ГЛАВА 26 БЕЗЬЕР, джюлет 1209
К сумеркам Элэйс выехала на поля городка Курсан.
По старой римской дороге через Минервуа к Капестану, между бескрайними полями конопли и изумрудными полями пшеницы можно было скакать без задержки.
С первого дня Элэйс ехала, пока не начинало слишком жарко припекать солнце. Тогда они с Тату находили местечко в тени и отдыхали, а потом снова ехали до сумерек, когда вылетала кусачая мошкара и в воздухе слышались крики сов и визг летучих мышей.
Первую ночь провели в городке Азиль у подруги Эсклармонды. Дальше на восток народу в полях становилось меньше, а встречные не всегда внушали доверие и сами смотрели на нее с подозрением. В этих местах ходили слухи о жестокости Французских солдат и мародерствующих наемников – рутьеров и один рассказ был страшнее другого.
Элэйс заставила Тату перейти на шаг и задумалась, стоит ехать в Курсан или лучше поискать ночлега на месте. На хмурое серое небо быстро наползали облака, и воздух замер, как перед грозой. Да и раскаты грома уже слышались вдали – словно поднятый от зимней спячки медведь ворчал в своей берлоге. Элэйс вовсе не хотелось под открытым небом дожидаться, пока разразится буря.
Тату забеспокоилась. Элэйс чувствовала, как вздрагивает ее лошадка, едва заслышав у дороги зайца или лису.
Впереди виднелась небольшая рощица – дубы и ясень. Лесок был слишком мал, чтобы дать приют крупному зверю вроде вепря или рыси. Зато раскидистые деревья обеспечили бы надежное укрытие путнику, спрятавшемуся под их широкими ветвями. Через рощу тянулась вытоптанная тысячами ног тропинка. Похоже, все окрестные селяне сворачивали в город напрямик через лес.
Тату снова вздрогнула, когда темнеющее небо озарилось вспышкой молнии, и тогда Элэйс решилась. Надо по крайней мере переждать грозу.
Ободряюще нашептывая в ухо испуганной кобылке, Элэйс направила ее под зеленые своды рощи.
Охотники давно уже упустили свою добычу, и только приближение грозы помешало им вернуться прямиком в лагерь.
За несколько недель похода бледные французские солдаты дочерна обгорели под яростным южным солнцем. Их походные доспехи и накидки со значками сюзерена были спрятаны от дождя в густых зарослях. Но они все еще не теряли надежды хоть чем-то загладить неудачную вылазку и выслужиться перед начальством.
Шум… Хруст сухой ветки, встревоженное фырканье лошади, ударившей стальной подковой о подвернувшийся камень.
Один из мужчин, скаля обломки черных гнилых зубов, пробрался вперед и выглянул. Невдалеке он разглядел фигуру всадника на малорослой светло-рыжей арабской лошадке, опасливо ступающей по лесной тропе, и радостно ощерился.
Неплохая добыча. От всадника немного проку, а вот за лошадку молено взять хорошую цену!
Он швырнул камушком в сторону приятеля, затаившегося по другую сторону тропы.
– Regarde![56] – Он мотнул головой, указывая на Элэйс.
– Есть на что посмотреть, – отозвался тот. – Une femme. Et seule.[57]
– Уверен, что одна?
– Других не слышно.
Охотники подхватили концы веревки, уложенной под листьями поперек троны, и затаили дыхание.
Отвага Элэйс быстро растаяла под сводами леса. Земля была еще твердой, но верхний слой почвы пропитался влагой. Под ногами Тату шуршала палая листва. Элэйс старалась найти утешение в ободряющем щебете птиц над головой, но было страшно. Тишина вокруг что-то таила, и это что-то не было мирным.
«Все ты выдумываешь со страху!»
И Тату тоже чует… Внезапно что-то взметнулось с земли со свистом летящей стрелы. Змея? Фазан?
Тату вздыбилась, колотя воздух передними копытами, и в ужасе заржала. Элис не успела ничего предпринять. Капюшон слетел с головы, а руки упустили поводья, когда ее выбросило из седла. Она больно ударилась плечом, задыхаясь, перекатилась в сторону и попыталась встать. Надо было поймать кобылу, пока та не умчалась.
– Тату, doçament! – выкрикнула Элэйс, поднимаясь на ноги. – Тату!
Она, пошатываясь, шагнула вперед и замерла. На тропе, перегородив ей дорогу, стоял мужчина. Он улыбался, показывая гнилые зубы, но в руке у него был нож с тусклым лезвием, покрытым у острия бурой ржавчиной.
Движение справа. Элэйс стрельнула глазами в ту сторону. Второй мужчина с лицом, изуродованным шрамом, держал под уздцы Тату и небрежно помахивал дубинкой.
– Не надо, – услышала она собственный голос. – Отпустите ее.
Несмотря на боль в плече, рука потянулась к рукояти меча. «Отдам им все, только пусть отпустят». Мужчина шагнул к ней. Элэйс, вычертив в воздухе дугу, выдернула меч из ножен. Не сводя глаз с его лица, нащупала левой рукой кошелек и бросила на тропу горсть монет.
– Возьмите. У меня нет при себе ничего ценного.
Он мельком глянул на рассыпанное по земле серебро и презрительно сплюнул. Утер рукой рот и сделал еще один шаг.
Элэйс подняла меч:
– Предупреждаю, не подходи! – выкрикнула она, чертя в воздухе между ними восьмерку.
– Ligote-la![58] – приказал он своему товарищу.
Элис похолодела. Так это французские солдаты, а не разбойники. В голове разом промелькнули все слышанные в пути рассказы.
Миг спустя она собрала волю в кулак и вскинула меч.
– Ближе не подходи! – Голос звенел от страха. – Убью, если…
Элэйс развернулась, встречая второго противника, подобравшегося к ней сзади, и, вскрикнув, выбила у него из рук палку. Мужчина мгновенно выхватил из-за пояса нож и, ворча, пошел на нее. Ухватив рукоять обеими руками, Элэйс направила острие ему в плечо и навалилась, как медведь на рогатину. Из проколотого плеча брызнула кровь.
Она уже отводила руку для нового удара, когда в голове вспыхнули лиловые и белые звезды. Она повалилась лицом в землю, и тут же от боли на глаза навернулись слезы. Нанесший удар француз вздернул ее на ноги за волосы. Она почувствовала у горла холодную сталь.
– Putain,[59] – прошипел раненый, наотмашь ударив ее по лицу окровавленной рукой.
– Laisse-tomber![60] Брось! – приказал второй.
Ничего не оставалось, как разжать державшие рукоять пальцы. Француз ногой отбросил меч в сторону, вытащил из-за пояса грубый полотняный клобук и с силой натянул ей на лицо. Элэйс вырывалась, но пыльная ткань мешала дышать. Ее сразу стал душить кашель. Все-таки она продолжала драться, пока удар кулаком в живот не отбросил ее, скрюченную вдвое, на тропу.
Сил на сопротивление уже не осталось, и мужчины без труда заломили ей руки за спину и связали запястья.
– Reste-la.[61]
Они отошли, оставив ее на земле. Элэйс слышала, как они рылись в ее припасах, срывая кожаные завязки и разбрасывая вещи по земле. И все время переговаривались, а может быть, перебранивались. Она с трудом понимала их грубую речь.
