Происшествие в Асперн-холле
Среди многих расследований Шерлока Холмса, в которых я имел честь принимать участие в качестве его Босуэлла[38], есть одно, до сих пор не переложенное на бумагу. У меня всегда оставались сомнения на этот счет, но не потому, что данное приключение выделялось из других дел Холмса какой-то особой жестокостью или экстравагантностью. Скорее уж, я думаю, дело в зловещей, даже губительной атмосфере, свойственной каждому аспекту этого дела, атмосфере, которая оскорбила, чуть ли не ранила мое сердце. И даже сегодня при мысли об этой истории у меня пропадает сон. В жизни иногда случаются такие события, которых лучше бы не было. Для меня эта история – одно из таких событий. Но вот теперь я передаю эту историю на суд читателя: решайте сами, есть ли в ней основания для того отвращения, какое она во мне вызывает.
Дело было в марте 1890 года, в начале мрачной и безрадостной весны, наступившей после одной из самых холодных зим на памяти человечества. В то время я проживал в квартире Холмса на Бейкер-стрит. Стоял темный вечер, тем более гнетущий, что на узкие улочки Лондона опустился туман, а газовые уличные фонари превратились в тусклые желтые звездочки. Я бездельничал, сидя в кресле перед горящим камином, а Холмс, до этого беспокойно меривший шагами комнату, подошел к эркерному окну и замер перед ним. Он рассказывал мне о неком химическом эксперименте, проведенном им сегодня днем: как применение двуокиси марганца в качестве катализатора ускоряет разложение хлората калия на хлористый калий и, что гораздо важнее, на кислород.
Он говорил, а я молча радовался его энтузиазму. Плохая погода несколько недель держала нас взаперти, вниманию Холмса не было предложено ни одной «маленькой задачки», и его начала одолевать апатия, которую он довольно часто лечил кокаином.
И в этот момент я услышал стук в дверь.
– Вы ждете гостей, Холмс? – спросил я.
Единственным его ответом было резкое отрицательное движение головой. Он подошел сначала к графину на буфете, потом к стоящему рядом сатуратору, смешал бренди с содовой, после чего опустился в кресло.
– Вероятно, миссис Хадсон принимает кого-то, – сказал я, потянувшись к трубке в держателе.
Однако приглушенные голоса и последовавшие за ними шаги по коридору опровергли мое предположение. Еще несколько мгновений – и в дверь раздался тихий стук.
– Войдите, – крикнул Холмс.
Дверь открылась, и мы увидели миссис Хадсон.
– К вам молодая леди, сэр, – доложила она. – Я сказала, что сейчас уже поздно и ей следует договориться о встрече на завтра, но она ответила, что дело не терпит отлагательств.
– Конечно, ведите ее сюда, – ответил Холмс и снова встал с кресла.
Несколько секунд спустя в нашей гостиной появилась молодая женщина. На ней было длинное дорожное пальто модного покроя и шляпка с вуалью.
– Прошу вас, садитесь, – сказал Холмс, с обычной своей учтивостью показывая на самое удобное кресло.
Женщина поблагодарила его, расстегнула пальто, сняла шляпку и села. У нее была красивая фигура, статная осанка, а судя по ее виду, она умела владеть собой. Единственным недостатком, замеченным мной, были слишком суровые черты, но, возможно, это было следствием тревоги, одолевавшей ее. Я по своей привычке попытался применить метод Холмса к этой незнакомке, но не смог заметить ничего существенного, кроме высоких дорожных сапожек на ее ногах.
Я почувствовал на себе насмешливый взгляд Холмса.
– Я и сам ничего не могу сказать о нашей гостье, – сообщил он мне, – кроме того, что она из Нортумберленда, что она заядлая наездница, что сюда она приехала на двухколесном кебе, а не на метро и что она помолвлена.
– Я слышала о ваших знаменитых методах, мистер Холмс, – заговорила молодая женщина, прежде чем я успел вставить хоть слово. – И ожидала чего-то в этом роде. Позвольте, пожалуйста, и мне воспользоваться дедукцией применительно к вашим выводам.
Холмс слегка кивнул, и на его лице появилось удивленное выражение.
Женщина подняла руку:
– Прежде всего, вы увидели мое кольцо в честь помолвки при отсутствии обручального.
Холмс утвердительно кивнул.
Она продолжала держать руку поднятой:
– Возможно, вы заметили и мозоль в виде полумесяца снаружи моего правого запястья – как раз в том месте, куда попадают поводья в руках опытного ездока, который одновременно держит в руке стек.
– Великолепная мозоль, – сказал Холмс.
– Что касается кеба, то это вполне очевидно. Вы видели, как он подъехал к дому. Я заметила ваше лицо в окне.
Услышав это, я не смог сдержать смех:
– Похоже, вы встретили ровню, Холмс.
– Что касается Нортумберленда, то этот вывод вы сделали по моему произношению.
– Не сказал бы, что у вас такое уж нортумберлендское произношение, – ответил ей Холмс. – Скорее наводит на мысли о Тайне и Уире, возможно, о Сандерленде не без стаффордширского влияния.
Гостья не сумела скрыть удивление:
– Корни моей матери в Сандерленде, а отца – в Стаффордшире. Никак не думала, что у меня сохранились остатки произношения тех краев.
– То, как мы говорим, в нашей крови, мадам. Избавиться от произношения так же невозможно, как от цвета глаз.
– Но тогда как вы догадались, что я из Нортумберленда?
Холмс показал на ее сапожки:
– На вас высокие сапоги. Я предположил, что вы начали свое путешествие из тех мест, где еще лежит снег. В последние четыре дня у нас тут не было дождя, а Нортумберленд – самое холодное графство Англии и сейчас единственное место, где еще лежит снег.
– А откуда вы узнали, что в Нортумберленде еще лежит снег? – спросил я Холмса.
Холмс со страдальческим выражением махнул рукой на лежащий рядом с ним номер «Таймс».
– Теперь, мадам, будьте добры, назовите свое имя и скажите, чем мы можем быть вам полезны.
– Меня зовут Виктория Селкирк, – представилась женщина. – И по большей части мой приезд к вам связан с моим предстоящим браком.
– Прошу вас, продолжайте, – сказал Холмс, возвращаясь в кресло.
– Пожалуйста, извините, что я приехала к вам, не известив предварительно о своем намерении, – сказала мисс Селкирк. – Дело в том, что я не знаю, к кому еще я могла бы обратиться.
Холмс пригубил бренди в ожидании продолжения.
– Асперн-холл, владение моего жениха, расположен в нескольких милях от Хексема. Мы с матерью, готовясь к свадьбе, сняли коттедж неподалеку. В последние несколько месяцев свирепый волк наводит ужас на жителей этого места.
– Волк? – удивленно переспросил я.
Мисс Селкирк кивнула:
– Он уже убил двух человек.
– Но волки в Британии истреблены, – сказал я.
– Это не точно, Ватсон, – вмешался Холмс. – Некоторые считают, что волки еще сохранились в отдаленных и труднодоступных местах. – Он повернулся к мисс Селкирк. – Расскажите мне об этих убийствах.
– Они были совершены с необыкновенной жестокостью, – впрочем, от дикого зверя ничего иного ждать не приходится. – Она помедлила. – И этот зверь, кажется, все больше входит во вкус.
– Волк-людоед? – сказал я. – Очень необычно.
– Возможно, – ответил Холмс. – Однако это не выходит за грань вероятности. Вспомните случай о льве-людоеде в Тсаво[39]. Когда другой дичи мало – а вы вспомните, какой суровой была прошлая зима, – хищники, чтобы выжить, приспосабливаются к необычным условиям. – Он посмотрел на мисс Селкирк. – А свидетели этих случаев есть?
– Да. Два.
– И о чем они рассказывают?
– О громадном волке, убегавшем в лес.
– С какого расстояния они видели этого волка?
– Их обоих отделяло от хищника болото… Я бы сказала, что с расстояния в несколько сотен ярдов.
Холмс наклонил голову:
– Днем или вечером?
– Вечером. В свете луны.
– А они не заметили у этого волка каких-то особенностей, кроме большого размера?
– Да. Голова у него была покрыта белой шерстью.
