Вл. И. Немировичу-Данченко. Милый Владимир Иванович!

 

9 августа 1900

Алупка

Милый Владимир Иванович!

Разрешите писать карандашом. Для моего здоровья это имеет огромное значение, и вот почему. Сейчас я сижу на берегу моря на камне, между тем, если я буду писать пером, приходится сидеть дома в душной комнате. Я приехал в Ялту 5 августа пароходом, после двух дней путешествия по бурному морю. 5 августа весь день ходил шальной. В воскресенье на меня нагрянули ялтинские знакомые, а в понедельник я бросился в Алупку, чтоб искать помещение и удрать от знакомых. Во вторник переезжали из Ялты в Алупку (дача Постельниковой). Сегодня наконец начинаю отдыхать. Перед самым отъездом мне удалось получить Ваши письма, за которые очень, очень благодарю Вас и спешу ответить по пунктам.

Дай бог Вам здоровья и сил к предстоящему сезону. Дай бог, чтоб занятия распределились так, чтобы Вам пришлось побольше заниматься художественным делом, более близким Вашему сердцу1.

Итак, с начатием трудного сезона (трудного потому, что в нашем распоряжении большой театр2)! Боюсь, что начало репетиций будет вялое. Для "Снегурочки" не хватает двух Лелей -- Желябужская явится к 10 августа, а Книппер опоздает. Сестра совсем измучена болезнью ребенка и, безусловно, нуждается в отдыхе (говорю это несмотря на то, что к своим я гораздо строже, чем к чужим). В довершение всего -- Самарова3. Перед самым отъездом она поймала меня в Ессентуках и заявила, что ее доктор не выпускает ее до тех пор, пока она не возьмет известное количество переходных ванн; только в этом случае он ручается за ее здоровье, в противном же случае он пророчит ей зиму еще худшую, чем та, которую она только что пережила. Я не мог проверить слов доктора и пожалел только, что она своевременно не списалась с конторой. Не знаю, что она написала Вам. Боясь, что Вы подумаете, что я вмешался не в свое дело и дал ей какое-нибудь разрешение, пишу, что я ей ответил: "Вы спрашиваете меня: буду лично я в претензии за опоздание? -- Нет, если дублерша будет на месте и ход репетиций не задержится. Согласен и с тем, что для дела лучше, если Вы пропустите несколько дней теперь и будете здоровы весь год. Жалею, что доктор не предвидел ранее замедления в лечении и не дал Вам возможности своевременно снестись с конторой. Телеграфируйте скорее в Москву, так как разрешать отпуск я не имею права". Вот мой ответ Самаровой.

Относительно Симова и его отпуска: Вам и книги в руки. Меня же смущают два обстоятельства: а) Симов действительно устал и работал это время добросовестно, б) у Симова больна жена, и желательно дать ему свободу, чтоб он не почувствовал себя в кабале и не махнул на нас рукой.

4-й акт "Штокмана" у Калужского. Москвин не уйдет!.. За это лето мы сблизились с ним, и после его гастролей в Таганроге я почувствовал, что он боится провинции. Мейерхольд под сомнением.

Пишу под большим секретом. Вчера выжал от Чехова: он завтра уезжает в Гурзуф, писать, и через неделю собирается приехать в Алупку читать написанное. Он надеется к 1 сентября сдать пьесу, хотя оговаривается: если окажется удачной, если быстро выльется и проч. Он пишет пьесу из военного быта с 4-мя молодыми женскими ролями и до 12-ти мужских4. Знаю, что Мейерхольду, Книппер, Желябужской, Вишневскому, Калужскому будут хорошие роли. Повторяю, все это пока под большим секретом, я обещал. Вам же необходимо это знать. Думаю, что с началом сезона легче будет отпустить Вас, чем до его открытия. Надо подумать и дать возможность отдохнуть и кончить пьесу5.

Давать ли на нашу сцену доступ только образцовым произведениям? Конечно, да, пока эти произведения не иссякнут. Отчего не поставить пьесу Федорова, но только не у нас, а в театре Парадиза или в Охотничьем6. Относительно Вашей пьесы ничего не пишу, потому что ничего не знаю. Молю бога, чтобы Вам удалась хорошая пьеса в том направлении и с тем пониманием, кот. Вы высказывали не раз за время существования нашего театра.

Спешу перейти к самому главному, то есть к планировке "Мертвых"7. Вы просите переменить план декораций "Мертвых"? Да, конечно, меняйте, раз что план интересен и вся постановка ведется в правильном направлении, то есть не от условностей, а от жизни. Я не считаю свои планировки непогрешимыми, тем более в "Мертвых", о которых я, в сущности, мало думал. Кстати, отвлекусь -- Флеров (он в Ялте) и Чехов заинтересованы пьесой.

Окончив "Штокмана", я сказал себе: "Владимир Иванович занят своей пьесой, надо ему дать покой; к самому спешному времени, когда необходимо будет начать репетиции "Мертвых", мы можем очутиться без составленной планировки". Ввиду этих соображений я начал первый акт, и теперь он дописан. Что с ним делать? Вышлю его Вам, и поступайте как хотите. Никакого самолюбия не может быть. Ему нет места в нашем театре. Если планировка не годится -- отложите ее, но не рвите, так как я собираю свои работы, они нужны мне для моих режиссерских записок, которые я пишу 8. Прежде всего констатирую, что присланный Вами план меня очень порадовал. Он сделан с хорошей фантазией, но в нем есть некоторые непрактичности. Разрешите мне их коснуться.

