Алессандро Д'Авения Белая как молоко, красная как кровь
Алессандро Д'Авения Белая как молоко, красная как кровь
Сканирование - Х
«Белая как молоко, красная как кровь»:
РИПОЛ классик; М.; 2011; ISBN 978-5-386-02691-2
Перевод: И. Г. Константинова
Аннотация
Ему всего семнадцать. И он любит её – свою Беатриче. Её – алую как кровь, её – белую как молоко. Он мечтает о том, что они всегда будут вместе. Он хочет подарить ей вечность. Он хочет отнять её у вечности. Но бог, в которого он не верит, решает иначе…
Роман Алессандро Д'Авения – тонкая, полная горечи и надежды, светлая и романтичная история о первой любви.
Алессандро Д'Авения Белая как молоко, красная как кровь
Моим родителям, которые научили меня смотреть на небо, крепко стоя на ногах
Моим ученикам, которые каждый день учат меня возрождаться
Королевский наследник за обедом нечаянно порезал ножом палец, и кровь капнула в тарелку с творогом.
Наследник сказал матери:
– Мама, мне хотелось бы встретить женщину, белую как молоко и красную как кровь.
– Эх, сын мой, если белая, то не красная, а если красная, так не белая. Но поищи, может, и найдёшь.
«Любовь к трём апельсинам». Сборник «Итальянские сказки» под редакцией Итало Кальвино
-
У всякой вещи свой цвет. У каждого чувства тоже. Тишина – белого цвета. Вот его-то и не выношу: у него нет границ. Мы, итальянцы, иногда говорим «провёл белую ночь», значит, бессонную, или же – «выбросил белый флаг», и всем понятно: капитулировал; мы называем белой ситуацию, когда не удаётся привлечь внимания женщины, или же «даём белый лист», то есть предоставляем полную свободу действий – карт-бланш.
Скажу больше: белый цвет – это ничто, такое же ничто, как тишина. Без слов, без музыки жизнь пуста. Пребывать в тишине – то же самое, что находиться в пустоте. Я совершенно не выношу тишины и одиночества, для меня тут нет разницы. Начинает болеть где-то над желудком или в нём самом, так и не разобрался, и боль эта вынуждает меня немедленно оседлать мой «полтинник», мопед, весь помятый уже и без тормозов (когда наконец соберусь отремонтировать его?), и кружить по городу, заглядывая девчонкам в глаза, желая убедиться, что не одинок. Посмотрит на меня кто-нибудь, значит, я жив.
В самом деле, отчего я такой? Не совсем понимаю, что со мной творится. Мне очень плохо, когда я один. Мне нужно… Ах, знал бы я, что мне нужно. Вот досада! Зато у меня есть айпод. Ну да, потому что когда выходишь из дома и знаешь, что в школе тебя ожидает тоскливый, как пыльный асфальт, день, затем скучнейший туннель из домашних заданий, родителей и собаки, а потом опять всё по кругу до самой смерти, – вот тогда только музыка и спасает тебя. Цепляешь на голову наушники и входишь в другое измерение. В нормального цвета чувства. Хочешь влюбиться – вот он, мелодичный рок. Нужно подзарядиться – жёсткий, чистый металл. А вздумал мастурбировать, включаешь рэп и разную другую жесть, в основном ругательства. Вот таким образом я и не остаюсь один, то есть в белом цвете – в пустоте. Кое-кто всё же составляет мне компанию и раскрашивает мои дни.
Не то чтобы я скучаю. Нет, я могу насочинить тысячи планов, придумать десять тысяч желаний, миллион замыслов, которые хочется осуществить, могу нафантазировать миллиард разных идей. Но ничего не могу начать – ничего, потому что ничто из всего этого никому не интересно. И тогда я говорю себе: Лео, кто, блин, заставляет тебя делать это? Брось, радуйся тому, что у тебя есть.
Жизнь у нас только одна, и когда она становится белой, мой компьютер – лучший способ её раскрасить. Я всегда нахожу кого-нибудь, с кем можно поболтать в чате (мой ник – Пират, как у Джонни Деппа). Потому что уж это-то я умею – слушать других. Мне сразу хорошо делается. Или же беру свой «полтинник» без тормозов и еду куда-нибудь просто так, без всякой цели. А если с целью, то к Нику; и тогда он поёт своим низким голосом, а я аккомпанирую на электрогитаре. Когда-нибудь мы прославимся, у нас будет своя группа, и мы назовём её «Ватага». Ник говорит, что мне тоже следовало бы петь, потому что у меня красивый голос, – но я не решаюсь. Когда играешь на гитаре, поют пальцы, а они никогда не краснеют. Никто не освистывает гитариста, певцу же, бывает, достаётся…
Если Ник занят, встречаюсь с другими ребятами на остановке. Остановка – автобусная, та, что возле школы, та, где каждый влюблённый парень сообщает миру о своей любви. Там всегда кого-нибудь найдёшь, и девушки бывают. Иногда даже Беатриче приходит, и на эту остановку возле школы я хожу из-за неё.
Странное дело: утром в классе так тоскливо, а после уроков охотно встречаешься со всеми на остановке. Наверное, потому, что там нет вампиров, то есть учителей – этих кровопийц, которые уходят домой и запираются в своих саркофагах в ожидании новых жертв, даже если, в отличие от вампиров, орудуют днём.
Но если на остановке у школы вижу Беатриче, то совсем другое дело. Глаза у неё зелёные, а взмахнёт ресницами, кажутся бездонными. Волосы огненно-рыжие, а распустит, и словно заря перед тобой занимается. Немного сказал, зато верно. В кино такой жанр ещё нужно изобрести. А если говорить об ароматах, то это запах песка ранним утром на пляже, когда он ещё пуст и принадлежит только морю. Цвет? Беатриче – огненно-красная. Как и любовь – красная. Буря. Ураган, который уносит неведомо куда. Землетрясение, которое крушит всё. Вот что происходит со мной всякий раз, когда смотрю на Беатриче. Она про это ещё не знает, но на днях скажу ей.
Да, на днях скажу, что она – человек, созданный специально для меня, а я создан для неё. И тут уж никуда не денешься. И когда она это поймёт, всё будет отлично, как в кино. Нужно только найти подходящий момент и привести в порядок волосы. Потому что дело главным образом в них, я думаю. Разве только сама Беатриче попросит, постригусь. А вдруг потом утрачу силу, как тот исторический персонаж? Нет, Пират не может постричься. Лев без гривы – не лев. Не случайно же меня так зовут.
Однажды я видел документальный фильм о львах. Из чащи выходит такой с огромной гривой, и проникновенный голос поясняет: «У владыки леса своя корона». Вот и у меня такие же волосы – длинные и лохматые.
Так удобно, когда они развеваются, словно грива у льва. Так хорошо, когда вообще можно не причёсывать их, и они легко разлетаются во все стороны, будто мысли, что рождаются в твоей голове: то и дело взлетают и улетают. Я свои мысли дарю всем, они как пузырьки в только что открытой банке кока-колы, которые так замечательно шипят! С волосами я много чего могу надумать. Это верно. Как верно и то, что я сказал.
Все узнают меня по волосам. То есть, по крайней мере, другие парни из школы, из нашей ватаги, другие Пираты: Губка, Штанга, Чуб. Папа в этом смысле давно уже махнул на меня рукой. Мама только и делает, что критикует. Бабушка, когда видит меня, чуть не умирает от инфаркта (но когда тебе девяносто, это самое малое, что может случиться).
Только почему же им так трудно принять мои волосы? Сначала тебе говорят: ты должен быть личностью, должен самовыражаться, должен быть самим собой! Потом, когда пытаешься показать им, что ты из себя представляешь, твердят: у тебя нет индивидуальности, ты ведёшь себя, как все остальные. Ну, что это за разговоры, в самом деле? Эх, кто их разберёт: или будь самим собой, или будь как все. Тем более что их всё равно ничто не устраивает. А правда в том, что они завидуют, особенно плешивые. Если облысею, покончу с собой.