– Белой шерстью, – повторил Холмс. Он соединил пальцы рук и на несколько секунд погрузился в молчание. Потом встал и снова обратился к молодой женщине: – Какую именно помощь вы от нас ждете?
– Мой жених Эдвин является наследником имения Асперн. Их семья самая известная в округе. И вот теперь, когда местность охвачена страхом перед хищником, Эдвин чувствует, что его долг – уничтожить этого зверя, прежде чем он убьет еще кого-нибудь. Эдвин выходит в лес по ночам. Часто в одиночестве. И хотя он вооружен, я опасаюсь за его жизнь и боюсь, как бы с ним не случилась беда.
– Понимаю, мисс Селкирк, – сказал Холмс и продолжил с оттенком суровости в голосе: – Но к сожалению, ничем не могу помочь. Вам нужно обратиться к охотнику, а не к сыщику.
Выражение на лице мисс Селкирк стало еще более озабоченным.
– Но я слышала о ваших успехах в раскрытии похожего страшного дела – в Баскервиль-холле. Поэтому-то я к вам и приехала.
– То было деяние рук человеческих.
– Но… – Мисс Селкирк задумалась. От ее кажущегося умения владеть собой почти не осталось следа. – Мой жених исполнен решимости. Он видит в этом свой долг, потому что занимает высокое положение в обществе. А его отец сэр Персиваль не считает возможным воспрепятствовать ему. Прошу вас, мистер Холмс. Никто другой мне не поможет.
Холмс пригубил бренди, вздохнул, встал, прошелся по комнате и снова сел.
– Вы сказали, что волк убежал в лес. Могу ли я предположить, что вы имеете в виду Килдерский лес?
Мисс Селкирк кивнула:
– Асперн-холл соседствует с ним.
– Вы знали, Ватсон, – спросил Холмс, – что Килдерский лес в Нортумберленде – самый большой оставшийся лесной массив в стране?
– Нет, не знал, – ответил я.
– А что он известен, в частности, последней большой популяцией евразийской рыжей белки?
Я посмотрел на Холмса – безразличное выражение исчезло с его лица, глаза загорелись. Конечно же, я знал о его живом интересе к Sciurus vulgaris[40]. Он, вероятно, был самым крупным в мире специалистом по таксономии и поведению этого животного и даже опубликовал несколько монографий по данному предмету. А кроме того, я почувствовал, что он проникся необыкновенным восхищением к этой женщине.
– В таком большом ареале обитания можно увидеть подвиды, доселе неизвестные, – сказал Холмс скорее себе, чем нам. Потом он спросил у нашей гостьи: – Вам есть где остановиться в городе?
– Я договорилась с родственниками в Ислингтоне.
– Мисс Селкирк, – сказал Холмс, – я намерен взяться за это расследование, но не потому, что меня заинтересовало дело, а скорее потому, что оно не вызвало у меня интереса.
Он посмотрел на меня и со значением перевел взгляд на вешалку для шляп, где висели мой котелок и его матерчатая кепка с длинными наушниками.
– Можете на меня рассчитывать, – тут же ответил я.
– В таком случае, – сказал Холмс, обращаясь к мисс Селкирк, – давайте встретимся завтра утром на вокзале Паддингтон, откуда, если я не ошибаюсь, в восемь двадцать отправляется экспресс на Нортумберленд.
Затем он проводил молодую женщину до двери.
На следующее утро, как и договаривались, мы встретили Викторию Селкирк на вокзале Паддингтон и выехали в Хексем. Холмс, обычно встававший поздно, судя по его виду, снова испытывал сомнения относительно этого дела. Он был беспокоен и молчалив, и, когда поезд тронулся, мне ничего не оставалось, кроме как самому завязать разговор с мисс Селкирк. Чтобы убить время, я расспрашивал ее про Асперн-холл и его обитателей, как пожилых, так и молодых.
Она рассказала, что Холл был возведен на руинах древнего монастыря, построенного в 1450 году и частично снесенного во время развязанной Генрихом VIII борьбы с монастырями. Нынешний его владелец, сэр Персиваль Асперн, прежде был шляпником. В юности он запатентовал революционный метод изготовления зеленого фетра.
Холмс оторвался от созерцания проносящегося мимо ландшафта:
– Зеленого фетра, вы говорите?
Мисс Селкирк кивнула:
– Помимо того, что этот материал широко используется для игровых столов, он еще был очень моден в пятидесятые годы в качестве материала для дамских шляпок. Сэр Персиваль заработал на этом состояние.
Холмс махнул рукой, словно прогоняя навязчивое насекомое, и вернулся к созерцанию ландшафта.
Мисс Селкирк сообщила мне, что особые шляпки сэра Персиваля заказывает сама королева Виктория, и это стало основой для присвоения ему рыцарского звания. Его сын Эдвин – ее жених – довольно рано поступил в армию и служил в полку легких драгун. Теперь он временно живет в Холле и пока еще не решил, будет ли и дальше продолжать военную карьеру.
Мисс Селкирк проявляла крайнюю тактичность, не всегда свойственную женщинам, но тем не менее я почувствовал, что, хотя отец Эдвина хочет, чтобы тот перенял у него семейное дело, сам Эдвин пока еще не принял решения по этому вопросу.
Поезд ехал все дальше и дальше, сочные травы и живые изгороди прилондонских графств стали сменяться более необжитыми пейзажами; вересковые пустоши, болота, деревья, еще не покрывшиеся листвой, перемежались скалистыми обнажениями и утесами. Наконец мы прибыли в Хексем, милый провинциальный городок, состоящий из скопления каменных коттеджей с соломенными крышами, сгрудившихся близ единственной Хай-стрит. На станции нас ждала коляска, на облучке которой сидел мрачного вида возница. Не говоря ни слова, он погрузил наши саквояжи и сумки, потом вернулся на свое место и тронул лошадей. Мы поехали по тряской дороге в направлении Холла.
Дорога шла по отлогому спуску, и чем дальше, тем все более влажным и мрачным становился ландшафт. Снег, о котором Холмс говорил днем ранее, еще лежал местами. Солнце, выглянувшее было во время нашего путешествия в поезде, снова скрылось за тучами, отчего окрестности приобрели какой-то гнетущий вид.
Мы проехали, наверное, миль пять, когда Холмс, который не произнес ни слова с тех пор, как мы сошли с поезда, вдруг словно проснулся.
– Скажите, что это там такое? – спросил он, показывая куда-то вдаль своей тростью.
Посмотрев в том направлении, я разглядел нечто похожее на топь или трясину, поросшую по краям ежовником. За ней в предвечернем тумане виднелась непрерывная линия черноты.
– Это болото, о котором я рассказывала, – ответила мисс Селкирк.
– А еще дальше опушка Килдерского леса?
– Да.
– И верно ли, что нападения волка имели место между одним и другим?
– Да, именно так.
Холмс кивнул, по-видимому удовлетворившись, но больше ничего не сказал.
Дорожка сделала длинный, неторопливый поворот в объезд болота, и наконец мы оказались в Асперн-холле. Это был старый особняк самой необычной архитектуры – с ассимметричными крыльями и вспомогательными сооружениями, построенными вроде бы под прямыми углами друг к другу, и я объяснил эти особенности тем фактом, что дом строился на руинах старого монастыря. Когда мы подъехали поближе, я разглядел и другие подробности. Фасад был облицован камнями, которые обильно покрылись лишайником, из множества печных труб поднимались облачка дыма. Главный дом, а также различные коттеджи и строения были окружены осокой и карликовыми дубами. Возможно, дело было в прохладном весеннем воздухе или близости болота и темного леса, но я не мог отделаться от отчетливого ощущения, что дом впитал в себя унылость и дурное предчувствие, которыми был насыщен окружающий его ландшафт.
Возница остановил лошадей перед входом в главный дом. Сначала он извлек из багажного места сумку мисс Селкирк, потом взялся было за наши, но Холмс остановил его, попросив подождать. Следуя за мисс Селкирк, мы вошли в дом и оказались в длинном коридоре, имеющем довольно аскетический вид. Перед входом в помещение, очевидно служившее гостиной, нас встречал хозяин дома. Он был худой и высокий, лет пятидесяти пяти с гаком, светлые его волосы сильно поредели, а лицо было испещрено морщинами. На нем был черный фрак, в одной руке он держал газету, а в другой – собачий хлыст. Видимо, он услышал, как подъезжает коляска. Отложив собачий хлыст и газету, он двинулся нам навстречу.
