Сравнение эпических поэм

В клинописной литературе существуют, конечно же, и другие сказания о сотворении мира. Я изложил вкратце два из них, которые в наибольшей степени перекликаются с содержанием Ветхого Завета. О них можно сделать следующие замечания.

Во-первых, первоначально поэма Энума элиш не предназначалась для описания сотворения мира или создания человека. В лучшем случае — это побочная сюжетная линия. Ее основное назначение теогоническое, то есть объяснение происхождения богов и особенно Мардука. Каким образом относительно незначительное божество (Мардук) поднялось из безвестности до такого уровня, что стало главным богом Вавилона? В этом смысле повествование является этиологией бога — покровителя Вавилона.

Во-вторых, эпическая поэма была создана с учетом религиозного назначения. Данные указывают на то, что Энума элиш ежегодно читалась вслух в Вавилоне на фестивале Акиту в начале нового года. Тиамат символизировала силы хаоса, Мардук — силы порядка. Как и в мифе Мардук одерживал победу над Тиамат, так и на будущий год ритуальная декламация текста, как надеялись жители Вавилона, должна была надежно гарантировать победу порядка над хаосом в непредсказуемом мире природы. Они верили, что подходящие слова, произнесенные в подходящем месте в подходящее время приносят наиболее желаемые результаты. Но необходимо обратить внимание на осторожное замечание Ламберта, что культовому чтению эпической поэмы придается слишком большое значение, и что ничто в содержании повествования определенно не подразумевает подобную культовую функцию.

В-третьих, оба сказания отображают слаженную политеистическую систему. Согласно Энума элиш вначале существовали два бога — Апсу и Тиамат. Мардук, бог создатель, является богом шестого поколения (см. рис. 2).

 

РРёСЃ. 2

Апсу и Тиамат

I

Лахму и Лахаму

I

Аншар и Кишар

I

РђРЅСѓ

I

Р­Р° (Р­РЅРєРё/РќСѓРґРёРјРјСѓРґ)

I

Мардук

 

Интересно, как вавилоняне изображали своих богов. Обе эпические поэмы служат окном в представление этих людей о богах: происхождение, характер и судьба. Сотворение мира изображено с точки зрения воспроизведения. Вначале были двое, а не один. Посредством “смешения” этих партнеров появляется часть сотворенного порядка. (В шумерском языке существует одно слово для обозначения воды и спермы.) У Ану, сверхъестественной силы на небе и, таким образом, источника дождя, есть супруга Ки — земля. Оплодотворив ее, Ану создает растительность (и множество демонов и богов). Таким образом, боги появляются в результате сексуальных отношений и по своей природе обладают сексуальными потребностями. Язычник не представлял будущего своего мира и своих богов вне сексуальных взаимоотношений.

Нужды, характеры и судьбы богов заметно не отличаются от человеческих. Апсу раздражен тем, что его лишили сна. Он мечется из стороны в сторону, слушая то свою жену Тиамат, которая убеждает его отказаться от намерения казнить шумливых богов, то Мамму, своего визиря и советника, который настаивает на осуществлении плана. Столкнувшись со взаимоисключающими друг друга советами, Апсу предпочитает направление, предложенное Мамму, а не своей супругой. На бога, не способного действовать самостоятельно, оказывает влияние его советник.

Апсу, хотя он и бог, не может противостоять магическим чарам, и потому успешно связан заклинанием Эа и впоследствии убит. Если миф — это поэтическое выражение языческой религии, то магия — ее практическое выражение, и ею можно воспользоваться в ситуациях, когда бог противостоит человеку, или человек противостоит богу, или бог выступает против бога. Причина кроется в языческом представлении сферы, превосходящей даже силу богов, сферы, которой они могут быть подчинены. Покойный израильский ученый Иезекииль Кауфманн называл эту сферу “метабожественной”. В этом смысле ни один бог не является суверенным и без ограничений, даже Апсу.

Богов можно убить, и они могут пытаться убить просто в порыве гнева или по весьма эгоистичным причинам. Попытка убить может мотивироваться местью (напр., Тиамат).

В-четвертых, в Энума элиш небо и земля приведены в существование не с помощью творческого слова величественного бога, но образованы из трупа убитого бога Тиамат. Сотворенный порядок является, таким образом, божественным, которому больше подходит одушевленное “ты”, чем безликое “оно”.