Во всяком случае, если Беатриче не нравится, придётся постричься, правда, ещё стоит подумать. Потому что в этом может таиться и преимущество. Беатриче, или ты любишь меня таким, какой я есть, с этими длинными волосами, или ничего не поделаешь, потому что если не можем договориться о подобных мелочах, то как же будем жить вместе? Каждый должен быть самим собой и принимать другого таким, каков он есть – так всё время говорят по телевидению, – иначе какая же это любовь? Ну же, Беатриче, как ты не можешь этого понять? Вот меня в тебе всё устраивает, так что у тебя с самого начала есть фора. Вечно девушки впереди. И как это им удаётся – всегда побеждать? Если ты хороша, весь мир у твоих ног, выбирай кого хочешь, делай что хочешь, надевай что хочешь… неважно, потому что все вокруг всё равно восхищаются тобой. Везёт же людям!
А я вот, бывает, сидел бы дома целыми днями и носа никуда не высовывал. Мне кажется, я так уродлив, что забаррикадировался бы в комнате и не смотрел бы в зеркало. Белый. Лицо белое. Бесцветное. Просто пытка. Но бывают дни, когда я тоже красного цвета. Ну, где тогда найдёшь ещё такого парня, как я? Надеваю подходящую футболку, приглаживаю джинсы с ширинкой ниже колен, и я – бог! Зак Эфрон[1] только в секретари мне годится. Иду по улице и могу первой же встречной девушке сказать: «Послушай, красавица, пойдём сегодня вместе, и тебе здорово повезёт. Будешь довольна, потому что рядом со мной все станут смотреть на тебя и говорить: и как это она, блин, сумела закадрить такого парня?! А подруги твои так просто постареют от зависти».
Ах, какой же я бог! И какая у меня яркая жизнь. Ни на минуту не останавливаюсь. Не ходил бы в школу, наверняка уже стал бы кем-нибудь.
Возможно, не ходил бы я в школу, был бы спокойнее, красивее и знаменитее. Моя школа носит имя Горация[2] – персонажа из комикса «Мышонок». Классы грязные, стены обшарпанные, доски скорее серые, чем чёрные, а страны и континенты на географической карте давно выцвели и дрейфуют… Краска на стенах белая и коричневая, словно трубочка с мороженым. Что и говорить, в школе нет ничего приятного, разве что звонок после уроков, который будто вопит: «Ты потерял ещё полдня в этих двухцветных стенах. Дуй скорее отсюда!»
От школы в общем-то мало проку: только в уныние там прихожу и погибаю от белых мыслей. Все думаю, куда иду, что делаю, сотворю ли в будущем что-нибудь хорошее, если… Но, к счастью, школа – это парк развлечений, в котором полно людей точно в таком же положении, как и я. Мы с ребятами говорим обо всём на свете и тут же забываем, о чём говорили, потому что всё равно эти разговоры ни к чему не приводят, и белые мысли ни к чему не ведут, белые мысли нужно гнать.
В «Макдоналдсе», пахнущем «Макдоналдсом», уплетаю горячие чипсы, а Ник помешивает соломкой колу в большом стакане.
– Прекрати думать о белом.
Ник всё время это мне повторяет. Ник вечно прав. Не случайно он мой лучший друг. Он как Уилл Тёрнер[3] для Джека Воробья. Мы по очереди спасаем друг другу жизнь по меньшей мере раз в месяц, потому что для этого и нужны друзья. Я сам выбираю своих друзей. И то, что сам выбираешь их, – самое замечательное в дружбе, и тебе хорошо, потому что выбираешь именно того, кого хочешь. А вот приятелей не выбирают. Тут уж как придётся, и часто получается одна морока.
Ник учится в классе «В» (а я – в классе «Д»), мы с ним играем в нашей школьной футбольной команде – в «Пиратах». Два феномена. Ну, а в классе сталкиваешься иной раз с этой психопаткой – Электрой. Одно имя чего стоит. Некоторые люди просто обрекают своих детей, давая им те или иные имена. Меня зовут Лео, и моё имя мне идёт. Повезло: потому что оно заставляет думать о красивом, сильном человеке, который выходит из чащи, словно царь, со своей гривой. Рычит. Или во всяком случае пытается… Имя человека определяет его судьбу, к сожалению. Взять хотя бы ту же Электру – ну что это такое, в самом деле? Ни дать ни взять – силовой кабель! От одного имени уже током бьёт. Поэтому-то она и нервная такая.
А этот патентованный зануда – Джакомо по прозвищу Вонючка. Вот ещё одно имя, которое сулит неудачу! Потому что Леопарди[4] ведь тоже так звали, а он был горбун, не имел друзей да к тому же поэт. Никто из нас не разговаривает с Джакомо. От него воняет. И никто не решается сказать ему про это. Я же с тех пор, как влюбился в Беатриче, каждый день принимаю душ и бреюсь раз в месяц. Так или иначе, если Джакомо не моется, это его проблемы. Но мать-то должна была бы сказать ему, что нужно. Ну ладно, я-то здесь при чём? Я же не могу спасти мир. С этим справится Человек-паук.
Отрыжка Ника возвращает меня на землю, и я смеюсь:
– Ты прав. Не надо думать о белом…
Ник хлопает меня по плечу:
– Завтра ты мне нужен с допингом! Следует поставить на место этих несчастных!
Сияю от восторга: чего бы стоила школа, не будь там футбольных состязаний?
«Не знаю, почему я это сделал; не знаю, почему мне понравилось это делать; и не знаю, почему снова буду это делать» – моя жизненная философия сконцентрирована в этих ярких словах Бэрта Симпсона[5], моего единственного учителя и гида. Например, сегодня учила истории и философии больна. Ну и что! Придёт какая-нибудь другая учила вместо неё – так называемая заменяющая. И окажется обычной неудачницей.
Ты не должен употреблять это слово!
Грозно звучит требование мамы, но я всё же употребляю это слово. Когда хочется, не могу удержаться! А уж заменяющая учила – это вообще воплощение космического невезения.
Во-первых, потому что она неудачница в квадрате, так как заменяет училу, которая сама по себе уже неудачница.
Во-вторых, потому что работает заменяющей. Ну, в самом деле, что это за жизнь такая – вечно заменять заболевшего?
Выходит, ты не только сама неудачница, но ещё и другим приносишь несчастье. Неудачница в кубе. Неудача фиолетового цвета, потому что фиолетовый – цвет покойников. Вот мы и ожидали, что сейчас на пороге появится заменяющая учила, уродливая, как смерть, в своём неизменном фиолетовом костюме, и собирались закидать её смоченными слюной бумажными шариками, которыми с убийственной меткостью стреляем из стержней от шариковых ручек.
Но в класс вошёл молодой человек. Пиджак и рубашка. Спокойный. Глаза слишком чёрные, на мой взгляд. И очки на чересчур длинном носу тоже тёмные. И портфель набит книгами. Часто повторяет, что любит тех, кто учится. Ну вот, только этого нам не хватало – человека, который верит в нас. Это самые плохие училы! Имени его не помню. Он назвал себя, но я в это время разговаривал с Сильвией. Сильвия – одна из тех, с кем говоришь обо всём на свете. Я весьма расположен к ней и нередко приобнимаю. Но делаю это только потому, что ей приятно, и мне тоже. Однако Сильвия – не мой тип. То есть она девчонка что надо: с ней можешь говорить о чём угодно, и она умеет слушать и советовать. Но ей не хватает одной детали – волшебства, очарования. Того, что отличает Беатриче. У неё не огненно-рыжие, как у Беатриче, волосы. Беатриче только посмотрит, и уже начинаешь мечтать. Беатриче красного цвета. Сильвия – голубого, как все настоящие друзья. А заменяющий учила – всего лишь чёрная точечка в этом непоправимо белом дне.
Вот ведь не везёт, так не везёт! Просто жуть какая-то!
У него чёрные волосы. Чёрные очки. Чёрная куртка. Короче, похож на Тёмного Лорда из «Звёздных войн». Недостаёт только убийственного дыхания, чтобы умертвлять учеников и коллег. Он не знает, что делать, потому что ему ничего не объяснили, а мобильник училы Арджентьери отключён. Арджентьери даже обращаться с ним не умеет. Телефон ей подарили дети. Он даже фотографирует. Но она ничего не понимает. И звонит по нему только мужу. Да, потому что муж Арджентьери очень болен. У него, бедняги, опухоль! Как же много народу подхватывает эту болезнь. Если опухла печень, то это, считай, конец. Просто беда. И муж её подхватил именно опухоль печени.
