ГРЕБЕМ, ГРЕБЕМ В РЫБЬЮ ШХЕРУ 5 страница
— Мы не виноваты, так уж вышло, — оправдывалась Чёрвен. Она старалась объяснить Мэрте, как это «получилось», и, насколько я помню, это звучало примерно так:
— Мы только ноги хотели помочить, мы шли так осторожно-осторожно, ведь мы были такие нарядные. Но Пелле сказал, что в воду можно зайти по колено. Ну, мы и решили. Потом Пелле зашел еще чуть дальше.
«Вот так далеко я зашел и не побоялся», — сказал он.
— Тогда я зашла еще дальше и сказала: «Так далеко и я не боюсь зайти!»
Но туг я немножко замочила подол, и тогда Пелле стал дразниться:
«А я, а я не мокрый! А я не мокрый!»
Тогда я плеснула на него немножко водой, чтобы он тоже был мокрый, а он плеснул на меня, потом я плеснула на пего, а потом он снова немножко плеснул на меня, и потом мы начали плескаться все больше и больше, потом купаться, так вот и получилось.
— Сегодня вы накупались досыта, — строго сказала Мэрта.
Мы разошлись по домам, каждая со своим вымокшим до нитки малышом. Позади Столяровой усадьбы между двумя яблонями у меня была натянута верейка, чтобы сушить белье. На ней я развесила одежду Пелле, которая пустилась в веселый праздничный танец с единственным своим партнером, южным ветром.
В следующий раз в праздник летнего солнцестояния, если будем живы, я позабочусь, чтобы бельевая веревка была вдвое длиннее, так как совершенно ясно, что без нее нам не обойтись. Но об этом после!
Вскоре Мэрта и я пошли на поемный луг. Малыши были с нами, только теперь одетые совсем буднично. Мэрта сказала дочери:
— Долго не видать тебе, Чёрвен, своего вышитого платья!
— Вот хорошо-то! — обрадовалась Чёрвен.
А сама Мэрта была такой милой и симпатичной в национальном костюме, в кофточке и хлопчатобумажной юбке в складках, в белой шали с кистями. Уж эта Мэрта! Кто больше всех хлопочет о том, чтобы в праздник середины лета был водружен праздничный шест и вокруг него играли? Мэрта. Кто председатель союза хозяек? Мэрта! Кто руководит певческим хором? Мэрта! И кто увлек всю Сальткроку, всех до единого в пляс вокруг праздничного шеста и запел песню о том, «как весело глядеть на лягушат, на лягушат…»? Мэрта. Кто же, кроме Мэрты!
На лугу за домом Сёдермана стоял высоченный шест, увитый цветами и лентами по случаю праздника середины лета. Но как только мы с Мэртой подошли к шесту, начал накрапывать дождь, и тут даже Мэрта ничем не могла помочь. Но ее подружки из союза хозяек раскрыли зонтики и храбро запели: «Я качаюсь на ветке высокого дерева, что стоит на высокой вершине хребта Харьюла». О, и я чувствовала то же самое, я качалась на ветке высокого дерева и видела прелестную землю и прекрасное небо, несмотря на дождь, но пусть мольба маленькой пташки будет услышана и пусть разъяснится к вечеру, потому что одной маленькой пташке страсть как хочется потанцевать на причале.
И это свершилось. Но прежде чем исполнилось мое желание, случилось немало событий, и натянутая между яблонями бельевая веревка низко провисла под тяжестью повешенной на нее мокрой одежды. Теперь на ней, кроме рубашки, пиджачка и брюк Пелле, сушились рубашка Кристера, рубашка и брюки папы, а также рубашка и брюки Юхана. Только брюки Никласа, видно, чем-то провинились, коли за целый день им ни разу не удалось побывать в воде, хотя все прочие штаны накупались вволю, но ведь жизнь полна несправедливости.
Рубашка Кристера, правда, тоже не купалась. Ее я выстирала сама. Я сделала это после того, как Кристер упал, участвуя в забеге с яйцом в руке. Он плюхнулся животом в траву на том самом месте, где папа секундой раньше уронил яйцо.
