АСЛАНБЕК КАЙТУКИН И ДРУГИЕ
Реальная история, если судить по документам, была гораздо сложнее, чем ее изображают кабардинские историки. Взять, например, такую яркую и неоднозначную личность, как князь Асланбек Кайтукин. (Следует заметить, что после Канжальской битвы полководец Кургоко куда-то исчезает и на первый план выходит Кайтукин, в качестве главного борца с крымцами). Согласно Мальбахову и Дзамихову, в начале 1720 года в Кабарду вторгся хан Саадат-Гирей, во главе 40-тысячного войска (меньше никак было нельзя), разорив и уничтожив много селений. Сторонники русской ориентации укрылись в районе Кашкатау. «В Петербург, - пишут авторы, - был послан посол от кабардинского князя Асланбека Кайтукина, возглавлявшего борьбу с крымским ханом и его сторонниками»; ему было поручено сообщить, «что если Россией не будет оказана срочная помощь кабардинцам, то им придется «поддаться» крымскому хану, так как они своими силами далее сопротивляться не могут». Небольшой отряд А. П. Волынского двинулся на Терек. «Его появление здесь подняло престиж кабардинских князей, придерживавшихся русской ориентации. Следует отметить, что все же в тот раз кабардинцы сами сумели изгнать крымских татар со своей земли» (Мальбахов, Дзамихов, с. 208-209).
Согласно перечню, составленному этими авторами, кабардинцы 6 раз в течении 12 лет (1708-1720) отразили нашествия крымцев, разгромив три громадные армии по 40 тысяч человек в каждой (в 1712 году они якобы убили 5 000 и захватили в плен 22 тысячи крымцев; попробуйте представить, сколько воинов им потребовалось бы только для охраны этих пленных и сколько пищи для их пропитания); и это несмотря на то, что среди князей были сторонники Крыма. Следовательно, силы у кабардинцев были не просто большие, а превеликие. Если поверить историкам, уверенно пишущим о непрерывной чреде побед кабардинцев над татарами, причем без поддержки соседних кавказских народов, да еще если учесть, что часть князей поддерживала именно татар, получается, что Крым был совершенно никудышним государством. Каким-то чудом крымцы побеждали везде, а вот в Кабарде им регулярно устраивали избиение.
Напомним, что в 1720 году 40-тысячную армию Саадат-Гирея «кабардинцы изгнали сами» (если верить Мальбахову и Дзамихову). В 1721 году крымцы в очередной раз были прежестоко разбиты «в сражении на реке Нальчик» (вероятно, это была случайная шайка грабителей, рыскавшая в поисках легкой добычи).
Но уже в 1722 году с кабардинцами, после таких великих побед, что-то случается, и Кайтукин в отчаянии пишет царю Петру: «Понеже от татарских народов уже вольна в великих нуждах пребывая, сердца наши окровели, сидя через три года в осаде. Татарские народы нас зело теснят и обижают, отчего в конечное разорение пришли, ожидая помощи от Вашего Величества, нашего пресветлейшего государя».
Самим крымским ханам или мурзам сидеть три года в Кабарде, осаждая неприступный Кашхатау, не было никакого резона. Кто же тот злодей, что столь крепко обижает храброго князя, верного царю Петру? Оказывается… сын «великого полководца» Кургоко, победителя татар на горе Канжал! Асланбек Кайтукин пишет далее: «Еще ж наипаче Кургоков сын Мухамед и Ниятшаг денно и ночно безпокойно с крымскими татарами на нас нападают, желая меня похитить. А я с малыми людьми яко в осаде сижу».
Единственная надежда Кайтукина – на помощь казаков: «Того ради таки, припадая к стопам Вашим царским, молю и прошу, чтоб меня, Вашего Величества нижайшего раба ,благоволили содержать в высокой милости и повелели указом Вашего Величества донским казакам и терским, во время нашей нужды нам помогать» (КРО, т. 2, с. 35).
Но затем, в 1723 году, кабардинцы каким-то чудом вновь обретают неслыханные силы и наносят громадному войску Каплан-Гирея новое поражение, снова убив 5 000 воинов (никак не меньше). Кто их возглавлял в такой битве, Мальбахов и Дзамихов не говорят, возможно, предполагая, что это был тот же Асланбек Кайтукин. Но затем этот великий патриот и победитель ханов вдруг совращается (в том же году!) и переходит на сторону побежденных: «Асланбек Кайтукин в междоусобной борьбе с владельцами родов Атажукина и Мисостова обратился за помощью к кубанскому сераскиру Бахты-Гирею, присягнув ему и отдав в жены свою дочь. Тот, опираясь на силу крымского хана, разорил Большую Кабарду и стал принуждать кабардинских князей покориться его власти, требовал их переселения на Кубань» (Мальбахов, Дзамихов, с. 209). В перечне говорится, что дело закончилось для сераскира и его сторонников плохо: «Полный разгром татар. Сам Бахты-Гирей погиб» (Мальбахов, Дзамихов, с. 224).
Если учесть, что в 1720 году Саадат-Гирей назначил старшим из кабардинских князей не кого-нибудь, а именно представителя рода Мисостовых (сторонника Крыма и врага Кайтукина), положение становится и вовсе потешным. Кабардинцы, при активном участии Кайтукина, нещадно громят крымцев, нанеся им неслыханный урон (40 тысяч убитых и 22 тысячи пленных в течении 15 лет, с 1708 по 1723 гг.). Казалось бы, видя такую слабость крымцев, князья единодушно должны были перекинуться на сторону русских или даже возгордиться и стать полностью независимыми. Но так могло быть в реальности, а в мифе, создаваемом в том числе Мальбаховым и Дзамиховым, все должно происходить по-другому, т. е. совершенно случайно, по прихотям князей (вернее, историков).
Эпопея неверного князя на этом не заканчивается. В 1739 году Кайтукин, вновь названный «князем-валием», во главе кабардино-калмыцкого войска громит «многотысячный отряд Фехти-Гирея и Казы-Гирея » и отбирает у них богатейшую добычу (Мальбахов, Дзамихов, с. 226).
Но в 1743 году императрице Елизавете Петровне жалуются теперь на Арсланбека Кайтукина тот же Махомет-бек Кургокин и три других князя: «От приводу брата нашего Арслан-бека Кайтукина завсегда на нас крымского войска мы покою иметь не можем, и для того всеподданейше просим, когда ради помощи нам войско потребно будет, дабы калмыцкое или донское казачье войско всемилостивейше назначено и определено было; чтоб оные в потребном случае отговорки не имели и друг на друга не зсылались, а такое бы войско при себе свой провиант имело, ибо у нас провианту сыскать невозможно» (КРО, т. 2, с. 104).
О чем идет речь? Вначале Кайтукин сидит в осаде в Кашхатау и умоляет царя помочь против супостата Махомкта Кургокина. Но потом они меняются местами, и бывший патриот и борец с крымским игом Кайтукин ы 1743 году приводит крымские войска и измывается над сыном «полководца Кургоко» - Махомет-беком – и его союзниками. Те ничего с ним поделать не могут и просят прислать на помощь или калмыков, или казаков, но чтобы те имели свой провиант, «ибо у нас провианту сыскать невозможно». Как же невозможно, если всего за четыре года до этого (1739) кабардинцы отбили у татар 7 000 коров и 200 000 овец? Дело происходит в середине XVIII века, когда Крым уже сильно ослабел. Историки же нам рассказывают небылицы о разгромах татар в пору расцвета Крымского ханства, и о тех неслыханных богатствах, за которыми они рвались в Кабарду, которая, вроде бы отдохнув от их набегов, не может найти продовольствия даже для небольшого отряда, который должен прийти ей на помощь.
В этом же письме четыре верноподданных князя изо всех сил изобличают коварного Кайтукина, обвиняют этого «победителя татар» (согласно Мальбахову и Дзамихову) ни мало ни много в том, что он, вместе с подвластными ему узденями, в течении нескольких лет 5 раз приводил крымские отряды на Кабарду, чиня разорения и грабежи (КРО, т. 2, с. 102-103).
В 1744 году Асланбек Кайтукин совершает очередной переход на сторону русских и громит кубанского сераскира на реке Лабе. Но так сказано в перечне. В самой книге о победе 1744 года ничего не сказано, а говорится, что добыча была отнята Кайтукиным у татар Казы-Гирея на Лабе (Мальбахов, Дзамихов, с. 226). Так что остается неясным, сколько же было сражений на Лабе – два или одно.
