Часть III ВОЗВРАЩЕНИЕ В ГОРЫ
ГЛАВА 63 ГОРЫ САБАРТЕ, пятница, 8 июля 2005
Одрик Бальярд сидел за столом из темного полированного дерева. Дом его стоял в тени горы. Потолок низко нависал над головой, а пол был выложен большими квадратными плитками цвета здешних гор. Одрик не любил перемен. Здесь, вдали от цивилизации, не было ни электричества, ни водопровода, ни машин и телефонов. Только тиканье больших стенных часов отмечало время.
На столе стояла керосиновая лампа – сейчас погашенная. Стеклянный графин, почти до краев полный гиньолета, наполнял комнату тонким ароматом вишневой настойки. На Дальней стороне стола стояли на подносе два стакана, неоткупоренная бутылка красного вина и коробочка сдобного печенья, прикрытая белой льняной салфеткой.
Бальярд распахнул ставни, чтобы увидеть рассвет. Весной деревья на околице деревушки покрывались белыми и серебристыми бутонами, с изгородей и откосов робко выглядывали желтые и розовые цветы. Но в середине лета краски выгорали, и оставалась только тусклая зелень горных пастбищ – неизменных свидетелей его долгой жизни.
Занавеска отделяла спальню от большой комнаты. Вся задняя стенка была занята узкими полочками – теперь почти пустыми. Старинная ступка и пестик, пара мисок и ковш, несколько кувшинов… И книги: написанные им самим и великие голоса катарской истории – Дельтей, Дювернуа, Нелли, Марти, Бренон, Рокетт. Труды по арабской философии соседствовали с переводами древнеиудейских текстов и монографиями древних и современных авторов. Ряд книжечек в бумажных обложках, неуместных в этом окружении, заполнил место, прежде отведенное для сборников травных настоев и бальзамов.
Он приготовился к ожиданию.
Бальярд поднес к губам стакан и сделал большой глоток.
Что, если она не придет? Если он так и не узнает правду о тех последних часах?
Он вздохнул. Если она не придет, он должен будет пройти последние шаги своего долгого пути в одиночестве. Этого он боялся всю жизнь.
ГЛАВА 64
К рассвету Элис была в нескольких километрах к северу от Тулузы. Завернула на станцию обслуживания и выпила две чашки горячего сладкого кофе, чтобы успокоить нервы.
Она еще раз перечитала письмо. Отправлено из Фуа в среду утром. В письме Одрик Бальярд объяснял, как добраться до его дома. Элис не сомневалась, что письмо подлинное – узнала тонкий почерк и черные чернила.
Других возможностей она не видела. Надо было ехать.
Элис расправила на стойке карту, попробовала найти нужную точку. Деревушка, в которой жил Бальярд, не попала на карту, но он обозначил достаточно примет и ориентиров, чтобы наметить дорогу среди близлежащих городков и поселков.
Он уверен, писал Бальярд, что Элис узнает место, как только увидит его.
Из осторожности – Элис уже понимала, что следовало подумать о ней давным-давно, – она взяла в аэропорту машину в наем. Решив, что преследователи будут высматривать ее в машине другого цвета и марки, она продолжала путь на юг.
Проехала мимо Фуа в сторону Андорры, и дальше через Тараскон, следуя наставлениям Бальярда. Свернула с главного шоссе в Лузенаке и проехала через Лордат и Бестиак. Ландшафт менялся на глазах. Местность напоминала Элис альпийские предгорья. Мелкие горные цветы, высокая трава и дома, похожие на швейцарские шале.
Она проехала овраг, большим белым шрамом прорезавший горный склон.
В голубом летнем небе чернели опоры линии электропередач, тянувшей провода к зимнему горнолыжному курорту.
Элис переехала реку Лаузэ. Пришлось переключиться на вторую передачу, потому что дорога пошла круто вверх, складываясь резким зигзагом. Ее уже затошнило от бесконечных поворотов, когда за очередным вдруг открылась маленькая деревушка.
Здесь имелись две лавочки и кафе, выставившее пару столиков на мостовую перед зданием. Элис, решив, что неплохо бы уточнить дорогу, прошла внутрь. Здесь висел густой дым и толпились сутулые усталые мужчины с обветренными лицами. Стойки бара не было видно из-за синих комбинезонов.
Элис заказала кофе и неловко развернула на стойке дорожную карту. Никто долго не хотел с ней разговаривать – сказывалась неприязнь к чужакам, особенно к женщинам, однако в конце концов Элис удалось завязать беседу. Названия «Лос Серес» здесь никто не слыхал, однако местность знали хорошо и подробно описали ей дорогу.
Элис продолжила путь, постепенно привыкая к горному серпантину. Впрочем, дорога вскоре превратилась в колею, а потом в пешеходную тропу. Элис остановила машину и вышла. Только теперь, узнав привычный вид и втянув носом запах гор, она сообразила, что описала петлю и оказалась на дальней стороне пика де Соларак.
Элис выбралась на вершину и ладонью прикрыла глаза от солнца. Она узнала причудливого вида озеро Де Торт, на которое посоветовали ориентироваться люди в баре. Неподалеку виднелся другой водоем, известный в этих местах под названием озеро Дьявола.
Последним она опознала пик Сент-Бартелеме, отделявший пик де Соларак от Монсегюра.
Прямо перед ней через зеленые кустарники, бурые проплешины земли и желтый бурьян вилась узкая тропинка. Резко пахли острые темные листья самшита. Элис коснулась ветки и растерла пальца ми капельку росы.
Она поднималась десять минут. Потом тропа вышла на прогалину – и Элис увидела.
Небольшой приземистый дом одиноко возвышался в окружении развалин. Серый камень стен сливался с горным склоном. А в дверях стоял мужчина, очень старый и очень худой, с шапкой белых волос, в светлом летнем костюме, который она помнила по фотографии.
Ноги сами понесли ее вперед. На последних шагах земля выровнялась. Бальярд молча и неподвижно смотрел на нее. Он не улыбнулся, не поднял руки, даже когда она подошла совсем близко. Он не сводил глаз с ее лица. Очень необычные были у него глаза.
«Цвета янтаря, смешанного с осенней листвой».
Элис остановилась перед ним. Он наконец улыбнулся. Как будто солнце выглянуло из-за тучи, преобразив его морщинистое лицо.
– Madomaisèla Таннер, – заговорил он. Голос был густой, старый, как ветер пустыни. – Я знал, что вы придете.
Он шагнул в сторону, открывая ей проход.
– Прошу вас.
Элис, ставшая вдруг неуклюжей от смущения, нырнула под низкую притолоку и шагнула в дом, чувствуя на себе его неотступный взгляд. Он словно хотел запечатлеть в памяти каждую ее черту.
– Месье Бальярд, – начала она и осеклась.
Она не находила слов. Его радостное изумление, что она пришла, смешанное с верой в то, что должна была прийти, делало невозможной обычную беседу.
– Вы на нее похожи, – медленно заговорил он. – В вашем лице многое – от нее.
– Я видела только фотографии, но мне тоже так показалось.
Он улыбнулся:
– Я говорил не о Грейс, – и поспешно отвернулся, словно испугавшись, что сказал лишнее. – Садитесь, пожалуйста.
– Месье Бальярд, – заново начала Элис. – Я рада с вами познакомиться. Я только не поняла… откуда вы знали, где меня искать?
Он вновь улыбнулся:
– Это важно?
Элис подумала и решила, что не важно.
– Я знаю, что произошло на пике де Соларак, madomaisèla Таннер. Прежде чем мы пойдем дальше, я должен задать вам один вопрос: вы нашли книгу?
Больше всего на свете Элис хотелось бы ответить: да.
– Извините, – сказала она, покачав головой. – Он тоже меня об этом расспрашивал, но я не видела там книги.
– Он?
Элис нахмурилась:
– Человек по имени Поль Оти.
Бальярд отрывисто кивнул.
– Ах да, – произнес он так, что Элис поняла: больше ничего не нужно объяснять.
– Зато вы, надо думать, нашли это?
Он поднял и положил на стол левую ладонь, как делают девушки, хвастаясь обручальным колечком, и Элис с изумлением увидела у него на пальце каменное кольцо. Она улыбнулась ему, как старому знакомцу, хотя видела его всего несколько секунд.
– Можно? – робко попросила она.
Бальярд снял кольцо с большого пальца. Элис взяла вещицу в руки, повертела между пальцами и снова поежилась под его пристальным взглядом.