«Почему не убили сразу?»
В голове непрошено зашевелился очень неприятный ответ.
«Решили сперва позабавиться».
Элэйс отчаянно забилась, пытаясь ослабить узлы и сознавая при этом, что, даже высвободив руки, не сумеет далеко уйти. Эти легко ее выследят. Теперь они хохотали. Пили вино. Никуда не спешили.
Элэйс не сразу поняла, откуда доносится рокот. Спустя минуту сообразила. Кони. Железные подковы стучат по дороге. Она приникла ухом к земле. Пять, может, шесть лошадей направляются к роще.
Вдали снова заворчал гром. Гроза приближалась. Теперь Элэйс знала, что делать. Еще можно спастись, если отбежать достаточно далеко. Двигаясь медленно, чтобы не нашуметь, она отползла к краю тропинки. Поднялась на колени, повертела головой и умудрилась сдвинуть с лица мешок. Смотрят? Никто не крикнул. Еще постаравшись, она совсем стряхнула с головы клобук, жадно глотнула чистый воздух и задумалась.
Сейчас французам ее не видно, хотя, стоит им обернуться и заметить ее бегство, они мгновенно ее отыщут. Элис снова прижалась ухом к земле. Всадники ехали от Курсана. Охотники или дозорные?
Раскат грома сотряс лес. Птицы с криками сорвались с ветвей и снова, хлопая крыльями, вернулись в свои гнезда. Пронзительно заржала Тату. Если бы только шум грозы не дал им услышать всадников, пока те не подъедут совсем близко… Элис забилась в кусты, поползла, извиваясь под колючими ветками, стараясь не шуршать листвой.
– Эй!
Элэйс замерла. Заметили!.. Она подавила крик, когда двое мужчин пробежали мимо нее к тому месту, где оставили пленницу. При новом ударе грома оба вскинули к небу испуганные лица. «Они не привыкли к ярости наших южных гроз». Даже отсюда было видно, как они боятся. Воспользовавшись их замешательством, Элэйс проползла еще немного, вскочила и бросилась бегом.
Не успела. Тот, что со шрамом, перехватил ее и сбил ударом в висок. «Hérétique», – прошипел он, вместе с ней повалившись наземь. Элэйс пыталась вывернуться из-под него, но мужчина был слишком тяжел, а ее юбка запуталась в шипастых ветках кустов. Она успела почуять запах крови на его проколотом плече, и тут же он вмял ее лицом в сучья и сухую листву.
– Я сказал лежать смирно, putain!
Тяжело дыша, он расстегнул свой пояс, отбросил его в сторону.
«Только бы они не услышали всадников». Она снова попыталась стряхнуть его тяжелое тело. Не удалось. Тогда Элэйс громко замычала: все, что угодно, лишь бы заглушить стук копыт.
Новый удар рассек ей губу. Она ощутила во рту вкус крови.
– Putain!
И в тот же миг другой голос:
– Ara! Ara!
Пора.
Элэйс услышала звон тетивы и свист первой стрелы, разорвавшей воздух, а потом целый дождь стрел обрушился из теней леса, сбивая кору на деревьях.
– Avança! Ara, Avança![62]
Француз еще успел вскочить, и стрела ударила его прямо в грудь, развернув на месте. Он словно завис в воздухе на мгновение, потом покачнулся, взгляд застыл, как глаза статуи. Одна-единственная капля крови выступила в углу губ и скатилась на подбородок. Колени у него подогнулись, на миг он замер, словно в молитве, а потом очень медленно, как подрубленное дровосеком дерево, повалился вперед. Элиас едва успела, опомнившись, вывернуться из-под мертвого тела.
– Aval![63] Вперед!
Всадники уже гнали второго француза. Тот метнулся за деревья, но стрелы догнали его. Одна ударила в плечо, заставив споткнуться. Вторая воткнулась сзади в бедро. Третья перебила позвоночник между лопатками. Тело упало, один раз дрогнуло и осталось лежать.
Тот же голос произнес:
– Хватит стрелять.
Только теперь стрелки показались на глаза.
– Не стрелять!
Элэйс встала им навстречу. «Друзья или их тоже надо бояться?» У предводителя под дорогим плащом виднелся ярко-синий охотничий кафтан. Тяжелые сапоги, пояс, колчан были сшиты из светлой кожи местными мастерами. Он производил впечатление довольно состоятельного и влиятельного человека, но главное – человека Миди.
Руки у Элэйс были связаны за спиной, и она сознавала, что производит не лучшее впечатление. Губа распухла и кровоточит, одежда в грязи.
– Сеньер, прими мою благодарность за услугу, – заговорила она, силясь придать голосу уверенность. – Подними забрало и покажи себя, чтобы я знала в лицо своего спасителя.
– И это вся твоя благодарность, госпожа? – отозвался он, исполнив ее просьбу, но Элэйс с облегчением увидела, что он улыбается.
Спешившись, он вытащил из-за пояса нож. Элэйс попятилась.
– Только веревки перережу, – весело пояснил спаситель.
Элэйс вспыхнула и подставила ему запястья.
– Конечно… Mercé.
Он слегка поклонился:
– Амьель де Курсан. Этот лес принадлежит моему отцу.
Элэйс с облегчением перевела дыхание.
– Прости мою резкость, но я должна была убедиться, что ты не…
– Твоя осторожность в таких обстоятельствах благоразумна и понятна. А ты, госпожа?..
– Элэйс из Каркассоны, дочь кастеляна Пеллетье, наместника виконта Тренкавеля, и жена Гильома дю Маса.
– Я польщен знакомством, госпожа Элэйс.
Он склонился к ее руке.
– Ты сильно пострадала?
– Всего несколько царапин и ссадин, да ушибла плечо, когда упала с лошади.
– Где твои люди?
Элэйс замялась.
– Я еду одна.
Он удивленно взглянул на нее.
– Странное ты выбрала время для путешествий без защиты, госпожа. Равнина кишит французскими солдатами.
– Я не собиралась задерживаться в пути до ночи. Искала укрытия от грозы.
Она подняла глаза, только теперь удивившись, что до сих пор на землю не упало ни одной капли.
– Это только гнев небес, – объяснил де Курсан, поняв ее взгляд. – Сухая гроза.
Пока Элэйс успокаивала Тату, ее спаситель приказал своим людям снять с убитых одежду и оружие. Их доспехи и значки нашлись в глубине леса рядом с привязанными лошадьми. Де Курсан кончиком меча приподнял уголок ткани. Под пятнами грязи на зеленом поле блеснуло серебро.
– Из Шартра, – презрительно бросил молодой человек. – Самые подлые. Настоящие шакалы, все до одного. Нам сообщали…
Он внезапно замолчал.
Элэйс взглянула на него.
– О чем сообщали?
– Не стоит об этом, – поспешно ответил он. – Не вернуться ли нам в город?
Один за другим они выехали на опушку рощи и поскакали через поля.
– Ты не случайно оказалась в этих местах, госпожа Элэйс?
– Я искала отца: он теперь в Монпелье с виконтом Тренкавелем. Мне нужно сообщить ему важное известие, которое не может ждать до его возвращения в Каркассону.
Лицо де Курсана помрачнело.
– Что такое? Ты что-то слышал?
