Часть 2 ДОРОГА БЕЗ ВОЗВРАТА 6 страница
Тем временем другие точно так же выезжают на работу из твоего гаража, живут в твоем бывшем доме, перекрашивают стены, срывают полки – а планета продолжает вращаться.
Однажды, после особо утомительного путешествия в туалет и обратно, когда ее снова усадили в кресло, в котором она выглядела измученной, маленькой и пристыженной, бабушка посмотрела на мальчика и сказала:
– Жаль, что Он откладывает самое худшее на конец.
Он не понял тогда ее слов, но они стали ясны семь месяцев спустя, когда он молча сидел позади одного из кресел в гостиной после возвращения с похорон бабушки. Он сидел уже там довольно долго, когда вошла его мать с пластинкой в руках. Она подошла к проигрывателю, включила его, а потом села в кресло и стала слушать.
Он по-настоящему испугался, не зная, что делать. Он знал, что мать хочет побыть одна и вряд ли ей понравится, если она обнаружит его здесь. Окончательно он это понял, когда услышал, что мать плачет. До этого он никогда не видел мать плачущей. Впрочем, никогда не видел этого и после.
Он просто сидел и слушал.
Мать прослушала пластинку от начала до конца. Потом встала, сорвала пластинку с проигрывателя и со всей силы швырнула ее в угол, где та разлетелась на мелкие кусочки.
Потом выбежала из комнаты, хлопнув входной дверью.
Почувствовав себя в безопасности, он осторожно выбрался из-за кресла. Тело подсказывало ему, что самое лучшее сейчас – сбежать из комнаты, подняться наверх, уйти из дома, сделать хоть что-то, но разум говорил, что мать сейчас находится на полпути к бару, а ему хотелось знать, что же это была за музыка. Разум победил.
Подойдя к проигрывателю, он взглянул на конверт от пластинки. Это оказался «Реквием» Форе, и он вспомнил, что видел пластинку в комнате бабушки, среди немногих вещей, которые она взяла с собой, когда ее сочли слишком старой для того, чтобы она могла жить одна. Конверт был древним, выцветшим и потертым и выглядел так, словно пластинку вынимали из него и клали обратно бесчисленное множество раз, когда она была еще жива и могла сама выбирать, какую музыку ей слушать. Возможно, именно это заставило его пойти в угол, подобрать один из самых больших кусков разбитой пластинки и забрать его к себе в спальню, словно понимая, что придет пора, когда он снова будет зависеть от других, и что ему принадлежит лишь время, оставшееся до этого дня.
Тогда ему было двенадцать. Четыре года спустя «Реквием» Форе стал первым альбомом, который он купил. К двадцати годам он слушал его только в одиночестве. Как он узнал, Форе был одним из композиторов, считавшихся слишком хорошо известными. Слушать его музыку означало примерно то же самое, что слушать «Времена года» Вивальди, Пятую симфонию Бетховена или баховскую «Арию на струне соль». Тебя начинают воспринимать как невежду, независимо от того, насколько тебе нравится эта музыка, поскольку тебя окружают люди, которые ценят идеи (включая идею о том, что они достаточно умны и необычны для того, чтобы выделяться из общей массы), а не опыт. Люди, которые считают, что лучше восхищаться чем-либо, чем по-настоящему это любить.
Люди, которым не хватало смелости понять, что, если бы они направили свои усилия в нужную сторону, они могли бы перевернуть мир.
Вскоре он оставил этих людей, и вообще все человечество, далеко позади, найдя свою дорогу без возврата. Он слушал, что говорила ему мать, но слова ее казались ему лишь набором бессвязных звуков. С тех пор как смерть бабушки оставила на реальности неизгладимый след, он начал понимать, что только смерть – настоящая. Только смерть меняет все. Все остальное – лишь наполнитель, послание от нашего спонсора.
Смерть старухи говорила ему о многом, тем более что он знал: падение с лестницы, в конце концов ее погубившее, не было чисто случайным. Он сам помогал ей спускаться и слышал, как она требовательно сказала «нет», перед тем как упасть.
Но потом для нее все закончилось, она больше не кричала по ночам и не ходила под себя, и ее прерывистого дыхания больше не было слышно. Ее опустили в могилу, где она заснула вечным сном, и наверняка она каким-то образом знала, что ее дочь оплакивала ее смерть.
