Индейская резервация у города 4 страница

Помощником Лёзера тем вечером был 32‑летний Гарольд Кэссиди, двоюродный брат Арта О'Лири, человек трусоватый и к тому же горький пьяница. Кэссиди закончил медицинский факультет университета штата Иллинойс семь лет назад. Ему все время не хватало денег, а бывшая жена донимала его исками об алиментах. Его дело также вел Пикетт. В своем кабинете, расположенном над одним из баров, принадлежавших клану Аль Капоне, Кэссиди делал незаконные аборты и брался за любые дела, которые могли принести деньги. Он уже помогал Лёзеру во время предыдущей пластической операции, а за нынешнюю ему пообещали 600 долларов.

Диллинджер объяснил Лёзеру, что он хочет от операции. Тот ответил, что не видит никаких препятствий, а потом спросил:

– Какую анестезию вам делать – местную или полную?

– Полная – это значит, что я вырублюсь совсем? – спросил Диллинджер.

– Да.

– Арт, ты останешься здесь? – обратился бандит к О'Лири.

– Если ты этого хочешь, Джонни, то останусь, – ответил тот.

– Хочу.

Лёзер спросил, что Диллинджер сегодня ел. Пациент ответил, что только грейпфрут и пару тостов на завтрак. Это была неправда. На самом деле Диллинджер весьма плотно поужинал всего час назад, но ему не терпелось поскорее начать. Лёзер пошел мыть руки в ванную, а Диллинджер снял рубашку и лег на кушетку. Кэссиди разложил инструменты, а затем положил пациенту на лицо полотенце и принялся поливать его эфиром.

– Ты здесь, Арт? – спросил Диллинджер.

– Стою рядом с тобой, Джонни, – ответил тот.

Прошла минута, потом другая, но Диллинджер все еще находился в полубессознательном состоянии. Устав ждать, Кэссиди вылил на полотенце весь остававшийся в банке эфир. Вдруг он заметил, что цвет лица пациента меняется: Диллинджер синел на глазах и вдруг перестал дышать. Кэссиди в ужасе отступил назад и прижался к стене.

– Что случилось? – спросил О'Лири.

– Он не дышит! – взвизгнул Кэссиди.

То обстоятельство, что Диллинджер плотно поел перед операцией, сказалось на результатах анестезии. Лёзер стрелой влетел в комнату и бросился делать искусственное дыхание. За ним появился Пробаско, его лицо было искажено паническим страхом. «О господи, умер! – кричал он. – Умер! О господи!» О'Лири распахнул окно, чтобы выветрились пары эфира. Лёзер продолжал делать Диллинджеру искусственное дыхание. Прошло еще несколько тяжелых мгновений, и пациент задышал. О'Лири и Пробаско облегченно вздохнули и переглянулись. Они отлично понимали, что сделали бы с ними Ван Митер и Нельсон, если бы Диллинджер умер. В несчастный случай бандиты не поверили бы.

Когда состояние Диллинджера стабилизировалось, Лёзер склонился над его лицом и приступил к делу. Операция шла медленно. Несколько раз Диллинджера рвало, раны сильно кровоточили, и вся кушетка была залита кровью. Лёзер вытирал рвоту и кровь и продолжал работу. В первую очередь он удалил три родинки на лице. Затем занялся подтяжкой: сделал надрезы и подтянул кожу так, чтобы исчезли морщины. Кожей от надрезов он заполнил ямочку на подбородке. Затем наложил швы и забинтовал голову пациента.

Когда все было кончено, Диллинджер выглядел как окровавленная мумия. Где‑то через час он пришел в себя. О'Лири рассказал ему, что он чуть не умер во время операции. Диллинджер нашел в себе силы ухмыльнуться: «Мог бы сейчас помереть, а мог бы и раньше».

Диллинджер лежал в маленькой спальне и приходил в себя в течение двух дней. В четверг 31 мая Кэссиди заехал к нему и снял бинты. Диллинджер взглянул на себя в зеркало. Предательская ямочка на подбородке исчезла, родинок тоже не было. На него смотрел другой человек.

