Четверг, 22 июня 2006 года
Пия проснулась оттого, что ей прямо в лицо светил фонарик. Сердце бешено билось, она лежала в постели будто парализованная, не в силах даже пальцем пошевелить. Пия знала — в комнате кто-то есть. Ее прошиб холодный пот, но она не могла ни вскочить, ни закричать, ни схватить табельное оружие, которое лежало рядом с кроватью. Луч фонаря скользнул в сторону, глаза привыкли к темноте, и вскоре она смогла различить знакомый силуэт.
— Лукас! — прошептала она, с облегчением истерически хихикнув. — Что это значит? Как ты вошел?
Ей стало стыдно, потому что из-за жары она спала почти голой, в одних трусах. Лукас склонился над ней, его прекрасные зеленые глаза покраснели и были полны слез. В отличие от того вечера в субботу, ей не было неприятно, что он так близко. Она ощутила прикосновение его рук к своему телу и закрыла глаза. Но внезапно он схватил ее запястье, развернул ее спиной и, навалившись всем телом, прижал Пию к кровати. Она хотела сбросить его, но он оказался сильнее. Пия открыла глаза и, увидев искаженное лицо Лукаса, испугалась. Молча и яростно они боролись друг с другом. Он был таким тяжелым, что она не могла ни шевельнуться, ни вздохнуть. Она хотела закричать, но из горла не вырвалось ни звука. В полной панике она поняла, что кричать бесполезно, — ее никто не услышит, ведь у нее нет соседей, даже случайных прохожих тут не бывает. Она одна и совершенно беззащитна. Слезы брызнули у нее из глаз, потекли по лицу, не давали дышать. И тут Лукас развернул Пию к себе. Его взгляд пронзил ее насквозь. Он сочувственно улыбнулся и обхватил пальцами ее шею.
— Пожалуйста, не надо, — пролепетала она. — Пожалуйста, прошу…
— Ты разочаровала меня, Пия, — хрипло прошептал он. — А знаешь, что я делаю с людьми, которые меня разочаровывают?
И сжал ее горло…
Пия раскрыла глаза и уставилась в темноту. Футболка была мокрой от пота, сердце бешено билось, все тело дрожало. Она лежала неподвижно и ждала, пока успокоится сердцебиение. Несколько лет у нее не было таких снов. Она потянулась к выключателю и зажгла свет. Половина четвертого, утро. Окно распахнуто, но никакой ночной прохладой не веет. Во рту пересохло, горло дерет. Пия заметила, что действительно плакала. С дрожью в коленках она прошла в кухню. Две недели Кирххоф не притрагивалась к сигаретам. Теперь она обшарила все куртки в кладовке и только в зимней нашла старую открытую пачку сигарет. Первая затяжка подействовала как наркотик, в голове помутнело, но пальцы перестали дрожать, пот высох. Много лет она не вспоминала те каникулы 1989 года во Франции, которые так невинно начались, а закончились катастрофой. Долгие месяцы после этого страх был ее постоянным спутником. С годами она заглушила воспоминания о том случае, и они больше не возвращались.
Пия приняла душ, поменяла белье, натянула футболку и джинсы. Все еще под впечатлением от недавнего кошмара она распахнула входную дверь и глубоко вдохнула свежий воздух. Над Таунусом небо было темным, но на востоке уже розовела первая светлая полоска, предвещающая очередной жаркий день. Пия направилась к конюшне, она любила эти часы предрассветных сумерек на грани дня и ночи. Птицы проснулись в лесу за домом и начали свой утренний концерт. Лошади обрадованно заржали, увидев Пию. Ничто так не успокаивает, как будничные заботы, поэтому Пия накормила лошадей, хотя обычно делала это на час позже, насыпала корму уткам, гусям и курам, а потом прошла через двор, удивляясь, почему не выбежали морские свинки. Обычно пушистые зверьки уже ждали ее, вцепившись в сетку, которой была затянута собачья конура, где они жили летом.
— Вы еще спите?
Пия взялась за дверцу, прикрывавшую дверь конуры. Но задвижка была отодвинута, а дверь, затянутая сеткой из тонкой проволоки и защищавшая зверьков от кошек и мелких хищников, открыта. У нее все внутри сжалось, когда она заглянула внутрь и увидела, что произошло: куница или лиса залезли в конуру и передушили всех свинок. И тут слезы брызнули у Пии из глаз; она стояла на коленях в мокрой от росы траве и плакала навзрыд.
Через час она потягивала кофе и пыталась собраться с мыслями. Сначала открытые ворота, потом распахнутая дверь, а теперь мертвые морские свинки. Она попыталась отвлечься, уставилась в монитор. Нашла еще разок письмо от Зандера и кликнула ссылку на страничку Свении. Но на экране высветилось сообщение об ошибке, страницу невозможно найти. Кто-то, видимо, удалил ее. И этот кто-то — явно не Йонас, потому что Йонас мертв.
— Кай, — обратилась Пия к коллеге. — Страница Свении Зиверс удалена. Как это могло случиться?
Остерман попытался зайти на страницу.
— Это сделала или сама девушка, — сообщил он через пару секунд, — или провайдер.
— Но у Свении нет больше доступа к собственной странице, — задумчиво произнесла Пия. — Мне об этом рассказала ее подруга вчера. Ты можешь узнать, кто это сделал?
— Я попробую.
Он принялся за работу. Было всего четверть восьмого, но Пия хотела узнать, поговорил ли Зандер с отцом Лукаса. Она набрала номер Зандера и через секунду услышала его голос.
— Я собирался вам звонить, но не знал, можно ли так рано, боялся помешать.
Внезапно Пии захотелось рассказать этому человеку, которого она едва знала, о себе чуть больше, а потому она ответила:
— Сегодня вы спокойно могли звонить мне начиная с четырех утра.
— А что? Еще один труп? — спросил Зандер.
— Не один, а пятнадцать мертвых морских свинок, — ответила Пия. — А за два дня до того ворота и дверь в дом оказались открытыми, когда я вернулась домой.
— Возможно, вам не стоит жить за городом совсем одной.
Мысли Зандера развернулись в соответствии с тем, куда клонила Пия.
— Вот и коллеги сказали мне то же самое, — ответила она. — Но не могу же я срочно искать мужчину, чтобы только не жить одной.
— А как же ваш муж? — поинтересовался Зандер. И в голосе его сквозило любопытство.
Пии стало немножко стыдно за свою маленькую провокацию, но совсем чуть-чуть. Когда-то она неплохо играла в эту старинную игру, что от века продолжается между мужчинами и женщинами, но это было прежде, когда она была беззаботна и не ведала страха. Потом она встретила Хеннинга, научно структурированный мозг которого был чужд намекам и играм и невосприимчив к ним. А теперь встреча с Лукасом вновь пробудила в ней вкус к этой игре.
— Он живет во Франкфурте, — сказала она, как бы мимоходом. — Но я звоню вовсе не затем, чтобы поплакаться по поводу своих морских свинок. Вам удалось вчера поговорить с отцом Лукаса?
— Да, — ответил Зандер. — Причем достаточно подробно. Он ничего не знал о смерти Йонаса и был потрясен. А председателем наблюдательного совета у Бока он перестал быть потому, что его не устраивала работа правления. Он не вполне ясно выразился, но, если я правильно понял, дело касалось проекта на Ближнем Востоке и сомнительного партнерства.
Они поговорили еще минуту. Потом Пия поблагодарила за информацию и попрощалась. Подняв глаза, она встретила насмешливый взгляд Остермана.
— В чем дело? — спросила Кирххоф.
— Ни в чем. — Он пожал плечами и усмехнулся. — То, что ты сейчас сделала, напомнило мне кое-что.
— А что я сейчас сделала? — простодушно спросила Пия.
Ухмылка Остермана стала еще шире, и он откинулся на стуле.