По крайней мере, было ясно, что самое худшее вовсе не обязательно должно приходиться на конец. Смерть вовсе не обязательно должна была быть тихой и бессмысленной. Пока есть кто-то, кого это волнует, все вовсе не обязательно должно закончиться столь плохо.
Так зачем ждать?
Добравшись до города, он припарковал машину и пошел дальше пешком. Даже сейчас он ощущал некое странное и неукротимое желание, которое кто-либо другой мог бы счесть неконтролируемым и бессознательным. Но только не он. Он прекрасно понимал, что действует вполне осмысленно и порой именно в этом и заключается наше предназначение.
Он шел и шел, ожидая наступления ночи, когда уже не придется ждать. Он поступал так, потому что у него были для этого свои причины и, конечно, для общей пользы, но вместе с тем он считал, что поступает в том числе правильно и по отношению к ней. Все будет хорошо. И без лишнего шума.
Ему действительно нечего было терять.
Глава 17
Двери лифта открылись. В кабине стоял Берт. Он улыбнулся и отступил назад, пропуская Кэтлин, потом понял, что ему следовало бы выйти самому со своей большой тележкой, независимо от правил этикета. Он поколебался, неуверенно переступив на месте, закатил глаза и пожал плечами. Подобное или нечто похожее происходило почти каждую ночь.
С извиняющимся видом он выкатил тележку из лифта и повернулся, придерживая дверь.
– Собираете меню, мэм?
– Совершенно верно, Берт. Как прошла ночь?
– Заканчиваю.
Берт был единственным негром – служащим отеля «Сиэтл фэйрвью», если не считать знаменитого Большого Рона, дневного консьержа. Кэтлин нравился Берт. Он был вдвое старше всех остальных работников и трудился вдвое усерднее, даже в три часа ночи Берта всегда можно было увидеть только за работой. Сама мысль об отдыхе казалась ему абсурдной.
Убедившись, что она беспрепятственно вошла в лифт, он подмигнул ей и пошел прочь, собираясь в очередной раз что-то починить, переставить или почистить. Кэтлин смотрела ему вслед, пока дверь не закрылась. Он тоже был ночным работником, и что-то подсказывало ей, что он, как и она, в некотором смысле ощущает себя на особом положении. Она никогда его об этом не спрашивала – о таком просто не спрашивают. Или, может быть, все еще проще? Может быть, она считала, что подобное лежит вне пределов их служебных взаимоотношений. Но почему? Из-за того, что это выставляло ее не в лучшем свете? Или иерархия имела для нее куда большее значение, чем казалось ей самой? А может, она покровительственно относилась к нему, сама того не понимая, не воспринимая его всерьез, потому что он был слишком стар, или…
Так или иначе, думать об этом сейчас было слишком поздно.
Она знала, что это работа не для ночного администратора. Некоторые отели поручают ее коридорным в качестве последнего задания перед концом смены. Если в отеле круглосуточный сервис, этим иногда занимался ночной повар в «мертвое время» около четырех часов утра, вероятнее всего, бродя по коридорам со спущенными штанами, судя по тем ночным поварам, которых ей доводилось встречать. В одном из отелей меню просили вывешивать на дверях до шести, а не до двух, и там это было первым заданием для обслуживающего персонала, которому потом предстояло разносить те же самые завтраки. Ей это казалось неправильным. Можно было подумать, что завтрак – первое событие нового дня, но на самом деле это не так. По крайней мере, не для гостей. На самом деле это событие – последнее. Они возвращаются после вечера, проведенного в незнакомом городе, кто раньше, с угрюмым видом, кто позже, основательно набравшись, и неизвестно еще, что лучше.
Кэтлин нравилось представлять, как они сбрасывают ботинки и мрачно сидят за столом в своем номере или лежат поперек кровати, сжимая в пальцах бесплатную шариковую ручку, и, сосредоточенно нахмурив брови, делают пометки на листках бумаги. Когда ты в отпуске или в деловой поездке, прибытие завтрака имеет для тебя жизненно важное значение. Оно напоминает о том, кто ты, или, по крайней мере, о том, кем ты себя считаешь посреди ночи, залитой вином до краев.
