норов и обожди: скоро он отсюда исчезнет.
Он наклонился над Серегилом и сморщил в отвращении нос:
– Зато этот не кажется таким уж высокомерным и властным, как думаешь?
Другой засмеялся, подходя поближе и вздернув за волосы голову Серегила. Серегил, уже уставший от подобного обращения, был вынужден терпеть.
– А он не так уж плох для фейе. Только глянь, какие глазки!
– И губки тоже, – пробасил другой, многозначительно почесав промежность.
– Как думаешь? Он не нажалуется Кениру?
Серегил изо всех сил старался держать себя в руках, не подавая виду, что понял хоть слово. Но когда один из них начал развязывать тесемки своих коротких штанов, всё стало ясно и без слов. От Серегила тоже не требовалось словесного ответа. Он оскалил зубы и с явным вызовом проскрежетал ими.
Второй слуга рассмеялся:
– Да оставь ты его в покое. Надо ли так напрягаться и пороть его? А я думаю, он хочет показать, что без этого не сдастся. Лучше заставь старую каргу спуститься помыть его. Она так о нем волновалась, когда его посадили сюда.
Они потешили свою душу, забрав его постельные принадлежности и оставив нагишом трястись от холода на голом полу. Томясь ожиданием, он растирал себе руки и ноги. Ему следовало быть с ними очень осторожным. Как бы ни ненавидели они Илара, мучить Серегила явно доставляло им удовольствия больше.
Они скоро возвратились вместе с Зориель и несколькими слугами. Серегил обрадовался, увидев, что они принесли с собой небольшую лохань и ковш для воды, а также свежее белье.
Вода оказалась ледяной, но он так истосковался по ванне, что был счастлив даже услышать бормотание Зориель:
– Ну вот, теперь я рядом и всё будет хорошо, сынок. Только полюбуйтесь на это: кожа да кости!
– Мой хозяин не столь добр, как Ваш, – ответил Серегил с кривой усмешкой, вздрогнув, когда она провела по его спине жесткой тряпкой.
– Я слыхала, ты чуть не придушил его, – прошептала она, наклонившись поближе: – некоторые из нас вдоволь потешились этим, причём не только рабы.
Она вылила ковш холодной воды на его голову и принялась намыливать волосы, громко причитая:
– Разве тебе не известно, кто такой Кенир? Он – фаворит господина и скоро станет вольноотпущенником. Ты будешь принадлежать ему, так что тебе лучше обучиться хорошим манерам.
Серегил фыркнул и ничего не ответил. Он поглядел на стражей, чтобы удостовериться, что им не до них, затем пробормотал:
– Это Вы прислали ко мне ту женщину, катмийку?
– Да, я. До меня дошел слух, что тебя убили, но она сказала, что видела, как тебя волокли сюда. У неё больше свободы в доме, чем у меня.
– Она Ваша подруга?
– Думаю, уже можно назвать её этим словом. Известно, чтобы сойтись с катмийцем, нужно какое-то время. Большинство из них остаются холодны, как горы в их фейтасте, к тому же они очень лукавы. Но она быстро поняла, что не лучше остальных, едва здесь появился этот.
– Кенир, Вы хотите сказать?
– Кто же еще? Он, этот коварный пес. Так мягко стелется перед илбаном, но совсем другое дело мы, не достойные и носка его ботинка.
– Ну да, он всегда был таким.
Она на минуту прервала мытьё и прошептала:
– Он говорил, что знал тебя раньше, но я поначалу не верила ему. Так он и правда устроил, что ты попал сюда и стал рабом, как и он сам?
– Он сделал это, чтобы выбраться самому. Вашему илбану был нужен не я, а мой друг. Вы не видели его?
– Светловолосого юношу? Время от времени он ещё мелькал тут, когда его таскали из дома в мастерскую, но с тех пор, как его держат там, больше не видела.
– А о нем с тех пор что-нибудь слышно?
Она, чуть поколебавшись, покачала головой и помогла ему вылезти из бадьи, тут же завернув в большое полотенце.
Он поймал её взгляд.
– Вам всё же что-то известно. Прошу Вас, скажите!
– Ну ладно, несколько дней назад из мастерской хозяина раздавались такие жуткие звуки…
Серегил перехватил её руки, не давая вытирать ему волосы:
– Что за звуки?
