Обсуждение: пытаясь забыть

Постарайтесь, пожалуйста, забыть все то, что мы делали с первого урока и до сегод­няшнего дня, и подумайте, имеется ли у вас вообще какое-нибудь представление о том, чем мы занимались. Помните, с чего мы на­чали? Забудьте об этом, если не можете вспомнить. Постарайтесь забыть то, чего вы не помните. А что мы делали вчера? У вас не должно это составить особого труда. Чем мы занимались вчера днем? Кто-нибудь помнит это треклятое движение, когда позвоночник опускался между плечами? (Смех.) Есть и другие способы закрепить это в памяти, на­пример, сделать движение как упражнение раз 50, отдохнуть, а потом еще 50. Тогда вы запомните его раз и навсегда, потому что с утра будет больно вставать. Итак, это первый способ запоминания. Как мы подошли к то­му движению, при котором позвоночник проваливался между плечами? Вспомните, мы выполняли его двумя способами: лежа на спине и на животе. Но почему это мне вдруг вздумалось возвращаться к тому уроку и по­чему именно ко вчерашнему, а, например, не к позавчерашнему? Видите ли вы какую-нибудь связь между тем, что мы делали, и вопросом о глазах, который мне был задан? Помните ли вы мой ответ и то, как мы par -сматривали тело с точки зрения энергии ко­торой обладает таз? Мы продемонстрирова­ли, что таз сильнее наших пальцев рук, пальцев ног, локтей и коленей и что он содержит самые крупные мышцы, включая глютеаль-ные, четырехглавые и самую нижнюю и са­мую сильную — брюшную мышцу. Кроме того, мы говорили о том, что голова подобна сейфу, в котором что-то хранится, и что к ее содержимому не может притронуться даже сам ее обладатель, настолько оно ценно. Мы обнаружили, что голова и таз интегрирова­ны в нервную систему таким образом, что если связь между ними нарушится, то вы не сможете использовать энергию по своему усмотрению. Видите, мы не случайно всем этим занимались. Какой, по-вашему, во всем этом смысл? Смотрите, если я не могу по­шевелить позвоночником и плечами, то движения головы у меня будут также ограни­ченны, и если кто-нибудь меня окликнет, то я не буду к этому готов и не смогу совершить ответное движение. Наконец, я его все-таки совершаю, но уже все закончилось.

Зачем тогда посвящать весь урок тому, чтобы крутить перед собой рукой? А затем, чтобы голова смогла просматривать всю линию горизонта. И для чего вы дифферен­цировали глаза? Для того, чтобы иметь воз­можность легко поворачиваться. Это похоже на то, когда вы на велосипеде проезжаете между двумя машинами, — вам необходимо смотреть направо и налево, пока вы продви­гаетесь вперед, и одновременно сохранять равновесие. Таз тотчас включается в рабо­ту — это генератор энергии, который двига­ет вас вперед. Однако информация и на­правление вашего дальнейшего движения зависят от обеих машин по бокам. А для это­го вам нужно водить глазами. Возможно, вам даже придется поворачивать голову в одну сторону, а глаза в другую. Если бы вы на самом деле ехали на велосипеде и ничего этого не делали, то не выжили бы и пяти се­кунд. Мы назвали это дифференциацией. Поэтому все, чем мы занимались целый день, имело своей целью одно — ответить на ваш вопрос о глазах.

Очень немногие люди выходят за пределы обычного развития и знаний. Это проис­ходит в период от детства до полового созре­вания. Выучив всего одну из 24 возможных комбинаций, при которой глаза, голова, плечи и таз двигаются вместе, мы считаем, что уже достигли совершенства. Весь вче­рашний день мы постоянно об этом тверди­ли, работали над этим и последовательно приближались к ответу на вопрос, который так и не был задан: почему существует связь между глазами и головой? Но сам по себе вопрос говорит об инфантильном развитии группы в целом, моем и всех присутствую­щих. Это ровным счетом никого не волнует до тех пор, пока не возникнет мысль о том, что это всего лишь одна из 24 возможностей. В католической семье вы изучаете католи­ческую религию и пренебрегаете всеми дру­гими, поскольку они не имеют для вас ни­какого значения. И в еврейской семье про­исходит то же самое, и в мусульманской. Однако если вы хотите постичь больше, если хотите быть человеком, вы должны узнать, что, помимо ислама и иудаизма, где есть один Бог, существуют и другие религии, ко­торым Бог не нужен вовсе. В истинном буд­дизме Бога нет. Сам Будда никогда не гово­рил ни о каком Боге. Он говорил о том обра­зе жизни, который несет освобождение от страданий. Будда происходил из царского рода, имел прекрасную жену, которая ждала ребенка, а когда ребенок родился, он оста­вил семью. Будда много лет провел в яме в земле, думая о том, почему он так страдает, так боится смерти и почему его малыш уми­рает. Он предложил тот образ жизни, для ко­торого не нужен был Бог. В Швейцарии есть даже некий поборник, который доказывает, что йога и Будда то же самое, что христиан­ство.