– Ты найдешь у нас ночлег, госпожа Элэйс. Прежде всего надо заняться твоими ранами, а потом мой отец расскажет тебе, что за вести мы получили. На рассвете я сам провожу тебя в Безьер.
Элэйс повернулась к нему.
– В Безьер, мессире?
– Если слухи не лгут, ты найдешь своего отца и виконта Тренкавеля в Безьере.
ГЛАВА 27
На взмыленной лошади виконт Тренкавель скакал впереди своих людей к Безьеру, а вслед им перекатывался гром.
Пена белела на удилах и стекала с губ коней. Бока были окровавлены кнутами и шпорами, беспощадно гнавшими их сквозь ночь. Серебряная луна, прорвавшись сквозь черные лохмотья туч над горизонтом, осветила белую отметину на носу жеребца.
Пеллетье не отставал от виконта. Губы его были крепко сжаты. В Монпелье все обернулось неудачно. Он и не рассчитывал, что дядя окажет племяннику теплый прием – обиды могли оказаться сильнее уз крови и вассальных обязательств, – но все же надеялся, что граф заступится за младшего родича.
Однако граф Тулузский отказался даже принять его. Это было намеренное и недвусмысленное оскорбление. Тренкавеля оставили дожидаться за пределами лагеря французов, как слугу у двери, пока сегодня наконец не пришло сообщение, что ему будет дарована аудиенция.
Виконт должен был явиться на нее в сопровождении не более трех человек и взял с собой Пеллетье и двух шевалье. Их проводили к шатру аббата Сито, где всем им было приказано разоружиться. Они повиновались. В шатре вместо аббата их встретили два папских легата. Раймон Роже не успел открыть рот, как легаты обрушились на него с обвинениями: он допускает невозбранное распространение ереси в своих владениях! В его городах иудеи назначаются на самые высокие должности! Он словно не замечает пагубного и изменнического поведения катарских епископов!
Закончив обвинительную речь, легаты отослали виконта Тренкавеля, словно он был каким-нибудь мелкопоместным дворянином, а не владетелем самой могущественной династии Миди. Даже сейчас кровь у Пеллетье вскипала при одном воспоминании об этом.
Шпионы аббата хорошо осведомили легатов. Каждое обвинение, сколь бы злобным и злонамеренным оно ни было, подтверждалось фактами и показаниями свидетелей.
Это обстоятельство, даже более, чем оказанный им оскорбительный прием, окончательно убедило Пеллетье, что Воинство нацелено именно против них. Воинство нуждалось в сражениях, а для сражений нужен враг. После капитуляции графа Тулузского другого кандидата на эту роль не оставалось.
Они немедленно покинули лагерь крестоносцев под Монпелье. Пеллетье рассчитал, что, если удастся выдержать тот же аллюр, к рассвету будут в Безьере. Виконт Тренкавель хотел лично предупредить жителей Безьера, что французы не более чем в пятнадцати лигах от города и намерены драться. Римская дорога, связавшая Монпелье и Безьер, была свободна, и не было средств задержать идущее по ней войско.
Предстояло просить отцов города приготовиться к осаде, и притом попытаться раздобыть подкрепление для каркассонского гарнизона. Если Воинство надолго застрянет у Безьера, Каркассона успеет подготовиться к встрече с ним. Виконт собирался, кроме того, пригласить тех, кому более всего угрожали французы, – евреев, нескольких сарацинских купцов из Испании и Bons Homes – укрыться в Каркассоне. Он не просто исполнял долг сеньера. Управление и власть в Безьере большей частью сосредоточилось в руках еврейских дипломатов и купцов. Даже под угрозой войны виконт не мог позволить себе лишиться такого множества ценных и искусных подданных.
Решение Тренкавеля облегчило задачу Пеллетье. Он нащупал сквозь кожу кошелька свернутое письмо Арифа. Оказавшись в Безьере, будет не так уж трудно вырвать несколько свободных часов, чтобы отыскать Симеона.
Над рекой Орб поднималось бледное солнце, когда измученный маленький отряд проехал по каменному горбатому мосту. Над ними, под защитой неприступных с виду древних стен, гордо высился Безьер. Шпили соборов и больших церквей, освященных во имя святой Магдалины, святого Иуды и святой Марии, блестели в рассветных лучах. Как бы ни устал Раймон Роже, но в прямой осанке читалась врожденная властность. Кони гордо выступали по мостовым крутых улочек. Звон подков будил жителей в тихих пригородах под крепостной стеной. Пеллетье, спешившись, кликнул стражу, приказывая открыть ворота и впустить сеньера. Толпа, собравшаяся при известии, что в город въезжает виконт, замедляла их продвижение, но в конце концов они добрались до резиденции сюзеренов.
Раймон Роже тепло приветствовал сюзерена: старого друга и союзника, одаренного дипломата и правителя, верного династии Тренкавелей. Пеллетье терпеливо ждал, пока эти двое приветствовали друг друга по обычаю Миди и обменивались знаками взаимного почтения. С несвойственной ему спешкой покончив с формальностями, Тренкавель немедля перешел к делу, сюзерен слушал его все более озабоченно и, едва виконт кончил говорить, послал гонцов собрать на совет городских консулов.
За время их беседы в зале накрыли стол: хлеб, мясо, сыр, фрукты и вино.
– Мессире, – предложил сюзерен, – пока не собрался совет, окажи мне честь, приняв мое гостеприимство.
Пеллетье не упустил благоприятной возможности. Выйдя вперед, он склонился к уху Тренкавеля.
– Мессире, ты сможешь пока обойтись без меня? Я сам займусь людьми, присмотрю, чтоб у них было все необходимое, чтобы языки не болтали и на душе было спокойно.
Тренкавель в изумлении воззрился на него:
– Именно сейчас, Бертран?
– С твоего позволения, мессире.
– Я не сомневаюсь, что о наших людях позаботятся, – возразил виконт, улыбаясь хозяину. – Ты мог бы поесть и отдохнуть.
– Смиренно извиняюсь, однако прошу меня отпустить.
Раймон Роже пристально взглянул в глаза Пеллетье, ища объяснения – и не нашел его.
– Очень хорошо, – уступил он, все еще недоумевая, – на час ты свободен.
На улицах было шумно, причем суматоха увеличивалась по мере того, как расходились слухи. На главной площади перед собором собиралась толпа.
Пеллетье, не раз бывавший с виконтом в Безьере, хорошо знал город, но сегодня ему приходилось двигаться против течения, и его бы смяли в сутолоке, если бы не его видная, крупная фигура. Крепко сжимая в кулаке письмо Арифа, он добрался до еврейского квартала и сразу принялся расспрашивать прохожих о Симеоне. Кто-то потянул его за рукав. Обернувшись, Пеллетье увидел перед собой хорошенькую темноглазую малышку.
– Я знаю, где он живет, – сказала девочка. – Идем со мной.
Они миновали торговую улицу, где вели свои дела ростовщики, и прошли сквозь многолюдные, как крольчатник, и неотличимые на его взгляд переулки, где тесно стояли жилые дома и лавки. У одной из неприметных дверей девочка остановилась. Пошарив глазами, Пеллетье нашел то, что искал: торговый знак переплетчика над инициалами имени Симеона. Тот самый дом. Поблагодарив девочку, он сунул в маленькую ручку монету и отослал ребенка. Затем поднял тяжелое бронзовое кольцо и трижды постучал в дверь.
