Лучшие охотники на крокодилов в Квинсленде

Барри Крамп Залив

 

 

«Залив»: Мысль; Москва; 1969

Аннотация

 

Книга рассказывает о путешествии в наимее изученный район Австралии – к заливу Карпентария. Это рассказ о природе и животном мире этого отдаленного края, о нравах и обычаях его жителей, об опасной и полной приключений профессии охотника за крокодилами.

Рисунки Уилла Меони

 

Барри Крамп

Залив

Полнейший беспорядок

 

Когда мы ложились спать, я сказал своей жене:

– А не отправиться ли к заливу Карпентария поохотиться на крокодилов?

Потом я притворился, что засыпаю, а Фиф тем временем так и распирало от возбуждения и любопытства… Я не выдержал, стал ухмыляться и все испортил.

По правде говоря, это было маленьким сюрпризом и для меня самого. На эту мысль меня натолкнула статья в журнале, который я просматривал утром. Фиф заявила, что непременно поедет со мной, с чем я нехотя согласился, так как охота на крокодилов считается делом очень опасным.

В тот день, когда мы уезжали из Сиднея, Фиф навела полнейший беспорядок. Наши вещи были разбросаны по всему тротуару на виду у прохожих. Проходил час за часом, а она укладывала их в лендровер, чтобы тут же выложить обратно… И при этом рассказывала случайным прохожим, что мы отправляемся в дальний путь охотиться на крокодилов.

Меня она к укладке не допускала. Не выдержав, я удрал в пивную и засел в укромном уголке.

Я сидел там долго и вернулся только тогда, когда у меня появилась абсолютная уверенность, что она все уложила и дожидается, чтобы я натянул тент. Но когда я выглянул из-за угла, то увидел, что вещи все еще валяются на тротуаре. Насколько я мог заметить, она вынимала вещи из одного ящика и перекладывала их в другой, показывая что-то стоящим вокруг людям.

Я вернулся в пивную и оставался там, пока она не появилась в дверях и не стала кричать, что все готово и мы можем отправляться к заливу Карпентария стрелять крокодилов. В эту пивную я никогда больше не вернусь.

Около двенадцати мы наконец тронулись. Кузов лендровера был так забит, что негде было повернуться. У нас было все, что могло спешно понадобиться, – от противо-змеиной сыворотки до банки с тормозной жидкостью. Дорожные карты всей Австралии и Новой Гвинеи, толстая тетрадь для дневника, тряпки для вытирания ветрового стекла, пледы для ног и бутылка апельсинового напитка, чтобы нам не приходилось останавливаться у пивных, когда я захочу пить. Сидеть мне было неудобно. Часа через два после отъезда из Сиднея мы остановились, и за спинкой сиденья я обнаружил скатанный в рулон большой толстый коврик, который обычно лежал у входной двери. Я сам напомнил Фиф, что его надо взять с собой.

Город остался позади. Это было прекрасно – оставить Сидней и снова куда-то ехать. Все кончилось тем, что мы стали с радостными воплями показывать всякие диковины, встречавшиеся по пути, и играть в нашу старую игру – кто первый заметит кенгуру или эму. На Фиф было то же самое коричневое платье, в котором я впервые назвал ее Фиффи. В нем она была похожа на листочек.

Самая продолжительная перебранка была у нас между Каннамаллой и Кунгулой: она сняла с огня ведро с грязным бельем стволом моей новой винтовки с оптическим прицелом…

В придорожных кострах есть что-то особенное… Они создают ощущение чего-то привычного, основательного, но появляется оно, когда путешествуешь так часто, как мы с Фиф. Мы никогда не говорили об этом, но по тому, как Фиф разворачивала нашу большую тяжелую постель и суетилась, стараясь определить, куда лучше нам лечь головой, я видел, что она чувствует то же самое.

Наше путешествие к заливу было изумительным. Почти каждый день что-нибудь случалось. В первый день мы ссорились и волновались, предвкушая новые приключения. На второй день я остановился, чтобы испробовать на кенгуру свою новую винтовку с оптикой, и нас нагнал малый на лошади с собаками, который сказал, что именно такие безмозглые, паршивые идиоты, как я, губят страну. Фиф взъелась на него за то, что он выражается в присутствии дамы. Мы уже отъехали довольно далеко, а он все пытался придумать, как отругать нас, не выражаясь.

На следующий день мы ехали по дороге, которая была слишком неровной, слишком длинной и прямой, чтобы пробудить в нас какой-либо интерес. Жара, пыль, деревья, и ничего больше. Не видно было даже кенгуру или эму, и мы не могли сыграть в свою игру. Так как ничего не случилось, Фиф даже взялась за свой дневник и записала, что ночь мы провели в Энглдуле. Но до Энглдула было еще миль сорок, и добрались мы туда только через неделю.

У обочины дороги мы увидели грузовичок и двух копавшихся в нем мужчин. Мы остановились, чтобы узнать, все ли у них в порядке, но они просто доставали пиво из холодильника, установленного в машине, и пригласили нас составить им компанию. Они дали нам по банке с пивом и сказали, что направляются на рыбалку куда-то в Квинсленд. Забавно было стоять на невыносимо раскаленной дороге, посреди безводной пустыни и пить пиво из холодной мокрой банки, которую только что достали из холодильника.

Я предупредил Фиф, чтобы она и не заикалась о крокодилах, пока мы не доберемся до места, где они водятся. Смешно говорить, пока еще ничего не сделано, но, когда эти рыбаки-любители спросили меня, я сам упомянул, что хочу прокатиться к заливу и подзаработать на крокодильих шкурах. Со мной бывает иногда такое… от чрезмерного энтузиазма. Подъехала еще одна машина и остановилась, потому что наш лендровер стоял посередине дороги. Из нее вышли пожилой человек с женой, направлявшиеся к родственникам в Берк. Затем подъехал холден^[1] с тремя искателями опалов, они вышли из машины и присоединились к нам. Удивительно, как много автомобилей оказалось на этой дороге, где можно ехать целый день и не встретить ни одной машины.

С лязгом подъехали гуртовщики на грузовике, заваленном поклажей, свисавшей с обоих бортов, от чего он был похож на перегруженную вьючную лошадь. Грузовик съехал с дороги под деревья и остановился. Двое мужчин принялись за устройство круглого загона (проволочная сетка на железных кольях) для подходивших овец.

Машины приезжали и уезжали. Все останавливались посмотреть, что происходит, и пропускали с нами по стаканчику-другому. Подошли овцы, сопровождаемые запыленными всадниками, и мы все помогали загонять овец. Гуртовщик сказал, что сегодня они прошли только половину положенного пути, но это не имеет значения. Они разожгли большой костер, повар зажарил целую овцу и грязным топором отрубил каждому по куску жаркого. Некоторые загнали свои машины под деревья, а Фиф достала нашу постель, чтобы было на что сесть и дабы показать всем, что нам не привыкать к лагерной жизни.

Каждый вновь прибывший спрашивал, что мы празднуем, но никто не мог дать на это ответа. По этому поводу состоялось долгое совещание, но причину нашего пиршества так и не выяснили. Никто из нас в этот день не родился. До рождества еще было слишком далеко. Гуртовщик, компанейский малый и мастер пошутить, сказал, что мы пируем просто для того, чтобы убить время, но у всех времени было в обрез, а дел по горло. Ответ придумала Фиф. Она сказала, что впервые видит, как я выискиваю повод для выпивки, и что это стоит отпраздновать. Все засмеялись, потом снова пошли песни, разговоры. Дамы, которых уже стало пять, уселись отдельно у костра, чтобы посплетничать о своих мужьях. Повар носил им выпивку – он когда-то работал официантом в большом баре и знал обхождение. Я допоздна проболтал с искателями опалов о крокодилах и добыче опалов.

Мы с Фиф вползли в свой спальный мешок, должно быть, уже далеко за полночь. У костра еще оставались двое и о чем-то мирно беседовали. Подошел тяжело вздыхающий старый пес и улегся к нам на постель, потеснив наши ноги. Я заворчал на него, чтобы он убирался. Но Фиф нежным голоском велела ему остаться, и мы все заснули, а в листве и ветвях играли блики пламени костра.

