СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ПРОБЛЕМЫ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ЗАЩИТЫ

Глава 1. ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ЗАЩИТА И ВОПРОСЫ АДАПТАЦИИ: ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ

Концепция психологической защиты была и остается одним из наиболее важных вкладов психоанализа в теорию личности и в теорию психологической адаптации. Анализ литературных источников, касающихся становления проблематики психологической защиты, позволяет выделить несколько причин сложности и противоречивости определения статуса этого явления как объекта научных исследований.

Прежде всего отметим следующее. Как научный факт феномен психологической защиты, будучи впервые зафиксирован в парадигме психоаналитических теорий, позже активно изучался в различных ответвлениях глубинной психологии: направление, отношение к которому продолжает оставаться довольно сложным. Среди причин, обусловивших неприятие психоанализа, современные исследователи на первый план ставят факторы идеологического порядка. Г.Л.Ильин отмечает: «Социальный пессимизм Фрейда, его неверие в управляемое общество, в возможность формирования поведения людей, перевоспитание человека... Эта позиция шла вразрез с потребностями современного мира, где решение задачи управления обществом и людьми является не только желательным, но и жизненно необходимым. Неизменность бессознательных влечений на протяжении всей человеческой истории, их постоянное и непримиримое противодействие социальному давлению — эти положения психоанализа значительно ограничивали его распространение как в США, где обещание Уотсона сформировать человека с заданными свойствами обеспечило ему бурный и продолжительный успех; так и в СССР, где создание нового общества предполагало формирование нового человека, с новой психологией, лишенной пережитков прошлого» [38, с. 422]. Известный скепсис в отношении психоанализа возникал и в связи с его определенной методологической ущербностью: редукционизмом, биологиза-цией душевной и социальной жизни индивида, переносом клинических, психопатологических факторов на объяснение поведения здорового человека, постоянным подчеркиванием примата бессознательного, выстраиванием аналогий между онтогенезом и антропогенезом, утверждением постоянного конфликта между сознанием и бессознательным, проблематичностью экспериментальной проверки результатов [38, с. 422–425].

Такая глобально-отрицательная оценка психоанализа нередко вела к замалчиванию или искаженному преподнесению тех психических явлений, заслуга открытия которых ему принадлежит. Сам факт того, что явление психологической защиты было обнаружено в практике психоанализа, приводил к его вытеснению из сферы научных интересов большинства исследователей. А те из них, кто так или иначе все же затрагивал проблему защитных механизмов и тем самым признавал за ними статус научного объекта, не имели строго обоснованного определения этого феномена психической жизни.

Только в отечественных источниках В.И.Журбиным выделено более десятка вариантов определения психологической защиты [31]. Большинство из них не выдерживают критики, защита там определяется через видовые, либо функциональные характеристики: такие как цель, результат, познавательные процессы, аффекты, деятельность, регуляция и т.д. Объективно расхождения в определении любого научного понятия вызваны тем, что содержание понятия во многом задано направлением его операционализации, характер которой в свою очередь, определяется той научной парадигмой, в которой работает исследователь. В этой связи показателен тот факт, что среди авторов нет единства мнений о том, сколько же механизмов защиты существует у человека. Например, в оригинальной монографии Анны Фрейд описано 15 механизмов защиты [130]. Колеман, автор учебника по патопсихологии, предлагает список из 17 защитных механизмов [120]. В словаре-справочнике по психиатрии, опубликованном Американской Психиатрической Ассоциацией в 1975 году [121], перечисляется 23 механизма защиты. В словаре-справочнике по психологической защите Вайллента [173] их насчитывается 18. Этот перечень можно продолжать.

Хотя механизмам защиты был присвоен ряд различных обозначений, многие авторы отмечают широко распространенные неясности, омонимичность и синонимичность существующих терминов. Например, Нойес и Колб [151], авторы фундаментального учебника по психиатрии, отмечают, что «проекция» есть, во многих отношениях, «форма идентификации». Фридман, Каплан и Садок [129] доказывают, что хотя термин «интроекция» был принят для обозначения символического принятия в себя других индивидов, он был оставлен многими исследователями как неудовлетворительный. Подобным же образом высказывается Ариети [114], отмечая, что «изоляция» и «раздвоение» — это два обозначения одного и того же явления. Нойес и Колб [151] также подчеркивают, что «конверсия» не должна считаться отдельным защитным механизмом, поскольку это процесс, включающий в себя подавление, идентификацию, замещение и отрицание. Беллак, Хурвич и Гедиман [116] отмечают, что в психоаналитической литературе термин «интернализация», «идентификация», «интроекция» и «инкорпорация» используются взаимозаменяемо и непоследовательно. Вайллент [173], в свою очередь, утверждает, будто бы термин «интеллектуализация» включает понятия «изоляция», «рационализация», «ритуал», «аннулирование» и «магическое мышление».

Отсутствие понятийной чистоты усугубляется, кроме того, неточным переводом научной терминологии на иностранные языки. Так, например, во многих работах не различаются «подавление» (repression) и «вытеснение» (suppression). В других последнее описывается как осознанный вариант первого. То же самое наблюдается в случае «реактивного образования» (reaction formation) и «превращения в противоположность» (reversal). Иногда отрицание (denial) определяется как частный случай подавления, иногда же между ними признается принципиальная разница. Обращение против себя (turning against oneself) есть, очевидно, не что иное, как частный случай замещения (displacement), когда иррелевантным объектом выступает собственная личность. Употребление термина «компенсация» также требует уточнения.

Наконец, последней важной причиной теоретической разноголосицы оказывается сложность самого объекта исследования. Психологическая защита как и любой иной объект психологического анализа представляет собой многокачественное, многомерное явление [52]. Каким бы обстоятельным ни был исследовательский проект, все равно он не может предусмотреть изучение объекта во всех его проявлениях и связях — приходится руководствоваться принципом редукции. Это замечание Б.Ф.Ломова целиком и полностью применимо к психологической защите. При этом защитные процессы сугубо индивидуальны, многообразны и плохо поддаются рефлексии. По определению искажаться могут не только субъективные ощущения, но и вербальные сообщения о них, поэтому интроспективный анализ всегда более или менее приблизителен, а выводы гипотетичны.

Наблюдения за результатами функционирования защиты осложняются тем, что реальные стимулы и реакции могут быть отдалены друг от друга во времени и пространстве. Бессмысленное с точки зрения бихевиоризма различение самих действий и их мотивации играет здесь самую существенную роль [138]. Все это обусловливает появление в научной литературе фрагментарных описаний единичных и особенных фактов и затрудняет выделение общего. Кроме того, напомним, некоторые механизмы защиты очень близко соотносятся друг с другом, так что найти различие между ними бывает нелегко, а отчетливые границы можно провести весьма условно.

Таким образом, среди исследователей нет единой точки зрения ни на общее количество защит, ни на степень их соотнесенности друг с другом, ни даже на их ясные определения в некоторых случаях. Это осложняет выявление инвариантных характеристик защиты и ее роли в социально-психической адаптации индивида.