Арджентьери никогда нам про это не говорила. Мы узнали о болезни её мужа от Николози, училы физкультуры. Чёрт возьми, как же не повезло Арджентьери! До смерти скучная и педантичная, она зациклилась на одной фразе, которую без конца твердит нам: в одну реку нельзя войти дважды, – а по мне это и так ясно, как божий день… Однако мне жаль её, когда она поглядывает на мобильник: не звонил ли муж.
Так или иначе, заменяющий учила пытается провести урок, но, как и всем заменяющим, ему это не удаётся, потому что никто, разумеется, не намерен его слушать. Более того, это отличный случай пошутить и посмеяться за спиной над взрослым, к тому же неудачником. В какой-то момент поднимаю руку и на полном серьёзе спрашиваю:
– Почему выбрали эту профессию…
Делаю паузу и негромко добавляю:
–…неудачника?
Все смеются. Он не смущается:
– Из-за моего дедушки.
Это уже что-то новенькое.
– Когда мне было десять лет, дедушка рассказал мне одну сказку из «Тысячи и одной ночи».
Класс затихает.
– Ну а теперь поговорим о расцвете Каролингов.
Класс смотрит на меня. Я начал, мне и продолжать. Они правы. Я – их герой.
– Учитель, извините, но сказка из «Тысячи и…», короче, что это за сказка?
Кое-кто смеётся. Наступает тишина. Напряжённая, как в вестерне. Учила пристально смотрит мне в глаза.
– Я думал, тебе неинтересно, как становятся неудачниками…
Тишина. Явно проигрываю дуэль. Не знаю, что сказать.
– И правда – нам не интересно.
А на самом деле мне интересно. Хочу понять, почему вдруг человек мечтает стать неудачником, а потом ещё и осуществляет свою мечту и, похоже, весьма доволен. Ребята смотрят на меня косо. Даже Сильвия не поддерживает.
– Расскажите, учитель, – говорит она, – нам интересно. Покинутый даже Сильвией, тону в белом цвете, а учила тем временем, глядя на меня словно зачарованный, начинает:
– Бедняк Мохаммед Аль Магреби жил в Каире, в домике с небольшим садом, где возле фонтана росло фиговое дерево. Однажды он уснул, и приснился ему сон: какой-то мокрый, хромой человек достаёт изо рта золотую монету и говорит ему: «Твоя удача в Персии, в Исфахане… Там найдёшь сокровище… Иди!» Мохаммед проснулся и сразу отправился в путь. Преодолев тысячу опасностей, смертельно усталый, добрался он до Исфахана, и там, когда искал себе еды, его приняли за вора. Избили до полусмерти бамбуковыми палками, а потом главный страж вдруг спрашивает его: «Кто ты такой, откуда пришёл и что тебе здесь надо?» Мухаммед сказал ему правду: «Мне приснился хромоногий человек, который велел прийти сюда, потому что здесь я найду сокровище. Ничего себе сокровище – палочные побои!» Главный страж рассмеялся и сказал: «Дурак ты! Веришь таким снам? Я вот трижды видел один и тот же сон: небольшой домик в Каире, рядом сад, фиговое дерево и фонтан, а под ним зарыто огромное сокровище! Но и не подумал отправиться туда! Иди отсюда, наивная душа!» Мохаммед вернулся домой и, покопав под фонтаном в своём саду, нашёл сокровище!
Он рассказал это выразительно, с должными паузами, как актёр. В классе стояла тишина, зрачки у ребят расширились, как у Чуба, когда тот курит марихуану: плохой признак. Нам ещё только сказочника заменяющего не хватало. Когда он закончил, я рассмеялся:
– И всё?
Заменяющий учила встаёт, молчит некоторое время и усаживается на кафедру.
– И всё. Мой дедушка в тот день объяснил мне, чем мы отличаемся от животных. Они делают только то, что им велит природа. Мы же, напротив, свободны. Это самый большой дар, который у нас есть. Благодаря свободе мы можем меняться, становиться другими, а не оставаться такими, какие есть. Свобода позволяет нам мечтать, а мечты – кровеносная система жизни, даже если нередко приходится проделывать долгий путь и терпеть палочные удары. «Никогда не отказывайся от своих мечтаний! – так сказал мне мой дедушка. – Не бойся мечтать, даже если другие будут смеяться над тобой. Иначе не сумеешь стать самим собой». И я до сих пор помню, как горели его глаза, когда он произносил эти слова.
Все молчат, с восхищением глядя на него, – а меня злит, что этот тип вдруг оказался в центре внимания: ведь это я должен быть главным на уроках, которые ведут заменяющие училы.
– Какое это имеет отношение к преподаванию истории и философии, учитель?
Он смотрит на меня внимательно.
– История – это огромный котёл, в котором умещается всё, что совершили люди, ставшие великими, потому что нашли мужество осуществить свои мечты, а философия – это тишина, в которой такие мечты рождаются. Даже если иногда, к сожалению, мечтания эти оказываются кошмарами, особенно для тех, кто поплатился за них. Если мечты рождаются не от тишины, то превращаются в кошмары. История вместе с философией, искусством, музыкой, литературой – лучший способ узнать, что собой представляет человек. Александр Великий, Август, Данте, Микеланджело… все, кто ставил на карту свою свободу и, изменив самих себя, изменил историю. В этом классе, возможно, учатся будущий Данте или Микеланджело… Таким человеком вполне можешь быть и ты!
Глаза училы блестят, когда он рассказывает о подвигах обыкновенных людей, ставших великими благодаря своим мечтам, своей свободе, – и это потрясает меня. Но ещё больше поражает, что я слушаю этого дурака.
– Только когда человек верит в то, что существует нечто за пределами его возможностей – а это и есть мечта, – человечество делает шаг вперёд, и это позволяет ему верить в себя.
Неплохо сказано, но мне кажется, такие слова любят говорить все молодые училы-мечтатели. Хотел бы я посмотреть, что станет с ним и его мечтами через год! Вот почему я и прозвал его Мечтателем. Прекрасно мечтать, прекрасно верить в мечты.
– Учитель, мне всё это кажется пустой болтовнёй.
Я хотел понять, говорит ли он всерьёз или только придумал себе некий особый мир, чтобы скрыть свою неудачную судьбу. Мечтатель посмотрел мне в глаза и, помолчав немного, спросил:
– Чего ты боишься?
И тут звонок прервал мои мысли, ставшие внезапно тихими и белыми.
Я ничего не боюсь. Учусь в третьем классе лицея. Классического[6]. Так пожелали родители. Я о нём и не думал. Мама окончила классический. Папа окончил классический. Бабушка – вообще сама классика. Там не учился только наш пёс.
Классический лицей раскрепощает твой ум, открывает перед тобой горизонты, учит мыслить, делает тебя гибким…
И морочит тебе голову с утра до ночи.
Именно так. Нет ни малейшего смысла учиться в такой школе. По крайней мере, училы ни разу не объясняли мне, зачем это нужно. Первый день занятий в лицее: представляемся, входим в здание и знакомимся с училами. Своего рода прогулка по зоопарку: училы – некий охраняемый вид, который, хочется надеяться, в конце концов вымрет окончательно…
Потом нам предлагают несколько начальных вступительных тестов, чтобы определить уровень нашей подготовки. И после такого горячего приёма… оказываешься в аду, где от тебя остаются лишь тень и пыль. Задания, объяснения, опросы, каких я никогда и не знал. В средней школе я занимался самое большее полчаса в день, а потом играл в футбол всюду, где только можно вообразить футбольное поле, – от коридора в доме до парковки возле него. И на худой конец оставался футбол на игровой приставке.
В лицее всё оказалось иначе. Если ты хотел перейти в следующий класс, следовало трудиться. Но я всё равно мало занимался, потому что ведь по-настоящему что-то делаешь, только когда хочешь это делать. И ни разу ни один учила не убедил меня, что стоит учиться. И если этого не может сделать человек, отдающий обучению всю жизнь, – так с какой стати я должен стараться?
Я открыл блог Мечтателя. Да, у преподавателя истории и философии, у этого заменяющего училы есть блог, и мне стало любопытно, что же такое он пишет там. Училы ведь не живут реальной жизнью вне школы. Вне школы они просто не существуют. Поэтому мне захотелось посмотреть, что же говорит человек, который не может говорить ни о чём. И он говорил о фильме «Ускользающая красота»[7], который посмотрел бог знает сколько раз. Говорил, что, как и герой фильма, тоже очень любит преподавание. Говорил, что этот фильм открыл ему его предназначение на этой Земле. А потом продолжал такими загадочными, но красивыми словами: «Искать красоту повсюду, где только можно найти, и дарить её тем, кто рядом с тобой. Для этого и живу на свете».
