III. Theatre of the shadows

Город N

Злая сказка про любовь и

общественную депрессию.

Часть 1. Депрессант

Intro

Где-то, где люди в белых халатах…

- Насколько у неё тяжелое состояние, доктор? – спросил Влад у Андрея Викторовича, заведующего психиатрическим отделением районной больницы.

- Пока, увы, не могу ответить. Она была доставлена с острым приступом панических атак, в процессе осмотра обнаружились пограничные симптомы шизофрении, паранойи и шизофазии, - ответил он, поправив галстук и уткнувшись в амбулаторную карту больной.

- То есть сейчас она будет пребывать здесь? – боясь услышать ответ, задал вопрос мужчина лет 30, смахивая пот со лба, хоть на улице было не более 10 градусов тепла. Стояла весна.

- Да, конечно! Она социально опасна – это раз, у неё галлюцинации – это два, плюс… Эм, молодой человек, здесь нужен профессиональный уход, лечение, терапия – это три.

В кабинете было, действительно жарко, на столе работал небольшой комнатный вентилятор, направленный на врача, но закрытые окна и духота делали своё дело. Влад чувствовал, как мокнет его рубашка на спине.

- Черт побери, доктор! Я всё это знаю и без вас! - закричал он. – Этот проклятый город N мерещится ей уже не первый месяц!

- Так-с, - протянул Андрей Викторович. – Получается, что вы не обратились в лечебницу и просто жили рядом с ней?

- Это моя жена! – стукнув кулаком по столу, ответил мужчина. – Я видел, как она медленно тухнет на моих глазах, как изменяется её лицо, как он вытягивает из неё последние силы.

- Эм, кто он? – спросил врач, приподняв брови.

- Морфийгеймер! Этот кудесник нашего бессознательного мира, черт побери! Доктор, вы должны отпустить её…

- Ничего не понимаю, - сказал он, снял очки, но спешно одел их обратно. – Вы тоже верите в город N?

- Да! – крикнул Влад. – Я был там сам! Он преследует меня по сей день.

- Так стоп! – сделав соответствующий жест рукой, сказал психиатр. – Вы шутите?

- Нет, нет же! Тех, кто побывал в утопии всегда будет тянуть туда. Он слишком запутан и сложен. Вы совершенно не понимаете о том месте, про которое спрашиваете. Мы говорим про любовь, мы говорим про вечную любовь, от которой невозможно отказаться человеку. Это подобно наркотику, но с другими аффектами; это подобно нирване, но нет же, - быстро и не останавливаясь говорил мужчина, то чиркая зажигалкой, то убирая её в карман. – Я не могу вам рассказать сейчас всё это, но прошу дайте мне время. Мне нужно встретиться с женой именно там. Мы почти нашли выход.

- А где она находится? – с надменным видом спросил Андрей Викторович.

- Черт вас подери! Да, сейчас она здесь в больнице, потому что на работе ей вызвали скорую. Но это лишь зов утопии, зов вечности, в которую её тянет, и она не может приглушить этот эфир. Как вы не поймете?

- А как мне это понимать? С виду вы вполне здоровый мужчина, а несете бред. Может вам выпить? Вы часто пьете? – практически издеваясь сказал врач, чуть ли не провоцируя Влада сорваться.

- Вашу мать! Доктор, вы же доктор! Вы не можете отрицать бессознательное…

- Да, но если там зарождается невроз, проходит время и этот невроз лишь процветает, то меня нисколько не удивляет расстройство личности вашей жены, - ответил он. – Понимаете, Владислав, это сложный и неизученный процесс…

- Вот именно! Н-е и-з-у-ч-е-н-н-ы-й, - выделил слово мужчина, перебив психиатра.

- Не изученный досконально, прошу заметить! – улыбнулся тот в ответ.

Влад бросился на врача. Он схватил его за шиворот, притянул к себе, и чуть ли не брызгая в лицо слюной зло, проговорил:

- Послушай меня, доктор. Не дай Бог тебе потерять любовь в этой жизни! Сукин сын…

Врач незаметно нажал кнопку вызова санитаров.

- Так-с, так-так, - приговорил он. – Вы не волнуйтесь, а расскажите подробнее, что и как? Может быть, я вас пойму и наш разговор пойдет в другое русло.

Мужчина отпустил врача, дал ему оправиться.

- То есть вы готовы меня выслушать? – наивно спросил Владислав и выдохнул воздух из легких.

- Да-да! – бегло ответил Андрей Викторович, ожидая скорого прихода санитаров. – Только у меня немного времени, скоро надо будет делать обход, в том числе, я планирую зайти и к вашей жене.

- Когда моя первая жена разбилась на машине, то я… В общем, этот город реально существует… Это не фантазия, это не вымысел, доктор. Да, знаю, вам тяжело принять это, но вы должны мне поверить. Он снова тащит её в утопию, снова тянет к себе…

- Кто?! – совершенно спокойно спросил психиатр.

- Создатель, Конструктор, Кудесник… У него много имён. Он всегда разный и одинаковый одновременно, - то вставая со стула, то вновь присаживаясь, говорил мужчина, трясущимися руками доставая сигарету из пачки.

- То есть вы утверждаете, что некоторое время пребывали в городе N? Опишите его…

- Не делайте из меня психа! - крикнул Влад, и в этот момент в кабинет вошли трое здоровенных санитара, которые сразу поняв, в чем дело, заломили руки мужчине. «Что с ним, Андрей Викторович?» - спросили они у врача.

- Уведите в палату, - ответил он. - Вколите несколько кубиков антидепрессантов. Ах, да, пока поставьте слабые и без привыкания. И это… аккуратнее давайте с ним. Интересный случай.

Санитары ушли. Психиатр достал сигарету, помял её в руках, закурил, выпустил дым и, посмотрев на улицу через мутное окно больницы, сказал:

- Чертовщина какая-то…

I. Interview

- в городе N тишина борется с шумом.

и наоборот…

Диктофонные записи пациента №2602 и психиатра городской районной больницы А.В. Румянцева:

« -… Мне было 24 года. Мы поженились два года назад. В общей сложности прожили вместе около 5 лет. Я прекрасно помню тот день, он стал для меня роковым. Она позвонила мне и сказала, что задержится на работе. Кто она? Настя, моя первая жена. Она обещала приехать домой где-то к одиннадцати вечера. На работе было куча неотложных дел. Я спокойно выслушал её, понял и предложил встретить. Сам я машину не водил, она получила права в 18, а села за руль где-то лет в 20-ть. Мы были погодками и учились в параллельных классах до 9-ой параллели, а потом она ушла в колледж, а я закончил 11 классов и ушел в вуз, поблизости которого мы и встретились позже. В общем, в тот вечер она ехала на высокой скорости, и… и вылетела на встречную полосу, врезавшись в пассажирский автобус, который возвращался в депо после рабочего дня. Лобовое столкновение, смерть на месте…

-Что было дальше?

- С раннего детства я был подвержен глубоким депрессиям, частому перепаду настроения и знаете… знаете, я почему-то всегда чувствовал, что с нами неминуемо что-то должно произойти. Вы можете называть это паранойей, манией или другими умными словами, но это знание находилось где-то глубоко внутри моей души, что я часто замыкался в себе, волновался и тревожился за Настю. В общем, после неё я вообще потерял тягу к жизни, стал еще более депрессивным, начал пить и употреблять наркотики.

- Что именно вы употребляли?

- Всякую муть. Сами знаете сколько всего в нашем городе можно купить. Андрей Викторович, я думаю можно обойтись без этих подробностей? Вы не такой старый, чтобы не знать об этом.

- Нет, в вашем случае, меня интересует ваша история досконально.

- Хорошо. Месяца два спустя, я забрел в ночной клуб, где познакомился с весьма интересным человеком. Обойдемся без имен. Он предложил мне попробовать таблетки, которые по-сути не являлись наркотиком, но вызывали интересные аффекты в сознании. Они помогали мне забыться первое время, затем стали единственной надеждой на внутреннее спокойствие и гармонию. «Это не наркотик – это лекарство. Лучший антидепрессант XXI века», - говорил мне он. Цена была относительно не большая. За стандарт из 12 штук я платил не больше 500 рублей, а когда эта дрянь стала популярной в городе, то наши очные встречи перешли в другой формат.