В том же письме князья перечисляют свои заслуги перед империей: «А потом з донскими казаками вместе на чеченцов ходили и их, чеченцов, разбили, при котором случае хотя и с нашей стороны немалой урон был, однако ж сщастием в. и. в. 800 человек мужеска и женска полу от них в полон взяли; и потом еще несколько кумыцких князей при реке Терку разбили и в подданство в.и.в. привели». Очень странно, однако, что Магомет Кургокин, чья подпись стоит первой, сын победителя татар «полководца Кургоко», почему-то ни слова не говорит о великой победе своего отца на горе Канжал (следует добавить, что этот топоним ни разу не встречается в 500 документах, помещенных в КРО). Зато князья напоминают о другом своем деянии: «… с войском российским и князем Александром Бековичем Черкасским вместе мы на Кубань ходили и тамо крымского калгу салтана с великим числом войск ево разбили» (КРО, т. 2, с. 102). В этих словах и заключается разгадка того, что имеется в виду, когда говорят о «Канжальской битве».
Князья нигде дат не указывают, но ясно, что речь идет об Урупском сражении в 1705 году, которое и стало выдаваться позже за сражение на Кинжале.
Согласно С. Броневскому, сражение происходило весьма далеко от Канжала: «В 1705 году (иные же полагают в 1708) хан Крымский Каплан-Гирей пришел с сильным войском для завоевания Кабарды. Кабардинцы, скрывшись в горы, пропустили неприятеля в тесные ущелья реки Урупа, потом заперли все проходы и учинили сильное поражение татарам …» (Броневский, с. 82-83). Ничего, кроме этих данных русского ученого, не приводит в своем известном сочинении «Записки о Черкесии» и такой информированный автор, как Хан-Гирей (см.ниже).
Если верить данным С. Броневского, следует выбрать одно – либо кабардинцы тогда жили на Урупе, далеко на запад от нынешней Кабарды, либо с татарами сражались не кабардинцы, а какой-то другой народ или народы, либо, что кабардинцы зачем-то, с Баксана и Малки отправились на Уруп (а не на гору Канжал), рискуя полечь костьми под татарскими саблями.
Накануне кабардинцы и закубанские ногайцы отказались платить дань Крыму, и хан Каплан-Гирей двинулся на подавление мятежа, не зная, что мятежники договорились о совместных действиях с русскими войсками и калмыками. Татары двинулись на штурм укреплений, возведенных ногайцами и кабардинцами близ Урупа, но в это время в спину им неожиданно ударили русские и калмыки, что и решило исход сражения. Небольшая часть рассеявшегося крымского войска бежала и попыталась укрыться на горе Канжал, но была настигнута и добита кабардинцами и ногайцами. Вот это избиение маленькой группы беглецов и стало выдаваться потом за грандиозное сражение на Канжале. Но были некоторые обстоятельства, из-за которых Урупское сражение оказалось забытым. Шла изнурительная Северная война, и имперским властям не хотелось афишировать участие своих войск в сражении с татарами, поскольку Россия заключила с Турцией мир, крайне для нее выгодный, более того - необходимый. Крымская знать, оправдываясь перед Стамбулом за свое поражение, и утверждая, что в битве участвовали и русские войска, и калмыки, и донцы, говорила правду. Но русские дипломаты, опасаясь, что турецко-татарская армия, в союзе с Карлом Х11, обрушится на Россию, факт нарушения русскими заключенного ранее мира с турками отрицали, утверждая, что крымцев разбили сами кабардинцы.
Если верить сведениям Дмитрия Кантемира (правильное имя Кучук-хан Темир-оглу, это был отпрыск старинного крымско-татарского рода, шедшего по прямой линии от «железного хромца» - Тамерлана), на стороне Кабарды выступили кубанские ногайцы (что еще раз говорит о том, что речь идет о Битве на Урупе в 1705 году).
У Хан-Гирея, автора весьма осведомленного, к тому же современника Ш. Б. Ногмова, мы не встречаем ни одного упоминания о «Канжальской битве», что само по себе должно было насторожить кабардинских историков (чего, к сожалению, не случилось). Но у него есть упоминание о сражении, отголоски которого и стали основанием мифа о битве на горе Канжал: «В 1705 году (иные же полагают в 1708) крымский хан Каплан-Гирей, с сильным войском шедший для завоевания Кабарды, был разбит кабардинцами на р. Урупа. Хан, потеряв до 30 000 воинов, с остальными едва ли спасся бегством» (Хан-Гирей, с. 157).
На самом деле, по документам, в 1705 году хан шел на Уруп не для завоевания Кабарды, а для усмирения восставших закубанских ногайцев, вступивших в союз с кабардинцами, жившими тогда на Урупе; к ним же на помощь пришли калмыки, русские части и донские казаки под общим командованием Александра Бековича-Черкасского (в нарушение мира, заключенного между Турцией и Россией). Это стало для хана полной неожиданностью, чем и объясняется его поражение. Цифры потерь со стороны татар, конечно же, у Хан-Гирея, как и у других авторов, сильно завышены. О том, что кабардинцы участвовали в этом сражении, упоминали в своих донесениях в Петербург и сами кабардинские князья, современники события. Но Россия не могла признать факт своего участия в битве на Урупе, опасаясь союза турков и татар со шведами, и ее дипломаты распространяли в Европе слух о том, что татар разбили кабардинцы.
Перелопатив гору литературы, два автора напоследок еще раз напоминают, в самом конце своей работы: «Крупнейшее поражение Крыма от Кабарды, например, в первой четверти ХУ111 века имело колоссальный резонанс даже в Восточной Европе» (Мальбахов, Дзамихов, с. 232). Отчего же, спросим мы, это поражение не имело никакого резонанса на самом Кавказе?
Молчание певцов
«В прежние времена, - пишет Хан Гирей, - было в Черкесии особливое сословие, так называемые декоако, которые исключительно занимались стихотворством, воспевали кровавые события народные и славные деяния отличившихся воинов, составляли жизнеописание знаменитых мужей и пели вековые песни; таким образом эти певцы передавали подвиги предков потомкам и в таких занятиях находили не только пропитание, но даже и богатство». Песни, отмечал Хан Гирей, «удерживаются в народе в тех размерах и в тех именно словах, как сложенные в начале» (49, с.111).
Для народа, у которого не было письменности, его песенное наследие имеет огромное значение, о чем говорил и Хан Гирей: «Поэзия – жизнь, душа, память бытия древних черкесов, живая летопись событий в их земле» (48, с.107). При этом он подчеркивал существенную разницу между песней и преданием: текст песни более стабилен, тогда как сказание подвержено значительным изменениям: «…из событий их жизни (героев) сложены длинные повести, украшенные, разумеется, вымыслами, которые, однако ж, несмотря на то, заключают долю истины. Кровавая война, отважные наезды, великодушные пожертвования, любовь и романтические приключения суть главные предметы этих повестей» (с. 115).
Хан-Гирей неоднократно подчеркивает, что адыгские песни отличаются историзмом, что они насыщены отзвуками событий. Возникает закономерный вопрос: почему пионер адыгской фольклористики и этнографии, талантливый собиратель адыгских песен и преданий, в своих трудах ни словом не упомянул о Канжальском сражении?
Народные певцы первыми откликались на те или иные события, гибель героя, победы или поражения, эпидемии и пр., слагая о них песни. Мы не знаем, есть ли у крымских татар песня-плач о гибели на Кавказе их войска, зато точно известно, что у самих кабардинцев песни о такой «великой победе» нет. И не было, поскольку о ее существовании не говорит ни один автор, даже те, кто жил в начале XIX века. Или ее сложили и тут же позабыли? Но ведь сохранились же у них песни, касающиеся гораздо менее значительных сражений, например «Каракашкатау» или «Кулькужинская битва».