– Это ваше? – услышала она собственный голос и испугалась: если он ответит «да», то что же это значит?
Он ответил не сразу.
– Нет, – сказал он наконец, – хотя когда-то и у меня было такое.
– Чье же тогда?
– А вы не знаете?
На долю секунды Элис почудилось, что знает, но искорка понимания тут же погасла, и память снова затянуло туманом.
– Не знаю. – Она покачала головой. – Но, по-моему, ему недостает вот этого. – Она достала из кармана диск с лабиринтом. – Я нашла в доме тети, вместе с фамильным древом. Это вы ей прислали? – Она протянула ему диск.
Бальярд не ответил.
– Грейс была очаровательная женщина: умная, образованная. При первой с ней встрече мы обнаружили много общих интересов и кое-какие общие воспоминания.
– Зачем этот диск? – Элис не давала себя отвлечь.
– Он называется «мерель». Когда-то их было много. Теперь остался только этот.
Элис с изумлением наблюдала, как Бальярд вставляет каменный кружок в паз кольца.
– Aqui. Вот, – улыбнулся он, вернув кольцо на палец.
– Это только для красоты или есть другое назначение?
Бальярд взглянул на нее одобрительно, как на сдавшую экзамен ученицу.
– Это необходимый ключ, – тихо сказал он.
– Для чего необходимый?
И снова он заговорил не о том.
– Элэйс приходит к вам во сне, правда?
Она не ожидала такого вопроса и не знала, что отвечать.
– Мы носим свое прошлое в себе, в костях и крови, – сказал он. – Элэйс всегда была с вами, заботилась о вас. У вас с ней много общего. Отвага, спокойная решимость. И еще Элэйс была верна друзьям и слову – как и вы, мне кажется. – Он помолчал, улыбаясь ей. – И она тоже видела сны. О старых днях, о начале. Те сны открывали ей ее судьбу, хотя она и не желала ее видеть. А теперь они освещают ваш путь.
Его слова долетали к Элис словно издалека, словно бы звучали отдельно от нее, от Бальярда, от всех людей, словно они вечно существовали во времени и пространстве.
– Она мне всегда снилась, – заговорила Элис, не зная еще, куда заведет ее это признание. – И еще огонь, горы и книга. Эти горы?
Он кивнул.
– Мне казалось, она пытается мне что-то сказать. В последние несколько дней я отчетливей увидела ее лицо, но голоса так и не услышала. – Она помолчала. – Я не понимаю, что ей нужно от меня?
– А может быть, вам от нее? – небрежно заметил Бальярд, наливая вина и протягивая Элис стакан.
Час был ранний, однако Элис отпила несколько глотков и почувствовала, как согревает ее пролившаяся в горло струйка жидкости.
– Месье Бальярд, я должна узнать, что сталось с Элэйс? Пока не узнаю, мне ничего не понять. Вы ведь знаете, да?
Бескрайняя печаль затуманила его лицо.
– Она осталась жива? – медленно заговорила Элис, боясь услышать ответ. – После Каркассоны… они не… схватили ее?
Он положил ладони на стол. Худые пальцы, усеянные старческими пигментными пятнами, напомнили Элис птичьи лапы.
– Элэйс не погибла до времени, – осторожно произнес он.
– Это не ответ, – начала она.
Бальярд остановил ее, вскинув ладонь.
– На пике Соларак пришли в движение события, которые дадут вам, то есть нам, ответ. Только поняв настоящее, можно постичь прошлое. Вы ищете подругу, ос?
И снова Элис поразилась, как он изменил тему.
– Откуда вы знаете про Шелаг? – удивилась она.
– Я следил за раскопками и знаю, что там произошло. Сейчас ваша подруга пропала, и вы хотите ее найти.
Элис решила оставить попытки выяснять, что и откуда ему известно, и ответила:
– Она ушла из общежития дня два назад. С тех пор ее никто не видел. Я уверена, что ее исчезновение связано с открытием лабиринта… – Она замялась. – На самом деле, я, кажется, знаю, кто за этим стоит. Сперва я подумала, что Шелаг могла украсть кольцо.
Бальярд покачал головой:
– Кольцо взял Ив Бо и послал своей бабушке, Жанне Жиро.
У Элис округлились глаза: еще один кусочек головоломки встал на место.
– Ив, как и ваша подруга, работал на одну женщину, мадам Л'Орадор.
Вздохнув, Бальярд продолжил:
– К счастью, Ив одумался. Может быть, и ваша подруга тоже.
Элис кивнула:
– Бо передал мне номер телефона. Потом я узнала, что Шелаг звонили по тому же номеру. Узнала адрес, а телефон не отвечал, и тогда я решила сама сходить туда и посмотреть, не там ли Шелаг. Оказалось, это дом мадам Л'Орадор в Шартре.
– Вы ездили в Шартр? – повторил Бальярд, и глаза у него загорелись. – Рассказывайте, рассказывайте! Что вы там видели?
Он молча выслушал рассказ Элис обо всем, что ей удалось увидеть и подслушать.
– Однако этот молодой человек, Уилл, так и не показал вам тайную комнату?
Элис покачала головой.
– Я даже подумала в конце концов, что, может, ее и вовсе не существует.
– Существует, – сказал он.
– Я оставила там свой рюкзак. И в нем все заметки о лабиринте и фотографию, на которой вы с тетей. Он сразу наведет их на меня. – Элис помолчала. – Вот Уилл и пошел его забрать.
– И теперь вы боитесь, что с ним тоже случилась беда?
– По правде сказать, я не знаю. Я то боюсь за него, а то мне кажется, он с ними связан.
– А почему вы с самого начала решили, что ему можно довериться?
Элис подняла голову, удивленная резкой переменой тона. Куда девалась мягкая снисходительность?
– Вам казалось, что вы перед ним в долгу?
– В долгу? – Еще больше, чем тон, Элис поразили его слова. – Да нет же, я его почти не знаю. Ну, должно быть, он мне понравился. С ним было спокойно. Я чувствовала…
– Que? Что?
– Скорее уж наоборот. Не знаю почему, но как будто он был чем-то обязан мне. Как будто хотел загладить какую-то вину.
Неожиданно Бальярд оттолкнул стул и шагнул к окну. Вся его фигура выражала смятение.
Элис ждала, не понимая, что происходит. Наконец он снова повернулся к ней.
– Я расскажу вам историю Элэйс, – сказал он. – Зная ее, вы, возможно, смелее будете смотреть в будущее, которое нас ожидает. Но знайте, madomaisèla Таннер, услышав мой рассказ, вы уже должны будете идти по этой дороге до конца.
Элис насупилась.
– Звучит угрожающе.
– Нет, – торопливо возразил он. – Ничего подобного. Но нам нельзя забывать о ваших друзьях. Судя по подслушанному вами разговору, по крайней мере до сегодняшнего вечера им ничто не грозит.
– Но я так и не узнала, где назначена встреча, – усомнилась Элис. – Франсуа-Батист назвал только время: завтра в девять тридцать вечера.
– Место легко угадать, – спокойно возразил Бальярд. – К сумеркам мы будем там и подождем их.
Он взглянул в открытое окно на поднимающееся солнце.
– У нас будет время наговориться.
– А если вы ошибаетесь?
Старик пожал плечами.
– Будем надеяться, что нет.
Минуту Элис молчала.
– Я просто хочу узнать правду.
Она поразилась, как ровно прозвучал ее голос. Одрик улыбнулся.
– Ieu tanben, – сказал он. – Я тоже.
ГЛАВА 65
Уилл смутно сознавал, что его тащат по узкой лестнице вниз, в подвал, потом через бетонный проход, сквозь две двери. Голова у него свешивалась вперед. Благовониями пахло уже не так сильно, но запах еще держался, как воспоминание, в глухой подземной темноте.
Сперва Уилл решил, что его несут вниз, чтобы убить. В памяти встала каменная плита у подножия надгробия, пятнышко крови на полу. Однако носильщики, не задерживаясь в церемониальном зале, перевалили его через порог. В лицо повеяло свежестью раннего утра, и он понял, что оказался в переулке позади улицы Шеваль Бланк. Пахло жареным кофе и помойкой, неподалеку прогрохотал мусоровоз.
«Вот так, – прикинул Уилл, – и оказалось в реке тело Тарнье».