Между тем, одной из задач нашего исследования является приближение к универсальному пониманию защиты в качестве специфического для человека и очень важного средства социально-психической адаптации. Для решения этой задачи нет необходимости подробно излагать историю вопроса, неоднократно описанную во многих публикациях [34, 41, 59, 66, 87 и др.]. Достаточно выделить ключевые моменты в истории развития и научной ревизии взглядов на этот феномен с тем, чтобы на этой основе наметить основные контуры для разработки системной концепции защиты.

Первое упоминание о защите содержится в конце второй части «Предварительного сообщения» Бройера и Фрейда (1893 г.), представляющей собой один из разделов «Исследования по истерии» [117, с. 105]. Впервые З.Фрейд самостоятельно употребляет термин «защита» в своей работе «Защитные нейропсихозы» (1894 г.) [132]. Позднее, в «Этиологии истерии» (1896 г.) [133, с. 51–82] Фрейдом впервые подробно описано функциональное назначение защиты или ее цель. Она заключается в ослаблении интрапсихического конфликта (напряжения, беспокойства), обусловленного противоречием между инстинктивными импульсами бессознательного и интериоризированными требованиями внешней среды, возникающими в результате социального взаимодействия.

В дальнейшем в таких сочинениях как «Концепция подавления» [137], «По ту сторону принципа удовольствия» [99], «Психология масс и анализ «Я» [135], «Я» и «Оно» [100] и др. термин «защита» был заменен Фрейдом на «подавление». В приложении к работе «Подавление, симптомы и беспокойство» (1926) [134, с. 227–308] Фрейд вернулся к старой концепции защиты, введя, наряду с подавлением, специальные обозначения для других механизмов защиты, которые используются в научной литературе до сих пор. Были определены, таким образом, феноменология, цель и психологический субъект защиты.

Последнее высказывание по этой проблеме встречается в пятой части статьи Фрейда «Крайний и бескрайний анализ» (1937) [136, с. 374–379]. В этой работе защита впервые представлена «как общее наименование всех тех механизмов», которые, будучи продуктами развития и научения, ослабляют диалектически единый внутренне-внешний конфликт и регулируют индивидуальное поведение. То есть, явление связывается с основными функциями психики: приспособлением, уравновешиванием и регуляцией.

Взгляды А.Фрейд принципиально не отличаются от взглядов З.Фрейда последних лет его творчества. Ее заслуга заключатся в попытке создания целостной теоретической системы защитных механизмов. В своей фундаментальной монографии, вышедшей в свет в 1936 году. [130] она впервые подробно описала различные способы защитного поведения. Механизмы защиты рассматривались ею как перцептивные, интеллектуальные и двигательные автоматизмы разной степени сложности, возникшие в процессе непроизвольного и произвольного научения; определяющее значение в их образовании придавалось травмирующим событиям в сфере ранних межличностных отношений. Речь идет, таким образом, о генезисе защиты. А.Фрейд выделено несколько критериев классификации защитных механизмов, таких как: локализация угрозы «Я», время образования в онтогенезе, степень конструктивности. Последний критерий нашел дальнейшее развитие в современном делении механизмов защиты на первичные и вторичные, примитивные и развитые, менее или более осознанные, адаптивные и неадаптивные. Она же до конца развила идею З.Фрейда о связи между отдельными способами защиты и соответствующими неврозами, определила роль защитных механизмов в норме и патологии индивидуального развития. И, наконец, А.Фрейд дает первую развернутую дефиницию защитных механизмов: «Защитные механизмы — это деятельность „Я“, которая начинается, когда „Я“ подвержено чрезмерной активности побуждений или соответствующих им аффектов, представляющих для него опасность. Они функционируют автоматично, не согласуясь с сознанием» [131, с. 171].

В этом определении заключена важная мысль об отнесении защиты к тому виду бессознательных явлений, которые мы называем автоматизмами. Следовательно, правомерна постановка вопроса о соотношении сознания и бессознательного в организации защитных процессов. Любое субъективно неприемлемое смысловое содержание, прежде чем подвергнуться подавлению или трансформации, должно быть хотя бы на короткое время осознано как таковое. Затем, простая мыслительная операция свертывается, фиксируется и приобретает условно-рефлекторный, непроизвольный, автоматический характер. Таким образом, помимо определения времени онтогенетической организации, источников, адаптивной ценности механизмов защиты А.Фрейд дифференцировала бессознательность смыслового материала, подвергшегося воздействию защиты и бессознательность защитного процесса.

Активное неприятие психоанализа, имевшее место на протяжении многих лет в отечественной психологии, не позволило исследователям внести сколько-нибудь заметный вклад в разработку проблемы психологической защиты. В работах 50-х — 70-х годов сам термин «защита» тщательно избегался или подменялся терминами «психологический барьер» [2, 60, 94], «защитная реакция» [81], «смысловой барьер» [17, 80], «компенсаторные механизмы» [55, 57, 75, 90] и т.п. Позднее, многие исследователи стали считать, что феномен защитных механизмов может и должен быть предметом действительно научного изучения [11, 13, 36, 56, 58, 59, 85 и др.]. При этом некоторые авторы подчеркнуто дистанцируются от психоаналитической парадигмы, рассматривая защиту либо в границах теории установки (как реорганизацию системы установок) [11, 13], либо в пределах теории деятельности (как временный отказ от деятельности) [69, 72, 87] и т.п.

Среди отечественных исследователей наибольший вклад в разработку проблемы психологической защиты с позиций теории установки внес Ф.В.Бассин [10, 11, 12, 13]. Критикуя психоанализ за отсутствие научной основы, он рассматривает выдвинутые в практике психоанализа феномены на основе «иной методологии» под которой понимается диалектический материализм. В частности Ф.В.Бассин не приемлет положение ортодоксального психоанализа о психологической защите « как своего рода ultima ratio, как «последнее остающееся в распоряжении субъекта средство для устранения эмоциональных напряжений, которые вызываются столкновением осознаваемого с противостоящим и враждебным по отношению к нему бессознательным» [13]. Идея подобного принципиального антагонизма сознания и бессознательного оценивается Ф.В.Бассиным как спорная. Он подчеркивает, что главное в защите сознания от дезорганизующих его влияний психической травмы — понижение субъективной значимости травмирующего фактора. Согласно Ф.В.Бассину и, по мнению некоторых других исследователей, — Зейгарник [35, 36, 37], А.А.Налчаджяна [58, 59], Е.Т.Соколовой [84, 85, 86], В.К.Мягер [56] и др., — психологическая защита является нормальным, повседневно работающим механизмом человеческого сознания. Наша точка зрения полностью согласуется с этой позицией. При этом Ф.В.Бассин, как уже отмечалось, подчеркивает огромное значение защиты для снятия различного рода напряжений в душевной жизни. По его мнению, защита способна предотвратить дезорганизацию поведения человека, наступающую не только при столкновении сознательного и бессознательного, но и в случае противоборства между вполне осознаваемыми установками. Автор считает, что основным в психологической защите является перестройка системы установок, направленная на устранение чрезмерного эмоционального напряжения и предотвращающая дезорганизацию поведения.

Правда, исследователи, такие как В.А.Ташлыков [90], В.С.Роттенберг [72], Ф.Е.Василюк [23], Э.И.Киршбаум [41], И.Д.Стойков [87] и др., считают психологическую защиту однозначно непродуктивным, вредоносным средством решения внутренне-внешнего конфликта. Среди ученых этого направления популярна идея о том, что защитные механизмы ограничивают оптимальное развитие личности, ее так называемую «собственную активность», «активный поиск», тенденцию к «персонализации», «выход на новый уровень регуляции и взаимодействия с миром». Мы не можем согласиться с этим подходом, считая его односторонним.