— Ты используешь расследование для того, чтобы закидывать собственные сети. Вот только кто рыбка?
— Какая рыбка? — Пия почувствовала, что попалась.
— Я уже однажды запутался в подобных сетях. — Остерман высоко поднял брови. — Правда, так далеко не заходил. Может быть, зашел бы, если б с моей ногой ничего не случилось.
В восемь часов Боденштайн появился на работе и был явно не в духе. Он почти не слушал своих сотрудников на утреннем совещании. Козима ни словом не обмолвилась о срыве в понедельник вечером. Но гораздо больше, чем ее обидные упреки, его волновало другое. Что-то было не так. Сегодня должны прийти результаты анализа крови, и тогда… Оливер вдруг заметил, что взгляды сотрудников в ожидании обращены на него.
— Я составил список и вызвал всех друзей Йонаса, — повторил Остерман. — Кто ими займется?
— Вы и фрау Фахингер, — решил Боденштайн. — Спросите, где они были в вечер, когда умер Паули, и вечером в понедельник. Не скрывайте, почему мы ищем у них следы укусов. Кроме того, я хочу знать, о чем спорили Лукас и Йонас. Фрау Кирххоф, поговорите еще раз с Лукасом. Вдруг он сможет найти в компьютере Йонаса эти е-мейлы.
Пия кивнула, хотя ей было не по себе при мысли, что придется встречаться с Лукасом после сегодняшнего ночного кошмара.
— И кстати, что там за история, из-за которой Паули угрожал своему старому приятелю Зибенлисту?
Об этом Пия начисто позабыла!
— Дело лежит у меня на столе, — сказала она и поспешила за пайкой.
— Нет ли от опрошенных каких-нибудь сведений, которыми мы могли бы руководствоваться? — осведомился Боденштайн у своих сотрудников.
Все дружно покачали головами.
— В среду вечером был матч наших с поляками, — сказала Катрин Фахингер. — Так что все сидели перед телевизорами, и, к сожалению, вообще никто ничего сказать не может.
Пия вернулась и принесла папку.
— 17 августа 1982 года сообщалось о смертельном случае во время вечеринки, — прочитала она. — Девушка по имени Марион Ремер впала в кому из-за употребления слишком большого количества коктейлей и умерла по дороге в больницу от шока. Было проведено расследование на предмет выявления убийства по неосторожности, своевременного неоказания помощи и умышленного нанесения вреда здоровью, среди подозреваемых находился также и Штефан Зибенлист. Но из-за отсутствия доказательств до обвинения не дошло и дело закрыли, объявив несчастным случаем.
Между бровями Боденштайна пролегла глубокая складка.
— Принимайтесь за работу, встретимся после обеда. Фрау Кирххоф, зайдите ко мне в кабинет!
Все встали и разошлись, а Пия проследовала за шефом с нехорошим предчувствием. Боденштайн закрыл за собой дверь и обратился к ней:
— Когда вы прочитали дело? — сухо спросил он.
— Когда оно пришло, — ответила Пия, которая никак не могла взять в толк, что случилось с шефом.
— И при прочтении вас ничто не удивило?
— Н-нет…
Боденштайн обошел стол и уселся за него.
— Думаю, вы просто отвлеклись из-за убийства Йонаса Бока, — сухо заметил он. — Погибшую девушку звали Марион Ремер. Штефан Зибенлист женился на Барбаре Ремер, и, если мне не изменяет память, он говорил, что это случилось в начале восьмидесятых. На наследнице «Мебельного дома Ремера». Возможно, девушки были родственницами?
Пия покраснела. Она действительно упустила это из виду.
— Я и впрямь промахнулась, — призналась она. — Простите. Сейчас же поеду к Зибенлисту.
— Да, пожалуйста, — холодно ответил Боденштайн. — Я понимаю, что у вас много работы, но, когда речь идет о человеке, у которого на момент убийства нет алиби, вы могли бы быть повнимательнее.
— Да, шеф, — тихо согласилась Пия.
— Спросите Зибенлиста насчет алиби. — Боденштайн поднял трубку, чтобы позвонить Козиме. — Если он не добавит ничего нового, арестуйте его.
Пия кивнула, но не спешила уходить. Она не верила, что Зибенлист убил Паули, а потом увез тело. Ей казалось, что для этого больше подходит Матиас Шварц. Собаки Паули знали его, поскольку он часто бывал у Эстер Шмит, и потому не тронули. Да и с транспортировкой у Шварца никаких проблем возникнуть не могло.
— Еще что-то? — нетерпеливо спросил Боденштайн.
— Ничего, — сказала Пия и вышла.
Но она не сразу отправилась в Келькхайм, а сначала села за компьютер и поискала в архивах газет за 1982 год сообщение о смертельном случае. Ей повезло — у «Обозрения Таунуса» существовали электронные архивы вплоть до 1973 года.
— Что от тебя хотел шеф? — поинтересовался Остерман.
— Я кое-что проглядела, — ответила Пия, благодарная за то, что Боденштайн, по крайней мере, не стал перед всей командой ставить на вид ее промах. Тем не менее его тон задевал. Она распечатала газетную статью и как раз читала ее, когда в кабинет заглянул Боденштайн с мрачным выражением на лице.
— Вы еще здесь? — сердито сказал он.
Ни слова не говоря, Пия подхватила сумку, сунула в нее распечатку статьи и молча прошла мимо Боденштайна. Она знала, что шеф беспокоится за жену, но это еще не повод срывать дурное настроение на сотрудниках.
Штефан Зибенлист совсем не обрадовался, увидев Пию в демонстрационном зале своего мебельного предприятия.
— У меня совсем мало времени, — сказал он, натянуто улыбаясь.
Вспомнив о его влажном рукопожатии, она ограничилась формальным приветствием.
— У меня тоже. Не будем тянуть. Я ознакомилась с делом о несчастном случае в 1982 году и…
— Не здесь! — прервал ее Зибенлист. — Пройдемте в мой кабинет.
Пия проследовала за ним в маленькую тесную комнатку рядом с отделом кухонь. Он закрыл дверь и оказался совсем рядом Пией.
— Почему вы нам не сказали, что девушка, которая тогда умерла, была вашей свояченицей? — Пия сразу начала с главного вопроса, потому что хотела побыстрее разделаться с этим разговором. Она не знала почему, но присутствие Зибенлиста вызывало у нее физическое неприятие.
— А какое это имеет значение? — Зибенлист заморгал водянистыми глазами. — Это был несчастный случай.
— Марион была старшей сестрой вашей жены, — ответила Пия. — Она была помолвлена и вместе с мужем должна была унаследовать мебельный магазин.
— Что вы хотите сказать?
— Смерть вашей свояченицы очень выгодно сказалась на том, как сложилось основное дело вашей жизни. — Пия посмотрела ему прямо в глаза.
— Чепуха, — ответил Зибенлист. — Против меня не было ни обвинения, ни процесса. Я ничего не совершал. В чем дело?
Пия терпеть не могла, когда собеседник избегал смотреть ей в глаза, а тут еще внезапно опять ощутила собственную беспомощность в присутствии превосходящего ее силой мужчины.
— Я скажу вам, что думаю. — Ей удалось сохранить внешнее хладнокровие. — Паули знал, как тогда все произошло, а вы боялись, что всплывет правда, которую вы скрывали двадцать четыре года. Поэтому вы убили единственного, кто ее знал.
Зибенлист нервно облизнул пересохшие толстые губы.
— Марион впала в кому, выпив два коктейля. Вы знали, что у нее диабет, но тем не менее сократили ее шансы выжить, не сказав врачу «Скорой», что случилось. Марион умерла. Ваша жена унаследовала мебельное предприятие, а вы его возглавили.
— Вы не сможете этого доказать, — сказал Зибенлист. — И вы не можете сделать из этой старой истории мотив убийства.