- Какой?

- Вам известно, что такое «закладки?»

- Нет!

- Так вот, это такое сленговое название мест, куда дилеры прячут наркоту, в моём случае лекарство. Другими словами, вы отправляете деньги на электронный кошелек, или кладете на телефон и получаете то, что вам необходимо. Ах, да… совсем забыл упомянуть про это. Ответным сообщением вам приходит информация о том, где вы можете забрать дурь. Это может быть и брошенная пачка сигарет, коробок спичек, конверт, просто сверток. Короче, говоря: чем больше фантазии у дилеров, тем…

- Что вы находите в этом смешного, Владислав?

- А почему бы не посмеяться? Знаете это очень иронично. ФСКН пытается накрыть огромные поставки наркотиков, а на одном пяточке возле Площади Маркса можно обнаружить около 20-30 закладок от одного до десяти граммов. Менты пытаются подобраться к дилерам слишком глобально, пока люди дохнут по одному, умирая в одиночку.

- Вы считаете себя наркоманом?

- И да, и нет! Я считаю себя зависимым совершенно от другого, не от химии.

- А отчего же?

- От своей депрессии…

- Как она проявлялась, Влад?

- Это история не на пять минут.

- Нам некуда торопиться. Будете кофе?

- Не откажусь. Я закурю?

- Пожалуйста.
- Значит, употребляя эти таблетки, я стал замечать насколько сильно изменяется мой реальный мир. Нет, я не видел никаких галлюцинаций, был совершенно здоровым и адекватным человеком, но мир реалий стал настолько бледным, а я в нём черно-белым, что смертная тоска сковала все мои мысли. Но! Моё искаженное сознание связывало серость будней с совершенно другим, не с наркотиком. Оно тревожилось о моём вечном внутреннем одиночестве, которое высасывало жизненные соки из моего тела. Например, я мог часами сидеть на лавочке в Березовой Роще, откуда по молодости проводил не одного друга в армию, пить пиво и смотреть на сибирскую весну, понимая, насколько она отвратительная, грязная и мерзкая. Я брал в руки свежий зеленый лист, всматривался в него и замечал полное отсутствие цвета, контрастности, будто кто-то вообще выключил возможность это видеть.

- Вы обращались к окулисту?

- Нет. В те дни, я даже не думал об этом. Меня тащила за собой новая волна, тянула магнитом к себе, словно, я сам её искал. Не могу описать, что это было. Может быть, я конкретно подсел на эти таблетки, а может быть, стал одержим идеей понять причину своего зрительного расстройства.

- Употребляя таблетки, вы обретали краски?

- Да, мир раскрашивался очень быстро, словно кто-то брал в руки кисть и быстро проводил ею по холсту перед моими глазами.

- То есть цвет появлялся сразу после употребления?

- Да.

- Как долго вы могли видеть мир цветным?

- Это очень интересный момент, уважаемый Андрей Викторович. Сначала все начинало блекнуть. Знаете, есть такая программа для обработки фотографий – фотошоп. Так вот, представьте, что вы убираете в ней насыщенность фото, оно становится нечто средним между черно-белым фото и фото цветным, становится похожим на старую фотографию 70-80-х годов с испорченной цветопередачей.

- Откуда у вас такие познания? Вы фотограф?

- Да! Я с 15 лет болен фотографией. Сначала это были снимки абы как, затем в вузе я стал фотографировать людей, занялся портретной съемкой, потом перешел на предметику, а в 20 лет даже выиграл городской конкурс с тремя снимками города и получил работу в известной фотостудии, которая и проводила конкурс-отбор.

- Великолепно. Вернемся к нашей теме.

- Значит, дело было так. Забыл, черт… А, про цвет. Вот, представьте, насыщенность убрали, осталось несколько цветов. Так же было и с миром вокруг меня. Вначале исчезали все яркие тона: красный, голубой, зеленый и так далее, но оставалось знание о них. То есть я знал, что небо голубое, что солнце желтое, а луна бледно-молочная. Но спустя час-два-три, кто-то тогда еще неизвестный мне, убирал и эту информацию из головы и мир вновь становился черно-белым, высококонтрастным и неимоверно грустным.

- Хм, интересно. Получается, вы стали употреблять таблетки ради цвета?

- Нет-нет, точнее вначале да. Мир становился совершенно другим, я был ему искреннее рад. То есть, в этом мире не было боли, не было знаний о трагедии в своей семье, не было грусти, не было ничего, что выводило бы меня из душевного равновесия, а с другой стороны…

- Что?

- Это лишило меня хотя бы какой-то надежды на реальность.

- Что-нибудь еще вы употребляли?

- Да! Когда были деньги, я покупал кокаин, амфетамин, а в остальное время употреблял канабиноидные смеси и другую муть, полную тайн и загадок.

- Например?

- Они также вызывали у меня только один аффект: изменение цвета, и настроения. Никаких галлюцинаций, о которых столь ярко пишут в книгах и показывают в фильмах, лично у меня не было. Совершенно другая картина. Я лишь отчетливо представлял каждый предмет вокруг себя. Это смешно звучит, но я точно знал, что ярко-красная ваза стоит на темно-коричневом столе, что её желтое донышко касается полированной поверхности, а белые ручки на боках дышат прозрачным бесцветным воздухом.

- Вам было страшно?

- Да! Я уже рассказывал про свою тревогу. И чем ближе я был к наркотикам, тем сильнее она грызла меня изнутри.

- Вы употребляли их, чтобы сбить чувство внутренней тревожности?

- Андрей Викторович, вы вновь практически попали в цель. Понимаете, я стал ненавидеть этот мир, эту реальность, каждого находящегося в ней и, отторгаясь от неё, использовал наркотики как путеводную звезду куда-то в иной мир.

- В какой?

- Я думаю, пока стоит обойти стороной ответ на этот вопрос, так как мне придётся слишком долго рассказывать, а ваш диктофон уже мигает красным цветом, показывая, что скоро в нём кончится память…

- А вы наблюдательный!

- Вы впервые улыбнулись мне. Да, город N учит прислушиваться к каждому звуку, писку мыши, шелесту травы. Он живой, словно, вы и словно я. И каждая его молекула, способна в любой момент видоизменится, превратит драму в комедию, свадьбу в похороны и так далее…»

На этом запись оборвалась.

- Что ж, Владислав, вы неплохо держались, - сказал Андрей Викторович и затушил сигарету в пепельнице. В его рабочем кабинете по-прежнему стояла духота. За две недели пребывания Влада в больнице комнатный вентилятор врача перегрелся от постоянной работы, а казенные средства не позволяли приобрести новый. В накаленной до предела обстановке пациент чувствовал себя великолепно, вел себя спокойно, стараясь подобрать слова максимально точно описывающее его состояние, жизнь и события до больницы. Психиатр же напротив чувствовал внутри себя какую-то тревогу, будто он сам сидел на медицинском допросе, а Влад являлся его лечащим врачом, от которого зависело, как скоро он вернется в домой. «Странное состояние», - говорил он всякий раз, когда ловил себя на подобных мыслях, но тут же концентрировался на словах больного.

- Спасибо. Когда мы можем продолжить наши беседы? – улыбнувшись, спросил Влад.

- Думаю завтра. Сегодня мне нужно сделать еще несколько обходов.

Андрей Викторович был Андреем Викторовичем только на работе. На деле ему было не больше 30 лет, что считалось для практикующего врача-психиатра совсем мало. Средний возраст его коллег колебался в диапазоне от 45 до 65 лет, а то и выше. Свою роль в его карьере сыграла успешно законченная медицинская академия, конечно же с отличием, плюс представительный вид и шикарные речи на научных конференциях. Так, не имея особого опыта в человеческих душах, он приступил к лечению первых больных, которые чудом вылечивались и обретали счастье, забывая о случившемся буквально через месяц. Они давали ему деньги и новых, еще более состоятельных клиентов. Коллеги прозвали Румянцева – новым Фрейдом, способным найти без препаратов причину маниакальных депрессий, шизофрений и других болезней. «Тебе стоит начать частную психоаналитическую практику!» - говорили ему друзья. – «Будешь богаче и талантливее Зигмунда». Но это было лишь частью его жизни – одной маленькой частью, которая по-сути является ничем, по сравнению с его личной жизнью.

