Глава 1 Материнское сердце 4 страница
Новая встреча снова растревожила ее, разбередила душу, с грустью вынуждена была признать Анна, направляясь в отряженной Репниными коляске к Летнему саду. И поневоле она впервые задумалась над постоянством и регулярностью испытываемых ею и ее близкими бедствий, как будто злой рок преследовал их. И прежние объяснения по библейскому принципу «ОН посылает испытания избранным» уже не могли удовлетворить Анну. Но не потому, что она стала сомневаться в их правоте, а потому что начала подозревать в том бесконечном водовороте несчастий, что, кажется, буквально преследовали ее, не Божий промысел, а злой умысел.
Иногда Анне уже и в прошлом приходила в голову мысль о том, что все печальные события в ее жизни, все потери связаны с ее происхождением. Любовь родителей, искренняя, но греховная, могла вызвать гнев Небес, но покарали их не высшие силы, а недобрая воля княгини Долгорукой, которая так и не смогла смириться ни с предательством мужа, ни с существованием у него еще одной дочери — Анастасии. В огне этой ненависти уже сгорели Иван Иванович и Андрей Долгорукий, едва не погиб ее сын, Ванечка… Так неужели же этот кошмар не закончился?
«Нет-нет!», — отмела Анна крамольные мысли. Уход Владимира — ужасное стечение трагических обстоятельств, а появление новоявленного барона Ивана Корфа и пожар в Двугорском — нелепое стечение объективных причин. Совпадение, невольно воздвигшее на ее возвращении к обычной жизни целый ряд препятствий, преодоление которых снова потребовало от Анны мужества. А его запасы в ее душе уже были на исходе, и единственное, в чем она могла еще надеяться почерпнуть сил, столь необходимых ей для борьбы, — любовь детей…
— Позвольте, сударыня… Могу я спросить, у кого вы шили это платье? Не у мадам де Ланж? — вдруг услышала Анна и оглянулась, чтобы увидеть спрашивающую ее женщину: выйдя из коляски, остановившейся на набережной неподалеку от входа в Летний сад, она едва не столкнулась с приближавшейся к соседнему экипажу особой, за которой шествовала нянька с хорошеньким светловолосым мальчиком с голубыми глазами. Анна успела заметить (не могла не заметить!) малыша — он был так очарователен и издалека чем-то напомнил ей Ванечку, и поэтому Анна невольно сделала движение в его сторону, но, разглядев мальчика, поняла, что он — младше ее сына, и общее у них — только цвет волос и глаз. Потому, подавив едва не вырвавшийся у нее вздох сожаления, Анна опустила голову и вежливо посторонилась, обходя даму, по-видимому — его мать. Но женщина сама остановила ее, когда Анна, казалось, уже прошла мимо.
— Простите? — не поняла Анна и ахнула: перед нею стояла Наташа Репнина.
— Анастасия? — не меньше ее удивилась Наташа. — Но вы, насколько мне помнится… Впрочем, о чем это я… Рада видеть вас в полном здравии. Так когда вы вернулись? А ваш супруг с вами? Это все революция! Разрушены казавшиеся такими крепкими державные связи, что говорить о людях! Мы очень переживали, потеряв вас, но, слава Богу, вы опять с нами…
— Только я, — тихо сказала Анна.
— А… — Наташа на мгновение замолчала, чувствуя себя неловко. — Примите мои сожаления…
— Извините меня, Натали, — промолвила Анна, собираясь с силами, — но я бы хотела избегнуть объяснений по этому поводу и каких бы то ни было рассказов, по крайней мере, в первое время своего возвращения.
— А я, наоборот, желала бы услышать объяснения, но совершенно по другой причине и до того, как вы оглянулись, — улыбнулась Наташа и заговорила совершенно иным, любезным и равнодушным светским тоном. — Не поймите меня превратно, но я остановила вас только по тому, что увидела знакомый силуэт. Точно такое же платье я заказала у мадам де Ланж, но успела надеть его всего несколько раз и была уверена, что ни у кого в столице такого нет.
— Полагаю, так оно и есть, — с облегчением кивнула Анна: она была рада, что давно усвоившая дворцовый этикет и манеру общения Наташа с такой легкостью отвела опасную тему разговора, переведя его в русло обычной светской болтовни. — Дело в том, что это платье мне великодушно одолжила ваша матушка, княгиня Репнина. Но я думала, что она распоряжается вашими вещами с вашего согласия. Однако если вы возражаете, то я сниму его сразу же по возвращении к вам, вот только найду детей в Летнем саду…
— Маман? — Лицо Наташи покрылось легким румянцем. — Тогда вам не о чем беспокоиться, а у меня нет повода волноваться за оригинальность выбранной мною модели. Вы живете сейчас у нас?