Наше понимание психологической защиты полностью совпадает со взглядами таких авторов, как В.К.Мягер [56], Б.В.Зейгарник [35, 36, 37], Е.Т.Соколова [84, 85, 86], Р.М.Грановская [27], которые предлагают различать между патологической психологической защитой или неадекватными формами адаптации и «нормальной, профилактической, постоянно присутствующей в нашей повседневной жизни» [56, с. 11]. Так или иначе, определение значения психологической защиты в индивидуальном развитии и процессе социально-психической адаптации — вопрос, от которого зависит и отношение к этому феномену в его реальных проявлениях. В этой связи позиция последней группы авторов представляется наиболее адекватной задачам нашего исследования.

Рассматривая проблему опосредования при анализе компенсации чувства неполноценности, Б.В.Зейгарник выделяет деструктивные и конструктивные меры защиты. Первые связываются с неосознанностью их субъектом, а вторые — с осознанным принятием и регуляцией. Материал патологии показывает: многие симптомы при неврозах, тяжелых соматических заболеваниях представляют собой неосознаваемые больными меры защиты. Неосознаваемая и неконструктивная защита отмечается и у здорового человека в ситуации фрустрации. Такие симптомы как негативизм, аутизм часто являются средствами прикрытия нарушенного общения.

Б.В.Зейгарник подчеркивает, что проявляясь на неосознаваемом уровне, меры защиты нередко приводят к деформации поступков человека, нарушению гармоничных связей между целями поведения и определяемой поведением ситуацией. Сознательно поставленная цель и контроль за своими действиями на пути к достижению цели становятся основными звеньями опосредованного поведения.

В ситуациях, затрудняющих достижение поставленных целей или угрожающих личностным установкам человека, он нередко сознательно прибегает к мерам психологической защиты. К сознательным компенсаторным действиям прибегают, например, больные тяжелыми соматическими заболеваниями. Они нередко произвольно отодвигают осознание своей болезни и усиленно предаются привычной деятельности [36].

Е.Т.Соколова отмечает, что психологическая зрелость личности определяется, в частности, степенью отвязанности аффектов от объектов удовлетворения потребности. «Контроль над широким классом аффективных состояний осуществляется путем переструктурирования, иерархизации самих этих состояний в соответствии с усвоенными социально заданными нормами, а также посредством интеллектуальных стратегий (контролей), разрабатываемых индивидом для решения познавательных задач в условиях интерферирующего (и потенциально всегда разрушительного) воздействия аффективных состояний» [86, с. 210].

Наиболее убедительными представляются достижения отечественной науки в исследовании нейрофизиологической основы защиты. В частности, — результаты психофизиологических, фармакодинамических и биоэлектрических исследований здоровых людей и лиц, страдающих психическими расстройствами, полученные сотрудниками группы Э.А.Костандова [44, 45]. В ходе исследований была полностью подтверждена гипотеза о нервных механизмах изменения осознания внешних явлений под влиянием отрицательных эмоций. Регистрация биоэлектрических и вегетативных реакций на эмоционально значимые стимулы, еще не осознаваемые субъектом, позволила предположить существование сверхчувствительного механизма, который на основании информации, не достигающей уровней сознания, способен оценить эмоциогенное значение раздражителя, повысить порог восприятия и вызвать соответствующую когнитивную переоценку.

Коротко, физиологическая основа защиты по Э.А.Костандову сводится к следующему. В случае длительного и сильного воздействия на индивида раздражителей, вызывающих отрицательные эмоции, образуются временные связи между сенсорными элементами неокортекса, воспринимающими условные эмоциональные раздражители, и структурами лимбической системы, участвующими в организации данной отрицательной эмоции. При повторных воздействиях аналогичных или субъективно связанных с ними раздражителей порог активации соответствующих структур лимбической системы должен значительно снижаться вследствие пластических изменений в синапсах и постсинаптической мембране. В этих случаях даже при очень слабой афферентной импульсации, например, от кратковременного воздействия физически слабого, но эмоционально значимого, в частности словесного, раздражителя, кортикофугальным путем через временные связи возбуждаются структуры лимбической системы, участвующие в нервной организации данной эмоции. Это возбуждение, в свою очередь, по механизму обратной связи приводит к изменению возбудимости неокортекса — облегчению или подавлению функциональной активности корковых нейронов. Эти восходящие неспецифические влияния на неокортекс со стороны лимбической системы лежат в основе явления психологической защиты. () но тогда по сути неокортес, определяет функциональную активность корковых нейронов!

В последнее десятилетие термин «психологическая защита» часто вводится в контекст самых различных, как научных, так и научно-популярных трудов по медицинской [16, 24, 39, 40, 57, 62, 64, 75, 90], социальной [4, 58, 59, 103], возрастной и педагогической психологии [17, 18, 27, 46, 60, 76], нейропсихологии [44, 45, 91], педагогике [80, 81, 94, 95, 107, 108], юридической психологии [32, 70, 96] и т.д. В.М.Прошкиной [66] предпринята попытка систематизации типологий защитных механизмов в медицинской психологии (в клинике неврозов по Б.Д.Карвасарскому; в исследованиях стресса по В.А.Ташлыкову; в клинике алкоголизма по В.Э.Бехтелю) и в юридической психологии (по А.Р.Ратинову и Г.Х.Ефремовой). Несмотря на актуальность, теоретическую и практическую значимость этих исследований, узкая специализация авторов оставляет открытым вопрос о системной и универсальной концепции защиты.

В научно-популярной литературе трактовки понятия варьируются от ортодоксально психоаналитических до узкотематических, самодеятельных и часто неубедительных [64, 74, 89 и др.]. Эта ситуация представляется нам неудовлетворительной, поскольку при отсутствии связной, системной концепции защиты и одновременной потребности в научной интерпретации и прогнозировании защитного поведения индивидов и групп, в общественное сознание закладывается упрощенное, во многом утилитарное представление о сложном психическом феномене. Отсутствие, по крайней мере в отечественной научной литературе, развитого и структурированного понятия о защитных механизмах признается практически всеми исследователями. Например, Ф.Е.Василюк утверждает, что надежда «рано или поздно отыскать исчерпывающий набор защитных или компенсаторных „первоэлементов“ иллюзорна» [23, с. 74], Л.Г.Первов также отмечает, что «общепринятая классификация защитных механизмов пока отсутствует» [64, с. 178].