Так полагала Кэтлин. Она пыталась объяснять это одному из администраторов, но тот посмотрел на нее так, словно она говорила по-китайски. Впрочем, некоторые из них всегда относились к ней так, что бы она ни сказала. Среди ночных администраторов женщины встречались редко. Возможно, это было как-то связано с ответственностью и с тем, что по ночам им порой приходилось заниматься странными вещами: объяснять, что в отеле нет службы такси по доставке в пригороды; отговаривать пучеглазых бизнесменов от того, чтобы они приводили женщин, слишком явно походивших на шлюх; находить кого-нибудь, кто бы убрал блевотину в среднем лифте (почему-то все всегда блевали в среднем лифте, и никто не знал почему, даже Берт).
Большинство ночных администраторов не стремились сделать карьеру, они чем-то напоминали пожизненно заключенных, пребывающих вне этого мира. Они приходили в девять вечера или тогда, когда в отеле считалось, что вся основная деятельность закончилась, усаживались за стол в своем кабинете и пили кофе. При счастливом стечении обстоятельств они могли заниматься этим до восхода солнца, время от времени проверяя, справляются ли те, кому платили вполовину меньше, чем им, со своими обязанностями по уборке, обслуживанию и пополнению запасов. Если возникали какие-то проблемы, они отдавали соответствующие распоряжения, а затем возвращались к перелистыванию журналов. Утром они снова приходили в свои квартиры или дома и спали весь день, словно напившиеся крови вампиры.
Кэтлин не была на них похожа. Пока она поднималась на лифте, отражение в зеркале убеждало ее, что она молода, женственна и привлекательна. Ладно, пусть даже и не столь молода. Не важно. У нее были гладкая кожа и волосы, почти не требовавшие ухода, прямой нос. В своем черном костюме она выглядела очень по-деловому. Ей явно было здесь не место. Да, администратором отеля можно стать, не имея никакого опыта, но у нее уже достаточно было опыта работы в других фирмах.
Днем отель казался большой машиной, приводимой в движение собственными внутренними силами, но стоило оказаться по другую сторону регистрационной стойки, войти в одну из дверей с табличкой «Посторонним вход воспрещен», как сразу становилось ясно, что это не так. Внутри отеля сталкивались в лоб тысячи разнообразных задач, выполнявшихся с той или иной скоростью. Он представлял собой нечто вроде компьютера из плоти и камня, одновременно выполнявшего семнадцать различных программ, как новых и отлаженных, так и старых, полных ошибок. И всегда существовала опасность полномасштабного краха. Вместе с тем, однако, он вызывал ощущение взаимосвязанной экосистемы, эстафетной команды, ведущей бесконечную гонку.
Ночью все было иначе. Программы переходили в режим ожидания, и более явно ощущалось присутствие материальных предметов: столов, стульев, настенных ламп, отбрасывавших свет в пустоту. Лифты самостоятельно двигались вверх и вниз, без каких-либо видимых причин, позвякивая и шипя в предрассветные часы. Но больше всего ощущалось само здание, его длинные коридоры и массивные своды, под которыми раздавались странные звуки и шорохи. Отелям многое доводилось видеть. Отели привыкли к грубому обращению. От того, что происходит в рядовом городском отеле, в обычном доме свихнулись бы за один день. Ночью же здание предоставлено само себе, своим медленным, тягучим мыслям. Бродя по его коридорам, казалось, будто сидишь в темноте рядом с огромным каменным зверем и прислушиваешься к его спокойному дыханию.
Возможно, именно поэтому среди ночных администраторов было так мало женщин. Кэтлин знала, что сейчас ей следовало быть дома и спать или прислушиваться к дыханию другого человека рядом с собой. Кот был не в счет, как бы она его ни любила. Это должно было быть дыхание ребенка или, по крайней мере, мужчины. В ее квартире сколько ни прислушивайся – ни того ни другого не услышишь. Ей пора было перестать себя обманывать.
Вот почему она была здесь.
Двери открылись на шестом этаже, и она вышла в коридор. Шесть этажей – не так уж много, но именно столько их было в «Фэйрвью». Недавно у Кэтлин был разговор на эту тему с раздраженным постояльцем, который ожидал такого же роскошного вида, какой открывался из отеля той же сети в Ванкувере. В отеле «Бэйсайд» было двадцать два этажа, и из окон можно было увидеть залив и горы. Кэтлин знала об этом, поскольку была там на ознакомительных курсах. Да, в Сиэтле есть отели и получше, заметила она, но ни одного – с таким вниманием, уделяемым качеству обслуживания. Постоялец яростно уставился на нее, понимая, что ему всего лишь ответили фразой из рекламного проспекта, но, похоже, уехал вполне удовлетворенным. В любом случае, он оказался слегка странной личностью – оба раза заказал на завтрак фрукты и пирожки с колбасой, что свидетельствовало об определенном конфликте его желаний.