— Увы, — вздохнула Анна. — Я принуждена была неожиданными обстоятельствами просить вашу семью оказать мне гостеприимство, ибо произошедшие недавно события лишили меня не только собственного имени, но и крова над головой.
— Вот они — последствия революций! — воскликнула Наташа, но Анна покачала головой.
— Это не единственное и, быть может, не самое худшее из событий, — впрочем, я думаю, вы уже знаете о том несчастье, что обрушилось на мою семью и невольно задело и ваш дом.
— Видите ли, — после некоторой паузы призналась Наташа, — я уже давно не живу под родительским кровом и не так часто, как прежде, навещаю родных.
— Так вы не знаете? — растерялась Анна.
— О чем? — Румянец на щеках Наташи стал еще более заметным, а смущение — явным.
Не очень понимая, как это может быть, чтобы Наташа, всегда бывшая в курсе всех дел семьи, находилась в неведении. Анна коротко рассказала ей о пожаре в Двугорском, о предстоящей тяжбе с новым родственником. И по тому, с каким волнением и сочувствием Наташа внимала ей, она поняла, что княжна искренна в своем неведении. Разумеется, еще примеривая платье под присмотром княгини Репниной, Анна уловила некоторую двусмысленность в отзывах Зинаиды Гавриловны о своей дочери, но отягощенная собственными заботами не придала этому столь серьезного, как это, наверное, заслуживало, значения.
— Буду признательна вам, — выслушав Анну, сказала Наташа, — если вы дадите мне знать, когда я смогу навестить Лизу. Лучше, правда, если это случится в отсутствие князя и княгини. Но между тем они проявили к вам поистине христианское великодушие, и, быть может, его благотворное влияние распространится, в конце концов, и на других… А пока — я готова оказать вам такую же любезность.
— Но у меня уже есть кров, — удивилась Анна.
— Я говорю о посильной помощи. О возможности скорейшей аудиенции для вас, — пояснила Наташа. — Судя по тому, что вы рассказали, ваше прошение его величеству должно быть подано незамедлительно. А я — ваш беспрепятственный пропуск во дворец.
— Вы по-прежнему служите у ее высочества? — обрадовалась Анна.
— Я по-прежнему приближена к семье наследника престола, — уклончиво ответила Наташа. — И ради Михаила, ради его близких я готова помочь вам поскорее решить ваши проблемы. А так как дело не терпит отлагательств, и если вы не возражаете, я сегодня же заеду за вами на Итальянскую.
— О, благодарю вас, Натали, — смутилась Анна, — но я хотела бы…
— Да-да, помню, повидать детей, — кивнула Наташа. — Вы найдете их на лужайке близ Чайного домика, я только что увела оттуда Николеньку. Но поторопитесь — время прогулки с детьми уже заканчивается, как бы вам не разминуться с ними на какой-нибудь из аллей. А я заеду за вами после обеда. Будьте готовы к выходу. И не стесняйтесь — воспользуйтесь моим гардеробом еще раз…
Наташа оказалась права — Татьяна уже созывала детей, веселившихся на лужайке, когда Анна добежала до Чайного домика. Впрочем — добежала, это сказано с чрезмерным преувеличением. Бежать по дорожкам и аллеям Летнего сада считалась изрядным моветоном, и в действительности Анна просто шла — чуть быстрее, чем это принято в негласном прогулочном кодексе Летнего, но внутри нее — все бежало, летело, стремительно пересекая перекрестки и развилки, опасно лавируя между гуляющими. Анна даже порозовела от напряжения и волнения — как от быстрого бега. И вот она здесь!
Первой она увидела Катеньку — ангельское существо в окружении четырех серьезных юных джентльменов, соревновавшихся в игре в серсо. Андрей, сын Татьяны, был из них самым старшим и явно верховодил, а двойняшки Лизы и Михаила подшучивали над Ванечкой, ловко прикидываясь друг другом и убеждая того, что «нет, это Константин еще не бросал, нет — Александр!». «Проказники», — улыбнулась Анна и уже хотела было позвать сына, как Катенька (и как только почувствовала!) выглянула из-за мальчишеских спин и воззрилась на нее, а потом с криком: «Маменька! Маменька приехала!» бросилась к ней через всю лужайку.