1) Прежде всего мало показано горизонта -- у Вас свободно на авансцене и узко сзади, сцена будет казаться душной, без воздуха. Вспомните бульвар из "Сердце не камень", там взята такая же точка зрения, так же мало открыт горизонт -- и на сцене душно, сдавленно.

2) Мало мест для групп. Я вижу только два, а именно: балкон, и стол, и стул -- No 8 и 9. Это самый главный недостаток. Балкон В и группы у фонтана (NoNo 11, 10, 12) пропадут, если не поставить весь дом более углом к публике, но в этом случае балкон Б пропадет и горизонт еще сузится. Не скосить ли угол Д (я начертил пунктиром на Вашем плане).

3) Ели не выйдут, не лучше ли заменить их стволами сосен или (это, конечно, не то настроение) кадками с пальмами?

4) Не потребует ли висячий балкон большой механики? Если удастся, очень хорошо. Под балконом я сделал бы в каменном фундаменте ниши (есть у меня такие норвежские мотивы), в них ползучие растения и лавочки или тумбы с вазой. На фоне зелени к тумбе можно случайно поставить Ирен в белом. Это напомнит, как она позировала, и даст Савицкой случай показать свою античную позу.

5) Сцена Рубека и Майи так длинна и лишена действия, что необходимо наполнить ее и объяснить, почему они сидят так долго. Я сделал в своей планировке продолжительный завтрак.

6) Балкон В мне очень нравится, но характерен ли он для норвежской деревянной стройки?

7) Чахоточный мне нравится. Нравится толстый господин с лысиной, но я бы не сводил их вместе, чтобы не вышел грубый контраст: худой и толстый.

8) Маркизы {Маркиза -- навес из материи, защищающий от солнца.-- Ред.} дают настроение солнца, это хорошо.

9) Восстаю против кельнеров. Лучше горничные. В Финляндии, в маленьких местечках Швейцарии эти горничные в национальных костюмах дают хорошее "настроение". Кельнеры -- слишком трактирны, ресторанны. У меня набрались хорошие мотивы национальных норвежских костюмов.

10) Птичка -- хорошо. Ворон тоже, но невыполним. До сих пор не нашел такого пищика.

11) Это очень хорошо -- сделать группу из худосочных девиц и кавалеров, но опять этого можно достигнуть только контрастами, а то может случиться, что все будут безличны, и толпы-то и не будет. Не выйдет, думается мне, скука, если не будет 2-х, 3-х пятен веселых. С таким расчетом я делал свою толпу и впустил: французов (шумных) -- велосипедистов, быстро въезжающих на велосипедах, дающих тревожные велосипедные звонки.

12) Очень настаиваю на table d'hôte. Характерны для курорта: ленивый стук посуды накрывающегося стола, звонки в разных местах сцены (звук густой), сборы больных к столу и потом их говор, тихий, скучный, за столом. Далее, они лениво расходятся, и снова тишина. Настаиваю и на проходящем вдали пароходе близко у берега. Видны только двигающиеся верхушки мачт и дым из трубы. Хорошо вдали представить шум шаров при игре в крокет. Возгласы при игре в лаун-теннис.

13) Что придумать для оживления авансцены: бильбоке, фонари на столбах, которыми по вечерам освещается парк, гамак. Разных английских фасонов кресла (с ручками, на которые кладут ноги). Колодец, обложенный камнем. Pas de gêant {гигантские шаги (франц.).}, телефонный столб, сход вниз (люк) на авансцене и перила, большой зонт -- грибом, на палке, вокруг палки круглая скамья.

 

 

Крокет и забытые молотки и шары. Сетки лаун-тенниса. Курганчик -- горкой, вход к нему, и на возвышении лавочки. Обелиск с подножием, на которое садятся. На камне выгравирован год постройки гостиницы. Кишка на колесиках для поливки растений, бочка, куда копится вода для поливки. Бочка наполовину врыта в землю. Палатка из холста, раскинутая среди сада для тени. Столики ресторанные со скатертями и проч. и проч. Дай бог успеха. Даю полную carte blanche {свобода действий (франц.).}, а то говорят, что я не позволяю режиссерам развернуться.

Роль Магды больше всех подходит к Нюше и по фигуре и по темпераменту, но как-то она будет читать стихи? Полезно было бы поиграть и Роксановой, но у нее выйдет вторая Раутенделейн9. Нюша жаждет дублировать Купаву, но очень рекомендую дать Купаву и Григорьевой 2-й10.

Ломоносов -- Мизгирь, что ж, как дублер сойдет, а то жидковат. Я, для выручки оклада Ломоносова, должен подготовить Иоганна и показать на утверждение.

У Фейгина есть две интересные пьесы, которые он переводит для нас.

Сейчас получил два Ваших письма и отвечаю на них. Не узнаю Вашего почерка. Должно быть, Вы сильно устали. Искренно сочувствую. Из письма Вашего уж я почуял дух сезона. Да... начало печально, и приходится подтягивать. Григорьев... ой, ой, это большой скандал, я бы попросил его оставить театр. От меня передайте ему, что, если он окажется виноватым в неумении держать себя в публичном месте, он для меня больше не существует.