 

Весь май Гувер размышлял о том, что Война с преступностью заходит в тупик. «Маленькая Богемия» сделала ФБР посмешищем для всей страны. Диллинджер исчез, как, впрочем, исчезли и Баркеры. Загадка бойни в Канзас‑Сити так и осталась нерешенной, а о новых появлениях Красавчика Флойда не было подтвержденных сведений в течение вот уже нескольких месяцев. Уничтожение Бонни и Клайда никто не связывал с ФБР, и правильно, ФБР было здесь действительно ни при чем. Фрэнк Хеймер в одном интервью сказал, что готов заняться охотой на Диллинджера, если ФБР его об этом попросит. Позиция Гувера в этом вопросе оказалась предсказуемой: «только через мой труп».

После «Маленькой Богемии» директору стали ясны некоторые вещи. Этот случай ярче других показал, насколько его люди не готовы к перестрелкам. Несколько месяцев интенсивных тренировок ни к чему не привели: ребята из колледжа по‑прежнему не умели обращаться с оружием и совершенно терялись в боевой обстановке. Гувер хотел, чтобы в следующий раз агенты могли принять бой. А это означало только одно: надо привлекать настоящих «ковбоев». Гувер поручил Натану поискать в юго‑западных отделениях хороших стрелков. Несколько человек нашлось, и в мае они начали съезжаться в Чикаго.

Одним из первых прибыл 38‑летний Чарльз Винстед – суровый техасец, который преследовал Автомата Келли, Бонни и Клайда, а также принимал участие в аресте Харви Бейли. Он прилетел 12 мая из Лав‑Филда в Далласе. Явившись на девятнадцатый этаж, Винстед возобновил знакомство с другим старым техасцем – бывшим рейнджером Дж. С. Уайтом по прозвищу Док (младшим братом Тома Уайта, лучшего агента Гувера в 1920‑е годы). В свои 55 лет Док Уайт был самым старшим по возрасту среди сотрудников, расследовавших дело Диллинджера, и он стал учителем для многих сотрудников.

Не все новые агенты, приехавшие в Чикаго, были техассцами. 31‑летний Герман Холлис ранее работал агентом‑резидентом ФБР в Талсе и месяцами кропотливо изучал старые связи банды Баркеров в Восточной Оклахоме. Холлис, которого все звали «Эд», был из тех немногих «ребят из колледжа», кто хорошо владел пистолетом. Этот длинноносый выпускник юридического факультета из Де‑Мойна получил медаль на соревнованиях по стрельбе из автомата Томпсона.

Энергичный и трудолюбивый, Холлис считался одним их лучших следователей ФБР. Однако у Холлиса были и недостатки. Он работал начальником отделения в Детройте, но затем во время очередной аттестации его административные способности оказались под сомнением. Он постоянно просил бюро перевести его в Калифорнию или Аризону: у его жены Женевьевы были «расшатаны нервы» и доктора утверждали, что ей нужен более благоприятный климат. Дамский угодник, частенько болтавший со стенографистками, Холлис еще любил покрасоваться. «Он слишком любуется своими аккуратными нарядами, – писал Хью Клегг в одной из служебных записок, – в особенности когда проходит мимо зеркала».[313]Но при этом он был талантливым следователем, умел обращаться с оружием, а Гуверу не хватало именно таких людей. Поэтому, когда Папаша Натан составил список агентов, «пригодных в особенности… для работы в опасных обстоятельствах», он включил имя Холлиса в число одиннадцати избранных.

Нехватка кадров была катастрофическая, и Гувер решил их поискать в юго‑западных полицейских управлениях. Из Далласа он взял шефа следственной части Боба Джонса. Из Уэйко переманил сыщика Бака Бьюкенена, а из Оклахома‑Сити – двух членов сборной полицейского департамента по стрельбе: 30‑летнего сыщика Джерри Кэмпбелла и 39‑летнего шефа ночной полиции Кларенса Хёрта, который принимал участие в перестрелке с Андерхиллом. Они оба потом очень долго служили в ФБР. Заметим, что Хёрт ранее подавал заявление о приеме на службу в бюро, но оно было отвергнуто: Натан отметил, что «не видит у претендента никаких признаков сколько‑нибудь конструктивного воображения». Но пистолетом Хёрт владел отлично, и теперь этого оказалось достаточно.