— Нельзя же разгуливать по Сальткроке с яйцом всмятку на груди в праздник летнего солнцестояния, — сказал Мелькер. И он, добрая душа, пошел домой за одной из своих рубашек для Кристера.
— Спасибо, — поблагодарил Кристер. — А я пока выкупаюсь.
Юхан, Никлас и амазонки Гранквист стояли неподалеку и ухмылялись. Нельзя сказать, что их очень расстроило невезение Кристера. На вопрос Кристера, где тут можно искупаться, Тедди махнула рукой в сторону.
— Там мелко? — спросил Кристер.
— Мелко, можешь по дну дойти до Финляндии, — ответил, ухмыляясь, Юхан.
— Туда тебе и дорога, — добавил Никлас. Но Кристер уже отошел и не слыхал последних слов.
Как раз начинались новые соревнования — бег малышей в завязанных мешках, и я пошла болеть за своих. Но тут ко мне подбежал белый как мел Юхан и схватил меня за руку.
— Не знаешь, Кристер умеет плавать? — спросил он задыхаясь. — Представляешь, а вдруг не умеет! Ведь там у берега сразу глубоко!
Я тоже знала, что у берега глубоко, но, как и Юхан, не думала, что есть на свете люди, которые не умеют плавать, и понятия не имела, принадлежит к их числу Кристер или нет.
— За мной! — крикнула я, и все мы помчались сломя голову — Юхан, Никлас, Тедди, Фредди и я.
Мы прибежали на берег, когда Кристер уже входил в море.
— Стой! — крикнул Юхан.
Но Кристер, видно, не слышал. Он быстро шел вперед, словно и вправду собирался дойти до Финляндии. Через несколько шагов он оступился и исчез под водой; о боже, он исчез! Я была вне себя от страха.
Юхан скинул башмаки и не мешкая бросился в воду, а я закричала:
— Зовите народ!
Никлас и Фредди бросились бежать, а Тедди и я, обливаясь холодным потом, остались на берегу, дрожа от страха. Юхан все не показывался, и каждая секунда была для нас настоящей пыткой. Я уже решилась было сама броситься в воду, но тут вынырнул Юхан, один, без Кристера, и в отчаянии покачал головой:
— Нигде его нет!
— Поищи вон там! — крикнула Тедди. — Он там скрылся под водой.
Но тут кто-то за моей спиной указал пальцем совсем в другую сторону и сказал:
— Вовсе нет! Он исчез вон там. А у того валуна вышел на берег!
Я обернулась. За мной стоял Кристер, весь мокрый, но страшно довольный своей глупой проделкой.
А Тедди показывала и настаивала:
— Нет же, вон там он утонул, я своими глазами видела!
— Я тоже сам видел, — не уступал Кристер. И тут, наконец, до Тедди дошло, с кем она препиралась.
Она разозлилась.
— Ну, знаешь, нечестно так поступать!
И я ее поддержала.
— Ясное дело. А разве честно обманывать человека и посылать его на глубокое место, даже не спросив, умеет ли он плавать?
Юхан все еще пырял под водой, продолжая искать Кристера. Когда же он вынырнул и увидел его, заметно было, как он облегченно вздохнул. И тут же насупился: зачем нырять, спасая того, кто стоит на берегу цел и невредим! Тут Юхан прибегнул к испытанному средству и выкинул новый трюк, стараясь обратить в шутку свой промах. Испустив дикий вопль, он упал навзничь в воду, словно лишился чувств от радости видеть Кристера живым.
Этого ему не следовало бы делать, потому что как раз в этот миг все сальткроковцы во главе с папой примчались на берег. Они знали, что кто-то тонет, и папа успел заметить Юхана прежде, чем тот успел исчезнуть под водой.
— Юхан! — закричал папа и бросился в море, прежде чем я успела его остановить. Всем казалось, что они смотрят приключенческий фильм. Сначала вынырнула голова Юхана, затем папина. Они молча уставились друг на друга.
— Ты чего? — спросил, наконец, Юхан.
— Выхожу на берег, — зло ответил папа и поплыл к берегу.
— Дядя Мелькер, почему ты все время купаешься одетый? — спросила Чёрвен.