Чуется мне, что Грибунин скорее и легче всех уйдет из нашего театра. По-моему, он ненадежен.

Согласен, что нужно одновременно готовить и "Мертвых" и "Штокмана". Ходит слух, что Баратов очень болен. Кто же Гофстад? По-моему, Мейерхольд. Мог бы Качалов, но он сильно занят, и Кошеверов (не интересен). Мы его рисуем весьма приличным, светским человеком, с прекрасной внешностью и гнилой душонкой11.

Чувствую, что Вы сильно въехали в "Мертвых", дай бог. Вы, судя по письму, ждете от меня ответа относительно перемены декорации 1-го акта, но ведь в первом письме Вы писали: если я ничего не имею против -- молчать, если протестую, то телеграфировать.

Относительно детей -- ничего также не имею, но дети-то у нас в театре уж очень нехудожественны, да и слишком в них мало детского.

Гречанинов12 писал, что вернется к 12 августа. Я купил для него на Кавказе лиру, рыло (струнная волынка). Ее доставят к 1 сентября.

 

У Васильева13 есть условие, над которым я долго сидел и много обдумывал. Может быть, напутал, и оно не годится? Если так, то, значит, я совсем не способен на эти вещи, так как, повторяю, я очень старался. Велел разыскать Калинникова 14 в Ялте и передать ему мое письмо о скорейшем выезде.

Маруся сильно рекомендует освободить от репетиций М. П. Григорьеву и Норову, иначе вышивки, по ее словам, не будут готовы своевременно.

Маруся просит также не заставлять ее репетировать генеральные ежедневно. Она надорвется сразу и испортит сезон. Нельзя ли чередовать с Мунт? Разве сезон начинается 15-го? Я думал -- 20-го.

Надеюсь увидаться с Екатериной Николаевной, когда проеду из Алупки в Ялту. Мой адрес: Алупка, дача Постельниковой. Надеюсь быть в Москве 28. 29 августа (день) -- у меня освящение новой фабрики и 30 (день) -- общее собрание в Товариществе. "Мертвых" я оканчиваю на первом акте, высылаю его и принимаюсь долбить Штокмана.

Относительно Щербаковой я кругом виноват. Страшно извиняюсь. Оправдание мое в том, что я ничего не обещал Щербаковой,-- увлекся же ею потому, что она хорошенькая, светская и хорошо поет. Вот, думаю, даровая хористка для "Снегурочки". А хористки дороги... Еще раз извиняюсь, я кругом виноват, а Вы совершенно правы. Но вот вопрос, над которым подумайте. Наша задача облагораживать звание артиста. Как доставить доступ светским барышням, которые очень желательны на нашей сцене. Ведь, откровенно говоря, им, воспитанным дома французскими гувернантками и образованным, им школа нужна лишь наполовину, и они не пойдут туда. Между тем это элемент очень для нас нужный и желательный.

Теперь я ответил по всем пунктам.

Жена кланяется Вам. Я мысленно целую.

Ваш К. Алексеев

Как можно поставить по новому способу "Мертвые души"!!! -- прелесть.

 

О. Т. Перевощиковой

 

Первая половина августа 1900

Алупка

Добрейшая Ольга Тимофеевна!

Наконец я с семьей, вдали от телефонов, всяких дел, сижу в Алупке, на высоком балконе, среди неба и земли. Впереди, распластавшись по земле, спит грозное море, за спиной, точно вековой сторож, навострив на самой макушке свои уши, стройно возвышается Ай-Петри. Ночь идет на нас из-за моря, а за горами борются с ней последние лучи промелькнувшего дня.

Мы среди настоящей природы, а Вы знаете, как трудно ее найти в 20-м веке, когда цивилизация испортила все углы прекрасного мира. Среди такой обстановки воскресают лучшие душевные чувства, вот почему я и начинаю свое письмо столь витиевато. Не даром дались нам эти несколько недель отдыха. Надо было проработать 10 месяцев, протомиться в Ессентуках, пережить двое суток отчаянной бури на море... Эти дни были мучительны не столько для меня, сколько для Маруси. Она, бедненькая, изволновалась. На море буря не так страшна, как смотря на нее с берега. На этот раз все время ветер дул попутный, и это значительно уменьшало качку, несмотря на величину рассвирепевших волн. После ужасной, бессонной ночи, которую я провел в вагоне по пути из Ессентуков в Новороссийск, я с восторгом ступил на пароход за 6 часов до момента его отправления. Выкупавшись в море, переодевшись, я выспался великолепно и вышел на палубу к моменту отхода парохода, когда загудел первый свисток. Море, окрашенное красноватыми лучами заходящего солнца, едва заметно дышало.

Перспектива лунной ночи еще больше манила меня в путь, а свидание с Марусей и детьми, по которым я сильно соскучился, усугубляло мое желание плыть скорее. Но, увы!.. вместе с паром, вырвавшимся из трубы при третьем свистке, сорвался с гор целый ураган, пронесся над нами и со свистом ринулся в море. Это был знаменитый новороссийский ветер: nord-ost. Сила его неописуема. Даже спящая громада вод разом встрепенулась от него, озлилась [от] неожиданного пробуждения и с ревом запенилась. Мы двое суток не переставая ныряли по грозной стихии, которая не давала уснуть. Луна осветила свинцовые ряды волн, на душе было жутко и страшно.