В коридоре было тихо и тепло. Она шла по ковровой дорожке вдоль трех сторон небольшого квадрата. Вперед, налево, назад. Заказов было немного. Обычно в конце недели в это время года гостей мало. В одном из номеров жила пара туристов – она видела, как они, пошатываясь, возвращались после полуночи. Кэтлин интересно было узнать, что они закажут, но большинство постояльцев были деловыми людьми. Эти встанут рано утром и позавтракают кофе с круассанами, которые продаются в вестибюле с семи до половины девятого. На этом этаже оказалось всего двенадцать заказов, в основном типичная для отеля яичница из двух яиц. Ничего особо интересного, хотя один из гостей заказал овсянку, что заставило ее улыбнуться. Выдающаяся личность. Его жена могла бы им гордиться.
В конце этажа она оглянулась назад, проверяя, что ничего не забыла, а затем открыла дверь на лестницу. Ковровая дорожка заканчивалась сразу же за дверью – отель экономил на расходах, что она вполне одобряла. Гости иногда пользовались лестницей – обычно только в том случае, если боялись лифтов, поскольку тех было слишком много, – и таким образом имели возможность слегка заглянуть во внутренности отеля. Никаких картин на стенах, никакого красного ковра с золотыми квадратиками, никакой роскоши. Как будто…
Кэтлин покачала головой. Господи, подумала она, опомнись, женщина. Никакой мистики. Всего лишь лестница. Серый линолеум, на котором эхом отдавались шаги. Ничего интересного, и даже незачем притворяться. Ходить здесь – ее работа. И не более того.
Она прислушалась к постукиванию собственных каблуков по ступеням, стараясь сосредоточиться на окружающем. Все же разговаривать с собой не стоило, даже молча. Спустившись на половину пролета, она вдруг услышала какой-то шум наверху, посмотрела туда, предполагая, что это Берт, и собираясь уже улыбнуться, но там никого не оказалось.
Странно. Звук не мог доноситься снизу, поскольку ей хорошо была видна дверь на пятый этаж. Она перегнулась через перила. Внизу тоже никого не было.
Так или иначе, в отелях иногда раздаются разные звуки. Возможно, пришел на работу кто-то из уборщиков. Хотя – она посмотрела на часы – четверть четвертого, этого не может быть.
Она открыла дверь внизу пролета, отчасти ожидая увидеть Берта и думая о том, что, возможно, следует ему что-нибудь сказать. Что-нибудь дружелюбное, чтобы дать понять, что их не разделяют ни возраст, ни цвет кожи, ни иерархия.
В коридоре было пусто.
Ну что ж. Берт никогда не узнает, что он упустил.
На пятом этаже заказов тоже оказалось немного. Несколько тостов с кофе, но – ага, яйца, сосиски, бекон, еще сосиски (?), мясное рагу, овсянка, фрукты, кофе, чай – похоже, на четверых? И континентальный завтрак с тостом. И, кажется, еще английский кекс, хотя пометку трудно было разобрать. Можно еще тостов. Или бекона. И апельсиновый сок. Принести в семь тридцать.
Кэтлин улыбнулась – вероятно, те самые пьяные туристы. Достав из кармана ручку, она сделала несколько поправок, благоразумно сократив заказ так, чтобы тот не напугал их до смерти, когда его принесут. Она также поправила время доставки на семь сорок пять. Они будут ей за это только благодарны.
Она пошла дальше. Еще тосты, еще яичница. Она попыталась вспомнить, когда сама в последний раз была в отпуске. В любом случае, это было давно, еще до смерти ее родителей, то есть пять лет назад. Порой в памяти откладываются странные вещи, словно застывшие фотоснимки. Любимое кафе, чтение бульварного романа. Какая-то безделушка, которую она купила, так как та ей очень понравилась, но теперь забытая в ящике. Любовные похождения. Мальчики, сейчас ставшие мужчинами, так же как и она, надо полагать, стала женщиной. Все, кто в возрасте старше сорока продолжали считать себя девушками, лишь обманывали себя, что бы ни утверждали журналы, переполненные рекламой крема от морщин.
Послышался звук открываемой двери.
Она обернулась.
– Берт?
Ответа не последовало. Она спросила не слишком громко – никому бы не понравилось, если бы его разбудили в такое время, – но он бы ее услышал и ответил.