Движимый страхом, он дернулся и попытался высвободиться, но сразу понял, что руки и ноги крепко связаны. Хлопнул открывающийся багажник. Его волоком затащили и втиснули в темноту. Багажник оказался необычным – что-то вроде большого ящика, пахнувшего пластмассой.
Он неловко перекатился на бок и задел головой угол контейнера. Рана сразу открылась, и по виску потекла струйка крови. Уилл разозлился – даже руки не поднять, чтобы ее стереть.
Он уже вспомнил, как стоял у двери кабинета. Потом ослепляющая вспышка боли – Франсуа-Батист опустил ему на голову рукоять пистолета. Колени подогнулись, но он еще услышал раздраженный голос Мари-Сесиль, спрашивающей, что происходит.
Потная рука ухватила его за предплечье. Уилл почувствовал, как ему задирают рукав. Потом в кожу воткнулось острие иглы. Опять. Потом щелкнула крышка, и над его тюрьмой задернулся брезентовый полог.
Лекарство расходилось по венам приятным холодком, уносило боль. Уилл то приходил в себя, то уплывал в забытье. Он чувствовал, как машина набирает скорость. Голова, перекатывавшаяся на поворотах из стороны в сторону, закружилась. Уилл думал об Элис. Больше всего на свете ему хотелось увидеть ее, сказать, что он старался как мог. Что он не предал ее.
Начались галлюцинации. Ему виделась мутно-зеленая вода реки Эр, подступающая к горлу, вливающаяся в рот, в нос, в легкие. Уилл пытался представить в памяти лицо Элис, ее серьезные карие глаза, улыбку. Если только удержать эту картину перед глазами, все еще, может быть, обойдется.
Но страх утонуть, умереть в этой чужой, ненужной ему стране был сильнее. Уилла унесло в темноту.
Поль Оти стоял на балконе дома в Каркасоне, глядя вниз, на реку Од. В руке у него была чашка черного кофе. Он сделал из О'Доннел наживку для Франсуа-Батиста де Л'Орадор, но мысль подсунуть тому фальшивку вместо книги инстинктивно отвергал. Парень сумеет распознать обман. Кроме того, плохо, если он увидит, в каком она состоянии, и сообразит, что попался в ловушку.
Поставив чашку на стол, Оти поддернул белый накрахмаленный манжет рубахи.
Единственный вариант – побеседовать с Франсуа-Батистом самому, один на один, и обещать ему, что и О'Доннел, и книга будут доставлены на пик де Соларак ко времени церемонии.
Жаль, что не удалось вернуть кольцо, но Оти не сомневался, что Жиро передала его Одрику Бальярду, а тот наверняка по собственной воле явится на пик де Соларак. Он и сейчас наверняка следит за Оти, не упускает его из виду.
С Элис Таннер дело было не так просто. Когда О'Доннел упомянула о диске, ему пришлось серьезно задуматься. Хуже всего, что он понятия не имел о его назначении. А Таннер удивительно ловко ускользала из его рук. Сначала ушла от Доминго и Бриссара на кладбище. Потом вчера они на несколько часов потеряли ее машину, а когда обнаружили этим утром, то оказалось, девица оставила ее на стоянке в Тулузском аэропорту.
Оти сжал в кулаке крест. К полуночи все это кончится. Еретические тексты, а с ними и сами еретики будут уничтожены.
Вдали зазвонили колокола собора, созывая верующих к обедне. Пятница. Оти взглянул на часы. Надо пойти к исповеди. Очистившись от грехов, в состоянии благодати, он преклонит колени перед алтарем и примет Святое причастие. Тогда душой и телом он будет готов исполнить Божью волю.
Уилл почувствовал, как машина замедлила ход и свернула на неровный проселок.
Водитель осторожно объезжал ухабы, но все же у Уилла стучали зубы: машина дергалась и раскачивалась на крутом подъеме.
Потом она встала, качнулась, когда двое мужчин вылезли наружу. Выстрелами прогремели захлопнувшиеся двери.
Руки у него были связаны не спереди, а за спиной, но Уилл извивался что было сил, пытаясь хотя бы ослабить веревку. Отчасти ему это удалось. К пальцам понемногу возвращалась чувствительность. Плечи, занемевшие от неудобного положения, опоясывала боль.
Крышку пластмассового ящика откинули неожиданно. Уилл замер, сдерживая колотившееся сердце. Его подхватили: один под мышки, другой под колени, вытащили из багажника и сбросили на землю.
Даже в наркотическом дурмане Уилл сразу понял, что оказался далеко от цивилизованных мест. В лицо било яростное солнце, воздух был так резок и свеж, как бывает только на высоте, далеко от человеческого жилья. Уилл моргнул, пытаясь сосредоточить взгляд, но солнце слишком ярко прожигало прозрачный воздух, и перед глазами кружились белые пятна.
Игла шприца снова воткнулась в руку, и по венам тепло разлился наркотик. Его грубо подняли на ноги и поволокли вверх по склону. Подъем был крутой, и Уилл слышал их тяжелое дыхание, чувствовал запах их пота, выступившего от тяжелой работы на жаре. Под ногами захрустел гравий, потом его волочащиеся ноги проехались по деревянным ступеням, по мягкой траве…
Уходя в забытье, он подумал, что свистящий звук у него в ушах – призрачные вздохи ветра.
ГЛАВА 66
Комиссар уголовной полиции Верхних Пиренеев ворвался в кабинет инспектора Нубеля и захлопнул за собой дверь.
– Ну, если вы выдернули меня зря, Нубель…
– Спасибо, что пришли. Я не стал бы отрывать вас от обеда, если бы не считал, что дело не терпит отлагательства.
Комиссар недовольно хмыкнул.
– Опознали убийц Бо?
– Сирил Бриссар и Хавьер Доминго, – подтвердил Нубель, взмахнув листком только что полученного факса. – Оба опознаны без колебаний. Один незадолго до происшествия в ночь на понедельник, другой вскоре после. Машину нашли вчера брошенной на испано-андоррской границе. – Нубель прервал доклад, чтобы стереть пот со лба и с носа. – Они работают на Поля Оти, комиссар.
Тот тяжело оперся о край стола. Стол скрипнул.
– Слушаю вас.
– Вам известны сведения об Оти? Что он – член Noublesso Veritable?
Комиссар кивнул. Нубель продолжил:
– Я сегодня связался с Шартром по делу Шелаг О'Доннел, и они подтвердили, что занимаются этим обществом в связи с убийствами недельной давности.
– При чем тут Оти?
– Тело было обнаружено так быстро благодаря анонимной наводке.
– Есть доказательство, что это был Оти?
– Нет, – признал Нубель, – зато есть свидетельства, что он встречался с погибшим журналистом. Полиция Шартра считает, что тут есть связь.
Увидев на лице начальника весьма скептическое выражение, Нубель заторопился:
– Раскопки на пике де Соларак субсидировала мадам Л'Орадор. Имя спонсора скрывали, но это ее деньги. Брайлинг, начальник раскопок, проталкивал идею, что О'Доннел скрылась, похитив одну из находок. Но ее подруга думает иначе. – Он помолчал. – Я уверен, что ее захватил Оти: либо по приказу мадам Л'Орадор, либо из собственных соображений.
Вентилятор в кабинете не работал, и Нубель обильно потел. Он чувствовал, как под мышками расплываются круги пота.
– Сплошные догадки, Нубель.
– Мадам де Л'Орадор со вторника по четверг находилась в Каркасоне, комиссар. Дважды встречалась с Оти. Я полагаю, что она вместе с ним ездила на пик де Соларак.
– Это не преступление, Нубель.
– Сегодня утром я нашел оставленное для меня сообщение, комиссар, – продолжал полицейский, – и решил, что у нас уже достаточно оснований просить о встрече.
Он нажал кнопку повтора автоответчика, и комнату наполнил голос Жанны Жиро. Лицо комиссара мрачнело с каждой секундой.
– Кто она? – спросил он, когда Нубель прокрутил сообщение второй раз.
– Бабушка Ива Бо.
– А этот Одрик Бальярд?
– Писатель. Друг. Он был с ней в больнице в Фуа.
Комиссар подбоченился, склонил голову. Ясно было, что в уме он подсчитывает, во что обойдется выступление против Оти, если оно окажется неудачным.
– Вы на сто процентов уверены, что можете связать Бриссара и Доминго и с Бо, и с Оти?
– Они подходят под описание.
– Под описание подходит половина Арьежа, – проворчал комиссар.
– О'Доннел отсутствует уже три дня.