Жена уехала в другой город два года назад, забрав с собой дочь и, по слухам, выйдя замуж за человека в разы богаче, чем он. После этих событий Андрей начал пить. Выпивал много, теряя контроль и чувство меры. Конечно, на работу он всегда приходил в полном порядке, но светлое лицо заметно пожелтело, волосы покрылись сединой не по возрасту, а под глазами появились темноватые круги. Иногда, прежде чем выйти на сеанс психоанализа, Румянцев ставил себе капельницу с физрастворами и проводил аутотренинг.

Андрей начал пропускать научные семинары, перестал черпать полезную информацию и случаи из практики врачей с медицинских форумов и литературы, превращаясь в нечто безвольное и не способное на большее. Его лицо обтянула трехдневная щетина, ногти на руках стали обкусанными и ломкими, а зубы слегка желтоватыми и неровными из-за зубного камня, образовавшегося за долгие годы курения.

Каждый раз, напиваясь до звезды, он брал фотографии со свадьбы, листал их под светом луны, вспоминая светлые дни, и пытаясь понять, почему же она ничего ему не объяснила, а просто взяла и переехала в другой город. Кстати, это была информация лишь со слов её матери – то есть тещи Румянцева.

Ночи пролетали одна за одной, в которых он не успевал понять, как время прошло так быстро, уже пять утра, ведь в семь ему нужно выдвигаться в больницу. Андрей выпивал несколько чашек крепкого кофе, чистил зубы и, умывая лицо гелем против отеков, выходил в люди, храня внутри себя свою собственную любовную трагедию.

«- … Итак, вчера мы остановились на Городе N. Как вы впервые попали в него?

- Эх, доктор. Будь вы намного старше меня, то сочли бы это за полный бред, но коль мы с вами примерно одного возраста, то вас тянет услышать эту фантастику. Ведь так?

- Допустим. Не отвлекайтесь!

- В общем, дело было так. Я закурю. Только не подумайте, что из-за волнения. Просто привык много курить, это напоминает мне о тумане небольшого городка, в который не ведет ни одна дорога, не едут поезда и электрички, не ходят троллейбусы и трамваи. Ни один таксист в городе не подскажет вам его адреса, ведь адрес находится внутри вас.

- То есть вы поняли куда вам ехать исходя из своих ощущений?

- И да, и нет! Не только….

- В тот день было ровно два года, как погибла моя жена. Я не мог представить, что на меня обрушится такой вал эмоций, я думал, что забыл её. Точнее не так! Я думал, что память об этом злосчастном дне стала другой, более слабой. Но нет! Воспоминания копились в моей голове, ждали определенного момента, чтобы вырваться наружу. И этот день настал.»

- В годовщину её гибели, Владислав, вы стали чувствовать себя гораздо хуже?

- Да! Намного хуже. Я был полностью разбитым. Мне казалось, что я заболел. Ну, понимаете… Я думал, что просто простудился или подхватил ОРВИ, но это было лишь начало. К трем дня мне стало в тягость находится в фотостудии и я отпросился у своего шефа, сказав, что обработаю фотографии дома, так как много ума для этого не требуется. Дома все повторялось. К шести вечера мне стало просто невыносимо находится совершенно одному. Я позвонил трем друзьям, которые были знакомы с Настей. На удивление они помнили о трагедии не меньше моего, но будучи женатыми и с маленькими детьми не смогли приехать ко мне.

- Опишите ваше состояние максимально подробно.

- Вначале я стал чувствовать, что в моей квартире кто-то присутствует. Я выглядывал из косяка на кухне, замирал в тишине, прислушивался к шумам, старался проникнуться каждым писком из вне, чтобы понять, что это может быть. Знаете, это тождественное ощущение, когда на вас смотрят в автобусе или метро. Вы чувствуете своей кожей чей-то неровный взгляд, слышите чье-то дыхание, но не осознаете этого. Вы резко поворачиваете свою голову, и замечайте пристальный взгляд прохожего. Бывало ли с вами такое?

- Да, конечно!

- Здесь же, сколько бы я не оборачивался, сколько бы не вертел своей головой из стороны в сторону, ничего не происходило. Черт побери, совершенно ничего!...

- У вас истлела сигарета, а вы так и не затянулись. Может быть, еще сигарету?

- Не откажусь. Одна маленькая просьба, закурите вместе со мной.

- Хорошо.

- И не смейтесь. Мне будет так легче донести до вас главную суть. С каждой секундой этих мучений, я стал замечать как время растягивается, как оно становится абсолютно независимым от стрелок часок, от биения моего и вашего сердца, от действий моего тела. Я поворачивал голову и смотрел на небольшие часы в комнате, стрелка, то быстро перемещалась, то вновь замирала. В этих миражах, было все мое душевное здоровье.

- Вы употребляли перед этим наркотики?

- Нет, в то время я был на мели…кхм, то есть у меня не было денег купить таблетки или что-нибудь еще. А когда прошел месяц, я решил вообще слезть и попытаться как можно быстрее восстановить своё пошатнувшееся здоровье.

- Вы чувствовали слабость?

- Я просто сильно истощил иммунитет. Постоянная боль в горле, насморк, недомогание, ломота в суставах. Ха! Только не считайте это ломкой. Совершенно иное. Просто разбит с самого утра и до самого вечера, а потом сон и вновь по кругу. В ту ночь, я упал от изнеможения на пол. Это был не обморок, а совсем иное состояние. Будто бы часть меня – та самая часть, которая заставляет нас держаться на плаву в обществе, отделилась, подлетела к побеленному потолку, стукнулась об него и растворилась…

- То есть у вас была такая галлюцинация?

- Это не галлюцинация, Андрей!!!

- Стоп! Не стоит кричать. Всё хорошо. Мы просто беседуем. После этого вы открыли глаза в городе N?

- Да! Я очутился посреди дороги - огромной магистрали, конец которой скрывается в тумане, а разделительные полосы то смыкаются, то размыкаются. Они переплетались в узлы – небольшие островки, на которых дышать несколько легче, чем во время движения. Скажу, вам что бежать там практически нереально. В горле образуется ком и начинается удушье. Во всем виновата желтая пыль.

- Пыль?!

- Именно пыль – бархатисто-желтая пыль, которую на редком солнце, практически, не видно.

- Опишите город N.

- Это невозможно!

- Почему?

- Нужно побывать там самому, чтобы понять его магию, его утопичность. Нужно встретиться с Морфийгеймером – кудесником и Конструктором этой утопии. Понимаете?

- Как это возможно?..»

На этом врач выключил диктофон. Что-то неведомое подсказывало ему, что Владислав не врет. Он не мог определить не одного признака душевного расстройства.

- Курит? Все курят. Рассказывая такое можно невольно закурить, - рассуждал, слушая пациента врач и ловил себя на мысли, что и сам держит в руках сигарету. – Немного волнуется? Да и мои ладони вспотели. Черт побери… Чертовщина какая-то.

Андрей Викторович сел в полоборота к Владу, чтобы ему стало максимально комфортно рассказывать про таинственный городок, к которому невозможно добраться обычными путями.

- Скажите, что вам дал этот город? – спросил он у пациента.

- Лишь одно! Я смог забыть про свою драму, - ответил больной. – Я посмотрел на неё с другой стороны.

- Как же в него попасть?

- У вас есть проблема? – резко спросил молодой человек, одетый в больничную форму с прикрепленной биркой № 2602.

- Да! – ответил Андрей и закурил. – Я тоже не могу забыть любимого человека. Забывая людей, мы обретаем других. Но лучше ли они?

- Может проще помнить вечно тех, кого так желаем забыть? – философски спросил Влад.

Он улыбнулся. Было видно, что он начинает доминировать, владеть ситуаций. Достаточно им поменяться формой: одному одеть белый халат, а другому рубашку с длинными закатанными рукавами, то ни одна живая душа с первого взгляда не поймет в чем дело.

- Как выглядит Создатель? – спросил Румянцев.