— Разве? Вы злились на Паули, боялись за свою репутацию, плюс вас у него видели. И в тот вечер у вас нет никакого алиби. — Пия пожала плечами. — Этого хватит для приказа о задержании. А если мы еще что-нибудь накопаем, то, глядишь, узнаем что-то новенькое о том, насколько вы невиновны. Неоказание помощи уже само по себе преступление.
— Но это все дела давно минувших дней.
— С юридической точки зрения — да. — Пия достала мобильник, чтобы вызвать патрульную машину. — Но семья вашей жены может решить иначе. У вас есть адвокат? Лучше будет, если вы попросите его подъехать в комиссариат. Я вас сейчас арестую.
Тут он понял, что Пия говорит абсолютно серьезно.
— Но вы же не можете вывести меня на глазах у моих сотрудников и посетителей? — воскликнул он. — Знаете, что это означает? Завтра весь Келькхайм узнает, что меня подозревают в убийстве!
— Предоставьте мне алиби на вечер вторника и припомните, что произошло на самом деле 24 года назад, — сказала Пия. — И тогда вы сможете спокойно продавать кровати и кухонные столы до конца дней своих.
— Я не дам вам разрушить то, что с таким трудом построил, из-за этой старой истории!
Глаза Зибенлиста угрожающе блеснули. Пия уже подумала, что сейчас он нападет на нее и придушит. Но тут он вдруг прижал руку к груди и пошатнулся. Потом ослабил узел галстука и оперся руками о стол.
— Так вы расскажете все, что я хочу знать, или же мне все-таки придется вызвать моих коллег? Что вы делали вечером 13 июня, после того как побывали у Паули?
— Мое сердце, — сдавленно прошептал Зибенлист. — О боже, мне плохо.
Пия растерянно посмотрела на него. Не хватало еще, чтобы этот противный тип рухнул и ей пришлось бы оказывать ему первую помощь.
Зибенлист выдвинул ящик своего письменного стола и начал в нем рыться.
— Моя жена… — Он начал хватать ртом воздух и упал на колени. — Позвоните… моей… жене… Пожалуйста…
Всхлипнув, он качнулся в сторону и с глухим стуком упал на пол. Пия вскочила и рванула дверь. Господи, этого всего просто не могло быть!
Некоторое время, положив трубку, Боденштайн все еще пялился на телефон. Он хотел бы, чтобы слова Козимы его успокоили, но, каким бы ни был ее анализ крови, он все равно видел, что с ней уже неделю творится что-то не то. А тут еще это треклятое дело, которое разрастается и отнимает такую уйму времени… Постоянно открываются новые обстоятельства, возникают новые подозреваемые с новыми, серьезными мотивами, которые при внимательном рассмотрении только заводят в тупик.
Зазвонил служебный телефон. Это был Остерман, его голос звучал непривычно взволнованно.
— Шеф, — сказал он. — Я только что получил фотографии с мобильного телефона Йонаса. Вы должны на них посмотреть.
— Я зайду.
Может, Оливер наконец получит какие-то весомые факты, которые сможет предъявить жаждущему надежных результатов начальнику уголовной полиции Нирхофу. Через несколько минут Боденштайн рассматривал увеличенные распечатки фотографий, которые стало возможно прочитать только после специальной обработки в лаборатории. Йонас сфотографировал на мобильник выведенные на экран монитора документы, технические данные и даже электронную переписку.
— Этим можно прижать Бока к стенке! — Остерман довольно ухмыльнулся. — Жажду увидеть, как он все это объяснит.
Боденштайн просматривал переписку между Боком и одним из управляющих делами гессенского управления дорожного строительства и транспорта, множество входящих и исходящих писем, которые Йонас тщательно переснял. Таким же образом он переснял и всю переписку отца со служащим федерального министерства транспорта. Явно никто из участников и предположить не мог, что когда-нибудь их сообщения прочтут третьи лица, а потому никто не потрудился хоть как-то зашифровать обсуждаемое.
— Мне кажется, что это и вправду бомба, — подтвердил Боденштайн. — Здесь замешан и сотрудник строительного департамента Хофхайма. Он отправил Боку отдельным файлом предложения всех конкурентов на проведение первой очереди строительства в центре «Норд».
— Вопреки запрету на разглашение цен, — подхватил Остерман. — Явный сговор. Что будем предпринимать?
— Да ничего. Это уже вне нашей компетенции, — сказал Боденштайн. — Позвоните коллегам из отдела экономических и административных преступлений и передайте им эти документы. Сообщите им о наших подозрениях. Возможно, у них тоже есть что предъявить Боку.
«Скорая» с синей мигалкой стояла перед входом в «Мебельный дом», на Франкфуртерштрассе из-за этого собралась пробка. Пия молча смотрела, как санитары выносят на носилках Зибенлиста. Враждебные и укоризненные взгляды его супруги и подчиненных не помешали ей вызвать еще и патрульную машину для сопровождения «Скорой» до больницы. Предстояло выяснить, был ли сердечный приступ Зибенлиста настоящим или всего лишь уловкой, чтобы избежать ареста. Гораздо большую озабоченность вызывала у Пии паника, охватившая ее, когда ей показалось, будто Зибенлист хочет на нее напасть. Может, нервы уже совсем сдали и она непригодна для своей профессии?
Дверцы захлопнулись, взвыла сирена, и «Скорая» сорвалась с места. Пия облегченно вздохнула и перешла на другую сторону Франкфуртерштрассе. Она припарковала свою машину во дворе полицейского участка Келькхайма и теперь шла по Банштрассе мимо мясной лавки Конради к кафе «Грюнцойг». К ее удивлению, дверь была открыта нараспашку, и молодой человек как раз вытаскивал большую деревянную стойку с написанным от руки меню. В этот миг прямо перед дверью бистро остановился черный «Мерседес М», и из него вышла блондинка в светлом костюмчике цвета липовых листьев, с огромными темными очками «Пэрис Хилтон» на носу. Высокие каблучки Марайке Граф процокали по лестнице вверх, и она исчезла в глубине бистро.
— Что она здесь делает? — пробормотала Пия и решила подойти поближе.
Она медленно шла вдоль кафе. Ворота во двор были открыты. Пия скосила глаза. За столиком на солнышке сидела Эстер Шмит. Как она и рассчитывала, ее отпустили под поручительство. Марайке Граф вышла из дверей бистро, и две женщины, которые всего пару дней назад скандалили и ругались друг с другом, сердечно поздоровались и уселись вместе за столик. Глядя, как они мило беседуют, Пия понять не могла, куда вдруг подевалась былая вражда. Или ее на самом деле никогда и не существовало? Все это выглядело крайне подозрительно.
Через четверть часа она протянула для приветствия руку мужу Марайке.
— К сожалению, моей жены нет дома, — сказал Граф, проводив Пию в застекленную гостиную. — У нее пара совещаний на разных строительных объектах. Хотите, чтобы я ей позвонил?
— Ваша жена вовсе не на стройке. — Пия рассматривала стоящего перед ней мужчину. Ей стало досадно, что он совершенно спокоен и ничего не знает о том, что жена проделывает у него за спиной. — Она сейчас сидит во дворе кафе «Грюнцойг» вместе с Эстер Шмит. Я их там десять минут назад видела.
— Да, но… — начал было Граф и растерянно умолк.
— Ваша жена рассказала вам, за что ее арестовали в понедельник? — спросила Пия.
— Да. — Архитектор Граф кивнул. — Полиция обвинила ее в поджоге.
— Ложь. — Пия тряхнула головой. — Ее арестовали, потому что у нее не было алиби на момент убийства ее первого мужа.
— Этого я совсем не понимаю. — Несчастный Манфред Граф выглядел совершенно растерянным. — Какое отношение имеет Марайке к смерти Паули?