Нужно признать, что учила Мечтатель из тех, кто умеет говорить. Уже по этим двум фразам видно, что он понял смысл своей жизни. Конечно, ему тридцать лет, чего же тут удивляться, что понял. Но не всегда люди могут сказать об этом так ясно. В моём возрасте у него появилась мечта. Он увидел цель и достиг её.
Мне шестнадцать лет, и у меня нет особых мечтаний, кроме ночных грёз, которые наутро уже никогда и не помню. Эрика-которая-пишется-через-Каппу[8] считает, что сновидения зависят от реинкарнации, от того, кем мы были в прошлой жизни. Вроде того футболиста, который говорит, что в прежней жизни был уткой и это, возможно, помогло ему в его футбольной карьере. Эрика-которая-пишется-через-Каппу уверяет, будто была жасмином. Вот почему она всегда так благоухает. Мне нравятся духи Эрики-которая-пишется-через-Каппу.
Я не верю в реинкарнацию, не верю, что был кем-то в какой-то другой жизни. Но если бы мне предстояло выбрать, я предпочёл бы оказаться не растением, а животным – львом, тигром, скорпионом… Конечно, реинкарнация это проблема, но слишком сложная, чтобы сейчас думать о ней, – и потом, я не припоминаю себя львом, хоть у меня и осталась грива, а львиную мощь я просто очень даже хорошо ощущаю всем своим существом. Вот почему, наверное, я всё же был львом, и поэтому меня зовут Лео, что по-латыни значит «лев». Leo Rugens: «лев рычащий».
Так или иначе, сейчас я в третьем классе классического лицея. Без особых осложнений сдал экзамены за первый и второй, правда, в первом у меня была переэкзаменовка по греческому и математике, а во втором только по греческому. Этот язык – такая школьная хрень. Горькая и полезная лишь для работы желудка, то есть заниматься ею можно только в день опроса…
Но виновата оказалась Массарони. Самая дотошная и безжалостная учила в школе. Носит шубу из собачьей шкуры – вечно только в ней ходит. У неё два способа одеваться: шуба на собачьем меху зимой, осенью и весной, а летом – шуба на летнем собачьем меху. И как только Массарони может так жить? Наверное, была собакой в прошлой жизни? Мне нравится придумывать прежние жизни людям, это помогает понять их характер.
Беатриче, например, была в своей прошлой жизни звездой. Да, потому что звёзды ослепительно сияют, когда смотришь на них издалека, с расстояния в миллионы световых лет. Звезда – это сгусток раскалённой и яркой красной материи. И Беатриче именно такая. Смотришь на неё с расстояния сто метров, и она так и сияет своими огненными волосами. Кто знает, смогу ли я когда-нибудь поцеловать её. Кстати, скоро её день рождения. Может, пригласит на праздник? Сегодня после школы пойду на остановку у школы и увижу Беатриче. Она подобна красному вину – опьяняет. Я люблю Беатриче.
Когда после уроков у тебя игра, больше ни на что времени не остаётся. Нужно мысленно подготовиться к предстоящему состязанию и спокойно пережить это волнение. Сейчас важно каждое движение, и каждое движение должно быть точным. Больше всего люблю надевать гетры, которые плотно облегают ногу и похожи на древние доспехи, на ножные латы средневековых рыцарей.
Сегодня наш противник – второй «В». Папенькины сынки. Мы должны сделать их. Пираты против замухрышек. Исход понятен, но число павших пока не известно. Мы уложим как можно больше. С истинным наслаждением ощущаю всем своим телом синтетическую траву на поле третьего поколения.
И вот мы блистаем этим осенним, но ещё тёплым днём в наших красных футболках с черепом на груди и надписью «Пираты». Мы тут все: Ник, Чуб, Штанга и Губка; последний не просто вратарь, а настоящая бронированная дверь. Мы держимся отлично. А те – прыщавые ребята, и на парней-то не походят, просто недотёпы какие-то. Они даже понять не успели, с кем имеют дело, как мы уже забили им два гола. Первый мяч отправил в ворота Ник, а второй – я. Мы с ним настоящие пираты штрафной площадки. Каждый из нас даже с закрытыми глазами всегда знает, где находится другой, всё чувствует спиной к спине, как брат брата. Ликуя после своего удачного удара, замечаю Сильвию, которая сидит на краю поля вместе с подругами. Тут Эрика-которая-пишется-через-Каппу, Электра, Штанга, Эли, Франческа и Барби. Все о чём-то болтают. Как всегда. Игра нисколько не интересует девчонок. Только Сильвия аплодирует моему голу. И я шлю ей воздушный поцелуй, как делают великие футболисты, когда благодарят публику. Когда-нибудь Беатриче пошлёт мне с трибуны такой поцелуй. Я посвящу ей мой самый красивый гол и подбегу к зрителям, чтобы все увидели мою футболку с надписью I belong to Beatrice[9].
Умер муж Арджентьери. Мы её больше не увидим: она решила раньше срока покинуть школу. Арджентьери убита. Конечно, рядом дети, но муж оставался смыслом её жизни, потому что его давно уже перестали составлять история и философия. Теперь с нами будет Мечтатель. Замещающие учителя определённо накликают беду… лишь бы получить работу, вынуждают умирать мужей несчастных преподавательниц.
Как бы там ни было, мы должны пойти на похороны мужа Арджентьери, а я понятия не имею, как всё это происходит. Не знаю, как одеться. Сильвия, единственная женщина, которой я доверяю в вопросах стиля, говорит, что мне следует надеть что-нибудь тёмное, вроде синей футболки или рубашки. И джинсы подойдут, поскольку брюк у меня нет. В церкви полно школьного народа. Сажусь на последнюю скамью, потому что не знаю даже, когда нужно стоять, а когда сидеть. И потом – что делать, если встречу училу? Что говорят в таких случаях? Слово соболезнование – так произносится? – кажется мне каким-то грубым. Лучше остаться в тени, смешиваюсь с толпой: невидимый и незаметный.
Панихиду служит священник, он же мой учила религии: Гэндальф, тощий, низенький. Из-за миллиона мелких, подвижных морщинок на лице все в школе зовут его Гэндальфом, как волшебника из «Властелина колец».
На первой скамье сидит учила Арджентьери, чёрная снаружи, белая внутри. Утирает платочком слёзы, рядом её дети. Мужчина лет сорока и женщина немного моложе, очень даже ничего. Дети училы – это вечная загадка, потому что никогда ведь не знаешь, нормальные ли у учил дети: их же обучают с утра до вечера! Должно быть, это просто несчастье…
Однако Арджентьери плачет, и это мне не нравится. Под конец – и не нарочно же – встречаюсь с ней взглядом; она смотрит, и мне кажется, чего-то ожидает. Я улыбаюсь ей. Это единственное, что приходит мне в голову. Она опускает глаза и выходит следом за деревянным гробом. Я в самом деле какой-то пират. Могу лишь улыбаться, стоя перед женщиной, у которой скончался муж. Чувствую себя виноватым. Наверное, я должен был что-то сказать. Но разве я виноват, что в некоторых случаях не знаю, как себя вести?
Вернувшись домой, ни за что не могу взяться. Хочется побыть одному, но не выношу белого цвета. Включаю музыку и выхожу в Интернет. Говорим с Ником о похоронах.
Где-то сейчас муж Арджентьери.
Уже произошла реинкарнация?
Остался только прах?
Страдает?
Надеюсь, что нет, потому что столько уже настрадался. Ник этого не знает. Он думает, что после смерти что-то есть. Но вовсе не хотел бы превратиться в муху. Интересно, а почему именно в муху? Он объясняет: оттого, что дома ему все постоянно твердят, что он надоел, как муха.
Кстати, то есть, конечно, не совсем кстати, в общем, нужно не забыть о дне рождения Беатриче. Вот и пошлю ей сейчас эсэмэску: «Привет, Беатриче, это я, Лео, ну, из первого „Д", с длинными волосами. Скоро твой день рождения. Что думаешь делать? До скорого, Лео §:-)». Не отвечает. Я расстроился. Вот опять оказался в дураках. И что теперь думает Беатриче? Всё тот же недоумок, который снова шлёт сообщение? Это её молчание действует на меня, как появление маляра, который хочет окрасить стены в белый цвет, замазав имя Беатриче густым слоем краски. Мучительная боль, страх и одиночество исходят из моего немого мобильника, клещами разрывая у меня всё внутри…
Сначала похороны, потом молчание Беатриче. Две белые ставни закрываются, и к тому же на этом убийственном белом фоне написано: «Парковка запрещена». Закрываются, и ты должен отойти. И думать нечего. Но как это сделать?