Эти люди составили костяк усиленной группы по поиску Диллинджера. Новых сотрудников отправили на месяц в Вашингтон на переподготовку, по окончании которой Кларенс Хёрт писал приятелю, что он и его партнер Джерри Кэмпбелл оказались в своем классе единственными, у кого не имелось юридического образования.[314]В этом‑то было все дело: новых агентов приняли в ФБР не для того, чтобы арестовывать таких, как Диллинджер, а для того, чтобы их уничтожать. «Они меня взяли точно так же, как я беру свой пистолет, об этом нечего и спорить; слишком много бухгалтеров и юристов из числа их сотрудников было уже убито» – так говорил своим друзьям принятый в ФБР чуть позже бывший оклахомский полицейский Д. А. Брайс по прозвищу Джелли (по словам его биографа Рона Оуэнса).

Однако набрать хороших стрелков еще не значило поймать Диллинджера, и Гувер это понимал. Другая проблема заключалась в руководителях. Прежде всего в Пёрвисе. В последующие годы опалу начальника Чикагского отделения приписывали зависти директора. Целое поколение авторов писало, что Гувер не мог смириться со славой Пёрвиса: его подчиненный, преследовавший Диллинджера, привлек внимание всей американской прессы. Возможно, это в какой‑то мере и соответствовало действительности, однако подлинная причина падения Пёрвиса заключалась не столько в его жажде славы, сколько в постоянных, повторявшихся в течение года грубых просчетах. Достаточно вспомнить арест невиновного по делу о похищении Хэмма или то, как Пёрвис «забыл» о приказе арестовать Автомата Келли. Несмотря на все это, Гувер долго продолжал любить своего «маленького Мэла» и даже оправдывал его поведение в «Маленькой Богемии». Но нельзя было отрицать того, что Пёрвис продемонстрировал свою неспособность решить дело Диллинджера. Найденные им подозреваемые исчезали. Его информаторы оказывались бесполезны. Он брал штурмом не те квартиры. Он не сумел наладить отношения с чикагской полицией и вызывал раздражение других полицейских департаментов. Наконец, его машину угнали прямо от подъезда дома.

Недовольство Гувера усилилось, когда в руках Пёрвиса появилась: самая лучшая приманка за все время расследования. 26 мая федеральный судья в Висконсине назначил женщинам, задержанным в «Меленькой Богемии», – Хелен Джиллис, Джин Делани и Микки Конфорти – наказание в виде пробации.{79} Перед освобождением их допросили в Бэнкерс‑билдинге. Пёрвис отрядил для слежки за ними шесть агентов. Конфорти отправилась к своим приемным родителям, а Джиллис и Делани поселились в квартире сестры Нельсона, Джульетты Фицсиммонс, на Маршфилд‑авеню. Все три женщины вели себя тихо. Они знали, что за ними следят.

Пёрвис искал способы сделать своих агентов незаметными. Напротив дома, где жила Фицсиммонс, находилась бензозаправка, и он заставил владельца взять на работу своего человека. 29 мая, во вторник, через три дня после освобождения Хелен Джиллис, Пёрвис позвонил этому агенту и был совершенно ошарашен его докладом. Оказалось, что агент видел, как Нельсон накануне посещал свою жену. Бандит четыре раза проехал мимо дома, очевидно высматривая шпиков, а потом зашел внутрь и исчез.[315]

Терпение Гувера лопнуло. Он написал Пёрвису грозное письмо: «Я в высшей степени озабочен положением дел в Чикаго. Мы стали свидетелями целого ряда случаев, когда наружное наблюдение проводилось в корне неправильно и лица, за которыми мы следили, скрывались… Я не могу долее терпеть деятельность следователей, оставляющих версии неразработанными или, по крайней мере, плохо разработанными. Я требую, чтобы вы приложили все усилия для эффективного руководства данным делом».[316]