– Насколько я понимаю, сэр Персиваль Асперн?
– Вы верно понимаете, сэр. Но тут вы имеете преимущество передо мной.
Холмс слегка поклонился:
– Меня зовут Шерлок Холмс, а это мой друг и коллега доктор Ватсон.
– Понятно. – Сэр Персиваль повернулся к нашей спутнице. – Значит, вот для чего вы ездили в город, мисс Селкирк?
Мисс Селкирк кивнула:
– Да, сэр Персиваль. Если вы меня извините, я должна увидеть мою матушку.
Она тут же покинула коридор, оставив нас с хозяином дома.
– Я слышал про вас, мистер Холмс, – сказал сэр Персиваль. – Но боюсь, что вы напрасно совершили столь долгое путешествие. Ваши методы, сколь бы блестящими они ни были, вряд ли применимы к зверю вроде того, что посеял ужас в округе.
– Это еще нужно доказать, – резко ответил Холмс.
– Что ж, входите и выпейте бренди, если угодно.
Сэр Персиваль пригласил нас в гостиную, где дворецкий налил нам выпивку.
– Мне показалось, – заговорил Холмс, когда мы уселись у камина, – что вы не разделяете опасений вашей будущей невестки за вашего сына.
– Не разделяю, – ответил сэр Персиваль. – Он недавно вернулся из Индии и прекрасно понимает, что к чему.
– И тем не менее, как сообщают, этот зверь уже убил двух человек, – сказал я.
– В прежние времена я охотился вместе с сыном и могу поручиться за его опыт следопыта и снайпера. Дело в том, мистер… Ватсон, не так ли? Дело в том, что Эдвин очень серьезно относится к своим обязанностям наследника Асперн-холла. И я позволю себе сказать, что его мужество и инициатива не остались незамеченными в нашем районе.
– Мы можем поговорить с ним? – спросил Холмс.
– Безусловно, но только когда он вернется. Он сейчас в лесу, выслеживает этого зверя. – Он помолчал. – Будь я помоложе, я был бы сейчас рядом с ним.
Мне показалось, что это оправдание выдает некоторую трусость, и я исподтишка бросил взгляд на Холмса. Но его внимание было по-прежнему приковано к сэру Персивалю.
– Женские страхи или нет, но при всем при том прекрасный пол должно ублажать, – продолжал сэр Персиваль. – Я намерен предоставить вам все возможности свободно расследовать ситуацию, мистер Холмс. И предлагаю вам всю ту помощь, что вам может понадобиться, включая и крышу над головой, если таковая требуется.
Это приглашение, при всем его благородстве, было сделано через силу.
– В этом нет необходимости, – сказал Холмс. – Мы в Хексеме проезжали мимо гостиницы – «Плуг», так, кажется, она называется. Мы будем действовать оттуда.
Пока Холмс говорил, сэр Персиваль расплескал бренди, залив рубашку на груди. С тихим проклятием он поставил стакан на столик.
– Насколько мне известно, сэр, вы занимаетесь шляпным делом, – сказал Холмс.
– Все в прошлом. Теперь делом от моего имени управляют другие.
– Меня всегда очаровывал процесс изготовления фетра. Из чисто научного любопытства. Видите ли, мое увлечение – химия.
– Ясно. – Наш хозяин с рассеянным видом похлопал по влажной рубашке на груди.
– Насколько я понимаю, главная проблема – смягчить жесткий волосяной покров животного, чтобы сделать материал достаточно податливым для изготовления фетра.
Я снова посмотрел на Холмса, не понимая, зачем он затеял подобный разговор.
– Помнится, – продолжил Холмс, – я читал где-то, что турки в старину решали эту проблему с помощью верблюжьей мочи.
– Ну, мы прошли большой путь от этих примитивных методов, – ответил сэр Персиваль.
В гостиную вошла мисс Селкирк. Она посмотрела в нашу сторону, едва заметно улыбнулась и села. Она явно сильно беспокоилась за своего жениха и с трудом сдерживалась, чтобы не поддаваться панике.
– Не сомневаюсь, что ваш процесс гораздо более современный, – сказал Холмс. – Было бы любопытно узнать подробности.
– Хотелось бы мне удовлетворить ваше любопытство, мистер Холмс, но это остается коммерческой тайной.
– Понятно. – Холмс пожал плечами. – Я спросил из чистого любопытства, так что ничего страшного.
В этот момент из коридора донесся какой-то шум. Несколько секунд спустя в дверях появился молодой человек в полном охотничьем облачении. Это определенно был сын сэра Персиваля, и с его решительным лицом, военной осанкой и крупнокалиберным ружьем на плече он являл собой внушительную фигуру. Мисс Селкирк тут же поднялась и с криком облегчения бросилась к нему.
– Ах, Эдвин, – сказала она. – Умоляю тебя, Эдвин, пусть этот раз будет последним.
– Вики, – произнес молодой человек нежным, но твердым голосом, – этот зверь должен быть уничтожен. Мы не можем допустить, чтобы произошло еще одно несчастье.
Сэр Персиваль тоже поднялся и представил Холмса и меня. Но мой друг нетерпеливо прервал эти любезности, чтобы задать новоприбывшему вопросы.
– Насколько я понимаю, – сказал он, – ваша сегодняшняя вылазка не увенчалась успехом.
– Вы правы, – ответил Эдвин Асперн с печальной улыбкой.
– А где, позвольте узнать, вы вели ваши поиски?
– В западной части леса, за болотом.
– И ничего не нашли? Следы? Помет? Может быть, лежку?
Молодой Асперн отрицательно покачал головой:
– Абсолютно.
– Очень изобретательный, умный волк, – заметил сэр Персиваль. – Даже собакам не удается взять его след.
– Таинственное дело, – пробормотал Холмс. – Весьма таинственное.
Холмс отказался от приглашения поужинать, и после короткой прогулки по прилегающим землям мы отправились назад в Хексем, где сняли комнаты в гостинице «Плуг». На следующее утро, после завтрака, мы отправились представиться в местную полицию, которая, как выяснилось, состояла из одного человека – некоего констебля Фрейзера. Констебль сидел за столом и что-то с деловым видом записывал в блокнот. По моим предыдущим делам с Холмсом я составил не очень высокое мнение о провинциальной полиции. И на первый взгляд констебль Фрейзер – в темно-зеленом плаще и кожаных крагах – вроде бы подтверждал мои подозрения. Но он, оказывается, слышал про Холмса, а когда он стал отвечать на вопросы моего друга, я понял, что перед нами по меньшей мере преданный своему делу и компетентный полицейский, наделенный похвальным упорством в достижении цели, хотя, возможно, и не самый блестящий интеллектуал.
Он рассказал, что первой жертвой волка была странная, довольно темная личность преклонных лет. Этот человек всегда был одет в лохмотья и растрепан. Он появился в Хексеме за несколько недель до своей смерти, слонялся по городку, пугал детей и женщин своими неразборчивыми завываниями. Он не остановился в гостинице – судя по всему, у него не было средств, и по прошествии двух-трех дней встревоженные жители вызвали констебля, чтобы тот поинтересовался родом деятельности этого безымянного бродяги. Поиски привели констебля в заброшенный домик лесорубов на границе Килдерского леса. Человек отказался отвечать на вопросы констебля и вообще ничего не сказал о себе.
– Неразборчивые завывания? – повторил Холмс. – Не могли бы вы уточнить?
– Сам с собой он разговаривал довольно много, неистово жестикулировал, нес всякую чушь. Что-то о том, как несправедливо с ним обошлись. Ну и всякую другую ерунду.
– Чушь, вы говорите? Например?
– Да какие-то обрывки фраз. Как его предали. Преследовали. Как он мерз. Как он отправится в полицию и добьется справедливости.
– Что-нибудь еще?
– Нет, – ответил констебль. – Хотя да, еще одна странная вещь. Он часто упоминал каротин.
– Каротин?
Констебль Фрейзер кивнул.
– Может быть, ему не хватало витаминов. Про другие лекарства он не говорил?