Много лет прошло, больше пятнадцати. Осталась ли между ними та же теплая непринужденность?
Дверь приоткрылась. В щелке показалось женское лицо, подозрительно изучавшее пришельца. Черные глаза смотрели враждебно. Зеленая вуаль скрывала волосы и нижнюю часть лица, а на ногах были обычные для еврейских женщин широкие светлые шаровары, собранные у щиколоток. Длинная желтая кофта доходила ей до колен.
– Я хочу видеть Симеона, – сказал он.
Женщина покачала головой и начала закрывать дверь, но Пеллетье сунул в щель ногу.
– Передай ему, – сказал он, снимая кольцо с большого пальца и вкладывая ей в руку. – Скажи, что пришел Бертран Пеллетье.
Тихонько ахнув, женщина отступила в сторону, пропустив его в дом. Она провела его за тяжелый алый занавес, украшенный нашитыми сверху донизу золотыми монетами.
– Attendez![64] – женщина знаком попросила его подождать здесь и скрылась в переходе, позвякивая браслетами на руках и лодыжках.
Снаружи дом казался высоким и узким, но впечатление оказалось обманчивым. И направо и налево от прохода помещались комнаты. Пеллетье с удовольствием оглядывался по сторонам. На полу вместо деревянных половиц лежали белые и голубые изразцы, а стены украшали яркие ткани. Обстановка напоминала ему изящные и необычные дома Иерусалима. Прошло много лет, но цвета, запахи и ткани этой чужой страны все еще взывали к нему.
– Бертран Пеллетье, клянусь всем святым, что еще осталось в нашем старом усталом мире!
Обернувшись на голос, Пеллетье увидел невысокого человека в просторной темно-красной накидке, приветственно вскинувшего руки ему навстречу. Блестящие черные глаза с возрастом не стали тусклее. Миг спустя Пеллетье, бывший на голову выше друга, едва не задохнулся в крепких дружеских объятиях.
– Бертран, Бертран, – радостно повторял Симеон, и его низкий бас раскатывался по узкому коридору. – Где тебя носило так долго, а?
– Симеон, старый дружище, – рассмеялся тот в ответ, переводя дыхание и хлопая друга по спине. – Как же утешительно видеть тебя, и притом в столь добром здравии! Погляди на себя…
Он потянул Симеона за бороду – предмет его тайной гордости.
– Малость седины здесь и там, а в остальном так же бодр, как всегда! Жизнь, как видно, тебя баловала?
Симеон пожал плечами.
– Могло быть лучше, а могло и хуже, – отозвался он, делая шаг назад. – Ну а ты, Бертран? На лице побольше морщин, зато все тот же горящий взгляд и широкие плечи.
Маленький Симеон ладонью похлопал его по груди.
– И силен как бык!
Обняв Симеона за плечи, Пеллетье прошел с ним в комнатку, выходившую в маленький внутренний двор за домом. Здесь стояло два мягких дивана со множеством шелковых подушек – красных, голубых и бордовых. У стен на столиках черного дерева расставлены были изящные вазы и большие блюда со сладким миндальным печеньем.
– Ну-ка, снимай свои сапоги. Эсфирь принесет нам чай. Симеон чуть отстранился и с ног до головы оглядел Пеллетье.
– Бертран Пеллетье, – повторял он, покачивая головой. – Не знаю, верить ли своим старым глазам? Столько лет спустя – ты ли это, или твой дух? Или ожившие воспоминания старика?
Пеллетье улыбнулся:
– Жаль только, что мы встретились с тобой не в лучшие времена.
Симеон кивнул:
– Что верно, то верно. Проходи, Бертран, проходи. Сядь.
– Я прибыл с виконтом Тренкавелем, Симеон, чтобы предупредить Безьер о приближающемся с севера войске. Слышишь, звон колоколов зовет городских консулов на совет?
– Трудно не услышать ваших христианских колоколов, – поднял бровь Симеон, – хотя не всегда их звон нам на пользу.
– Этот касается вас, иудеев, столько же – если не более, – сколь и так называемых еретиков. И ты это знаешь.
– Так оно всегда бывает, – спокойно согласился Симеон. – Так ли велико Воинство, как о нем рассказывают?
– Двадцать тысяч, а может быть, и больше. Открытого сражения нам не выдержать, Симеон, их слишком много, Если Безьер сумеет хоть на какое-то время задержать их, мы успеем собрать подкрепление с запада и подготовить Каркассону к осаде. Там будет предоставлено убежище всем, кто пожелает.
– Я был счастлив здесь. Этот город хорошо обходился со мной – с нами.
– Безьер теперь небезопасен. Ни для тебя, ни для книги.
– Знаю. И все же… – он вздохнул, – жаль будет уезжать.
– Даст бог, это не надолго. – Пеллетье замялся.
Его сбивало с толку то, как невозмутимо принимал его друг приближающуюся опасность.
– Эта война несправедлива, Симеон, ее глашатаи коварны и лживы. Как ты можешь принимать ее с такой легкостью?
Симеон развел руками.
– Принимать? А что мне остается, Бертран? Что я, по-твоему, должен сказать? Один ваш святой – Франциск – молил Бога дать ему силы принять то, чего он не может изменить. Что будет, то будет, хотим мы этого или нет. Так что, да, я принимаю. Что не означает, будто мне это нравится и я не хотел бы другого.
Пеллетье покачал головой. Симеон продолжал:
– Гнев ни к чему не ведет. Надо верить. Верить в великую цель, непостижимую для нашего разума, нелегко. Все великие религии – Святое Писание, Коран, Тора – по-своему объясняют смысл наших маленьких жизней.
Он помолчал, и глаза его блеснули озорством.
– Bons Homes, скажем, даже не пытаются найти разумное объяснение деяниям злых людей. Их вера учит, что земля, на которой мы живем, – не творение благого Господа, а испорченное и несовершенное создание. Они и не ждут, чтобы добро и любовь здесь восторжествовали над противником, зная, что на нашем кратком веку этого не случится. – Он усмехнулся. – Так не странно ли, что ты, Бертран, удивляешься, встретившись со злом лицом к лицу?
Пеллетье вскинул голову, словно услышав разоблачение своей тайны. Неужели Симеон знает? Откуда?
Симеон перехватил его взгляд, но не стал развивать тему.
– Что до моей веры, она учит меня, что мир был создан Богом и совершенен в каждой малости. И только люди, отвращаясь от слова пророка, нарушают равновесие между собой и Господом, за что неизменно, как ночь за днем, следует воздаяние.
Пеллетье открыл рот, хотел что-то сказать, но передумал.
– Эта война нас не касается, Бертран, что бы ни велел тебе долг перед Тренкавелем. У нас с тобой более важная цель. Обет, связывающий нас, должен теперь направить наши шаги и определить выбор.
Приподнявшись, он хлопнул Пеллетье по плечу.
– Так что, друг мой, сдержи свой гнев и держи меч наготове для тех битв, в которых можешь одержать победу.
– Как ты узнал? – спросил Пеллетье. – Слышал что-нибудь?