Пытаясь ответить на этот вопрос, В. Н. Сокуров пишет: «По мнению специалистов, песня о Канжальской битве не сохранилась. Возникновение историко-героических песен о Миншаке Ашабове и Кургоко Хатокшуковиче, по-видимому, относится к исследуемому времени, но они неполно сохранились и мало информативны» (Сокуров, с. 49). Малоинформативный ответ самого В. Н. Сокурова означает только одно - в этих «неполно сохранившихся песнях» практически нет сведений о Канжальском сражении. Это плохо согласуется с той оценкой, которую этнограф выдает далее: «кабардинские исторические песни дают нам не только достоверный и фактический материал, но зачастую способны дополнять известные документальные сведения. Можно с уверенностью сказать, что без обращения к фольклору нельзя воссоздать полную и достоверную картину прошлого» (Сокуров, с. 66).
Получается, что не сохранилась песня, повествовавшая о самом великом событии в истории кабардинцев, именно она, но помнятся другие. Почему произошло так, ни Сокуров, ни другие историки не говорят. Может быть, дело в том, что Канжальская битва – событие настолько давнее, что немудрено было забыть и песню о ней? Но, как мы уже сказали, о такой песне никто не помнил даже спустя всего 100 лет!
Междоусобная Кулькужинская битва произошла 11 ноября 1614 г., когда на Казыеву Кабарду двинулось войско князя Карашая Шолоховича, вместе с войском «Большого Ногая» с мурзами Каракельмаметом Урмаметовым, Мааметом Иштерековым и «кумыцких людей» во главе с Мааметом Бдайчеевым. В результате нападавшие одержали победу. Кази Пшиапшокович был убит, вместе с ним погибли его молодые братья Инармас Асланбекович, Асык и Куденет Кануковичи, Докшуко Жансохович, Анфоко Шогенукович. Это сражение произошло на 94 года ранее, чем Канжальское, но песня о ней сохранилась, известны день, месяц и год сражения, имена участников битвы, как и личности погибших. Так что дело не в давности, а в другом. В том, что никакой великой битвы на горе Канжал не было.
Несколько слов о топонимике. Кабардинцы называют местность, где якобы произошло грандиозное сражение, Къанжаль, карачаево-балкарцы, на чьей территории она расположена – Къанжал сырт «Канжальское плато». По уверениям кабардинских авторов, это название происходит от тюркского къан жол «кровавая дорога» и якобы было дано крымцами в память о своем разгроме. Все это очень занимательно, но не имеет под собой никаких оснований.
Во-первых, если большая часть крымцев была уничтожена, а другая сбежала, кто и когда дал название этому плато (или они оставили там памятную доску с указанием названия)? Во-вторых, с какой стати местные жители (карачаево-балкарцы) должны были дожидаться, пока кабардинцы не разгромят здесь татар, чтобы те каким-то неведомым образом дали имя местности, каковое аборигены с благодарностью приняли, поклявшись никогда его не забывать? Неужели до тех пор они это плато никак не называли? В-третьих, по крымско-татарски название звучало бы как «къан йол». В-четвертых, согласно нормам исторической фонетики, къан жол никак не может перейти в къанжал (с переменой ударения). В-пятых, если название Къанжал переводить как «кровавая дорога», то название горы или плоскогорья будет звучать для уха карачаево-балкарца странно, даже нелепо: Къан жол сырт – «кроваводорожное плато» или «кроваводорожная гора». Кроме того, заметим, что в данном районе две горы с названием Къанжал. Какая дорога на горе?
Более правильным представляется другое решение: в этом топониме сохранилось одно из именований средневекового тюркского племени, печенегов – къанжар, къанжай, къангар (кангюй): «Печенежское плато» (с переходом Р в Л, чтобы избежать неблагозвучия в словосочетании – къанжар сырт). Если нужен другой пример, он буквально рядом – такое же плато, которое называется Ауар сырт, по именованию другого средневекового тюркского племени, авар. Есть в Балкарии и местность Хун-гурту, что означает «становище гуннов».
На том же Канжальском плато есть холм, на котором, по утверждениям кабардинских историков, князь Кургоко и его воины после победы делили военную добычу, и по этой причине он якобы называется по-кабардински «Холм, где делили трофеи». Поскольку до ближайшего кабардинского села расстояние от этого холма весьма неблизкое, непонятно, кто же его так именовал до закрепления на карте. На самом деле это перевод карачаево-балкарского топонима Тоноу юлешген тёбе «холм дележа добычи». И назывался он так совсем по другой причине.
Карачаево-балкарские наездники часто совершали набеги (иногда и совместно) на равнину (чаще всего с целью угона табунов у ногайцев, обладателей самого большого поголовья коней на Кавказе), возвращаясь в Малый Карачай или в Баксанское ущелье именно через Канжальское плато, где, уже чувствуя себя в безопасности, возле этого холма и делили коней. «Холм дележа добычи» упоминается и в нартском эпосе; согласно сказаниям, он располагался не возле села, а в пустынном месте, иными словами, таких холмов было в Балкарии и Карачае несколько, и крымцы здесь совершенно ни при чем.
Предание
Несомненно, в фольклоре народа часто отражаются реальные события, но, столь же часто - в гиперболизированном виде. Память о «грандиозной Канжальской битве», как утверждают кабардинские исследователи, сохранилась в фольклоре кабардинцев в виде предания, более десяти версий которого хранятся в архиве КБИГИ. Чтобы прояснить ситуацию, рассмотрим известные нам варианты.
Одной из первых публикаций предания можно, вероятно, считать тот, что помещен в СМОМПК (вып. 12, 1891), записанный известным кабардинским просветителем Т. П. Кашежевым, под названием «Крымцы в Кабарде». Почему-то историки, пишущие о Канжальской битве, его игнорируют. Вероятно, из-за обилия неожиданных деталей, а также из-за того, что оно никак не свидетельствует о былом величии Кабарды и ее решающей роли в мировых событиях.
«Крымский хан Мамай (хорошо еще, что не царь Навуходоносор. – К., Г.), желая привести под свою руку Кабарду, явился неожиданно с своим войском. Не приготовившись к защите и растерявшись от внезапного нападения, кабардинцы заявили свою покорность. Хан взял с них заложников,и остался на некоторое время в Кабарде. Свое войско он расположил в по домам в кабардинских аулах; в каждом дворе стояло по два человека крымцев. Татары всячески издевались над бедным народом: после обеда должны были кабардинцы, в знак покорности, запрягаться в арбы и возить своих постояльцев до тех пор, пока они не прикажут вернуться назад; это называлось семанхашхен. По вечерам же татары-бездельники ходили по домам и осматривали кабардинских женшщин, и которая им приходилась по вкусу, они ее брали к себе; о сопротивлении же жестоким победителям (без битвы? – К., Г.) нельзя было и думать. Вот как надругались крымцы над кабардинцами».
Но это еще не все. Одна часть сластолюбивых татар развлекается в Кабарде, спешить им некуда, и никаких дел у них не было, а вот второй повезло меньше, ее «хан Мамай» зачем-то сослал в Приэльбрусье, причем надолго: «Все это продолжалось около полугода (откуда такая точность? – К., Г.). Половина крымского войска стояла лагерем на горе Кинжал и туда должны были кабардинцы гонять каждую неделю скот для прокормления воинов, что было весьма тяжело для народа» (с. 21).
Далее следует еще более странный эпизод. Знатный Миншак Ашабов из селения Ашабово отказался отдать свою жену какому-то паше. Тот пожаловался хану. Мамай перевернул горящую трубку и держал ее на голове Миншака, пока она не выгорела, но герой и глазом не моргнул. «Удивившись твердости духа Миншака, хан отпустил его домой. «Ну, - сказал Миншак, придя домой, - это еще ничего; но если бы они меня запрягли в арбу, в которой возят семанхашхенов, то я бы дал себя знать этим проклятым татарам!». Об этих словах Миншака прослышали крымцы (от кого? – К., Г.) и, не долго думая, призвали его и запрягли в арбу. В арбе развалился паша, и Миншак возил его до тех пор, пока не пал в изнеможении». Лишь после этого он выхватил шашку и убил пашу и всю его прислугу. Продолжение еще более странно. «Когда об этом услышал крымский хан, то он не сказал ничего, отложив расправу с ним до более удобного времени». Какого удобного времени ждал грозный хан и почему, в предании не сообщается.