 

Лучшие охотники на крокодилов в Квинсленде

 

Собаки гуртовщика подняли нас ни свет ни заря. После нескольких кружек чаю и бутербродов с холодной бараниной мы свернули спальные мешки. Подошли искатели опалов и спросили, готовы ли мы, и мне пришлось сказать Фиф, что я обещал отправиться с ними за опалами в Лайтнинг Ридж.

– Если повезет, можно подобрать несколько сот фунтов, валяющихся прямо на земле, – сказал я ей. – Это месторождение еще даже сверху не поскребли.

Фиф была в бешенстве. Не потому, что мы ехали за опалами, а потому, что ей об этом ничего не сказали вчера. Она холодно улыбалась и была очень вежлива с искателями опалов. Отдуваться приходилось мне. Я даже помог ей уложить кружки в ящик и поднять верх лендро-вера, но, если бы это было все, я бы легко отделался. Она зачеркнула записи в своем дневнике с позавчерашнего дня и даже не положила табак возле себя, чтобы свертывать мне по дороге сигареты.

Мы попрощались с приятной компанией и последовали за холденом искателей. Фиф была настолько любопытна, что примерно через полчаса простила меня. Ей хотелось узнать, где находится Лайтнинг Ридж, что это такое, найдем ли мы опалы и разбогатеем ли в мгновение ока. Я ничего не мог добавить к тому, что уже сказал, и поэтому она раздумала прощать меня и еще некоторое время дулась.

Мы подъехали к Лайтнинг Риджу после двенадцати. Проехать мимо него невозможно, потому что это единственный холм на много миль вокруг. Месторождение и в самом деле не поскребли… его перевернули вверх дном. Повсюду среди деревьев виднелись высокие отвалы горной породы, а над некоторыми ямами – небольшие вороты с ведрами на веревке, совсем как над старинными колодцами. В городке было несколько лавок, почта, пивная и грязная мостовая. Мы разбили лагерь милях в двух от городка, и поэтому воду приходилось возить издалека.

Опалы красивы необыкновенно. Они бывают всех цветов, какие только можно себе представить, чаще всего попадаются красные, оранжевые, синие и зеленые. Сверкающие камни сидели глубоко в кусках породы, которые мы находили или выкапывали из земли рядом с отвалами. Нам ни разу не попался по-настоящему ценный опал. Однако мы нашли много камней, которые выглядели очень красиво, но были не настолько чисты, чтобы их считали опалами. Почти каждый день нам рассказывали, как кто-то нашел камень стоимостью в несколько сот фунтов, но нам не везло. Я все время уверял Фиф, что все это вздор, и однажды, решив доказать ей, что эти разговоры о баснословных находках – чистые враки, повез ее к женщине, которая, по слухам, нашла опал стоимостью в две тысячи фунтов прямо на земле. Мы нашли женщину, а она и в самом деле нашла изумительный опал. Она показала его нам. Он до сих пор так и стоит у меня перед глазами. Жемчуга, бриллианты, солнце и море – все перемешали и втиснули в этот великолепный камень. Впрочем, женщина не просто нашла его, ей пришлось копать землю в течение многих недель. Вернувшись в лагерь, мы тоже копали и разгребали землю до темноты, но нам не повезло. С первыми лучами солнца мы опять были на склоне холма с новой киркой, купленной в лавке.

Ребята, с которыми мы сюда приехали, расположились в полумиле от нас, и виделись мы с ними редко. У них была машина, размалывавшая породу. Земля просеивалась сквозь сито, а среди камней потом искали опалы.

Я всегда думал, что если люди и находят драгоценные камни, то держат это в большом секрете. Однако искатели опалов этого правила не придерживались. Частенько возле нашего лагеря останавливалась какая-нибудь машина, и нас спрашивали, не хотим ли мы взглянуть на опалы. Владельцы их осторожно открывали маленькие коробочки или баночки, а в них на вате лежали красивые камни. Эти люди не собирались их продавать – просто им хотелось похвастаться. Опалы для того и существуют, чтобы на них смотреть, и нам никогда не надоедало смотреть на чужие коллекции. Но завидно было чертовски.

Несмотря на все мои старания, лучший опал нашла Фиф. Нам сделали из него дублет – к чистому опалу снизу подклеивается опаловидный материал, но в оправе такую подделку не отличишь от больших опалов, – и мы

 

отослали его ювелиру, чтобы он вставил камень в кольцо Фиф. Мы были женаты уже больше двух лет, а кольца я ей еще не дарил. В гороскопе она вычитала, что именно так нам следует поступить с нашей самой ценной находкой. Я думал, что все-таки найду опал получше, но так и не нашел.

С неделю мы были искателями опалов, а потом в пивной Лайтнинг Риджа нам встретился человек со старой машиной и молодой собакой на поводке. Этот человек когда-то был одним из лучших профессиональных охотников на крокодилов в Северном Квинсленде, и мы снова вспомнили, что собирались поохотиться на этих хищников. Он сказал нам, что из-за крокодилов воду из реки там приходилось пить через длинные бамбуковые трубки. И еще он сказал, что стрелять крокодилов в голову бесполезно, так как мозг у них находится в позвоночнике, как у акул. Надо стрелять под лопатку, если хочешь, чтобы был толк. Лучше всего подкрадываться к крокодилам, когда они дремлют на отмелях под манграми. Ружье нужно сильное, с которым охотятся на буйволов или слонов, а пуля из моей винтовки его даже не разбудит. Он также рассказал нам, что крокодилы опрокидывают лодки одним ударом хвоста, а людей разрывают на куски. Потом закапывают эти куски в ил и едят их лишь тогда, когда они начнут разлагаться.

Часами он рассказывал, что можно, а чего нельзя делать, если нам дорога наша жизнь, но он не мог сказать нам, куда лучше ехать охотиться, потому что вот уже несколько лет как не охотился на крокодилов, а за это время многое, вероятно, изменилось. Я не помню, чему мы верили, а чему нет, но думаю, что тогда мы верили лишь тому, что отвечало нашим планам, представлениям и снаряжению, а прочее отбрасывали за ненадобностью и как беспардонную ложь.

В тот вечер мы решили, что месторождение опалов в Лайтнинг Ридже уже выработано, а на следующее утро отправились к заливу Карпентария и стали охотниками на крокодилов.

Мы с волнением ожидали переезда границы Квинсленда, но пересекли ее без всяких хлопот. Никакие чиновники не спросили нас, что мы собираемся делать и что у нас в лендровере. О том, что это была граница, свидетельствовали лишь пограничный столб да шлагбаум поперек дороги. А за ними та же бесконечная дорога по той же плоской бурой равнине. И до местности, где водились крокодилы, сотни миль пути.

Мы проехали городишко Хебел, в названии которого, по мнению Фиф, было что-то библейское. Там была маленькая пивная, а около нее самая громадная в мире гора бутылок! Тысячи бутылок, куча высотой с дом. Очевидно, перевозка пустой посуды отсюда обошлась бы дороже, чем стоили сами бутылки.

И снова по равнинам, через городишки, по мостам, и снова изучение карт на перекрестках.

Чем ближе мы подбирались к северным краям, где водились крокодилы, тем больше нам встречалось лучших профессиональных охотников на крокодилов в целом Квинсленде. В Митчеле нам попался один, который сказал, что всех крокодилов уже перестреляли, что лицензию на отстрел крокодилов достать невозможно и что брать с собой на охоту женщин не разрешается. Но мы пропустили его слова мимо ушей.

Около Гамбо на дороге нам встретился маленький мальчик. В большом мешке он нес детеныша кенгуру, а в маленьком – свои пожитки. Мальчик направлялся в Брис-бэн, но опоздал на грузовик, на котором собирался ехать. Люди, которые довезли его до большой дороги, уехали обратно, и он не знал, что делать. Его отец стрелял кенгуру на мясо на пастбище милях в пятидесяти от большой дороги. Фиф сказала мальчику, что он молодец, а я спросил его, кем он собирается быть, когда вырастет, и мальчик ответил: «Мужчиной». По всей вероятности, он им станет.

Дорога до лагеря его отца была дьявольски трудной, даже для лендровера. Несколько часов мы ползли по глубокой колее и сгнившим мостам. Когда мы подъехали, отец мальчика со своим напарником собирался на охоту. Он поворчал на мальчика за то, что тот вернулся, поблагодарил нас и пригласил на ночную охоту. Я согласился, так как это была отличная возможность опробовать новую винтовку с оптическим прицелом и потренироваться в стрельбе.