Комиссар тяжело вздохнул и уселся на стол.
– И мне понадобится ордер на обыск нескольких принадлежащих Оти объектов, в том числе на заброшенную ферму в горах, оформленную на имя бывшей супруги. Если О'Доннел не увезли далеко, она, скорее всего, там, – сказал Нубель.
Комиссар качал головой.
– Возможно, если вы лично свяжетесь с префектом…
Нубель выжидательно молчал.
– Ладно-ладно. – Пожелтевший от никотина палец нацелился на него. – Но даю вам слово, Клод, если провалитесь, я не стану вас вытаскивать. Что касается мадам де Л'Орадор… – Комиссар уронил руку. – Если не будет неопровержимых доказательств, они вас на куски порвут, и я ничем не смогу вам помочь.
Он развернулся и пошел к двери, но у самых дверей остановился:
– Напомните-ка, кто этот Бальярд? Я его знаю? Имя знакомое…
– Пишет о катарах. И по Древнему Египту специалист.
– Это не?..
Нубель ждал.
– Нет, забыл, – тряхнул головой комиссар. – Однако эта мадам Жиро могла сделать из мухи слона.
– Могла, конечно, но, должен сказать, разыскать Бальярда мне не удалось. После ночи в среду, когда он вместе с мадам Жиро покинул больницу, его никто не видел.
Комиссар кивнул.
– Я вам позвоню, когда бумаги будут готовы. Будете здесь?
– Вообще говоря, – осторожно отозвался Нубель, – я хотел еще поискать молодую англичанку. Они с О'Доннел – подруги. Она может что-то знать.
– Ладно, я вас найду.
Проводив комиссара, Нубель первым делом сделал несколько звонков, после чего подхватил пиджак и направился к машине. По его расчетам, он вполне успевал прокатиться до Каркасона и вернуться обратно прежде, чем на ордере просохнет подпись префекта.
К половине пятого Нубель беседовал со своим каркасонским коллегой. Арно Моро был его старым другом, и инспектор мог говорить с ним без обиняков.
– Доктор Таннер сказала, что остановится в гостинице «Монморанси».
Всего несколько минут ушло на то, чтобы удостовериться: она там зарегистрировалась.
– Уютный отель у самого Старого города. Пять минут неспешного хода от рю де Гаффе. Подвезти?
Девушка-дежурная занервничала при виде сразу двух офицеров полиции. Она оказалась никудышной свидетельницей, и притом явно готова была расплакаться. Терпение Нубеля почти истощилось, когда в допрос вмешался Моро. Он держался отечески-снисходительно и сумел добиться лучших результатов.
– Ну-ну, Сильви, – мягко заговорил он. – Стало быть, доктор Таннер ушла вчера рано утром, так? – Девушка кивнула. – Она сказала, что вернется сегодня? Я просто хочу уточнить.
– Да.
– И не предупредила, что задерживается? Не позвонила, не передавала?
Девушка покачала головой.
– Хорошо. Ну, не расскажете ли нам что-нибудь еще? Скажем, посетители к ней приходили?
Девушка задумалась.
– Вчера очень рано приходила женщина, что-то передала ей.
Нубель едва не подскочил на месте.
– Во сколько?
Моро знаком посоветовал ему молчать.
– Рано – это сколько, Сильви?
– Я заступила на дежурство в шесть. Вскоре после того.
– Доктор Таннер ее узнала? Это была ее приятельница?
– Не знаю. Вряд ли. По-моему, она удивилась.
– Вы очень помогли нам, Сильви, – похвалил Моро. – А почему вам так показалось?
– Она сказала, доктор Таннер должна встретиться с кем-то на кладбище. Довольно странное место встречи.
– С кем? – не выдержал Нубель. – Вы имя расслышали?
Вконец испуганная Сильви замотала головой.
– Я даже не знаю, пошла она или нет.
– Это ничего. Вы умница. Еще что-нибудь вспомните?
– Еще ей пришло письмо.
– По почте или с курьером?
– Еще эта история с переездом в другой номер, – прозвучал голос у нее из-за спины.
Сильви обернулась и кинула испепеляющий взгляд на мальчишку, прятавшегося за пирамидой картонных коробок.
– Тебя кто спрашивает?!
– Что за история? – вмешался Нубель.
– Меня там не было, – заупрямилась Сильви.
– Но знать-то вы наверняка знаете?
– Ну, доктор Таннер сказала, кто-то залез к ней в комнату. Вечером в среду. Потребовала другой номер.
Инспектор Нубель насторожился, встал и направился к задней двери.
– Сколько хлопот всем создала, – посочувствовал Моро, отвлекая внимание Сильви.
Нубель тем временем пошел на запах кухни и безошибочно отыскал мальчишку.
– Ты в среду вечером здесь был?
Тот самоуверенно ухмыльнулся:
– Я работаю в баре.
– Видел что-нибудь?
– Видел, как какая-то женщина выскочила в дверь и бежала целый квартал. Тогда я не знал, что это доктор Таннер.
– А мужчину видел?
– Вообще-то, нет. Я больше на нее не смотрел.
Нубель достал из кармана фотографии и разложил их перед мальчиком:
– Кого-нибудь узнаешь?
– Вот этого видел. Ничего себе костюмчик! Он не турист. Даже не похож. Болтался здесь, то ли во вторник, то ли в среду. Точно не помню.
Ко времени, когда Нубель вернулся в холл, Сильви уже улыбалась его симпатичному коллеге.
– Он узнал Доминго. Видел его в гостинице и рядом.
– Не доказательство, что он побывал в номере, – пробормотал Моро.
Нубель раскинул карточки перед Сильви.
– Кто-нибудь из этих людей вам знаком?
Она покачала головой.
– Нет. Хотя… – Помедлив, она указала на фотографию Доминго. – Женщина, которая спрашивала Таннер, была на него очень похожа.
Нубель переглянулся с Моро:
– Сестра?
– Проверю.
– Боюсь, нам придется попросить вас открыть нам номер доктора Таннер, – обратился к девушке Нубель.
– Нельзя!
Моро не слушал возражений.
– Всего пять минут, Сильви. Так для всех будет проще. Если придется просить разрешения управляющего, мы явимся с целой командой экспертов. Зачем портить репутацию гостиницы?
Сильви сняла с крючка ключ и провела их к номеру Элис. Она то и дело оглядывалась через плечо, и вид у нее был мрачный.
В номере, где были закрыты ставни и задернуты шторы, стояла духота. Постель оказалась аккуратно застелена. Заглянув в ванную, сыщики убедились, что там сменили полотенца и поставили чистые стаканы для воды.
– Со вчерашней уборки здесь никого не было, – пробормотал себе под нос Нубель.
– В ванной не было ни одной личной вещи.
– Ну как? – спросил Моро.
Нубель покачал головой и перешел к гардеробу. Там стоял чемодан – собранный.
Похоже, она даже вещи не разбирала. Паспорт, телефон и самое необходимое у нее, конечно, при себе. – Нубель провел пальцем по краю матраса, через носовой платок захватил ручку ящика тумбочки и потянул на себя. Внутри оказалась серебристая пластинка таблеток от головной боли и книга Одрика Бальярда.
– Моро, – резко окликнул он и протянул другу книгу. При этом из нее выпал заложенный между страниц листок.
– А это что?
Нубель подхватил бумажку и нахмурился.
– Что-то не так? – поинтересовался Моро.
– Это почерк Ива Бо, – сказал Нубель. – Номер в Шартре.
Он потянулся к телефону, но тот зазвонил прямо у него под рукой.
– Нубель, – отрывисто ответил инспектор. Моро не сводил с него взгляда. – Превосходная новость, комиссар. Да. Немедленно.
Он нажал рычаг.
– Есть ордер на обыск, – сказал он, выходя. – Скорее, чем я ожидал.
– А ты как думал? – заметил Моро. – Он беспокоится.
ГЛАВА 67
– Посидим на улице? – предложил Одрик. – Пока не стало жарко.
– С удовольствием, – согласилась Элис, выходя вслед за ним.
Она чувствовала себя как во сне. Время замерло. Просторы гор и свод неба жили в ритме медленных уверенных движений Бальярда.
Смятение и страх, в которых она провела последние несколько дней, отступали.
– Вот здесь будет хорошо, – проговорил он мягким голосом, подходя к травянистому взгорку, и сел, по-мальчишески раскинув длинные тонкие ноги.