Позиции Пёрвиса еще больше ослабли после того, как чикагская газета сообщила о том, что вдова Эдди Грина приехала в город и побеседовала с агентами ФБР. Один из помощников Гувера спросил Пёрвиса об источнике утечки, и тот ответил, что репортер, скорее всего, «выдумал» все это. «Очень странно, что журналисты выдумывают правду», – черкнул Гувер на докладной помощника.[317]Затем он послал Пёрвису краткую телеграмму, требуя объяснений, почему многие газеты, вышедшие на следующее утро, цитируют слова Пёрвиса: «Я думаю, что Диллинджер мертв». Гувер снова требовал объяснений, а Пёрвис снова утверждал: все это плоды воображения репортеров. «Я не мог сделать заявления о смерти Джона Диллинджера хотя бы потому, что не верю в его смерть», – ответил Пёрвис Гуверу.[318]

Решающим для директора ФБР стал вечер следующего дня – четверга 31 мая (это был тот самый день, когда на другом конце города Диллинджер снял бинты). Агенты, следившие за Хелен Джиллис, занимали пост в квартире через улицу от дома, где она жила. Старшим Пёрвис назначил Эда Холлиса. Слежка с самого начала была малоперспективной затеей: как писал Пёрвис Гуверу, Хелен «прекрасно знает, что за ней постоянно следят». Но тем не менее он заверял шефа: «Я уделяю этому делу самое пристальное внимание».[319]

Пёрвис решил, что нужно подослать к Хелен человека, который сумеет втереться к ней в доверие. Он подыскал человека, но выбор оказался крайне неудачным: эту роль согласился сыграть ранее осужденный за мошенничество и условно‑досрочно освобожденный Джордж Нельсон. Он утверждал, что знал Диллинджера в тюрьме Мичиган‑Сити. Кроме того, он заявлял, что Малыш Нельсон «украл» его имя. Пёрвис согласился платить осведомителю 20 долларов в день и в четверг вечером отправил его в дом на Маршфилд‑авеню. Со своего поста на другой стороне улицы Холлис и его агенты видели, как Джордж Нельсон подъехал к дому. Как раз в этот момент Хелен Джиллис и Джин Делани вышли на улицу. Осведомитель подошел к ним и сказал, что его прислали с сообщением Диллинджер и Малыш Нельсон. Обе женщины видели его впервые и, как впоследствии сами рассказывали, сразу догадались о провокации. Они пошли дальше, свернули за угол и скрылись в здании кинотеатра. Нельсон тоже свернул за угол. Холлис и его люди, вместо того чтобы следовать за женщинами, решили подождать, когда они вернутся. Прошло пятнадцать минут, никто не возвращался. Агенты выскочили на улицу и побежали за угол. Там они увидели Джорджа Нельсона, сидевшего в машине. К их удивлению, он узнал фэбээровцев и вышел поговорить. Нельсон сказал, что Хелен и Джиллис в кино, и заверил их, что контролирует ситуацию. На самом деле ничего он не контролировал. Холлис и его люди вернулись в квартиру и стали ждать. Они прождали до самого рассвета.[320]Женщины исчезли.

Пёрвис сообщил эту новость Гуверу по телефону утром в субботу 2 июня. В тот же день директор ФБР вызвал одного из своих главных помощников, Сэма Коули, и сказал ему, что пришла пора кое‑что переменить. Коули, работавший последний год в главном управлении бюро, был направлен в Чикаго, чтобы возглавить расследование по делу Диллинджера.