Затем события перемещаются километров на тридцать к юго-западу, в аул двух братьев Кармовых, зятем которых был Мамай, у которого был борец непомерной силы. Князь Кургоко озаботился тем, чтобы найти ему соперника среди кабардинцев, и нашел силача по имени Бей, крестьянина Кармовых. Бей легко одолел крымского богатыря, но тут разгневанный хан опять схватился за свою злочастную трубку и пробил ею голову победителю. «Раздосадованный этим, Кургоко вынул шашку и хотел нанести удар хану; но люди его удержали, говоря, что гостя-де не следует трогать».
Полагаем, что насильников-татар, какими они изображены в этом предании, вряд ли можно было отнести к категории гостей, а Кургоко, если он действительно вынул бы шашку, немедленно отсекли бы буйную голову. Но в предании ни о каких последствиях не говорится, сказано лишь о том, что Кургоко после такой ссоры «стал думать крепкую думу о том, как бы им всем освободиться от ханской неволи». На совете князей и дворян он распорядился на следующую ночь убить всех крымцев. Сам хан ночевал у одного из братьев Кармовых, с двумя приближенными. К нему ворвался Бей и хотел заколоть его пикой, но сестра Кармовых, жена хана, умолила силача пощадить ее мужа.
Количество, мягко говоря, странностей, продолжает накапливаться. «Пощадив жизнь хана, Бей решился помочь ему бежать из аула, чтобы угодить этим сестре владельца аула, Кармова; он боялся, чтобы кто-нибудь другой не выместил на хане всей злобы, накипевшей на сердце кабардинцев. С этою целью, он принес из дому корыто, уложил в него хана и перенес его незаметно на ту сторону р. Малки», а затем и его жену. Туда прибыл один из братьев Кармовых, ведя двух лошадей, на которых они достигли Крыма, где спасителя «Мамая» окружили почетом. Когда Кармов решил вернуться домой, хан подарил ему двух замечательных коней, одного из которых он отдал князю Кургоко, а князь отменил штраф, наложенный на него за содействие побегу хана.
«После бегства хана, кабардинцы, под начальством князя Кургоко, напали в числе 500 человек врасплох на лагерь крымцев (сколько же их было? – К. Г.), стоявший на горе Кинжал. Половину войска они истребили, а оставшиеся в живых бросились, очертя голову, бежать вдоль по ущелью. Кабардинцы преследовали их по пятам, потопили часть их в Малке, а остальных загнали в долину Лахрана, где растет большой сосновый лес. Крымцы искали в нем убежища. Во время этого бегства весьма много крымцев погибло от ударов кабардинских йате (сабель), и едва третья часть спаслась в этом лесу. Кабардинцы их более не стали тревожить». В этом бою Миншаку Ашабову досталась замечательная шашка, отнятая им у паши, которую он подарил своему слуге Ципилову, «потомки которого хранят ее до настоящего времени в своем доме».
В фольклоре детали исторических событий, как известно, имеют свойство приобретать гиперболизированные размеры. Но в нашем случае все обстоит с точностью наоборот: историки говорят, что татар было не менее 40 тыс. человек, а в предании говорится о 500 воинах.
В приложенной к тексту заметке отмечаются совпадения с описанием нападения крымцев у Ш. Б. Ногмова,и делается вывод, что речь идет о вторжении Каплан-Гирея в Кабарду в 1703 году.
2. «Предание о свержении кабардинцами ига крымских татар» (СМОМПК, XXXIII, Тифлис, 1903, отд. III, с.45-49).
«Давно это было. Кабардинский народ, живший в то время в верховьях течения рр. Чегема и Баксана, подпал под владычество сильного и могущественного крымского хана Батал-паши (?- Ш. Х.). Кабардинцы были обложены данью, за сбором которой ежегодно из Крыма приезжали многочисленные ханские сборщики. Определенной дани не было, а потому сборщики брали с кабардинцев столько, сколько хотели, и брали то, что видели их глаза, - скот, лошадей, баранту, хлеб и людей».
Сюжет разворачивается следующим образом. Кабардинцы посылают в Крым князя Атажукина с просьбой упорядочить и уменьшить дань. Крымский хан, выслушав князя, тушит на его голове свою курительную трубку, и обещает уменьшить дань, но осенью посылает еще больше сборщиков. Их радушно встретили и расселили по домам, а ночью всех вырезали. Единственные из всех уздени Кармовы отказались убить ночевавших у них гостей, за что их объявили изменниками и трусами. Оставшихся в живых отправили в Крым к хану, сказав, что больше дани они платить не будут. Весной из Крыма подошло большое войско («на одного кабардинца приходилось по двадцать татар») и расположилось при впадении реки Кич-Малки в Малку. «Здесь и произошло сражение. Хотя кабардинцев было меньше, чем татар, но все они дрались отчаянно. Татары не выдержали первого дружного натиска кабардинцев и в беспорядке отступили; кабардинцы горячо преследовали их по хребту горного кряжа Аур-Сентх (Ауар-Сырт. – Ш. Х.), вплоть до горы Кинжал//Инал*, где бой наконец прекратился. Татары были почти все перебиты, много также пало воинов и со стороны кабардинцев…
Жалкие остатки ханского войска вернулись в Крым и рассказали хану о своем поражении. Послать новое войско в Кабарду хан не решился, и, таким образом, кончилось его владычество над кабардинским народом».
Повествование очень простое и малодостоверное. В верховьях рек Чегем и Баксан всегда жили балкарцы, а не кабардинцы. Разбитые татары почему-то бегут не вниз, вдоль реки Малки, а круто вверх, причем сначала на плато Ауар Сырт, откуда, чтобы попасть на плато Канжал Сырт, надо еще и перейти бурную Малку, а далее, перейдя реку Тызыл, можно перейти на плато Инал Сырт. При этом – двигаясь вглубь гор, а не по направлению к Крыму.
3. «Битва у горы Кинжал» - фольклорная запись К. И. Жиленко, представляющая собой компиляцию других версий. «Было это в предгорьях Эльбруса – там, где гора Кинжал разделяет реки Баксан и Малку. В 17** году хан Гирей вторгся в Кабарду с большим войском. Много горя принесли с собой враги. Застигнутые врасплох, кабардинцы не смогли дать им отпор. Тяжела была неволя. Захватчики вели себя в аулах, как дома: обложили жителей данью, самых красивых женщин насильно забирали себе в жены, мужчин заставляли работать на себя и впрягали в арбу вместо лошади.
Хлеб, скот, баранов, лошадей – все, что попадалось на глаза, отбирали ханские сборщики. Крымское войско, расположившееся лагерем у горы Кинжал, держало жителей в подчинении и страхе».
Крымское войско вторглось в Кабарду и наложило на кабардинцев дань. Но затем тут же сообщается, что татары располагаются в горах, весьма далеко от Кабарды, а время от времени делают вылазки и насильничают в аулах, забавляясь тем, что впрягают мужчин в арбу, вместо того, чтобы взять дань и идти восвояси.
Долго переносил народ все мучения, но наконец терпение его истощилось. Как-то раз кабардинцы собрались в одном из аулов и стали держать совет: что делать дальше? И решили:
- Пошлем к хану своих гонцов. Пусть попросят, чтобы уменьшил дань и приказал своим людям не своевольничать так. Главным среди гонцов выбрали князя Кургоко – храброго, решительного, прямого по характеру. Прошло немного времени – и кабардинские послы прибыли в Крым. Они привезли хану богатые подарки. Хан принял подарки и спросил, зачем пожаловали.
Тогда Кургоко вышел вперед и сказал:
-Твои сборщики разоряют наши аулы. Народ измучился и прислал нас просить тебя: уменьши размеры дани и позволь нам выплачивать ее самим. А чтобы слово твое было нерушимо, выдай нам о том грамоту.
Хан слушал, сидя на бархатных подушках и поджав под себя ноги, и лицо его мрачнело от гнева. Когда Кургоко кончил свою речь, Гирей долго сидел молча, обдумывая ответ и поглядывая искоса на стоявших перед ним кабардинцев. А потом процедил сквозь зубы:
- Хорошо. Езжайте и объявите народу о моей милости.
Кабардинцы ехали назад довольные, поверив обещанию. Но пока они добирались домой, ханские сборщики опередили их. Гирей повелел им собрать дани втрое больше прежнего. Стон и плач стоял в аулах, когда послы народа вернулись туда. Скоро и сам хан прибыл в Кабарду».