Поэтому, если вы поразмыслите над тем, что такое религия, вы обнаружите, что есть еще и Лао-Цзы, и Синто, и Конфуций, и Заратустра, и египтяне с их Аписом и Золотым быком. Видите, как много на свете религий, и из всех из них лишь одна близка и привы­чна.

Так же и здесь — из всех возможностей вам знакома только одна. Итак, что вы по­мните? Существует определенная взаимо­связь, поэтому все легко вспомнить. Без ощу­щения чувствительной, умной взаимосвязи вы не сможете воскресить в памяти никаких подробностей. Есть здесь кто-нибудь, кто не помнит, что семь идет после шести или что 93 следует за 92? Почему? Потому что суще­ствует ощущение этого. Но если вы возьмете и напишете все числа на кубиках, потом рас­кидаете их повсюду и вытянете 87, то не сможете сказать, расположено это число до 92 или после. Вы не будете этого знать, потому что не сможете почувствовать. Знаете вы, только когда я спрашиваю вас об этой последовательности, но не тогда, когда вы­таскиваете один кубик из кучи таких же раз­бросанных пронумерованных кубиков. Дру­гими словами, только благодаря тому, что у нас есть ряд натуральных чисел, вы можете найти любое число и расположить его там, где оно должно быть. Не зная этого, мы не могли бы справиться с подобной задачей. И действительно, если вы зададите анало­гичный вопрос каким-нибудь неразвитым людям, которые никогда не посещали шко­лы, вы увидите, что они выдадут, когда на­чнут считать. У них другие методы.

Когда я был halutz, рабочим, мы жили в палатках на пляже. С одной стороны сели­лись арабы, а с другой евреи. Мы вели стро­ительство посреди нескольких сотен ярдов песка и все необходимое покупали у одного араба. Я узнал, что bethojan означает баклажан и как по-арабски сказать chtiar, muchalem. Chtiar — это маринованные огурцы. Тот араб был очень умен, хотя не умел ни пи­сать, ни читать. Покупателей у него было 50 евреев и около 200 арабов, которые обыч­но платили в конце месяца. Сейчас все всё записывают, если дают кредит. Но тот араб не умел писать. Что он делал. Представим, что усатый мужчина в прошлую пятницу за­брал маринованные огурцы, а в конце месяца сказал: «Быть не может, что я должен тебе 70 пиастров». На что араб ответил бы при­мерно так: «Вот смотри, в первую неделю лунного месяца ты пришел во вторник, взял бананы и лаваш — это 17 и 1/2 пиастра. На следующей неделе, в четвертую часть лунно­го периода ты пришел за маринованными огурцами и баклажаном, значит, всего ты должен мне 97 пиастров». И такое он мог проделать с каждым, кто к нему приходил и кому он давал кредит. Он мог рассказать, от­куда они пришли, во что были одеты и кто их сопровождал. Он никогда не ошибался. И при том он не умел ни писать, ни читать. Как у него это получалось? У него были кое-какие подсказки, которые мы не замечали. Вы никогда бы о них не догадались.