 

Сэмюел П. Коули, который неожиданно стал звездой третьего акта гуверовской войны с преступностью, был полной противоположностью Мэлвину Пёрвису. Человек с грустными глазами и двойным подбородком, спокойный, строгий – настоящий клерк, лицо безликой вашингтонской бюрократии. Коули происходил из известной в штате Юта мормонской семьи. Его отец Мэтиас Коули был одним из двенадцати правящих апостолов мормонской церкви вплоть до 1903 года, когда его вынудили покинуть этот пост (Сэму в это время исполнилось четыре года). Причиной ухода была приверженность Мэтиаса к многоженству, отвергнутому церковью. Сэм рос в одной из четырех семей, которые его отец создал с четырьмя женами. Окончив школу в 1916 году, Сэм Коули служил в миссии мормонской церкви на Гавайях, там он выучился свободно говорить на местном языке. Он вернулся домой в 1920 году и поступил в сельскохозяйственный колледж штата Юта. Играл в футбольной команде колледжа, а летом подрабатывал – развозил для продажи вязаные изделия по Небраске и обеим Дакотам. Ему хотелось стать юристом, однако в то время в Юте не было юридического факультета, и потому в 1925 году Коули поступил в альма‑матер Гувера – Университет Джорджа Вашингтона. После получения диплома в 1929 году Коули намеревался заняться юридической практикой в Юте, но не смог найти там работу. Тогда он решил пока что поработать в ФБР и сказал своим родным, что вернется на запад, как только улучшится экономическая ситуация.

Он стал специальным агентом в возрасте 29 лет. На протяжении следующих трех лет Коули перебрасывали из офиса в офис: он служил в Детройте, Чикаго, Бьютте, Солт‑Лейк‑Сити и под конец в Лос‑Анджелесе, где он встретил свою будущую жену Лэвон Чипмен – девушку родом из Юты. Коули был основательным, трудолюбивым, но ничем не выдающимся следователем, который отличался только в канцелярской работе. Он забрасывал центральный офис предложениями по улучшению системы регистрации документов. Гувер был впечатлен этими предложениями и в октябре 1932 года Перевел его в Вашингтон, поручив ему только что созданный отдел по борьбе с похищениями людей.

Коули был ростом пять футов девять дюймов, весил 170 фунтов, у него был серо‑желтый цвет лица, он всегда ходил в мешковатых костюмах, и его вечно недооценивали. «Этот служащий, честно говоря, не производит сильного впечатления своими личными качествами, да к тому же небрежен или беспечен при выборе портного», – писал о нем инспектор в начале 1934 года. Однако тут же продолжал: «Коули весьма уравновешен и уверен в себе… Этот сотрудник имеет привычку всегда все делать правильно».

Вежливый и трудолюбивый Коули всегда находился на своем рабочем месте – и рано утром, и поздно вечером, и по воскресеньям, и в праздники. Это был настоящий автомат по написанию служебных записок, способный переработать гору папок в связный текст, помещавшийся на одной страничке. Он настолько прикипел к своему столу, что так и не побеспокоился получить зачет по стрельбе в новом фэбээровском тире. Винсент Хьюз, начальник следственной части, оценил рвение Коули и в конце 1933 года сделал его своим заместителем. Это ввело Коули в суть дел, касающихся Войны с преступностью. Он каждый день по многу часов беседовал по телефону с местными отделениями – передавал их сообщения, версии, просьбы и проблемы Гуверу. Его работа оказалась столь впечатляющей, что, когда Хьюз скоропостижно скончался в январе 1934 года (говорили, что он переработал), Коули получил его место. Обязанностей стало еще больше, и это явно шло не на пользу его молодой семье. В марте жена родила ему второго сына, но Коули не смог приехать в роддом. Он был до того занят, что никак не мог найти времени придумать имя для мальчика. Лэвон шутила, что если бы Сэм так и не предложил имя, то ей пришлось бы называть сына просто Младший.[321]В мае, когда отношение директора к Пёрвису стало совсем кислым, Коули превратился в одного из самых доверенных помощников Гувера. Сотни звонков от начальников отделений по делам Бремера и Диллинджера прошли через его пишущую машинку, прежде чем лечь на стол к директору.