Итак, мы поехали охотиться на кенгуру с фарой. Фиф села рядом с водителем на переднем сиденье, чтобы не мешать, а я с отцом мальчика встал сзади с ружьем и переносной фарой. Мы видели около восьмидесяти кенгуру, а подстрелили двадцать семь. Сам я стрелок не очень выдающийся, но мой напарник стрелял просто ужасно. Он сказал, что попадает во всех кенгуру и они падают потом, пробежав несколько ярдов. Просто у него винтовка слишком легкая и слабый фонарь. Мне не хотелось говорить ему, что в течение двух лет я кормился охотой на кенгуру, – ведь я был всего лишь гостем. На следующее утро мы с радостью уехали, так как я еле сдерживался, видя, как неумело он разделывает туши.

В тот день мы встретили еще одного лучшего профессионального охотника на крокодилов, который сказал нам, что реки, впадающие в Западный Залив, кишат крокодилами и что лучше всего ставить на крокодилов большие ловушки из проволочной сетки. Такой ловушкой он поймал крокодила длиной футов в двадцать семь, в желудке чудовища было полно человеческих костей. Случилось это в какой-то таинственной лагуне, куда птицы не залетают, звери не ходят на водопой и где не встретишь человека. Он Так и не сказал, где эта лагуна.

На следующий день, проехав миль двести, мы встретили еще одного лучшего профессионального охотника на крокодилов. Б ту минуту, когда он рассказывал нам о крокодилах, которые отхватывают головы у лошадей и быков, подошел еще один лучший охотник на крокодилов. Стоило им заговорить друг с другом, как они совсем забыли о нас. Они хвастались местами, в которых охотились, и числом убитых крокодилов. Лучший профессиональный охотник номер один сказал: «А я еще не упомянул тот случай, когда мы с Энди Мейкином убили в Норманби четыреста восемьдесят Пресняков и девять четырнадцатифутовых соляников за один раз».

А лучший профессиональный охотник на крокодилов номер два в свою очередь молвил: «Это все хорошо, да только мне мелюзга не нужна, я бью самых больших. Неплохая была ночка несколько лет тому назад, когда на реке Ропер я убил дюжину соляников, каждый футов этак по двадцать длиной, и учти, в одиночку».

А лучший профессиональный охотник на крокодилов номер один ему в ответ: «Неплохо. Сам-то я не интересуюсь большими крокодилами, но в позапрошлом году у истоков Лайкхарта я вытащил крокодила двадцати двух футов длиной из водоема ярдов тридцать длиной и футов десять глубиной. И шкура отличная, первый сорт»,

Лучший профессиональный охотник на крокодилов помер два ехидничает: «Там и воды-то поди не осталось, когда ты вытащил его на берег, чтобы снять шкуру».

Мы переглянулись с Фиф – не пора ли? – и уехали. Остались ли там хоть маленькие крокодилы, чтобы мы могли потренироваться?

Мы ехали-ехали, а дороге все не было ни конца ни края. Кругом все голо и плоско. Весь мир был сотворен из пыли, и только две колеи показывали, что здесь проходили машины. Каким-то образом мы съехали с главной дороги и не могли определить по карте, где находимся. Переночевав, мы отправились дальше и ехали весь следующий день. Сменялись только цифры на спидометре, и мы занимались тем, что старались угадать, когда выскочит новая цифра. И здорово наловчились.

Начинало темнеть, когда мы прибыли в Джулия Крик. Все было пропитано пылью, а наш бедный старина лендровер выглядел очень усталым, помятым и умирающим от жажды.

Дорога от Джулия Крик до Кронкарри была настолько плоха, что мы поехали напрямик, рядом с железнодорожным полотном. Из иных оврагов я совсем не надеялся выбраться, но зато между ними ехать – одно удовольствие.

Ночь мы провели в Маунт Айза, а наутро отправились к заливу по узкой дороге, причудливо извивавшейся по склонам холмов. Холмы были не очень высокие, но после нескольких дней езды по плоской унылой равнине они приятно разнообразили вид. Повсюду торчали громадные красные муравейники.

– Словно для отпугивания летающих тарелок, – сказала Фиф.

Где бы мы ни разбивали лагерь, утром нас будили вороны. Очень умные птицы эти вороны. Я почти уверен в том, что одна из них преследовала меня всю дорогу от самого Нового Южного Уэльса, хотя бы ради того, чтобы я всегда был настороже. Они знают, когда ты собираешься взяться за ружье. Однако притворяться не стоит: это они тоже угадывают.

Мы не знали названий очень многих птиц и растений, не знали повадок птиц, и поэтому в разделе своего дневника «Какие вещи надо выписать по почте» Фиф записала: «Книги о растениях, цветах, животных, птицах и ящерицах Квинсленда».

В небольшом баре с тенистой и скрипучей верандой нам сказали, что в реке милях в пятидесяти отсюда водятся крокодилы. Их можно увидеть, если тихо идти вдоль берега. Мы бросились в машину и помчались на бешеной скорости к тому месту, где через реку перекинут мост из больших старых бревен. И были очень разочарованы. Проехать тысячи миль по стране, такой большой, что ее даже представить себе трудно, ради какой-то дурацкой струйки воды и нескольких растущих вдоль нее деревьев! Да еще стаи больших жестких скрипучих коричневых кузнечиков, которые летают повсюду, не разбирая дороги. После всех историй, которых мы наслушались, река не выглядела очень зловещей или кишащей крокодилами, но мы решили не рисковать.

Всякий раз, когда Фиф хочет поставить меня в неловкое положение, она напоминает мне, как я, сжимая в одной руке котелок, а в другой – заряженную винтовку и готовый отразить нападение крокодилов, осторожно полз к реке за водой. Несколько часов спустя я крался вдоль берега так же тихо и незаметно, как подкрадывается землетрясение. И ничего не увидел.

На следующий день мы прибыли в Ялогинду. Наконец-то мы в сердце страны крокодилов, у самого залива Карпентария. Звучит это намного внушительнее, чем выглядит на самом деле. С полдюжины домов разбросаны по бурой равнине, как игральные кости. Лавка находилась ярдах в двухстах от пивной, а между ними – только почта, гараж, полицейский участок и пустыри различной величины. Должно быть, первые поселенцы думали, что Ялогинда будет процветать и на всех пустырях вырастут магазины. Но на пустырях выросли кучи мусора и солончаковая лебеда. Казалось, город возник до появления реки Манары, глубокой, лениво несущей свои бурые воды мимо зеленых куртин мангровых деревьев. На нашей карте было показано, что Ялогинда находится на самом побережье, но никакого моря не было видно. Устье реки находилось милях в четырех, но местность была настолько плоской, что за все время нашего пребывания у залива мы видели море всего несколько раз.

В пивной нам сказали, что Дарси «такой-то» (невероятно длинная иностранная фамилия) – лучший профессиональный охотник на крокодилов Квинсленда. Жил он в Ялогинде, но сейчас уехал на реку и должен вернуться дня через два. Напарник этого Дарси уехал куда-то работать смотрителем маяка, и охотник остался один. Вероятно, он будет только рад взять нас с собой на охоту. Мы уже встречались с великим множеством лучших профессиональных охотников Квинсленда, и мне не хотелось ничего решать заочно.

Мы поехали в Берктаун, расположенный в семидесяти милях от Ялогинды, чтобы скоротать время, а может, даже встретиться с еще лучшим профессиональным охотником на крокодилов, который будет только рад взять пас с собой на охоту. Было ясно, что ввести нас в курс дела должен человек опытный. В Берктауне не было ничего интересного. Мы переночевали и на следующий день вернулись в Ялогинду.

Дарси был там.

 

Обыкновенный малый

 

Нам показали его в баре. У меня уже сложилось собственное представление о профессиональном охотнике, а этот малый был похож на него еще меньше других, если не считать того, что он был босиком. Ни большого ножа на поясе, ни ружья, прислоненного к стойке. Шрамов на лице нет, руки и ноги целы. На вид обыкновенный малый, разве что волосы чуть подлиннее, чем у большинства людей.