– Нет. Только про каротин.
– И вы говорите, что он упоминал каротин много раз?
– Это слово вырывалось у него снова и снова. Но как я уже сказал, мистер Холмс, это был какой-то винегрет. Набор слов без всякого смысла.
Вопросы такого рода показались мне бессмысленной тратой времени. Пытаться отыскать какое-то зерно в болтовне сумасшедшего – что может быть глупее! И потом, я не видел никакой связи между его болтовней и трагической гибелью в волчьих зубах. Похоже, констебль Фрейзер чувствовал то же самое, потому что теперь он поглядывал на Холмса с некоторым сомнением.
– Расскажите мне еще о его внешности, – попросил Холмс. – Все, что сможете вспомнить. Прошу вас, не упустите ни малейшей детали.
– Он был крайне неопрятен. Одет в тряпье, волосы непричесаны. Глаза красные. Зубы почернели.
– Почернели, вы говорите? – прервал его Холмс с неожиданным интересом. – Черные – в смысле гнилые?
– Нет, они скорее были темные, однородно темные, но при слабом свете казались черными. И он постоянно был пьян, хотя ума не приложу, где он брал деньги на выпивку.
– Почему вы решили, что он был пьян?
– Обычные симптомы алкоголизма: несвязная речь, дрожащие руки, шаткая походка.
– А бутылок в этой хижине лесорубов вы не видели?
– Нет.
– Когда вы с ним говорили, вы ощущали запах спиртного в его дыхании?
– Нет. Но за время службы я достаточно повидал алкоголиков, и симптомы мне хорошо известны, мистер Холмс. Тут не может быть никаких сомнений.
– Отлично. Продолжайте, пожалуйста.
Констебль с видимым облегчением вернулся к своему рассказу.
– Город, должен сказать, был сильно настроен против него. Настолько сильно, что я уже собирался прогнать его отсюда, но тут волк сделал за меня эту работу. На следующее утро после моего с ним разговора его нашли на опушке леса, тело его было ужасным образом изувечено и разодрано, на руках и ногах отметины зубов.
– Понятно, – кивнул Холмс. – А вторая жертва?
В этот момент, должен признаться, я чуть было не возразил против отхода от главного. Холмс задавал констеблю абсолютно тривиальные вопросы, а о самом важном не спрашивал. Например, кто нашел тело. Но я сдержался, и констебль Фрейзер продолжил.
– Это произошло две недели спустя, – сказал констебль. – Жертвой стал приезжий натуралист из Оксфорда – он интересовался рыжей белкой.
– Его нашли в том же месте, где и первого?
– Неподалеку. Чуть ближе к болоту.
– А почему вы думаете, что оба человека пали жертвой одного и того же зверя?
– По виду ранений, сэр. Второе нападение было еще более свирепым. На этот раз человека… частично съели.
– Как прореагировал город на второе убийство.
– Было много разговоров. Разговоров и страха. К делу проявил интерес сэр Персиваль. А его сын, который недавно вернулся из Индийской кампании, стал по вечерам выходить в лес с ружьем. Он исполнен решимости убить зверя. Я открыл собственное расследование.
– Вы хотите сказать, что сделали это после второго убийства?
– Прошу прощения, мистер Холмс, но открывать дело после первого случая не имело смысла. Ну вы понимаете: избавились от старого бродяги – и слава богу. Но на этот раз жертвой стал уважаемый гражданин, и мы явно столкнулись со случаем людоедства. Если волк убил двоих, то он будет убивать снова… если сможет.
– Вы допрашивали свидетелей?
– Да.
– Их истории согласуются?
Констебль кивнул:
– Этого волка видели после второго убийства – он бежал к лесу. Жуткая зверюга.
– А с какого расстояния его видели?
– В отдалении, вечером, но при свете луны. Достаточно близко, чтобы разглядеть, что шерсть на его голове белоснежная.
Холмс задумался на минуту.
– Что сказал доктор, который участвовал в расследовании?
– Как я уже упоминал, он отметил среди прочего, что, хотя обе жертвы были сильно искалечены, вторую частично съели.
– Но на первой обнаружилось лишь несколько как бы пробных следов от звериных клыков. – Холмс обратился ко мне: – Вам известно, Ватсон, что звери именно так и становятся людоедами? Так было и со львами из Тсаво, которых мы с вами обсуждали.
Я кивнул:
– Возможно, его охотничья территория находится в глубине леса, а холодная и долгая зима заставила его искать пропитание вблизи цивилизации.
Холмс снова обратился к констеблю:
– У вас есть еще какие-нибудь наблюдения?
– К сожалению, мистер Холмс, скорее, недостаток наблюдений.
– Прошу вас, поясните.
– Понимаете, это странно. – На лице констебля Фрейзера отразилось замешательство. – У моей семьи ферма на краю леса, и я пять-шесть раз, когда появлялась возможность, заходил в лес поискать следы этого животного. Можно было бы предположить, что найти такого громадного зверя не составит труда. Но я нашел всего несколько следов, оставленных зверем после второго убийства. Следопыт я плохой, но могу поклясться, что двигалось это животное как-то необычно.
– Необычно? – переспросил Холмс. – Что вы имеете в виду?
– Следов очень мало. Словно это не зверь, а призрак, он приходит и уходит, не попадаясь на глаза. Вот почему я вечером отправляюсь на поиски свежих следов.
При этих словах Холмс подался вперед на своем стуле:
– Позвольте дать вам совет, констебль. Я прошу вас немедленно прекратить поиски. Больше никаких вечерних прогулок по лесу.
Констебль нахмурился:
– Но у меня есть определенные обязанности, мистер Холмс. И потом, если кому и грозит опасность, то это молодому мистеру Асперну. Он каждый вечер выходит на поиски.
– Послушайте меня, – твердо произнес Холмс. – Это полная глупость. Асперну никакая опасность не грозит. Но с вами, констебль, дело другое. Я вас предупреждаю: будьте осторожны.
Это резкое заявление и замечание, что страхи мисс Селкирк за своего жениха необоснованны, поразили меня. Но Холмс больше ничего не добавил, вопросов у него тоже больше не было (он только еще раз остерег констебля от хождения по лесу), и наш разговор – по крайней мере, на этот раз – закончился.
Было воскресенье, и нам пришлось ограничить наше расследование разговорами с жителями Хексема. Прежде всего Холмс нашел двух свидетелей, но им почти нечего было добавить к тому, что нам уже рассказал мистер Фрейзер: они оба видели большого волка, даже очень большого, который спешил в направлении болота, шерсть на его голове в свете луны была серебристо-белого цвета. Никто из них не пытался преследовать волка, напротив, подчиняясь здравому смыслу, они со всех ног поспешили домой.
После этого мы отправились в «Плуг», где Холмс принялся выяснять мнение постояльцев о волке и убийствах. Все, с кем мы говорили, были крайне взволнованы этими случаями. Некоторые, прикладываясь к пиву, говорили о своем намерении не сегодня завтра отправиться на охоту и покончить с волком-убийцей. Большинство готовы были удовольствоваться действиями молодого Асперна и выражали восхищение его смелостью.
Имелось только два особых мнения. Одно высказал местный бакалейщик, твердо державшийся убеждения, что в этих убийствах виновата стая одичавших собак, обитающая в дебрях Килдерского леса. Другое мнение высказал сам владелец паба, который сообщил нам, что второй погибший, несчастный натуралист из Оксфорда, узнав про первое убийство, категорически утверждал: животное, совершившее это, никакой не волк.
– Не волк? – резко переспросил Холмс. – И каким же знаниям, позвольте узнать, обязаны мы столь безапелляционному суждению?
– Не могу вам точно сказать, сэр. Он просто заявил, что, по его мнению, волков в Англии больше нет.
– Я бы не назвал это научным аргументом, – вставил я.
Холмс посмотрел на владельца паба проницательным взглядом:
– И какое же именно животное наш добрый натуралист поселил в Килдерский лес?
– Этого я не могу вас сказать, сэр. Он не делал никаких предположений.
С этими словами владелец паба принялся протирать стаканы.
Если не считать разговора с констеблем, то день, можно сказать, прошел без толку. Холмс был неразговорчив за обедом и рано удалился в свой номер с недовольным выражением на лице.