Симеон хихикнул:
– Насчет того, что ты следуешь вашей новой вере? Нет, ничего не слышал. Об этом мы поговорим в другой раз, Бертран. Я не прочь потолковать с тобой о богословии, но сейчас нас ждут более насущные дела.
Появление служанки, которая внесла на подносе горячий мятный чай и сласти, прервало их беседу. Женщина поставила поднос на столик перед ними, а сама присела на скамеечку в углу комнаты.
– Не тревожься, – успокоил Симеон, заметив, что присутствие служанки мешает Пеллетье говорить. – Эсфирь приехала со мной из Шартра. Она говорит на иврите да по-французски знает всего несколько слов. А вашего языка вовсе не понимает.
– Вот и хорошо.
Пеллетье достал письмо от Арифа и подал его Симеону.
– Я получил такое же месяц назад, в шабат, – заговорил тот, пробежав глазами по строчкам. – Поэтому я тебя ждал, хотя, признаться, надеялся увидеть раньше.
Пеллетье сложил и убрал письмо.
– Так книги все еще у тебя, Симеон? Здесь, в доме? Надо забрать их и…
Громкие удары в дверь нарушили тишину маленькой комнаты. Эсфирь немедленно поднялась, ее удлиненные глаза тревожно вспыхнули. Симеон жестом велел ей открыть.
– Книги у тебя? – настойчиво повторил Пеллетье. Что-то в лице Симеона заставило его усомниться. – Не пропали?
– Не пропали, друг мой, – начал тот, но его прервало возвращение Эсфирь.
– Хозяин, там дама хочет войти.
Слова иврита скатывались с ее языка слишком быстро для отвыкшего слуха Пеллетье.
– Что за дама?
Эсфирь покачала головой.
– Не знаю, хозяин. Говорит, что хочет видеть твоего гостя, кастеляна Пеллетье.
Все обернулись на звук шагов из коридора.
– Ты оставила ее одну? – недовольно спросил Симеон, торопливо вставая.
Поднялся и Пеллетье и тут же заморгал, не веря собственным глазам. Даже мысли о книгах улетучились у него из головы при виде Элэйс, остановившейся в дверях. Лицо дочери пылало, а в быстрых карих глазах смешались смущение и решимость.
– Простите меня за вторжение, – заговорила она, переводя взгляд с отца на Симеона и обратно, – но я боялась, что служанка меня не впустит.
Пеллетье в два шага пересек комнату и сжал дочь в объятиях.
– Не сердись, что я тебя не послушалась, – продолжала та уже спокойнее, – но мне пришлось прийти…
– Кто эта очаровательная девица?.. – напомнил о себе Симеон.
Пеллетье взял дочь за руку и вывел на середину комнаты.
– Ну конечно… Я забылся. Симеон, позволь представить тебе мою дочь, Элэйс. Правда, каким образом и почему она оказалась в Безьере, я сказать не сумею.
Элэйс потупилась.
– А это мой самый дорогой, самый старый друг, Симеон из Шартра, а прежде – из Святого Града Иерусалима.
Лицо Симеона скрылось за морщинками улыбки.
– Дочь Бертрана, Элэйс, – повторил он и взял ее руку. – Как я рад видеть тебя!
ГЛАВА 28
– Вы не расскажете мне историю своей дружбы? – попросила Элэйс, едва усевшись рядом с отцом на диван, и обернулась к Симеону. – Я уже просила его однажды, но тогда он был не в настроении довериться мне.
Симеон оказался старше, чем ей представлялось. Плечи у него сутулились, лицо покрывала паутина морщин – карта жизни, знавшей и горе, и потери, и большое счастье. Но глаза под густыми кустистыми бровями светились ярким умом. Курчавые волосы почти поседели, зато длинная, надушенная и умащенная маслом борода чернела как вороново крыло. Теперь Элэйс понимала, почему отец мог принять найденного в реке человека за своего друга.
Она скромно опустила глаза на его руки и с удовольствием убедилась, что не ошибалась: на большом пальце левой руки Симеон носил кольцо – такое же, как у отца.
– Ну, Бертран, – говорил между тем Симеон, – она заслужила интересную историю. Ей далековато пришлось ехать, чтобы ее услышать.
Элэйс почувствовала, как замер сидевший рядом с ней отец, и оглянулась на него. Он сидел, поджав губы так, что они слились в прямую линию.
«Только теперь понял, что я наделала, и рассердился».
– Надеюсь, ты не уехала из Каркассоны без эскорта? – проговорил он. – У тебя хватило ума не ехать в одиночку? Конечно, ты не стала бы так рисковать?
– Я…
– Отвечай на вопрос!
– Мне показалось благоразумнее…
– Благоразумнее! – взорвался отец. – Из всех дурацких…
Симеон хихикнул.
– Все тот же вспыльчивый Бертран.
Элэйс скрыла улыбку и подсунула ладонь под локоть отцу.
– Paire, – терпеливо сказала она, – ты же видишь, со мной ничего не случилось.
Он кинул взгляд на ее исцарапанные руки. Элэйс поспешно спрятала их под плащ и поправилась:
– Ничего серьезного. Это пустяки. Просто царапины.
– Ты хоть оружие взяла?
Она кивнула:
– Ну конечно!
– Так где же?..
– Мне показалось неразумным расхаживать с оружием по улицам Безьера, – невинно взглянула на него Элэйс.
– Еще бы, – проворчал Пеллетье. – Так с тобой ничего не случилось? Ты не пострадала?
Остро ощущая ушибленное плечо, Элэйс взглянула ему в глаза:
– Ничуть.
Отец продолжал хмуриться, но глядел немного мягче.
– Как ты узнала, где нас искать?
– Мне подсказал Амьель де Курсан, сын сеньера, который великодушно дал мне эскорт.
Симеон закивал:
– В этих местах он заслужил общую любовь.
– Тебе посчастливилось, – бросил Пеллетье, не в силах оставить эту тему, – несмотря на большую, большую дурость. Тебя могли убить. Я до сих пор не могу поверить, что ты…
– Ты собирался рассказать ей, как мы познакомились, – непринужденно напомнил Симеон. – Колокола звонят давно! Совет, должно быть, уже начался. У нас мало времени.
Еще минуту Пеллетье сохранял суровый вид, потом плечи у него опустились, и на лице мелькнула улыбка:
– Так уж и быть. Раз вы оба просите…
Элэйс переглянулась с Симеоном.
– У него такое же кольцо, как у тебя, paire.
Пеллетье улыбнулся:
– Ариф встретился с Симеоном в Святой земле, и со мной гам же, но немного раньше, и наши пути не пересекались. Когда армии Саладина стали серьезной угрозой, Ариф отослал Симеона на родину, в Шартр. Несколько месяцев спустя уехал и я, забрав с собой три пергамента. Дорога заняла больше года, однако, когда я наконец добрался в Шартр, меня, как и обещал Ариф, ждал там Симеон. – Он усмехнулся, как видно припомнив что-то. – Как я возненавидел этот промозглый сырой город после жаркого сияния Иерусалима! Каким унылым и запустелым казался он мне! Но с Симеоном мы с самого начала поняли друг друга. Ему пришлось переплести пергаменты в три отдельных тома. Пока он трудился над книгами, я успел проникнуться восхищением его учёностью, мудростью и мягким характером.
– Право, Бертран! – скромно вставил Симеон, однако Элэйс показалось, что он с удовольствием принимает похвалы.