Звоню Сильвии. Разговариваем два часа. Она понимает, что мне очень нужен кто-то рядом, и говорит об этом. Она с полуслова понимает меня, даже когда говорю совсем о другом. Сильвия, наверное, была ангелом в предыдущей жизни. Всё хватает на лету, и похоже, ангелы именно такие, иначе у них не было бы крыльев. Во всяком случае, так говорит Монашка (тоже из нашего класса, Анна, ревностная католичка): «У каждого человека всегда рядом его ангел-хранитель. Расскажи ему, что с тобой происходит, и он всё поймёт». Не верю в это. Но верю, что Сильвия – мой ангел-хранитель. Мне становится легче. Она раскрыла обе ставни. Мы желаем друг другу спокойной ночи, и я мирно засыпаю, потому что всегда могу поговорить с ней. Надеюсь, Сильвия будет всегда, даже когда мы станем взрослыми. Однако люблю я Беатриче.
Прежде чем уснуть, смотрю на мобильник. Сообщение! Наверное, ответ Беатриче: я спасён. «Не можешь уснуть, звони. С.». Как бы мне хотелось, чтобы вместо С. в конце стояло Б…
Дайте мне мопед, хотя бы «полтинник», и я переверну мир. Ну да, потому что если приходишь на остановку у школы и видишь там Беатриче с друзьями, то уже ничего лучшего на свете быть не может. У меня не хватает смелости остановиться, вдруг она скажет при всех, что не хочет больше получать мои дурацкие сообщения. Поэтому я только прохожу мимо со своими выбивающимися из-под шлема волосами и, словно стрелу Купидона, мечу в неё взгляд, который замечает только она. Этого достаточно, чтобы я получил необыкновенный заряд. Да, потому что без этого заряда я в конце концов оказываюсь на порносайтах и мастурбирую. А потом чувствую себя совсем подавленным, и приходится звонить Сильвии. Ну, а поскольку сказать ей правду не могу, приходится говорить о другом. Но разве можно вообще с кем-нибудь поговорить об этом?
Хорошо ещё, что звезда с золотистыми лучами обернулась и посмотрела на меня. Она знает, что это я послал ей записку, и своим взглядом подтверждает, что моё существование на свете имеет какой-то смысл. Я спасён!
И потому лечу на своём мопеде по забитым машинами улицам так, словно они пусты. Весь воздух на свете ласкает моё лицо, и я вдыхаю его, как вдыхают воздух свободы. Пою «О тебе моя первая мысль, едва утро разбудит меня», и, когда на самом деле просыпаюсь, оказывается, что уже стемнело.
Я напрасно блуждал на своём ковре-самолёте, совсем позабыв о времени. Когда человек влюблён, время должно прекратить своё существование. Однако существует моя мать, она не влюблена в Беатриче и в гневе от того, что не знала, куда я подевался. Ну что я тут могу поделать? Это любовь. Таковы эти ярчайшие мгновения жизни: у них нет часов. Но можно узнать, что думает твоя голова? Взрослые не помнят, каково это – быть влюблённым. Какой смысл объяснять кому-либо то, что он уже позабыл? Какой смысл описывать цвет слепому? Мама не понимает и вдобавок хочет, чтобы я каждый день выводил Терминатора писать.
Терминатор – это наша престарелая такса. Ест, волочит свой полутораметровый живот и выпускает из себя миллионы литров жидкости. Вывожу её писать, только если не хочется делать уроки, и тогда позволяю ей писать два часа, а сам тем временем гуляю, рассматривая витрины и девушек. Кто знает, зачем люди покупают собак? Наверное, чтобы обеспечить работой прислугу – приезжающих с Филиппин девушек, которым приходится выводить их писать. В парке полно филиппинок и собак. Но если в доме нет прислуги-филиппинки, то отдуваюсь, разумеется, я. Так или иначе, животные всего лишь статисты. Терминатор, кроме как писать, больше ничего не умеет: собачья жизнь.
Не могу уснуть. Я влюблён, а когда влюблён, это самое малое, что может случиться с тобой. Даже самая чёрная ночь становится яркой и красочной. В голове теснится такое множество всяких мыслей, и тебе хочется обдумать всё сразу, и сердце никак не может утихомириться. И вот ещё что странно: всё вокруг вдруг представляется прекрасным. Живёшь себе как обычно, как всегда, в окружении всё тех же вещей и той же скуки. А когда влюбляешься, эта же самая жизнь становится огромной и словно преображается.
Едва только подумаешь, что живёшь на одной земле с Беатриче, как уж не имеет никакого значения ни твой плохой ответ на уроке, ни проколотое колесо мопеда, ни захотевший писать Терминатор, ни зонт, которого не оказалось, когда пошёл дождь. Ничто не имеет никакого значения, потому что понимаешь: всё это пройдёт, а любовь – нет. Твоя красная звезда всё время горит. Существует Беатриче, и огромная любовь в твоей душе заставляет тебя мечтать, и никто не в силах отнять её у тебя, потому что любовь находится там, куда никто не может проникнуть. Не знаю, как описать любовь: надеюсь, она никогда не пройдёт.
Так я и уснул, благодаря этой надежде в сердце. Когда есть Беатриче, жизнь каждый день предстаёт обновлённой. Это любовь делает её такой. Как верно всё, что я сказал: хорошо бы запомнить. А то ведь забываю уйму важных вещей, которые открываю для себя. То есть понимаю, что они могут мне пригодиться в будущем, но забываю, как и взрослые. И в этом причина по меньшей мере половины всех несчастий в мире. В моё время подобных проблем вообще не существовало. Вот именно. В твоё время!
Может, если запишу где-нибудь то, что открываю для себя, не забуду и не повторю тех же ошибок. У меня плохая память. Виноваты родители: у них бракованная ДНК. Есть только одна вещь, о которой не забываю: завтра у нас игра.
Это неверно. Есть ещё кое-что, о чём я не забыл: Беатриче не ответила на моё послание. И у меня нет никакой надежды. Накройте меня белой простынёй, как мумию.
Гэндальф – не человек, а ветер; кажется, в любую минуту может улететь, как воздушный шарик, и невольно задаёшься вопросом, как ему удаётся держать в узде орды лицейских варваров. Он, однако, всегда улыбается. Его улыбками устланы мраморные полы во всей школе. Встречаешь его, и он улыбается, даже когда входит в школу, в отличие от других учил. Кажется иногда, будто эта улыбка не его собственная.
Входит в класс, улыбается и молчит. Потом пишет на доске какую-нибудь фразу, и мы все ждём этого момента. Сегодня, начав урок, он написал: «Там, где таится твоё сокровище, окажется и твоё сердце»
Начинается обычная игра.
– Иованотти!
– Отсутствует.
– Макс Пеццали?
– Отсутствует.
– Элиза?
– Отсутствует. Уже давно…
– Баттисти?
– Отсутствует.
– Я тут!
Раскинув руки и предвкушая триумф, с задней парты кричу:
– Дядюшка Гусь!
Класс хохочет.
Гэндальф тоже улыбается. Смотрит на нас, потом говорит:
– Иисус Христос.
– Тут вечно какой-то обман, – говорю я. – Вы никак не можете обойтись без Христа.
– Ты думаешь, я носил бы эту одежду, если бы мог обойтись без Него?
– Но что означает эта фраза?
Улыбается.
– А вы как думаете?
– Так сердце Голлума принадлежит «сокровищу»: он постоянно о нём говорит и ни о чём другом больше не думает, – отвечает Монашка. Обычно она молчалива, но если открывает рот, то изрекает лишь очень глубокие мысли.
– Не знаю, кто такой этот Голлум, но, раз это говоришь ты, верю.
Гэндальф не знает, кто такой Голлум[10]; это кажется невероятным, но это так. Потом продолжает:
– Это означает, что когда нам представляется, будто мы ни о чём не думаем, на самом деле думаем о том, что нам ближе всего, что у нас на сердце. Любовь – это своего рода сила гравитации, такая же невидимая и всеобщая, как и физическая. Наше сердце, наши глаза, наши слова, притом что даже не замечаем этого, неизбежно оказываются в конце концов там, где находится то, что любим. Оно попадает туда точно так же, как яблоко, которое падает с дерева, благодаря силе гравитации.