Может быть, кто-то из гостей? Она положила меню туристов в папку и пошла назад. Проходя мимо двери на лестницу, она заметила, что та открыта. Не широко, но все же.
Оставлять ее так было нельзя. Дверь нужно закрыть. Этого строго требовали правила противопожарной безопасности, и на ней имелась соответствующая табличка. Берт тоже об этом знал. В любом случае, странно, что кто-то воспользовался лестницей.
Она приоткрыла дверь чуть шире и спросила:
– Кто тут?
Ее голос отдался эхом на лестнице, но, похоже, не достиг ушей никого, кто мог по ней подниматься или спускаться. Наверное, ей показалось. Хотя…
Она быстро обернулась.
Коридор позади был пуст. Конечно, так и должно быть. Вот только у нее возникло ощущение, что мгновение назад там кто-то стоял.
По спине побежали мурашки. Это не мог быть Берт. Также и припозднившийся постоялец.
Кто-то мог пройти только одним путем. Кэтлин быстро прошла по коридору, мимо лифтов. Индикатор показывал, что все они внизу. Оставалось лишь одно…
Она посмотрела вдоль другого коридора.
Пусто. Ряд уходящих вдаль дверей. Тишина – как и должно быть.
Но затем раздался щелчок. Очень тихий, где-то в конце коридора.
Значит, все-таки действительно запоздалый гость. Поднялся по каким-то своим причинам по лестнице, вошел к себе в номер. Видимо, боится лифтов. Не более того. Ничего особенного.
Вот только… что-то все-таки было не так.
Гость должен был пройти прямо позади нее – она обязательно бы это почувствовала. Да и странно было не поздороваться, даже если ты пьян.
Если только тебя вообще не должно было здесь быть.
Такое случалось не раз. Двери отеля были открыты весь день и половину ночи. Можно войти, уверенно кивнуть портье, и никто не обратит внимания. И ничто не мешало при желании проникнуть в один или несколько номеров.
У Кэтлин имелось два варианта действий. Спуститься вниз, взять рацию, которая должна была быть при ней, – черт побери – и связаться с Бертом. Или привести в чувство торчащего в подвале охранника, от которого нет никакой пользы. Лучше, конечно, Берт – он не стал бы смотреть на нее, словно спрашивая, как она еще может работать ночным администратором, если после наступления темноты ей требуется помощь. Берт бы такого не сказал, даже не подумал бы о подобном. Но другие вполне могли, если бы об этом узнали.
Что не оставляло ей выбора.
Она двинулась дальше по коридору, чувствуя себя очень спокойно и по-деловому. По пути она собрала еще несколько меню. Континентальные завтраки.
Позади нее послышался шум движущегося лифта.
Она остановилась и оглянулась, надеясь, что он остановится на этаже и двери откроются, выпуская еще одного служащего. И тогда она под каким-нибудь предлогом попросит ее сменить.
Двери не открылись. Она раздосадованно покачала головой. Это был ее отель, и она не собиралась позволять себя дурачить.
Еще одно меню. Несколько пустых дверей. Еще меню. Она остановилась на полушаге и посмотрела назад.
Странно. На двери номера 511 меню не было. Зато висела табличка: «Пожалуйста, уберите в номере».
Это не имело никакого смысла. Кто вешает такую табличку, прежде чем идти спать?
Она слегка толкнула дверь. Та приоткрылась на пару дюймов.
Внутри было темно. Опять странно. Дверь, естественно, должна была быть заперта: самозапирающиеся двери – основа безопасности в современном отеле. Не говоря уже о том, что на двери есть защелка, которая в любом случае не должна была давать ей открыться.
Она тихо постучала. Никто не ответил.
Она не знала, занят ли номер. Вместе с рацией ей следовало взять с собой список гостей, но в этом она не видела никакого смысла. Люди либо заказывают завтрак, либо нет. Что ей, будить их и спрашивать, не забыли ли они это сделать?
Протянув руку за дверь, она щелкнула выключателем. Никакого эффекта. Неожиданно все происходящее стало более объяснимым. Видимо, в номере 511 что-то случилось, перегорели предохранители или что-то в этом роде. Такое бывает. Табличка на двери, скорее всего, служила напоминанием, чтобы кто-нибудь их починил.
Но почему об этом не сказали ей? Именно это в числе прочего входило в ее обязанности. Если ее не воспринимают всерьез, как, черт побери, ей выполнять свою работу?