— В конечном счете никакого, — сказала Пия. — Она предоставила нам алиби. Она была вместе с господином Конради.
— С мясником из Келькхайма? — удивленно переспросил Граф.
— Да, — кивнула Пия. — Ваша жена сказала, что вынуждена была вступить в связь с Конради, поскольку несколько лет назад вы переболели раком и с тех пор стали импотентом.
Манфред Граф слушал Пию с растущим недоумением. Он то бледнел, то краснел.
— Вы ничего об этом не знали? — спросила Пия.
— Нет. — Манфред Граф сел и глотнул минералки. Он был явно потрясен. — У меня не было рака, и я не импотент.
— Но вы в курсе, что у вашей жены были судимости? Или нет?
— Судимости? — Архитектор выглядел так, будто не вынесет каких-либо новых подробностей о жизни своей жены.
— Вы ведь знаете свою жену довольно давно, со времен университета, — сказала Пия. — А потому вам должно быть известно, что в последний раз в 2003 году она была приговорена к штрафу за оказание давления и нанесение телесных повреждений.
— Не знаю, с чего это вы взяли про университет, — сухо возразил Манфред Граф. — Марайке начинала как секретарша в моей фирме пять лет назад.
— Как секретарша? — Теперь настал черед Пии удивляться. — Она сказала, что изучала архитектуру.
— Изучала, два или три семестра, — ответил Граф. — Когда я с ней познакомился, она работала кельнершей, ушла от мужа и нуждалась в деньгах. Я влюбился, и через три дня после ее развода мы поженились. Я…
Его прервал на полуслове звонок стоявшего на столе переговорного устройства. Он посмотрел на даму в приемной, которая отчаянно жестикулировала. Тяжело вздохнув, снял трубку и пару секунд слушал.
— Скажите, что я перезвоню, — произнес Граф. — Нет… нет… Мне все равно, даже если это сам Бок лично.
После этого он положил трубку, снял очки и потер переносицу большим и указательным пальцами.
— Бок? — заинтересованно переспросила Пия. — Доктор Карстен Бок?
— Да. — Граф снова надел очки. Он как-то в одночасье сник и постарел.
Пия пожалела, что ей пришлось сказать ему правду вслух.
— Конторы Бока по надземному и подземному строительству — наши основные заказчики, — сказал он. Его глаза утратили блеск. — В настоящий момент мы планируем для них большой проект в Келькхайме и еще один в Висбадене. Но после всего, что я сейчас услышал, думаю, стоит согласиться на его предложение.
— Какое предложение?
— Бок хотел иметь собственное архитектурное бюро. До сих пор я очень гордился своей независимостью и отклонил его предложение. Но теперь думаю, а не стоит ли пересмотреть решение.
— Не делайте этого, — воскликнула Пия.
— Почему? — В глазах Графа мелькнуло любопытство. — Вам известно что-то о Боке? Вы с ним знакомы?
— Знакома — это громко сказано, — ответила Пия. — Я дважды с ним встречалась.
— И он вам не понравился, так? — Граф попытался улыбнуться, улыбка получилась грустной. — Мне тоже. Он не вызывает у меня доверия. Но моя жена настаивает, чтобы я принял его предложение.
И тут Пия поняла, почему. Развод с богатым рантье выгоднее, чем с относительно преуспевающим архитектором.
— Обдумайте, пожалуйста, еще раз. — Пия изложила ему свои соображения. — Да, и еще вопрос. В пятницу вечером ваша жена страшно, до скандала, поссорилась с Эстер Шмит. А сегодня они вдвоем сидели за одним столиком, как лучшие подруги. Вы можете это объяснить?
— Наверное, теперь, когда Паули мертв, они вновь обрели взаимопонимание, — сказал Граф.
— Что значит «вновь»? — удивленно спросила Пия.
— Марайке и Эстер чуть ли не со школы были лучшими подругами. Вплоть до той истории.
— Какой истории? — полюбопытствовала Пия.
— Эстер была девушкой Гюнтера Шмита, лучшего друга Паули, и все вчетвером дружили. Шмит заболел болезнью Шарко.[9] Он женился на Эстер за четыре дня до смерти, когда уже совсем не мог двигаться и лежал в отделении интенсивной терапии. Паули утешал Эстер, когда Шмит умер. Правда, немножко перестарался. Марайке застукала обоих в постели после погребения Шмита. На этом дружба и закончилась.
Пия начала понимать.
— Дом, в котором находится кафе, принадлежит умершему мужу Эстер?
— Точно, — подтвердил Граф. — Эстер унаследовала не только дом на Банштрассе, но и недвижимость во Франкфурте. — Он внезапно улыбнулся. — Марайке, с ее маленьким домиком, не могла с этим тягаться. Паули предложил ей остаться жить с ними, но в спальню ей ход был закрыт.
— Значит, Марайке вовсе не сама бросила Паули, — догадалась Пия.
— Именно, — ответил Манфред Граф. — Все было совсем наоборот.
Дом ван ден Берга находился в самом конце Фрайлигратштрассе в Бад-Зодене и совсем не просматривался с улицы. На звонок Пии ответил женский голос. Чуть позже запиликал электронный замок на воротах, и Пия прошла внутрь, на просторный участок. Она проследовала по мощеной пешеходной дорожке от въезда наверх к одноэтажному особняку с фигурными оконными решетками и полукруглыми мансардными окнами, врезанными в массивную шиферную крышу. Перед двойным гаражом стоял «Смарт». Домработница поджидала Пию у открытой двери.
— Лукас болен, — произнесла она со славянским акцентом.
— Я не буду его долго утомлять, — заверила Пия. — Но мне все же надо с ним серьезно поговорить.
Внутри дом был больше, чем казался снаружи. В холле с сияющим мраморным полом, выложенным плиткой в шахматном порядке, можно было давать балы, картины на стенах, конечно же, подлинники, стоили целое состояние. Пия бывала в домах по-настоящему богатых людей во Франкфурте. Этот ни в чем им не уступал. Она поднялась за домработницей по лестнице в мансарду. Интересно, Лукас и на славянке тоже испробовал свое искусство обольщения? Женщина остановилась перед дверью и постучала.
— Лукас, к вам гости! — громко предупредила она и открыла дверь, затем отступила на шаг, пропуская Пию.
Обстановка в комнате была на удивление спартанской. Встроенный шкаф, кровать под скошенным потолком, письменный стол перед окном. На столе стоял раскрытый ноутбук, вокруг на полу валялась одежда, на стене висела та же самая панорамная картинка, что и в комнате Йонаса Бока, только чуть меньшего размера. С боков над столом были прикноплены фотографии. Пия перевела взгляд на кровать. Когда парень повернулся, она невольно вздрогнула. Именно таким видела она его в своем кошмарном сне — с измученными, заплаканными глазами и спутанными волосами.
— Привет, — пробормотал он. — Жаль, что я тут валяюсь в таком виде, но мне действительно хреново.
— Вижу. Может, лучше поехать в больницу? — Пия всерьез встревожилась. Мальчишка явно страдал, да еще невыносимая жара под крышей…
— Нет, я не хочу в больницу. — Лукас привстал и посмотрел на домработницу, которая все еще стояла в дверях. — Можете идти, Ирина. И не надо звонить моему отцу, все в порядке.
Женщина молча повернулась и закрыла за собой дверь.
— Отец приставил ко мне эту русскую шпионку, чтобы следила. — Он снова опустил голову на подушку. — Думает, я не замечаю. Но это его единственное удовольствие, и я терплю.
— Где твоя мать? — Пия подошла к окну и распахнула его пошире, потом села на стул у письменного стола и развернулась к постели.
— В Бостоне. — Лукас поморщился. — В Массачусетском технологическом институте. Она там приглашенный профессор по электронике и информатике.
— Ого! — удивилась Пия.