Я подошел к нему и попросил его взять нас с женой на охоту. Он охотно согласился, но сначала мы этого не поняли. Дарси был не то чех, не то серб, не то еще кто-то, и разобрать, что он хотел сказать, было очень трудно. Он охотился на крокодилов в этих краях лет десять, а говорил по-английски так, будто учил язык по учебнику. Впрочем, напрактиковаться в разговорной речи у него не было возможности, потому что почти все это время он провел в буше. Дарси корчил гримасы, помогая себе подбирать слова, и это льстило его собеседникам, которые видели, скольких усилий стоит разговор с ними. По большей части Дарси бывал в мужской компании и имел весьма основательный запас бранных слов, но из вежливости не употреблял их. В присутствии женщины он старался вообще воздерживаться от разговора. Поначалу мы подумали, что Дарси угрюм и необщителен, но оказалось, что он устроил нечто вроде стирки своего словарного запаса и вывесил его на просушку. День – два спустя он уже говорил довольно свободно, и мы вели с ним долгие интересные беседы.

Я вспоминаю «неохотничью» внешность Дарси и думаю о том, как впоследствии изменился мой идеал охотника на крокодилов, который был такой же никчемный, как брезентовый мешок для воды, висевший на капоте нашего лендровера. Нет, Дарси был настоящим охотником и возил воду в двухсотлитровой бочке. Я хотел выкинуть мешок, когда понял, сколь он ничтожен, но Фиф воспротивилась, и он так и остался висеть на капоте как напоминание о том времени, когда мы собирались объехать залив с одним мешком воды.

У Дарси был большой армейский грузовик «блиц», заваленный мешками, бочками и ящиками. Весь груз, кроме хрупкой на вид лодки из клееной фанеры, напоминал кучу мусора, который собирались отвезти на свалку.

У него был большой молодой пес неизвестной породы, по кличке Прушковиц. Собака ездила вместе с Дар-си в кабине и питала к его грузовику те же чувства, что и Фиф к нашему лендроверу. Прушковиц ожидал Дарси у бара и присматривал за грузовиком. Все другие собаки заходили в бар, но Дарси сказал нам, что его пес не пьет, так как кому-то из них надо оставаться трезвым, чтобы они могли благополучно добраться до лагеря. Я спросил Дарси, что означает «Прушковиц», но он не хотел говорить этого в присутствии Фиф, а когда ее с нами не бывало, я всякий раз забывал спросить. Вероятно, это и в самом деле было что-то очень неприличное, потому что иногда Дарси выдавал настоящие перлы, нисколько не стесняясь присутствия Фиф, хотя обычные ругательства при ней не употреблял.

В тот день, когда мы встретили Дарси, он отправлялся на реку Николсон и сказал, чтобы мы следовали за ним. Ехать предстояло миль восемьдесят. Дарси оставалось только покинуть бар, сесть в кабину грузовика и тронуться в путь. Он уже погрузил бочки с бензином, мешки с солью и продуктами, но все еще слонялся с места на место, пока я не стал приходить в бешенство. То, что он не хвастался охотничьими подвигами и не очень стремился в путь, действовало на меня как-то успокаивающе, и я уже начинал проникаться к нему доверием. Нет, хвастуном он не был. Но мы так долго предвкушали этот час, столько проделали миль и столько наслышались рассказов, что сдерживать нетерпение было трудно. Когда он наконец завел свой «блиц» и поехал по проселочной дороге, я не стал задерживаться ни на секунду. Мы следовали за ним в огромном плюмаже пыли под самым задним бортом его дребезжащего грузовика.

Два часа по дороге, полчаса напрямик по равнине – и мы остановили машины на берегу реки Николсон, заросшем осокой и камышом. Настоящее крокодилье царство с таинственными темными омутами и склонившимися над водой деревьями. Я начинал чувствовать себя настоящим охотником на крокодилов.

Мы принялись разгружать машины. Теперь, когда мы прибыли на место, я больше не испытывал нетерпения. Наконец-то мы будем охотиться на крокодилов или по крайней мере увидим, как на них охотятся.

Но что за снаряжение было у Дарси! Фиф и та удивилась. У меня были кое-какие опасения насчет ялика, который мы легко сняли с грузовика и спустили на мелководье у берега (чтобы дерево набухло и не было сильной течи), но это был еще пустяк. Дарси достал две заржавленные винтовки, затворы которых были так засорены, что еле проворачивались. Он прислонил их к дереву, одна упала в грязь и лежала там, пока я ее украдкой не поднял и не осмотрел. В свое время через мои руки прошло немало ружей, но представить себе, как можно охотиться с таким, я не мог. Дарси достал нож и воткнул его в землю возле ружей. Нож был довольно острый, но маленький и вряд ли годился для расправы с теми громадными, свирепыми крокодилами, о которых мы столько слышали. Потом Дарси вытащил небольшую фару, которая крепилась на лбу при помощи эластичной ленты и питалась от автомобильного аккумулятора. Светила она слабо, мерцала, и я едва удержался, чтобы не вызваться тут же ее починить. Серьезного ремонта не требовалось, просто где-то был слабый контакт.

Потом Дарси удалился в рощицу и переоделся в свой рабочий костюм – нечто вроде толстого подгузника, подпоясанного растрепавшейся веревкой. Подгузник был веселой расцветки, но выгоревший – похоже, что его отрезали от чехла для стула (Фиф шепотом сказала мне, что это кусок занавески). Судя по тому, что одеяние прикрывало лишь незагоревшую часть тела, оно было очень привычным. Роста Дарси был среднего – примерно пять футов десять дюймов, спина и руки – в упругих перекатывающихся мышцах. Длинные светлые волосы. Возраст – что-то между тридцатью и сорока. Определить трудно, зато можно безошибочно сказать одно: он был ловок и силен.

Экономная природа не наделила Дарси избытком плоти, но это действовало гораздо менее удручающе, чем та экономия, которую он проявил в отношении своего снаряжения.

 

Фиф выбрала место получше, разложила костер и немного погодя стала печь на углях пресные лепешки к чаю, который уже закипал в котелке. Дарси сбросил с грузовика груду веревок и принялся распутывать их. Среди веревок я увидел заржавленный стальной стержень длиной в восемь дюймов с большим плоским зазубренным наконечником на одном конце. Веревка, которую распутывал Дарси, была привязана к кольцу, находившемуся посередине этой штуки.

Дарси поднял голову и посмотрел на меня.

– Если хотите стать охотником на крокодилов, вы должны научиться владеть такой штукой. Это мой гарпун.

Я не скрывал своего интереса, и он достал из-под барахла, громоздившегося в кузове «блица», длинное прямое пятнадцатифутовое древко. К тонкому концу его был привязан акулий крючок.

– Это крюк для того, чтобы поднимать крокодила со дна, если место не очень глубокое, – объяснил он. – Убитый крокодил сразу же тонет. Поэтому надо стрелять с очень близкого расстояния и быстро цеплять крокодила за ногу или за пасть.

– А если он не убит, а ранен? – спросил я.

– Сообразительность нужна в любом деле, – отвечал он. – Если увидишь большого крокодила на глубоком месте и выстрелишь, то он все равно потерян, потому что в ялик его не втащишь и на поверхности не удержишь. В таком случае надо действовать гарпуном. Гарпуны бывают разные, но меня вполне устраивает этот.

Он поднял стальной наконечник и попытался вставить его гладким концом в отверстие в толстом конце древка, но оно оказалось замурованным глиной, которая набилась туда, наверно, еще во время прошлой охоты, когда он ездил на своей лодочке, отталкиваясь им от берега как шестом. Дарси стал выковыривать глину щепкой.

– Наконечник вставляется в это отверстие и выскакивает после того, как воткнется в крокодила. Бить его лучше всего в шею. Крокодил болтается у тебя на веревке, и остается только ждать удобного момента, чтобы выстрелить.

Он вставил наконечник в конец древка и показал мне, как работает гарпун, сильно воткнув наконечник в бревно. Очень простое и на вид эффективное устройство. Интересно.

– Это теоретически, но и на практике он в большинстве случаев тоже срабатывает. Однако бывает всякое, и надо быть готовым к любым неожиданностям, – объяснял Дарси.

– А не нападает крокодил на лодку после того, как в него втыкают эту штуку?

– Обычно нет, иначе меня бы здесь не было. Но крокодил может случайно разбить лодку ударом хвоста или головы, когда пытается освободиться. Когда на него нападают, он думает об одном – как бы ему уйти в глубину.