– Крики, – прошептала она: – Как будто там кого-то убивали. Может быть, то было и животное, но звуки были такие… – Она поджала губы и быстро заморгала: – как будто их издавал ребенок! Но в доме в последнее время не появлялось ни малолетних рабов, ни животных. По крайней мере, я ничего такого не слышала, а мне известно почти всё, что тут происходит. Рания тоже ни о чем таком не слыхала.
Серегил медленно опустился на пол и закутался в полотенце.
– Несколько дней, говорите? Как раз, когда я очутился здесь?
– Да.
– потроха Билайри! Так вот откуда эта его улыбка.
– Что?
– Ничего. Спасибо, матушка. Я очень благодарен Вам за заботу.
Она покачала головой, затем наклонилась и поцеловала его в макушку, словно ребенка:
– Никто, кроме тебя не называл меня матушкой, мальчик мой. Давай-ка, сядь прямо, я приведу в порядок твои волосы.
Серегил позволил себе расслабиться, а она распутала его волосы и помогла одеться в чистую шерстяную одежду. Когда она укладывала его в постель, подтыкая одеяла, он с удивлением осознал, что подумывает о том, а не взять ли её с собой, когда соберется бежать. Конечно, то была совершенно нелепая мысль, но он и в самом деле чувствовал себя слегка виноватым, зная что придется покинуть её. Алек никогда бы не оставил ее тут.
Зориель поставила ему на колени поднос, принесенный ранее. Это была всё та же чечевичная похлебка с куском хлеба и засохший сыр, но он был так голоден, что и это для него было подобно праздничному яству.
Он ел всё по-отдельности, с каждым новым куском ожидая, что вот сейчас на него подействует подмешанное лекарство. Но и покончив с едой, он чувствовал себя вполне сносно, голова оставалась ясной.
Зориель забрала поднос, а слуги убрали банные принадлежности и прихватили светильник. Серегил услышал, как упал засов, и лишь тогда повернулся на бок. Новый тюфяк и одеяла были теплее предыдущих, но пахли только свежим воздухом да травой, не оставив и следа от Алека. У него ещё оставалась старая подушка, и он вжался в неё лицом, пытаясь унюхать едва уловимый запах Алека.
Крики, о которых упоминала Зориель, были похожи на крики ребенка или животного, так она сказала? Он сильнее стиснул подушку и взмолился, чтобы это оказалось животное.
На следующий день его вернули в ту комнату наверху, с видом на сад. Никто не приходил бить его или травить лекарствами, но он знал, что не стоит питать напрасных надежд.
Всё делалось по команде Илара. Серегил опять сидел перед тем же окном и наблюдал, как Илар, как и прежде, гуляет по саду под руку с Алеком. Как обычно, в руке Илара был конец цепочки, прикрепленной к ошейнику Алека, но Алек при этом держался с ним весьма непринужденно. Каждая улыбка, которую Алек дарил этому негодяю, вонзалась ножом в сердце Серегила, но, по крайней мере, у него теперь было доказательство, что его тали все еще жив и с ним всё в порядке. Он и впрямь выглядел великолепно. С такого расстояния, конечно, было сложно сказать – быть может, то была всего лишь тоска его сердца – но от Алека словно бы исходило сияние. Серегил всегда считал его красавцем, но теперь он выглядел ещё прекраснее, ничем не напоминая тот истерзанный труп, каким он увидел его в той клетке всего несколько дней назад. Тем не менее, Серегил заметил, что его рука нет-нет да и коснется того места, где была рана в его груди и улыбка исчезает с его лица.
Тоскливо наблюдая за ними, он вдруг увидел, что Илар внезапно повернулся к окну и помахал ему рукой, видимо, сказав Алеку сделать то же. Серегил перевел дух и махнул им в ответ. Алек снова помахал рукой, затем безразлично отвернулся.
Сердце Серегила заныло от этого, и от того, как легко Алек позволил Илару обнять себя за плечи и пошел с ним к бассейну с рыбами. Он вжался в спинку стула, впервые задавшись вопросом: а что, если Илар совратил Алека, как, поступил когда-то с самим Серегилом? Он тут же отбросил эту недостойную мысль, но всё же не смог избавиться от нехороших предчувствий.
Признаться, что дико ревнует, ему не позволяла гордость, так что он постарался просто не думать об этом.
– Кто это? – спросил Алек, махнув неясной фигуре в окне за толстым стеклом.
– Полагаю, это Рания, – ответил Кенир: – там как раз ее комната.
– О, – Алек ещё помахал снова и ему показалось, что ему ответили. Кенир поспешил взять его под руку, и они отправились дальше.