Все эти два дня бедная Маруся бегала к морю, страдая за меня при каждой разбивающейся о камни берега волне. Она отслужила молебен, и ей показалось, что волнение стихло. К этому времени мне удалось пробраться на сушу в Феодосии, и я послал ей успокоительную телеграмму. Все это провидение приготовило, очевидно, для того, чтобы наша встреча вышла еще любовнее, нежнее и поэтичнее. Сойдя на берег, мы поторопились уехать от людей из Ялты, в природу, и чувствуем себя теперь Винницием и Лией в финале романа "Quo vadis"1. Встаем рано, в 8--81/2 часов и ложимся в 11 --111/2... Каково!.. По утрам, полуодетые, вдыхаем морской утренний воздух и пьем кофе. Я ухожу купаться и возвращаюсь к завтраку, простому, но вкусному. После завтрака -- прогулка с детьми к морю, потом Маруся уходит брать ванну с детьми (не каждый день). По возвращении ложимся спать, потом обед, писание писем (как теперь), небольшая прогулка после обеда, укладывание детей, чтение Горького и, наконец, сон.

Вот наша семейная идиллия. Последние два дня она была нарушена легким нездоровьем Киры (конечно, желудок), которое, слава богу, теперь поправилось. Немного осталось нам времени блаженствовать здесь, так как 29-го надо быть в Москве на освящении новой фабрики и общем собрании в конторе. С большим сожалением думаем о том, что Вы терзаетесь в Москве, измученная тяжелым характером больной бабушки...

Дай бог Вам силы и здоровья, чтобы перенести посланное испытание.

Крепко целую Вас и бабашу вместе с Марусей и детишками. До скорого свидания.

Любящий и уважающий вас

Костя

 

Е. В. Алексеевой

18 августа 1900

Алупка

Милая, дорогая моя мученица, мамочка!

Твое письмо всех нас ужасно огорчило и повергло в отчаяние и страх за тебя. Не-ет,-- так нельзя. На этот раз я перестаю быть фаталистом и говорю: если судьба бьет без остановки, надо уклоняться от ее ударов. Будь же благоразумна и на этот раз почерствее сердцем. Будь просто эгоисткой, так как с одного вола не дерут двух шкур. Ты всю жизнь возилась с больными детьми, т. е. с нами, внуки уже тебя не касаются...

Если мы все, 8 человек, народим по восьми детей, то тебе под старость придется волноваться и ухаживать за 64 человеками. Не слишком ли много для твоего изнуренного сердца? Маня вернулась, и предоставь ей выполнять свой материнский долг. Бог даст, все обойдется благополучно. Ты же постарайся хоть немного отдохнуть с Нюшиными детьми, ведь они теперь здоровы. Не придумывай и не ищи новых ужасов и болезней. Не придумывай ужасов и с Нюшей, разве ты ее не знаешь? Когда она зарывается в детскую с больными детьми, она всегда доходит до острого состояния. Придет сезон, отвлечет ее мысль в другую сторону, и все пройдет... Одно только не пройдет бесследно для нас всех -- это твое нездоровье. Мне оно подкосит все силы... Знай наверное, что я не выдержу. До окончания сезона театр не выпустит меня из своих клещей... Нет, избави бог, я ужасаюсь от одной мысли. Будь же хоть ради меня и Маруси благоразумнее. Нюша скоро вернется к детям. Ничто не мешает тебе куда-нибудь проехаться, хоть с Любой, хотя бы в Крым, мы подыщем тебе здесь помещение. Телеграфируй только скорее. Или к Зине? Мне бы, право, казалось, что тебе необходимо хоть на короткое время переменить атмосферу. Иначе нервы не успокоятся. Право, подумай, поговори об этом с Володей. На будущее же надо создать правило: ты для внуков не существуешь. Они должны тебя только радовать, но ни в каком случае не огорчать. Если кто заболеет,-- не подпускать тебя за версту. Первое время тебе покажется это обидным, а потом ничего -- привыкнешь. Навещает ли тебя Гетье или кто другой по его рекомендации? Если нет, я, ей-богу, буду ужасно обижен и рассержен. В такие минуты необходим постоянный надзор за твоим организмом.

Несколько слов о себе. Мы недовольны Алупкой: много гор, пища средняя, сильный ветер, отдаленность моря -- неуютно. Мы все перехворали животами и насморком; не переезжаем в Ялту, так как не стоит собираться, 24-го выезжаем в Севастополь и 26-го трогаемся в Москву, где будем 28-го.

Маруся, дети тебя целуют. Я крепко обнимаю, как люблю. Целуй кого следует, остальным поклоны.

Твой Костя

Не перечитываю, тороплюсь, прости за описки.

 

А. А. Санину

20 августа 1900

Алупка

Дорогой Александр Акимович!

Большое спасибо за Ваше письмо, не могу ответить Вам таким же длинным посланием, так как не совсем еще здоров. Я простудился и два дня сидел дома; Кира, Игорь тоже прихворнули; жена разнервилась; погода испортилась; словом, все гонит меня скорее в Москву. Представьте, меня Ваше письмо скорее порадовало, чем огорчило1. Боюсь только одного, что Вы опять не соразмеряете Ваши силы, а это, право же, неблагоразумно. Или резко пессимистическая нотка, или ярко оптимистическая всегда звучит в Ваших словах. На этот раз первая звучит сильнее. Но, право же, все не так уж плохо... Меня, например, очень радует и утешает, что декоративная часть пошла вперед. Это большой плюс в деле. Впрочем, пойдемте по пунктам, быть может, я Вас утешу.