К стоявшей поодаль Татьяне дар речи вернулся не сразу — обомлев при виде нежданно-негаданно появившейся Анны, она снова опустилась на скамеечку близ площадки, где до того момента сидела и только что поднялась, уже собираясь было уйти, и очнулась, лишь когда Анна, ведя Катеньку за руку, подошла к ней. Ваня степенно двигался следом — «мужская гордость» и полученное в Лицее воспитание не позволяли ему проявлять присущую девчонкам слабость, но о радости его встречи с матерью говорила и горделивая осанка и важная, взрослая походка, и сияющее от счастья лицо. Дождавшись Анну, Татьяна прежде всего хорошенько вгляделась в нее, потом протянула ей руки навстречу, обняла и — расплакалась.
— Таня, — с ласковой укоризной заговорила с ней Анна, — слезы стоит лить по усопшим, а я — живая, я вернулась. Утри глаза, дети смотрят, им не следует знать больше печали, чем способны взять на свои хрупкие плечи их юные души.
— Да-да, — прошептала Татьяна, отступая от нее, чтобы смахнуть слезы, — но я уже не чаяла, что свидимся. А тут еще изверг этот…
— Ты о моем новом родственнике? — удивилась Анна. — Меня уверили, что в этом деле все законно.
— Мы тоже поначалу так думали, а потом засомневались, — кивнула Татьяна, — вернее, Никита засомневался. Он последние дни все какой-то мрачный ходил, а в тот вечер сказал, что должен кое-что проверить, да только напрасно я его прождала. Заснула, а разбудили меня люди, что прибежали от Долгоруких за помощью — уж так дом полыхал!..
— А что же Никита? — тихо спросила Анна, почувствовав, что червь подозрения, поселившийся в ее душе в минуты первого знакомства с так называемым Иваном Ивановичем, вновь ожил и принялся за свое разрушительное дело.
— Так ведь я его больше с тех пор и не видела. — Татьяна снова попыталась всплакнуть, но Анна взглянула на нее строго и вместе с тем просительно, и та сдержала рыдания. — Мы, как детей спасли, стали Лизавету Петровну отхаживать, а, уж, когда о Петре Михайловиче узнали, так и совсем закружились. Все же на меня легло, да, слава Богу, понемногу Варя помогала, вот только старая она — много ли может! А Никиту, мне сказали, в уезд увезли, говорят, барыня Долгорукая на него показала, что застала, когда он все поджигал. Только врет она!..
— Тише, тише. — Анна покачала головой, кивая на детей, которые по-прежнему безмятежно играли рядом, ожидая призыва вернуться, и Татьяна сникла. — И я никогда не поверю в то, что Никита на такую подлость пошел. А вот почему на него напраслину возвели, еще разобраться надо. Но сделать это я смогу лишь после аудиенции у наследника. Стану просить его помочь мне в свои гражданские права вернуться, а уж потом к Никите поеду…
Анна решительно поднялась, и Татьяна последовала за нею, подзывая детей. Всю дорогу Катенька щебетала, держась за руку матери, а мальчики торжественно шли впереди, и лишь, когда расселись по коляскам и Анна забрала сына и дочь с собой, Ванечка крепко прижался к материнскому боку и спросил:
— А папа ждет нас дома?
— Папа еще немного задержится, — прошептала Анна, целуя его в светло-русую макушку. Она не хотела обманывать сына, но была еще не готова рассказать детям всю правду о случившемся. Анна хотела избежать еще одной муки, их и так оказалось слишком много для нее.
После обеда, когда детей увели спать, Анна собралась было подняться к Лизе, но дворецкий сообщил ей, что внизу ее ждет карета. «Наташа», — поняла Анна и, объяснив причину своего отъезда Репниным (они так странно переглянулись, хотя и промолчали, услышав об участии Наташи в ее делах, но Анна не решилась тратить время на разбирательства), она с благодарностью за все сделанное ими откланялась и заторопилась к выходу.
Глава 3 Милость богов
Анна была уверена, что они с Наташей направляются к великой княгине, фрейлиной которой та оставалась уже много лет, но, когда Репнина велела кучеру подъезжать к Зимнему дворцу не со стороны главных ворот, а с набережной, и остановиться близ углового, неприметного входа, она удивилась и не преминула высказать свое недоумение.