Более широко и однозначно в трудах отечественных исследователей освещается проблема, смежная с проблемой защиты в аспекте ее генезиса, а именно проблема ранних детско-родительских отношений. В работах В.В.Столина [88], А.Я.Варга [79], Е.Т.Соколовой [86], В.И. Гарбузова [25], Г.В.Бурменской с соавт. [21], М.И.Буянова [22], В.В.Лебединского с соавт. [105], Э.Г.Эйдемиллера и В.В.Юстецкого [104] и др. ранние межличностные взаимодействия ребенка однозначно оцениваются как определяющий фактор его дальнейшего психического развития и социальной адаптации. Наибольшего внимания в свете нашего исследования заслуживает уже упоминавшаяся монография Е.Т.Соколовой. Автор не только анализирует причины формирования и определяет закономерности функционирования когнитивной и эффектной составляющих Я-концепции, но и рассматривает регуляторную функцию самосознания и самооценки в интерперсональных взаимодействиях. В ходе экспериментальных исследований, проведенных Е.Т. Соколовой и ее сотрудниками выяснилось, что «измененные образ Я и структура самоотношения формируются и стабилизируются посредством ряда специфических когнитивных стратегий защиты. Удалось доказать универсальность или во всяком случае широкий спектр действия указанного механизма. Были выявлены также факторы, опосредствующие действие этого механизма, в частности роль индивидуальных характерологических особенностей и когнитивного стиля личности» [86, с. 4].

Наше видение проблемы полностью согласуется с выводами Е.Т.Соколовой, поскольку мы считаем механизмы защиты теми первичными интрапсихическими образованиями, которые являются следствием ( ну не следствием, а скорее активируются вследствии…) ограничения спонтанной экспрессии ребенка. С их помощью стабилизируется так называемая «позитивная Я-концепция» и ослабляется эмоциональный конфликт, угрожающий ее стабильности.

В соответствии с задачами настоящего исследования целесообразно рассмотреть взгляды зарубежных авторов на проблему защиты. Определенные ее аспекты широко обсуждались в трудах представителей различных направлений неортодоксального психоанализа, таких как А.Адлер [109, 110], К.Хорни [139], Х.Салливен [167, 168, 169], Э.Фромм [101, 102, 138], Э.Эриксон [124], В.Райх [161], П.Лойстер [146], Э.Берн [14] и др. Значительное место в трудах этих специалистов отводится проблеме генезиса механизмов защиты и определяющей роли семьи в этом процессе. При этом семья понимается как психосоциальный посредник общества, призванный с помощью гетерономного вмешательства в развитие ребенка актуализировать различные механизмы защиты как средства социальной адаптации. В дальнейшем защитные механизмы, согласно неофрейдистам, осуществляют регуляцию поведения таким образом, что они, помимо сознания человека, предопределяют весь его последующий «стиль жизни» [110].

Можно выделить три относительно обособленных подхода к рассмотрению данной проблемы:

1) исследование предпосылок, то есть ранних детско-родительских отношений, стереотипов родительского поведения, реакций детей с учетом или без учета особенностей их темперамента;

2) исследование интрапсихических образований, выступающих как последствия этих отношений;

3) исследование и типологизация особенностей характера и поведения подростков и взрослых людей, иногда со ссылкой на предыдущие аспекты проблемы, но, как правило, без конкретизации.

Некоторыми исследователями предпринимались попытки синтеза этих подходов, основное внимание, однако, акцентировалось на каком-либо одном, реже двух направлениях. Например, в упоминавшейся монографии А.Фрейд внимание автора сосредоточено в основном на первой и второй позициях [130]. Э.Эриксон, подчеркивая роль социокультурных изменений условий существования индивида в решении проблем позитивной идентификации и адаптации, не конкретизирует свои взгляды на интрапсихические образования, связанные с этим изменениями [124]. Говоря об определяющей роли «гетерономного» (т.е. противоречащего естественному росту и развитию) воздействия родителей на ребенка в актуализации механизмов «бегства от свободы» и адаптивных характерологических особенностях, Э.Фромм не рассматривает специфики этого воздействия [101, 102]. К.Леонгард в своей широко известной концепции акцентуаций личности сосредотачивает внимание в основном на поведенческих аспектах акцентуаций и только в описаниях некоторых клинических случаев анализирует их неврожденные детерминанты [50]. Р.Плутчик в этой связи также ограничивается замечанием о том, что «в процессе взросления каждый индивид сталкивается с большим разнообразием ситуаций, вызывающих эмоциональные состояния, выражения которых чреваты дальнейшим конфликтом и дополнительной опасностью. В результате ребенок развивает защитные стратегии, представляющие из себя косвенные пути переживания эмоционального конфликта и совладания с ним» [159, с. 254]. При этом вне поля зрения автора остаются как типы ограничения экспрессии, так и типы защитного поведения. В числе исследователей, рассматривавших в разных парадигмах психологического знания проблему ранних межличностных взаимодействий субъекта и их последствий, могут быть также названы Р.Берне [15], Д.Шектер [162], А.Адлер [109, 110], К.Хорни [139], В.Байярд и Д.Байярд [8], Э.Берн [14] и др.

Важным вкладом неортодоксальных психоаналитиков в развитие проблемы защиты оказалось определение ими составляющих позитивного «образа Я» или, другими словами, психологического объекта защиты. Такими составляющими признаны: защищенность [139], полноценность [109, 110], независимость [101] и идентичность (принятие и самопринятие) [124]. Другим общим моментом является то, что все представители глубинной психологии считают: организм реагирует на разноуровневые нарушения гомеостаза как целостная система. Например, В.Райх отмечает, что защитным механизмом может быть вся структура характера человека [161]. Это положение лежит в основе таких гипотез как: связь между ненормативным функционированием механизмов защиты и определенными акцентуациями характера, диагнозами, девиациями поведения, психосоматическими заболеваниями.

В целом, генеральной идеей неофрейдизма является положение о принципиально преодолимом противостоянии индивида и общества. Механизмы защиты онтогенетически развиваются как способы компромиссного сосуществования индивида с внешней социальной реальностью, эффективной адаптации, сохранения биологического, интрапсихического и поведенческого гомеостаза. Эта проблема имеет и оборотную сторону. Если нормальный процесс социализации на ранних этапах развития индивида по каким-либо причинам нарушается, это ведет к ненормативному (в статистическом понимании термина) функционированию механизмов защиты. А поскольку они входят в разряд неосознаваемых автоматизмов, то детерминируемое ими поведение индивида в новом социальном контексте характеризуется как невротическое, девиантное и т.д. Таким образом, изначально предназначенные для адаптации, механизмы защиты могут приводить и к дезадаптации при определенных условиях, которые будут подробно рассмотрены в разделах 1.3. и 1.4.

Проблематика защитных механизмов нашла свое отражение и в исследованиях стресса [42, 47, 77, 147, 148, 149, 171, 172 и др.]. Руководствуясь принципом гомеостаза, выдвинутым У.Кенноном, теоретик стресса Г.Селье [47] дал новое психофизическое обоснование комплексной защитной реакции энергетической системы на жизненно значимые изменения во внешней среде. В более поздних исследованиях стресса механизмы защиты, как правило, сопоставляются с родовой категорией психической регуляции — механизмами совладания. Последние некоторые специалисты определяют как осознанные варианты бессознательных защит или осознанные поведенческие и интрапсихические усилия по разрешению внешне-внутренних конфликтов [149, 153, 155, 159]. В других случаях механизмы совладания считаются родовым понятием по отношению к механизмам защиты и включают в себя как бессознательные, так и осознанные защитные техники [171, 172].