– А если мы ничего не любим?
– Это исключено. Можешь себе представить Землю без силы гравитации? Или космическое пространство без силы гравитации? Тогда всё на свете непрестанно сталкивалось бы, как машинки в луна-парке. Даже тот, кто думает, будто ничего не любит, на самом деле что-нибудь да любит. И его мысли сами собой, даже без его ведома, направлены к тому, что он любит. Дело не в том, любим мы или нет, а в том, ЧТО любим. Люди всегда что-нибудь любят – красоту, ум, деньги, здоровье, бога…
– Как можно любить бога, к которому даже не притронешься?
– К богу можно притронуться.
– Где?
– К Его телу, во время причастия.
– Но, учитель, это ведь только так говорится… Образное выражение…
– А вы думаете, будто я стану рисковать жизнью ради образного выражения? Вот ты, Лео, что любишь, о чём думаешь, когда ни о чём не думаешь?
Молчу, потому что стесняюсь ответить вслух. Сильвия смотрит на меня, как человек, ждущий верного ответа во время опроса или готовый его подсказать. Я знаю ответ, мне хотелось бы прокричать его всему миру: Беатриче, она – моя сила притяжения, моя гравитация, моя кровь, мой красный цвет.
– Думаю о красном цвете.
Кое-кто смеётся, притворившись, будто оценил шутку, хотя я и не шутил.
Гэндальф это понял.
– А как выглядит красный цвет?
– Похож на ваши огненно-рыжие волосы…
Ребята смотрят на меня с удивлением, словно я накурился марихуаны перед тем, как войти в класс. Понимает меня только Сильвия, уж она точно на моей стороне.
Гэндальф внимательнее вглядывается мне в глаза. Улыбается:
– Мне он тоже таким кажется…
– Каким?
– Как Его кровь.
Теперь уже мы смотрим на него как на человека, который накурился марихуаны.
Он идёт к доске и молча пишет:
«Моя любовь белая и красная».
И снова начинается игра.
Вот так ведёт уроки Гэндальф – выстраивает их с ходу, и кажется, будто у него всегда наготове фраза, которую он извлекает из своей волшебной книги…
Эту фразу никто не знает, и когда Гэндальф сообщает нам, что она взята из Библии, никто не верит, и так мы попадаемся на удочку домашнего задания по религии: прочитать «Песнь песней».
Всё равно задания по религии никто не делает.
В жизни необходимо только то, за что тебе ставят оценку.
Что может быть лучше плана, который придумал Ник.
Лёгкий обед в «Маке» и гонки на мопеде.
Расслабляющий бой на игровой приставке у него дома: два часа за компьютерной игрой. Во всяком случае, электропилой мы нарезали на кусочки по меньшей мере пятнадцать полицейских. Такой получаешь адреналин, что потом просто необходимо разрядить его в схватке с командой противников: у них не остаётся ни малейшей надежды.
Готовимся к матчу с помощью домашнего допинга – бананового мусса, секрет которого знает только мама Ника. Мама Ника – наша страстная болельщица, потому и поставляет нам банановый допинг.
И вот наконец игра. Сегодня мы выступаем против «Фантакальчо»[11]. Эти знают своё дело: команда третьего класса. Мы победили их в прошлом году, но именно поэтому они настроены по-боевому и хотят отыграться. Это ясно уже по тому, как держится Вандал, их капитан. Так и буравит меня взглядом. Он не представляет, что его ожидает.
Никто не болеет за нас сегодня. Наверное, потому, что завтра нужно сдать домашнюю работу по биологии. Я предусмотрительно решил заранее: не буду её делать.
Разогреваем заржавевшие руки Губки прямыми ударами по низу. Чуб, похоже, сегодня не в тонусе. Значит, постараемся мы с Ником, подкреплённые банановым муссом и взбодрённые накопившимся после компьютерной игры адреналином. Трава только и ждёт, чтобы по ней прошлись наши бутсы.
В первом тайме никак не удаётся открыть счёт. Вандал неотступно преследует Ника, всё время опекает. Вздохнуть не даёт. Нужно что-то изменить, но не знаю что. Вижу только, что, когда Вандал снова наседает на Ника, налетая на него, словно неаполитанский мастино, не оставляя времени ни подумать, ни ударить, адреналин после GTA[12] выплёскивается, и Ник мчится за сумевшим забрать у него мяч Вандалом и бьёт его по пятке. Вандал кувыркается с отчаянным воплем. Просто чудо, что не сломал ногу. Он корчится, словно Голлум, укушенный тарантулом. Все толпятся вокруг него. Не успеваю подбежать, как чей-то кулак впечатывается Нику в нос; Ник складывается пополам, и руки у него залиты кровью. Недолго думая бросаюсь за парнем, который ударил Ника.
– Ты что, блин, делаешь? Недоумок!
Парень не просто взглянул на меня, в его глазах вспыхивает дьявольская злоба, и он, словно разжатая пружина, кидается на меня. От его удара взлетаю метра на два прежде, чем приземлиться на задницу почти бездыханным.
– Как ты меня назвал?
Ощущаю его мерзкое дыхание у самого носа. У меня не хватает решимости ответить. Он убьёт меня. И тут, к счастью, вмешивается судья, который удаляет с поля и Ника, и эту сумасшедшую горячую голову.
Без Ника игра идёт вяло. Вандал приходит в себя и с бесконечной яростью забивает мяч в наши ворота.
Один-ноль в пользу «Фантакальчо».
Когда прихожу в раздевалку, Ника уже нет.
Вандал ожидает меня у выхода со своими варварами. Это плохо кончится.
– Сегодня твоему приятелю ещё повезло. В следующий раз он не уйдёт с поля живым… Иди, утешь его… Козел!
Команда «Пират» всей своей ватагой уныло молчит, переживая поражение и унижение от орды охреневших варваров.
Ник пришёл в школу с двумя чёрными фингалами под глазами. Парень, который ударил его, будет отстранён от игры.
– Он мне ещё заплатит. Ты не представляешь, что я с ним сделаю. Ты не представляешь…
Ник и в самом деле весь чёрный, как его фингалы.
– Ладно, Ник, его дисквалифицировали. А ты тоже хорош… Напал на Вандала не слишком-то…
Ник смотрит на меня, сощурившись:
– И ты ещё оправдываешь его! Да ты что, педиком стал… Где твои яйца, дома оставил?
– Если бы ты взял себя в руки, мы не проиграли бы вчера…
– Ах вот что, выходит, я же и виноват ещё… Да пошёл ты, Лео, знаешь куда…
Он поворачивается и уходит, не дожидаясь моего ответа. День начался наилучшим образом.
Мечтатель вошёл в класс с небольшой книжицей в руках. Страниц в сто, не больше.
– Книга, которая изменит твою жизнь, – сказал он.
Я никогда не думал, что книги вообще могут что-то изменить, а уж тем более жизнь. То есть они меняют тебя, потому что приходится их читать, когда охотнее занялся бы чем-ни-будь другим. Мечтатель, однако, и есть мечтатель, только и может, что мечтать. Но какое отношение имеет эта книга к истории? Мечтатель сказал, что для того, чтобы понять время, которое будем изучать, нужно понять людей той эпохи, проникнуть в их сердца, и принялся читать книгу Данте Алигьери. Нет, не «Божественную комедию», этот космический кирпич, а тоненькую книжечку, историю любви Данте.
Не могу поверить: Данте написал книгу про Беатриче! Влюблённый, как и я. Книжка называется «Новая жизнь», она про то, что я уже сам для себя открыл: любовь всё обновляет. А может, я и есть будущий Данте? И вдруг на этот раз Мечтатель прав? Так или иначе, Данте посвятил книгу именно встрече с Беатриче и тому, как изменилась после этого его жизнь. Это невероятно: какой-то доисторический человек чувствует то же, что и я! Может быть, я – реинкарнация Данте?