Кабардинские послы едут в Крым (путь, скажем прямо, неблизкий), а затем возвращаются домой, получив благоприятный ответ. Затем туда же прибывает и сам хан. На все это потребовалось бы никак не меньше месяца. Все это время огромное крымское войско бездельничает в горах. Почему – неизвестно; впрочем, легенда и есть легенда.
Далее следует рассказ о поединке борцов, в котором кабардинец Бей побеждает крымца. Хан в гневе ударил борца трубкой по голове и пробил ему череп. Все это время татары нещадно грабят аулы. Кабардинцы вновь собрались на тайный совет:
«Дальше терпеть нельзя. Надо истребить врагов. Кабардинцы расположились на горе, украшенной руинами большого старого города, и укрепили расселины и стены деревьями и земляными валами. Каплан-гирей, предвидя трудность штурма этой горы, к которой не было никаких подступов, отправляет к князю доверенного посла, чтобы он сказал, что султан предпринял поход против узбеков и приглашает с собой 3000 черкесов. А тем временем кабардинцы под начальством Кургоко напали на ханский лагерь у горы Кинжал. Половину крымчаков перебили тут же. Оставшиеся в живых бросились наутек по ущелью, но кабардинцы догоняли их и топили в Малке (до которой от горы Кинжал – километров 20, по карте; по земле, конечно, гораздо дальше. - Ш. Х.). Остальных загнали в сосновый лес в долине Лахрана. Почти все враги полегли там под ударами кабардинских сабель. После битвы у горы Кинжал Кургоко собрал народ и велел привести пленных, которых кабардинцы нарочно оставили в живых. Он сказал им:
- Идите в Крым и расскажите вашему хану обо всем, что вы видели и слышали. И еще скажите, что мы больше не признаем его власти.
Узнав о случившемся, разгневанный хан прислал в Кабарду большое войско.Войско Гирея расположилось там, где река Кич-Малка впадает в Малку (у нынешнего кабардинского селения Каменномостское. – Ш. Х.). Здесь-то и разыгралась битва, какой еще никогда не бывало на кабардинской земле.
На одного кабардинца приходилось по двадцать крымчаков, но люди дрались храбро, предпочитая смерть позору неволи. Рядом со взрослыми становились дети, и древние старики брались за оружие. Враги не выдержали натиска кабардинцев и бежали. Кабардинцы гнали их до горы Кинжал и почти всех перебили. Лишь жалкие остатки Гирея вернулись в Крым. Так народ освободился от ханского гнета. Гора Кинжал и поныне считается как бы славным памятником героической битвы кабардинцев с крымскими завоевателями» (с. 58-61).
По этой легенде, кабардинцы наголову разбили войско «Гирея», в течение месяца или двух простоявшее у горы Кинжал. Но затем явилось новое, еще более мощное войско, предводитель которого делает ту же глупость, что и первый военачальник: Кабарда находится далеко на востоке, а крымцы почему-то располагаются у слияния рек Кич-Малка и Малка, т.е. между Балкарией и Карачаем. Что вы сказали бы о людях, которые должны были ехать из Ставрополя в Махачкалу, но вместо этого поехали в Нальчик и там остановились? Но примерно так поступают оба крымских войска. Так зачем же и к кому они шли? Вторая грандиозная битва произошла, согласно сказанию, в 30 км (по карте) от горы Кинжал, но татары все равно побежали туда, на юго-запад (по горам и долам), а не в сторону Крыма, на север. Причем каждый кабардинец превосходил в честном бою 20 крымских воинов (миф – он и есть миф).
4. «Дань девушками» (из преданий о Кызбуруне) – сюжет этой легенды во многом совпадает с предыдущим, а главным действующим лицом является герой Меншак, родом из сел. Малка. Но события почему-то происходят уже в Баксанском ущелье. «Ханская ставка была на поляне, наверху высокой горы над Баксаном». В рассказе также, вновь упоминается курительная трубка хана:
«Хан вышел из терпения. Он поднялся, разжег трубку посильнее и, подойдя к Меншаку, стоявшему у входа, высыпал горячий пепел на его лысую голову. Обожженная кожа стала чернеть, но Меншак и бровью не повел и не тронулся с места, пока последняя искра на его голове не погасла, а потом поблагодарил и вышел. Хан своим глазам не верил. Он видел, что в нескольких местах кожа на голове Меншака сгорела до кости, а кабардинец даже не поморщился» (с. 56).
После этого, в результате неожиданного нападения, кабардинцы наголову разбили войска татар, и убили при этом хана. С тех пор кабардинцы избавились от позорной уплаты дани девушками.
5. Версия, приведенная современным кабардинским исследователем А. А. Ципиновым, существенно «дополняет» и даже «уточняет» приведенные варианты:
«Значительный след в историческом фольклоре адыгов оставила Кинжальская битва, положившая конец крымско-турецкой зависимости… (? – К., Г.). Главный мотив – избавление от врагов посредством военной хитрости. По преданиям, пехота крымцев расположилась лагерем в среднем течении реки Малки у нынешнего селения Куба-Таба, а конница – в верховье той же реки у горы Кинжал. Крымцы были расквартированы по домам адыгов. По предварительной договоренности было решено, что каждая семья должна убить в определенную ночь своих «гостей». Так было покончено с пехотой крымцев».
В отличие от А. А. Ципинова, относиться к этим сведениям серьезно мы не можем. Хотя бы потому, что не понимаем, зачем вражеская конница, оставив пехоту на равнине, на северо-западной окраине нынешней Кабарды, полезла на высокое пустынное плато и какого счастья она там искала. Далее начинаются те же чудеса, что и у Ш.Б. Ногмова (см. ниже).
Конница была окружена ночью. Согнав всех ослов с округи (где не было и нет ни одного селения. – К., Г.), привязали к ним вязанки сена (Канжал – это пастбище, а не сенокосное угодье. - К., Г.). Расположив их вокруг вражеского стана и направив головы ослов в их сторону, одновременно подожгли вязанки. Ослы с ревом устремились в крымский лагерь (! – Ш. Х.). Крымцы в панике выскакивали из шатров и попадали под стрелы адыгов (последние стояли в темноте, а лагерь был освещен). По одним преданиям, эту хитрость предложил князь Кургоко, по другим - мудрец Жабаги Казаноко.
В этих преданиях широко распространены топонимические мотивы. Как сообщил нам 87-летний Тембот Гонов из селения Чегем-I, он еще мальчиком слышал, что место, где находились повозки крымцев, и теперь называется «Махшоко шиапс» (верблюжья низина), так как после разгрома крымцев там еще долго паслись их верблюды и адыги не знали, что с ними делать» (Ципинов, с. 55).
Мы не станем предпринимать детальный анализ всех фольклорных текстов; впрочем, в этом нет и необходимости. Все варианты противоречат друг другу, а это означает, что мы имеем дело с процессом концентрации в народном сознании всех смутных отголосков памяти о набегах крымцев и пришествиях сборщиков дани, нескольких случаев их убийства и пр. Но этот процесс, который закончился бы появлением сводного, обобщающего варианта предания, в котором отразилась бы, в сжатом виде, народное видение этих событий и понимание их сути, был незавершен, поэтому мы и находим столько противоречий в публикации Т. П. Кашежева (как и в других). Появилась бы привязка только к одной местности, а не к нескольким (из чего кабардинские историки делают вывод о том, что между Крымом и Кабардой была самая настоящая война, состоявшая из целого ряда сражений). Масштабы боя в рассказе Кашежева, скорее всего, наиболее приближены к реальным: 500 кабардинских воинов под предводительством Кургоко Атажукина неожиданно нападают на крымцев, численность которых была такой же или меньше, безо всяких уловок и хитростей убивают две трети татар и возвращаются домой. Но и у него совмещены несколько событий, вероятно, разновременных (унижение Миншака Ашабова, убийство сборщиков дани и спасение Кармовым своего зятя, некоего крымского мурзы (разумеется, названного в предании «ханом») победа кабардинского борца над крымским, разгром небольшого крымского отряда, укрывшегося на горе Канжал).