— Вы еще успеете поблагодарить Марию Александровну, — заметила Наташа. — Ваше главное дело — не материнское, а гражданское, и потому нам следует в первую очередь предстать перед его высочеством.
— Но отчего мы идем таким странным путем? — растерялась Анна.
— Не всякая известная дорога — прямая, — усмехнулась Наташа и первой прошла мимо потупившего взор, но торопливо и явно по привычке взявшего перед нею во фрунт часового.
Анна последовала за Репниной и все то время, пока они пересекали холл кордегардии в первом этаже и узкий длинный, плохо освещенный коридор, уходивший куда-то в глубь Зимнего дворца, не переставала со смущением думать о том, зачем Наташе понадобилась вся эта секретность и окольные пути. Анна считала свое дело справедливым, а оно, собственно говоря, и являлось таковым! Так зачем же княжне Репниной вздумалось вести ее потайными ходами, как будто в ее желании встретиться с великим князем и изложить перед ним свою просьбу, было что-то незаконное и достойное осуждения.
— Натали! — Анна сделала попытку объясниться с Наташей, когда они на минуту остановились у какой-то железной двери в стене. — Я все же испытываю некоторую неловкость. Мы как будто крадемся, все это, по меньшей мере, странно…
— Так вы хотите быстро и беспрепятственно увидеть его высочество или нет? — оборвала ее Репнина: она достала из внутреннего, скрытого драпировкой кармана платья какой-то ключ и уже вознамерилась было вставить его в замочную скважину, но после слов Анны замерла, как будто в нерешительности. Однако от всего ее бравого вида веяло такой театральностью, что Анна поняла — это только игра, и кивнула.
— Разумеется, — признала Анна, — кто бы стал отказываться от возможности лично явиться перед великим князем, не испытывая трудностей ожидания в канцелярии и в приемной.
— То-то же! — Репнина бросила на нее выразительный и весьма ироничный взгляд и добавила. — А вы совершенно не изменились, Анна. — Наташа впервые за время с момента их встречи в Летнем саду назвала ее этим именем. — Все та же провинциальная гордость и щепетильность, а я-то наивно полагала, что годы, проведенные во Франции, сделали вас более раскованной.
— Недавний опыт Франции лишь убедил меня в том, что свобода — один из самых великих самообманов, — парировала Анна. — И даже умирая, мы передаем свою несвободу другим, поручая им заботы о нашем посмертном пребывании в земле и исполнении обязательств по завещанию.
— Вы действительно полагаете, что отказ от условностей и предрассудков — всего лишь иллюзия освобождения от их кабалы? — Наташа сказала это, уже повернувшись к Анне спиной, как будто хотела скрыть свою реакцию на ее ответ.
— Нельзя отказаться от одних принципов, не приобретя новые, — одними уголками губ улыбнулась Анна.
— Нам надо спешить, — сухо промолвила Наташа после секундной паузы и, повернув ключ в замке, открыла дверь. — Следуйте за мной, баронесса.
Они поднялись по узкой, крутой винтовой железной лестнице и вышли в небольшой холл — пустой и казавшийся заброшенным. Это помещение было соединено с соседним: Наташа несколько раз (и в очередности подаваемых сигналов Анне почудился условный знак) потянула за шелковый шнур, висевший близ еще одной двери — по диагонали, с противоположной стены комнаты. А затем наступила минута ожидания, показавшаяся Анне вечностью. Наташа молчала, и свет, исходивший из единственного, узкого, как бойница, окна делал ее лицо похожим на маску, одна половина которой была белой, а вторая — черной.
Анна все же решила расспросить княжну об истинном предназначении этого тайного хода, но, едва она собралась задать свой вопрос, как дверь в холл открылась, и на пороге появился сам великий князь. Наташа бросилась к нему, словно предупреждая какие-то слова или действия, но было поздно.
— Натали! Неужели я опоздал? Мне казалось, я должен был ждать тебя в три часа пополудни? Впрочем, не все ли равно, ты — здесь, и я счастлив! — Наследник сжал Репнину в объятиях и увлек за собой в комнату, закрывая дверь в холл. Анна невольно вздохнула — настолько выразителен и понятен был этот горячий прием. Судя по всему ее вздох был услышан, и в оставшийся открытым узкий проем двери Анна различила доносившийся до нее из комнаты разговор между наследником и Репниной.