— Первый брак моего отца был бездетным, — произнес Лукас саркастическим тоном. — И он решил, что его гены надо соединить только с таким же высокоинтеллектуальным созданием, как он сам. Моя мать — его вторая жена — показалась ему подходящей. — Он невесело рассмеялся. — Первому интеллектуальному тестированию меня подвергли, когда мне был год и месяц. Вероятно, чтобы убедиться, что они не ошиблись на случай дальнейших инвестиций. Окажись мой IQ меньше 150, они отдали бы меня в другую семью.
Горечь в его голосе вызывала сочувствие и вовсе не свидетельствовала о счастливом, безоблачном детстве. Пия подумала о том, что Зандер рассказывал о ван ден Берге.
— Какие у тебя взаимоотношения с родителями? — спросила она.
— Я работаю над тем, чтобы оправдать их ожидания, — уныло ответил Лукас. — Может, однажды получу Нобелевскую премию. А до того пытаюсь, насколько могу, избавиться от их контроля. Я уверен, что эта шпионка в данный момент уже звонит моему отцу, чтобы сообщить, что ко мне пришла полиция.
— У него есть причины тебе не доверять?
— Мой отец вообще никому не доверяет. — Лукас поморщился. — У него патологическое стремление все контролировать.
Он задумчиво уставился в потолок.
— Твой отец думает, будто ты отдал Паули деньги, — сказала Пия, вспомнив разговор с Зандером в тот день, когда было найдено тело Паули.
В глазах Лукаса мелькнула искра и тут же погасла.
— Да, он так думает, — подтвердил парень, — но это не так. Я их выгодно инвестировал в нашу фирму. — Он запнулся и поправился: — Нет, уже не в «нашу» фирму. Йо больше нет со мной.
— Кстати! — Пия воспользовалась случаем, чтобы перейти к теме своего визита. — Я хотела тебя попросить посмотреть кое-что для меня в компьютере Йонаса. Ты ведь знаешь, где он находится?
Лукас кивнул, но тут лицо его исказилось, и он вновь вытер глаза.
— Мне так не хватает Йо! У нас было столько планов, а теперь… Его просто нет.
— Это правда, что вы поссорились? Из-за чего?
— Кто вам сказал? — настороженно спросил Лукас. — Тарек, наверное?
— Как ты догадался?
— Потому что он видел, что мы не во всем сходились с Йо во мнениях, — вздохнул Лукас. — Так бывает, когда вместе работаешь, но это не ссора.
— Ты поэтому не был на дне рождения Йонаса?
Лукас лишь секунду помедлил.
— Мне надо было работать. Я не хотел оставлять Эстер одну, как поступили другие.
Пия задумчиво смотрела ему в лицо. Явно между двумя совладельцами фирмы не все было столь уж безоблачно. Лукас лег на бок, подпер голову здоровой рукой и пристально посмотрел на Пию. Солнце, пробивавшееся сквозь щели жалюзи, прочертило белые полосы на стенах комнаты и добавило золота в зеленые глаза юноши.
— Я действительно скорблю по Улли и Йо, — тихо сказал он. — Но если бы всего этого не произошло, я не познакомился бы с вами. Я мечтаю о вас каждую ночь.
Она и глазом моргнуть не успела, как Лукас откинул одеяло. Он лежал в одних трусах, и было отчетливо видно, о чем именно он мечтал. У Пии сердце похолодело, и комок застрял в горле, настолько все это напомнило ей последний ночной кошмар.
— Созерцание мужских достоинств не производит на меня неотразимого впечатления, — произнесла она, старательно демонстрируя отстраненность. — Я перевидала довольно много голых мужчин.
— Правда?
— Мой муж судебный патологоанатом, — пояснила Пия. — Как ты думаешь, сколько мужских тел я перевидала на его рабочем столе? И все они были обнаженными.
Пока в примыкавшей к комнате ванной шумел душ, Пия рассматривала фотографии на стене у стола. Это были в основном снимки молодых людей. На многих Лукас и Антония были рядом, они держались за руки, сидели на одном мопеде, иногда были в окружении Йонаса, Свении и Тарека Фидлера. Через пару минут Лукас вернулся с мокрыми волосами, в одном полотенце, намотанном на бедра. И он явно отличался от тел на столе судмедэксперта.
— Антония была твоей подружкой? — спросила Пия и показала на фотографии.
Лукас вытащил свежую футболку из шкафа и просунул в нее голову. Потом натянул новые шорты.
— Тони все еще моя подруга, — ответил он. — Но это не то, что вы имеете в виду. Она мой лучший друг. Мы никогда не спали вместе. Секс все портит.
— Вам удалось узнать что-нибудь новое? — спросил Боденштайн у своих сотрудников.
— Ничего. — Катрин Фахингер расстроенно покачала головой. — Ни одной зацепки. Последними, кто видел Йонаса Бока живым, были Франьо Конради, сын мясника, и Ларс Шпильнер по прозвищу Дин Корсо.
Четыре часа подряд они допрашивали дюжину молодых людей и троих девушек из компании Йонаса Бока. И каждому задавали одни и те же вопросы. Долго ли он был на вечеринке? Не спорил ли с Йонасом? Не слышал ли, что Йонас с кем-то ссорился? Не замечал ли в Йонасе каких-либо перемен в последнее время? И у всех без исключения взяли пробу для анализа ДНК.
— Вечеринка продолжалась до половины одиннадцатого, — сообщил результаты Остерман. — Йонас был пьян и ругался с ними. Каждый из них получил эти е-мейлы от Йонаса после обеда, но никто не знал, что и думать по этому поводу.
— А что они делали в тот день, когда был убит Паули? — захотел узнать Боденштайн.
— Некоторые были в «Грюнцойге». — Катрин Фахингер перелистала протоколы допросов. — Пара человек смотрела футбольный матч вместе с Йонасом на большом экране в кафе «Сан-Марко». Он тогда довольно много выпил. Вскоре после перерыва объявилась Свения и хотела с ним поговорить, но он отшил ее.
— Кто-нибудь знал, что Свения беременна?
— Нет.
— Кто-нибудь узнал мужчину на фотографии со Свенией? — спросил Боденштайн.
— Никто. — Остерман озабоченно почесал затылок. — Пия звонила. У Штефана Зибенлиста нет алиби. Когда она хотела его арестовать, с ним случился сердечный приступ. Сейчас он в больнице.
Остерман коротко изложил все, что Пия сообщила о Зибенлисте, Марайке Граф и Эстер Шмит.
— Они были ближайшими подругами, пока Эстер не увела у Марайке мужа.
— Кто у кого? — удивленно переспросил Боденштайн.
— Пия побывала у Манфреда Графа, — сказал Остерман. — Она выяснила, что у него не было ни рака, ни импотенции. Паули бросил Марайке после того, как Эстер получила наследство от умершего мужа и стала более выгодной партией.
Боденштайн в раздумье наморщил лоб. Может, Марайке Граф и Эстер Шмит объединились после многолетней вражды, чтобы вместе извлечь выгоду из смерти Паули? А Зибенлист прикончил Паули? Вполне вероятно. Этому человеку было что терять.
Большой цех келькхаймской фабрики выглядел заброшенным. Между голыми бетонными плитами росли сорняки, повсюду валялся мусор и деревянные обломки. Лукас провел Пию в обход здания к железной двери в задней стене, охраняемой видеокамерами. Они вошли в помещение, где ничего не было, кроме пары покрытых пылью стеллажей. Сквозь грязные узкие окна с трудом пробивался свет.
— Мы не ошиблись? — Голос Пии гулко разнесся в огромном помещении.
— Все правильно. — Лукас подошел к очередной железной двери в дальней стене зала. — Оборудование стоит целое состояние, и мы не могли его просто поставить посреди цеха у всех на виду.