1) Подзор делается, Морозов оживлен и работает -- очень хорошо 2.

2) Симов работает и талантливо и усердно -- это чудо!

3) Фонари выписаны3; прекрасно, если они будут действовать, нет -- это будет большое горе, к которому надо приготовиться на всякий случай и сообразить кое-что.

4) Обуви нет -- это жаль, может быть, придет один образец4. Во всяком случае, попросите М. П. Григорьеву или кого-нибудь по ее поручению пробраться в Румянцевский музей и посмотреть племя (забыл какое. Зыряне?). Спросите у Морозова. Взять выкройку обуви.

5) Гельцер работает. 1-й акт "Штокмана" готов. Все это только хорошо 5.

6) Администрация сцены налаживается. Вы добились, чего мечтали; поделки хороши6. Пролог -- фурор; "обстановка задавит текст" -- это выдумки Преображенского. Кто полчаса будет думать о сценических эффектах, тот, значит, хороший техник или машинист, но плохой зритель7. Мимо его! "Снегурочка" будет готова и уставлена ко дню переезда в театр!!! Мало того, все трудности будут оборудованы. Все это ряд чудес!.. Ура! Но не забывайте, Вальц8 хорошо метет, как новая метла, только вначале, а потом... Хорошо бы обратить внимание на его помощника. Он очень талантливый человек, и в будущем нам придется вести дело. Кстати, я заказал ему макет театра для постановки у кассы, при продаже билетов. Если макет хорош и готов, пусть его раскрасят художники, поговорите при случае с Симовым или Морозовым.

7) Геннерт все тот же. Да разве эти люди меняются? Добрались до Геннерта-декоратора; подождите, доберемся и до бутафора, если он не исправится. Это минус!

8) Вишневский -- это тоже большой минус, но теперь он не страшен 9.

9) Костюм Лешего пусть ведает и придумывает Борис10. Он понимает, что нужно сделать. Костюм Снегурочки и, вероятно, Весны привезу (материи).

NB. Скажите Геннерту, что бурдюков для вина достать я не мог, пусть делает.

Скажите Гречанинову, что у нас собрана коллекция инструментов народных (у Григорьева). 1 сентября ему доставят лиру (или рыло), т. е. струнную волынку. Настоящая волынка у Григорьевой.

10) Вот что Вы недовольны репетициями -- вот это скверно. Что артисты не явились вовремя, это непростительно. Они все падают в моих глазах на одну ступень ниже. С этим надо бороться отчаянно. Это большой, большой минус. Это любительский минус!!!

11) Бирючи11 -- все люди с голосами, хотя бы плотники, электротехники, соловьевцы, актеры-солисты -- все равно. Хор не трогайте, а то он задержит. Борис и Бурджалов срепетировали тогда. Это приблизительно то, что нужно. Тут очень важны деревянные колокола. Спросите Вишневского -- готовы ли они? Ему в этом деле обещался помочь наш переписчик нот (секретарь Консерватории). Это очень важный вопрос!!!

12) Калинников выслан.

13) Рад, что Григорьева ушла 12. Узнал из верных источников, что у нее дьявольский характер.

14) Электротехник в "Снегурочке" при фонарях -- вещь очень важная. Буду писать или говорить с Морозовым.

15) Если Судьбинин не сладит с Грозным, я убит 13. Штокмана, Генриха и Грозного не выдержит моя глотка.

16) На Михайловского почему-то надеюсь. А есть ли у него талант?

Отвечаю на Ваши сомнения.

В Прологе -- прибавляйте народу, глядя по декорации и сообщив об этом Григорьевой для костюмов. Я ведь всегда ошибаюсь в количестве народа. Ошибся и теперь. Я назначил так мало потому, что сцена уж очень загромождена. Думаю, что двух лешенёнков достаточно, так как они будут очень объемисты и много закроют.

1 действие -- два бирюча-ассистента (кажется, им заказаны костюмы) -- это эффектнее. У них курьезные костюмы. Если же это будет чересчур официально для деревни, похерьте их. Нищие, слепые -- непременно соловьевцы, и очень опытные.

2 акт -- о бирючах писал. Мало двух отроков? едва ли, а то они так будут шнырять по сцене, что убьют весь монолог Берендея. В 3 и 4 актах еще можно больше, но имейте в виду, что этих прекрасных отроков будут изображать Самполинский и К0. Не лучше ли их убрать подальше от сказочной фантазии и поэзии.

3 акт. Я просматривал черновой макет Симова. Больших перемен нет. Репетируйте как было, а там -- придумаем. Нужны 12 жаровцев14 для носилок. Ладно, предупредите Григорьеву. Хотя, если можете управиться с соловьевцами, тем лучше, а то для одного момента шить костюмы (12?..) -- жаль Морозова15. Волынщик и музыканты (сколько -- это зависит от Гречанинова) -- это те же берендеи-соловьевцы.

Оставаться дольше не могу, так как меня очень ждут на фабрику и в контору.

Морозов ретив, дай бог ему здоровья, а богу хвала за такого деятеля.