В-пятых, и в Энума элиш, и в Сказании об Атрахасисе человек создан для того, чтобы освободить богов от физического труда — тяжелой задачи, на которую последние стали жаловаться, почувствовав, что это ниже их достоинства. В Энума элиш человек создан из крови непокорного бога Кингу; в Сказании об Атрахасисе из крови Be-ила (смешанной с глиной). Ни в каком отношении сотворение человека не может быть названо кульминационным, кроме того, он не наделяется никаким уникальным достоинством. Он создан чтобы служить, а не царствовать. Вероятно, слишком безосновательно представлять месопотамское учение о происхождении греха на небесах, но не могут ли эти эпизоды служить в качестве этиологии, несущей ответственность за склонность человека ко злу? Он был создан таким, и поэтому человек является результатом непостижимого детерминизма.

 

Грехопадение(3)

 

Третья глава Книги Бытие вызывает у читателя мучительные вопросы, но ответ на эти вопросы не дается. Например, на этом этапе не сообщается никаких подробностей о змее. Он определенно не назван сатаной. Если он действительно является космическим противником Бога, принадлежавшим когда-то к ангельскому сонму, а теперь изгнанным, третья глава Бытия не делает отступления, чтобы рассказать об этом. Но Новый Завет недвусмысленно говорит о “древнем змее, называемом диаволом и сатаною, обольщающем всю вселенную” (Отк.12:9; 20:2).

 

Змей

Относительно этимологического происхождения древнееврейского слова, означающего “змей”, существуют сомнения. Древнееврейское слово звучит нахаш. Является ли оно родственным слову нехошет (“медь, бронза”), наводящему на мысли о чем-то блестящем (“ангел света”)? Действительно, в пустыне Моисей сделал бронзового змея (Чис.21:9), которого Езекия уничтожил столетия спустя, когда само изображение стало идолом и объектом поклонения (4-я Цар. 18:4). Или же слово, обозначающее змея, относится к глаголу нахаш — “заниматься прорицанием”?

Необходимо заметить, что в Ветхом Завете сведения о сатане и, следовательно, о демоническом мире поданы чрезвычайно скупо. И по понятной причине. Было бы невероятно, если бы Ветхий Завет стал освещать этот вопрос сколь-нибудь подробно, ведь даже понятию Троицы не дается глубокого толкования. Если мы вспомним, что Израиль был окружен народами, чьи религиозные представления о сверхъестественной силе содержали веру не только в богов, но и во множество демонов, тогда легко понять, почему Ветхий Завет редко упоминает демонологию.

Фактически слово сатана используется в нескольких случаях (но никоим образом не в 3-й главе Бытия). Оно обозначает, на удивление, ангела Господа, который может быть “противником” (Чис.22:22, 32); другого человека, который также действует как “противник” (1-я Цар. 29:4; 2-я Цар. 19:22; 3-я Цар. 5:4; 11:14,23,25; Пс.108:6); сатану, противника Бога, вторгшегося в ангельский сонм (Иов). В последней категории слово встречается 18 раз (14 из них — в первой и второй главах Книги Иова). Интересно, что во всех, кроме одного из восемнадцати случаев (за исключением 1-я Пар. 21:1), слово “сатана” употребляется с определенным артиклем. Это означает, что “сатана” — это титул, а не личное имя. Сатана — это не его сущность, а его положение. Он не заслуживает имени, а в древности не иметь имени означало быть униженным до небытия.

Итак, все, что сообщает глава об этом змее, это что он (или оно) был одним из зверей полевых, сотворенных Господом Богом. То есть змей был сотворенным существом, которое не является вечным и не обладает божественной природой. Также змей был “хитрее” всех других зверей. Это вовсе не пренебрежительная характеристика. Это же слово используется в Притчах восемь раз (12:16, 23; 13:16, 14:8, 15, 18; 22:3; 27:12) и переводится там как “благоразумный (человек)”, который противопоставляется “глупцу” в первых четырех из этих ссылок, а также “неопытному” или “невежде” — в остальных четырех. Неудивительно, что Иисус призывал нас быть мудрыми, как змии(Мтф. 10:16).

С другой стороны, это слово переводится как “коварный”, которого Бог ненавидит (Иов.5:12; 15:5), и оно противоположно по тону отрывкам в Притчах. Подобным образом аналог этого слова в женском роде переводится как “рассудительность” в Притчах (1:4, например), но в Книге Исход (21:14), напротив, оно означает “коварство”.

Необходимо также указать, что употребленное здесь слово, означающее “коварный” (карум), очень похоже по звучанию на слово “наги” в последнем стихе второй главы — карумим. Из этого не нужно делать каких-либо значительных богословских выводов. Но употребление в последовательных стихах двух слов, которые пишутся и звучат одинаково, но означают два разных понятия, указывает на то, что автор использовал два ключевых слова, чтобы связать вместе два рассказа. В таком случае, 2-я глава отлично соединена с 3-й главой Бытия.