Железная дверь была защищена, как Форт Нокс: камера наружного наблюдения, электронный замок, считывающий карточки, как в «Грюнцойге», и к тому же потребовалось ввести цифровой код, прежде чем дверь открылась. Лукас нажал на выключатель, и на потолке засветились неоновые лампочки, осветившие помещение без окон холодным дневным светом.
— Добро пожаловать в центральное отделение «Офф лимитс интернет сервисез», — произнес Лукас, а Пия застыла с раскрытым ртом.
Она не ожидала снова увидеть напичканный электроникой зал, который лишь отдаленно напоминал заднюю комнату с компьютерами в кафе. Столы выстроились в длинный ряд, а плоских мониторов Пия насчитала четырнадцать штук. Сплетение проводов на кафельном полу впечатляло. Повсюду вдоль стен тянулись стеллажи с жужжащими, гудящими и мигающими приборами. Климат-контроль поддерживал подходящую температуру, которая показалась Пии слишком прохладной после тридцатиградусной жары на улице.
— Вот это да! — воскликнула она растерянно. — Но вы не могли это сделать за одно воскресенье!
— А мы и не делали, — улыбнулся Лукас. — Наш вычислительный центр всегда размещался здесь. Компьютеры в «Грюнцойге» были нашим опытным полигоном.
— А что тут? — Пия подошла поближе к полкам и рассматривала огоньки, переключатели, регуляторы и светодиоды.
— Это сердце «Офф лимитс» — наш собственный сервер, — пояснил Лукас не без гордости. — Мы предоставляем нашим пользователям собственный хост. Это значит, что пользователь, арендующий у нас хост, может сидеть дома за своим персональным компьютером и, пользуясь нашим сервером, редактировать свой веб-сайт. Мы также разрабатываем веб-сайты для клиентов по их пожеланиям, и я пишу софт, с помощью которого пользователь может работать со своим веб-сайтом так же просто, как с «Вордом».
— Ага, — сказала Пия, постепенно понимая, о чем идет речь. Она была под впечатлением. — А кто это все создал?
— Мы сами, постепенно. — Лукас удовлетворенно усмехнулся. — На это я и пустил деньги своего отца.
— Кто это «мы»? — поинтересовалась Пия.
— Йо, Тарек и я руководим предприятием, — ответил он и тут же поправился: — То есть руководили. Теперь, значит, остались только Тарек и я. — Он улыбнулся все еще с гордостью, но уже немного грустно. — У нас есть два программиста — Фиши и Франьо. Ларс отвечает за работу сети, Марк занимается бухгалтерией, ведет счета и все такое.
— Настоящая фирма, — сказала Пия.
— Именно так. — Лукас уселся перед первым монитором. — Зарегистрированная и имеющая номер налогоплательщика.
— Я не понимаю, почему ты делаешь это тайно. — Пия уселась на одну из вращающихся табуреток. — Твой отец гордился бы тобой.
— Мой отец гордится совершенно другими вещами. — Лукас просунул палец, чтобы ослабить повязку на руке, и поморщился. — Он считает все это пустой тратой времени и хочет, чтобы я стал банкиром. Просто удивительно, что человек, занимающий такое положение, имеет столь ограниченные взгляды.
— Когда же ты занимаешься всем этим? — с любопытством осведомилась Пия.
— Большей частью по ночам, — улыбнулся в ответ Лукас. — Но отец Тони понял, что у меня больше нет времени разыгрывать фарс с подработкой в зоопарке.
С того момента, как сел за компьютер, Лукас преобразился, а Пия прониклась уважением и поняла, что именно здесь сконцентрирован его настоящий мир. Пока он сосредоточенно, не отрывая взгляда от экрана, выискивал в таинственных недрах сети соединенных вместе компьютеров то, о чем его просила Пия, сама она рассеянно разглядывала помещение. На одной стене висела панорама, которую она уже видела. Но на этой отсутствовала красная линия трассы В-8. Она встала и подошла поближе. Вблизи картинка оказалась не такой, как те, что висели на стенах комнат Лукаса и Йо. Это была не фотография, а план города, разбитый на квадраты, помеченные буквами и номерами. Взгляд Пии упал на английский слоган в верхней части картинки: «Открой свой мир ужаса — подпишись на „Двойную жизнь“!»
— Нашел! — сказал вдруг Лукас, и она обернулась. — Это должно быть здесь. Ого! Он, похоже, взломал компьютер своего старика.
По лицу Лукаса скользнула восхищенная улыбка, но тут же исчезла.
— Что вам отсюда нужно? — спросил он будничным голосом.
— Лучше всего весь жесткий диск.
— Это, к сожалению, невозможно. Компьютер является частью нашей сети. — Лукас откатился к другому письменному столу и выдвинул ящик. — Но я скопирую вам все содержимое на USB-флешку. Там вы найдете все, что ищете.
Парень работал молча и сосредоточенно.
— Готово, — сказал он наконец и протянул Пии маленький серебристый предмет.
— Спасибо, — улыбнулась она. — Кстати, ты знаешь, что Паули оставил тебе и твоим друзьям кучу денег?
Парень взглянул на нее удивленно.
— Чепуха, Улли беден как церковная мышь.
— Не совсем так. Он завещал вашей фирме пакет акций стоимостью приблизительно в восемьдесят тысяч евро.
Пальцы Лукаса замерли на мыши, застывшее лицо казалось мертвенно-бледным в свете неоновых ламп. Нервно сглотнув, он спросил упавшим голосом:
— Зачем вы мне это говорите?
— Потому что это так. Моя коллега присутствовала на оглашении завещания.
Лукас молча уставился на Пию, потом уронил голову на здоровую руку. Она поняла, что он плачет.
— Лукас…
Ей хотелось подойти к нему, утешить или извиниться за то, что причинила ему боль, но он остановил ее жестом. Известие о том, что Паули оказался столь щедр в своем завещании, казалось, повергло парня в шок.
— Нет, — прошептал он, с трудом произнося слова. — Пожалуйста, я должен побыть один.
Пия кивнула и взяла свою сумку. Когда около двери она еще раз обернулась и посмотрела на него, он сидел, уткнувшись лицом в клавиатуру, и плечи его вздрагивали.
Боденштайн поднялся и прошел в соседний кабинет. Пия Кирххоф наконец вернулась. Она, Бенке и Катрин Фахингер стояли за спиной Остермана и смотрели из-за его плеча в монитор.
— И что там? — спросил Боденштайн.
— Доказательства, которые Паули мог предъявить Боку, — пояснила Пия, даже не обернувшись. — Лукас скопировал с компьютера Йонаса всю переписку Бока с сотрудниками различных организаций и министерств.
Пия затаила обиду на суровый выговор сегодня утром. Боденштайн держался как ни в чем не бывало.
— Можно из этого что-то извлечь? — спросил он.
— Я как раз об этом думаю, — ответил Остерман. — Наши коллеги могут радоваться. Йонас, должно быть, регулярно взламывал компьютер своего отца. Понадобится некоторое время, пока я просмотрю все данные.
— У вас три часа, — сказал Боденштайн. — Мы пока съездим к Шварцу, приказ об аресте и ордер на обыск уже высланы. Фрау Маттес утверждает, что в ночь пожара узнала Матиаса, когда он выходил из дома.
— Из-за этого мы не можем его арестовать. — Бенке поскучнел.
Боденштайн засек его повторный взгляд на часы.
— У вас сегодня особые планы на вечер? — резко поинтересовался он.
— Нет-нет. — Бенке пожал плечами. Конечно, у него были планы. Сегодня бразильцы играли с японцами.
Боденштайн испытал легкий приступ злорадства — не только у него будет испорчен вечер. И в ту же секунду устыдился собственных мыслей. Он же всегда был уравновешенным человеком и даже раздражал своим спокойствием коллег, начальство и подследственных.