Не сердитесь, но я (может быть, хорошо так говорить издали) по Вашему письму делаю заключение, что третью сложную пьесу (стоящую двух прежних, вместе взятых) мы ставим сравнительно успешно и кое в чем сделали большие успехи, а кое в чем еще мало двинулись вперед.

Не совсем я только догадываюсь, о чем Вы начали речь в письме и тотчас умолчали, говоря, что этот вопрос не вызывал во мне сочувствия... Есть ли это вопрос о генеральстве Владимира Ивановича или о том, что я далеко стою от артистов? Не знаю. Поговорим при свидании. Вероятно, артисты некоторые ропщут, так как они мало играют. Это очень неприятно, но неизбежно, к сожалению, пока не случится двух вещей: а) пока не признают необходимость синематографа16; б) пока наши режиссеры Калужский и Шенберг не возьмут на себя некоторую инициативу и под шумок не представят нам интересную и разнообразную для постановки пьесу для тех актеров, которые сидят без дела; рассчитывать на меня в этом случае безбожно, так как я отдаю больше сил и нервов, чем мне отпущено природой.

Будьте здоровы, энергичны и берегите себя.

Ваш К. Алексеев

Поклон всем артистам и в особенности Василию Васильевичу, Бурджалову, Артему, Александрову, Григорьевой, Самаровой, Желябужской, Савицкой и другим нашим верным друзьям.

К. Алексеев

 

С. В. Флерову

 

1 сентября 1900

Ялта

Многоуважаемый Сергей Васильевич!

В первый раз слышу о глазной больнице Алексеевых. Учредители этого доброго дела мне не знакомы, тем не менее попытаюсь исполнить Вашу просьбу. Однако Вы поймете, что в этом деле немаловажную роль будет играть случай и что исполнить это поручение надо так, чтоб не поставить Вас в неловкое положение. Все это дело может мне и не удаться, а потому не очень на меня полагайтесь...

Получили ли Вы мое письмо, посланное из Алупки в Ялту? В нем я сообщал свой адрес и просил Вас навестить нас в нашем добровольном заточении. Не выдержав алупкинской жизни, мы вернулись в Ялту, где я напрасно Вас разыскивал; Вы уже были в Москве.

По возвращении в Ялту я получил от Екатерины Николаевны 5 статей Ваших о театре. Насколько мне известно, Вера Сергеевна хлопотала, собирая эти статьи; большое, сердечное ей спасибо. Низко кланяюсь Вам за высказанную правду, за смелые и чрезвычайно талантливые статьи. Я искренно болею душой за Ермолову, Федотову, Ленского, Макшеева, Садовскую, Никулину и немногих других, наших славных артистов, которые по воле и самодурству офицеров-чиновников принуждены читать такую правду1. Но что же делать, иначе поступить нельзя. Пусть эта статья будет и нам предостережением. Пусть неожиданный успех нашего театра не кружит нам голову. Да избавит нас бог от генералов и чиновников, первых врагов искусства. Еще раз большое Вам спасибо за правду и предостережение.

Мой низкий поклон Вашей уважаемой супруге и дочерям. Жена шлет Вам свой привет.

Искренно уважающий Вас

К. Алексеев

1 сент. 900

 

С. И. Мамонтову

27 сентября 1900

Москва

Многоуважаемый Савва Иванович!

Сейчас собирался ехать к Вам, но неотложное дело по театру изменяет мой план.

У меня к Вам просьба. Вами интересуется очень Горький (писатель), который будет у меня завтра обедать.

Не соберетесь ли и Вы?

Очень обрадуете меня и жену. Если да, то ждем Вас около 4--4 1/2 час., так как в 7 час. мы, всей компанией, отправляемся в наш театр смотреть "Грозного". Может быть, и Вы присоединитесь к нам1.

Простите, что не заехал сам. Право, очень занят.

Итак, бог даст, до завтра (в четверг), около 4-х часов.

С почтением --

глубоко уважающий Вас

К. Алексеев

Среда

 

В. И. Качалову

 

9 октября 1900

Москва

Многоуважаемый Василий Иванович!

Сегодняшняя критика Васильева мне совершенно непонятна. Я не могу согласиться с таким толкованием Берендея.

Все то, что он осуждает, относится ко мне, а не к Вам. При свидании я сообщу ему это1.

Повторяю, что задуманный нами образ Вы передаете очень хорошо (если не свели его на общий тон).

Пусть же эта статья не пошатнет в Вас веру в себя.

Мой низкий поклон Вашей супруге.

Уважающий Вас К. Алексеев

 

Е. Лазареву

15 октября 1900

Москва

Милостивый государь!

Я получил Ваше симпатичное письмо, которое растрогало меня той заботливостью, с которой Вы относитесь к нашему театру.

Письма, подобные Вашему, это лучшая для нас награда за большие труды, и я берегу их для того, чтобы перечитывать их в тяжелые минуты.

Большое Вам спасибо за хорошие слова относительно "Чайки", спасибо и за указания тех неудобств, которые разрушают работу актеров.

Быть может, Вы заметили, что одно из них уже устранено -- прислуге строжайше запрещено отворять двери во время спектакля (не в первый и, увы, не в последний раз).

Эта прислуга зависит не от нас, а от нашего эксплуататора Щукина, который высасывает у нас немало крови.