Исследователями стресса предпринимались попытки инвентаризации механизмов защиты. Заслуживают внимания предложенные группой Р.Лазаруса параметры классификации механизмов совладания и защиты и дифференциации между ними. К ним отнесены: временная направленность; инструментальная направленность (на окружение или на самого себя); функционально-целевая значимость (имеет ли механизм функцию восстановления нарушенных отношений индивида с окружением или же только функцию регуляции эмоционального состояния); модус совладания (поиск информации, реальные действия или бездействие). Ранее, в 1976 году, Р.Лазарус провел дифференциацию непродуктивных методов психологической защиты, выделив в одну группу симптоматические техники (употребление алкоголя, транквилизаторов, седативных препаратов и т.д.), а в другую группу — «интрапсихические техники когнитивной защиты» (идентификация, перемещение, подавление, отрицание, реактивное образование, проекция, интеллектуализация) [47, 149].

Между тем, как справедливо заметил Р.Плутчик [159], в этой классификации неправомерно смешиваются собственно механизмы защиты и детерминируемые ими виды деструктивного защитного поведения. Т.Кокс [42] рассматривает только три паллиативные формы разрешения стрессовых ситуаций (перемещение, отрицание, интеллектуализацию). Д.Берне [118] и X.Кроне [145] все многообразие техник по переработке субъективно неприемлемой, вызывающей напряжение информации сводят к одному фундаментальному параметру, представляющему дихотомию полюсов континуума «сенсибилизация — репрессивность». Репрессивная переработка информации представляет собой примитивно структурированную и онтогенетически более раннюю форму устранения беспокойства. Другой полюс, сенситивный, более структурирован и вариативен, однако, также причисляется к неадекватным формам редукции тревоги.

Для цели нашего исследования наиболее приемлема классификация механизмов защиты на внутренние (интернальные, пассивные) и внешние (экстернальные, активные) [164 и др.]. Она, с одной стороны, косвенно подтверждает более позднюю концепцию полярной противоположности некоторых механизмов защиты [159], а с другой, — может быть отражением роли генетического фактора в образовании индивидуальных защит.

В исследованиях стресса были уточнены характеристики ситуаций образования новых и актуализации имеющихся механизмов защиты. Впоследствии Ф.В.Бассин обозначил их термином «эксквизитные ситуации». Было подтверждено и положение об адаптивной ценности механизмов защиты как специфических средств установления биологического, психологического и поведенческого равновесия. Реально, сохранение гомеостаза на всех уровнях взаимодействия индивида со средой зависит от способности к адекватным изменениям, от лабильности субстанции, представляющей тот или иной уровень: от защитных, приспособительных биохимических реакций клеток и органов, через физиологическое возбуждение и реакции антиципации, до способности к изменению психических образов в условиях изменяющейся реальности.

Однако ненормативное функционирование любой защитной системы ведет к тому, что биологически целесообразные приспособительные реакции на других уровнях приобретают свойства патогенного фактора.

Последнее мнение особенно характерно для специалистов в области исследований стресса и для работ авторов, объявляющих себя сторонниками «психосоматической медицины» — направления, оформившегося в 30-е годы. Именно тогда широкое распространение получили концепции «символического языка органов», «специфического эмоционального конфликта» и «профиля личности».

Теория «символического языка органов» наиболее полно отражает психоаналитические идеи. Согласно ей, симптомы внутренних заболеваний выступают в роли символов, подвергшихся защите неприемлемых, асоциальных устремлений индивида. Подавленное смысловое содержание «говорит» на языке расстроенной функции того или иного органа. Так, например, отвращение, неприятие чего-либо или кого-либо выражается рвотой и т.п. [166].

Теория «специфического эмоционального конфликта» разработана в трудах Ф.Александера [112]. Согласно его представлениям психосоматические заболевания являются физиологическим выражением перманентно действующей сверхинтенсивной защиты типа отрицания или подавления. Он выделяет три формы психогенных заболеваний: истерические конверсии, вегетативные неврозы и психосоматические заболевания, считая их результатом функционирования защиты разной степени интенсивности. Характер соматических синдромов зависит от модальности эмоций, включенных в конфликт. Физиологической основой теории Ф.Александера являлось учение У.Кеннона, психологическим содержанием — основные положения психоанализа.

Концепция «профиля личности» разработана в исследованиях Ф.Дунбар [122]. Считая эмоциональные реакции производными от личности больного, автор обращает внимание на связь между особенностями личностного профиля и развитием у данного субъекта соответствующих соматических заболеваний. Выделенные Ф.Дунбар коронарный, гипертонический, аллергический и склонный к повреждениям личностные типы послужили стимулом для многочисленных работ по исследованию типологии личности. Теория «профиля личности» может рассматриваться как развитие и углубление теории «специфического конфликта».

Дальнейшее развитие психосоматических концепций прогрессирует в связи со значительными достижениями нейроэндокринологии, анатомии и физиологии мозга, физиологии эмоций. С другой стороны каждое из рассмотренных направлений подвергалось критике и ревизиям с разных позиций, что нисколько не снижает их принципиальной достоверности. Показательно в этом отношении высказывание Э.Берна: «Иногда мы испытываем гнев или страх, не имея возможности что-нибудь сделать по этому поводу, и тогда мы не в состоянии использовать излишнюю энергию. Эта энергия должна куда-то деться, и, раз нормальный путь ее применения блокирован, она воздействует на сердечную мышцу или другие внутренние органы, вызывая сердцебиение и другие неприятные ощущения. Во всяком случае, излишняя энергия не может просто исчезнуть; если она не используется своевременно для борьбы или бегства или не расходуется на... сокращение внутренних органов, то эта энергия припасается до того момента, когда она сможет проявиться в прямой или косвенной форме» [14, с. 34–35]. « ...если у человека долго не удовлетворяется некоторое напряжение, осознанное или неосознанное, то оно может частично облегчаться посылкой электрических импульсов по желудочным нервам... до тех пор, пока он не получит язву желудка» [14, с. 161]. Таким образом, ненормативное функционирование механизмов защиты, отвечающих за снятие энергетического напряжения, может привести к психосоматическим расстройствам и заболеваниям.

В современной зарубежной научной литературе широкое распространение получили идеи о смежности — полярности механизмов защиты [114, 159] и о разной степени их примитивности. Так, согласно Уайту [174], первичные защитные процессы — это отрицание и подавление, а вторичные — это проекция, реактивное образование, замещение и интеллектуализация. В противоположность Уайту, Инглнш и Финч [123] описывают и проекцию, и интроекцию как два наиболее примитивных защитных средства, тогда как Эвальт и Фарнсуорф [125] считают регрессию очень примитивным видом защиты. Вайллент дает наиболее детальную классификацию защит по четырем уровням, отражающим относительные степени их сложности, В его терминологии наиболее примитивные «нарциссические» механизмы — это отрицание, проекция и искажение [173]. «Незрелые» защиты, типичные для личностных расстройств — это фантазия, ипохондрия, двигательная активность и пассивно-агрессивное поведение. «Невротические» защиты включают интеллектуализацию, подавление, замещение, реактивное образование и диссоциацию (т.е. разделение личности). И вершиной этой иерархии являются «зрелые» защиты, такие как сублимация, вытеснение (т.е. произвольное подавление), альтруизм, предвидение и юмор. Несмотря на очевидную важность этих идей, они лишь частично отражают определенные аспекты соотношений между механизмами защиты, не претендуя на синтез инвариантной структуры ни на интерпсихическом ни, тем более, на интерперсональном уровне существования феномена.