— Мы арестуем Шварца не из-за пожара, — ответил комиссар. — Он будет подозреваться в убийстве, если не предъявит алиби на вечер вторника.
— А если у него есть алиби? — поинтересовалась Катрин Фахингер.
— Тогда мы прижмем Свению, — ответил Боденштайн и добавил: — Это надо бы сделать в любом случае.
Пия неодобрительно посмотрела на него.
— У нее убили друга в понедельник, — холодно произнесла она. — Она беременна и очень расстроена. Я боюсь, как бы она не наделала глупостей, если придется задать ей пару лишних вопросов.
Остерман, Бенке и Фахингер переглянулись. От них не укрылась напряженность, возникшая между Пией и шефом, но объяснить ее они не могли.
— Сообщите мне, когда придет ордер на арест. — Боденштайн ушел в кабинет, хлопнув дверью несколько сильнее, чем нужно. Потом он схватил телефон и позвонил Козиме.
— У тебя ничего не получается, да? — догадалась она.
— Похоже на то, — с досадой подтвердил Боденштайн.
Голос Козимы звучал спокойно, как обычно, когда ему приходилось что-нибудь отменять из-за непредвиденных обстоятельств. Это происходило уже не впервые. Но впервые он подумал о том, каково ей, когда он так поступает.
— У меня на душе тяжело с тех пор, как ты сказала, что дела для меня важнее всего остального. Это не так. Но иногда я не могу просто все бросить, отложить и уйти.
— Ах, да я ничего такого вовсе не имела в виду, — она даже рассмеялась. — Просто в тот вечер была не в себе.
— А может, ты просто была честна и сказала то, что думаешь на самом деле, — упорствовал Боденштайн.
Последовала пауза.
— Я уже больше двадцати лет знаю, что ты в любой момент можешь задержаться на работе, — серьезно произнесла Козима. — И совершенно тебя в этом не виню.
Она сказала именно то, что он хотел услышать, но ему это не понравилось. Оливер и рад был бы спустить эту тему на тормозах, но не мог. Он ощущал какой-то внутренний протест.
— Звучит так, будто ты считаешь правильным, что я должен задерживаться на работе.
— Что на тебя нашло? — удивилась Козима. — Я ничего подобного не говорила.
— Но подразумевала.
— Послушай! — Голос Козимы зазвучал резче. — Я очень прошу меня извинить за необдуманно вырвавшиеся слова. Я с пониманием отношусь к твоей работе так же, как ты с пониманием относишься к моей. Понятно? В будущем я обещаю следить за тем, что говорю, поскольку вижу теперь, как тщательно ты анализируешь каждое слово.
— Я анализирую… — вспылил было Боденштайн, но Козима не дала ему договорить.
— Ты знаешь, где нас найти сегодня вечером, — перебила она. — Я буду рада, если тебе удастся прийти. А если нет, то я не обижусь. Пока!
Боденштайн уставился на трубку в своей руке. Злость переполняла его, злость на себя и Козиму, поскольку она была права, а он — нет. В этот момент в кабинет постучали. Вошла Пия и притворила за собой дверь.
— Получили ордер на арест? — рявкнул Боденштайн.
— Нет.
— Тогда почему вы мне мешаете?
— Если гордыня вам не позволяет сделать первый шаг, то его сделаю я, — бесстрашно заявила она. — Я не могу нормально работать, постоянно подспудно ожидая, что вы вот-вот взорветесь.
Боденштайн открыл было рот для резкой отповеди, но вдруг обнаружил, что вся его злость куда-то улетучилась.
— Я сам не понимаю, что со мной происходит, — признался он.
— У всех бывают плохие дни. Я хотела предложить: давайте мы поедем к Шварцу, а у вас будет свободный вечер.
— Хотите меня отпустить? — спросил он недоверчиво.
— Вы же знаете, что я в сто раз более охотно работала бы с вами, чем с Бенке, — сухо сказала Пия. — Но в вашем нынешнем настрое вы ничуть не лучше, чем он во всей его красе.
Боденштайн невольно хмыкнул. Отважная женщина. Он бы не сунулся в кабинет своего шефа, будь тот в подобном настроении.
— А чем же мне-то теперь заняться? — спросил он.
— В годовщину своей свадьбы я бы нашла себе занятие поинтереснее, — ответила Пия.
Боденштайн посмотрел на календарь на стене. Неизвестно, откуда она узнала, но она права. Вот почему Козима хотела сходить куда-нибудь с ним и с детьми поужинать!
— Вот черт, — пробормотал он.
— Купите букет цветов и поезжайте домой, — предложила Пия. — А если вы и с женой были так же милы, как с нами, то извинитесь перед ней. Это просто.
Боденштайн взглянул на нее и улыбнулся.
— Мне жаль, что я был несправедлив. Честно!
— Проехали. — Пия тоже улыбнулась. — А теперь поспешите, пока цветочные магазины не закрылись, а то получите лишь полуувядший веник в целлофане.
Когда Пия, Катрин Фахингер и Бенке в сопровождении пятнадцати полицейских прибыли во двор к Шварцам, Эрвин Шварц и его жена как раз собирались уезжать.
— Извините за вторжение, но мы должны провести обыск в доме и во дворе. — Пия предъявила ордер на обыск.
— Что-о? — Эрвин поднялся в полный рост.
Но Пия не дрогнула.
— Там все указано.
Она сунула бумагу ему в руки, а ее коллеги разошлись по двору и дому. Боковым зрением она заметила какое-то движение около сеновала, потом стукнула дверь, а через минуту взревел мотор автомобиля. Бенке среагировал немедленно. Вместе с тремя полицейскими он выбежал за ворота и прыгнул на капот «Гольфа» Матиаса Шварца. Молодой человек в панике нажал на газ и одновременно крутанул руль, один из полицейских не успел вовремя отскочить в сторону и прыгнул на автомобиль, перекатившись через его крышу. Пия бросилась к коллеге, лежавшему на земле и корчившемуся от боли. Шварц не остановился, а рванул на машине вдоль по Рорвизенвег.
— Что теперь? — прокричал Бенке.
— Думаю, я знаю, куда он поехал, — Пия набрала телефонный номер на мобильнике. — Пришлите «Скорую» для нашего коллеги.
Обыск во дворе семейства Шварц проходил под пронзительные протестующие вопли мамаши Шварц и гневные угрозы фермера, которые Пия полностью игнорировала. Она полагала, что Матиас сбежал, поскольку совесть его была нечиста, и не удивилась, когда сотрудники келькхаймской полиции арестовали его через четверть часа в бистро «Грюнцойг». Шварц кинулся искать защиты у своей обожаемой Эстер Шмит, но встретил весьма холодный прием. В начале девятого все закончилось, и Пия вместе с Бенке отправилась в Хофхайм, чтобы допросить Матиаса Шварца, который в тупом ожидании томился в комнате для допросов.
— Сопротивление при аресте, — начал перечислять Бенке, — нападение на полицейского, нанесение тяжких телесных повреждений, которые могут привести к смерти, попытка угона… Вы довольно серьезно влипли. Почему вы пытались сбежать?
Пия и Катрин Фахингер стояли по другую сторону полупрозрачного окна и с сочувствием наблюдали, как Бенке срывает на Шварце свое разочарование от сорвавшегося просмотра матча. Шварц тупо пялился в стол и не произносил ни звука. Что расстраивало его больше — тяжкое положение, в которое он попал, или холодная отповедь Эстер Шмит? Через полчаса Бенке прервал безрезультатный допрос и отправил Шварца в камеру.
— Что будем делать дальше? — спросил он чуть позже, сидя вместе со всеми в кабинете.
— Оставим пока, пусть ночью поразмыслит, — решила Пия.
— Он тот, кого мы ищем, — убежденно заявил Остерман. — Он практически признался в преступлении. Я нашел в его мобильном сообщение, которое он послал Шмит 14 июня. Он написал: «Я сделал то, что ты просила».