Можно ли считать приведенные версии предания аргументом, свидетельствующим о том, что «Канжальская битва» имела место в истории, и была действительно грандиозной как по численности участников, как и по влиянию на события в регионе? Разумеется, нет. Однако кабардинскими историками нам предлагается именно это (кстати, в письменных источниках содержатся примерно те же, и даже еще большие нелепости). Причем, в отличие от версии Т. П. Кашежева, Канжальское сражение под пером разных авторов приобретала все более грандиозные размеры; апофеоза это мифотворчество достигло уже в наши дни.
ДРУГИЕ ИСТОЧНИКИ
Иностранные авторы при описании определенных событий по определенным причинам не всегда были объективны в своих оценках и суждениях, их сведения часто брались из вторых рук, вследствие чего требуют критического и взвешенного подхода. Например, известия о народах Северного Кавказа в европейской нарративной литературе, вплоть до XVIII в., чаще всего, носят характер случайных наблюдений или просто слухов.
Приведем известия современников.
Ферран- француз, находившийся на службе у крымского хана. В 1702 г. сопровождал сына крымского хана (Селим-Гирея) Казы-Гирея в походе против черкесов. Ферран воспользовался этим походом, чтобы ближе познакомиться с народами Северного Кавказа. В путевых очерках Феррана отмечается, что дань, выплачиваемая кабардинцами, была весьма обременительной: «…они обязаны ежегодно платить хану дань, состоящую из трехсот невольников, двухсот молодых девиц и ста юношей, не старше двадцати лет.
Разумеется, добыть такое количество невольников было нелегко, о чем и сообщает Ферран, недостачу восполняли за счет крестьянских детей, и не только крестьянских:«Часто беи (т .е. кабардинские князья. - В. Г.) для примерного поощрения отцов и матерей отдают хану своих собственных детей» (АБКИЕА, с.111).
Энгельберт Кемпфер, доктор филологии. В 1683 г. сопровождал шведского посла в Россию и Иран, много путешествовал. В 1693 г. Кемпфер вернулся на родину, в свободное время он подготавливал свои путевые заметки к печати. Умер в 1716 году; его материалы вошли в книгу, изданную в 1723 г. в Лейдене.
«В конце 1708 года хан Малой Татарии потребовал удвоенную подать с соседних черкесов; но когда ему в этом отказали, он пошел на них с большим войском. Черкесский князь придумал хитрость и договорился с 30 молодыми сильными солдатами, чтобы они перебежали к татарскому хану и в определенный день перебили бы самых знатных офицеров. Перебежчики сделали это, и в то же время черкесы напали на врага так, что благодаря смятению была выиграна полная победа, и татарский хан спасся только с большим трудом» (АБКИЕА, с. 115).
Отметим, что Кемпфер говорит о сражении в самых общих чертах, кратко, сообщая и о мнимых перебежчиках (о которых больше никому ничего неизвестно). И как этим «перебежчикам» удалось убить «самых знатных офицеров», из рассказа Кемпфера неясно.
Абри де ла Мотрэ – французский дворянин, уроженец Парижа. В 1711 становится агентом шведского короля Карла XII и совершает поездку через Крым и Тамань на Северный Кавказ. Рассказ де ла Мотре услышан им, как он пишет, случайно, от одного армянина. Это повествование настолько же приближается к приведенным версиям, насколько и расходится с ними. К примеру, количество дани с Кабарды (300 чел. у Феррана), которую они платили крымцам и ногайскому князю, возрастает до фантастической цифры в 6000 человек и столько же лошадей,. Склонность к преувеличениям видна у француза на каждом шагу.
«После того (крымский хан), собрав армию в числе более 100 тыс. всякого рода татар, о которых я упомянул выше, двинулся на Черкесию. Это выступление послужило для черкесов сигналом быть наготове и соединить разум с силой их тела следующим образом. Татары, пройдя через границу, остановились у подножья высокой горы, раскинув на продолговатый равнине нечто вроде лагеря, наиболее опасные подступы которого были защищены шестью полевыми орудиями» В это время черкесы, делая вид, что испугались этой армии, разгласили повсюду, что хотят мира и готовы выплатить дань, а также усыпили бдительность хана дорогими подарками.
«Десять дней было назначено для (передачи) молодых людей и лошадей и 20 дней было для передачи молодых девушек. На 19-й день, когда хан со своим братом и сыновьями, мирзами и другими начальниками, желавшими лишь извлечь из этого мира наиболее выгодные плоды, чем те, которые они могли ожидать от войны, и пока большая часть татар разбрелась, чтобы пасти своих лошадей на соседних полях, случилось, что некоторое число черкесов, проскользнув к вечеру на вершину горы, начали скатывать оттуда тяжелые камни, осыпая камнями и стрелами палатки, раскинутые внизу; и вместо рабов, которых ожидали хан и начальники его армии, на них обрушились хорошо вооруженные всадники, не дав им времени опомниться и схватиться за оружие для защиты или же сесть на лошадей, чтобы удрать. Луна, которую некоторые черкесы обожают и поклоняются, открыла им их врагов (а татар, видимо, наоборот, лишила зрения. – Ш. Х.), и они изрубили на куски такое большое число людей, что успели спастись лишь те, которые быстрее всех вскочили на лошадей и достигнули степи, очистив (черкесам) поле битвы. Хан, который находился во главе бежавших, оставил своего брата, одного сына, свои полевые орудия, палатки и багаж» (АБКИЕА, с. 125).
Согласно де ла Мотре (в работе которого, кстати, как и во многих других, слова «Кабарда» или «кабардинцы», или «Канжал» ни разу не встречаются) войско Каплан-Гирея насчитывало более 100 тыс. человек. Поход, по Кемпферу, состоялся или зимой или ранней весной, когда в горах ночью очень холодно. Вы можете себе представить, какая это была бы сила, если хан действительно отправился бы в поход с таким войском? И какую территорию занимал бы, в этом случае, военный лагерь? Считая по пять человек в палатке – 20 000 палаток! А если каждая палатка занимала примерно 10 кв. м (вместе с проходами), то лагерь раскинулся бы на 200 000 кв. м, т. е. занял бы 20 гектаров! (Если же мы вспомним о лошадях, то придется увеличить эту территорию раз в 10. Но Канжал – место совершенно необширное, там невозможно разместить и 5 тысяч воинов). И даже если бы эта армия была в 10 раз меньше, то и тогда занимала бы 2 гектара. И де ла Мотре, несомненно, прямой предок Жюль Верна (или его знакомец-армянин) пытается нас уверить, что этот огромный лагерь был осыпан стрелами и камнями!
Мы уже не говорим о том, что подобная масса здоровых мужчин за три дня съела бы всю живность на сто верст вокруг; а если хотя бы у половины имелись лошади, то для их прокорма не хватила бы сена, собранного со всего Северного Кавказа; причем современники говорят о том, что каждый крымец, выступая в поход, брал с собой 2-3 коней, чем обеспечивалась необычайная быстрота передвижения. (Заметим, кстати, что 100 000 человек насчитывала вся русская армия, противостоявшая войскам Наполеона через сто лет после «Канжальской битвы»). Мы уже не говорим о том, что готовить еду этому огромному войску на безлесном Канжале было не на чем.
Не меньшим фантазером был и Дмитрий Кантемир, сочинитель совершенно другой версии событий: «С разрешения турецкого правительства Каплан-гирей отправился против черкесов во главе 80 000 татар. Когда он переправился через Танаис, к нему присоединилось 15 000 кубанцев. Князь Кабарда (не Тамбиев ли, сподвижник князя Инала из 16 века? – К., Г.), получив эту новость от своей разведки, с 7000 пеших солдат и 300 лошадей ушел к вершине высокой горы, украшенной руинами большого старого города (на Канжальском плато нет никаких руин; они есть на Урупе. – К., Г.) , и укрепил расселины и стены деревьями и земляными валами. Каплан-гирей, предвидя трудность штурма этой горы, к которой не было никаких подступов, отправляет к князю доверенного посла, чтобы он сказал, что султан предпринял поход против узбеков и приглашает с собой 3000 черкесов. Кроме того, он желает лично встретиться с князем, поэтому просит его спуститься с горы».
Как видим, вместо князя Кургоко появляется некий Кабарда, а в роли штурмующих оказываются сами татары. Далее сюжет разворачивается, как в народном повествовании, но с небольшими дополнениями. Мудрый Кабарда разгадал уловку хана, и сам перехитрил его. Сославшись на приступ подагры, он велел передать ему, что через три дня посетит его, спустившись с горы.