Отдано распоряжение, и сделаны пробки по Вашему совету для уничтожения скрипа стульев. Боюсь, что не удастся уничтожить его, так как мудрено из грязного сарая сделать приличный дом. Как мы ни стараемся наводить порядок, но нам не удается это сделать, так как из всех щелей выползают крысы. Перед поднятием занавеса в "Чайке" я видел ту дыру, о которой Вы писали. Ее заставили наскоро заклеить газетой, но, конечно, это мало помогло, так как декорации, подмокшие в дырявых сараях (при театре все сараи дырявые), требуют ежедневно ремонта. Приходится терпеть и болеть душой за все беспорядки, которые уносят столько сил. Еще раз большое спасибо.

С совершенным почтением

К. Алексеев (Станиславский)

15 октября 1900.

 

С. В. Флерову

 

15 октября 1900 Москва

Многоуважаемый Сергей Васильевич!

Я испытываю очень большое желание: посидеть с Вами в Вашей уютной столовой и поговорить о (блаженной памяти) "Снегурочке".

Единственное утешение после смерти близкого человека -- говорить о нем с хорошими людьми, симпатично относившимися к покойному.

"Снегурочка" растаяла в тот момент, когда

Лишь только мы маленько разгулялись,

Она... вся -- прикончилась 1.

Мы потеряли всякую надежду оживить ее, и наша молодежь в полнейшем унынии. Одно средство оживить их -- это скорее ставить новую пьесу. Если она будет иметь успех, мы спасены, нет -- дело будет очень и очень плохо, почти безнадежно.

Судите из этого, насколько я занят и нервен.

Надо спасать дело, а я сам измучен до последней степени. Мне нужно и играть огромнейшую роль (Штокмана), и режиссировать, и вести часть текущего репертуара. Вот почему я так долго не был у Вас.

Спасибо Вам большое за Ваши талантливые и обстоятельные статьи. Только они поддержали во мне энергию2.

Как только сыграю Штокмана и отдохну после него несколько дней, поспешу побывать у Вас, а пока прошу Вас передать мое почтение Вашей уважаемой супруге и дочерям.

Жена просит Вам кланяться.

Искренно уважающий и преданный

К. Алексеев

15 октября 1900

 

С. В. Флерову

 

Понедельник

Ноябрь 1900

Москва

Глубокоуважаемый Сергей Васильевич!

Не найдя Вашей статьи в сегодняшнем номере "Московских ведомостей", я заволновался, уж не больны ли Вы. Решил, во что бы то ни стало, после генеральной репетиции зайти на секунду к Вам.

Увы, репетиция, начавшаяся в половине второго дня, окончилась в 11 вечера. Мои ноги подкашивались, голова не работала... Я поехал домой. Отлежавшись, встал, чтоб написать Вам эту записку и при первой возможности отослать ее к Вам и справиться о Вашем здоровье.

Завтра и послезавтра едва ли попаду к Вам, так как по утрам репетиции, разные разговоры с Чеховым ввиду его отъезда, а по вечерам играю. Не браните меня, что ни я, ни жена не были у Вас все это время.

Даю Вам честное слово, что каждый день собирался зайти к Вам и отвести душу. Но судьба сговорилась против меня.

Я играл 4 раза в неделю Штокмана, постоянные замены и болезни актеров, в конторе справляли юбилей одного из директоров, на фабрике разъехались директора и, в довершение всего, в училище, где я состою попечителем, совершена кража и две учительницы подрались. Дома, начиная с жены и детей, кончая прислугой,-- все больны и лежали в кроватях. Наконец, в театре -- "Мертвые" воскресают и никак не могут окончательно воскреснуть для публики.

Не сердитесь, забегу при первой возможности. Жена шлет свой поклон и будет у Вас, когда сыграет два ближайших спектакля. Мой низкий поклон Вашей уважаемой супруге и дочерям.

Глубоко уважающий Вас

К. Алексеев

 

Л. В. Средину

 

9 Дек. 1900

9 декабря 1900

Москва

Многоуважаемый Леонид Валентинович!

Получил письмо от Зины1, в котором она пишет об ужасном положении Калинникова2. Наш театр решился устроить, по заграничному примеру, частным образом, утренник, выпустив 100 билетов (только) по 10 р., итого -- набрать 1000 р. Конечно, явится больше желающих, и тогда сумма возрастет. Если мы объявим большее количество билетов, то нас заставят брать разрешение и официально продавать билеты. Это вызовет, с одной стороны, разные расходы, с другой же, лишит Шаляпина, Собинова и других артистов казенной сцены [возможности] принять участие в концерте.

Однако теперь, до постановки новой пьесы (кстати сказать -- чудной, самой удачной) Чехова, решительно нет возможности устроить названный концерт, и потому мы откладываем его на месяц, пока же, в счет будущих доходов, посылаем на Ваше имя 175 р. (полученные за билеты вперед). Когда продадим еще, вышлем.

Таким образом, на это время Калинников будет обеспечен.

Объясните ему, чтоб он не обиделся и не подумал, что деньги собраны по подписке или другим путем. Посыла[емые] деньги будут вычтены из сбора за концерт, это, так сказать, лишь аванс. Я думаю, это его не оскорбит.

Как Вы себя чувствуете?

У нас работа кипит. Все замучены, половина труппы хворает. Низкий поклон Вашей супруге и детям как от меня, так и от жены и детей.