 

Искушение

Если 3-я глава Бытия вовсе не предназначена для предоставления расширенной информации о личности змея, то в такой же мере она не предназначена и для ответа на другой вопрос, который волнует современного читателя: почему змей искушал женщину, а не мужчину, или же не их обоих одновременно?

Кажется справедливым предположить, что рассказчик не намеревается внушить читателю, что Адам и Ева находятся в разных местах, когда происходит диалог. Глаголы “не ешьте” в первом и третьем стихах, “чтобы вам не умереть” в третьем стихе, и “не умрете” в четвертом стихе употреблены во множественном числе. Субъект действия оба — Адам и Ева. Библия короля Иакова, представляя 3:6, достаточно ясна: “И (она) дала также мужу своему, бывшему с ней” (курс. авт.). Этот перевод предпочтительнее перевода Американского исправленного издания Библии: “И она дала также немного своему мужу” (курс, авт.).

Ответов РЅР° РІРѕРїСЂРѕСЃ, почему именно Ева была искушаема, великое множество. РћРґРЅР° РёР· крайних точек зрения заключается РІ том, что искушение предназначалось первоначально женщине, поскольку РѕРЅР° представительница слабого пола Рё более склонна обращать внимание РЅР° странные умозаключения. Таким образом, уважаемый богослов фон Рад спешит обобщить, что именно женщина больше, чем мужчина, “продемонстрировала склонность Рє темным астрологическим культам” (РіРѕРІРѕСЂСЏ библейским языком, ссылается ли фон Рад РЅР° нечто РїРѕРґРѕР±РЅРѕРµ РІ Иез.8:14?)[8]. РќР° РґСЂСѓРіРѕРј конце находятся феминисты РІСЂРѕРґРµ Филлис Трайбл, которые считают, что РІ повествовании, как РѕРЅРѕ представлено, Ева является наиболее перспективной. РћРЅР° богослов, философ, рационалист Рё заступник Бога РІ РѕРґРЅРѕРј лице. Если змей СЃРјРѕРі заставить сдаться ее, то так же поступил Р±С‹ Рё ее молчаливый, безучастный РјСѓР¶.

Апостол Павел заявляет, что “не Адам прельщен, но жена, прельстившись, впала в преступление” (1-е Тим. 2:14). Этими словами Павел верно составляет хронологию греха: вначале Ева — затем Адам. Она ведет — он соглашается. Но апостол не пытается поднять вопрос, почему Ева была искушаема первой.

Запрет есть от дерева познания добра и зла был адресован мужчине (2:16,17). Нам точно не сообщается, как Ева узнала о запрете. Предположительно, она узнала об этом от своего мужа, так как очевидно, что она довольно хорошо знает о запрете, когда начинается ее диалог со змеем (3:2, 3).

Вероятно, змей потому выбрал Еву, что она получила повеление от Бога, только через посредника, то есть своего мужа. Тот, кто получил Божье повеление непосредственно, не так охотно согласится с тем, что ему говорят. (В качестве подобного примера, но в другой ситуации, можно спросить, кто уступил искушению идолопоклонства и сделал золотого тельца — Моисей, Божий оратор, или народ и Аарон, который получил Божье Слово через Моисея?)

Вероятно, удивительно, что Ева и змей вообще могут общаться без переводчика. Это замечание вовсе не насмешливоироническое. Принимая во внимание аналогии в древней литературе, например, в египетском “Моряке с потопленного корабля”, который, единственный оставшийся в живых после кораблекрушения и выброшенный на остров, находит себя поглощенным беседой с единственным обитателем острова — змеем. Но является ли способность женщины и животного вести разговор просто мифологической декорацией? Может ли способность современного человека общаться с животными быть остатком некой ситуации, которая когда-то действительно существовала? По причине греха взаимоотношения Адама с Богом, Евой и землей были нарушены. Можем ли мы включить сюда также и его взаимоотношения с животным миром? Интересно, что животные отвечают за свои поступки и поведение (Быт.9:5). Завет, заключенный после потопа, распространялся и на животных (9:9), а не только на человечество. Исаия предвидит мессианскую эпоху, когда волк станет подобен ягненку или ягненок станет подобен волку (предназначены ли эти метафоры для народов мира?).

Если все это несущественно, некоторые элементы в тексте довольно просты и представляются читателю убедительно и чётко. Воспользуемся планом Дж, Стотта[9]:

 

1. Позволение есть от всякого дерева в саду;

2. Запрет есть от одного дерева;

3. Наказание за непослушание.