Элис помялась и села у его ног. Она подтянула колени, обхватила их руками и тут заметила, что он снова улыбается.
– Что такое? – вдруг смутилась она.
Одрик покачал головой:
– Los reasons. Просто вспомнилось. Простите, maidomasela Таннер. Простите старику его чудачества.
Элис не знала, чем вызвана его улыбка, но видеть ее было отрадно.
– Пожалуйста, зовите меня Элис. «Maidomasela» звучит ужасно официально.
Он склонил голову:
– Хорошо.
– Вы предпочитаете французскому окситанский? – полюбопытствовала Элис.
– Да, я говорю и на нем.
– И на других языках?
Старик скромно улыбнулся, перечисляя:
– Английский, арабский, испанский, иврит. Повествование изменяется, меняет и тон, и окраску в зависимости от того, какими словами его передают, на каком языке рассказывают. Становится то серьезным, то легкомысленным, то звучит как песня… Здесь, в этой части страны, которую теперь называют Францией, исконные хозяева земли говорили на langue d'Oc. Langue d'Oil, предшественник современного французского, был языком захватчиков. Выбор языка разделял людей. Впрочем, – он махнул рукой, – вы хотели услышать не об этом. Вас интересуют люди, а не теории, верно?
Теперь улыбалась Элис.
– Я, месье Бальярд, читала вашу книгу. Нашла ее в доме тети, в Саллель д'Од.
Он кивнул:
– Красивое место. Канал де Джонктион. Вдоль берегов растут лимоны и приморские сосны… – Он помолчал. – Вы знаете, один из вождей крестоносцев, Арнольд Амальрик, получил там земли. А также дома в Каркассоне и в Безьере.
– Не знала, – отозвалась Элис. – Но вы сказали сейчас, что Элэйс не умерла до времени… Значит, она пережила падение Каркассоны?
Элис с удивлением заметила, что у нее зачастило сердце.
Бальярд кивнул:
– Элэйс ушла из города вместе с мальчиком, Сажье, внуком хранительницы книг лабиринта. – Он взглянул на Элис и, убедившись, что та внимательно слушает, продолжал: – Они шли сюда. На старом языке Лос Серес означало «горная цепь, хребет».
– Почему же сюда?
– Потому что navigataire, возглавлявший общество Noublesso de los Seres, которому присягнули в верности отец Элэйс и бабушка Сажье, ждал их здесь. Элэйс опасалась, что за ними будет погоня, поэтому они выбрали кружной путь: сперва на запад в Фанжо, а оттуда к югу через Пуивер и Лавлане. И снова к западу, в горы Сабарте. После падения Каркассоны страну наводнили солдаты. Они как крысы рыскали по деревням. Хватало и разбойников, не миловавших беззащитных беженцев. Элэйс с Сажье пробирались вперед под покровом ночи до рассвета, а днем прятались от палящего солнца. То лето выдалось особенно жарким, так что можно было ночевать под открытым небом. Ели орехи, ягоды, плоды – все, что удавалось найти. Элэйс старалась обходить города, кроме тех, где могла рассчитывать на безопасное убежище.
– А откуда они узнали дорогу? – спросила Элис, вспомнив, с каким трудом добиралась сама.
– У Сажье была карта. Ему дала ее… – Голос у него прервался.
Элис не понимала причины волнения, но невольно потянулась и пожала ему руку. Кажется, это прикосновение утешило старика.
– Они добрались довольно быстро, – продолжал он. – К празднику Сен-Микеля, в конце сентября, когда деревья начали золотиться, прибыли в Лос Серес. Здесь, в горах, уже пахло осенью и влажной землей. Над полями висел дым: выжигали стерню. Для них, выросших на шумных городских улицах, в переполненных людьми переходах замка, это был новый мир. Такой свет… такое небо, простиравшееся, казалось, до самых райских врат. – Он замолчал, обводя глазами лежавшие перед ними просторы. – Вы понимаете?
Она кивнула, зачарованная его голосом.
– Navigataire, Ариф, ждал их. – Бальярд склонил голову. – Услышав о том, что произошло, он оплакал души отца Элэйс и Симеона. И потерю книг, и великодушие Эсклармонды, отпустившей их от себя ради спасения «Книги Слов».
Бальярд снова умолк и молчал долго. Элис не смела перебить или поторопить его. История идет своим чередом. Он заговорит, когда будут силы.
– То было благословенное время: и в горах и на равнине. – Голос его смягчился. – По крайней мере, таким оно казалось им. Несмотря на неописуемый ужас гибели Безьера, многие каркассонцы надеялись, что им вскоре позволят вернуться домой. Многие доверяли Римской церкви. Они думали, что, изгнав еретиков, их пощадят и оставят в покое.
– Но крестоносцы не ушли, – вспомнила Элис.
Бальярд покачал головой.
– Нет. Война велась не за веру, а за земли. После сдачи города в 1209 году виконтом был избран Симон де Монфор – хотя Раймон Роже Тренкавель был еще жив. В наше время трудно понять, насколько небывалым, насколько тяжким оскорблением было это избрание. Оно нарушало все обычаи, все правила чести. Войны, в сущности, велись тогда на деньги, полученные за выкуп членов благородных семейств. Но сеньера, если только он не был осужден за преступления, никогда не лишали владений, чтобы передать их другому. Северяне не могли яснее выказать презрения, которое они питали к Pay d'Oc.
– А что сталось с виконтом Тренкавелем? – спросила Элис. – По-моему, город до сих пор помнит его.
Бальярд кивнул.
– Он заслужил эту память. Он умер, точнее был убит, через три месяца заключения в тюрьме Шато Комталь, в ноябре 1209 года. Монфор объявил, что он скончался от приступа «болезни осажденных», как ее тогда называли. Дизентерия. Никто ему не поверил. То и дело начинались волнения и мятежи, так что де Монфору пришлось выкупить законное право виконтства у двухлетнего наследника и его вдовы за ежегодную ренту в 3000 солей.
Перед глазами Элис вдруг встало лицо. Любящая, серьезная женщина, благочестивая, преданная мужу и сыну.
– Дама Агнесс, – прошептала она.
Бальярд бросил на нее короткий пронзительный взгляд.
– В стенах города сохранилась память и о ней, – тихо сказал он. – Монфор был благочестивым католиком. Он, может быть, единственный из крестоносцев, верил, что исполняет Божью волю. Он назначил подать с дома и очага в пользу церкви и ввел десятину от первых плодов, как велось на севере. Город пал, но крепости Минервуа, Монтань Нуар, Пиренеев не желали сдаваться. Король Арагона, Педро, не принял Монфора в число своих вассалов; Раймон VI, дядя виконта Тренкавеля, удалился в Тулузу; граф Неверский и Сен-Поль, а с ними и другие, в том числе Гай д'Эвре, вернулись в свои северные владения. Каркассона досталась Монфору, но он остался в одиночестве.
Купцы, бродячие торговцы, ткачи приносили вести об осадах и битвах – и хорошие и дурные. Монреаль, Прейксан, Савердюн и Памье пали, Кабарет держался. В апреле 1210 года после трехмесячной осады де Монфор взял город Брам. Он приказал своим солдатам окружить плененный гарнизон и выколоть людям глаза. Пощадили только одного и отправили его проводником шествия слепых через всю страну – в Кабарет, как предупреждение всем, кто продолжает сопротивляться, что им нечего рассчитывать на милосердие.
В ответ на новые жестокости вспыхивали новые мятежи. В 1210 году Монфор осадил Минерве – крепость на вершине холма. С двух сторон город защищали глубокие расщелины, за тысячи лет пробитые в скале реками. Монфор установил высоко над укреплениями гигантскую стенобитную машину, прозванную «Злой Сосед» – La Malvoisone. – Он прервал рассказ и обернулся к Элис. – Здесь есть его копия. Странно видеть. Шесть недель Монфор обстреливал крепость. Когда Минерве наконец пала, сто сорок Совершенных отказались покаяться и были сожжены на общем костре. В мае 1211 года после месяца осады был взят Лавор. Католики называли его «троном самого сатаны». По-своему, они были правы. Там находилась резиденция катарского епископа Тулузы, и в городе открыто и мирно жили сотни Совершенных.
Бальярд поднес к губам стакан, сделал глоток.