Анализ литературы по проблеме позволяет сделать вывод, что в настоящее время существует небольшое количество удачных попыток интеграции значительной части теоретического и эмпирического знания о защитных механизмах в единую концепцию. Одной из них, наиболее релевантной задачам нашего исследования, является «Структурная теория защит Эго», разработанная доктором психологии, профессором Робертом Плутчиком с соавторами в 1979 году [159]. Метод, использованный при ее создании включает ряд теоретических постулатов и эмпирических процедур. В нем есть попытка интегрировать психоаналитическое понимание природы защитных механизмов с психометрическими техниками разработки тестов. Кроме того, он вобрал в себя многое из структурных моделей эмоций и диагнозов в целях обеспечения многозначного контекста. Системность и универсальность теоретической модели (см. раздел 1.2.) обосновывают нашу попытку вынести ее за рамки интрапсихической сферы жизнедеятельности субъекта и применить для решения некоторых проблем возрастной и педагогической психологии.

1.2. СТРУКТУРНАЯ ТЕОРИЯ МЕХАНИЗМОВ ЗАЩИТЫ.

Предлагая оригинальную теоретическую модель защиты, Р.Плутчик неоднократно подчеркивает, что она концептуально базируется на общей психоэволюционной теории эмоций, разработанной им же и описанной в ряде книг и научных статей. Так как использование защитных механизмов, являющихся по Плутчику производными эмоций, характерно не только для взрослых людей, но и для младенцев (Chess, 1964, 1966) и даже в некоторых случаях для низших животных (Goodall, 1967; Lorenz, 1966), автор считает необходимым поместить концепцию защиты в широкую эволюционную структуру. Представляется целесообразным начать с обзора некоторых положений общей психоэволюционной теории эмоций и затем перейти к обсуждению взглядов автора на психологическую защиту и ее механизмы.

ПСИХОЭВОЛЮЦИОННАЯ ТЕОРИЯ ЭМОЦИЙ

Впервые она была опубликована в 1958 году (Plutchik, 1958). Развита 4 года спустя в солидном монографическом исследовании (Plutchik, 1962), она затем была значительно расширена и детализирована в серии статей и книг (Conte & Plutchik, 1981; Plutchik, 1970, 1980, 1983, 1984, 1989; Plutchik, Kellerman & Conte 1979; Plutchik & Platman, 1977). Получив международное признание, она использовалась для раскрытия инфраструктуры групповых процессов и интеракций личности (Kellerman, 1979) природы кошмаров (Kellerman, 1987) и аффективной структуры категорий Роршаха (Kellerman, 1989). Описано также приложение основных идей теории к практике психотерапии (Plutchik, 1990). Суть психоэволюционной теории может быть изложена в шести фундаментальных постулатах.

1. Эмоции — это механизмы коммуникации и выживания, основанные на эволюционной адаптации.

2. Эмоции имеют генетическую основу.

3. Эмоции — это гипотетические построения, основанные на очевидных явлениях различных классов.

4. Эмоции — это цепи событий со стабилизирующими обратными связями, которые создают некоторый тип поведенческого гомеостаза.

5. Отношения между эмоциями могут быть представлены в виде трехмерной структурной модели.

6. Эмоции соотносятся с рядом производных концептуальных областей.

Каждый из этих постулатов Р.Плутчик детально рассматривает в той или иной из научных работ, перечисленных выше. Здесь будут даны только короткие комментарии к постулатам 1, 4, 5 и 6, представляющим теоретическую ценность для нашего исследования.

Эволюционная теория предполагает, что естественная окружающая среда ставит проблемы выживания перед каждым организмом и видом. Эти проблемы включают дифференцированное реагирование на жертву и хищника, пищу и особь своего вида, тем, кто заботится, и тем, кто требует заботы и т.д. Эмоции могут быть концептуализированы как базисные адаптивные паттерны, которые, что неоднократно подчеркивает автор, могут быть идентифицированы на всех филогенетических уровнях. Иначе говоря, эмоции это ультраконсервативные эволюционные поведенческие средства адаптации (такие же как аминокислоты, ДНК и гены), повышающие шансы организмов на выживание. Они, следовательно, сохраняются в функционально эквивалентных формах через все филогенетические уровни.

Специфические способы поведения, с помощью которых осуществляются эти функции, будут в животном мире очень разнообразны, но базисный прототип их остается инвариантным. Ссылаясь на некоторых социобиологов и натуралистов (Wilson, 1975; Van Hoff; Scott, 1958), Плутчик затем модифицирует данное Скоттом описание общих классов адаптивного поведения (Plutchik, 1962). Модификация преследует одну цель: достижение наибольшей общности через все филогенетические уровни. Получившийся список выглядит следующим образом.

Инкорпорация. Поедание пищи или принятие благоприятных раздражителей вовнутрь организма.

Отвержение. Избавление организма от чего-либо непригодного, что было воспринято ранее.

Протекция. Поведение, призванное обеспечить избегание опасности или вреда. Сюда включается бегство или любое другое действие, которое увеличивает расстояние между организмом и источником опасности.

Разрушение. Поведение, призванное разрушить барьер, который препятствует удовлетворению важной потребности.

Воспроизводство. Репродуктивное поведение, которое может быть определено в терминах приближения, тенденции к сохранению контакта и смешивания генетических материалов.

Реинтеграция. Поведенческая реакция на потерю чего-либо важного, чем обладали или наслаждались. Его функция в обретении вновь опеки.

Ориентация. Поведенческая реакция на контакт с неизвестным, новым или неопределенным объектом.

Исследование. Поведение, обеспечивающее индивиду схематичное представление о данной окружающей среде.

Таким образом, ценность первого постулата психоэволюционной теории эмоций состоит в определении восьми базисных адаптивных реакций, которые являются прототипами восьми базисных эмоций, а в комбинациях — всех существующих эмоций. Механизмы психологической защиты, как будет показано ниже, являются производными эмоций и, следовательно, могут быть концептуализированы в подобных же терминах. Выбор именно этих прототипов и их обозначений обусловлен тем, что, во-первых, в них резюмируется содержание многих литературных источников по предмету, касающихся людей и животных; во-вторых, они идентифицируются на всех филогенетических уровнях; в-третьих, они способны создать основу структурной модели, а также выявить связи между некоторыми психическими феноменами, традиционно рассматривающимися отдельно друг от друга: эмоциями, механизмами защиты, характерологическими особенностями и диагнозами.

В четвертом постулате теории говорится о том, что эмоции — это составные цепи последовательных событий со стабилизирующими обратными связями, создающими некий тип поведенческого гомеостаза. Рисунок 1 иллюстрирует эту мысль.

Эмоции вызываются различными событиями, которые должны быть когнитивно оценены с точки зрения значимости для благополучия индивида. Результатом оценки являются различные переживания, а также определенные физиологические изменения. Физиологические изменения носят характер реакций антиципации, связанных с различными напряжениями или импульсами: побуждением к исследованию, атаке, отступлению или спариванию. В зависимости от силы этих разнородных импульсов появляется векторная равнодействующая в форме наблюдаемого действия, которое призвано оказать эффект на стимулы, вызвавшие первоначально эту цепь событий. Так, сигналы дистресса, исходящие от щенка, или плач младенца повышают вероятность появления матери или существа, заменяющего ее. Эффективность этой комплексной системы с обратной связью состоит в снижении угрозы или в изменении опасной ситуации таким образом, что достигается временный поведенческий гомеостатический баланс.