«Это известие привело Каплан-гирея в восторг; он приказал отправить его лошадей на пастбище и принял решение посвятить всю ночь отдыху. Черкесы, узнав об этом, проникли в татарские орды, связали древесную кору в небольшие хорошо просмоленные связки и, привязав их к хвостам нескольких лошадей, погнали их вниз в величайшем молчании к кошу или палаткам татар, и там подожгли связки (что в это время делали татары? – Ш.Х.). Лошади испуганные сразу и пламенем, и болью, помчались со всей возможной скоростью и в темноте ночи бросились, как молния, в гущу татарских лошадей, которые также перепугались, оборвали путы и с величайшим шумом понеслись в разные стороны. Татары проснулись от этого шума, но, не видя и не слыша ничего, кроме пламени, носящегося по долине (в темноте страх возрастал от того, что лошадей не было видно), и, думая, что огонь ниспослан с небес, обезумели и побежали в беспорядке. Увидев это, черкесы бросили все свое оружие, кроме мечей, и стали убивать каждого, кто попадался им… Когда наступил день, черкесы собрали почти 100 000 лошадей противника, потеряв едва 5 человек (напомним, что татар было 95 тысяч. – К., Г.), и вернулись назад с триумфом.
Кубанские татары напали на разбежавшихся татар и предали их мечу в течении двух последующих дней. (Они жили с черкесами в тесной дружбе до той поры, пока не стали на сторону султана по его принуждению.) Каплан-гирей убежал с горстью своих людей в Крым, бросив позади себя 40 000 убитыми и остальных рассеянными» (В. М. Аталиков, с. 140).
Итак, согласно Кантемиру, никаких ослов не было, а были несколько лошадей с горящими хвостами, вида которых насмерть перепугалось 80-тысячное татарское войско! Друг друга татары, при свете обожаемой черкесами луны, уничтожать почему-то не стали и сочли за благо сразу же пуститься в бегство. Кабардинцам оставалось только догонять и рубить их. Когда крымское войско разбежалось, тайные союзники кабардинцев, кубанские ногайцы, напали на татар и предали их мечу; в результате их расчетливых действий ровно половина их – 40 000 человек – погибла, а другая половина рассеялась. Кабардинцев же погибло только пятеро. Других сражений, в которых победа достигалась бы со счетом 5 против 40 000, мировая история не знает. Разумеется, автор этой марсианской хроники и понятия не имел о Канжжальском плато, на котором не смогли бы разместиться и 5 тысяч воинов, а не то, что 150 тысяч (вместе с кабардинцами), а тем более сражающихся. Поэтому он говорит лишь о какой-то горе, на которой сидели в осаде кабардинцы, и какой-то долине, в которой пребывали татары. По иным источникам все обстояло наоборот – на горе сидели татары, а кабардинцы их штурмовали. Почему оставшиеся в живых 40 000 воинов разбежались во все стороны (и как, если лошадей у них не осталось), а не собрались вместе и не обрушились на черкесов и кубанцев – неизвестно. Каким образом такие трусливые вояки сумели создать мощное царство, наводившее страх на всех своих соседей, из писаний таких авторов, как Кантемир, узнать невозможно. Ясно, что перед ним стояла одна задача – выставить крымских татар в качестве никудышных воинов.
Ксаверио Главани – французский консул в Крыму, автор «Описания Черкесии», составленного в январе 1724 г. в Бахчисарае:
«Так было например, в 1723 году. Крымский хан Каплан-Гирай хотел обязать провинцию Кабарта, самую значительную из всех, давать ему большее число рабов, чем было установлено. Народ взялся за оружие, произошло кровопролитное сражение, татары были разбиты наголову, сам хан едва успел спастись, и потерял свои сапоги; в битве легло более 5000 татар, в том числе многие мирзы и дворяне. Не найдя себе поддержки в остальных провинциях, Кабарта обратилась за помощью к царю Московии. Бей дал царю в заложники своего сына, и этот молодой человек принял христианство. Прочие области Черкесии обратились против Кабарты и стали на сторону Крыма, с которым они пребывают в добром согласии».
«Итак, черкесские князья, соединившись в числе 52 человек, причем каждый имел под своим начальством 50 всадников, вели беспрерывную войну против населения Кабарты, но не могли причинить этой провинции большого вреда, так как она занимает долину, проход в которую так тесен, что по нему можно следовать только поодиночке; сама Кабарта в состоянии выставить в поле 5000 воинов» (АБКИЕА, с.158-159).
Заметим, что все кабардинцы живут в одной долине (в нынешней Кабарде такой неприступной долины нет). Цифры, приводимые Главани, доверия не вызывают: кабардинцы выставляют 5000 воинов, а все остальные черкесы – только 2600, причем Главани утверждает, что в Кабарте всего 3000 жилищ (АБКИЕА, с. 160). Интересно, что мстить за разгромленных татар начинают не они сами, а сородичи кабардинцев, западные адыги.
Как видим, одна версия событий опровергает другую; что ни рассказчик, то и новая повесть. Сражение происходит, согласно Главани, не в 1705, и не в 1708, а в 1723 году, неведомо где. Все области Черкесии горой стоят за хана и настроены враждебно по отношению к Кабарде, обратившейся за помощью к Москве. Какова была численность татарского войска, Главани знать не знает, как и о потерях кабардинцев, зато знает о том, что хан потерял свои сапоги и что сын бея принял в Москве христианство. В рассказе нет ни слова ни о «военных хитростях» кабардинцев, ни о князе Кургоко, ни о князе Кабарда, ни о горе Канжал, а потери татар составили «только» 5000 человек. Следовательно, если Кабарда выставила столько же воинов, то каждый кабардинец убил по одному татарину; вероятно, крымцы покорно ждали своей участи, не помышляя о спротивлении.
Хотелось бы спросить у иных историков, пишущих о стотысячных или, пусть его, пятидесятитысячных войсках, посланных в Кабарду: «Война – дело очень дорогостоящее. Несомненно, крымский хан знал о том, что Кабарда может выставить, и то лишь в случае единодушия князей, 5-6 тысяч воинов. Разве не счел бы любой правитель вполне достаточным направить туда 6-7-тысячное войско?».
Петр Симон Паллас – русский академик, знаменитый ученый-энциклопедист и путешественник. Автор книги «Путешествие по южным провинциям Российской империи».
«В семнадцатом столетии (кабардинцы) опять находились под крымским владычеством, а в начале XVIII века, когда они хотели освободиться из-под этого ига, крымский хан вторгся с войсками в Кабарду. Однако черкесы бежали в горы Баксана и забаррикадировались в узких ущельях каменными стенами, которые до настоящего времени называются Крымскими. Они опять пообещали хану платить дань. Отдали ему в дар много девушек и в день заключения мира в изобилии угощали их крепкими напитками (крепким ликером). Ночью, когда их новоявленные друзья напились до бесчувствия и погрузились в глубокий сон, кабардинцы напали на крымский лагерь, убили хана и рассеяли всю его армию. Чтобы обезопасить себя, они опять обратились к покровительству русских, но до сего времени продолжают оставаться неспокойными и ненадежными подданными. При генерал-майоре фон Фабрициане, который часто их наказывал, им была определена граница между левым берегом Малки и Тереком. Теперь же они опять расселились до Подкумка» (АБКИЕА, с. 218).
И опять это только фольклорные сведения, не больше.
И. Г. Гербер, русский офицер, служивший на Кавказе, в своих «Записках», датируемых 1728г., также кратко отметил: «Из Крыма в Кабарду ежегодно отправлялся полномочный, которого надо было как следует принять; он имел право вместе со свитой забавляться их женами и дочерьми сколько ему угодно было. Но 20 лет тому назад черкесы решили сложить с себя эту повинность и умертвили крымских доверенных, посланных для осмотра, со всей их свитой. После этого крымский хан отправил своего визиря с 30 000 войск против черкесов, чтобы опустошить их землю до основания. Но черкесы послали несколько человек из своей среды к татарам, которые выдали себя за перебежчиков и предложили им провести их по неизвестной дороге в середину Кабарды. Когда татары дали им себя обмануть и повести по ложной дороге, в одном ущелье они были атакованы со всех сторон черкесами, которые заложили всю дорогу камнями и перебили всех так, что из крымской армии ни один человек не вернулся обратно» (АБКИЕА, с.153).