Но попробуй скажи это училе Рокка, которая называет моё письмо неряшливым и корявым и никогда не ставит мне больше четвёрки с минусом, что ещё хуже, чем просто тройка… Выходит, никакая я не реинкарнация Данте! Однако если даже Данте сегодня непонятен, то, может быть, то, что пишу я, непонятно как раз потому, что я – будущий Данте… Как бы там ни было, даже если я – не Данте, Беатриче остаётся Беатриче, и я не могу не думать о ней и не говорить о ней, как и Данте, который признаётся: «Хочу рассказать вам о моей любимой не потому, что на похвалы уже нет слов, а потому, что хочу излить свои мысли о ней».
Данте всегда прав! Однако нужно прочитать его книгу, пожалуй, перепишу какое-нибудь стихотворение для Беатриче и посвящу ей. Более того, отправлю ей послание с самым лучшим отрывком из этой книги. На него-то она уж точно ответит. Не буду выглядеть дураком. Поймёт, что пишу серьёзно, как и Данте. Не могу отступать. Лев, который отступает, не лев. Пират, который отходит назад, не пират.
Она поймёт, потому что всё это проходила в прошлом году, а если не вспомнит, спросит меня… Беатриче учится во втором классе лицея. И очень хорошо учится. Отправлю ей послание: начало «Новой жизни»… Полный отпад: латынь, так круто получается. T9[13], правда, не работает с латынью, но Беатриче поймёт.
Только одно меня огорчает. Все считают, что Мечтатель уж чересчур нагло выходит за рамки своего статуса неудач-ника-сказочника, человека, приносящего беду. К сожалению, он весьма ничтожен и в моих глазах, и я не выношу его… Нужно будет как-нибудь поставить его на место – найти слабинку и нацелить на неё удар Пирата…
T9 – изобретение двадцать первого века. Сберегает тебе уйму времени и дарит немало веселья, потому что, когда хочешь написать какое-то слово, система предлагает совсем другое, иной раз противоположное по смыслу. Например, хочу написать «извини», и вдруг выскакивает «страх». Вообще-то совпадение, должно быть, не случайное, потому что, когда приходится извиняться за что-то, я всегда очень пугаюсь.
Мне нравится T9. Интересно, Данте, сочиняя все эти стихи, пользовался чем-нибудь вроде такого сервиса? Есть люди, встречаясь с которыми просто невозможно понять, как они научились тому, что умеют. У них определённо имеется предрасположенность к своему делу. Я ещё ничего не умею делать по-настоящему, но верю, что смогу. Учила английского говорит: у него есть способности, но он не использует их. Вот, значит, у меня есть способности, могу делать всё, но пока ещё не решился всерьёз заняться делом, как-то использовать себя. Я мог бы стать Данте, Микеланджело, Эйнштейном, Эминемом[14] или Иованотти[15], ещё не знаю. Нужно попробовать и понять, кем именно.
Послушать Мечтателя, так я должен найти свою мечту и превратить её в проект. Нужно будет спросить у него, а как находят свою мечту. Спросил бы, да только стесняюсь, и прислушался бы к нему… Однако эта причуда – заиметь мечту, когда тебе нет ещё и шестнадцати, – меня не убеждает. Но в любом случае я уверен, что в моей мечте есть и Беатриче.
Кстати, она опять не ответила на моё послание. Я очень расстроился, думал, что хотя бы Данте произведёт на неё впечатление. В желудке судорога, а сердце совсем побелело. Словно сама Беатриче хочет стереть меня с лица земли, замазав корректирующим «штрихом». Чувствую себя какой-то ошибкой, орфографической ошибкой. Мазок «штрихом» – и нет меня, как нет и ошибок. Страница остаётся чистой, и никому не видна боль, скрытая за этой белой каплей.
Поэзия – пустая рифмованная болтовня. Данте, да пошёл ты!..
У Беатриче огненно-рыжие волосы. У Беатриче зелёные глаза. У Беатриче… В полдень она стоит со своими друзьями у школы. У Беатриче нет парня. Я был у неё на дне рождения в прошлом году: мечта! И всё время просидел, спрятавшись где-то или за кем-то, и не спускал с неё глаз, стараясь запомнить каждый её жест, каждое движение. Мой мозг превратился в телекамеру, чтобы сердце могло в любую минуту снова просмотреть самый прекрасный фильм, когда-либо снятый на земле.
Не знаю, как у меня хватило смелости попросить у неё телефон. На самом деле так и не хватило… Телефон мне дала Сильвия, её подруга, после летних каникул. Но не помню, чтобы я говорил ей, будто он нужен мне. Может быть, поэтому Беатриче не отвечает. Может, не знает, что это я пишу ей. Она в моём мобильнике записана как «Огненная, красная». Красная звезда: солнце, рубин, вишня. Однако могла бы всё же и ответить, хотя бы из любопытства.
Так был я или не был львом в моей предыдущей жизни? Определённо был. Прячусь в чаще и в подходящий момент выскакиваю оттуда, выгоняю свою жертву в открытое поле, там ей не убежать от меня, и хватаю. Вот так же поступлю и с Беатриче. Окажется лицом к лицу со мной, и ей придётся выбрать меня.
Мы созданы друг для друга. Я это знаю. Она – нет. Она не умеет любить меня. Пока.
Сегодня разговаривал с Терминатором. Ну да, потому что знаю: когда нужно решать важные проблемы, бесполезно разговаривать со взрослыми. Или тебя не слушают, или говорят: и не думай, всё равно потом пройдёт. Или выкручиваются с помощью волшебного «когда-нибудь»: когда-нибудь поймёшь; придёт время; поймёшь, когда у тебя будут дети; рано или поздно у тебя будет работа, вот тогда и поймёшь.
Надеюсь только, что этот день никогда не наступит, потому что иначе на тебя обрушится сразу всё: зрелость, дети, работа… и мне кажется нелепым, что понять можно, только если всё это сразит тебя, как удар молнии. Разве нельзя было бы начать понимать уже сейчас, постепенно, потихоньку, не ожидая того проклятого дня? Сегодня. Сегодня хочу понять, а не когда-нибудь. Сегодня. Сейчас. Так нет же: когда тот день тебя опрокинет, будет слишком поздно, потому что ты, желавший поскорее всё понять, не нашёл никого, кто удостоил бы тебя ответом. И встретился тебе только тот, кто предрекал этот день, словно предсказывал смерть и гибель…
Не говоря уже об училах. Когда пытаешься серьёзно поговорить с ними, отвечают: не сейчас, что означает «никогда». Училы сразу всё сообщат тебе о плохом – об оценках, ответах, замечаниях, заданиях… А о хорошем ничего не скажут, иначе, считают они, станешь почивать на лаврах, хотя не думаю, чтобы они оказались такими уж комфортными. А больше с училами и не о чем говорить.
Папа и мама? О них и речи нет. Даже думать как-то неловко. Полное впечатление, будто им никогда не было пятнадцати лет. И потом, папа вечно приходит усталый после работы и хочет смотреть футбол. Мама? Я стесняюсь её. Я ведь уже взрослый и не могу говорить с мамой, как прежде. Выходит, если исключить учил, папу, маму и Ника, который не разговаривает со мной после той игры с «Фантакальчо», – кто остаётся? Терминатор. Он, по крайней мере, молчит и слушает, особенно если угощаю его потом печеньем со вкусом жареной кошки.
– Видишь ли, Терминатор, с тех пор как Мечтатель говорил о мечте, я всё время возвращаюсь к этой мысли, она, словно какой-то внутренний зуд, покоя не даёт и цепляет всё глубже. Ты, Терминатор, что собирался делать, что думал делать, когда вырастешь? Ты можешь только оставаться собакой: есть как собака, спать как собака, писать как собака и умереть как собака. Я же – нет. Мне нравятся большие желания. Большая мечта. Не знаю ещё, что это за мечта, – но мне нравится мечтать о мечте. Лежу в кровати в тишине и мечтаю о своей мечте. И больше ничего не делаю. Перебираю одну за другой разные мечты и выбираю, какая нравится. Кто знает, может, оставлю свой след в истории человечества? Только мечты оставляют след.
Терминатор тянет меня, даже он не умеет сосредоточиться, кто знает, что ещё ему надо. Идём дальше.
– Не перебивай меня! Мне хотелось мечтать. Мне нравилось мечтать. Но как найти свою мечту, Терминатор? Ты нашёл её уже готовую. Но я ведь не собака. Мечтателю помогли дедушка с его сказками и фильм. Может, нужно почаще ходить в кино, раз уж дедушки у меня нет, а бабушке нужно громко кричать, потому что она не слышит, и вдобавок от неё плохо пахнет, как от всех стариков, я не выношу этого и начинаю чихать. А может быть, нужно больше читать? Мечтатель говорит, что наши мечты таятся в окружающих нас вещах, в тех, которые любим, – в каком-то месте, на какой-то странице, в фильме, в картине… мечты, которые дарят нам великие творцы красоты.