– А ваш ялик крокодил когда-нибудь разбивал? Или нападал на вас? – спросил я.

– Нет. А с гарпуном у меня была неприятность всего один раз. Наконечник не выскочил из древка, крокодил стал метаться с древком и вышиб меня им из лодки.

По всей видимости, Дарси собирался на этом закончить свой рассказ, и поэтому я спросил:

– А что было дальше?

– Я упал в воду и снова быстро забрался в лодку.

– А крокодила убили?

– Да, но потерял фару, пришлось сделать конец миль в триста за новой.

– А у вас нет запасной? – невольно спросил я.

– Если бы я получше смотрел за гарпуном, запасная не понадобилась бы, – сказал он.

Черт те что!

Когда мы ПИЛИ из жестяных кружек чай со свежими лепешками, Фиф спросила Дарси, часто ли приходилось ему учить людей охоте на крокодилов.

– Многие ездят со мной, потому что интересуются крокодилами. Но редко кто приезжает второй раз, и большинство из них мне не нравится.

– И что вы с ними делаете, прогоняете? – смущенно спросила Фиф.

– Нет, – сказал Дарси. – Сам я их не гоню. Просто беру в такие места, где выдерживают только настоящие люди и крокодилы.

– А нас вы повезете в такое место, когда мы вам надоедим? – серьезно спросила Фиф.

– Нет, – ответил Дарси. – Ваш муж не турист. Он хочет стать охотником на крокодилов, и поэтому я буду его учить. Когда он научится, ему самому не захочется оставаться со мной. Он уедет на другие реки, чтобы попробовать свои силы.

– Сколько нужно на это времени, Дарси?

– Можно бить крокодилов много лет и все же ничего о них не знать. Один человек может узнать за одно мгновение больше, чем другой за всю жизнь.

– И когда мы станем настоящими охотниками на крокодилов? – настаивала Фиф.

– Как только убьете крокодила, – ответил Дарси. И это было все, что он сказал.

Понимать его было трудно. Но чем больше мы с ним говорили, тем больше я убеждался, что этот человек знает свое дело. Только вот его снаряжение ставило меня в тупик. Лишь много недель спустя я начал кое в чем разбираться. На меня ободряюще подействовало заявление Дарси, что на сей раз он интересуется главным образом небольшими пресноводными крокодилами. Они называются крокодилами Джонстона, достигают десятифутовой длины и на купающихся людей не нападают. Питаются они в основном рыбой, но не отказываются иной раз схватить то, что плохо лежит. Неосторожного человека они могут покусать весьма жестоко. Я был очень доволен, что начинаю с небольших крокодилов. В реке Николсон водятся и большие страшные соляники, но Дарси не рассчитывал на встречу с ними.

– Мы так нашумим, охотясь на Пресняков, что соля-ники все уйдут, – объяснил он.

Мы с Дарси заранее приладили противомоскитные сетки и, так как близился вечер, стали готовить лодку для ночной охоты. Вернее, это делал Дарси. Я же просто наблюдал и подавал то, что ему требовалось.

Он вычерпал воду из ялика и засунул черпак, сделанный из консервной банки, под среднее сиденье. Потом постелил на сиденья мешки, а на них положил заряженные винтовки.

– Чтобы стука не было, когда берешь винтовку.

Аккуратно свернув веревку гарпуна, он воткнул наконечник в щель между передним сиденьем и бортом лодки. Нож он воткнул в щель с другой стороны сиденья. Топор положил на дно лодки, предварительно постелив мешок. Потом я снял с грузовика аккумулятор, который он задвинул под переднее сиденье, подготовив все для подсоединения к нему фары. Древко гарпуна Дарси положил у борта, одним концом на корму, «крокодилий ящик» с запчастями, лампочками, фонариками, противомоскитной мазью, спичками и прочей мелочью – под заднее сиденье. Поверх всего бросил широкое самодельное весло. Из большой бочки, что стояла на грузовике, он отлил воды в пластмассовый бидон. Во время прилива, хотя течение и незаметно, от залива поднимается соленая вода. Лодочка теперь казалась перегруженной и совсем маленькой.

Почти совсем стемнело. Наскоро перекусываем и пьем чай. Дарси зажигает карбидную лампу, чтобы не проехать мимо лагеря на обратном пути. Прушковицу дается наказ сторожить лагерь, и тот с важным видом усаживается возле грузовика.

– Ваша жена может поехать с нами. Что тут такого? Первые звезды и москиты. Лучше надеть рубашку с

длинными рукавами и штаны. Потом может похолодать. Птицы молчат. С реки доносится плеск воды. Квакают лягушки.

– Табак взяли? Пора!

Мы с Фиф на заднем сиденье, Дарси на носу. Он отталкивается от берега веслом и прилаживает фару поверх своей помятой старой шляпы. Лодочка медленно скользит по тихой реке, выбираясь на глубокое место. О черт, как мала эта лодка! Почему бы ему не завести лодку побольше?

Свет фары прорезает темноту и рыщет по обоим берегам реки, скользя то вверх по течению, то вниз. (А в какую сторону все-таки течет эта река?) Потом Дарси берет весло и легкими сильными взмахами гонит лодку вперед. Два взмаха слева, два взмаха справа, а вода даже не шелохнется – ни ряби, ни плеска. Скользим, словно в космосе. Тонкий яркий луч фары, точно палец, тычется в темные уголки берегов, нависших над рекой. О том, что мы движемся, можно узнать только по деревьям, скользящим на фоне неподвижных звезд. Слишком быстро, непохоже, что нас ждет занятие, требующее особой осторожности и сноровки.

У меня такое ощущение, будто меня вынуждают на какой-то отчаянный шаг. Я бы предпочел посидеть немного в лодке, привыкнуть к этой атмосфере.

Сотни рыб начинают вдруг метаться в луче света и с громким плеском бросаются в темноту. Кругом звуки.

Вамп! Вамп! Вамп! Это валлаби.^[2] Ему и страшно, и любопытно. Хочется и удрать, и остаться. Он идет на компромисс – скачет вдоль берега. Писк, урчание, скрежет, треск. Луч метнулся назад, на то место, где только что побывал, – и вот они… Да, это, несомненно, глаза крокодила. Светящиеся красные точки на бесцветной шири реки. Это не шишковатая голова, не изогнутый хвост и даже не сами глаза. Лишь красные искры, тлеющие в камышах на противоположном берегу.

Лодка скользит прямо к немигающим глазам на другом конце луча. Подавшись вперед, Дарси сидит на носу нашей стремительной лодки и решительно ударяет по воде широким веслом.

Все ближе и ближе. И вот мы уже почти у самых красных угольков. Дарси ловко гребет одной рукой, а другой берет винтовку. Мы все еще видим одни глаза. Дарси кладет весло на колени и поднимает винтовку. Его плечи закрывают от нас глаза крокодила. Мы, наверно, наскочили на него. Я так ждал этой минуты, и вдруг меня охватывает ощущение гадливости. Я откидываюсь назад и хватаюсь за борт лодки.

Раздается выстрел, всплеск, и в луче света крокодил всплывает вверх белым брюхом. Дарси поддевает его концом весла, чтобы не дать утонуть, и рукой зажимает пасть. Он подтягивает голову крокодила к лодке и ощупью находит топор. Два удара по шее перебивают позвоночник. Не разжимая руки, Дарси ведет пасть вдоль борта и передает ее мне. Моя дрожащая рука нервно сжимает холодный нос. Двумя рывками я переваливаю крокодила через борт и укладываю на дно лодки.

Пресняк длиной шесть футов. В темноте я ощупываю холодную шершавую шкуру моего первого крокодила, а Дарси тем временем закуривает и спокойно рассуждает, где бы нам добыть еще одного – двух крокодилов.

Фиф сказала мне потом, что она не испугалась, так как с нею был я; ее немного нервировали необычные звуки, да и то потому, что было темно. Вот это да!

Проехав по реке с милю, мы убили еще двух Пресняков и услышали того, кого Дарси назвал «здоровенной дубиной»: впереди нас что-то бросилось с берега в воду с таким грохотом и плеском, будто рушился мир. Вскоре мы подплыли к большой мели. Нам пришлось выйти из лодки и тащить ее волоком ярдов сто по грязи и мелководью. Дарси сказал, что почти все местные реки в сухой сезон пересыхают и превращаются в цепочку длинных лагун.