— Нет, это я пришла слишком рано, — спешила с объяснениями Наташа, — но не пойми меня превратно, нам очень нужна твоя помощь.
— Нам? — не понял Александр.
— Да, я пришла не одна. Но дело — срочное и не требует отлагательств, — продолжала Наташа.
— Оно настолько важно, что ты решила пожертвовать временем нашей встречи и к тому же подвергнуть ее риску быть раскрытой перед всеми? — В голосе Александра послышалась искренняя обида.
— Дама, которую я осмелилась провести к тебе, уже не раз зарекомендовала себя с лучшей стороны, и ты сам какое-то время назад имел возможность убедиться в этом, — успокаивала его Репнина. — Прошу тебя, выслушай ее, помоги ей, как она в свое время помогла тебе, а я замолю перед тобой грех того, что подвергла опасности тайну нашей встречи. Замолю — как ты хочешь и так долго, сколько это потребуется для того, чтобы растопить лед твоего разочарования.
Анна не знала, к каким еще методам убеждения прибегла княжна, но тон наследника изменился, став более податливым и нежным.
— Дорогая, тебе не надо каяться передо мной, я приму все, что ты сделаешь, я верю тебе и готов немедленно поговорить с той, кому ты не побоялась открыться.
Через мгновение дверь в холл снова распахнулась, и возникшая перед Анной Репнина поманила ее за собой. Анна какое-то время медлила в нерешительности. Она ожидала чего угодно, но только не того, чтобы стать свидетельницей неофициальных отношений наследника престола и княжны Репниной. Но и отказаться войти она тоже не могла — Наташа уже объявила о ее присутствии наследнику…
— Баронесса Анастасия Корф, — не без торжественности произнесла ее спутница, когда Анна, смущаясь и опасаясь поднять на Александра глаза, вошла в комнату. И вздохнула с облегчением: здесь ничто не напоминало о застигнутых врасплох влюбленных, обычные скромные апартаменты — из тех, что отводили для фрейлин императрицы, разве только что располагалась комната в другом крыле дворца. Анна перевела дыхание и смело взглянула в лицо великому князю.
Она уже много лет не видела наследника престола. Правда, в одной из французских газет как-то ей попался на глаза его карандашный портрет, сделанный репортером во время приезда Александра в Вену, куда император направил его с официальной миссией — поздравить австрийского монарха с успешным подавлением венгерской революции. И, конечно, сделанный быстрой рукой, на ходу набросок не давал полного представления о том, в каком расцвете сил находился сейчас будущий обладатель российского престола.
Александр Николаевич сильно изменился за те десять лет, что Анна не видела его. Он даже показался ей выше ростом, а на самом деле — просто возмужал, все более и более становясь похожим на своего великого дядю, императора Александра I. От отца — законодателя придворной парикмахерской моды у наследника были набриолиненные зачесанные назад волосы, узкие, идущие вдоль скул к хорошо выбритому подбородку бакенбарды и лихие, большие гусарские усы. И лишь глаза оставались неизменными: живыми и влажными, глаза романтика, всегда открытого для любви и желавшего этого чувства больше, чем трона.
— Но позвольте… — заметно растерялся Александр, с недоумением переводя взгляд с Анны на Наташу и обратно. — Князь Репнин рассказал мне…
— Брат, как и многие, ошибался, — улыбнулась Наташа. — Но, увы, это недоразумение может теперь стоить баронессе слишком дорого.
— Что же я могу или должен сделать? — учтиво поинтересовался Александр, приглашая обеих женщин сесть, и сам садясь в одно из кресел у камина.
— Ваше высочество, я никогда бы не посмела требовать исполнения чего-либо от наследника престола. — Анна жестом остановила собиравшуюся говорить за нее Репнину и сама обратилась к Александру. — Но любезное предложение княжны, наше давнее знакомство и безысходность ситуации, в которой я оказалась, подвигли меня на столь решительный шаг, как неофициальная аудиенция. Я прошу простить меня за то, что, не будучи готова к этому, я вторглась в вашу личную жизнь, и хотела бы лишний раз заверить вас в том, что ничего из увиденного или сказанного здесь не выйдет за пределы этой комнаты.