На следующий день рано утром, едва рассвело, меня разбудил беспорядочный хор голосов под окном. Я посмотрел на часы – было всего лишь начало седьмого. Быстро одевшись, я спустился по лестнице. На Хай-стрит собралась небольшая толпа, люди оживленно разговаривали и жестикулировали. Холмс уже был среди них, а увидев, что я выхожу из гостиницы, он быстро направился ко мне.
– Мы должны поспешить, – сказал он. – Волка видели еще раз.
– Где?
– В том же самом месте – между болотом и опушкой леса. Идемте, Ватсон, мы непременно должны первыми добраться до места. У вас при себе ваш «веблей»?[41]
Я похлопал себя по правому карману жилета.
– Тогда поспешим. Волка из этого оружия, может, и не убить, но напугать – напугаем.
Наняв ту же коляску и мрачного возницу, который вез нас днем ранее, мы легким галопом поскакали из Хексема. Холмс не переставая торопил возницу. Когда мы оказались среди пустоши, мой друг сказал, что уже говорил со свидетельницей, которая и стала причиной этих волнений: пожилая женщина, жена аптекаря, шла вдоль дороги, собирая травы и целебные растения. Она не смогла добавить ничего существенного к тому, что говорили другие свидетели, только подтвердила их сообщения о больших размерах животного и пучке белой шерсти на его голове.
– Вы опасаетесь…
– Я опасаюсь худшего.
Когда мы добрались до места, Холмс приказал вознице ждать и, не теряя ни секунды, выпрыгнул из коляски и двинулся через заросли осоки и колючих кустов. Болото находилось слева от нас, темные очертания Килдерского леса – справа. Растительность была влажной от холодной утренней росы, и кое-где на земле еще оставались снежные лоскуты. Мы не прошли и сотни ярдов, а мои туфли и брюки уже насквозь промокли. Холмс намного опередил меня, прыгая с кочки на кочку как одержимый. Внезапно он остановился на небольшом бугорке и огорченно вскрикнул, а потом опустился на колени. Приблизившись к нему с пистолетом наготове, я увидел, что он нашел. В болотной траве, менее чем в двухстах ярдах от леса, лежало тело. Рядом с ним валялась военная винтовка, судя по всему «мартини-генри» четвертой модели. Я сразу же узнал и плащ, и кожаные краги, теперь разодранные самым нещадным образом. Это был констебль Фрейзер… точнее, то, что от него, бедняги, осталось.
– Ватсон, – произнес Холмс непререкаемым тоном, – ни к чему не прикасайтесь. Однако я был бы вам признателен, если бы вы по внешнему виду выразили свое медицинское мнение о состоянии жертвы.
– Он явно был растерзан каким-то крупным хищным животным, – сказал я, глядя на безжизненное тело.
– Волком?
– Это представляется наиболее вероятным.
Холмс продолжал допрашивать меня:
– Вы не видите никаких специфичных, опознаваемых отметок? Например, следов, оставленных клыками? Или когтями?
– Трудно сказать. Жестокость нападения и прискорбное состояние тела не позволяют сделать точное заключение.
– А отсутствуют ли какие-либо части тела?
Я присмотрелся. Невзирая на мое медицинское образование, даже у меня от этого зрелища мороз подрал по коже. Я не раз видел в Индии людей, искалеченных тиграми, но никогда в моей практике не сталкивался с такой свирепостью, с какой был растерзан констебль Фрейзер.
– Да, – сказал я наконец. – Да, мне кажется, некоторые части отсутствуют.
– Совпадает ли это с описанием второй жертвы? Натуралиста?
– Нет-нет. Я бы сказал, что это нападение было гораздо более яростным.
Холмс медленно кивнул:
– Видите, Ватсон, опять все так же, как и в случае со львами-людоедами в Тсаво. С каждой новой жертвой зверь свирепеет все больше. Все больше входит во вкус.
Он вытащил из кармана увеличительное стекло.
– Ни одного выстрела не было сделано, – сообщил он, осмотрев «мартини-генри». – Судя по всему, зверь подкрался сзади и напал на жертву.
Наскоро осмотрев тело, Холмс начал двигаться по увеличивающемуся кругу. Наконец, издав еще один крик, он замер, наклонился, потом, не сводя глаз с земли, медленно двинулся вперед в направлении находящейся вдалеке фермы, окруженной двумя огороженными полями (я решил, что это и есть жилье несчастного констебля). В какой-то момент Холмс остановился, повернулся и, не убирая увеличительного стекла от глаза, вернулся к телу, медленно прошел мимо него и остановился лишь у самой кромки болота.
– Волчьи следы, – сказал он. – Никаких сомнений. Они ведут из леса к месту около фермы, а потом туда, где и было совершено нападение. Я уверен, зверь вышел из леса, выследил жертву и убил на открытом месте. – Он снова с помощью увеличительного стекла пригляделся к траве на краю болота. – Здесь следы ведут прямо в болото.
Теперь Холмс описал круг по болоту, при этом он совершал множество действий: несколько раз останавливался, возвращался назад, с повышенным вниманием обследовал несколько мест, вызвавших у него особый интерес. Я оставался у тела, ни к чему не прикасался, как и велел мне Холмс, только следил издалека за его действиями. Холмс осматривал местность около часа. За это время я промок до нитки и продрог. Вдоль дороги собралось несколько зевак, а когда Холмс закончил свои поиски, приехали местный доктор и мировой судья – последний являлся номинальным начальником покойного констебля Фрейзера. Холмс не сказал ни слова о своих находках, просто стоял в болотной траве, пока доктор, судья и я заворачивали тело и относили его в коляску. Когда та тронулась в сторону города, я пошел туда, где все еще стоял не двигаясь Холмс, совершенно не чувствовавший, что брюки на нем промокли, а в туфлях полно воды.
– Нашли что-нибудь представляющее интерес? – спросил я его.
Он посмотрел на меня, вытащил из кармана трубку, закурил и ответил вопросом на вопрос:
– Вам не кажется это занятным, Ватсон?
– Все это дело довольно таинственно, – ответил я. – Во всяком случае, в той части, которая касается этого треклятого неуловимого волка.
– Я говорю не о волке. Я говорю о нежных отношениях между сэром Персивалем и его сыном.
Эта non sequitur[42] ошеломила меня.
– Боюсь, я не понимаю, к чему вы клоните, Холмс. С моей точки зрения, их отношения далеки от теплых, по крайней мере в том, что касается откровенного безразличия отца к жизни и безопасности сына.
Холмс затянулся трубкой и загадочно сказал:
– Да. В этом-то и состоит тайна.
Поскольку мы теперь находились ближе к Асперн-холлу, чем к городу, а нашу коляску реквизировал судья, мы пешком направились по дороге в Холл и через час добрались до места. Нас встретили сэр Персиваль и его сын, только что закончившие завтракать. Известие о последнем нападении волка еще не дошло до них, и с нашим появлением в доме поднялась настоящая буря. Молодой Эдвин заявил, что сейчас же пойдет по следу зверя, но Холмс отсоветовал ему делать это: после недавнего нападения зверь наверняка залег в своей берлоге.
Затем Холмс спросил у сэра Персиваля, не позволит ли он нам воспользоваться его коляской, чтобы мы могли как можно скорее отправиться в Хексем, а там сесть в первый поезд на Лондон.
Сэр Персиваль выразил удивление, но возражать не стал. Пока ходили за возницей, Холмс предложил мне прогуляться по саду.
– Я думаю, Ватсон, вам следует доехать со мной до Хексема, – сказал он, – забрать ваши вещи из «Плуга», а потом вернуться сюда, в Асперн-холл, и переночевать здесь.
– Это еще зачем? – воскликнул я.
– Если только я сильно не ошибаюсь, я вернусь из Лондона, вероятно, завтра утром, – сказал он. – И привезу с собой подтверждение, которого мне не хватает для поимки этого злобного животного.
– Да объясните же толком, Холмс!
– Но до этого времени, Ватсон, ваша жизнь подвергается серьезной опасности. Вы должны обещать мне, что не покинете Холл до моего возвращения. Даже ради прогулки в саду.
– Послушайте, Холмс…
– Я настаиваю. В этом вопросе я не сделаю ни шагу назад. Не выходите из дома. Тем более с наступлением темноты.