Исходя из задач нашего исследования, теоретическая значимость данного постулата заключается в построении гипотетической модели реагирования на значимый стимул на интра- и интерпсихических уровнях. Особенно важным представляется последовательность расположения когнитивного, эмоционального и поведенческого компонентов, поскольку именно на этих этапах и с той же последовательностью происходит онтогенетическая организация и актуальное функционирование механизмов защиты.

Эта мысль может быть проиллюстрирована с помощью таблиц 1, 3 и рисунка 2.

Таблица 1.

Комплексная последовательность событий, включенных в развитие эмоции.

Стимульное событие =>

Подразумеваемая когниция =>

Переживание =>

Поведение =>

Эффект

Угроза

«Опасность»

Страх, ужас

Бегство

Самосохранение

Препятствие

«Враг»

Гнев, ярость

Нападение; кусание

Разрушение

Потенциальный партнер

«Обладать»

Радость, экстаз

Ухаживание спаривание

Воспроизводство

Потеря значимого индивида

«Заброшенность»

Печаль, горе

Призыв к помощи и воссоединению

Реинтеграция

Член группы

«Друг»

Принятие, доверие

Ухаживание содействие

Аффиляция. присоединение

Отвратительный объект

«Отрава»

Отвращение, ненависть

Извержение, отталкивание

Отвержение

Новая территория

«Что там?»

Ожидание

Обследование, организация

Исследование

Неожиданный новый

«Что это?»

Удивление

Остановка, тревога

Ориентация

В таблице 1 показано, как происшествие определенных стимульных событий, например угрозы со стороны врага или потери родителя, приводит к когниции (интерпретации), такой как «опасность» или «заброшенность». Данная когниция может быть (не быть) рефлексивна или бессознательна, она будет приводить к интроспективному переживанию в виде «страха» или «печали», о которых мы обычно думаем как об эмоциях. Состояние переживания — лишь звено в цепи реакций, за ним будет следовать, с определенной вероятностью, какой-то тип соответствующего поведения. Такие действия эффективны и ведут к сохранению индивида или помощи от родителя или другого члена группы. Слово «эмоция» Р.Плутчик относит ко всей этой комплексной цепи реакций, обладающих адаптивной ценностью для индивида в деле преодоления различных жизненных кризисов или проблем выживания.

Рассматривая комплексную цепь реакций, названную эмоцией, автор обращает внимание на ряд превратностей, которые могут произойти с этой последовательностью. Несколько замечаний представляются нам здесь особенно важными. «С одной стороны, — пишет Р.Плутчик, — инициирующая когниция может быть ошибочна, например, угроза недопонята или не так интерпретирована. Защиты Эго, такие как отрицание или проекция, играли бы здесь несомненную роль. Если когниция точна, все-таки возможно, что переживательный аспект эмоциональной цепи будет блокирован, модифицирован или искажен. Такие защиты Эго, как замещение или компенсация могут действовать в этой точке, трансформируя переживание соответствующим образом».

Иначе говоря, когнитивная оценка ситуации может быть изначально ошибочной или же сначала адекватной, но затем может быть искажена в целях модификации эмоционального переживания. Это очевидно, поскольку существование и качество любой эмоции предполагает наличие определенной инициирующей когниции. Здесь имеет смысл обратиться к определению защиты, которого в явном виде Плутчик не дает, но, которое исходя из контекста, может быть реконструировано следующим образом.

Психологическая защита — это последовательное искажение когнитивной и аффективной составляющих образа реальной эксквизитной ситуации с целью ослабления эмоционального напряжения, угрожающего индивиду в случае, если бы ситуация была отражена в предельно возможном для него соответствии с реальностью.

Следующая схема представляет собой попытку Р.Плутчика описать гипотетические процессы, как части, включенные во все когнитивные акты (Plutchik, 1980). Она базируется на том, что когниции понимаются как ряд развивающихся функций, основанных на механизмах мозга, которые призваны составлять схемы окружающей среды, предвидеть будущее и организовывать адекватные действия. В общем виде, для успешной адаптации организма к потенциально опасной среде он должен иметь способ накопления информации об этой среде в памяти, иметь способ востребовать информацию в случае необходимости и способ использовать возвращенные сигналы как базис действий. Мы попытались продолжить эту схему, введя в нее три группы защитных механизмов, являющихся по существу искажением существующих психических процессов. Под нормой в данном случае понимается протекание этих процессов у данного индивида в эмоционально нейтральной ситуации. Детали резюмируются на рисунке 2.

Включение нами защитных механизмов в схему когнитивно-эмоционального функционирования основано на очевидности того факта, что субъективное искажение реальности может происходить трояким образом. Нежелательная информация может игнорироваться или не восприниматься, может, будучи воспринятой, забываться, и может, в случае допуска в систему и запоминания, интерпретироваться удобным для индивида образом. Соответственно, в схему включены те или иные психические процессы. Функционирование защит, связанных с процессами восприятия, внимания и памяти может быть также объяснено и на физиологическом уровне (см. 1.1.). При этом большинство защитных механизмов занимает как бы промежуточное положение между первой, второй и третьей группой, так как информация может быть частично воспринята, частично забыта или трансформирована. Разумеется, дифференцировать защитные механизмы можно только условно из-за близкой соотнесенности многих из них друг с другом. Приведенная в схеме гипотетическая шкала «примитивности — развитости» отражает наши представления о связи между личностной и интеллектуальной зрелостью индивида и использованием им тех или иных механизмов защиты.

Пятый постулат теории предполагает, что отношения между эмоциями могут быть представлены в виде трехмерной структурной модели, имеющей форму конуса. Вертикальное измерение отражает интенсивность эмоций, круг характеризует их сходство, а полярность представлена противоположными эмоциями в этом круге. (Рис. 3).

Этот постулат также включает положение о том, что некоторые эмоции являются первичными, а другие — производными или смешанными (Рис. 4).

Ряд опубликованных исследований доказывает правомерность той модели, которая отражена на рисунке 4 (Fisher, Heise, Bohrnstedt & Lucke, 1985; Conte & Plutchik, 1981; Plutchik, 1980; Russell, 1989; Wiggins, 1985).

Пятый постулат представляет несомненную важность для нашего исследования, так как структурная модель эмоций является основой построения теоретической модели защиты. При этом, исходя из модели Р.Плутчика, мы затем расширяем ее за счет включения соответствующих особенностей защитного поведения в норме, акцентуации характера, возможных девиаций поведения, психосоматических расстройств, типов ролей в группе и некоторых аспектов организации механизмов защиты в онтогенезе. Эти позиции отражены в разделе 1.3. настоящего исследования.

Представление о первичных и производных эмоциях ведет к шестому базисному постулату, где автор утверждает, что эмоции имеют связь с группой производных концептуальных областей.