— Это лишнее, баронесса, — мягко промолвил Александр, и Анна отметила, что тревога и некоторая настороженность постепенно исчезает из его глаз. — Мы не виделись с вами несколько лет, но я сомневаюсь, что вы могли слишком сильно измениться за эти годы. А прежде, насколько мне помнится, я доверил вам достаточно много секретов, верность которым вы хранили и продолжаете хранить до сих пор. И я даже рад, что, пусть таким необычным способом, княжна дала мне возможность наконец-то отплатить вам благодарностью за оказанную ранее услугу. Я внимательно слушаю вас, баронесса, и постараюсь сделать все от меня зависящее.
Анна облегченно вздохнула и, еще раз взглянув на Репнину, которая ободряюще улыбнулась ей, начала свой рассказ…
Она говорила и не могла отвести взгляда от наследника — Александр, казалось, слушал ее довольно внимательно, но Анна чувствовала — его душа устремлена к той, что сидела рядом с ней, к Наташе, а та как будто и не замечала этой тяги: ловя каждое, сказанное Анной слово, она либо поддакивала ей, качая головой в знак согласия, либо порывалась что-то подсказать и взволнованно ломала пальцы и хмурилась, если была недовольна тем, как Анна излагала суть своей просьбы.
Это было так удивительно и странно! «Дежавю», — подумала Анна, ощущая себя вернувшейся на много лет назад, с той только разницей, что в роли фаворитки тогда была фрейлина Калиновская. Но антураж и чувства не изменились — все тот же внутренний трепет пылкого влюбленного и готовность идти на любые жертвы ради той, кто завладела этим большим и полным любовной тоски венценосным сердцем.
— Вот поэтому я здесь, Ваше высочество, — сказала Анна в завершение своей речи. — Я прошу вашего содействия в ускорении процесса признания недействительной моей смерти, а также — возвращения мне всех прав и состояния.
Тишина, установившаяся на минуту, поначалу испугала ее, но Анна быстро поняла, что Александр просто не хочет смириться с тем, что прекрасное мгновение прошло, и ему следует, очнувшись от грез, вернуться в реальный мир. Она видела, с каким трудом наследник оторвался от лица разрумянившейся от волнения Репниной, увлеченно переживавшей рассказ Анны, и перевел взгляд, все еще туманный и теплый, на нее — всего лишь просительницу и отчасти виновницу безвозвратно утраченной им возможности в этот час любить и быть любимым.
— Да… ах, да, — промолвил Александр, подбадриваемый энергичным жестом княжны, которая призывала наследника вернуться к теме начатого Анной разговора. — Я понял, я все понял… Можете не сомневаться, баронесса, ваше ходатайство будет в самые кратчайшие сроки удовлетворено. Я лично прослежу за его исполнением, и уверен, эта наша встреча — не последняя, и в самом скором будущем мы встретимся здесь, в Зимнем дворце, но уже в другом помещении и при других обстоятельствах.
— Более радостных! — воскликнула легкомысленная и неугомонная Наташа.
— Вне всякого сомнения, — сдержанно кивнул Александр и встал, давая понять, что аудиенция закончена.
Анна поднялась и, вежливо поклонившись наследнику, бросила выжидающий взгляд на Репнину. Наташа спохватилась и, взяв ее под руку, увлекла к маленькой двери, через которую они вошли в комнату ее тайных свиданий с великим князем.
— Подождите меня там, — шепнула Наташа, выпроваживая Анну и плотно прикрывая за собой дверь.
Анна не знала, какого рода объяснение произошло между любовниками, но Репнина вернулась неожиданно скоро, хотя и в прекрасном расположении духа, и заторопила Анну к выходу. Она собралась отвезти Анну домой, в особняк родителей и должна была вечером вернуться ко двору — великая княгиня давала благотворительный концерт с аукционом, средства от которого должны были пойти для детей сирот одного из монастырских приютов близ Петербурга.
— Вы осуждаете меня? — вдруг спросила Наташа, когда коляска уже покатила от дворца по набережной Невы.
— Что? — не сразу поняла Анна. После разговора с Александром она как-то резко почувствовала усталость, и тяжесть пережитых за этот день волнений буквально обрушилась на нее — как будто крыша и стены, охранявшие Анну до сего момента, одновременно и стремительно рухнули, погребя ее под обломками, нет — глыбами забот и тревог.
— Вы тоже считаете, что я поступаю… — Наташа на мгновение замялась в поисках точного, но все же не оскорбительного для себя слова.
