Социология познания и массовых коммуникаций 3 страница

⇐ Назад

В таком случае, очевидно, социология познания занимается проблемами, которые имеют длительную историю. Не случайно эта дисциплина была основана ее первым историком — Эрнстом Грюнваль-дом¹. Но нас многочисленные предшественники современных теорий интересуют далеко не в первую очередь. Действительно, лишь немногие современные наблюдения не нашли своего выражения гораздо раньше в виде сжатого наводящего на размышления афоризма. Королю Генриху IV напоминали: «Твое желание, Гарри, было отцом этой мысли» — только за несколько лет до того, как Бэкон написал: «Человеческий разум не холодный свет, его питают воля и чувства; а это порождает желательное каждому в науке»*. И Ницше

© Перевод. Каганова З.В., 2006 В этой главе ничего не будет сказано об истории этой дисциплины. Эрнст Грюн-вальд дает очерк ранних стадий ее развития, начиная по крайней мере с так называемой ^эРы Просвещения (см.: Gruenwald E., Das Problem derSociologie des Wissens (AVien — Leipzig ""helm Braumueller, 1934». Что касается общего обзора, см.: Dahlke H.O., «The sociology of knowledge», in: Barnes H.E., Howard and F.B. Becker, eds., Contemporary Social Theory (New York: Appleton — Century, 1940), pp. 64—89. — Примеч. автора.

Бэкон Ф. Новый органон. — Ленинград: ОГИЗ — Соцэкгиз, Ленинградское отделение, 1935, с. 120. - Примеч. пер.

написал множество афоризмов о том, каким образом потребности определяют перспективы, через призму которых мы интерпретируем мир, так что даже чувственные восприятия пропитываются ценностными предпочтениями. Предшественники социологии познания только подтверждают одно замечание Уайтхеда, который считал, что приблизиться к истинной теории и схватить, как она применяется, — это две совершенно разные вещи, как учит история науки. Все сколько-нибудь важное уже было сказано раньше — кем-то, кто не открывал этого.

Социальный контекст

Помимо исторического и интеллектуального происхождения, есть еще один вопрос: на чем базируется современный интерес к социологии познания? Общеизвестно, что в качестве отдельной дисциплины социология познания культивировалась прежде всего в Германии и во Франции. Американские социологи стали проявлять интерес к проблемам в этой области только в последние десятилетия. Рост количества публикаций и — решающее свидетельство академической респектабельности — докторских диссертаций в этой области отчасти свидетельствует о возрастающем интересе.

Непосредственное и явно неадекватное объяснение этого развития событий указало бы на постоянно происходящий в настоящее время перенос европейского социологического мышления в Америку теми социологами, которые недавно приехали в эту страну. Несомненно, эти ученые входили в число носителей и распространителей социологии познания. Однако это обстоятельство просто обеспечивало наличие этих концепций и не больше объясняло их действительное признание, чем сам факт наличия чего-либо в любом другом примере диффузии культур. Американское мышление оказалось восприимчивым к социологии познания главным образом потому, что она имела дело с такими проблемами, понятиями и теориями, которые становились все более уместными в нашей современной социальной ситуации, так как наше общество обрело некоторые черты тех европейских обществ, в которых эта дисциплина развивалась первоначально. Социология познания становится уместной в определенных социальных и культурных условиях². С углублением социального конфликта различия между групповыми ценностями, установками и образами мыслей до-

² См.: Mannheim К., Ideology and Utopia, pp. 5-12; Sorokin P., Social and Cultural Dynamics, II, pp. 412—413. — Примеч. автора.

стигают такого пункта, где ориентация, которая у этих групп раньше была общей, затемняется из-за несовместимых с ней различий. Такое развитие событий не только создает различные дискурсивные миры, но существование любого из этих миров бросает вызов валид-ности и легитимности остальных. Сосуществование этих конфликтных перспектив и интерпретаций в одном и том же обществе приводит к активному и взаимному недоверию между группами. В контексте недоверия больше никто не исследует содержание мнений и суждений, чтобы определить, валидны они или нет; больше никто не сопоставляет суждения с их релевантным обоснованием; зато вводится совершенно новый вопрос: как происходит, что придерживаются именно этих взглядов? Мышление становится функционализированным; оно интерпретируется с позиций его психологических, экономических, социальных или расовых источников и функций. В общем, этот тип фун-кционализации встречается тогда, когда суждения подвергаются сомнению, когда они кажутся так явно неправдоподобными, абсурдными или противоречивыми, что уже не нужно больше исследовать доказательства «за» и «против», а нужно только выяснить, почему это суждение вообще возникло³. Такие «чуждые» утверждения «объясняются» особыми интересами, случайными мотивами, разрушенными перспективами, социальным положением и т.д. (или приписываются им). В обыденном мышлении эта позиция влечет за собой взаимные нападки на честность оппонентов; в более систематическом мышлении она приводит к взаимному идеологическому анализу. На обоих уровнях она подпитывается за счет нарушений коллективной безопасности и подпитывает их.