Хотя эта просьба и показалась мне крайне эксцентричной (особенно если принять во внимание тот факт, что Холмс полагал, будто гораздо более энергичному в своих действиях Эдвину Асперну никакая опасность не грозит), я все же согласился.
– Должен заметить, старина, я не разделяю вашей уверенности, что вы сможете разрешить эту коллизию, – сказал я ему. – Волк находится здесь, в Хексеме, а не в Лондоне. Если вы не собираетесь вернуться с набором ружей большого калибра, я не вижу другого способа покончить с этим делом.
– Напротив, вы все прекрасно видите, – возразил мне Холмс. – Вы должны быть смелее в своих умозаключениях, Ватсон.
В этот момент до нас донесся стук копыт по гравию дорожки, и к дверям подъехала коляска.
Я провел безотрадный день в Асперн-холле. Задул ветер, а потом пошел дождь. Сначала слабый, затем довольно сильный. Делать мне было нечего, и я убивал время, читая вчерашнюю «Таймс», внося записи в дневник и просматривая книги в обширной библиотеке сэра Персиваля. До обеда я не видел никого, кроме слуг. Во время еды Эдвин заявил о своем намерении снова отправиться вечером в лес на поиски волка. Мисс Селкирк, еще более обеспокоенная судьбой жениха, принялась категорически возражать. Сцена была ужасная. Хотя возражения мисс Селкирк и тронули Эдвина, он не изменил своих намерений. Сэр Персиваль, со своей стороны, явно гордился мужеством сына и, когда будущая невестка стала ему возражать, защитил себя словами о семейной чести и искренней поддержке жителей. После ухода Эдвина я взял на себя обязанность остаться с мисс Селкирк и попытаться вовлечь ее в разговор. Задача эта была не из простых – уж слишком она волновалась, и я от всего сердца обрадовался, когда около половины двенадцатого услышал шаги Эдвина по коридору. Его поиски опять были безуспешными, но, по крайней мере, он вернулся живым и здоровым.
Шерлок Холмс на следующий день появился довольно поздно. Он отправил сэру Персивалю телеграмму с просьбой прислать за ним на вокзал коляску и в Холле появился в приподнятом настроении. С Холмсом приехали мировой судья и городской доктор, и мой друг, не теряя времени, собрал всю семью и слуг Холла.
Когда все расселись, Холмс сказал, что раскрыл это дело. Его слова повергли собравшихся в замешательство и вызвали бурю вопросов. Эдвин пожелал узнать, что означает «раскрыл дело», тогда как всем известно, что преступником является волк. Холмс отказался отвечать на какие-либо вопросы. Несмотря на поздний час, он заявил, что возвращается в «Плуг», где у него имеются кое-какие важные заметки по этому делу, с тем чтобы упорядочить свои выводы. Он воспользовался этой поездкой, чтобы посовещаться с судьей и доктором, а в Холл приехал, чтобы забрать меня в город, где я должен буду помочь ему в уточнении последних деталей. Завтра, пообещал Холмс, он предаст гласности свои выводы.
К концу этой короткой речи появился возница и сообщил, что задняя ось коляски сэра Персиваля сломалась и починить ее можно только к утру. Таким образом, Холмс (а также судья и доктор) не могли вернуться в Хексем до завтрашнего дня. Поделать с этим ничего было нельзя – всем предстояло ночевать в Асперн-холле.
Холмса такое развитие событий выбило из колеи. На протяжении всего вечера он не произнес ни слова, на его лице застыло брюзгливое выражение, он с мрачным видом возил вилкой по тарелке, опершись локтем о столешницу, покрытую камчатной скатертью, и поддерживая ладонью подбородок. Когда подали десерт, он заявил о своем намерении идти в Хексем пешком.
– Это исключено, – удивленно сказал сэр Персиваль. – Тут больше десяти миль.
– Я пойду не по дороге, – ответил Холмс. – Она слишком петляет. Я пойду из Асперн-холла в Хексем по прямой.
– Но это значит, что вам придется идти по болоту, – сказала мисс Селкирк. – А там… – Она не докончила фразы.
– Тогда я провожу вас, – заговорил вдруг Эдвин Асперн.
– Ничего подобного вы не сделаете. Последнее нападение волка случилось позавчера, и я сомневаюсь, что он успел проголодаться. Нет, я пойду один. Ватсон, когда я доберусь до Хексема, я распоряжусь, чтобы утром за вами и остальными приехала коляска.
На том дело и было улажено… по крайней мере, так мне казалось. Но вскоре после того, как мужчины удалились в библиотеку выпить бренди и выкурить сигары, Холмс отвел меня в сторону.
– Послушайте меня, Ватсон, – сказал он sotto voce[43]. – Как только вы сможете сделать это незаметно, выйдите из дома. Но чтобы никто вас не видел. Это жизненно важно, Ватсон: вы должны выйти так, чтобы вас никто не увидел. Помните об этом, потому что пока еще вашей жизни угрожает смертельная опасность.
Я удивился, но заверил Холмса, что сделаю все, как он сказал.
– Вы должны незаметно добраться туда, где мы обнаружили на бугорке тело констебля Фрейзера. Найдите там укромное местечко, откуда вас не было бы видно ни из леса, ни с болота, ни с дороги. Будьте там не позднее десяти часов. И ждите моего появления.
Я согласно кивнул.
– Но когда я появлюсь, вы ни при каких обстоятельствах не должны вставать, окликать меня или каким-либо иным способом выдавать свое присутствие.
– Тогда что же я должен делать, Холмс?
– Можете не сомневаться: когда вам нужно будет вступить в дело, вы сами поймете. А теперь скажите: ваш пистолет по-прежнему при вас?
Я похлопал себя по карману, где мой «веблей» неизменно находился с тех самых пор, как мы предыдущим днем появились в Холле.
Мой друг удовлетворенно кивнул:
– Отлично, пусть он будет у вас наготове.
– А вы, Холмс?
– Я некоторое время перед уходом проведу здесь, а потом отправлюсь в путь. А до этого буду беседовать с молодым Асперном, играть в бильярд и делать все необходимое, чтобы отвлечь его. Крайне важно, чтобы именно этим вечером он ни в коем случае не поддался желанию отправиться на поиски волка.
Следуя указаниям Холмса, я дождался, когда джентльмены усядутся за вист. Тогда я удалился в свою комнату, взял цилиндр и пальто и, убедившись, что меня не видят ни хозяева, ни слуги, покинул дом через балконные двери малой столовой, незаметно проскользнул по лужку, а оттуда прямиком двинулся к дороге на Хексем. Дождь прекратился, но тучи все еще частично закрывали луну. По мрачному ландшафту растянулись щупальца промозглого тумана.
Я шел по раскисшей дорожке, которая неторопливо закруглялась на северо-восток, где ее ждали просторы болота. Вечер стоял холодный, и среди кустов и осоки то тут, то там виднелись снежные прогалины. Пройдя несколько миль до поворота, где дорога достигала своей самой северной точки, а после устремлялась на восток к городу, я двинулся по низкой поросли на юг, к болоту. Луна уже появилась из-за туч, и теперь я различал впереди болото, отливающее каким-то призрачным блеском. А дальше, едва заметная в темноте, чернела граница Килдерского леса.
Добравшись наконец до бугорка, я оглянулся, а потом, согласно инструкциям Холмса, принялся искать место, откуда меня не было бы видно ни с одной стороны. На это ушло какое-то время, но все же я нашел впадину к востоку от бугорка, частично окруженную зарослями можжевельника и дрока, что давало превосходную возможность спрятаться и в то же время позволяло прекрасно видеть все подходы. Я устроился во впадинке и принялся ждать.
Следующий час моего бдения был сплошным мучением. Мои конечности онемели от неподвижности, пальто плохо защищало от сырости и холода. Время от времени я оглядывал различные подходы, а то и проверял состояние моего оружия – срабатывала сила нервной привычки.
Только после одиннадцати часов я услышал первые шаги – кто-то шел по болотной траве со стороны Асперн-холла. Я осторожно выглянул из укрытия. Это был Холмс, безошибочно узнаваемый по кепке и длинному пальто, его тощая фигура появилась из тумана, и походка была его – пружинистая, легкая. Он шел по самой кромке болота прямо ко мне. Засунув «веблей» в карман жилета, я приготовился к любому развитию событий.