В эту ночь мы добыли шесть Пресняков. Часа в три утра мы подплыли к тому месту, где на берегу слабо мерцала карбидная лампа Дарси. Прушковиц подбежал, чтобы доложить, что все в порядке, и взглянуть на наших крокодилов. Мы выпили по кружке чаю с хлебом, захваченным из Ялогинды, и влезли в спальные мешки, упрятанные под противомоскитные сетки. Фиф уютно устроилась у меня на руке, и вскоре мы согрелись и успокоились. Потом она прошептала мне одну из наших любимых присказок и заснула. А я еще лежал, думая об охоте на крокодилов.

Я начал охотиться на свиней, оленей и кенгуру подростком. Винтовку я брал тайком, когда мой старик бывал в отъезде. Но такой охоты, как нынешняя, я и представить себе не мог. То ли еще будет, когда мы доберемся до крокодилов, которых Дарси называет «здоровенными дубинами»!

Удивительный малый этот Дарси. Настоящий охотник на крокодилов!

Утром Дарси показал нам с Фиф, как надо снимать шкуру с крокодила, как скоблить и солить ее. Он сказал нам, что хребтовики отличаются от пузатиков и ценятся дешевле и что очень важно знать, как солить и хранить шкуры.

Я горел желанием взяться за дело сам, но Дарси сказал, что у меня будет достаточно практики потом, а сейчас самое главное – смотреть и учиться. У него ушло два с половиной часа на то, чтобы отскоблить и засолить шкуры шести крокодилов, которых мы убили накануне вечером, причем он объяснял нам все свои манипуляции.

После ленча мы погрузили все на машины, переправились вброд через обмелевшую реку Николсон в миле от стоянки вниз по течению и ехали часа два по равнине к реке с песчаным ложем, где, по словам Дарси, было очень много Пресняков. Лагерь разбили на отлогом берегу, где кончалась цепочка камней, пересекавшая русло пересохшей реки. Дарси и я добыли в ту ночь тринадцать крокодилов.

Два из них годились на чучела, им было не больше двух лет. На чучело идет крокодил длиной от девяти дюймов до двух футов. Надо осторожно подплыть к такому крокодилу вплотную, быстро и крепко схватить его за шею и сунуть в мешок, лежащий на дне лодки, не позабыв завязать мешок, потому что даже в таком возрасте они могут здорово укусить. Дарси обдирал их особым способом, натирал солью шкуру и голову и распяливал их. Делал он это весьма профессионально. Покупали чучела жители ближайших городков и путешественники, платя по три шиллинга за дюйм. Я удивился, что Дарси не применяет мышьяк или что-нибудь в этом роде для консервации шкур, идущих на чучела, но он сказал, что первые его чучела выглядят сегодня так же хорошо, как и семь лет назад, когда он их сделал. Позже он научил Фиф набивать чучела, и она стала делать это не хуже самого Дарси.

Я все-таки решил попробовать снимать шкуры, встал на рассвете, наточил нож, как бритву, и был преисполнен рвения. В тот день я кое-чему научился. Был посрамлен, когда прорезал дыру в первой шкуре. И еще в одной. Нервничал, боясь вызвать неодобрение Дарси. Усвоил разницу между хребтовиками и пузатиками.

– Любой крокодил, ширина брюха которого меньше шестнадцати дюймов, является хребтовиком.

Вскрываю брюхо и продолжаю разрез до самого кончика хвоста. От этого разреза делаю перпендикулярные надрезы с внутренней стороны лап, как показывал Дар-си. Снимать шкуру надо осторожно. Особенно с лап и под челюстью. Каждый порез обходится в фунт.

– Пока не привыкнете, вам надо пользоваться не таким острым ножом, – не сердясь сказал Дарси. – Мясо можно соскоблить, а вот дыры в шкуре не залатаешь.

Дарси пользовался двумя ножами. Маленьким прямым ножом он надрезал брюхо, а большим изогнутым – снимал шкуру. Его он держал как пишущую ручку, работая только самым кончиком.

Перевернутая лодка лежит в тени («Никогда не оставляйте шкуры па солнце, иначе они будут шелушиться»), а Фиф стоит на коленях у воды и соскабливает со шкур мясо каким-то инструментом, похожим на большой нож для чистки рыбы. Мясо крокодила белое, жесткое, похожее на рыбье. Дарси его пробовал и говорит, что это прекрасное мясо, если нет ничего другого. Прушковиц не ест его даже в вареном виде. Я его понимаю.

Надо подменить Фиф, пусть передохнет. Мне осталось снять всего три шкуры. Фиф совсем упарилась. А обработала всего две шкуры. Чертовски трудная работа! Снимать шкуры и то легче. Бедняжке Фиф достается. Вон как она сидит на берегу, старается и виду не показать, что устала.

– Фиф, согрей нам котелок чаю.

Теперь я скоблю, скоблю. Надо попытаться делать это легкими и быстрыми движениями, как бы тереть. Но тогда скребок скользит по мясу, я замечаю, что дело не двигается, и снова начинаю с усилием сдирать мясо со шкуры.

Дурень, достань из лендровера напильник и заточи скребок. Тупой совсем. Не спеши, пусть руки отдохнут. Ты обратил внимание, что конец с одной стороны заточен под углом, а с другой – плоский? Вот так и затачивай. А теперь снова скоблить.

Немного легче, но скребок прорезал дырку в шкуре. Теперь он слишком острый. Надо притупить немного об камень. Снова скоблить. Попробовать, что ли, левой рукой? Не выходит.

Одну кончил! Смываю ошметки мяса и бросаю шкуру в воду у берега рядом с теми, которые еще не обработаны. Следующая. Пот и волосы лезут в глаза. Дарси кончает снимать последнюю шкуру.

Кружка чаю и перекур.

– Дарси, если хотите, я наскоблю остальные, пока вы будете солить. (О черт, что ты говоришь!)

Но Дарси считает, что скоблить его очередь, и на вид это получается у него легче. Берусь за следующую. Должен же быть более легкий способ. Попробовать проволочной щеткой? Или придумать что-то вроде безопасной бритвы, чтобы не порезать шкуру? Или привинтить4 лезвие к кузову грузовика и скоблить о него шкуру? Выварить ее? Положить на муравейник? Нет. Продолжай-ка работать скребком.

Все шкуры обработаны. Рука горит, спина разламывается. Теперь засолка. Расстилаем шкуры в тени на траве, самую большую вниз. Из мешка горстями черпаем

мелкую соль и ровным слоем посыпаем шкуры. Порезы на руках жжет. Соли не жалеть, она дешевле крокодильих шкур. Хорошенько втираем соль во все складочки и края. Берем еще две полные горсти соли и посыпаем для верности. Поверх кучи кладем еще одну большую шкуру и то же самое проделываем с ней.

По указанию Дарси загибаем внутрь края шкур и скатываем их, начиная с головы. Следим, чтобы соль не высыпалась. Фиф держит мешок, а я укладываю в него шкуры. Каждый раз посыпаем несколькими горстями соли. Укладываем мешок на грузовик. Заваливаем его другими набитыми мешками, укрывая от солнца. О черт, да они тяжелые. Дарси наблюдает за мной и одобрительно кивает.

– Вас нетрудно учить, – говорит он, – потому что вы хотите научиться.

Который час? Уже час дня. Падаю на постель возле Фиф и закуриваю. Может, сегодня Дарси отменит ночную охоту? Не мешало бы немного отдохнуть. Ни один из «лучших» охотников на крокодилов, которые встретились нам по дороге, ничего не говорил о скоблении шкур. Стрелять-то крокодилов легко…

Обедаем и два часа отдыхаем, спасаясь под противомоскитной сеткой от мух. Читаю дневник Фиф и исправляю ошибки. Потом слоняюсь по лагерю и жду, когда Дарси начнет подготовку к ночной охоте.