В этом социальном контексте широкое распространение получает множество интерпретаций человека и культуры, которые имеют некоторые общие исходные предпосылки. Не только идеологический анализ и социология познания, но и психоанализ, марксизм, се-

³ Фрейд наблюдал эту тенденцию скорее для того, чтобы выяснить «происхождение», чем для проверки валидности тех суждений, которые кажутся нам очевидно абсурдными. Предположим, например, что некто утверждает, будто центр Земли сделан из джема. «Результатом наших интеллектуальных возражений станет переключение наших интересов; вместо того чтобы заинтересоваться исследованием, действительно ли внутренность Земли сделана из джема или нет, мы начнем интересоваться, каким должен быть человек, у которого в голове имеется такая идея...» (Sigmund Freud, New Introductory Lectures (New York: W.W. Norton, 1933, p. 49). На социальном уровне принципиальное различие воззрений различных социальных групп приводит нетоль-^ко к нападкам ad hominem [букв, применительно к человеку; довод, который имеет ^лью не доказательство правильности выдвигаемого положения, а воздействие на Увства собеседника. — Примеч. пер.], но также и к «функционализированным объяснениям». _ Примеч. автора.

мантический и пропагандистский анализ, концепция Парето и в какой-то мере функциональный анализ имеют сходные воззрения на роль идей, несмотря на свои различия в других отношениях. С одной стороны, есть область вербализации и идей (идеологии, рациональности, способы выражения чувств, искажения, фольклор, словопроизводство), каждая из которых считается способом выражения, словопроизводства или обмана (себя самого или других людей) и функционально связана с каким-либо субстратом. С другой стороны, имеются ставшие понятными гораздо раньше субстраты (производственные отношения, социальное положение, базисные импульсы, психологический конфликт, интересы и чувства, межличностные отношения и т.п.). Через все это проходит сквозная основополагающая тема — тема спонтанной детерминации идей субстратом, подчеркивающая различие между реальностью и иллюзиями, между реальностью и видимостью в сфере человеческого мышления, мнений и поведения. И каковы бы ни были намерения аналитиков, их анализ имеет ярко выраженную тенденцию — обвинить, секуляризировать, иронически высмеять, сатирически изобразить, сделать чуждым, лишить всякой ценности внутреннее содержание любого общепринятого убеждения или точки зрения. Рассмотрим только, какие скрытые намеки содержатся в терминах, отобранных в связи с этими контекстами применительно к мнениям, идеям и мыслям: ложные жизненные представления, мифы, иллюзии, словесное творчество, фольклор, рационализация, идеология, вербальный фасад, псевдопричины и т.д. Общей для всех этих схем анализа является только практика обесценивания парадной стороны заявлений, мнений, идей вследствие того, что они рассматриваются в новом контексте, который позволяет раскрыть их «реальное значение». Каково бы ни было намерение аналитика, высказывания, обычно рассматриваемые с точки зрения их очевидного содержания, разоблачаются благодаря соотнесению этого содержания со свойствами того, кто делает эти высказывания, со свойствами общества, в котором он живет. Профессиональный бунтарь, подготовленный разоблачитель, аналитик в области идеологии и, соответственно, свойственный им образ мыслей процветают в обществе, где большие группы людей уже отчуждены от общих ценностей и где отдельные «дискурсивные миры» связаны взаимным недоверием. Идеологический анализ систематизирует недостаток доверия к главным символам, получившим широкое распространение; отсюда — его уместность и популярность. Аналитик в области идеологии не создает своих последователей, так как он обращается к таким последователям, которым его анализ помогает осмыслить происходя-

щее, то есть подтверждает их опыт, который раньше не подвергался анализу⁴.