 

Как же змей пытается все это нарушить? Какова основная цель искушения, и насколько оно показательно для всего остального содержания Библии, где бы ни были изображены действия дьявола?

У искушения двойная цель. Во-первых, искушение вызывает в голове Евы сомнения в честности Бога. Ее мысленное представление о Боге находится под угрозой. Бог изображен скорее как враг, а не друг. Использованный метод направлен на то, чтобы преувеличить запрет: не ешьте ни от какого дерева в раю. Какой Бог жестокий и злой! Змей подразумевал: “Вы можете смотреть на них глазами, работать среди них руками, но не отведать от них ртом”. В этом контексте мы можем изменить название интересной книги Дж. Филлипса “Твой Бог слишком мал” на “Твой Бог слишком подл”. Слова Стотта в данном случае являются проницательными: “Божье обеспечение Адама и Евы было совершенным. В Эдемском саду у них всего было в достатке. Бог знал, что их счастье заключалось в наслаждении тем, что Он им позволил, и воздержании от того, что Он запретил. Его позволение и Его запрет были продиктованы исключительно добротой и любовью”[10]. Но змей исказил этот порядок.

Во-вторых, искушение побуждает Еву провозгласить независимость, совершенную обособленность от какого-либо руководства, возможно, данного Богом, которое нужно считать абсурдным и бесполезным. “Нет, не умрете... в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло” (ст. 4, 5).

Фон Рад правильно резюмировал значение этих слов: “Змей обещает ... независимость, которая сделает человека способным решать самостоятельно, что ему поможет или что помешает... Бог обеспечил человека тем, что было для него хорошо, Рё предоставил ему полную безопасность. РќРѕ теперь человек выйдет Р·Р° эти пределы, чтобы принимать самостоятельные решения”[11]. Искушение для человека, таким образом, заключается РІ нарушении СЃРІРѕРёС… границ. Разница между Адамом Рё Евой РІ раю Рё Иисусом РІ пустыне состоит РІ том, что первые молча согласились. Для Иисуса же повиновение воле Отца было первостепенным.

Что же последовало после того, как Адам Рё Ева перешли СЃРІРѕР№ РСѓР±РёРєРѕРЅ?. Стыд (СЃС‚. 7), РІРёРЅР° (СЃС‚. 8-11) Рё РїРѕРёСЃРєРё козла отпущения (СЃС‚. 12,13). Затем Бог РіРѕРІРѕСЂРёС‚, РЅРµ РІ диалоге, как РІ стихах СЃ РІРѕСЃСЊРјРѕРіРѕ РїРѕ тринадцатый, Р° РІ монологе: вначале обращаясь Рє змею (СЃС‚. 14,15), затем обращаясь Рє женщине (СЃС‚. 16) Рё, РІ конце концов, Бог обращается СЃ более пространной речью Рє мужчине (СЃС‚. 17-19).

Я считаю, что неправильно истолковывать эти слова в первую очередь как кару: боль в беременности, разрушение семьи, минимальная отдача от физического труда. Автор не изображает Бога нетерпеливым божеством, которое сердится, решив преподать этим негодникам урок, который они не скоро забудут. Подобно хирургу, который режет скальпелем только то, что он может исцелить, Бог начинает использовать средство искупления, чтобы вернуть к Себе блудных детей. Какой у Него план? Поместить на соответствующий уровень самой высокой самореализации в жизни мужчины и женщины проблемы страдания, несчастья и разочарования. Эти “наказания” не являются предписанным взысканием капризного божества. Скорее, это дары любви, разбросанные на тропе человека, чтобы вернуть его обратно к Богу. Мы можем вспомнить, как покойный К. Льюис, размышляя о бедах и проблемах этого мира, пришел к выводу, что его причины не верить в Бога на самом деле были прекрасными причинами для веры в Него. Так началось паломничество Льюиса в веру и его “изумление от радости”.

Комментаторы, пытаясь увидеть хотя бы один луч света в этой главе, сосредоточивались обычно либо на 21-м стихе: “И сделал Господь Бог Адаму и жене его одежды кожаные, и одел их”, либо на 15-м стихе, иногда называемом протоевангелием, буквально — “первой Благой Вестью”. Заманчиво увидеть искупление в 21-м стихе, или, по крайней мере, сравнить Божье покрытие с тем, которое было сделано человеком (ст. 7). А если это не искупление, то, по крайней мере, это охрана, показатель Божьей заботы и сострадания.