Так говорит Мечтатель. Не понимаю до конца, что это значит. Знаю одно: мне нравится. Нужно попробовать. И посоветоваться, но не слишком полагаться на советы, потому что я из тех, кто крепко стоит на ногах. Жизнь без мечтаний – это сад без цветов, а жизнь с неосуществимыми, мечтами – сад с искусственными цветами. А ты что скажешь, Терминатор?
Терминатор вместо ответа останавливается у столба и писает. И длится это ровно столько, сколько все мои разговоры.
– Спасибо, Терминатор, вот ты действительно меня понимаешь…
Беатриче, должно быть, заболела. Многие сейчас подхватывают грипп, но я ещё ни разу… Не вижу её уже два дня. Без яркого блеска её огненных волос дни кажутся тусклыми и пустыми. Белыми, как в пасмурную погоду, когда нет солнца.
Возвращаюсь домой вместе с Сильвией, подвожу её на моём мопеде, и она всё время просит ехать потише. Женщина, понятное дело. Мы долго разговариваем, и я спрашиваю, есть ли у неё мечта, такая, о какой говорит Мечтатель. Рассказываю, что у Ника такая мечта определённо есть. Он сказал, что пойдёт по стопам своего отца. Его отец дантист. Ник выучится на дантиста и будет работать в кабинете у отца. Говорит, что это его мечта. А по мне так для мечты этого мало. Потому что уже всё известно. Мечта – если я правильно понял – должна быть немного загадочной: что-то в ней должно быть такое, что ещё нужно открыть. А Ник уже всё заранее знает.
У меня мечта ещё не определилась, но в этом-то и вся её красота. Моя мечта настолько неведома, что я волнуюсь при одной только мысли о ней. У Сильвии тоже есть мечта. Она хочет стать художницей. Сильвия очень хорошо рисует, это её хобби. Она делает копии картин известных художников. Очень мне нравится картина, на которой изображена женщина с белым зонтом. Особая картина, потому что одежда и лицо женщины и все краски на ней такие лёгкие, что кажется, будто сливаются со светом, который падает на неё. Кажется, будто фигура соткана из солнечных лучей, от которых заслоняется. И это единственный случай, когда белый цвет не пугает меня. Сильвия обманула его на этой картине. Мне нравится.
Раз пятнадцать едва не угодив в ДТП со смертельным исходом из-за моих тормозов, которыми давно пора заняться механику, приезжаем к дому Сильвии.
– А мои не хотят. Говорят, что живописью можно заниматься только на досуге и, уж конечно, рисование не должно стать моим будущим, это трудный путь, только очень и очень немногие приходят по нему к успеху, а кроме того, если не пробьёшься, рискуешь остаться без куска хлеба.
Взрослые определённо существуют на свете для того, чтобы напоминать нам о страхах, которых мы не знаем. Боятся только они. А я, наоборот, рад, что у Сильвии есть такая мечта. Когда она говорит о ней, глаза блестят, как у Мечтателя на уроке. Как блестели глаза у Александра Великого, Микеланджело, Данте… Горящие, живые глаза… По-моему, у Сильвии правильная мечта. Прошу её понаблюдать за моими глазами, когда стану говорить о чём-ни-будь, и сказать, если заблестят, тогда я, может быть, узнаю свою мечту, потому что сам я рассеянный, могу и не заметить. Она согласна.
– Когда увижу, что твоя мечта блестит у тебя в глазах, – скажу.
Прошу её сделать для меня копию той картины. Сильвия согласна. Глаза у неё загораются, и мне даже кажется, будто от её взгляда ощущаю тепло на коже. Голубые глаза блестят. Это её мечта. А у меня мечты пока нет, но чувствую, скоро появится. Только как узнать её? Синие круги под глазами. Да, у меня мешки под глазами, в них таятся все мои сновидения. А найду свою мечту, освобожусь от этих мешков, и тогда мои глаза засияют…
Прибавляю скорость, уносясь в голубизну горизонта, и мне кажется, будто лечу, без тормозов и без мечты…
Беатриче по-прежнему не ходит в школу.
Нет её и на остановке автобуса после занятий.
Мои дни кажутся совершенно пустыми.
Пустые, как и у Данте, когда он больше не встречает Беатриче.
Мне нечего сказать, потому что, когда нет любви, нет и слов.
Страницы остаются чистыми, у жизни не хватает чернил.
Я поговорил наконец с Мечтателем.
– Как найти свою мечту? Только, учитель, не смейтесь надо мной.
– Ищи.
– Как?
– Ставь правильные вопросы.
– Как это понимать?
– Читай, смотри, интересуйся… причём увлечённо, страстно, и изучай всё. В каждом случае, когда что-то удивляет, разберись, почему поразился и взволновался. Только так и найдёшь мечту. И тут важно не настроение наше, а наша любовь.
Так сказал мне Мечтатель. Как ему приходят в голову некоторые слова, один только он знает. Мне нужно найти то, что по душе, что нравится. Но единственный способ сделать такое – уделить этому время и силы, и вот это меня не устраивает…
Попробую сделать, как советует Мечтатель, – начну с того, чем располагаю. Я люблю музыку. Люблю Ника. Люблю Беатриче, люблю Сильвию, люблю свой мопед, люблю мою неведомую мечту. Люблю папу и маму, когда не достают. Люблю… может, хватит?.. Этого слишком мало, наверное, нужно что-то ещё. Придётся поискать и порасспрашивать.
Я задумался, почему мне нравится Сильвия. И ответил сам себе: потому что люблю её, хочу, чтобы осуществилась её мечта, потому что, когда она рядом, на меня нисходит спокойствие, как бывало, когда мама брала меня за руку в толпе в супермаркете. Почему мне по душе Ник? И опять же отвечаю себе: потому что мне хорошо с ним. Ему не нужно ничего объяснять. Он не судит меня строго. Кстати, нужно что-то сделать, сколько можно молчать, скоро у нас опять игра, и если не помиримся, Пираты погибнут…
Потом я задумался, почему люблю свою музыку. Оказалось, потому, что она даёт мне ощущение свободы. А мой мопед-«полтинник» без тормозов? По той же причине. Вот у меня уже несколько пазлов: я люблю, когда люди хорошо относятся ко мне, и люблю свободу. Эти пазлы – частицы моей мечты. Во всяком случае, то, что отыскал. Но этого ещё мало.
Почему мне по душе Беатриче? Это самый трудный вопрос. И пока я ещё не нашёл ответа. В ней есть что-то загадочное. Что-то такое, что никак не могу понять. Какая-то красивая тайна, подобная чуду восходящего солнца, из-за которого ночь перед рассветом становится ещё темнее. Беатриче – моя мечта, и всё тут, и ничего объяснить здесь невозможно. И. потому не могу уснуть. Смотрю фильм ужасов. После него тоже не уснуть. Вот и получается бессонная ночь в квадрате.
Это было единственное задание по греческому языку, которое меня забавляло. Выбрав несколько слов из перевода, следовало записать в тетради их значение и найти итальянские слова с тем же корнем, которые помогли бы вспомнить греческий термин. Так я хорошо выучил два слова.
Leukos: белый. От него происходит итальянское слово luce – «свет».
Aima: кровь. От него происходит итальянское слово ematoma – «кровяной сгусток внутри тканей, имеющий вид твёрдой опухоли».
Если поставить рядом эти два страшных слова, получится другое, ещё более страшное: leucemia. Так называется болезнь, которая поражает кровь. Название происходит от греческого слова (названия всех болезней происходят от греческих слов) и означает «белокровие». Я знал, что белый цвет – это обман. Как может быть кровь белой?
Кровь красного цвета, и всё тут.
А слёзы солёные, и всё тут.
Сильвия сказала мне об этом со слезами:
– У Беатриче лейкемия.
И её слёзы стали моими.
Вот почему Беатриче не ходит в школу. Вот почему она пропала. Как муж Арджентьери. Даже хуже: заболевание крови. Лейкемия. Наверное, можно вылечить. Без Беатриче я пропал, моя кровь тоже сделается белой.