– Спроси у самого Симеона, – продолжал Пеллетье, – что он нашел в невежественном, неграмотном солдате. Об этом уж не мне судить.
– Ты, друг мой, хотел учиться и умел слушать, – мягко заметил Симеон, – в отличие от большинства твоих единоверцев.
– Я заранее знал, что книги следует разделить, – вернулся к рассказу Пеллетье. – Едва Симеон успел закончить работу, пришла весть от Арифа. Я должен был вернуться на родину, где меня ждало место кастеляна при молодом виконте Тренкавеле. Теперь, оглядываясь на прошедшие годы, я сам не понимаю, почему ни разу не спросил, что сталось с двумя другими книгами. Одна, как я полагал, осталась у Симеона, хотя мне никогда не приходило в голову спросить об этом у него самого. Куда делась вторая? Я не спрашивал. Я был так нелюбопытен, что теперь стыдно признаться. Как бы то ни было, я просто забрал доверенную мне книгу и уехал на юг.
– Нечего стыдиться, – мягко заметил Симеон. – Ты исполнил, что от тебя требовалось, с верой и твердостью.
– Пока не явилась ты и не выбила все мысли у меня из головы, мы как раз говорили о книгах, – обратился Пеллетье к дочери.
Симеон нерешительно кашлянул:
– Да, книги… У меня только одна.
– Как? – вскинулся Пеллетье. – Из письма Арифа я понял, что у тебя хранятся обе? Или ты, по крайней мере, знаешь, где искать вторую?
Симеон качал головой.
– Знал когда-то, но тому уже много лет. «Книга Чисел» здесь. Что до остальных, признаться, я надеялся, что ты меня просветишь.
– Если не у тебя, то у кого же? – нетерпеливо спросил Пеллетье. – Разве ты не обе увез из Шартра?
– Обе.
– Но тогда…
Элэйс тронула отца за локоть:
– Дай Симеону объяснить.
Пеллетье готов был взорваться, но быстро овладел собой.
– Ладно, – ворчливо согласился он, – рассказывай.
– Как она похожа на тебя, друг мой, – хмыкнул Симеон. – Итак, вскоре после твоего отъезда из Шартра я получил сообщение navigataire. Новый страж должен явиться за второй книгой – «Книгой Бальзамов». В письме не говорилось о том, кто будет этот человек. Я стал ждать. Проходили годы, я старел, а за книгой никто не являлся. Потом, в лето Господа вашего 1194, незадолго до ужасного пожара, уничтожившего собор и большую часть Шартра, прибыл человек: христианин, рыцарь по имени Филипп де Сен-Map. Имя оказалось мне знакомо. Он был в Святой земле в одно время со мной, хотя мы и не встречались. – Симеон сдвинул брови. – Почему он медлил так долго? Вот о чем я спрашивал себя, мой друг. Сен-Map передал мне мерель – все как должно. И носил кольцо, какое и мы с тобой, мой друг, имеем честь носить. Не было причин усомниться в нем… – Симеон пожал плечами. – И все же… мне почудилось в нем что-то фальшивое. У него был лисий взгляд. Я не доверял этому человеку, не верил, что Ариф мог избрать такого. Не было в нем чести. И тогда я, несмотря на внушающие доверия знаки, решился испытать его.
Неожиданно для нее самой у Элэйс вырвалось:
– Как же так?
– Элэйс! – одернул ее отец.
– Ничего, Бертран. Я изобразил неведение. Ломал руки, смиренно извинялся… Должно быть, меня принимают за другого? Он обнажил меч.
– Чем подтвердил твои подозрения, что он не тот, за кого себя выдает?
– Он угрожал мне смертью, но на помощь пришли мои слуги, и, оказавшись один против многих, он был вынужден удалиться. – Симеон склонился вперед, понизив голос до шепота. – Едва уверившись, что он ушел, я завязал обе книги в узел старого тряпья и отнес в христианскую семью, жившую по соседству. Я знал, что эти люди не выдадут меня и моего тайника. Но что делать дальше, я не мог решить. Я не знал, явился ли ко мне самозванец, или настоящий страж, чье сердце развращено посулами богатства и власти, стал предателем. Если первое, оставалась надежда, что за книгой явится настоящий страж – и не найдет меня. Если второе: я чувствовал, что мой долг – выяснить все. До сих пор не знаю, верен ли был мой выбор.
– Ты сделал то, что тебе казалось правильным, – промолвила Элэйс, не замечая предостерегающего взгляда отца. – Кто может сделать больше?
– Прав я был или ошибался, но я осмелился задержаться еще на два дня. За это время из реки Эр выловили изуродованный труп. У убитого был вырван язык и выколоты глаза. Разошелся слух, что это был рыцарь, служивший старшему сыну Шарля д'Эвре, земли которого лежат недалеко от Шартра.
– Филипп де Сен-Map?
Симеон кивнул.
– В убийстве обвинили евреев, и начались гонения. Я оказался удобным козлом отпущения. Меня успели предупредить: нашлись свидетели, которые видели его у моих дверей и утверждали, что мы не только ссорились, но и обменялись ударами. Теперь у меня не оставалось выбора. Был ли Сен-Мар честным человеком или предателем, но убили его – так я полагал – за то, что он узнал о книгах лабиринта. Его смерть и то, как он умер, доказывала, что в этом деле участвуют и другие. Что тайна Грааля открыта.
– Как вам удалось спастись? – спросила Элэйс.
– Слуги мои уже бежали и были, как я надеялся, в безопасности. Я прятался у друзей до следующего утра. Дождавшись открытия ворот, выскользнул из города в одежде старухи. Пришлось сбрить бороду! Со мной была Эсфирь.
– Так тебя не было, когда они выстроили новый собор с каменным лабиринтом? – усмехнулся Пеллетье. Элэйс удивленно покосилась на него, не понимая, что смешного находит отец в этих словах. – Ты, значит, не видел…
– Что такое? – не выдержала Элэйс.
Симеон хмыкнул, явно разделяя веселье друга.
– Не видел, но знаю, как он оказался полезен. Многих привлекает это кольцо мертвого камня. Смотрят, ищут и не ведают, что под ногами у них – поддельная тайна.
– Да что за лабиринт? – повторила Элэйс.
Они ее не услышали.
– Я бы дал тебе убежище в Каркассоне. Крышу над головой и защиту. Почему ты не пришел ко мне?
– Поверь, Бертран, я только об этом и мечтал. Но ты забываешь, как отличается Север от ваших прославленных веротерпимостью земель Ока. Я не мог разъезжать свободно, друг мой. В те годы евреям жилось трудно. Нас допускали далеко не всюду, а наше имущество то и дело грабили и разворовывали. – Симеон перевел дыхание. – Кроме того, я никогда не простил бы себе, если бы навел их – кто бы они ни были – на тебя. В ту ночь, когда я бежал из Шартра, я сам не знал, куда направляюсь. Казалось, безопаснее всего затаиться, пока не уляжется шум. А вскоре пожар заставил меня забыть обо всем.
– Как же ты оказался в Безьере? – решительно вмешалась в разговор Элэйс. – Тебя прислал сюда Ариф?
Симеон покачал головой.