 

Прушковиц

 

На реке с песчаным ложем мы пробыли четыре дня и добыли сорок одну крокодилью шкуру. Потом мы пересекли знойную равнину и, поплутав среди зарослей, выехали к небольшой лагуне, уже знакомой Дарси. Она имела ярдов пятьдесят в длину и двадцать в ширину и лежала в зеленом кольце деревьев. Дарси сказал, что здесь мы убьем пятнадцать – двадцать Пресняков, а потом вернемся в Ялогинду, чтобы отослать шкуры. Вода в лагуне напоминала жидкую грязь, но та, что мы пили до сих пор, была еще хуже: она была соленой и отдавала ржавчиной. Выбирая место для лагеря, мы заметили с полдюжины крокодильих спин. Это было приятной неожиданностью, и я подумал, что в таком маленьком водоеме бить их будет легко. Но это была не последняя неожиданность. Мы развели костер почти у самой воды и повесили противомоскитные сетки под большим раздвоенным деревом, между двумя стволами которого, как обнаружила Фиф, было очень удобно сидеть. Дарси достал свой старенький радиоприемник и подсоединил его к батарее лендровера, а Фиф подружилась с маленькой ящерицей, прибежавшей послушать музыку.

Из кучи хлама в кузове грузовика Дарси выкопал сеть с ячейками в четыре дюйма и натянул ее поперек лагуны.

– Как только крокодил хватает сеть зубами, он пойман: начинает биться, запутывается и захлебывается.

Прушковиц нашел под бревном большую желтую игуану и схватил ее за хвост. В результате этой встречи Пруш-ковиц остался с покусанным носом, а Дарси получил игуану и снял с нее шкурку для чучела.

В тот вечер мы осветили фарой лагуну, и крокодильи глаза загорелись в таком количестве, что, казалось, перед нами большой ночной город. Я полагал, что крокодилов там штук пятьдесят, но Дарси сказал, что их двадцать пять. Все равно это было величественное зрелище. Мы плавали по лагуне часа два, но крокодилы близко к себе не подпускали. Из-под толщи воды доносилось глухое урчание – по словам Дарси, это ревели под водой крокодилы. Подстрелили пятерых, по они все утонули, прежде чем мы успели до них добраться. Лагуна была слишком глубокой, и шест не доставал дна. Раздосадованные, вернулись в лагерь.

Дарси сказал, что лучше всего было бы перестрелять крокодилов, а потом ждать, пока они всплывут на поверхность.

– На это уйдет несколько дней, в зависимости от глубины и температуры воды. Если мы вытащим их сразу же, как они появятся на поверхности, то шкуры не испортятся. Но нужно внимательно проследить, чтобы в водоеме не осталось убитых крокодилов, не то мы потеряем доверие управляющего ближайшей овцеводческой фермы и он не даст нам больше разрешения на отстрел крокодилов в своих владениях.

На следующее утро мы вытянули сеть. В ней оказалось только два маленьких крокодила и две красивые большие баррамунды. Вкусная рыба. Даже Дарси удивился, увидев этих рыб-аристократок в такой грязной маленькой лагуне. Один из крокодилов запутал сеть вокруг кола, и нам пришлось разорвать ее, чтобы достать пресмыкающееся. Дарси сказал мне, чтобы я шел бить крокодилов в лагуне, пока он чинит сеть.

– Считайте, пожалуйста, убитых, чтобы мы знали, сколько надо потом подобрать, – сказал он.

Наверно, у меня был немного глупый вид, когда я в восторге бросился бежать. Мне не терпелось испробовать на крокодилах свою новую винтовку с оптическим прицелом. Это был самый подходящий случай. Я засел на берегу и за ночь убил тринадцать крокодилов и стрелял еще в трех, но не знал, убил ли их.

С первым же выстрелом все крокодилы исчезают с поверхности. Но ждать их приходится недолго. Над водой появляются два маленьких зеленых бугорка глаз и ноздри – этого достаточно, чтобы глотнуть воздуха. Потом крокодил бесшумно ныряет. Тщательно прицелиться не удается: крокодилы всплывают в самых неожиданных местах. Если крокодил поднялся на поверхность и выстрела не последовало, то он высунется из воды в том же месте еще раз. В противном случае он все время меняет позицию.

 

Я ни разу не видел, чтобы крокодил показался из воды в полном смысле слова. Они так осторожны, что появляются и снова исчезают, как призраки. Мне показалось, что крокодил остается под водой минут пятнадцать, но Дарси сказал, что это зависит от длины и возраста крокодилов и колеблется от пяти минут – для небольших Пресняков – и до часа с лишним – для больших старых соляников. Впрочем, если они ранены или очень возбуждены, время пребывания под водой сокращается. Мне представился отличный случай познакомиться с крокодилами поближе, и я узнал многое в тот день.

Такая охота может показаться немного жестокой. Я добывал много кенгуру, оленей, кабанов, и мне до сих пор становится не по себе, когда я подраню животное. Поэтому я стараюсь выследить его и прикончить. Но мне никогда не приходилось слышать о подобных переживаниях по поводу крокодилов. Есть в них что-то неприятное, злое, и поэтому жалости к ним не испытываешь.

На следующий день Дарси сказал мне, что, если попасть крокодилу в нос и повредить дыхательный клапан, он не может находиться под водой и захлебывается. Ему приходится выползать на берег. Так же поступают больные или тяжелораненые крокодилы. Поэтому я должен попробовать попадать в нос тем крокодилам, которых не подстрелил накануне. Нам не хотелось оставаться долго у лагуны и ждать, пока все крокодилы всплывут на поверхность.

На этот раз я забрался на дерево: стрелять оттуда удобнее, а крокодилы меня не видели. Любое движение на берегу в этой равнинной местности заметно на фоне неба, а у крокодилов невероятно острое зрение. Мне надо было попадать в самый кончик крокодильего носа – в цель величиной с монетку. Многие пули пошли за молоком. Но когда я попадал, было на что посмотреть: крокодил с шумом исчезает под водой, как и те, по которым я промахивался, но спустя несколько секунд всплывает, выставив морду из воды, мечется, делая круги по лагуне, а потом выползает на берег. Я покричу Дарси, и он подплывает на лодке и приканчивает его из своей винтовки, которая иногда давала осечку.

Случалось, что пуля только заденет нос крокодила и он нырнет и зароется головой в ил на дне лагуны. А потом, когда я уже махну на него рукой, выскакивает на поверхность воды. Когда Дарси подоспевает к нему с гарпуном, он ныряет снова, но стоит Дарси отъехать, как крокодил опять всплывает. Это повторяется снова и снова, пока Дарси не воткнет в него гарпун. А как крокодилы кусают веревку! Не хотел бы я, чтобы в воде на меня напал даже пресняк. Надежды на спасение было бы мало. У Дарси есть теория, согласно которой пресняки неопасны для человека только потому, что невелики по размерам.

– Соляник футов десять длиной тоже не опасен для людей и скота… как правило.

Прошло несколько дней, прежде чем крокодилы начали всплывать, но времени мы даром не теряли.

– Давайте поговорим, – начнет бывало Фиф, стараясь использовать вынужденное безделье.

– О чем? – спросит Дарси.

– Расскажите нам о реках, – скажет Фиф.

И Дарси рассказывает нам о реке Ропере, или Лиммен-Байте, или о какой-нибудь другой, в которой водятся крокодилы.

Он проучился два года в университете, пока война не перевернула его жизнь вверх дном. Его забрали в солдаты, когда ему было семнадцать. Не знаю, на чьей стороне он воевал, но, насколько можно понять из его рассказов, ему приходилось где-то патрулировать и кого-то брать в плен. Кажется, он и сам бывал ранен и попадал в плен. Потом он дезертировал, был судим военным трибуналом и прощен, вместо того чтобы получить медаль за какой-то героический поступок.

За десять лет, прожитых у залива, он узнал Австралию с самых разных сторон гораздо лучше, чем знали ее мы. Вот и подумаешь… Во всяком случае у нас было меньше времени, чем тем для разговоров, но всякий раз мы сворачивали на крокодилью охоту. Мы так и не узнали, что же заставило Дарси заняться охотой на крокодилов. В большинстве случаев он работал в одиночку. Время от времени у него бывали напарники, но они, очевидно, не могли выдержать ни одиночества, ни Дарси и отправлялись искать работу поближе к цивилизации и людям. Когда он был на мысе Кейп-Йорк, один из напарников повез в город на продажу крокодильи шкуры. С тех пор Дарси о нем ничего не слышал.

Во время одной из таких бесед Дарси рассказал нам, как аборигены племени майол в Арнхемленде переправляются через реки. Когда аборигенам во время перекочевки приходится перебираться через реку, они останавливаются в полумиле, отдыхают и распределяются по группам. Затем они бросаются в воду и переплывают реку. К тому времени, когда появляются крокодилы, в воде остаются только самые старые и самые слабые.