Эта идея разрабатывается Р.Плутчиком несколькими разными путями. Так, он доказывает, что язык смешанных эмоций идентичен языку черт характера личности. Жесткость считается сочетанием гнева и отвержения, общительность — сочетанием радости и принятия, осторожность — комбинацией опасения и ожидания и т.д. Эмоциональные компоненты идентифицируются во многих чертах характера личности. Кроме того, очевидно, что черты характера, также как и эмоции, могут быть представлены в виде кругообразной модели. Идея производных развивается автором и далее. Диагностические термины, например, «депрессия», «маниакальность», «паранойя» рассматриваются как крайние выражения таких эмоций, как печаль, радость и отвержение. Некоторые исследования показывают, что язык диагнозов также имеет кругообразную структуру (Plutchik & Platman, 1977; Schacter & Plutchik, 1966).

Продвигаясь еще на один шаг в рассмотрении понятия производных, Р.Плутчик убедительно доказывает, что язык защит Эго может быть концептуализирован как имеющий отношение к эмоциям. Например, «замещение» рассматривается как бессознательный способ справиться с гневом, который не может быть выражен прямо и безнаказанно. Аналогично, «проекция» считается бессознательной попыткой справиться с самонеприятием путем атрибуции этого чувства другим людям. Подобные параллели, которые мы детально рассмотрим ниже, могут быть проведены для каждой из первичных эмоций. Идея производных более полно иллюстрируется в таблице 2, где показаны концептуальные связи между аффектами, поведением, функциями, чертами характера, диагнозами и защитами. Сюда добавлены также стили совладания, которые автор гипотетически определяет как осознанные варианты бессознательных защит. Так, нахождение недостатков соотносится с проекцией, превращение в противоположность — с реактивным образованием, а схематизирование — с интеллектуализацией. Авторами предлагаются и другие производные области (Таблица 2).

Таблица 2.

Эмоции и их производные.

Биологические регулятивные процессы

Поведение экспрессия

Адаптивная функция

Субъективные

состояния

Черты характера

Диагнозы

Механизмы защиты

Стили совладания

Социальные институты

Избегание

Бегство

Самосохранение

Страх

Робкий

Пассивность

Тревожность

Подавление

Вытеснение

Избегание

Религия

Приближение

Атака

Разрушение

Гнев

Скандальный

Сварливый

Агрессивность

Замещение

Подстановка

Война, спорт, полиция

Объединение

Спаривание

Воспроизводство

Радость

Дружелюбный

Общительный

Маниакальность

Реактивное образование

Превращение в противоположность

Семья и брак

Разделение

Сигнал дистресса

Воссоединение

Печаль

Унылый

Депрессивный

Компенсация

Замена

Искусство, творчество

Глотание

Еда

Инкорпорация

Принятие

Доверчивый

Истерия

Отрицание

Игнорирование

Психотерапия, массовая культура

Выброс

Извержение

Отвержение

Отвращение

Враждебный

Паранойя

Проекция

Обвинение

Медицина

Начало действий

Разведка

Исследование

Ожидание

Любопытный

Навязчивость

Интеллектуализация

Схематизирование

Наука и технология

Остановка

Замирание

Ориентирование

Удивление

Импульсивный

Неустойчивость

Регрессия

Просьба о помощи

Игры

Теоретическая ценность шестого постулата в свете задач нашего исследования заключается в обосновании базисного принципа структурной теории защиты. Исходя из концепции производных, мы можем на строго научной основе рассматривать не затрагиваемые Р.Плутчиком сферы жизнедеятельности индивидов и групп с точки зрения психологической защиты. Конкретно имеются в виду норма и девиации защитного поведения, типы ролей в группе, типы родительского отношения, конфликты, психотерапия и т.д. Эти аспекты будут отражены в разделах 1.3. и 1.4. В перспективе возможно также внедрение рассматриваемой ниже структурной теории в более широкий социальный контекст.

МЕХАНИЗМЫ ЗАЩИТЫ КАК РЕГУЛЯТОРЫ ЭМОЦИЙ

Теоретическая модель механизмов защиты была разработана Р.Плутчиком в соавторстве с Г.Келлерманом и Х.Контом в 1979 году. Затем он неоднократно возвращался к ней в виде статей с уточнениями, дополнениями, а также используя ее, как теоретическую и методологическую основу при разработке теста-опросника механизмов защиты «Life Style Index» [156, 157, 158, 159, 160].

Краткое содержание этих научных работ сводится к следующему.

Полностью признавая концепцию защиты одним из наиболее важных вкладов психоанализа в теорию личности, в теорию психической адаптации, а также в теорию диагнозов и прогнозов, Р.Плутчик отмечает количественную ограниченность и качественную несостоятельность попыток построения теоретической модели защиты для понимания:

1) отношений между специфическими защитами;

2) отношений между специфическими защитами и специфическими эмоциями;

3) адаптивного значения этих отношений.

Подробный анализ научных публикаций, касающихся данной проблематики, позволяет ему сделать вывод о том, что в литературе существует по крайней мере три концепции механизмов защиты. Одна утверждает, что эти механизмы частично совпадают друг с другом и варьируются по степени сходства. Вторая полагает, что некоторые защиты есть полярные противоположности. Третья, часто встречающаяся точка зрения, заключается в том, что некоторые защиты более примитивны, чем другие. Очевидно, что первые две позиции могут быть графически представлены на круговой схематической диаграмме. Правомерность и конкретное содержание этой модели он обосновывает теоретически, а затем подтверждает экспериментально. Рассмотрим более подробно некоторые исходные моменты, положения и выводы структурной теории защиты.

При разработке первоначальной модели Р.Плутчик исходит, во-первых, из того, что защитные механизмы соотносятся с аффективными состояниями и диагнозами. Так, связь между защитным механизмом замещения и клиническим состоянием гнева или агрессии проходит через всю социально-психологическую литературу по пассивно-агрессивному поведению. Подобным же образом защита по типу подавления наблюдается обычно в крайних формах среди пациентов, являющихся пассивными, инертными, бездеятельными личностями. Такие индивиды обычно ищут спокойного, ничем не угрожающего окружения и становятся сильно обеспокоены и испуганы, когда их безопасности что-либо угрожает.

Другим примером соотношения между защитным механизмом, аффективным состоянием и диагностической концепцией является соотношение между защитной проекцией и паранойей. Лица, страдающие этим заболеванием, имеют тенденцию к выражению чрезвычайной критичности, подозрительности и неприятия. Использование проекции становится попыткой увидеть мир как угрожающую среду в целях оправдания своего собственного чрезмерного неприятия и критичности.

Еще один пример соотношения между защитным механизмом и клиническим аффективным состоянием — это отношение между защитным отрицанием и истерическим личностным паттерном. Главная характеристика истерической личности — высокая внушаемость. Защитное отрицание используется истериком во избежание критического отношения к чему бы то ни было, для выработки общего приемлемого отношения к среде и к самому себе. Высокая внушаемость отражает сверхзначимость чувства принятия.

Эти примеры подтверждают мнение, согласно которому защитные механизмы и аффективные состояния взаимосвязаны. Они подтверждают и ту мысль, что личностные свойства и диагнозы соотносятся с защитами. Если, кроме прочего, учесть три вышеназванные характеристики защит — варьируемость по степени сходства, полярнос