— Возмущена ли я вашей связью с его высочеством? — уточнила Анна, сказав это словно между прочим, скользя взглядом вдоль порозовевшей под вечерним солнцем поверхности Невы. — Я не знаю, что ответить вам, Натали. Мне знакомо чувство страсти, и я понимаю — если оно велико, то необоримо.
— О, да… — едва слышно прошептала Репнина.
— Но я не знаю, стоит ли ее краткий миг, — продолжала Анна, — сладкий и терпкий миг, того клейма бесчестия и того осуждения, которое последует за свершившимся наслаждением.
Конечно, теперь-то она понимала, что означало многозначительное молчание княгини Репниной, делавший вид, что не замечает вопросов о дочери. Сейчас для Анны также стало очевидным и то, почему Наташа не живет более в родительском доме. Да и отцовство того прелестного малыша, что привлек ее внимание у Летнего сада, кажется, прояснилось. Несомненно, что все это уже давно знали при дворе, где было принято по негласному светскому закону закрывать глаза на любовные утехи венценосных особ на стороне, но все же…
— Мне помнится, — вздохнула Анна, нарушая возникшую паузу, — Наташа так и не нашлась, что ответить ей на последнюю реплику, — еще несколько лет назад вы гордились тем, что не поддались на уговоры Александра Николаевича и не изменили той, кому стали опорой и другом. Что же случилось сейчас? Отчего вы предали ее и унизили себя?
— Вам этого не понять! — вскинулась было Наташа, но Анна посмотрела на нее с такой сердечностью и сочувствием, что княжна смешалась и опустила глаза, а потом как будто всхлипнула и снова заговорила: — Но вам действительно этого не понять! Вы выстрадали свое счастье, вы нашли того единственного, кто стал вашим мужем, а я — я так и не нашла себе равного среди прочих. Мой удел — человек особого рода.
— Такой, как наследник престола? — тихо и участливо спросила Анна.
— Да, именно так! — кивнула Репнина.
И, честно говоря, Анна не знала, что ей возразить. Княжна всегда выделялась из толпы придворных фрейлин. Неутомимая в споре и до слез сентиментальная, она всегда жила крайностями — от восторженности до предельной сдержанности. Поэтический настроенный Михаил как-то сказал Анне, что, говоря о сестре в кругу друзей, невольно сравнивал ее с цветком, который манит издалека, но при приближении к нему — он закрывается, волнуя и будоража воображение.
Искрометный, переменчивый характер и непостижимые чары всегда делали Наташу предметом обожания кавалеров и объектом зависти для дам, видевших в ней пример для подражания. Но никому из них не удавалось ни затронуть ее сердце, ни сравняться с княжной в искренности проявления столь противоречивых черт и чувств. В ней одной все так причудливо, но самым естественным образом перемешалось, что любые попытки примерить на себя ее манеру поведения и образ жизни неизбежно терпели фиаско. Наташа была горда, умна, своенравна, обольстительна и — совершенно неповторима.
Можно ли было удивляться тому, что, претерпев несколько обычных в его возрасте увлечений, наследник, наконец, созрел для того, чтобы оценить единственно подходившую ему по масштабу личности и темпераменту молодую женщину? Обладая независимым характером, Наташа тем сильнее притягивала к себе, чем последовательнее она старалась быть непреклонной перед Александром, и тем быстрее приближалась она к роли «Главной Мадемуазель», чем яростнее защищалась от его притязаний сделать ее своей фавориткой.
— Вы, кажется, жалеете, что прежде отталкивали его? — вдруг поняла Анна.
— Я думаю, что мы все неправильно относились к поискам счастья, которые он вел, — покачала головой Репнина. — С легкой руки его величества, который верует лишь в силу оружия и приказа и не верует в силу чувств, мы и в Александре Николаевиче видели только его отражение, а в его возлюбленных — лишь грустное подобие желания побеждать, которое так свойственно его отцу.
— Но как же любовь его супруги, — с плохо скрытым негодованием промолвила Анна, — неужели она ничего не значит ни для него, ни для вас? Мне казалось, вы прежде защищали Марию Александровну и щадили ее чувство к наследнику.
— Вот именно! — в сердцах воскликнула пылкая Наташа. — Ее чувство, ее отношение! А когда мне будет позволено думать о себе? Молодость прошла, а единственный человек, которого достойна моя любовь, обречен на исполнение супружеских обязанностей с той, чье общество он уже с трудом переносит…
— Княжна! — Анна негодующе возвысила голос, и Наташа побледнела и сникла.