Кэтлин плотно сжала губы. Подобного отношения к себе она просто не могла вынести.
Толкнув дверь, она шагнула в темную прихожую и, остановившись, прислушалась, но не уловила ни звука.
Она вошла в номер. Там было душно, в воздухе, казалось, чувствовалось дыхание спящих. Обычно света с улицы достаточно, чтобы различить очертания предметов и людей, но занавески в дальнем конце были задернуты. Можно было лишь понять, что кровать пуста и заправлена, но не более того.
На ощупь подойдя к столу, она попыталась включить лампу.
Та тоже не работала. Что ж, видимо, действительно неполадки с электричеством. Она не вполне понимала, как такое может случиться только в одном номере, но…
Неожиданно ей показалось, будто стало еще темнее, и послышался тихий щелчок. Она обернулась. Желтый светящийся прямоугольник дверного проема исчез.
Она услышала нечто напоминающее шаги по ковру и попятилась, наткнувшись на стол.
Кэтлин судорожно сглотнула.
– Кто здесь?
Никто не ответил, но кто-то здесь наверняка был. Он появился из тени, и черты его лица были неразличимы во мраке.
Кэтлин попыталась отойти еще дальше, но отступать было некуда. Он сделал еще шаг по направлению к ней, и она заметила, как в его руке что-то блеснуло.
Она собралась закричать, но тут на его лицо упал слабый луч просочившегося сквозь занавеску света, и в чертах незнакомца было нечто такое, отчего у нее перехватило дыхание. Она молча уставилась на него.
– Нет, – твердо сказал он. – Ты меня не знаешь. И никто не знает.
А потом бросился на нее, и уже ничто не могло его остановить.
На следующее утро никто не получил своей яичницы, тостов или овсянки. Последовало множество жалоб, в особенности с верхних двух этажей, откуда необъяснимым образом исчезли меню. Ближе к полудню гость, въехавший в номер 511, обнаружил меню, разбросанные по всему полу. В номере никого не было, и в нем не работало электричество.
В отеле попытались по возможности сохранить исчезновение Кэтлин в тайне. Полиция первым делом, естественно, допросила Берта, но он пребывал в таком же замешательстве, как и остальные, а расстроен был больше всех. Ему нравилась его начальница. Прошлой ночью он попробовал заговорить с ней, встретив возле лифта, так чтобы она не подумала, будто он стесняется того, что она босс, или белая, или еще что-нибудь. Теперь она исчезла. Многие, похоже, решили, что у нее нервный срыв и она вернется через несколько дней, поджав хвост. Поговаривали, будто у женщин-ночных администраторов «не все дома» и они находятся в одном шаге от психушки.
Берт знал, что мисс Кэтлин вовсе не такая, и, когда на следующую ночь двери лифта открылись и ее там не оказалось, он понял, что она ушла навсегда. И в никуда.
Глава 18
Проснувшись около пяти утра, Нина поняла, что пытаться снова заснуть нет никакого смысла. Они с Уордом еще два часа обсуждали звонок Монро, пытаясь разобраться, что бы это могло значить. Насколько она могла понять, означать это могло только одно. Где-то и как-то Зандт ухитрился наступить на мозоль кому-то приближенному к «соломенным людям». Напрямую они до него добраться не могли, и тогда его подставили. Всю ночь она пыталась связаться с Зандтом, но его телефон был выключен.
Уорд быстро протрезвел и в конце концов предложил ей встретиться с Монро где-нибудь наедине и кое о чем ему рассказать. Не по телефону, лично. Если она попытается убедить его, что прямо здесь, в Америке, подпольно действует группа мужчин и женщин, для которых убийства и ложь – обычное дело и что теперь в поле их зрения попал ее бывший любовник, им ничего не останется, кроме как действовать совместно. Вероятно, это следовало сделать еще три месяца назад, но после того, как на их руках оказалось несколько трупов, вполне естественно, что такого желания не возникло.
Теперь же ей это казалось большой ошибкой.
Она выпила несколько чашек кофе, обдумывая, что и как говорить, о чем из того, что произошло в Холлсе, можно рассказать так, чтобы не оказаться после этого в тюрьме. Она подождала до семи, когда, как она знала, Монро уже будет на ногах. Если она сумеет застать его до того, как он уедет на работу, возможно, они сумеют встретиться. Она почти приблизилась к телефону, когда раздался звонок.