Поэтому наш простой способ действий на самом деле не так уж прост. Мы говорили о том, как мы пользуемся глазами, чтобы увидеть неподвижный мир, и как мы одно­временно перемещаем глаза, голову и туло­вище. Могу вам сообщить, что бедуины и йеменцы, в отличие от нас, не учатся читать. Единственный Коран находится в руках учи­теля, и далеко не каждый ребенок может по­зволить себе эту книгу. Из всех комбинаций, которые познаем мы, они обучаются по меньшей мере двум, но не одной. Впервые я столкнулся с этим, когда ехал в поезде. Ко мне подсел йеменец с лицом Христа — прекрасным, умным и доброжелательным. Он держал вверх ногами книгу, затем перевер­нул страницу. Выглядел он весьма увлечен­ным и, вероятно, читал. Взглянув на него, я подумал: «Либо этот человек не в себе, либо я не понимаю, что он делает». Тогда я спро­сил его: «Вы умеете читать?» — и в ответ ус­лышал: «Разве вы не видите, что я читаю?» «Но как вы читаете? Вы держите книгу за­дом наперед», — не унимался я. Он удивил­ся: «Что значит задом наперед? Какой сто­роной она должна быть вверху?» Мне пока­залось, что я общаюсь с марсианином. Он увидел мое недоумение и рассмеялся: «Мы, йеменцы, жили в пустыне. В нашем городе была всего одна Библия, а детям нужно бы­ло учиться чтению и письму. Книга была у нашего учителя, вокруг которого все и уса­живались. Он брал книгу и показывал нам: bereshit bara Elohim — вначале Бог создал... Все видели книгу с разных сторон, и на оче­редном уроке, когда занимали новые места, учились читать уже под другим углом. Для нас нет такого понятия, как задом наперед, нет понятия стороны вообще». Он пояснил: «Вы, европейцы, просто растяпы, если мо­жете читать только с одной стороны. Я этого не понимаю». И добавил: «Вы похожи на умных людей, посещаете университеты, а книгу можете читать только в одном поло­жении. Смотри — вот книга, теперь разверни ее в любую сторону — я смогу ее прочи­тать, потому что мне все равно, с какого бока я увижу «эх» или «ох». Распознается об­раз «эх». Для вас это совершенно немысли­мо, но если вы попробуете, то убедитесь, что читать можно научиться с любой стороны.

Итак, вы видите, что из всех возможных комбинаций мы выбрали одну, при которой книгу держим всегда одной стороной вверх, а другой вниз, и иначе мы читать не можем. Мне пришлось тренироваться целый месяц, чтобы читать так, как тот йеменец. Он дал мне книгу и попросил поворачивать ее, пока он читает. Когда я крутил книгу не слишком быстро, он мог спокойно продолжать ее чи­тать. Это не составляло для него труда. Его глаза следили за строкой. И этот человек ни­когда не учился ни в университете, ни в средней школе. Теперь вы согласны, что не­которые примитивные люди более развиты, чем мы, которые выбрали одну-единственную из 24 возможностей? А примитивны ли они? Или на самом деле они гораздо более цивилизованные люди, и примитивные имен­но мы, так как не сделали той дифференциа­ции, что сделали они.

Хорошо. Можете ли вы вспомнить ос­новную тему занятия, которое у нас было накануне? Можете ли вы, не вдаваясь в дета­ли, осмыслить, что мы делали? Видите ли вы разницу между упражнениями и обучением ради нахождения иного способа выполне­ния известного нам действия? Для нас это так сложно. Мы время и деньги тратим на то, чтобы получить знания, но чуть только мы прозанимались на две минуты больше часа, и у нас уже нет ни малейшего пред­ставления о том, что мы делали и чему, соб­ственно, учились. Почему так происходит? Потому что среднестатистический человек, принадлежащий нашей культуре, не спосо­бен дольше сорока пяти минут продуктивно фиксировать на чем-либо свое внимание. И если ему изо дня в день приходится это де­лать, то он начинает утрамбовываться и объ­едаться информацией. Мозг перенасыщает­ся и больше ничего не может переварить. Гурджиев говорил, что функции нашего ра­зума, нашего мозга или чего бы там ни было еще, схожи с пищеварительной функцией. Мы все употребляем одни и те же продукты, содержащие питательные вещества, однако растем все по-разному. Перед тем как при­нять пищу, мы сначала выбираем то, что хотим съесть, с силой перемалываем это зу­бами и затем усваиваем, что можно усвоить, и избавляемся от того, чего усвоить нельзя.

Обучение — это в точности то же самое. Когда вы чему-то учитесь, вы либо можете это переварить, либо нет. Часть информа­ции могут переварить все, но та часть, кото­рая человеком усваивается, зависит от его психического здоровья и от метода обучения. Так же, как и в питании, — вы можете 1 есть то, что для вас вредно, а обучение может быть еще более вредоносным. Усвоение по­лезных знаний зависит от того, что вы може­те ассимилировать в собственную первичную структуру и разум. Кроме того, вы должны уметь избавляться от ненужных элементов. Обучение, как и питание, требует переваривания. В обучении вы сталкиваетесь с таки­ми объектами, которые можете усвоить лег­ко, и с такими, которые вами отвергаются. Есть вещи, о которых я вам рассказываю, а вы даже не подозреваете, что я уже говорил о них раньше. Но не страшно, все это есть в записи. В процессе обучения такое случает­ся с каждым. На моем дипломном курсе то, о чем я говорил в первый год, студенты не вспоминали и тогда, когда я это повторял им на третий или на четвертый год. Итак, если мы действительно учимся слишком много, то находим обучение чудесным и новым, но в итоге ничего не понимаем. К счастью, наш организм так устроен, что вопреки всему кое-какие знания у нас все-таки откладываются. Вы заметили, что мы сделали, чтобы изле­чить эту повальную неспособность учиться?