- Его лицо скрывает черная театральная маска. Она прикрывает ровно половину, так чтобы было видно часть носа и рот, на голове фетровая шляпа, на руках белые накрахмаленные перчатки, которыми он держит два серебряных револьвера. Так… Дальше белая рубашка с бриллиантовыми запонками, - быстро вспоминал пациент, а врач по невербальным признакам понимал, что он – Влад видел это наяву, а не фантазирует сидя с ним тет-а-тет. – Брюки, интересные брюки с косыми карманами и фрак ,который скрывает две кобуры. У него есть лекарство от всех бед, доктор.

- Сколько тебе колют антидепрессанты?

- Это имеет значение…

- Нет, просто я боюсь, что у тебя начинаются повторные галлюцинации.

- Это не галлюцинации! – вновь на эту фразу крикнул Владислав. – Этот город существует.

Он вскочил с места, схватил врача за галстук с невиданной силой подтянул к себе и прокричал:

- Жалкие люди! Вы ничего не знаете о себе самих, но вам так нравится судить друг друга.

Румянцев видел, как пылали глаза больного.

- Вы способны лишь отрицать, не соглашаться, нигилировать любую идею и любую мысль, которая не вмещается в ваше больное сознание, - смотря в глаза, говорил он. – Ты знаешь, что я отпущу тебя, и знаю что ты нажмешь на кнопку, сюда вбегут твои огромные жлобы, привяжут меня к кушетке и начнут пропускать ток высокого напряжение через моё сознание, пока мой мозг не превратится в испорченный орех, но… Но я знаю, как сильно ты тоскуешь по ней и эта тоска способна завести тебя в любую утопию…

Андрей Викторович практически дотянулся левой рукой до кнопки под столом, нащупал её средним пальцем и быстро нажал.

- Я оказался прав, - улыбнулся Влад, хотя «тревожная кнопка» не издала и звука. – Запомни эти четыре цифры – 0262. Ключ в них!

Вновь появились три здоровенных парня. Один из них ударил Влада по сухожилию руки, которой он схватился за галстук Румянцева, второй нанес удар по почкам, а третий быстро распустил длинные рукава и завязал их за спиной.

- Почему так долго, черт бы вас побрал! – выругался Андрей Викторович. – Этот приду… кхм, больной, чуть было не задушил меня прямо на рабочем месте.

- Доктор, мы предлагали быть рядом во время интервью, - приподняв брови, ответил один из них.

- Тогда бы не было никакого интервью, вашу мать! Пошли вон! – бранился доктор, пытаясь расправить узел галстука. – Двойную дозу ему. Электричество не пускать. К кушетке не привязывать.

- Сделаем…

В 17.00 Румянцев пошел проведать жену Влада. Она находилась в изолированной палате в другом корпусе больницы, ни с кем не разговаривала, и была спокойна только в момент приёма пищи или справляя нужду. В другие часы, она была привязана ремнями к кровати.

- Здравствуйте, - с порога камеры сказал врач. – Как ваше самочувствие, Анна?

Она неожиданно приподняла свою голову. Её светлые волосы были мокрыми и слипшимися от пота, а широко открытые глаза панически смотрели на мужчину.

- Вы хотите узнать, как попасть в город N? Вас терзают муки любви? – тоненьким голоском сказала она.

- Что? Кхм, нет… вовсе нет, - откровенно соврав, поставив стул и сев на него, сказал Андрей Викторович. - Расскажите о себе! Кажется, врач – я.

- Да, наверное, - улыбнулась она и задумалась. - Ах, я так много рассказывала вам про себя. Вы же знаете про мою драму, доктор. Я потеряла ребенка в 20 лет, и никто кроме Морфийгеймера не мог помочь забыть это.

Доктор включил диктофон.

- Прошу вас выключите это, иначе я буду молчать. Прошу выключите!

Кнопка «Стоп». Запись остановилась.

- Я чувствую в вас вечную печаль, доктор, - сказал она. – Я многому научилась в утопии: научилась отделять людей от бесов, научилась слышать и слушать каждого, говорить по делу и, всё, что я хочу сейчас просто вернуться туда к нему.

- К кому?

- К Создателю, - ответила девушка выпрямив пальцы рук.

- Что значит 0262? – спросил Румянцев, убрав диктофон в нагрудный карман.

- Это ваш шифр, Андрей Викторович, - спокойно ответила девушка. – Выбор за вами. Вы же хотите встретиться с ней?

- С кем?

- С вашей женой, - ответила пациентка и зевнула. – Я хочу спать. Ступайте.

Румянцев ушел. Весь вечер он просидел в раздумьях о таинственных цифрах, сказанных ему Владом. «Что за?..» - то и дело повторял он, открывал амбулаторные карты больных и начинал писать отчеты, но чем больше он отвлекался, тем сильнее жгучее чувство узнать ответ тянуло за собой.

- Кофе, нужно кофе! – произнес он и отсчитав мелочь вышел из кабинета, не закрыв дверь.

Сегодня его дежурная смена. Все пациенты в палатах.

К сожалению, кофейный автомат был пуст и на нем весела табличка с предупреждением об отсутствии в помпе воды.

- Вашу мать, и кофе нет! – выругался Андрей, стукнул каблуками туфель по полу, прислушался к эху и ушел.

Вернувшись в кабинет, он обнаружил нечто странное. Приклеенные бирки с номерами пациентов были оторваны от папок и аккуратно разложены веером, что в сумме образовало четкую последовательность 0 2 6 2.

- Охереть! Какого черта? – сказал врач и быстро посмотрел на папки. Они лежали точно таким же веером рядом.

Быстро достав из пачки сигарету, откинув её в сторону, и достав другую, он открыл папки. В них были дела пациентов с острой формой расстройства личности – так называемой активно-депрессивной шизофренией. «Нужно к ним срочно зайти», - отметил врач и подкурил одну сигарету об другую, затем решил выпить немного коньяка, подошел к сейфу и совершенно бессознательно ввел шифр, даже не думая о цифрах. Кнопки 0 2 6 2 вдавились, щелкнул замок. Внутри лежало две стопки, пачка денег, важные отчеты, материальные ведомости отделения психиатрии, и одна таблетка, которую Румянцев не заметил.

Выпив сто грамм коньяка для успокоения своей души, Андрей закрыл кабинет на ключ и пошел по темному коридору больницы, предупредив трех санитаров, чтобы они следили за его кабинетом, а двух взяв с собой.

Зайдя в первую камеру он не обнаружил там больного. Мужчины 45 лет не было, все решетки были целы, собственно говоря как и ремни, и уж тем более замки камеры.

Во второй и третьей точно так же никого не было. Санитары молча разводили руками, переговариваясь друг с другом и выставляя по периметру и этажам больницы небольшое оцепление из 1-2 человек. По тревоге были подняты все: и медсестры, и дежурные по столовой и даже два солдата, которые проходили альтернативную службу.

- Что за блядство творится в больнице? – закипая и психуя, кричал на своих подчиненных Румянцев.

- Мы никого не видели и не слышали. В больнице было тихо. Беглецов было бы слышно, доктор! – отпирался один из санитаров.

- Какой к черту шум? У них только тапочки, и те, блядь, мягкие! Искать, искать, вашу мать! Быстро…

К последнему пациенту, с оторванной от карточки цифрой «2» Андрей Викторович зашел один. Стоило ему ступить на порог, как больной подлетел от кушетки кверху, закружился под потолком и стал медленно таять.

Румянцев стоял широко открыв рот и, в ужасе выйдя из палаты, снял с ремня брюк электрошокер, который ему дал санитар минуту назад.

- Тсс, - шептало ему это существо, чем-то напоминавшее мужчину, а чем-то лишь его тень.

- Идём за мной, - сказала тень, но Румянцев быстро захлопнув камеру, и смахнув пот с лица, повернул замок.

- Ну что там? – спросил подошедший охранник.

- А?

- Я спрашиваю, больной на месте, - повторил молодой парень.

- Нет-нет-нет! Бляха муха, нет его там, - закричал психиатр, быстро открыл камеру и убедился в правоте своих слов.

- Шеф, что делать будем?

- Звони в полицию, акт надо составлять, а я пойду с мыслями соберусь… Устал что-то сегодня.

Через 10 минут Андрей Викторович был у себя в кабинете. Он вновь открыл сейф, выпил из горла коньяк и, хотел было его закрыть, но заметил странный белый конверт.