– Они сожгли четыреста добрых христиан и Совершенных, и среди них Амори Монреальского, возглавившего сопротивление, и восемьдесят его рыцарей. Под их тяжестью провалился эшафот. Французам пришлось перерезать им глотки. Воспламененные жаждой крови захватчики рыскали по городу в поисках владетельницы Лавора Жиранды, покровительствовавшей Bons Homes. Они схватили ее и обесчестили. Проволокли по городу как преступницу и бросили в колодец, а сверху наваливали камни, пока она не умерла. Она была похоронена заживо. Или, может быть, захлебнулась.
– Они знали об этих несчастьях? – спросила Элис.
– Некоторые новости доходили до Сажье и Элэйс, но порой много месяцев спустя. Война пока шла на равнине. Они жили в Лос Серес с Арифом. Вели простую жизнь, но счастливую. Собирали хворост, солили впрок мясо на долгие темные зимние месяцы, учились печь хлеб и крыть крышу соломой, чтобы защититься от зимних бурь.
Бальярд говорил негромко и мечтательно.
– Ариф научил Сажье читать и писать – сперва на языке Ока, потом на наречии захватчиков. Обучил его и начаткам арабского и еврейского. – Старик улыбнулся: – Сажье не был прилежным учеником, руки и ноги у него были сильнее головы, но с помощью Элэйс он делал успехи.
– Может, он хотел что-то доказать ей?
Бальярд покосился на девушку, но не ответил ей.
– Так все и шло до той Пасхи, когда Сажье исполнился тринадцатый год. Тогда Ариф объявил, что его примут пажом в дом Пьера Роже де Мирпуа, где он начнет обучаться рыцарским искусствам.
– А Элэйс согласилась?
– Она была рада за него. Мальчик ведь только об этом и мечтал. Он еще в Каркассоне с завистью глазел на конюших, чистивших сапоги и шлемы своим господам. Пробирался на ристалище подсматривать их поединки. Происхождение не позволяло ему стать шевалье, но вовсе не мешало мечтать о гербе и шпорах. И теперь казалось, что мечта его все-таки сбудется.
– И он уехал?
Бальярд кивнул.
– Пьер Роже де Мурпуа был строгим господином, но справедливым, и имел репутацию хорошего наставника будущих рыцарей. Дело было нелегким, но Сажье был проворным, сильным мальчишкой и очень старался. Он научился пронзать копьем «квентина»,[108] упражнялся с мечом, палицей, ядром на цепи, с кинжалом… Научился прямо держаться в высоком седле.
Старик устремил невидящий взгляд на вершины гор, а Элис не в первый раз подумала, глядя на него, что исторические персонажи, в обществе которых Бальярд провел большую часть жизни, стали для него живыми людьми из плоти и крови.
– А что тем временем было с Элэйс?
– Пока Сажье жил в Мирпуа, Ариф посвящал Элэйс в обряды и ритуалы Noublesso. Она уже прославилась как целительница и знахарка. Редкую болезнь души или тела она не могла излечить. Ариф много рассказывал ей о движении звезд, о законах, движущих миром, черпая из источников древней мудрости своей родины. Элэйс догадывалась, что это делается неспроста. Что он готовит ее – а может быть, и Сажье – к исполнению их миссии. Сажье между тем редко вспоминал о маленькой деревушке в горах. Крохи вестей об Элэйс временами доходили в Мирпуа. Их приносили пастухи и добрые христиане, но сама она не приезжала. Сестрица Ориана позаботилась, чтобы за ее голову назначили награду золотом. Ариф прислал Сажье деньги на покупку коня, кольчуги, доспехов и меча. В пятнадцать лет его уже посвятили в рыцари. – Бальярд помолчал. – Вскоре после того он отправился на войну. Те, кто, в надежде на милость, отдали свой жребий французам, сменили покровителей. В их числе был граф Тулузский. На этот раз его сюзерен, Педро Арагонский, откликнулся на призыв и в январе 1213 года двинул войско на север. К нему присоединился владетель Фуа, и вместе у них хватало сил, чтобы нанести значительный ущерб оставшемуся без союзников Монфору.
В сентябре 1213 года северная и южная армии сошлись лицом к лицу в Мюре. Педро был отважным полководцем и искусным стратегом, но атака захлебнулась, и в разгар битвы Педро пал. Южане остались без предводителя.
Помолчав, Бальярд добавил:
– Среди тех, кто сражался за независимость Каркассоны, был шевалье дю Мас. Он хорошо показал себя. Его любили. Люди шли за ним…
Странно он говорил. Восхищение в его голосе смешивалось с другим чувством, которого Элис не могла понять, а поразмыслить над этим ей было некогда, потому что рассказ Бальярда шел дальше.
– В 1218 году Волк был сражен.
– Какой волк?
Он вскинул ладонь.
– Простите. В балладах того времени, например в «Canso de lo Crosada», Монфора именуют Волком. Он погиб, осаждая Тулузу. Был убит попаданием в голову снаряда катапульты. Говорят, из нее стреляла женщина.
Элис невольно улыбнулась.
– Его тело перенесли в Каркассону и похоронили по обычаю северян. Сердце и внутренности отправили в Сен-Сернен, а тело – в собор Святого Назария, где похоронили под могильной плитой, которая теперь находится на стене в южном трансепте базилики. – Бальярд помолчал. – Вы, может быть, заметили ее, когда осматривали город?
Элис вспыхнула.
– Я… я не смогла зайти в собор, – призналась она.
Бальярд взглянул на нее и не стал больше говорить о могиле.
– Сын Симона де Монфора, Амори, сменил его, но оказался плохим военачальником и сразу стал терять земли, захваченные отцом. В 1224 году Амори отступил. Род де Монфор отказался от прав на земли Тренкавелей. Сажье теперь мог вернуться домой. Пьер Роже де Мирпуа отпустил его неохотно, однако Сажье должен был…
Он вдруг вскочил и порывисто отмерил несколько шагов вниз по склону. Заговорил снова, не оборачиваясь к Элис.
– Ему было двадцать шесть, – сказал он. – Элэйс была старше, но Сажье… он надеялся. Он теперь смотрел на нее другими глазами – не как брат на сестру. Понятно, они не могли пожениться, потому что Гильом дю Мас был еще жив, но он надеялся, что теперь, когда он показал себя, между ними будет нечто большее.
Элис решительно встала и подошла к нему. Когда она взяла его под руку, Бальярд дернулся, словно совсем забыл о ее существовании.
– И что? – тихо спросила она, ощущая странное беспокойство.
Ей казалось, она подслушивает рассказ, не предназначенный для чужих ушей.
– Он осмелился заговорить с ней. – Голос его дрогнул. – Ариф знал. Если бы Сажье спросил у него совета, он дал бы совет. А так – молчал.
– Может быть, Сажье не хотел слышать совета Арифа, потому что знал, каким он будет?
Бальярд слабо улыбнулся:
– Benleu. Может быть.
Элис ждала.
– И что же, – не выдержала она, когда стало ясно, что старик не собирается продолжать. – Сажье сказал ей о своих чувствах?
– Сказал.
– Ну, – жадно спросила Элис. – Что она ответила?
Бальярд повернулся и взглянул ей в лицо.
– А вы не знаете? – тяжело спросил он. – Дай вам Бог никогда и не узнать, что значит так любить, без надежды на ответную любовь.
– Но она же его любила! – горячо воскликнула Элис. – Как брата! Разве этого недостаточно?
Бальярд улыбнулся ей.
– Он удовольствовался этим, – твердо сказал он. – Но ему было этого недостаточно.
Он повернулся и зашагал к дому.
– Прошу, – сказа он, пропуская вперед Элис и снова возвращаясь к официальным манерам. – Я немного разгорячился, а вы, maidomasela Таннер, должно быть, устали в дороге.
Он вдруг показался Элис очень измученным и бледным. Она виновато покосилась на часы и увидела, что они проговорили много дольше, чем она думала. Был почти полдень.
– Ну конечно, – сказала она, предлагая ему руку.
Они вместе медленно прошли к дому.
– Если вы меня извините, – обратился он к Элис, когда они оказались внутри, – я должен немного поспать. Может быть, и вы отдохнете?
– Я и правда устала, – призналась она.
– Я проснусь и приготовлю поесть, а потом закончу рассказ. Пока не стало смеркаться и есть время не думать о других вещах.
Она смотрела, как он уходит в заднюю половину комнаты и задергивает за собой занавеску. Потом, отчего-то чувствуя себя обделенной, прихватила подушку и одеяло и вышла наружу.