Все наши действия мы пытались структу­рировать так, чтобы вы не могли не увидеть то, что были в состоянии переварить, а затем встать и отбросить все ненужное. Поэтому на уроке мы занимались с одной половиной тела, а с другой работали уже мысленно. И было это не каким-то важным упражне­нием — мы получали знания, которые могли привнести в собственный образ мыслей и благодаря которым прийти к новому спосо­бу научения. Вы учились независимо от то­го, отдавали вы себе в этом полный отчет или нет. И за этим последовали значитель­ные улучшения. Но произошло это не слу­чайно, хотя все и выглядело как простая за­бава. Урок был похож на нитку бус — вы не могли снять одну из бусин, не разрушив при этом всей последовательности. Если воскре­сить в памяти все занятия с самого начала и до сих пор, то будет видно, что ни одна буси­на не заняла места другой. Это значит, что мы ни разу не разорвали нить, на которую нанизывали эти бусины. Если же вы не ощу­щаете этой последовательности, то обнару­жите, что вам необходимо делать записи. Ес­ли у вас отсутствует нить, то бусины смеша­ются. Если вы не знаете натурального ряда чисел, то, разложив их в случайном порядке, вам нужно быть вселенским гением, чтобы догадаться, что 87 идет перед 92. Это верно не всегда, а лишь когда существует опреде­ленная последовательность, установленная для этих предметов.

Это касается и наших движений. Вы не сможете их вспомнить, пока не поймете последовательность, в которой они выполнялись. Я все время пытался сделать эту цепочку как можно более очевидной для вас. Итак, те­перь, когда вы знаете о существовании не­кой нитки бус, то, возможно, гораздо лучше сохраните в памяти, что мы делаем сейчас, чем то, что мы делали вчера. Так уж мы уст­роены.

Хорошо. Теперь можете ли вы попытать­ся забыть все, чем мы занимались в первый день после вводной лекции? А что на сле­дующее утро мы сделали в первую очередь? Кстати, вы заметили, что, когда я впервые спросил вас об уроке, я попросил, чтобы вы указали на то, что вам не понравилось? По­чему? Я хотел, чтобы вы осознали, что по­знание — это еще и отвержение всего, что вы не можете усвоить в данный момент. Никто из присутствующих на первом ввод­ном вечере не нашел ничего, в чем бы она или он усомнились или сказали: «Да, совер­шенно верно, он абсолютно прав». Поэтому мой первый вопрос был о том, что из услы­шанного вы выбросили из головы. Мой сле­дующий вопрос касался того, что вам боль­ше всего понравилось. Это были бусины на нитке. И было совершенно ясно, о чем дол­жен был быть первый вопрос. Итак, можете ли вы отыскать какие-нибудь бусины на своем собственном пути, начиная с первого вечера? В какой последовательности шли наши занятия? Правильно вы ответите или нет, роли не играет. И не будьте такими се­рьезными. Если вы чересчур серьезны, зна­чит, пытаетесь действовать по-старому и ду­маете, что если ошибетесь, то вы — совер­шенно никчемный человек. Он помнит, она помнит, а вы не помните. Тогда вы начинае­те взращивать чувство собственной непол­ноценности и, по сути, перестаете верить в себя и подкреплять силу своей ответствен­ности и самооценки. Мы не можем изме­ниться за трое суток, поскольку приучали себя к этому на протяжении всей жизни. Поэтому не имеет никакого значения, по­мните ли вы то, чем мы занимались, или нет.

Хотя пока вы, видимо, ничего не можете вспомнить, кое-что все-таки придет вам в голову в любом случае. Вы не можете забыть все, что мы делали. Не вспоминается ли вам, что я давал вам пять секунд и фактически указывал на то, что нужно было попытаться запомнить? В первый день я выдал вам поч­ти всю информацию. Я просил вас заново проиграть в памяти урок и говорил, что кон­кретно следовало вспомнить. Но я не при­нуждал вас к этому и не требовал, чтобы вы повторили все от начала и до конца. Вы ос­тавались расслабленными и вам не нужно было напрягать память. Каждый улыбался и чувствовал, что он действительно знает это.

Хорошо. Теперь я требую от вас, чтобы вы любым удобным для вас способом либо вспомнили это, либо нет. Вы убедитесь в том, что, когда все начнут смеяться и не бу­дут слишком сильно напрягать свою память, вам придет на ум очень многое. И однажды осознав это, вы обнаружите, что вспомнить большинство вещей не представляет для вас никакой проблемы. Никакой.

Урок девятый