Адрес отправителя:

Утопия

Город N. ул. Тишины, 1, д.1, кв.1
От Елены Андреевны Румянцевой.

Кому: Андрею Викторовичу Румянцеву.

- Вашу мать! – прошептал врач и, не дочитав строчку с пунктом назначения, быстро вскрыл его, достал смятое письмо, отложил конверт в сторону и принялся читать красивый женский почерк.

Дорогой и навеки любимый!
Пишу тебе из города N. Ты узнал мой почерк? Надеюсь.
Вместе с дочкой мы находимся там уже больше двух лет, я не думала, что реальность сыграет с нами такую шутку и из всех вариантов выберет самое плохое. Я не изменяла тебе, я не предавала тебя, я не падшая женщина, а любящая жена и мать.

Мне стало невыносимо жить в этом мире серых людей, в этом театре для дураков, где одним позволительно все, а другим дарована возможность собирать черствые хлебные крошки за ними. Ты знаешь, как сильно я переживала по этому поводу, как я была завистлива. Да, мы жили неплохо, но понимая, что всё это не моё, что всё это принадлежит лишь моему отцу, я приходила в безумие и сходила с ума по ночами.

Ах, как я сходила с ума. В те ночи, когда ты был на ночном дежурстве в больнице, я горела на огне, пила горькое мартини и курила твои сигареты небрежно брошенные на кухонном столе. Ближе к утру, я выпивала побольше лимонной кислоты, несколько раз чистила зубы, кормила нашу дочку, которая всю ночь спокойно спала, пока я бесновалась в слезной истерике на кухне, и ложилась спать, чтобы ты ничего не подумал обо мне.

Я боялась только одного, чтобы ты никогда не бросил меня, чтобы мужская гордость не взяла верх над твоим разумом, и ты не исчез в тумане земной жизни. Как же я боялась тебя потерять…

Андрей, ты даже не заметил, как я сошла с ума. Это звучит забавно, психиатр с множеством международных сертификатов, курсов повышения квалификации, ученой степенью, энтузиазмом в своей работе и нестандартными подходами к лечению, просто не смог… просто не смог увидеть в своей любимой те точащие изнутри капли слез, которые медленно размывали нашу любовь. О, нет! Я люблю тебя и сейчас, но я так далеко от тебя. Тебя любит и наша дочь. Даша, очень ждёт твоего скоро прихода.

Ты спрашиваешь: «Где мы?». И тебе приходят письма из другого мира.

Ты спрашиваешь: «Что происходит вокруг тебя на данный момент?».

Отвечу лишь одно. Сегодняшний день – это начало твоей новой жизни, начало отделения твоей души от тела, возможность её взлета и падения на самое дно. У нас есть право взлететь и упасть, но только вдвоём. Только вдвоём, слышишь?

Когда я попала в город N, вначале которого есть калитка, качающаяся сама по себе, то долго не решалась войти, но туман медленно подталкивал меня вперед. Он, действительно, живой, ровно как и пыль на земле, пыль на предметах, пыль на одеждах жителей и на мне. Стоит тебе прикоснутся к ней, смахнуть её с поверхности, как она тут же возвращается на место, покрывая это место ровным слоем удивительного желто-молочного бархата. Ты никогда такого не видел, и если дашь волю всему бессознательному внутри тебя, то сможешь ворваться в этот городок оставшись среди теней внутри тебя…

Любимый, помни! Всё, что ты будешь видеть там – это ты сам, это твой мир и твой город N. У каждого он свой и каждый утопает в нём по своему: кто-то от любви, кто-то от её отсутствия.

Целую и люблю, твоя Елена!

Андрей долго не мог отойти от прочитанного. «Кто же это подбросил? Кто сыграл со мной такую злую шутку?» - с шумом проносились мысли в его голове. – «Нет-нет, этого просто не может быть. Ни одна живая душа не знает столько подробностей. Должно быть… Нет-нет, бред, черт побери, бред сумасшедшего».

Выкурив с десяток сигарет и выпив несколько стопок коньяка за пару минут, Румянцев принялся рассуждать о сегодняшнем дне, сводя всё в логические цепочки, которые на его удивление были либо оборванными, либо слишком запутанными. Узлы были крепкие, а цепочки такие тонкие и длинные, с мелкими звеньями, готовыми порваться в любой момент даже от самого слабого нажатия.

В кабинет вошел охранник.

- Шеф, значит так! Ментов пока не вызвали, все двери закрыли. Санитары по двое ищут сбежавших в каждом углу больницы. Никаких следов нет.

- Молодцы, что пока ментов не вызвали. Давайте переждем, вдруг они где-то внутри, - сказал врач.

- Угу, - кивнул парнишка. – У меня такой вопрос, а они как…

- Что как?! – удивленно переспросил Андрей.

- Ну, крепкие ребята.

- Вполне. Знаешь, душевный аппарат творит с людьми настоящие чудеса. Был у нас один пациент, кажется мой второй больной, которого я лечил. Как же его звали?! – психиатр почесал затылок. – Вспомнил. Максим Воронцов. Парень был худой, весь такой сморщенный, скрюченный, прыщавый, да и лет ему было кажется не больше 17.

Румянцев остановился. Посмотрел на охранника, из-за которого на долю секунды появилось лицо в театральной маске, о которой рассказывал Владислав на интервью.

- Что такое? – спросил парень и резко обернулся назад. Никого не было. – Фух, шеф, ну и пугать вы умеете.

- Это у нас юмор такой, - с натянутой улыбкой ответил психиатр. – Так-с, о чем я говорил?!

- Ну, вы про пациента рассказывали, про Максима…

- Ах, да… В общем, у него была странная форма депрессии, меланхолия и тому подобные вещи. Дома он целыми днями лежал на кровати, боялся встать, боялся сесть. Но это был не реальный страх, а как бы не желание движения. Короче, родственники думали, что он совсем ослаб.

- Я закурю?

- Кури, - ответил Андрей. – Два месяца он лежал у нас на антидепрессантах, а затем мы повели его на электричество, чтобы сократив мышцы ног и рук придать им хоть какой-нибудь тонус. Вели его два санитара – Олег и Виктор.

- И? – заинтриговано спросил охранник.

- Парень вошел в кабинет, как увидел всякие медицинские приборы взбесился так, швырнул одного в угол, а другому пальцем выткнул глаз.

- Охренеть! – испугавшись, вскрикнул парень. – Все живые?

- Слушай дальше. Я значит иду мимо кабинета, слышу крики, вдалеке вижу бежит на помощь наш охранник Алексеич – забавный дед, заглядываю… а там… Чертовщина какая-то… Максим того что в угол швырнул посадил на кушетку, быстро пристегнул и в ногу ток пускает. Представляешь?

- Жесть!

Парень поправил кепку на голове и затянулся несколько раз сигаретой.

- Я стою думаю: идти или ждать пока народ подбежит, но видя как орёт санитар не выдержал и зашел. «Макс, твою мать», - крикнул я, а он повернулся и встал по стойке «смирно». «Извините меня, Андрей Викторович, я больше не буду. Мне просто очень страшно», - сказал мне он.

- И что с ним было дальше?

- Да, тут еще есть что рассказать… - неожиданно Румянцев замолк. Покручивая шариковую ручку правой рукой, он заметил, что в конверте есть что-то еще. Он быстро заглянул внутрь и увидел там таблетку.

- Так что было дальше? – переспросил парень, которому было жутко интересно узнать концовку остросюжетной истории про место, где работает сам.

- Слушай. Ты, давай, иди искать сбежавших, мне кое-что обдумать надо.

- Так что в конце было? – уже открывая дверь кабинета вновь задал вопрос охранник.

- Все умерли! – улыбнувшись ответил психиатр, и только парень закрыл дверь, как он тут же закинул таблетку в рот и проглотил ничем не запив.

II. Utopia

- в городе N иногда идут дожди…

Когда в городе N становится шумно, то свою власть получает тишина - тишина живая, нежная, словно луна. Она обволакивает каждого, наполняет существование смыслом, заставляя блуждать по воспоминаниям и разыскивать ответы на бесконечные вопросы. Тишина подобна огню: одни на нем сгорают, а другие греются…

Тишина – это любовь, тишина – это покой и умиротворенность, затишье – перед будущим шумом, ожидание томительное и пленительное. Тишина – это предвкушение, это шепот и «тсс» перед криком.