Никто не объявлял – ни во всеуслышание, ни приватно, – что Коули назначен руководителем Пёрвиса, и это привело к долгому непониманию роли Коули. В ближайшие месяцы газеты будут постоянно называть его «первым заместителем Пёрвиса». Поначалу Пёрвису сказали, что Коули приедет в Чикаго с инспекцией, – чтобы дать помощнику Гувера возможность понять и оценить структуру организации, созданной Пёрвисом для поимки Диллинджера. Но как только Коули прибыл в Чикаго, всем сразу все стало ясно. «Никто ничего не говорил, но все понимали, – вспоминает Дорис Роджерс. – Это был, знаете ли, такой офисный способ общения – щепотки и взгляды. Тебе говорят: „Коули приезжает“, а ты просто киваешь. Мы понимали, что это значит, без всяких слов».

Коули сразу взялся за дело. Он прилетел в Чикаго утром в воскресенье 3 июня, а к полудню был уже в Бэнкерс‑билдинге. Когда он явился на девятнадцатый этаж, Пёрвиса не оказалось на месте, и Коули принялся допрашивать агентов, потерявших след Хелен Джиллис. Вывод его был однозначным: они сработали отвратительно, и он так и сказал вслух. Когда Пёрвис появился, он стал защищать своих людей, но Коули объявил, что слежка попросту провалена. Из четырнадцати агентов, постоянно занимавшихся делом Диллинджера, четверо следили за домом сестры Нельсона. Коули немедленно дал троим из них другие задания.

Внешне Пёрвис принял свое понижение в должности сдержанно, но по тону его докладных записок видно, что его отношения с Коули не отличались теплотой. В своей книге 1936 года «Американский агент» Пёрвис сознательно не упоминает ни Коули, ни своего понижения в должности.[322]

«Они оба были внутренне напряжены, – вспоминает Дорис Роджерс. – Мне было жаль Коули. Он ведь всего лишь выполнял свою работу. Но он чувствовал себя так же неловко, как и Пёрвис. Достаточно было посмотреть на их лица, чтобы понять: им обоим не по себе. Мэлвина в каком‑то смысле предали. Мы все ощущали себя преданными, побежденными. Это угадывалось в походке [Пёрвиса], в том, как он надевает шляпу. Теперь он ходил немного сгорбившись. Мы все чувствовали себя как во время осады. Нас постепенно окружали враги. Все наши друзья [в Вашингтоне] вдруг превратились во врагов».

Боевой дух обитателей девятнадцатого этажа пал. И дело было не только в том, что люди Пёрвиса вымотались и что их доверие к вашингтонским руководителям пошатнулось. Изменилось само их отношение к работе. Немногие из них сознательно выбрали службу в правоохранительных органах как главное дело жизни. Для большинства ФБР было всего лишь временным пристанищем, приключением после окончания учебы или вынужденным занятием, пока не кончилась Депрессия и не появилась настоящая работа. Они не искали такой службы, на которой можно погибнуть. У Дорис Роджерс бывали романы с некоторыми из агентов, и они поверяли ей свои сомнения. Она вспоминала: «Когда мы почувствовали, что под Пёрвисом зашаталась земля, всем агентам захотелось уйти со службы. И причина заключалась не в преданности Мэлвину. К тому времени все устали, вымотались. Хотелось уехать домой и заниматься чем угодно, хоть разливать газированную воду в аптеках. Все были готовы на что угодно, чтобы только вырваться отсюда. Агентов постоянно бросали на операции, где можно было в любой момент погибнуть. А никто этого не хотел. Все равно бы за это не дали Почетную медаль конгресса.{80} Просто убили бы – и все. И они это понимали. Это не была их цель в жизни. Все задавались одним и тем же вопросом: что мы делаем на этой жуткой работе?»