Я ждал без движения, а Холмс приближался, держа руки в карманах. Он двигался в направлении Хексема с абсолютной невозмутимостью, словно вышел на обычную вечернюю прогулку. И вдруг я заметил, как из леса появилась другая фигура. Она была крупная и темная, почти черная, и я в ужасе увидел, что она на всех четырех устремилась к Холмсу. С его места по другую сторону бугорка мой друг не мог пока видеть это существо. Я сжал в руках мой «веблей». Сомнений не оставалось: из леса бежал тот самый страшный волк, намереваясь добавить к трем предыдущим жертвам четвертую.
Я следил за его приближением, держа револьвер наготове на тот случай, если зверь слишком близко подбежит к Холмсу. Но вдруг – когда животному оставалось до Холмса около сотни ярдов и оно оказалось в поле зрения моего друга – случилось нечто очень странное. Животное замерло, а потом начало с угрожающим видом красться вперед.
– Добрый вечер, сэр Персиваль, – сказал Холмс как ни в чем не бывало.
Зверь ответил на приветствие злобным рычанием. К этому времени я вышел из засады и стал приближаться к животному сзади, изо всех стараясь двигаться бесшумно. Волк резко поднялся на задние ноги. Подойдя ближе, я, к своему удивлению, увидел, что это никакой не волк, а человеческое существо: сэр Персиваль, облаченный в нечто похожее на пальто из медвежьей шкуры. Подошвы его кожаных сапог были оснащены самодельными когтями, а подушечки волчьих лап свободно свисали с его рук, пристегнутые к перчаткам. В одной руке он держал пистолет, в другой – большой клинообразный инструмент с тяжелой рукояткой и длинными острыми зубцами. В свете взошедшей луны его волосы отливали неестественной белизной. Меня такой поворот событий почти парализовал.
Сэр Персиваль снова рассмеялся смехом маньяка.
– Добрый вечер, мистер Холмс, – сказал он. – Из вас получится прекрасная закуска.
Разразившись бессвязным потоком слов, разобрать который я не имел ни малейшей возможности, он взвел курок пистолета и прицелился в Холмса.
Ситуация складывалась критическая, и это вывело меня из оцепенения.
– Сдавайтесь, сэр Персиваль! – крикнул я, стоя сбоку от него и прицеливаясь.
Мой крик застал его врасплох. Он развернулся и наставил пистолет на меня, но я успел нажать на спусковой крючок – пуля попала ему в плечо. Издав крик боли, он ухватился за плечо, потом упал на колени. Через мгновение Холмс оказался рядом с ним. Он отобрал у сэра Персиваля оружие и его отвратительный инструмент, который, как я понял, использовался для того, чтобы оставлять на телах жертв следы в виде волчьих клыков.
– Буду вам признателен, Ватсон, если вы как можно скорее доберетесь до города, – сказал он мне спокойным тоном, – и вернетесь с повозкой и несколькими физически крепкими людьми. А я останусь здесь с сэром Персивалем.
Остальное можно изложить коротко. После того как власти арестовали сэра Персиваля и доставили в полицейский суд, мы вернулись в Асперн-холл. Холмс обменялся несколькими словами с мировым судьей, молодым Эдвином Асперном и мисс Селкирк, а потом настоял на нашем возвращении в Лондон ближайшим поездом.
– Должен признаться, Холмс, – сказал я ему, когда на рассвете коляска, в которой мы сидели, направилась в сторону Хексема, – что если в прошлых делах я нередко до поры до времени пребывал в полном неведении, то на сей раз моему удивлению просто нет предела. Этот случай доказывает ваше непревзойденное coup de maоtre[44]. Как, черт побери, вы догадались, что за всеми злодействами стоит человек, а не зверь? И каким образом вы догадались, что это дело рук сэра Персиваля, если вы, конечно, вообще знали это?
– Мой дорогой Ватсон, вы меня недооцениваете, – ответил Холмс. – Естественно, я знал, что это сэр Персиваль.
– Тогда объясните, как вы догадались.
– Ну, тут было несколько очевидных улик для человека, который умеет отделять существенные факты от простых совпадений. Начать с того, что первой жертвой стал сумасшедший. Когда речь идет о нескольких убийствах, Ватсон, всегда нужно особое внимание уделять первому. Нередко мотив обнаруживается именно в этом преступлении, а потому и все расследование строится на нем.
– Да, но первой жертвой был всего лишь безумный бродяга.
– Он, вероятно, стал таким в последние годы, однако прежде был иным. Вспомните, Ватсон, в его бреде часто повторялось одно слово: «каротин».
Я помнил, как помнил и то, что Холмса весьма заинтересовал этот факт. Но если тут и имелся какой-то смысл, то это было выше моего разумения.
– Продолжайте, – сказал я.
– Возможно, вы слышали, что для того, чтобы вяленая шерсть стала более податливой и из нее получился фетр высшего качества, используется так называемый процесс каротинизации – вымачивания шерсти в растворе нитрата ртути. – Произнеся слово «фетр», он многозначительно посмотрел на меня.
– Фетр, – повторил я. – Вы имеете в виду фетр для изготовления шляп?
– Именно. Этот раствор имеет оранжевый цвет – отсюда и название «каротинизация». Однако этот процесс очень вреден для здоровья тех, кто на нем работает. Именно поэтому его использование теперь практически сошло на нет. Если долгое время вдыхать пары ртути – в частности, при производстве шляп, как в нашем случае, – почти неизбежно наступает интоксикация и начинаются необратимые изменения в организме. Развивается тремор рук, чернеют зубы, речь становится неразборчивой. В крайних случаях наступает слабоумие или полное сумасшествие. Отсюда и поговорка: безумный, как шляпник. – Холмс взмахнул рукой. – Мне все это известно благодаря моему давнему интересу к химии.
– Но какое отношение это имеет к сэру Персивалю? – спросил я.
– Если не возражаете, давайте по порядку. Вы, конечно, помните, что констебль Фрейзер считал нашего бродягу пьяницей, а в доказательство этого говорил, что у того дрожали руки, была бессвязная речь, шаткая походка. Но запаха алкоголя в дыхании бродяги он не чувствовал. Я тут же предположил, что истинная причина всего этого была не в пьянстве, а скорее в ртутном отравлении. Его упоминание каротина объясняет, как произошло отравление: это профессиональное заболевание шляпника, изготавливающего фетр. Я, естественно, пришел к выводу, что совпадение между прошлой профессией сэра Персиваля и неожиданным появлением этого странного человека далеко не случайно. Нет, этот человек в прошлом явно участвовал в шляпном деле сэра Персиваля. Вспомните, пожалуйста, два факта. Первое: этот человек все время болтал о предательстве, о справедливом суде. И второе: сэр Персиваль заработал свое состояние на уникальном процессе получения фетра – если помните, он еще отказался говорить со мной на эту тему, когда я поднял ее в Асперн-холле.
Коляска продолжала свой путь к Хексему, а Холмс продолжал свой рассказ:
– Приняв во внимание все факты, я начал обдумывать вероятность того, что этот человек, низведенный до столь прискорбного состояния, когда-то был партнером сэра Персиваля, а может быть, и автором того самого революционного процесса изготовления фетра. И теперь, много лет спустя, он вернулся, чтобы свести счеты с бывшим партнером, разоблачить и уничтожить его. Иными словами, все это дело началось как обычный спор партнеров по делу, и сэр Персиваль разрешил его традиционным способом – убийством. Мне показалось весьма вероятным, что, когда этот бродяга появился в Хексеме, сэр Персиваль пообещал ему возмещение и договорился о встрече с ним на краю болота. Там сэр Персиваль убил своего бывшего партнера, а чтобы на его счет никогда не возникло никаких подозрений, жестоко разодрал тело, даже оставил на нем отметины, похожие на следы волчьих зубов: пусть все думают, что это жертва не убийства, а нападения хищника.
– И кажется, ему это вполне удалось, – заметил я. – Зачем же убивать снова?