Они всегда будут бороться друг с другом: чистое небо с ясным, грусть с радостью, черное с белым, а шум с тишиной. В этих вечных битвах противоположностей невозможно найти победителя. Стоит задуматься – сойдешь с ума.

Я вижу, как ты не понимаешь о чем сейчас идёт разговор. Да, да. Именно ты. Нет, именно… именно ты – читающий эти строчки, запутывающийся в абстрактных описаниях природы города N. Чем дальше мы будем идти, тем тяжелее тебе будет дышать, но тем слаще станет кислород. Ты узнаешь его цену и полюбишь так, как не любила раньше…

Мужчина в белом халате появился посреди дороги. Он нервно огляделся по сторонам, пытаясь понять где находится, шагнул вперед, аккуратно наступил на разделительную полосу, которая издала писк, дернулась в сторону и скрылась в тумане.

- Где я? – спросил он сам у себя, но не подобрал подходящего ответа. – Неужели я попал в город N?

Рыская по карманам, он нашел диктофон. Включил, но ни одной записи предыдущих бесед с пациентами не было. Только треск и помехи таинственного радиоэфира.

Чем дальше он пробирался вперед, тем страннее вели себя эти разделительные полосы. Они были точь-в-точь из описания Владислава, которого до некоторого времени психиатр считал душевно больным.
Мужчина шел медленно, стараясь не наступать на них, и вдруг почувствовал что за его щекой зажата таблетка. Он выплюнул её себе на ладонь, всмотрелся: оболочка и содержимое были абсолютно целы. «Тогда, что привело меня сюда?» - спросил он у тишины, а ветер провыл: «Л ю б о ф ф ф ф ь… Л ю ю ю ю б о о о ф ф ф ф ь…». И от этого, то ли случайного звука, то ли знамения психиатру стало не по себе.

Понимая безвыходность ситуации Андрей просто шел вперед, поворачивая вместе с дорогой, поднимаясь с ней вверх и аккуратно спускаясь вниз. Это был долгий путь, но по замершим стрелкам часов, увы, было невозможно определить сколько времени врач шел через туман. Как только пыль собиралась на его плечах, он тут же смахивал её. Пыль возвращалась на место, резко затыкая образовавшиеся разрывы. Это похоже на дождь – такой медленный и плавный дождь.

Примерно через час ходьбы вдалеке показался сидящий на коленях дед, который молился небу. Румянцев подошел к нему, опасаясь, но надеясь, что этот старик сможет ему помочь вернуться обратно.

- Здравствуй! – сказал дед и приподнял своё морщинистое лицо. – Вот ты и в утопии, мой дорогой. Не верил-не верил, а, бац, и попал! Кхм-кхе.

- Кто ты, дед? – спросил Андрей.

- Я Смотритель Города N. Я провожаю в него новых гостей. Запомни, отныне тебя будут звать NN, как и всех вокруг. В городке нет ни имен, ни фамилий…

- Почему? – переспросил его врач.

- А на кой они нужны, если вы все…ха-ха-ха одинаковые … кхм…ха-ха-ха… Неопределившиеся.

- Что значит Неопределившиеся?

Старик поднялся с колен, отряхнул их от пыли, которая послушалась его спав на асфальт, и подошел к врачу максимально близко. Его черные карие глаза пристально изучали незнакомца, вглядываясь в каждую мимическую морщинку Андрея Викторовича, рассматривая его уголки рта, ноздри, ресницы, густые брови, подбородок. От этого психиатру становилось немного не по себе. Он чувствовал неприятное дыхание деда, которое, перемешанное с чесноком и водкой, заставляло его морщиться.

- Почему ты волнуешься? – спросил Смотритель.

- Как тут не волноваться, когда ты попал черт знает куда, стоишь черт знает где и общаешься с…, - психиатр не стал договаривать и немного отодвинулся от старика.

- А что тут непонятного? Ты на пути к городу N – утопии твоей и моей, утопии всех нас вместе взятых и каждого по отдельности. Хочешь знать, почему ты попал сюда?

- Да! – кивнул NN.

- Тогда пойдем вперед. Давно я не ходил, всё сижу и жду, аж ноги затекли, - улыбнулся дед, оголив три кривых зуба спереди. – Знал бы ты сколько мне лет, ох мать… А я все на коленях сижу и смотрю в это небо, молюсь, а толку нет. Может, там никого нет? Как думаешь? Может, трон пуст, а король, давно сойдя с ума, застрелился?

- Не знаю. Честно не знаю, - серьезно ответил доктор.

- Не будь таким серьезным. Серьезным сейчас быть не выгодно ни здесь, ни там. Нигде! Серьезность – это признак ума, а ум сейчас приносит одно горе. От ума можно, конечно, хорошо зажить, а можно и умереть.

- Это еще почему? – немного успокоившись, задал вопрос Андрей. Он, конечно же, был человек с высшим образованием, но этот пропитой дед казался ему намного умнее и мудрее себя любимого. «Разве могут назначить Смотрителем какого-то глупца?», - рассуждал он про себя и всё также не задевая белых полос шел вперед.

Дед ответил:

- А потому что ум лишает человека по меньшей степени двух свойств: рискованности и возможности любить. Вот смотри, умный человек все время рассуждает, задумывается, пытается понять и осознать. Разве это возможно делать быстро?

- Нет! Конечно, нет!

- Во! А чтобы ты стал делать, если бы…

Старик быстро достал острый длинный нож из рукава и приставил к горлу психиатра.

- А, щенок? Чтобы ты стал делать?

Андрей не двигался. Он видел и слышал, как пыль ложится на сталь, как острие втыкается ему в горло, а руки и ноги начинают предательски дрожать.

- Вот тебе пример! – улыбнулся старик, убрал лезвие от горла, а затем и сам нож и, извинился за маленькую сценку. – С любовью дело обстоит еще хуже. Понимаешь, любовь – это вещь бессознательная. Ты либо принимаешь её, либо нет.

- Я врач. Врач-психиатр, - сказал Румянцев. – Психиатрия и психология до сих пор толком не может описать любовь. Для одних это сугубо химия, для других эмоция, которую способен испытывать только человек, - рассказал он, смотря на то, как туман то расступается перед ними, то вновь собирается во едино. Где-то вдалеке уже был виден городок с невысокими постройками, обнесенный металлическим резным забором.

- Вот тебе и ответ, - засмеялся старик и, накинув капюшон, остановился на месте. – Ты еще один, кто не знает, что такое любовь и твоя дорога приведет тебя к городу N, который поможет осознать всю твою сущность, способную освободить тебя или убить.

Румянцев остановился вместе с дедом. Повернулся к нему лицом.

- Слушай старик, а что там дальше за туманом?

- Город N. Город теней, который создал Конструктор и чудесным образом наполнил неповторимым смыслом. Кхм, а у тебя есть закурить?

Румянцев полазил по карманам и нашел пачку, в которой осталось с десяток сигарет.

- Вот держи, - протянул он одну сигарету старику.

- Ай спасибо, а вот тебе подарок! – улыбнулся Смотритель в ответ и протянул ему складной перочинный ножик. – В умелых руках это может стать самым страшным оружием.

Обычный перочинный ножик.

- Да, и сними этот белый халат. В утопии не ходят в белом…

Доктор послушно скинул его на асфальт, пыль поднялась до груди мужчины и с треском впилась в халат, раскладывая его на составляющие, разбивая на детали, на нити, на молекулы, на атомы.

Смотритель подмигнул гостью:

- Вот видишь, что происходит с тем, кто падает в утопии. Сбили с ног, вставай! Немедленно вставай!

- Хорошо, - кивнул Андрей и заметил, что, возможно, случайно, а возможно нет одел с утра новые черные брюки и новую черную рубашку с белым галстуком.

Смотря на то, как в тумане исчезает Смотритель, мужчина пытался развязать узел галстука, который сильно сдавливал шею и мог, исходя из слов старика, вызывать подозрения жителей старика. Все попытки были тщетны, будто он был промазан клеем. Андрей сначала хотел его срезать, но открыв нож увидел, что лезвие совершенно тупое и ржавое. «Дед просто скинул мне ненужный хлам, будь он неладен!», - сказал он и, повернувшись на 180 градусов, пошел вперед к своей утопии.