— Это может означать что угодно. — Пия покачала головой. — Он мог собрать помидоры или скосить траву.
— Да? Но перед этим она написала: «Смотри, чтобы свиньи не было к тому моменту, как я вернусь»?
— Свиньи? — переспросила Пия.
— Да.
— Ладно. — Она вздохнула. — Я всем сочувствую, но, видно, придется еще поработать. Господин Бенке, что вы предпочитаете, еще раз допросить Шварца или же побеседовать с Эстер Шмит?
— Я поеду к Шмит. — Бенке заинтересовался сообщением, которое прочитал Остерман. — Матч все равно уже кончился.
Катрин Фахингер поехала с ним, а Пия снова отправилась в комнату для допросов и попросила привести Матиаса Шварца.
— Я ни на кого не хотел наехать, — сразу же заявил Шварц. — Правда, не хотел. Я просто от волнения забыл, что машина с автоматикой.
— А почему вы вообще решили сбежать?
Он обхватил голову руками и промолчал.
— Господин Шварц, молчанием вы не улучшаете свое положение, — попыталась объяснить Пия. — На рассмотрении о дальнейшем содержании под стражей ваше бегство может быть расценено как признание вины. Почему вы хотели уехать?
Молчание. И абсолютно пустые глаза.
— Мы нашли в вашем мобильном телефоне сообщение от Эстер Шмит. — Пии было интересно, как он отреагирует на упоминание имени Эстер. — Она написала, что вы должны проследить, чтобы свиньи не было к тому моменту, когда она вернется. И вы ей ответили: 14 июня. Вы написали, что сделали то, о чем вас просила Эстер Шмит.
Водянистые глаза Матиаса Шварца уставились в лицо Пии. Потом он вновь опустил голову.
— Моя мать была права, — пробормотал он. — Она меня просто использовала.
— Что вы сделали по поручению Эстер? — настойчиво переспросила Пия. — Где вы были вечером во вторник, когда был убит Паули?
Она видела, как напряглась спина Шварца.
— Господин Шварц, я жду, — напомнила Пия ему через несколько секунд.
Он неожиданно грохнул кулаком по столу. Сильный крестьянский парень, жаждущий мести, в ярости выглядел страшновато.
— Эта лживая сука! — прорычал Шварц и дико взглянул на Пию. — Все вы, бабы, подлые отродья!
— Успокойтесь! — Пия попыталась призвать его к порядку, но тщетно.
Плотину прорвало, и Матиас Шварц, освободившийся от ярма своего рабства, вскочил на ноги, схватил обеими руками стол и с поразительной силой швырнул через не очень-то большой кабинет. Пия быстро заняла безопасную позицию, охранник бросился на обезумевшего Матиаса, но не смог ему помешать бешено биться головой об стену, так что кровь потекла по лбу. Потребовалась помощь еще трех сотрудников охраны, и вот Шварц, со связанными за спиной руками, хрипя, лежит на полу. Пия повидала кое-что в жизни, но такого жестокого приступа ярости в ее коллекции самых жутких допросов еще не было. Она подошла к Шварцу и присела.
— Вы убили своего соседа Ганса Ульриха Паули во вторник 13 июня? — спросила она.
Шварц взглянул на нее налившимися кровью глазами с такой болью и тоской, что ей невольно стало его жаль.
— Да, — сказал он, обмякнув. — Я это сделал. Так хотела Эстер.
Пия чувствовала, что очень устала, когда возвращалась в своей машине домой в Биркенхоф. У них было признание, но не настоящий убийца, — в этом она была уверена. Матиас Шварц сильно страдал из-за того, что Эстер Шмит постаралась отстраниться от него. Он глубоко почитал, восхищался и обожал спутницу жизни своего соседа. Она была солнцем ограниченного мирка его убогого духа, но грубо растоптала его любовь и почитание, отмахнулась от него, как от назойливой мухи. Шварц не отличался умом, но сообразил, как может отомстить, указав, что именно Эстер поручила ему совершить убийство и вложила нож в его руку. Бенке арестовал Эстер Шмит, хотя та энергично протестовала, утверждая, что речь шла действительно о свинье, пузатой вьетнамской свинье, которую Шварц притащил ей в подарок. Это звучало вполне правдоподобно. Самое позднее завтра, когда речь зайдет о деталях преступления, Шварц откажется от своего ложного признания. Боденштайн разделял мнение Пии. Она позвонила ему и с облегчением услышала в трубке ровный, спокойный голос. Ее взгляд скользнул по пустой собачьей будке. Невольно вспомнились убитые морские свинки и все страхи прошедшей ночи, о которых она успела забыть за день. Пия прошла в конюшню. Пока она переделала всю работу в саду и обиходила животных, солнце успело сесть, сгущались сумерки. В холодильнике она нашла только остатки зеленого соуса и панированный шницель, который тут же сунула в микроволновку. Внезапно вырубились пробки, микроволновка выключилась, свет погас, автоответчик умолк на полуслове. Как парализованная, Пия стояла посреди кухни, и кровь стучала у нее в висках. Еще одну такую ночь, как прошлая, она не вынесет. И она сбежала из собственного дома, села в машину и поехала во Франкфурт. Ей было все равно, как Хеннинг расценит ее внезапное появление; она остро нуждалась в его невозмутимом хладнокровии, способном разогнать любые страхи и всех злых призраков.
Парковку Пия нашла довольно быстро и вскоре уже входила в дом, где прожила много лет. Хеннинг настоял на том, чтобы она оставила себе комплект ключей, возможно, в надежде, что когда-нибудь она захочет вернуться. Ради приличия Пия все-таки нажала на кнопку звонка. Поскольку никакой реакции не последовало, она открыла замок ключом и вошла в квартиру, где знала каждый угол. Громко работал телевизор. В кухне царил полный бардак, который Хеннинг предпочел оставить для уборщицы. Пустые стаканы, грязные тарелки, недопитая бутылка красного вина, остатки кулинарного шедевра. Пия улыбнулась. Когда-то она каждый вечер убирала все это, чтобы с утра не входить в грязную кухню. Пия прошла было в комнату, но замерла в дверях. Не вполне осознавая, что видит, она глядела на сплетенные в экстазе тела кряхтевшей парочки, самозабвенно предававшейся любви на массивном обеденном столе в гостиной. Странно, но первым делом Пия подумала, что этот стол они с Хеннингом купили в антикварном магазине на Лейпцигерштрассе за две тысячи триста марок. Она не была готова к болезненному уколу ревности, который ее пронзил. К тому же Пию жутко разозлило, что Хеннинг обманул ее. Без костюма и тугих колготок государственный прокурор Лоблих была не очень-то привлекательна — явный целлюлит на бедрах и толстая задница. Сначала Пия подумала, что можно быстро исчезнуть, но потом все же не смогла устоять перед искушением.
— Стол вовсе не так прочен, как кажется, — произнесла она и со злобным удовлетворением пронаблюдала классический вариант прерванного акта.
— Пия! — в ужасе охнул Хеннинг. — Что ты тут делаешь?
— Я просто хотела отдать ключи. Извини за вторжение.
Хеннинг пошарил в поисках очков, которые валялись на полу. Прокурорша сделала то же самое, пытаясь при этом прикрыться попавшейся под руку одеждой.
— Я положу ключи на стол в кухне. — Пия развернулась. — Приятного вечера!
— Подожди! — крикнул Хеннинг.
Прежде чем он смог за ней кинуться, она положила оба ключа на тумбочку у входа и вышла. В горле стоял комок, пока она бежала к своей машине, не обращая внимания на вопли Хеннинга. Смешно вышло. Она сама хотела расстаться, но никогда еще в своей жизни не чувствовала себя такой одинокой и покинутой, как в этот момент.