– Вторым убитым, если вы помните, был натуралист из Оксфорда. В местной гостинице слышали его опровержение слухов о волке – он прямо говорил, что в Англии не осталось волков. Убив этого человека, сэр Персиваль достиг нескольких целей. Прежде всего, он заткнул рот человеку, который утверждал, что английские волки вымерли – ведь меньше всего сэру Персивалю хотелось, чтобы внимание всех снова обратилось к первому убийству. Кроме того, к этому времени до него, конечно, уже дошли слухи из Хексема, обвинявшие волка в убийстве его партнера. На тот случай, если его увидят, он смастерил большую медвежью шубу, а также перчатки с имитацией волчьих лап и сапоги, которые он, имея навыки шляпника, сумел сделать довольно убедительными. В этом маскарадном костюме он совершил второе убийство и бежал с места преступления. Я думаю, Ватсон, он даже надеялся, что на сей раз кто-нибудь увидит его и это даст новый толчок слухам о волке-людоеде. И ему действительно повезло.
– Да, я вижу жестокую логику в таком образе действий, – сказал я. – Но зачем было убивать констебля?
– Констебль Фрейзер был, возможно, не лучшим из следователей, но человеком упорным и дотошным. Нет сомнений, что сэр Персиваль воспринимал его как угрозу. Вспомните, как констебль намекал на некие подозрения касательно поведения волка. Эти подозрения, осмелюсь предположить, были связаны с тем, что волчьи следы уходили в болото, но так и не вышли из него. Констебль мог заметить это после второго убийства, если не раньше. Я сам обнаружил этот странный феномен после смерти констебля, когда осматривал болото. Волчьи следы в болоте появились с запада – волк пришел на четырех лапах. Но на выходе были видны только следы двуногого, то есть человека. Как вы понимаете, сэр Персиваль вошел в болото на всех четырех, как волк, а вышел под прикрытием растительности в собственном обличье, на тот случай, если кто увидит его. Констебль, вероятно, рассказал о своих подозрениях сэру Персивалю – вы помните, Ватсон, он упоминал, что был день назад в Холле и предупреждал молодого Асперна, чтобы тот не выходил в лес на поиски волка. А сделав это, он подписал себе смертный приговор.
Эти разоблачения, которые Холмс выложил будничным тоном, были просто поразительны. Мне оставалось только головой качать.
– Решающим в этом деле стало для меня беспечное, я бы даже сказал, поощрительное отношение сэра Персиваля к попыткам его сына выследить животное. Он демонстрировал полное безразличие к судьбе Эдвина. Почему? Уже в тот момент мне стало ясно: его сын не подвергается опасности нападения, потому что волк – это сам сэр Персиваль. И потом, свою роль сыграло то, как сэр Персиваль разлил бренди.
– И что вас в этом насторожило?
– Он изо всех сил старался скрыть дрожь в руках. Эти признаки начинающегося недуга свидетельствовали, к моему удовлетворению, что он на пути к безумию, вызванному ртутным отравлением, и что вскоре он и сам будет низведен до того же жалкого состояния, что и его партнер.
Мы прибыли на вокзал в Хексеме, вышли из коляски и поднялись с нашими саквояжами на платформу как раз вовремя для поезда в 8.20 на Лондон.
– С этими подозрениями, – продолжил Холмс, – я отправился в Лондон. Мне быстро удалось найти то, что я искал: много лет назад у сэра Персиваля и в самом деле был деловой партнер, который обвинил его в присвоении ценного патента. Однако его признали сумасшедшим и стараниями самого сэра Персиваля поместили в приют для душевнобольных. Этот несчастный был выпущен оттуда всего за несколько дней до того, как в Килдерском лесу объявился впавший в бредовое состояние сумасшедший. Из Лондона я вернулся абсолютно убежденный в том, что никакого волка-людоеда не существует, а сэр Персиваль является убийцей трех человек. Оставалось только одно – поймать его. Я не мог раскрыть правду – что никакого волка нет. Но я должен был найти какую-то причину, которая побудила бы сэра Персиваля избрать следующей жертвой меня, причем сделать это так, чтобы все произошло на его, так сказать, территории. С этим связаны мое демонстративное заявление о том, что преступление раскрыто, и мое ночное путешествие по открытой местности между болотом и опушкой леса, где были совершены предыдущие убийства. Я был уверен, что не ошибся в расчетах и что сэр Персиваль воспользуется этой возможностью сделать меня четвертой жертвой.
– Но вы отправились в это путешествие только потому, что у коляски сэра Персиваля сломалась ось, – возразил я. – Как вы могли предвидеть такую случайность?
– Я ее не предвидел, Ватсон. Я ее осуществил.
– Вы хотите сказать, что…
– Да. Боюсь, что я нанес ущерб собственности сэра Персиваля. Возможно, мне следует послать чек для оплаты ремонта.
Слабый гудок разнесся по утреннему небу. Мгновение спустя мы увидели экспресс, а через несколько минут уже садились в поезд.
– Признаюсь, я поражен, – сказал я, когда мы вошли в наше купе. – Вы словно художник, который превосходит самого себя в лучших своих творениях. Осталась только одна деталь, которую я не понимаю.
– В таком случае, мой дорогой Ватсон, облегчите душу – спрашивайте.
– Одно дело, Холмс, выдать убийство за нападение дикого зверя, но совсем другое – пожирать части тела жертвы. Почему сэр Персиваль продолжал делать это, и даже со все возрастающим остервенением?
– Ответ очень прост, – сказал Холмс. – Судя по всему, сэр Персиваль по мере усиления безумия приобрел вкус к своей… добыче.
Лишь полгода спустя снова возникла тема Хексемского волка. Я наткнулся на заметку в «Таймс», сообщавшую, что новый владелец Асперн-холла и его невеста в следующем месяце венчаются в соборе Святого Павла. Похоже, что, по крайней мере в глазах местных жителей, жестокость отца более чем искупилась военными достижениями его сына и мужеством, которое тот проявил, пытаясь найти волка-убийцу. Что касается меня, то я бы не возражал провести больше времени в обществе одной из самых красивых молодых леди, каких я знал, – мисс Виктории Селкирк.
Спустя какое-то время Холмс вспомнил этот случай и мимоходом высказал сожаление, что наша поездка не дала ему возможности поглубже изучить Sciurus vulgaris – евразийскую рыжую белку.
Глава 48
Кори дочитала рассказ, подняла голову и встретила взгляд серебристых глаз Пендергаста, устремленных на нее. Она поняла, что задерживает дыхание, и выдохнула.
– Ни хрена себе, – проговорила она.
– Можно и так сказать.
– Эта история… У меня от нее голова пухнет. – Внезапно она встрепенулась. – Но как вы узнали, что ключ к моим исследованиям в этом рассказе?
– Сначала я ничего этого не знал. Но подумайте вот о чем: у Дойла было медицинское образование. Прежде чем открыть частную практику, он был доктором на китобойном судне и корабельным врачом во время путешествия вдоль побережья Западной Африки. Это самая трудная работа, какая может выпасть на долю врача. Ему наверняка довелось увидеть много, мягко говоря, неприятных вещей. История, которая заставила его бежать в туалет от стола в ресторане, должна была быть пострашнее, чем рассказ о гризли-людоеде.
– Но потерянный рассказ? Что вас навело на эту мысль?
– Дойлу не давала покоя история, рассказанная Уайльдом, и он сделал то, что делают многие авторы, чтобы изгнать демонов: переложил ее на бумагу. Почти сразу же после встречи в ресторане отеля «Лэнгхам» он написал «Собаку Баскервилей», которая имеет несколько очевидных параллелей с историей Уайльда. Но «Собака», хотя и прекрасное произведение само по себе, является лишь слабым призраком правды. Изгнать демонов полностью Дойлу не удалось. Можно допустить, что история Уайльда долгое время оказывала на него влияние. Мне пришла в голову мысль: а не попытался ли Дойл к концу жизни написать что-нибудь более близкое к источнику, вложив туда больше правды, чтобы избавиться от этой занозы? Я навел кое-какие справки. Мой английский знакомый, специалист по Холмсу, подтвердил слухи о пропавшем рассказе, который, по нашим догадкам, назывался «Происшествие в Асперн-холле». Я сложил одно с другим и отправился в Лондон.
– А как вы узнали, что это именно та история.