Город N еще спал…

Когда в городе становится грустно, жители начинают играть в любовь и веселье. Их трагичные маски лицемерно поднимают уголки пластмассовых ртов, а речи становятся полны искусственных фраз и штампов. Пожалуй, это не нравится никому, но каждый уверен в том, что честен по отношению к другим.

Румянцев подошел к скрипящей металлической калитке, которая от ветра раскачивалась из стороны в сторону, символично намекая ему, что он обязательно должен войти. Положив руку на неё, врач заметил, как холоден метал и, как этот холод передаётся ему.

- Ай, - вскрикнул он и глянул на свою руку, покрытую инеем. – Как холодно…

Быстро растерев ладонь он вошел внутрь города N. Каменная дорогая петляя вела его к первым домам, из окон которых глядели жители. Их лица были похожими друг на друга и все они держались левой рукой за шторы, посматривая то на гостя, то на проплывающий по небу туман, и периодически меняя руки. Андрей боязливо посматривал на этих мужчин и женщин, детей и стариков, и совсем не заметил, как кто-то схватил его за рукав черной рубашки.

- Я вижу ты новенький! – сказал чей-то голос. Румянцев обернулся. Перед собой он увидел мужчину одетого в черную рясу с капюшоном на голове. Само лицо было скрыто за грустной театральной маской.

- Да! Что это? Что значит этот город N?

- Он такой одинаковый и такой разный одновременно, - сказал незнакомец. – Что привело тебя сюда?

Врач посмотрел по сторонам, затем вновь на окна. Никого не было.

- Я… Я не знаю… Еще, кажется час назад, я работал в больнице… это… это этот странный пациент и его чертова жена, - зло ответил Андрей.

- Ан нет! Никто не виноват что ты здесь, кроме тебя. Это ты решил попасть в утопию, это ты жаждал узнать существует ли Город N. Ведь верит в дорогу идущий?

- Быть может и так, - кивнул врач и засунул руки в карманы брюк.

- Ищешь ли ты кого-то? – спросил мужчина в рясе и поправил маску. Чувствовалось, что он озабочен тем, чтобы она ни в коем случае не открыла его истинное лицо.

- Нет! – ответил Румянцев и тут же поправился. – Да, да… черт побери, это странное письмо… Короче, здесь должна быть моя жена и мой ребенок, - закончил он и вновь посмотрел в окна.

Жители стояли спиной к нему и всё так же держались одной рукой за штору. Самым фантастичным было то, что как только психиатр наводил глазами фокус на одного из них, так он сразу же менял руку. Это было до того мистически-пугающим, что Андрей невольно съежился и почувствовал сотни мурашек на своей спине.

- Ах, значит ты еще один, кого сюда привела любовь, - сказал незнакомец. – Знаешь, последнее время наблюдаю одну интересную штуку – любовь покидает города, исчезает из сердец и растворяется в реальности. Знаешь, она, словно, уходит в какой-то другой мир и, пожалуй, это наш городок.

- Как тебя зовут?

- Никак. У нас нет имен. Мы все здесь одинаковые странники двух желаний: кто-то хочет как можно быстрее покинуть утопию, а кто-то остаться здесь навечно, - ответил мужчина, скинув капюшон. Ветер задул его седые волосы, по которым Румянцев сделал вывод, что ему уже много лет и возможно всё это время он провел в городе N, где так и не нашел решения в себе.

- Вы давно здесь? – решил спросить он.

- Присядем! – ответил постоялец и указал на одинокую лавочку, с облезшей деревянной сидушкой и ржавой металлической спинкой. Она стояла в десяти метрах правее их, но туман настолько плотно покрывал всё вокруг, что с непривычки Андрею было очень тяжело разглядеть хоть что-то дальше одного шага.

Усевшись мужчина ответил:

- Я попал сюда, когда мне было двадцать пять лет, а моя жена из-за меня же потеряла нашего ребенка. У неё случился выкидыш на шестом месяце беременности. С этого момента я понял, что во мне находится какая-то странная сущность, будто душа не родившегося ребенка вселилась в меня и тянет куда-то за горизонт к звездам. Но светят они, увы, не только мне.

Андрей закурил, посматривая на морщинистые губы жителя, которые то смыкались, то приоткрывались под маской.

- Мне было совершенно ничего неизвестно про этот мир, в который я попал через год и находясь в экспрессивной депрессии я встретил его – Конструктора, который по нашим подобиям создал этот город.

- Кто он? Как его найти? – стряхивая пепел себе под ноги, спросил врач.

- Я не могу тебе это сказать, ты должен встретить его сам – таковы законы это города. Здесь есть удовольствия, есть одиночество, есть всё что желает твоё нутро и нет ничего одновременно. Он пуст, понимаешь? – всё более абстрактно, отвечал старик, смахивая пыль с лавочки и, смотря на то, как пустота вновь заполняется бархатом. – По сей день, я прихожу на эту лавочку, которую создал он для меня, сижу и смотрю на это небо полное тумана, надеясь, что рано или поздно увижу солнце и пойму, что моя жизнь превращается в жизнь, а не существование.

- То есть тумана нет?! - удивился психиатр.

- Нет. Это иллюзия, но и неба без облаков не существует, мой друг! Это сказка для самых глупых из глупейших дураков, - тавтологией ответил ему собеседник. – Для одних искусственны эти тучи, а для других это солнце под ними. Поверь мне, не хватит одной человеческой жизни понять, что истинно, ведь истина – она метафизична и где-то далеко вне нашего поля зрения.

Румянцев свел брови к носу. Он был растерян и не знал, что же ему делать дальше, куда идти. «В каком направлении, черт побери?» - спрашивал он у самого себя.

- Быть может, я дорого за это поплачусь, но мне хочется тебе помочь, - повернувшись, заявил мужчина. – Возьми мою маску и иди туда, куда ведет тебя твоё сердце.

Дрожащими руками он снял с себя белую маску и протянул её Андрею. Врач увидел истинное лицо жителя, эти печальные глаза и приподняты брови. В них читалась смертельная печаль, обреченность, но одновременно с тем и вера, что скоро всё изменится.

- Зачем мне эта маска? – спросил он.

- Так ты будешь совершенно незаметным. Здесь никто не хочет знать о том, что у другого внутри, что у него в сердце. Твоё лицо принадлежит только тебе! Таковы законы. Одевай. Ступай!

Румянцев почувствовал, что этот незнакомец куда-то торопится. Он начал озираться по сторонам, начал вслушиваться в шумы, словно, ждал возмездия за совершенный поступок.

- Ступай же! Быстрее, быстрей! – махал ему рукой он, а врач, одев маску отдалялся с каждой секундой всё дальше и дальше, оставляя следы без пыли после себя, которые через мгновение исчезали навсегда.

Пройдя буквально десять метров, Андрей услышал крик – протяжный мужской вопль, похожий на агонию. Он быстро обернулся. Лавочка была уже пуста, а над упавшим стариком кружили сотни теней, словно коршуны над падающим героем. Увидев, что парень смотрит на них они замерли, зашипели и разлетелись в разные стороны.

- Вашу мать! – закричал и ринулся к месту трагедии. Он бежал быстро, но эти десять метров превращались в сто, а сто в километры… в бесконечность. Утопия перестраивалась, выбрасывая Андрея из истории одного жителя, подчищая за собой следы.

Из ниоткуда стал слышен голос с легкой хрипотцой и необычной тональностью:

В городе N ты, можешь разлететься на тысячи частей и никогда более не собраться воедино. Словно твоя собственная голова – это непостоянная реальность, в которой тебя могут переполнить эмоции, окружить страхи и сомнения. Это испытания… Это, словно, любовь. Проходишь через неё – взлетаешь, нет… Падаешь на самое дно и утопаешь.