– Знаешь, – сказал Алек, понизив голос, – из моей комнаты слышно всё, что творится в лаборатории.
– Не сомневаюсь в этом. Она же прямо над твоей головой, – Кенир ласково погладил его по руке: – Должно быть, было нелегко слушать вопли рекаро.
– Это было ужасно! – Он прошел ещё несколько шагов, набираясь храбрости, и прикидывая, насколько можно довериться этому человеку, не зная, друг перед ним или враг:
– Хотелось бы мне так или иначе сбежать отсюда, пока он не сделал нового. Ты не мог бы…
Кенир стиснул руку Алека, и провел большим пальцем по ярко- розовой коже клейма:
– Вот твой удел отныне и навсегда, Алек. Смирись и ты сумеешь избежать многих неприятностей. Так же, как поступаем все мы.
– И вы даже не пытаетесь бежать?
– Я уже говорил тебе не единожды. Илбан хороший хозяин. Он отлично относится к нам, пока мы помним своё место.
Он тоскливо посмотрел на клеймо на своей руке:
– К тому же, не думаю, что мне есть куда бежать.
– Даже если речь идет о том, чтобы вернуться в свой клан?
Илар в молчании сделал несколько шагов, затем сказал очень мягко:
– Я скорее сдохну.
Глава 27. Бледное дитя
НЕСКОЛЬКО ПОСЛЕДУЮЩИХ ДНЕЙ АЛЕК провел в ожидании удобного случая выбраться на свободу. Но Ихакобин постоянно находился в мастерской, к тому же всегда не один. Алек постоянно – днем и ночью – слышал там шаги. Даже лекарства алхимик приносил ему самолично, спускаясь к нему комнату. Оставаясь один, Алек тут же совал палец в рот и вызывал рвоту, но всё напрасно. Всякий раз, когда Ихакобин воспламенял кровь, цвет пламени становился иным.
Его больше не водили гулять и не приглашали на чай, но оставляли наедине со своими мыслями, взволнованного и вымотанного донельзя. Когда наконец его снова потащили в тот подвал, он упирался из последних сил, но, конечно же, безрезультатно.
К счастью, Ихакобин снова дал ему лекарство, от которого он сразу уснул, а когда через несколько дней проснулся – слабый, измученный и совершенно разбитый – рядом находился Кенир, чьей заботе его поручили.
Он поднес к губам Алека чашку. Алек пригубил её, затем забрал чашку и стал пить медленными, осторожными глотками, не желая потерять ни одной драгоценной капли. Ему было видно, как Ахмол помогает Ихакобину откапывать нового рекаро, как они укладывают его на кусок ткани. И оно лежит там, свернувшись калачиком, беспомощное, похожее на новорожденного младенца. Волосы и кожа просвечивали белизной сквозь грязь точно так же, как и в прошлый раз, но новое существо оказалось крупнее. И точно так же как и в прошлый раз, у него не было крыльев. Алек почти сожалел, что это так: ему было даже интересно, должны ли они были быть такими, как у птиц, покрытыми перьями, или же просто кожистыми, как у летучей мыши и крошечных драконов, которых он видел в Ауренене.
Ихакобин отдал короткий приказ и Ахмол принес ему чашу с серебряным настоем. Алхимик осторожно отцепил одну ручку рекаро от его груди и уколол кончик мизерного пальчика. Выступила капля жидкости, ничуть не похожей на кровь. Напротив, она была практически прозрачной, как вода или древесный сок. Алек вспомнил раны прошлого рекаро. Хоть внешне эти существа и казались такими похожими на людей, в них текла не кровь, а какой-то кленовый сок.
Ихакобин выдавил в чашку несколько капель и очень пристально что-то разглядывал. Что бы он там ни увидел, похоже, он был весьма доволен, о чем говорила широкая улыбка, озарившая его лицо. Кенир что-то тихо сказал взволнованным голосом. Алхимик похлопал его по плечу, затем завернул рекаро в тряпицу и понес его к Алеку, все еще остававшемуся в своем углу.
– Ты знаешь, что надо делать, – спокойно сказал Ихакобин, не в силах оторвать взгляда от своего нового творения. Алек протянул руку – на сей раз левую, ибо пальцы правой все были исколоты и покрыты болячками – и позволил алхимику проколоть его и поднести кровоточащий палец к губам рекаро. Подобно слепому котенку, оно сначала потыкалось, затем нашло палец и жадно присосалось к нему.