Она устроилась под деревом и только тогда поняла, насколько захватило ее прошлое. Она ни разу за утро не вспомнила про Шелаг. И про Уилла.
ГЛАВА 68
– Чем ты занята? – спросил Франсуа-Батист, входя в комнату маленького безымянного шале неподалеку от пика де Соларак.
Мари-Сесиль держала перед собой на мягкой черной подставке для книг открытую «Книгу Чисел». Она не взглянула на сына.
– Изучаю расположение зала.
Франсуа-Батист присел к столу рядом с ней.
– Зачем?
– Чтобы запомнить различия между этим чертежом и настоящей пещерой.
Он заглянул ей через плечо.
– И много их?
– Несколько. Вот. – Ее палец завис над книжной страницей, алый ноготь чуть просвечивал сквозь защитную нитяную перчатку. – Наш алтарь расположен здесь, как обозначено. В пещере он ближе к стене.
– Но ведь тогда он должен заслонять резьбу на стене?
Она обернулась, не скрывая, что удивлена столь разумным замечанием, прозвучавшим из его уст.
– Если первые стражи так же, как Noublesso Veritable, пользовались для своих ритуалов «Книгой Чисел», расположение должно совпадать, верно?
– Этот вывод напрашивается, – признала она, – однако там нет надгробия – наиболее очевидное из различий, хотя, надо заметить, могила, где лежали скелеты, оказалась точно на том же месте.
– О тех телах больше ничего не известно? – спросил он.
Она покачала головой.
– Так мы и не узнаем, кто они были?
Она пожала плечами.
– Это важно?
– Вероятно, нет, – отозвался он, хотя мать заметила, что ее равнодушие к этому вопросу тревожит юношу.
– В сущности, – продолжала она, – я полагаю, все это не имеет значения. Главное – чертеж, тропа, которой проходит navigataire, произнося слова.
– Ты вполне уверена, что сумеешь прочесть слова по «Книге Слов»?
– Если она относится к тому же времени, что остальные пергаменты, – да, уверена. Иероглифы достаточно просты.
Предвкушение нахлынуло на нее так внезапно и остро, что она вскинула руку, словно невидимая рука схватила ее за горло. Сегодня ночью она произнесет забытые слова. Сегодня сила Грааля снизойдет на нее. Время покорится ей.
– А если О'Доннел лжет? – сказал Франсуа-Батист. – Если у нее нет книги? И Оти тоже ее не нашел?
Мари-Сесиль распахнула глаза, пораженная его жестким, вызывающим тоном. Она с неприязнью взглянула на сына.
– «Книга Слов» там, – сказала она.
Настроение ушло. Мари-Сесиль досадливо захлопнула «Книгу Чисел» и вложила ее в чехол. На ее место поставила «Книгу Бальзамов».
Внешне книги казались одинаковыми. Те же деревянные, обтянутые кожей доски переплета, скрепленные кожаными шнурами.
Первая страница пуста, если не считать выведенной в центре золотом маленькой чаши. Пуст и оборот первого листа. На третьей странице слова и знаки, которые повторялись на стенах подземелья на рю дю Шеваль Бланк.
Первая буква каждой страницы была выведена голубой, красной или желтой краской и обведена золотой каймой, но остальной текст шел сплошняком, без пробелов, показывающих, где кончается одна мысль и начинается другая.
Мари-Сесиль развернула пергамент, вшитый в середину книги. Между иероглифами виднелись выведенные зеленым цветом рисунки растений и символы. Годы исследований, на которые ушла немалая часть состояния Л'Орадоров, убедили ее деда, что ни один из этих значков не имеет значения. В счет шли только иероглифы, начерченные на двух пергаментах Грааля. Все прочее: слова, картинки, краски – использовалось только чтобы затемнить, приукрасить и скрыть истину.
– Она там, – повторила Мари-Сесиль, с бешенством глядя на сына.
На его лице оставалось сомнение, но юноша благоразумно промолчал.
– Принеси мои вещи, – приказала мать. – А потом узнай, где сейчас машина.
Минуту спустя он вернулся с ее квадратной косметичкой.
– Куда положить?
– Туда.
Она кивнула на туалетный столик. Как только сын вышел, она пересела к нему. На коричневой коже чемоданчика было золотое тиснение – ее инициалы. Подарок деда.
Она открыла крышку. Внутри было крупное зеркальце и несколько футлярчиков для кисточек, пуховок и золотых маникюрных ножниц. Косметика аккуратными рядами крепилась к внутренней стороне крышки. Помады, тени, тушь для ресниц, пудра, угольный карандаш. В более глубоком отделении под второй крышкой скрывались три красные кожаные шкатулки, украшенные драгоценными камнями.
– Где они? – спросила Мари-Сесиль, не поворачивая головы.
– Недалеко, – ответил сзади Франсуа-Батист.
Голос звучал напряженно.
– С ним все в порядке?
Он подошел сзади, положил ладони ей на плечи.
– Тебе не все равно, мама?
Мари-Сесиль перевела взгляд со своего отражения в зеркальце на лицо сына, видневшееся в рамке зеркала, как на семейном портрете. Голос звучал непринужденно, но глаза его выдавали.
– Все равно, – сказала она, и он чуть расслабился. – Просто интересуюсь.
Он сжал ее плечи и тут же отдернул руки.
– Жив, раз уж тебе интересно. Доставил некоторое беспокойство при выгрузке. Пришлось немного утихомирить.
Она подняла бровь:
– Надеюсь, они не перестарались. От полумертвого мне никакого проку!
– Мне? – резко повторил он.
Мари-Сесиль прикусила язык. Франсуа-Батист был нужен ей послушным, а не бунтующим.
– Нам, – поправилась она.
ГЛАВА 69
Когда пару часов спустя Одрик вышел из дома, Элис дремала в тени под деревьями.
– Я приготовил поесть, – сказал он.
Сон пошел ему на пользу. Кожа уже не выглядела восковой, и глаза ярко блестели. Элис подобрала постель и прошла в комнату. На столе были разложены козий сыр, оливки, помидоры, персики, стоял кувшин с вином.
– Прошу вас, берите, что угодно.
Как только они уселись, Элис высказала вопрос, давно вертевшийся в голове. Тем более что старик почти не ел, только выпил немного вина.
– А Элэйс не пыталась вернуть те книги, которые у нее украли муж и сестра?
– Ариф вознамерился собрать трилогию вместе, как только над землями Ока нависла угроза войны, – ответил Одрик. – Но благодаря стараниям Орианы за голову Элэйс была назначена награда, поэтому она не могла свободно передвигаться. Если иногда и спускалась в долину, то всегда переодетой. Ей нечего было и думать пробраться на север. Вот Сажье несколько раз пробовал проникнуть в Шартр. Но ни одна попытка не удалась.
– Ради Элэйс?
– Отчасти, но больше ради своей бабушки, Эсклармонды. Из-за нее он чувствовал себя связанным с Noublesso de los Seres – так же как Элэйс из-за отца.
– Что сталось с Эсклармондой?
– Многие Bons Homes переселились на север Италии. Эсклармонда была слишком слаба для такого дальнего пути. Гастон с братом увезли ее в маленькую наваррскую деревушку, и там она жила до самой смерти – не так уж много лет. Сажье всегда навещал ее, если выпадала возможность. – Бальярд помолчал. – Элэйс очень горевала, что они так больше и не увиделись.
– А что с Орианой? – спросила Элис немного погодя. – О ней Элэйс что-нибудь знала?
– Вести доходили очень редко. Самой интересной была новость о строительстве лабиринта в кафедральном соборе Нотр-Дам в Шартре. Никто не знал, чьей волей он выстроен и что должен означать. Отчасти потому Эвре с Орианой обосновались там, вместо того чтобы вернуться в его северные владения.
– Да и сами книги были изготовлены в Шартре…
– А на самом деле он был сооружен, чтобы отвлечь внимание от пещеры лабиринта на юге.
– Я его вчера видела, – сказала Элис.
«Неужели это было только вчера?»
–…И ничего не почувствовала. То есть он очень красивый, впечатляющий – и только.
Одрик кивнул.
– Ориана добилась, чего хотела. Гай д'Эвре увез ее на север и сделал своей женой. Она расплатилась, передав ему «Книгу Бальзамов» и «Книгу Чисел», и обещала продолжить поиски «Книги Слов».