Ситуация накалилась в воскресенье, когда Пёрвис и Коули отправились в Форт‑Уэйн, чтобы проверить второй по значимости наблюдательный пост, устроенный Пёрвисом в доме Одри Расса. Однако и тут их поджидал провал. Оказалось, что трое агентов оставили пост и переехали в гостиницу за двенадцать миль от дома, поскольку воинственная миссис Расс в этот день ожидала гостей. Она великодушно согласилась позвонить, если Диллинджер появится. После допроса, который длился полночи, Коули приказал незадачливым агентам возвращаться в Чикаго. Они с Пёрвисом прибыли в Бэнкерс‑билдинг в четверть шестого утра.[323]

Коули, чья работоспособность была воистину феноменальной, провел весь понедельник в беседах с остальными агентами Пёрвиса. Он выспрашивал об эффективности информаторов и о том, что предпринимается для ускорения дела Бремера, которым постоянно занимались шестеро агентов. Вечером того же дня он поехал в Индианаполис, где на следующее утро вместе с Эрлом Коннелли осмотрел окрестности Морсвилла. У Коннелли вокруг Индианаполиса работало 16 агентов, наблюдавших за фермой и другими домами семьи Джона Диллинджера, еще двое находились в Дейтоне и один в Коламбусе (Огайо). Коули сомневался в том, что засады, организованные Коннелли, принесут какой‑либо результат. Гувер писал в служебной записке тем же вечером: «По замечанию [Коули], наблюдение ведется уже от одного до полутора месяцев, и маловероятно, что об этом никто не знает. Вряд ли [Диллинджер] станет контактировать [с родственниками], которым известно, что за ними наблюдают».[324]

Но при всем этом Коули доложил Гуверу, что не видит причин что‑то кардинально менять. Гувер впервые за последнее время был доволен. Через два дня он позвонил Коули. О содержании этого разговора мы знаем из письма Гувера: «Я выразил мнение, что [новая] ситуация в Чикаго пойдет на пользу дела, и сказал, что я сообщил мистеру Пёрвису: до тех пор, пока дело Диллинджера не будет завершено, я хотел бы, чтобы мистер Коули осуществлял полновластное руководство».[325]

Коули стал руководителем расследования, но на этом несчастья Пёрвиса не закончились. Мэри Киндер, бывшая подруга Пита Пирпонта, обручилась с новым женихом. Коннелли нашел выход на этого парня, и он сообщил, что Мэри собирается вскоре встретиться с Диллинджером. Во вторник Пёрвис отправился в город Мишавок (Индиана), где родители Пирпонта открыли закусочную. Агенты проследили, что Мэри направилась туда. Пёрвис и его люди вели ночью наблюдение за домом, как вдруг подъехали восемь полицейских машин. Оттуда выскочили двенадцать полицейских в бронежилетах и с автоматами и подступили к Пёрвису с вопросом, кто он такой. Тот покорно объяснил, в чем дело, и извинился за то, что не предупредил о своем приезде местные власти. После этого ему снова пришлось плестись к телефону и сообщать в Вашингтон плохие известия. Помощник сообщил Гуверу: «Мистер Пёрвис сказал, что дело, разумеется, „провалено“ – с нашей точки зрения». Гувер «согласился, что наблюдение теперь надо передать полиции», и просил предупредить полицию о неразглашении всей этой истории.[326]

В то воскресенье, когда Сэм Коули прилетел в Чикаго, Ван Митер последовал примеру Диллинджера и попытался путем пластической операции начать новую жизнь. Он заплатил за это 5000 долларов. Доктор Лёзер и его ассистент Кэссиди снова побывали в доме Пробаско и сделали операцию. На этот раз все прошло гладко. Доктор обработал нос Ван Митера, удалил горбинку и уменьшил основание, а потом укоротил верхнюю губу. С помощью кислоты Лёзер уничтожил татуировку «Надежда» на правом предплечье бандита – и это, по всей видимости, никто не принял за плохое предзнаменование.

Через два дня Лёзер вернулся и с помощью раствора соляной кислоты удалил рисунок на подушечках пальцев и у Диллинджера, и у Ван Митера. Диллинджер перенес операцию молча, хотя лицо его кривилось и на лбу выступал пот. Ван Митер же громко ругался, прыгал по комнате и хлопал в ладоши, словно хотел уменьшить боль. После этого к ним заехал Малыш Нельсон. Он плюхнулся на диван в гостиной и, ухмыляясь, посмотрел на физиономии своих партнеров:

– Стало быть, вы, ребята, решили прикупить себе новые рожи? Ну что ж, возможно, они вам пригодятся.