– Крокодил почти всегда хватает последнюю лошадь, корову или человека, если у него есть выбор.

Это удобный способ избавляться от слабых людей, но не хотел бы я быть старым аборигеном… а, впрочем, если подумать, это не так уж плохо. По крайней мере тебя не выгоняют из семьи в награду за старость, не оставляют умирать среди чужих, как это делаем мы. Абориген знает, что его ждет и почему… Личные взаимоотношения тут ни при чем.

Дарси рассказал нам и о крокодиле восемнадцати футов длиной, который дефилировал по реке перед лагерем чернокожих, держа в пасти кричащую девочку. Время от времени он окунал ее, потом опять поднимал, и снова девочка вырывалась и истошно кричала. Когда крокодилу это надоело, он сомкнул челюсти и ушел под воду. На поверхности еще оставалась девочка, медленно погружавшаяся в пятно собственной крови, и это было последнее, что видели люди.

После этого рассказа я долго молчал и потом спросил Дарси:

– Почему вы не выстрелили в крокодила?

– Я не мог стрелять… боялся попасть в девочку, – ответил он. – И к тому же от этого зрелища у меня все поплыло перед глазами.

Это случилось лет за шесть до того, как Дарси стал пленником сезона дождей и был принят в племя аборигенов на одной из рек Арнхемленда.

Во время наших бесед Прушковиц всегда присоединялся к нам и вежливо слушал, глядя в рот тому, кто говорил. Однако он никогда не мешал, потому что был собакой, а собак, которые перебивают хозяина, когда он говорит, отсылают сидеть под грузовиком, как отсылают спать маленького мальчика.

Мы с Фиф только сейчас стали понимать, что за чудесный пес этот Прушковиц. Сначала мы его почти не замечали, потому что он был очень благовоспитан. А Дарси никогда не хвастался им, как не хвастался ничем другим.

Ни одна змея не могла подползти к лагерю, чтобы Пруш-ковиц не предупредил нас об этом. Мне кажется, что он был специально натаскан на змей. Фиф находилась у него под особой охраной. Когда она уходила из лагеря или шла купаться, Прушковиц с важным видом бежал впереди и все время был настороже: а вдруг ей грозит какая-нибудь опасность? Дарси был не против того, что его пес проводит так много времени с Фиф. Он поощрял это.

Никогда не забуду, как он говорил:

– Самое большое удовольствие для моего пса – присматривать за людьми, и, чем большая ответственность, тем больше удовольствие. Он смотрит за вашей женой лучше, чем мы с вами, потому что он только об этом и думает. Для Прушковица мир, полный опасностей, – самый прекрасный мир. И если собаке некого охранять, она чувствует себя только наполовину собакой.

Как-то вечером я взял с собой Прушковица поохотиться на диких свиней. Мы убили громадную старую свинью, и я подвесил ее на дерево, чтобы забрать мясо на следующий день. Потом я стал плутать по равнине, не находя дороги назад к лагуне. Мы с Прушковицем немного поспорили о том, в какой стороне находится лагуна, и я настоял на своем. Среди высокой травы мы нашли следы колес лендровера и грузовика и шли по ним мили две при свете луны, пока я не понял по отпечаткам шин на глине, что мы идем не в том направлении. Стоило мне повернуть в нужном направлении, как Прушковиц, который до того плелся следом, тотчас возглавил шествие.

Добравшись до лагеря, я рассказал Дарси и Фиф, что мы убили свинью и что на это ушло много времени. Не стоило говорить им, что мы заблудились, особенно Фиф. Не хотелось подрывать ее горячей веры в мои способности.

На следующий день мы поехали за подвешенной на дерево свиньей, и нам стоило великих трудов отыскать ее. Ландшафт там всюду однообразный. Мы засолили около сорока фунтов свинины, но так и не прикоснулись к ней. Ее стащило из кузова «блица» какое-то жулье, случайно оказавшееся в Ялогинде одновременно с нами неделю спустя.

В другой раз, когда я решил пройтись при лунном свете, вдруг послышался лай Прушковица, обычно означавший: «А ну-ка подойди и взгляни, что тут такое».

У меня с собой не было ни ружья, ни даже ножа, а от лагеря я уже удалился на значительное расстояние. Я побежал на лай, подняв по дороге здоровенную палку. Может быть, это всего лишь игуана, сидящая на дереве.

Прушковиц бегал вокруг шестифутового крокодила, лежавшего в иле у пересохшего края неглубокого водоема. Не буду вдаваться в подробности, но в конце концов я умудрился убить крокодила палкой. С крокодилом через плечо я зашагал в лагерь и небрежно сбросил его у воды, чтобы завтра снять с него шкуру. Фиф и Дарси ожидали моего рассказа о том, как мне удалось поймать большого пресняка голыми руками, но я бесстрастно повествовал о чем-то другом, делая вид, что ничего особенного не случилось. С моей стороны было бы наглостью умолчать о заслугах Прушковица в этом деле, и поэтому я рассказал Фиф кое-какие подробности. Она назвала меня старым прохвостом, и мы весело провели вечер, придумывая, к каким последствиям может привести эта история.

Несколько дней спустя я нечаянно услышал, как Дар-си с явной гордостью рассказывал в ялогиндской пивной о том, как я поймал крокодила длиной шесть футов. Дарси не умел говорить шепотом.

Убитые крокодилы стали всплывать на поверхность лагуны по два, а то и по три. Два дня мы были заняты тем, что снимали шкуры и скребли их. Когда мы выловили, на наш взгляд, почти всех крокодилов, Дарси решил отвезти шкуры в Ялогинду. Наступало полнолуние, и поэтому охотиться с фарой стало трудно. Мы ехали прямиком по равнине в направлении, известном одному Дарси.

Мы уже выезжали на проселочную дорогу, которая вела к переправе через реку Николсон, когда грузовик Дарси передними колесами провалился в заросшую травой канаву, а носом уткнулся в насыпь с таким видом, будто хотел ее сдуть. С машиной ничего не случилось, но мотор заглох. Дарси никогда не пользовался стартером, потому что экономил аккумулятор для охотничьей фары, и стартер давно уже пришел в негодность. Я пытался лендровером вытянуть его грузовик назад, но не мог сдвинуть с места. Встал вопрос, что легче сделать: снять стартер и исправить его или прорыть в насыпи канаву, чтобы можно было вставить ручку. На всякий случай мы решили испробовать оба способа. Я копал, а Дарси снял стартер, починил его и поставил обратно. Мы кончили одновременно, но завели мотор ручкой, потому что Дарси не любил понапрасну тратить электричество. Со страшным ревом, содрогаясь и буксуя, грузовик выбрался из канавы, и мы поехали дальше.

Когда мы подъехали к переправе через реку Николсон, наступило время прилива, и вода поднялась по грудь. Оставалось только ждать, когда спадет вода. Мы поставили машины в тень под деревья, вскипятили чай и поели холодной баррамунды с хлебом, испеченным Фиф в походной печи.

Фиф все еще была расстроена тем, что наш лендровер не мог вытащить грузовик Дарси из канавы. Чтобы утешить ее, я для видимости немного покопался в моторе и сказал ей, что в коробке скоростей обнаружил неполадки с зажиганием, и выразил удивление по поводу того, что с такой неисправностью наш лендровер двигался вообще.

Включение переднего моста, или первой скорости, когда мы едем с Фиф, обычно затмевает для нее все события дня, хотя она и понятия не имеет, что это такое. Первая скорость для нее что-то вроде волшебной палочки, заставляющей лендровер совершать чудеса.

– Включи передний мост, милый! – просит она, как только мы оказываемся на скверном участке дороги, хотя в этом еще нет ни малейшей необходимости.

Когда я бывал в настроении, то устраивал настоящее представление, включая передний мост и для пущей важности вертя баранку то вправо, то влево. Фиф скачет на сиденье, как кенгуру, попавшее в кроличий капкан.

– Первую скорость, милый, – говорит она, когда я нарочно направляю машину в грязь. – Поехали туда, дорогой. Осторожно! Какое хорошее место! Интересно, взберемся мы на ту насыпь? На ту, где длинная трава и бревно.