В известном сочинении Халим-Гирея «Розовый куст ханов» (начало XIX в.) никаких подробностей о походе Каплан-Гирея в Черкесию не имеется (Halim Girau. Gulbun-u Hanan. Istambul, (1911). S. 45-46).
1. Одним из первых в ряду кабардинских авторов, кто с подачи авторов европейских (заинтересованных в дискредитации и осмеянии грозных татар) запустил процесс гиперболизации, был Ш. Б. Ногмов. Из его книги «История адыхейского народа»:
«Предупрежденные еще во время прибытия хана за Кубань, кабардинцы все свое имущество, жен и детей отправили в горы и сами ожидали приближения неприятеля в ущелье Урды. Хан узнал об этом, изменил путь и расположился лагерем на бугре Кинжала (Канжал – это высокое плато и гора на нем, а не бугор. – Ш. Х.). В этот же день пришел в кабардинский стан Халелий, лазутчик из татар, живший прежде у князя Кергоко. Он уведомил князя подробно о намерении хана, упомянув при этом, что если кабардинцы в следующую же ночь не нападут на крымцев, то в другую или третью ночь на них самих непременно будет сделано нападение. Кургоко тотчас же велел собрать около 300 ослов и каждому привязать по две вязанки сена. Наступила ночь, он отправился на неприятеля и, приблизившись к нему, велел у всех ослов зажечь сено и гнать их на неприятельский лагерь, с несколькими выстрелами. Ослы ужасным криком своим до того напугали неприятеля, что они в беспамятстве и смятении стали рубить друг друга; с рассветом же стремительно бросились на них кабардинцы и совершенно разбили, взяв много пленных и большую добычу. Толстый паша Алегот в бегстве упал со скалы и умер повисши на дереве. Место это называется Алегот гум и Шухупа, т. е. Алеготова скала. В этом сражении убито было несколько крымских ханов. Прогнавши остальных крымцев к Куме, кабардинцы возвратились в свои пределы» (Ногмов, с. 146-147).
Что касается потерь крымцев, то наиболее достоверными сведениями о них можно считать данные из русского документа, которые приводит В. Н. Сокуров: «Из восьми де сот сейменов осталось от побитых только осьмнадцать человек. А хан де сам ушел в малолюдстве. А из ногайских мурз убит Аллагуват да знатной Култемир ага, да из Ады-урочища убили семнадцать человек» (Сокуров, с. 59). Вспомним, что в кабардинской легенде,на которую опирается Ногмов, также говорилось о гибели некоего толстого мурзы по имени Алегот.
Но, согласно Ногмову, дело на этом не закончилось: остальные крымцы отступили к Хаджи-кале, к ним присоединились присланные султаном воины, татары «и некоторые закубанские изменники» (западные адыги), и «все это полчище вторично пошло на кабардинцев, ожидавших неприятеля на реке Гунделен». И вновь татары были разбиты, а «кабардинцы не переставали их преследовать до Кубани (добрых 200 километров! – К., Г.), а оттуда возвратились восвояси». Но и после этого неприятель продолжал стоять лагерем в долине Ладжимагай, пока в стане не началась эпидемия. «С тех пор, - говорит Ногмов, - прекратились и все делавшиеся кабардинцам притеснения». Редактор книги, изданной в 1994 году, посчитал необходимым сделать примечание, что сражение произошло в 1707 году (Ногмов, с. 147).
Заметим, что Ш. Б. Ногмов невольно указывает на местность, в которой произошло сражение – речь явно идет о Прикубанье и битве на Урупе в 1705 году, выигранной благодаря участию русских солдат, калмыков и донских казаков. Очевидно, что Ш. Б. Ногмов (как и его информатор) имел весьма смутное представление о том, где и как происходило сражение (по Ногмову, это случилось в 1703 году). Кинжал – это не бугор, а весьма даже приличная гора, высотой 2878 м (над уровнем моря). Есть возле селения Лескен-2 еще один Канжал, но не бугор, а ложбина, и не возле р. Кумы, а рядом с Осетией. Кроме того, было бы очень интересно узнать, каким образом кабардинцы так сумели выдрессировать собранных неведомо откуда 300 ослов, что эти животные, у которых на спинах горели вязанки сена, не стали разбегаться во все стороны, а помчались прямо на вражеский лагерь. И вряд ли закаленные в бесчисленных боях крымские воины испугались бы ослиного рева, да еще до такой степени, что до самого утра беспощадно рубили друг друга. Стоит заметить, что ни кабардинцы, ни другие народы Кавказа ни разу не использовали этот испытанный и сверх-эффективный (если, конечно, верить кабардинским историкам) прием в боевых действиях против русских войск; видимо, понимали, что у русских солдат нервы покрепче, чем у изнеженных татар. Трудно поверить и в то, что крымское войско с Кубани двинулось в Кабарду не по равнине, а кружным путем, через горы, причем с немалыми трудностями.
Что касается Ш. Б. Ногмова, то его «История адыхейского народа» доверия у исследователей никогда не вызывала. Еще в 1845 году, сразу же после завершения книги, русский царь Николай I, ознакомившись с трудами Ш. Б. Ногмова, весьма тактично заявил, что они «не достигли надлежащего совершенства» и признал «не удобными печатать оные».
Кабардинский историк В. Н. Кудашев: «..многие сведения, приводимые Ногмовым, носят баснословный характер» (Кудашев, с.11)
Критически оценила его «историю» и редакция журнала «Мусульманин» (издавался в Париже), писавшая, что «История адыхейского народа» ниже всякой критики и читатель напрасно будет искать в ней историю адыгейского народа, как легкомысленно назвал ее издатель». Л. И. Лавров справедливо указал на множество ошибочных положений в ногмовской «Истории». Таковы, например, утверждения Ш.Ногмова, будто адыги – это анты, что Косирих, Созыри, Сосруко – не кто иной, как Кесарь (Цезаруко), что адыгский фольклорный герой Адыль и гуннский предводитель Атилла – одно и то же лицо, что антский вождь Лавритас есть Лавристан, сын адыгского рыцаря Хамиша и т. д. В этом нет ничего удивительного, - Ш. Б. Ногмов, человек своего времени и среды, сделал все, что было в его силах; но считать его выводы соответствующими действительности мы не обязаны.
А вот как оценивал труд Ногмова кабардинский исследователь А. Т. Шортанов:
«Ш. Б. Ногмов воспринимал фольклор в ином плане, в плане непосредственного следования фольклора по стопам истории. И ему казалось, что события и человек нечто единое и цельное в самой сути истории. Он доверялся фольклору абсолютно, будучи уверен, что для бесписьменного народа фольклор является – в конечном итоге – единственным источником познания первоосновы истории».
Более резко охарактеризовал цель и метод составления этой «истории» кабардинский ученый З. М. Налоев: «Ш. Б. Ногмов сознательно искажал исторические события, подгоняя факты к заранее сконструированным идеологическим установкам и постулатам. С попыткой идеализировать прошлое своего народа мы встречаемся в сочинениях почти всех деятелей адыгской культуры XIX века. В ногмовской «Истории адыгейского народа» есть попытка генетически связать адыгов то с антами, то с древним Римом (интерпретация имени и образа нарта Сосруко, будто бы восходящего к Юлию Цезарю») (Налоев, с.155).
Возвращаясь к теме, хотели бы задать вопрос: «Почему в фундаментальном труде по истории Крыма его автор, доктор исторических наук В. Е. Возгрин, вообще не отметил Канжальскую битву, если это событие имело такие важные последствия для истории Кавказа, Крыма, России, Турции (и даже Швеции впридачу)?» Кроме того, она являлась бы крупнейшим поражением крымского войска за всю историю ханства, и не заметить его автор наиболее объективного и значимого труда по истории крымских татар никак не мог.
В книге «Тюркские народы Крыма» о событиях того времени на Кавказе есть лишь одно упоминание: «Каплан-гирей по назначении ханом предпринял ряд безуспешных мер по приведению к порядку и подчинению продолжавших набеги на южные русские земли ногайцев, затем организовал также безуспешный поход с целью возвратить под власть Крымского султана черкесских князей» (40, с. 173