Кто я? Нас отличает всего лишь малость. Это я создал этот городок, наполнил его смыслом, позволил в нём жить всем, кто так запутался в себе. Кому-то я позволяю видеть утопию цветной, а перед кем-то выключаю все краски, убираю насыщенность, но повышаю контрастность…

Румянцев запыхаясь, остановился. Вокруг него плыли прошлые воспоминания, будто кто-то перематывал пленку то назад, то вперед. Врач, словно находился в объемном фильме про свою жизнь и видел себя вместе со своей женой в ЗАГСе, держал маленькую дочку на своих руках после родильного дома. Они стояли втроем и улыбались фотографу.

Конструктор заливал все эти воспоминания черной краской.

Цвет исчезал.

Цвет отмирал.

Только черное и белое, будто прошлое и настоящее без какого-либо будущего и веры в яркое. Андрей чувствовал, как из его груди выпрыгивает сердце и чем быстрее он пытался бежать от этих фотографий и этого видео, тем медленнее они проходили мимо. Он находился в лабиринте своих психологических якорей, своих собственных бессознательных блоков, а голос всё также продолжал:

Мне было всего 18 лет, когда мою девушку насмерть сбила машина. За рулем сидел пьяный сотрудник ГАИ, которому было совершенно плевать на мою будущую жизнь. Я не помню в каком звании и должности он находился, но спустя полгода я встретил его на улице в одном из супермаркетов.

Знаешь, чего мне хотелось? Мне хотелось просто разорвать его, вспороть ему грудь, при свете лампады заглянуть туда и убедиться, что там нет сердца. Я замкнулся на этой идее и остался совершенно один.

Позже, спустя десять лет одиночества, я понял, что от нашего реального Я можно отделять бессознательное и помещать его в замкнутую экосистему с полярными образами или существами которые списаны с тебя под копирку. Почему именно город N? Мне хотелось создать нечто рефлексивное, нечто неопределенное и постоянное. Я утопал в психоделических образах, сомнениях и любовных переживаниях, а когда сам попал в собственный вымышленный мир, то блуждая в глубоком одиночестве, решил приводить сюда себе подобных людей.

Где ты находишься сейчас? Ты в своей собственной голове. Она уникальная, она неповторима и заражена вирусом любви. Лекарства нет, лекарство еще не придумано. Существует лишь грубый, болезненный метод - невозможность более любить. Осознаешь это – излечиваешься, продолжаешь бессознательно верить в её вечность – умираешь на своём пути в гордом одиночестве.

Вначале я стал существовать в двух реальностях одновременно. Днями и ночами, проводя параллели между ними, я переносил содержание из одного мира в другой, накладывая новый символизм, новые формы и краски. С присущим мне воображением, конструировал новые лабиринты, загадки и образы, которые могут привлечь бессознательное людей.

Кто я?

Нас отличает лишь то, что ты находишь в созданном мною городе N, в который интегрирован твой собственный маленький мир. Я – Морфийгеймер, игрок с твоими осязаемыми снами, кудесник этой реальности.

Шло время. Я испытывал своё лекарство против безответной любви. В мой город приходили люди: часть вылечивалась, часть умирала от смертной тоски, часть срывала с себя маски и сгорала от людского равнодушия и непризнания. На них набрасывались тени – символ масс, символ толпы. Они вглядывались в реальные черты лица, мысли искренние и чистые как капли воды, убивали этих беззащитных смельчаков.

Знаешь, что с ними происходило?

Умирая, то есть навсегда оставляя своё бессознательное в утопии и тишине, они сходили с ума в реальности… они вылечивались от этого безумного мира…

Андрей открыл глаза.

- Где я нахожусь? Что происходит? - на нём был вновь одет белый медицинский халат, а напротив сидел Владислав.

- Вы понимаете, что это реально? – спросил он.

Город N проснулся…

III. Theatre of the shadows

- в городе N легко забыть себя там,
где когда-то будешь ты.

Лицо врача горело огнём. Капилляры глаз были красными. Всё в миг стало совершенно черно-белым.

- Я не вижу цвета, я не вижу цвета! – кричал он, смотря на спокойного пациента № 2602. – Что ты сделал? Что было в этой чертовой таблетке?

- В ней было ни больше, ни меньше вас, - ответил парень. – Это ваше содержание, это доступ вашего Я к вашему бессознательному.

Он сидел с надменным видом, что выводило Андрея из себя. Он едва ли удерживался, чтобы не сорваться со стула и перепрыгнув лакированный стол, не разбить этому гаду лицо.

- Да, я знаю, что теперь вы меня ненавидите и готовы отправить меня на самые страшные испытания в этой больнице. Но этот город N уже в вас, - заявил Влад и скромно улыбнулся. – Я не ваш палач и не ваш приказчик, я лишь тот кто открыл ваше Оно.

- Что за бред ты несешь, идиот?

Влад из ниоткуда достал театральную маску надел на своё лицо и щелчком пальца перевел психиатра в город N.

- А вот и я, - уже будучи одетым в длинный фрак, фетровую шляпу, белую рубашку с бабочкой и бриллиантовыми запонками сказал Морфийгеймер. – Простите меня, как врач-психиатр из мира людей, за то, что использовал сознание этого милого, но крайне невротичного парня.

- Так это ты? – спросил Румянцев, заметив, что халата на нём нет, что сидит он на лавочке напротив Конструктора, а вокруг нет ни души. Вообще никого. Абсолютно никого.

- Это я. Ответ очевиден. Будешь кофе? Сигару?

- Не откажусь, - кивнул врач.

- Как тебе у нас? Стоп! – резко вскрикнул он. – Не отвечай. Знаю, что многое не знакомо, многое страшно и непривычно. Привыкать к новым законам тяжело, словно вставлять иголку в старый прокол. Но чем чаще встречаешь изменения: в жизни, в любви, в себе, тем быстрее адаптируешься к этому в последующем. Закаляешься…

- Где моя жена? Где ребенок? – смотря на два серебряных револьвера в кобурах на поясе Морфийгеймера, спросил Андрей.

- Тяжело объяснить. Так ты будешь кофе? – протянув руку, сказал слишком фееричный персонаж, в котором сочеталась глубокая философия отчужденности и пессимизма с бравадой и фарсом XIX столетия. – Посидим, поговорим, а потом нас ждёт встреча с самой Фрау NN.

- Кто это? – удивился врач.

- Слишком долгая история. Это самая роковая женщина в моём мире, которой я посвящаю стихи и свою любовь, но остаюсь совершенно незаметным.

- Неужели Создатель не может…эм… как бы сказать?! Изогнуть, исправить утопию под себя…

- Легко! – засмеялся Морфийгеймер и по щелчку пальца перед ними появился столик на нём две чашки кофе и дымящиеся сигары. – Можно сделать всё! Всё… Но нельзя понять что такое любовь. Когда я пытался это сделать, то сошел с ума дважды. Я стал публиковаться в головах людей криком и молчанием, стал их путеводной звездой, сводил с ума тысячи, но так и не узнал… что такое любовь? Это просто метафизическая дрянь, сука и стерва, или прекрасная кокетка пахнущая лилиями? Живя в этом городе совершенно один, я стал собирать по осколкам образ самой утопичной любви, пока наконец-то, блуждая в мраке кокаина и алкоголя, не создал ту, которую полюбил сам… ту, которая никогда не полюбит меня. Этим и стала Фрау NN.

Врач отпил немного кофе. Оно было очень насыщенным и вкусным, что ему непременно захотелось еще.

- Где мы сейчас? Я не могу понять… получается у города N множество витков? – спросил он.

- И да, и нет! Ты вновь промазал мимо цели. Мы находимся именно в твоём городе, но коль туда попала информация обо мне, он сразу же видоизменился, наполнился декадансом, мечтами и печальной романтикой. Понимаешь о чем я?

- Каждый влияет на каждого вместе и раздельно?

- Браво! – засмеялся Морфийгеймер. Он совсем не походил на того, кем представлял его себе Андрей беседуя с пациентом. Он казался ему более суровым или напротив слишком меланхоличным и флегматичным существом. На деле, в этом образе сплелись разные грани: от прекрасных, до жестоких.

Румянцев хотел было снять надоевшую и неудобную маску, но Конструктор вскрикнул:

- Не вздумай. Ты находишься в городе, где не любят уникальность и неповторимость. Скрывай своё истинное лицо и оно останется целым. Пошли! Злая сказка только начинается…