– Случай и удача, Элэйс. Прежде всего я уехал в Шампань и там провел зиму. Весной, как только сошел снег, направился к югу. Мне посчастливилось пристать к английским евреям, которые, спасаясь от преследований на родине, ехали в Безьер. Место было не хуже других. Город славился терпимостью – евреям здесь доверяли, уважая в нас ученость и искусство. И Каркассона была недалеко – так что я оказался бы под рукой, если бы понадобился Арифу. – Он обратился к Бертрану. – Видит Бог, тяжело было знать, что ты всего в нескольких днях езды, но осторожность и благоразумие предписывали не сообщать о себе.
Он откинулся назад, сверкнув черными глазами.
– Уже тогда по дворам Европы ходили стихи и баллады. В Шампани трубадуры и менестрели пели о чудесной чаше, о дарующем жизнь эликсире, и бывало, попадали слишком близко к истине, чтобы можно было этого не замечать.
Пеллетье кивнул. Такие песни приходилось слышать и ему.
– Так что, взвесив все, я решил держаться в отдалении. Никогда не простил бы себе, если бы привел их к твоим дверям, мой друг.
Пеллетье протяжно вздохнул.
– Боюсь, Снмеон, несмотря на все наши усилия, нас предали, хотя прочных доказательств у меня нет. Но убежден: кому-то известно, что между нами есть связь. Не берусь сказать, известна ли им природа этих уз.
– Случилось что-то, что заставило тебя так думать?
– Примерно неделю назад Элэйс наткнулась на труп человека, плававшего в реке лицом вниз. Ему перерезали горло и отрубили большой палец на левой руке. Почему-то я подумал о тебе – без всяких причин. Но думается, его приняли за тебя. – Он помолчал. – Было кое-что и до того. И потому я доверил часть своих обязанностей Элэйс, на случай, если не сумею вернуться в Каркассону.
«Самое время рассказать им, почему ты здесь!»
– Отец, после того…
Пеллетье поднял руку, не дав дочери перебить себя.
– А тебя ничто не наводило на мысль, что твое убежище открыто, Симеон? Теми, кто искал тебя в Шартре, или другими?
Симеон качал головой.
– В последнее время – ничего. Я уже пятнадцать лет живу на Юге и, признаюсь, не было дня, когда бы я не ожидал, что мне вот-вот приставят нож к горлу. Но ничего определенного.
Элэйс больше не могла молчать.
– Отец, я как раз об этом и хочу сказать. Дай мне рассказать, что случилось после вашего отъезда из Каркассоны. Пожалуйста!
К концу ее рассказа Пеллетье стал багровым. Элэйс боялась, что отцовская вспыльчивость вырвется наружу. Он не позволил ни ей, ни Симеону себя успокоить.
– О книгах знают! – провозгласил он. – Сомнений больше нет.
– Успокойся, Бертран, – твердо остановил его Симеон. – Гнев затемняет ясность суждений.
Элэйс повернулась к окну, только теперь обратив внимание, что уличный шум стал отчетливей. Поднял голову и Пеллетье.
– Колокола замолчали, – сказал он. – Мне надо возвращаться в резиденцию сюзерена. Виконт Тренкавель ждет.
Он встал.
– Мне надо обдумать твой рассказ, Элэйс, и решить, что делать. Но прежде всего необходимо подумать о возвращении.
Он обернулся к Симеону.
– Ты едешь с нами.
Пока он говорил, Симеон открыл узорный деревянный ларец, стоявший у дальней стены. Элэйс придвинулась ближе нему. Крышка ларца была выложена алым бархатом, собранным в складки, как занавесь балдахина над ложем.
Симеон покачал головой.
– С вами не поеду. Останусь или уйду со своим народом. А потому, на всякий случай, возьми это.
Он запустил руку в глубь ларца. Раздался щелчок – отскочила скрытая пружина, и внизу открылся потайной ящичек. Когда Симеон выпрямился, Элэйс увидела у него в руках небольшой предмет, завернутый в овчинную накидку.
Мужчины обменялись взглядами, и Пеллетье, взяв книгу из рук Симеона, спрятал ее под плащом.
– В письме Ариф упоминает какую-то сестру из Каркассоны, – напомнил Симеон.
Пеллетье кивнул.
– Я понял его так, что эта женщина дружественна Noublesso, – сказал он. – Не могу вообразить, чтобы он имел в виду нечто большее.
– За второй книгой ко мне пришла женщина, Бертран, – ровным голосом продолжал его друг. – Признаться, тогда я, как и ты, счел, будто она послана лишь доставить книгу, однако в свете этого письма…
Пеллетье недоверчиво отмахнулся:
– Ни при каких обстоятельствах Ариф не сделал бы стражем – женщину. Он не мог так рисковать.
Элэйс было что сказать, но она прикусила язык.
Симеон пожал плечами.
– Нельзя сбрасывать со счетов и такую возможность.
– Ну и что это была за женщина? – нетерпеливо спросил Пеллетье. – Казалась она достойной такого великого доверия?
– По правде сказать, нет, – покачал головой Симеон. – Она не принадлежала ни к низшим, ни к высшим в этой жизни. Уже миновала детородный возраст, хотя с ней был ребенок. В Каркассону она направлялась через Сервиан, ее родной город.
Элэйс едва не вскочила с места.
– Скудные сведения, – проворчал Бертран. – Что же, она не назвала своего имени?
– Нет, да я и не спрашивал. При ней было письмо Арифа. Я дал ей на дорогу хлеба, сыра и плодов, и она ушла.
За разговором они дошли до входной двери.
– Я не хочу тебя здесь оставлять, – вырвалось у Элэйс.
Ей вдруг стало страшно за Симеона.
– Тот улыбнулся.
– Со мной все будет хорошо, дитя. Эсфирь соберет то немногое, что я возьму с собой в Каркассону. В толпе меня никто не узнает. Так будет безопаснее для всех нас.
Пеллетье кивнул.
– Еврейские кварталы расположены на берегу к востоку от Каркассоны, неподалеку от пригорода Сен-Венсен. Пришли мне весточку, когда доберешься.
– Обязательно.
Мужчины обнялись, и Пеллетье шагнул на людную улицу. Элэйс двинулась за ним следом, но Симеон задержал ее.
– Тебе не занимать отваги, Элэйс. Ты твердо и верно выполнила свой долг перед отцом. И перед Noublesso тоже. Но присмотри за ним. Он слишком горяч и может сбиться с пути, а впереди нас ждут трудные времена и трудный выбор.
Элэйс оглянулась через плечо и понизила голос, чтобы не услышал отец.
– Что это была за книга? Та, что вы отдали женщине в Каркассоне? Та, которой пока не хватает?
– «Книга Бальзамов», – ответил он. – Список лекарственных растений и трав. Твоему отцу была доверена «Книга Слов», а мне – «Книга Чисел».
«Каждому свое…»
– Ты получила ответ на свой вопрос? – Симеон проницательно взглянул на нее из-под кустистых бровей. – Утвердилась в своих предположениях?
Элэйс улыбнулась ему:
– Benlèu. Может быть.
Она поцеловала его и бросилась догонять отца.
«Дал еды на дорогу… И дощечку, наверно».
Элэйс решила держать свои мысли при себе, пока не проверит их, хотя в душе не сомневалась, что уже знает, где искать книгу. Мириады связей, паутиной протянувшихся через их жизни, вдруг стали ей ясны. Все намеки и ключи, упущенные только оттого, что их не искали.