– Женой? – нахмурилась Элис. – Но ведь…
– Жеан Конгост? Он был хороший человек. Педант, ревнивый и скучноватый, но он был верным слугой. Его убил Франсуа по приказу Орианы. – Бальярд замолчал на минуту, прежде чем продолжить: – Франсуа заслужил смерть. Он плохо кончил, но лучшего не заслужил.
Элис покачала головой.
– Я вообще-то думала о Гильоме.
– Он остался в Миди.
– Разве Ориана не подавала ему надежды?
– Он неустанно пытался изгнать с юга захватчиков. Через несколько лет он собрал в горах множество сторонников. Сперва предложил свой меч Пьеру Роже де Мирпуа. Впоследствии, когда виконт Тренкавель пытался вернуть земли, отнятые у его отца, Гильом сражался за него.
– Он переметнулся на другую сторону? – поразилась Элис.
– Нет, он… – Бальярд вздохнул. – Нет. Нет, Гильом дю Мас никогда не изменял Тренкавелю. Он был дураком, бесспорно, но не предателем. Ориана использовала его. Перед падением Каркассоны его захватили в плен вместе с виконтом Тренкавелем. Но ему удалось бежать. – Одрик глубоко вздохнул и с явным усилием заключил: – Он не был предателем.
– Но Элэйс считала его подлецом, – тихо проговорила Элис.
– Он сам разрушил свое счастье.
– Да, понимаю, и все же… жить с таким раскаянием, зная, что Элэйс считает его не лучше…
– Гильом не заслужил сочувствия, – резко перебил Бальярд. – Он изменил Элэйс, нарушил брачный обет, унизил ее. И несмотря на все, она… – Он осекся. – Простите. Не всегда легко сохранять объективность.
«Отчего это так волнует его?»
– Он никогда не пытался увидеться с Элэйс?
– Он ее любил, – просто сказал Одрик. – И боялся навести французов на ее след.
– И она тоже не пыталась?
Одрик покачал головой:
– А как бы вы поступили на ее месте?
Элис задумалась:
– Не знаю. Если она его любила, несмотря на все, что он сделал…
– Вести о подвигах Гильома время от времени доходили и в деревушку. Элэйс молчала, но втайне гордилась им.
Элис заерзала на стуле. Одрик заметил ее нетерпение и заговорил быстрее.
– Пять лет после возвращения Сажье держался неустойчивый мир. Они с Арифом и Элэйс жили хорошо. В горы переселились и другие беглецы из Каркассоны. В их деревне жила бывшая служанка Элэйс, Риксенда. Жизнь была простой, но хорошей… – Одрик помолчал.
– В 1226 году все рухнуло. На французский престол взошел новый король. Святой Людовик был яростным защитником святой веры. Он не мог спокойно видеть живых еретиков. А в Миди, несмотря на многолетние преследования и гонения, церковь катаров по-прежнему соперничала с католической в могуществе и влиянии. Пять катарских епископов: в Тулузе, Альби, Каркассоне, Агене и Разесе – многими почитались более, чем католические пастыри.
Поначалу все это не коснулось Сажье и Элэйс. Они жили как прежде. Зимой Сажье уехал в Испанию, чтобы собрать деньги и оружие для сопротивления. Элэйс осталась. Она была опытной наездницей, хорошо владела мечом и луком и отважно взяла на себя долг связной между вождями сопротивления в Арьеже и в ущельях гор Сабарте. Она проводила Совершенных в убежища, доставляла еду и припасы, разносила вести о том, где молено получить помощь. Совершенные большей частью бывали странствующими проповедниками и кормились своим трудом. Чесали шерсть, пекли хлеб, пряли. Они путешествовали по двое: более опытный наставник с молодым учеником. Обычно двое мужчин, конечно, но бывали и женщины.
Элис улыбнулась.
– Такие же как Эсклармонда, когда-то учившая Элэйс в Каркассоне.
– Отлучения, индульгенции для крестоносцев, новые кампании по искоренению ереси – все могло бы тянуться еще долго, если бы не новый папа. Папа Гонориус III. Он не желал ждать. В 1233 году он взял святую инквизицию под свой непосредственный контроль. Ее назначением было уничтожать еретиков повсюду и любыми средствами. Своими агентами он избрал доминиканцев, «черных братьев».
– Я думала, инквизиция возникла в Испании. Чаще всего упоминается в этом контексте…
– Распространенное заблуждение, – возразил Бальярд. – Нет, инквизиция была учреждена для борьбы с катарами. Начался террор. Инквизиторы разъезжали по городам, обвиняя, отлучая, вынося приговоры. Повсюду у них были соглядатаи. Выкапывали даже трупы, похороненные в освященной земле, чтобы сжечь на кострах, как еретиков. Пользуясь признаниями и полупризнаниями, инквизиторы выслеживали катаров в деревнях, селениях, городах. Земли Ока захлестнула война убийств, совершаемых под личиной правосудия. Добрых, честных людей приговаривали к смерти. В каждом крупном городе, от Тулузы до Каркассоны, был суд инквизиции. Осудив свою жертву, инквизиторы передавали ее в руки светской власти для заключения в тюрьму, наказания кнутом или сожжения. Их руки были чисты. Оправдывали немногих. И даже те, кого освобождали, должны были носить на одежде желтый крест – клеймо еретика.
В памяти Элис мелькнула картина: бегство по лесу от охотников. Падение. И клочок материи, осенним листом плывущий в воздухе рядом с ней.
«Приснилось?»
Заглянув в лицо Одрику, Элис увидела в нем такое отчаяние, что у нее перевернулось сердце.
– В мае 1234 года инквизиция появилась в Лиму. К несчастью, в то самое время, когда Элэйс с Риксендой приехали туда. В общей сумятице – быть может, их, женщин, путешествующих вдвоем, приняли за катарских священниц – их схватили и отправили в Тулузу.
«Этого я и боялась…»
Они не назвали своих настоящих имен, и потому Сажье услышал об этом только несколько дней спустя. Он помчался туда, не думая о собственной безопасности. Но ему не повезло. Заседания суда инквизиции обычно проводились в соборе Сен-Сернен, и он надеялся найти ее там. Однако Элэйс с Риксендой отправили в монастырь Сен-Этьен.
Элэйс задохнулась, вспомнив черных монахов, увлекающих прочь призрачную женщину.
– Я была там… – сумела выговорить она.
– Их содержали в ужасных условиях. Грязь, издевательства, унижения. Пленниц держали в темноте, в холодных камерах, и только крики других заключенных помогали отличить день от ночи. Многие умерли, не дождавшись суда.
Элис пыталась заговорить, но у нее пересохло в горле.
– Она… – Голос сорвался.
– Дух человека способен перенести многое, но, однажды сломленный, он распадается в прах. Вот что делали инквизиторы. Они ломали наши души так же верно, как палачи ломали кости, и мы уже не помнили, кем были…
– Расскажите, – коротко попросила Элис.
– Сажье опоздал, – ровным голосом проговорил он, – Но Гильом успел вовремя. Он узнал, что для допроса доставили знахарку из гор, и угадал, что это Элэйс, хотя ее имени не было в списках. Он подкупил охрану – подкупил или запугал, не знаю, – и его пропустили к ней. Он нашел Элэйс. Их с Риксендой держали отдельно от других, и потому он сумел вывести ее из Сен-Этьена, а потом и из Тулузы, прежде чем побег был замечен.
– Но…
– Элэйс была уверена, что ее схватили по приказу Орианы. Так или иначе, за время заключения ее ни разу не допрашивали.
Глаза Элис наполнились слезами.
– Он проводил ее за горы? – спросила она, поспешно вытирая лицо кулаком. – Она вернулась домой?
Бальярд кивнул.
– Вернулась. В августе, как раз перед Успением. Риксенда была с ней.
– А Гильом? – вырвалось у Элис.
– Гильома не было. И они больше не встречались, пока… – Он замолчал, и Элис скорее почувствовала, чем услышала его вздох. – Через шесть месяцев у нее родилась дочь. Элэйс назвала ее Бертраной, в память отца, Бертрана Пеллетье.
Слова Одрика, казалось, повисли в воздухе между ними.
«Еще один кусок головоломки…»
– Гильом и Элэйс, – прошептала она.
В памяти стоял лист с фамильным древом, развернутый на полу в комнатке Грейс. Имя «Элэйс Пеллетье дю Мас (1193–?)», обведенное красными чернилами. Тогда ей не удалось прочитать имени, стоявшего рядом, – только имя Сажье, вписанное зелеными чернилами внизу и чуть в стороне.