Звонил Монро. Он был у себя в кабинете и требовал, чтобы она немедленно приехала. Судя по его голосу, вряд ли стоило сейчас ему что-либо рассказывать вообще.
Он ждал ее возле лифта на шестом этаже, с каменным лицом.
– Чарльз, – быстро сказала она, – мне нужно с вами поговорить.
Он отрывисто покачал головой и зашагал по коридору. Пройдя несколько ярдов, он открыл дверь и остановился, дожидаясь Нину. Она поспешно вошла внутрь.
Комната 623 ничем не отличалась от любого кабинета, какой можно встретить в любой крупной американской компании. В деловом мире весь вид подобного помещения словно говорит: «Смотрите – мы можем позволить себе самое лучшее. Мы вас не боимся». Однако Нина не имела никакого понятия, что это должно было означать в мире правоохранительных органов. Посреди возвышался большой деревянный стол, отполированный до блеска и окруженный самыми дорогими и реже всего использовавшимися стульями во всем здании. Окна одной стены выходили на автостоянку, другая была до половины закрыта деревянными панелями. На ней не было ничего, кроме довольно давней фотографии, изображавшей вручение кому-то награды.
На стуле у дальнего левого утла стола сидел мужчина в черном костюме, чуть выше среднего роста, с напоминающей пластик кожей и коротко подстриженными волосами. Бледно-голубые глаза украшены длинными ресницами. Галстука не было, и весь вид его рубашки говорил, что он в этом и не нуждается. Лет ему было пятьдесят с небольшим. Несмотря на внешность, Нине он показался наименее запоминающимся из всех мужчин, которых она когда-либо встречала. Незнакомец выглядел как любой агент ФБР, но он явно им не был. И уж точно это был не начальник Бюро из Портленда, с которым она была знакома.
– Доброе утро, – сказала она, протягивая руку.
Он не ответил рукопожатием. Более того, он не представился и даже не улыбнулся. Нина несколько секунд держала руку вытянутой, затем опустила. Некоторое время она смотрела ему прямо в глаза, давая шанс исправиться, затем отвела взгляд.
– Что ж, как хотите, – она пожала плечами.
– Сядьте и молчите, – бросил Монро. – Вы здесь для того, чтобы слушать. Если вам зададут прямой вопрос – вы должны на него ответить. Все остальное время держите язык за зубами. Понятно?
Нина поняла, что что-то не так. У Монро имелись свои недостатки. Порой он считал себя умнее, чем на самом деле, и полагал, что с преступниками – а также с другими агентами – можно общаться как с коммивояжерами. Но во всех прочих отношениях он был профессионалом. И тем не менее в голосе его звучали раздражение и личная обида.
Он все еще смотрел на нее.
– Вам понятно?
– Конечно, – ответила она, разводя руками. – Но что…
– Речь идет о деле Сары Беккер, – ответил он, и у Нины внутри будто все оборвалось.
Конечно, это имело прямое отношение к тому, о чем она собиралась ему рассказать, но только не так и не здесь. Не в присутствии посторонних и особенно этого типа в углу. Почему бы, собственно, ему не сесть по одну или другую сторону? На него невозможно было не обращать внимания, но Монро его даже не представил. Похоже, ему не хотелось признавать, что тот находится здесь, словно это призрак в конце стола, которого Нина могла видеть, а он – нет.
– Ладно, – сказала она.
Монро открыл свою папку. Там лежали несколько листов бумаги, но он не стал в них заглядывать.
– Семья Беккеров утверждает, что их дочь просто сама вернулась домой. Ни с того ни с сего, после недельного отсутствия. Сара говорит, будто ее отпустили возле того же места, где и похитили, в Санта-Монике, и она дошла до дома пешком. Однако их соседка утверждает, что видела, как девочку привезли к порогу дома Беккеров мужчина и женщина, а машина, за рулем которой сидел кто-то третий, ждала на другой стороне улицы. Соседка – пожилая женщина, и я бы не стал особо интересоваться ее словами, если бы накануне ночью в больницу Солт-Лейк-Сити не была доставлена девочка, внешность и состояние которой соответствовали данным Сары Беккер. Одновременно в ту же больницу доставили женщину с пулевым ранением в правую часть груди. Обе пациентки исчезли на следующее утро. И все это произошло в точности в то же самое время, когда вы получили такое же ранение, якобы из-за несчастного случая на охоте в Монтане.