Она была тут как тут, потому что не было такой силы, которая удержала бы ее в стороне, когда на острове случаются какие-нибудь происшествия.
— Так уж вышло, — ответил Мелькер, и Чёрвен умолкла. А папа схватил Фредди за ухо.
— Это ты кричала, что кто-то тонет во фьорде?
Тедди пришла на помощь сестре:
— Получилось недоразумение.
Кристер начал объяснять, в чем дело. Но все были страшно злы на него, и я слышала, как Никлас сказал Фредди:
— Он хоть и дылда, а какой-то недотепа.
По-моему, такого же мнения был и Бьёрн, который позже других приехал на праздник и теперь расхаживал по берегу мрачнее тучи, не решаясь подойти ко мне.
Но каким все-таки замечательным оказался праздничный вечер середины лета! Были и танцы на пристани, именно такие, о которых я мечтала. Старик Сёдерман играл на аккордеоне, и все танцевали и танцевали без конца! Солнце медленно садилось во фьорд, и мошки роились над нами. Только Бьёрн не танцевал, может, не умел. Зато Кристер умел… ой-ой-ой-ой! Мое голубое платье развевалось вокруг меня, когда мы кружились в танце, и мне было так весело.
— Малин, — сказал Сёдерман в перерыве, когда он отдыхал, потягивая из кружки пиво. — Обещай мне только одно! Пожалуйста, никогда не старей!
Если бы он знал, какой я иногда кажусь себе старой!
Тайный Юхан и его тайные приспешники висели на заборе, не спуская с меня глаз. Всякий раз, когда мы с Кристером проносились мимо них в танце, Юхан кричал:
— Держись, Малин!
В конце концов мне это надоело, и я огрызнулась:
— За что прикажете держаться?
— За шкуру, — ответил он, и четверка захихикала.
Кристер же не обращал на них внимания, пусть себе смеются, сколько влезет. И верно, этому парню смелости было не занимать! Без тени смущения и не опасаясь, что его услышат эти маленькие разбойники, он декламировал мне во время очередного перерыва, пока Сёдерман потягивал из кружки пиво. Была вколота алая нежная роза В сноп волос древнешведского льна…
Это из-за того, что в моих волосах алел цветок шиповника. Теперь я представляла себя девой с льняными волосами из древней саги[9], пока Юхан не вернул меня вновь на землю.
— Как же, как же, бывает по-разному. У других, например, щетина, как у древнешведского борова.
И четверо маленьких разбойников долго хихикали, уставившись на строптивый ежик на голове у Кристера. И почему это тринадцатилетние беспрерывно смеются?
Но тогда я еще не успела на них рассердиться. Это случилось позже, той же летней ночью, когда они помешали мне помечтать. Я так хотела помечтать одна на берегу заливчика у усадьбы Янсона, без Кристера и, уж конечно, без этих маленьких разбойников, но ничего из этого не вышло.
Заливчик у усадьбы Янсона был на редкость красивым и пустынным уголком. Туда мы и направились, Кристер и я, как только кончились танцы. Здесь ничто не напоминало о том, что на свете живут люди, разве только лодочный сарай, где хранилось несколько лодок, да полуразвалившаяся пристань. Все здесь загадочно: и красота, и безмолвие. Нынче ночью по темной воде бесшумно скользила лебединая стая. Птицы казались неправдоподобно белыми, какими-то сказочными. Может, они и в самом деле были такими, потому что все было волшебным, неправдоподобным и сказочным, даже первозданным: в любой миг лебеди могли сбросить лебединое оперенье и стать языческими богами, которые танцуют и играют на флейте. По другую сторону заливчика в тени отвесных скалистых берегов темнела вода, а ближе к открытому морю фьорд оставался светлым. Ночи, собственно, не было, и остров окутали лишь прозрачные бледные сумерки.
Мы присели на выступ скалы, Кристер и я. Мне хотелось, чтобы он помолчал. Но он этого не понимал. Он считал, что все должно развиваться по обычной схеме, и, заглядывая мне в глаза, стал спрашивать, какие они, мои глаза, зеленые или серые.