– По крайней мере я теперь смогу ходить по улицам, – ответил Диллинджер.[327]

Заехал Пикетт и сказал Диллинджеру, что нужны деньги для адвокатов, защищающих Билли на суде в Сент‑Поле. Ожидалось, что ее осудят на год женской федеральной тюрьмы. Диллинджер отправил О'Лири за деньгами к своему отцу.

Вечером в среду 6 июня О'Лири зарегистрировался в отеле «Клейпул» в Индианаполисе. На следующее утро он отыскал на заправке Губерта Диллинджера. Губерт показал взглядом на Арта Макгинниса – шпиона ФБР, который околачивался на заправке уже месяц.

– Говори осторожнее, – предупредил Губерт.

– Что эта крыса тут делает? – спросил О'Лири.

– Мне лучше, если он тут ошивается, по крайней мере знаешь, кто за тобой следит, – ответил Губерт.

– Я привез записку от Джонни твоему отцу, – сообщил О'Лири.[328]

Губерт сказал Макгиннису, что О'Лири – агент ФБР, которому надо повидаться с Диллинджером‑старшим, а затем отвез гостя на ферму в Морсвилле. Диллинджер‑старший встретился с ним на обочине дороги. О'Лири отдал ему записку, в ней, в частности, говорилось:

 

Папа,

Я тут в порядке, и даже оказалось, что у меня еще есть друзья, которые не продадут. Хотелось бы пожить в этом доме подольше. Очень здорово было повидаться с тобой и с девчонками. Я уже полстраны объехал, но дома лучше всего… Приходится много переезжать, ничего не поделаешь. Я скоро отсюда уеду, и тебе не надо будет обо мне больше беспокоиться. Передай привет девочкам. Надеюсь, что у вас все хорошо.

Джонни.[329]

 

– Как он там? – спросил отец у О'Лири.

– У него все в порядке, мистер Диллинджер, – ответил тот. Старик зашел в амбар и вернулся с завернутым в газету свертком. В нем О'Лири обнаружил 3000 долларов – деньги, которые Диллинджер отправил отцу после ограбления в Фостории. «Если увидишь Джонни, – сказал на прощание Губерт, – то скажи ему, что Арт Макгиннис у меня на бензозаправке».[330]О'Лири обещал передать.

В архивах ФБР нет сведений о том, что агенты, наблюдавшие за фермой Диллинджеров, заметили посещение О'Лири. В противном случае они могли бы той же ночью проследить его до дома Джимми Пробаско в Чикаго. Арт Макгиннис, однако, что‑то заподозрил. На следующий день Эрл Коннелли позвонил в Вашингтон и сообщил, что «некий человек, пытавшийся выйти на Диллинджера, представился его брату Губерту федеральным агентом. Информатор сообщил, что этот неизвестный вчера увез Губерта для разговора на несколько часов».[331]Фэбээровцы так и не узнали, кто был этот человек. Будем считать, что это был О'Лири.

Вернувшись в Чикаго той же ночью, О'Лири приехал в дом Пробаско и увидел Диллинджера шагающим по дому из комнаты в комнату. Настроение у него было отвратительное. «Только что по радио передали новость», – сказал он.

Новость была о Томми Кэрролле.

 

Ватерлоо, Айова

Июня, четверг

 

Кэрролл и его подруга Джин Делани отправились в путешествие по Айове, надеясь в конечном итоге добраться до дома родителей Джин в Сент‑Поле. Они переночевали неподалеку от Сидар‑Рапидса и поехали дальше. В городке Ватерлоо у них случилась небольшая поломка, и, чтобы ее устранить, они остановились у бензоколонки. Около полудня местный полисмен Эмиль Стеффен принял звонок от механика из автомастерской. Тот сообщил, что только что чинил «Гудзон» бронзового цвета и заметил в машине автоматическую винтовку и целую коллекцию номерных знаков под ковриком на полу. Клиент, по его словам, был «крутой парень».