Поклон всем ялтинским друзьям

от уважающего Вас и преданного

К. Алексеева

Перевод или денежный пакет в 175 [руб.] будет выслан из конторы золотоканительной фабрики (вероятно, послезавтра, в понедельник).

 

А. П. Чехову

 

Декабрь (между 15-м и 23-м) 1900

Москва

Глубокоуважаемый Антон Павлович!

Княгиня Софья Андреевна Толстая1, поощряемая мужем, устраивает благотворительный концерт, в котором просит меня прочесть только что написанную Л. Н. Толстым повесть "Кто прав?" Не допуская в этом концерте чтения произведений современных авторов, кроме Ваших, княгиня, конечно, мечтает о сценах из "Трех сестер".

Покаюсь, я оробел в присутствии Льва Николаевича и не решился отказать ей в этой просьбе2. Я сказал только, что не имею права, без Вашего разрешения, допустить чтение отрывков еще не исполненной на сцене пьесы.

Теперь вся надежда на Вас: не разрешайте!.. Или дайте что-нибудь вместо "Трех сестер". Ваша пьеса, в которую я с каждой репетицией все больше и больше влюбляюсь, до того цельна, что я бы не мог выбрать отдельной сцены для чтения на концертных подмостках в Благородном собрании. Представьте себе простые, жизненные разговоры двух, трех чтецов, одетых во фраки, среди громадной залы и перед декольтированной, светской публикой. Первое впечатление от пьесы при такой обстановке будет невыгодно, и, конечно, такого чтения допускать нельзя, пока пьеса не оценена публикой и печатью. Итак, ради бога, не разрешайте и найдите какой-нибудь другой выход. Меня же простите за то, что я поступил так неловко... Оробел! Графиня ждет скорого ответа или даже телеграммы.

23-го декабря у нас состоится генеральная, очень черновая репетиция первых двух актов. Кажется, бог даст, пьеса пойдет недурно. Думаю, что будут хороши: Лужский, Вишневский, Артем, Грибунин, Москвин, жена, Мария Федоровна. Савицкая еще не отучилась от нытья. Ольга Леонардовна нашла прекрасный тон. Если займется им, будет играть прекрасно, если будет надеяться на вдохновение -- ? Мейерхольд еще не нашел настоящего тона и работает усиленно. Безусловно не подходят Громов и Судьбинин (даже как дублер). Шенберг юлит и понял, что он просмотрел клад, так как роль Соленого -- это действительно клад для актера. Вероятно, он будет играть его. Дублером же, вместо Судьбинина, разрешите попробовать Качалова3. Он будет приятен и благороден, Судьбинин же не годится даже в денщики к Вершинину.

Актеры пьесой увлеклись, так как только теперь, придя на сцену, поняли ее. Сегодня получили 3-й акт, и я приступаю к планировке. С нетерпением ждем 4-го акта. Не теряю надежды, что пьеса пойдет около 15 января, если не задержат инфлюэнцы, которые тормозят нам дело ужасно.

Декорация 1-го акта готова и, по-моему, удалась. На днях Симов кончает и 4-й акт; кажется, будет удачно. О Вас знаем только, что Вы в Ницце и, слава богу, здоровы. Скучаете Вы или нет -- неизвестно. Мы часто вспоминаем о Вас и удивляемся Вашей чуткости и знанию сцены (той новой сцены, о которой мы мечтаем).

Когда Наташа заговорила по-французски, Калужский несколько минут валялся по полу от смеха (успокойтесь, жена не шаржирует этого места). При обходе дома, ночью, Наташа тушит огни и ищет жуликов под мебелью -- ничего?

Уважающий, любящий и преданный Вам

К. Алексеев

Поздравляем с наступающим праздником и желаем провести его весело. Будьте здоровы.

 

С. А. Толстой

22 декабря 1900

Москва

Ваше сиятельство!

Ваши поручения я исполнил, а именно:

1) Письмо г. Чехову написано и послано в Ниццу до востребования, так как его адрес еще неизвестен, он ищет себе квартиру на зиму. Как только будет известен его адрес, я пошлю ему телеграмму о том, что письмо ждет востребования на почте.

2) Мария Федоровна Желябужская, конечно, согласна читать на Вашем концерте и, возможно, написала Вам об этом. Она поняла все мои объяснения и не ждет визита с Вашей стороны, отлично понимая, как Вы заняты.

3) Я передал Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко, который заведует конторой театра, свою просьбу о том, чтобы было исходатайствовано разрешение на чтение отрывка "Кто прав?" Он собирался немедленно составить прошение и послать его Вам для подписи. На днях он получил известие о том, что его сестра за границей серьезно больна, и выехал вчера к больной. Сегодня наведу справки, в каком положении находится это дело.

4) Пересмотрел внимательно "Три сестры" и не нашел ни одной сцены, доступной для чтения в концерте. Пьеса написана разговорным языком, обрывчатыми фразами, очень характерными в целом, но не имеющими интереса взятыми в отдельности. Если бы прочесть целый акт -- и тогда публика не получила бы понятия о пьесе. Быть может, у Антона Павловича есть неизданная повесть, которую он мог бы предложить для чтения. Я написал ему и об этом.

Пользуюсь случаем, чтоб просить Вас передать мое глубокое уважение Льву Николаевичу и просить Вас принять уверения в совершенном почтении.

Готовый к услугам и искренно уважающий Вас

К. Алексеев

22 декабря 1900