Вдруг из-за скалы послышался голос, которому вторило веселое хихиканье:
— Они совсем фиолетовые.
Тут я всерьез рассердилась и закричала:
— Что вы здесь делаете, можете мне объяснить?
— С удовольствием, — высунув голову, сказал Никлас. — Сидим и мечтаем, как и некоторые другие.
Тедди и Фредди зафыркали, а я окончательно рассердилась.
— Слышите, с меня хватит, я устала.
На что Юхан ответил:
— По мне так ступай домой! Зачем сидеть и мечтать, раз ты устала.
Маленькие чудовища, ведь папа разрешил им сегодня гулять сколько влезет по случаю праздника.
— Пожалуй, здесь слишком много братьев, — признался Кристер. — Не найдется ли места, где они оставят нас в покое?
— Может, дома, — неуверенно ответила я. — Туда вряд ли их заманишь.
Мы пошли обратно в Столярову усадьбу. Там в общей комнате, где пахло ландышем и березовой листвой, я накрыла стол и стала угощать Кристера бутербродами.
Папа спал, Пелле спал, все было тихо и мирно. Мы сидели на диване, и позади нас, за открытым окном, чуть брезжил рассвет.
— Как у тебя только терпения хватает на этих малышей? — спросил Кристер.
Я ответила, что терпения у меня хватает, потому что я люблю их, несмотря на их дурацкие шалости. И то была сущая правда.
— Да, да, теперь-то и я их страстно люблю, — заверил меня Кристер, — именно потому, что их тут нет.
Он думал, что их тут нет. И я тоже так думала. Вдруг снова послышался задиристый смешок, на этот раз под окном. В летнем сумраке перед домом шествовала хихикающая процессия детей, напяливших на головы какие-то допотопные, потешные шляпы. Чего только не валялось на чердаке нашего дома! Каждый раз, проходя мимо окна, они вежливо приподнимали шляпы и острили, притом сами же смеялись над своими собственными остротами, да так, что хватались за яблоню, чтобы не упасть от смеха на землю.
— Добрый вечер! Вы слышали, масло подорожало на несколько кило! — говорили они. Или:
— О, простите, эта дорога к очереди за травой?
Или:
— У вас случайно не осталось табаку на понюшку дедушке?..
Когда Юхан произнес последний каламбур, Никлас так загоготал, что от восторга упал на землю и лежал в траве, как майский жук, изредка всхлипывая от смеха.
Но тут, к счастью, в усадьбу столяра пришел Ниссе Гранквист за своими дочерьми. Казалось, Юхан с Никласом тоже угомонились и надумали наконец-то идти спать. Услышав, как они топают по чердачной лестнице к себе наверх, я облегченно вздохнула.
Я не удивилась, что Кристер начал сердиться. Я предложила ему еще один бутерброд и подлила чаю, всячески стараясь сгладить глупые выходки своих несчастных братьев.
— Умопомрачительная шайка молодцев, — сказал Кристер. — А тому младшему ты дала снотворного, раз он такой тихий?
— Слава богу, он золотой ребенок и спит по ночам! — ответила я.
И тут я вдруг услышала голос Пелле:
— Ты так думаешь?
Папа спустил канат на случай пожара из чердачной комнаты, где жили мальчики. Теперь на этом канате перед окном болтался «золотой ребенок», который спит по ночам, а с чердака доносился дикий хохот.
Я чуть не расплакалась.
— Пелле, — спросила я жалобно, — почему ты здесь висишь?
— Проверяю, можно ли по канату спуститься на землю, — ответил Пелле. — Юхан велел!
Тут Кристер не выдержал и направился прямо к двери.
— Когда братья болтаются на веревке перед окном, дальше не куда, — признался он, — и лучше уж уступить. Привет, Малин! — сказал он и исчез в предрассветной дымке.
На этом кончился праздничный вечер.
«О-хо-хо-хо, — подумала я. — Что ни говори, а день середины лета оказался настоящим праздником».
— Да, Юхан, я знаю, вы прячетесь за кустами сирени, — сказала Малин, положив дневник в траву. — Идите сюда, поговорим о вчерашнем. Будете целый день таскать дрова и воду, — может, прощу вас.