ГЛАВА 29
Поспешно возвращаясь назад, они видели, что исход начался.
К главным воротам двигались евреи и сарацины: кто пеший, кто с тележкой, нагруженной скарбом – книгами, картами, мебелью… Торговцы нагрузили лошадей корзинами, сундуками, весами, свитками пергаментов. Заметила Элэйс в толпе беженцев и несколько христианских семейств.
Двор резиденции сюзерена казался белым под лучами утреннего солнца. Когда они проходили через ворота, Элэйс приметила, как отец с облегчением вздохнул: совет еще не завершился.
– Кто-нибудь знает, что ты здесь?
Элэйс остановилась как вкопанная, сообразив, что даже не вспомнила о Гильоме.
– Нет. Я сразу пошла искать тебя.
Пеллетье кивнул:
– Подожди здесь. Я сообщу виконту и попрошу дозволения для тебя ехать с нами. И твоему супругу следовало бы сказать.
Элэйс смотрела ему вслед, пока он не скрылся в тени дома. Оставшись одна, она стала осматриваться. В прохладных уголках у стен прятались от жары животные. Они растянулись на прохладных камнях, и им не было никакого дела до людских забот. Несмотря на все, что пришлось пережить ей самой и что рассказывал Амьель де Курсан, ей плохо верилось в близкую опасность.
За спиной у нее распахнулась дверь, и поток людей хлынул во двор. Элэйс прижалась к стене, чтобы толпа не унесла ее за собой.
Двор наполнился криками: отдавались и исполнялись приказания, конюшие торопились подвести лошадей своим хозяевам. В единый миг двор преобразился из резиденции правителя в шумный военный лагерь.
Сквозь гомон Элэйс послышалось, что кто-то окликает ее по имени. Гильом! Сердце чуть не выскочило из груди. Она обернулась, поискала глазами, откуда доносится голос.
– Элэйс? – недоверчиво глядя на нее, выкрикнул муж. – Откуда? Что ты здесь делаешь?
Она уже увидела его: он широко шагал, расталкивая толпу, пробился к ней и подхватил на руки, стиснув так, что она задохнулась. На миг лицо мужа, его запах заставили ее забыть обо всем, все простить. Элэйс даже застеснялась его откровенной радости. Она зажмурилась и прижалась к его груди, вообразив, что они снова вдвоем в Шато Комталь, а все волнения и беды последних дней стали всего лишь вчерашним кошмаром.
– Как я по тебе скучал! – говорил Гильом, целуя ее лицо, шею, руки.
Элэйс поморщилась.
– Что такое?
– Ничего, – поспешно отозвалась она.
Гильом сдвинул плащ, открыв свежий багровый синяк у нее на плече.
– Святая вера! Ничего! Как, во имя…
– Упала, – объяснила Элэйс. – Плечу досталось хуже всего. Это только на вид страшно. Пожалуйста, не обращай внимания.
Гильом с сомнением взглянул на нее.
– Так вот как ты проводишь время без меня, – сказал он. Подозрения сгущались в его глазах.
– Почему ты здесь?
Она запнулась:
– Доставила сообщение отцу.
Элэйс пожалела о своих словах, едва они сорвались с языка. Радость совсем исчезла с его лица, лоб нахмурился.
– Какое сообщение?
Она ничего не могла придумать. Что сказал бы отец? Чем ей оправдаться?
– Элэйс, какое сообщение?
Элэйс задыхалась. Больше чем когда-либо, ей хотелось поговорить с ним открыто, но она обещала отцу.
– Прости, мессире, но я не могу сказать. Только для его ушей.
– Не можешь или не хочешь?
– Не могу, Гильом, – с сожалением сказала она. – И мне очень жаль.
– Это он послал за тобой? – В голосе мужа звучала ярость. – Он послал за тобой, не спросив моего позволения?
– Нет, никто за мной не посылал, – возразила Элэйс. – Я сама решила приехать.
– И не желаешь сказать мне зачем?
– Умоляю, Гильом, не требуй, чтобы я нарушила слово, данное отцу. Пожалуйста, постарайся понять.
Он ухватил ее за плечи и встряхнул.
– Ты мне не скажешь? Не скажешь? – Он отрывисто, горько рассмеялся. – И подумать только, я вообразил, будто первый в твоем сердце. Каков глупец!
Элэйс хотела удержать мужа, но он вырвался и зашагал прочь сквозь толпу.
– Гильом, подожди!
– В чем дело?
Она развернулась и увидела перед собой отца.
– Мой муж обижен, что я отказалась ему довериться.
– Ты сказала, что это я запретил тебе говорить?
Хотела сказать, но он не в настроении слушать, Пеллетье ощерился:
– Он не вправе требовать, чтобы ты нарушила слово.
Элэйс твердо взглянула в лицо отцу. В ней нарастал гнев.
– Со всем почтением, paire, но он в полном праве требовать от меня и повиновения, и верности.
– Ты не нарушила верности, – нетерпеливо возразил Пеллетье. – Он остынет. Теперь не время и не место…
– Он такой вспыльчивый. Оскорбления глубоко ранят его.
– Как всех нас, – огрызнулся отец. – Все мы вспыльчивы. Однако не все позволяют чувствам возобладать над здравым смыслом. Хватит, Элэйс, забудь. Гильом здесь, чтобы служить своему сеньеру, а не для того, чтобы ссориться с женой. Ручаюсь, вернувшись в Каркассону, вы с ним быстро все уладите. – Отец поцеловал ее в макушку. – Дай ему остыть. А теперь приведи Тату. Приготовься к отъезду.
Она медленно побрела вслед за отцом к конюшням.
– Тебе бы поговорить обо всем с Орианой. По-моему, она должна кое-что знать о том, что со мной случилось.
Пеллетье махнул рукой.
– Ты несправедлива к сестре. Слишком долго я не замечал разлада между вами, в надежде, что все уладится само собой.
– Прости, paire, мне кажется, ты плохо ее знаешь.
Пеллетье пропустил слова дочери мимо ушей.
– Ты склонна слишком строго судить Ориану, Элэйс. Уверяю тебя, она взялась о тебе заботиться из лучших побуждений. Ты хотя бы спросила ее?
Элэйс покраснела.
– Вот именно. По лицу видно, что даже не подумала.
Отец помолчал.
– Вы же сестры, Элэйс. Ты должна лучше думать о ней.
Несправедливость упрека заставила ее возмущенно вспыхнуть:
– Ты думаешь, я?..
– Если у меня выдастся время, я поговорю с Орианой, – твердо заключил отец, давая понять, что разговор окончен.
Элэйс сдержалась. Она с детства была любимицей отца и понимала, что именно вина за отсутствие родительской любви заставляла его закрывать глаза на недостатки старшей дочери. От младшей он требовал куда большего.
Она пристроилась рядом с отцом и постаралась идти в ногу.
– Ты постараешься выяснить, кто забрал мерель? Разве не…
– Довольно, Элэйс. Ничего больше нельзя сделать, пока мы не вернемся в Каркассону. Пошли нам Господь быстрой и безопасной дороги домой! – Пеллетье остановился и обвел глазами двор. – А Безьеру да пошлет Он силы задержать их здесь.