В обществе, где взаимное недоверие получает выражение в популярном обороте «ему-то какое до этого дело?»; где слова «трескучие фразы» и «пустословие» стали идиоматическими выражениями почти для целого столетия, а «разоблачение» — для целого поколения; где реклама и пропаганда вызвали активное неприятие любого высказывания по его парадно-ценностной внешности; где псевдообщественному поведению, рассматриваемому в качестве приема для улучшения экономического или политического положения индивида, обучают с помощью бестселлера, описывающего, как завоевать друзей, на которых можно оказывать влияние; где социальные отношения все больше инструментализируются, так что человек начинает думать, что другие стремятся прежде всего управлять и манипулировать им, эксплуатировать его; где растущий цинизм влечет за собой прогрессирующее отчуждение от значимых групповых связей и высокий уровень отчуждения от самого себя; где неуверенность в своих собственных мотивах озвучена в нерешительном обороте «я могу дать рациональное объяснение, но...*; где защита от болезненного разочарования может состоять в том, чтобы всегда оставаться разочарованным, не рассчитывать на честность других и заранее сомневаться в их мотивах и компетентности, — в таком обществе систематический идеологический анализ и производная от него социология познания обретает социально обоснованную уместность и последовательность. И американские академики, которым представили аналитические схемы, по-видимому, упорядочивающие хаос культурного конфликта, подвергающего сомнению ценности и точки зрения, быстро поняли и усвоили эти аналитические схемы.

«Коперниканская революция» в этой области исследований состояла в появлении гипотезы, согласно которой не только ошибка, или иллюзия, или недостоверное мнение, но и открытие истины социально (исторически) обусловлено. До тех пор, пока внимание концентрировалось на социальной детерминации идеологии, иллюзии, мифа и моральных норм, социология познания не могла возникнуть. И без нее было совершенно ясно, что объяснение ошибочного или

⁴ Понятие уместности было принято марксистскими предвестниками социологии познания. «Теоретические положения коммунистов ни в какой мере не основываются на идеях, принципах, выдуманных или открытых тем или иным обновителем ^МиРа. Они являются лишь общим выражением действительных отношений происходящей классовой борьбы, выражением совершающегося на наших глазах историчес-ого движения» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Манифест Коммунистической партии. — ^K-°t- — изд. второе. — М.: 1955, — т. 4, с. 438). — Примеч. автора.

несертифицированного мнения включает в себя действие некоторых внетеоретических факторов, что иногда требуется специфическое объяснение, так как реальный объект не дает возможности объяснить ошибку. Однако в случае подтвержденного или сертифицированного познания долгое время считалось, что его можно адекватно объяснить с точки зрения непосредственного отношения объекта и его интерпретатора. Началом социологии познания послужила замечательная гипотеза, согласно которой даже истины следовало считать социально обусловленными, связанными с историей общества, в котором они возникли.

Дать краткий очерк даже основных течений социологии познания — значит не дать адекватного представления ни об одном из них и исказить их все. Разнообразие формулировок — от Маркса до Ше-лера и Дюркгейма; разнообразие проблем — от социальной детерминации систем категорий до классового характера политической идеологии; огромные различия в сфере применения — от всеобъемлющих категорий интеллектуальной истории до социальной локализации мышления негритянских ученых за последние десятилетия; разнообразные пределы, приписываемые этой дисциплине — от всеобъемлющей социологической эпистемологии до эмпирических отношений частных социальных структур и идей; пролиферация концептов — идей, убеждений, позитивного знания, мышления, истины, суперструктуры и т.д.; разнообразие методов обоснования — от правдоподобных, но не подтвержденных документально обвинений, до тщательного исторического и статистического анализа — в свете всего этого сжатое до нескольких страниц описание одновременно и аналитического аппарата, и эмпирических исследований должно пожертвовать деталями ради целого.

Чтобы сделать сопоставимыми многочисленные и разнообразные исследования, появившиеся в этой области, мы должны следовать некоторой аналитической схеме. Нижеследующая парадигма задумана как шаг в этом направлении. Она, несомненно, является частной и, будем надеяться, временной классификацией, которую со временем заменит лучшая, более точная аналитическая модель. Но все же она обеспечивает основание для составления полного каталога выдающихся достижений в этой области; для выявления противоречивых, контрастных и совместимых результатов; для совершенствования применяемого в настоящее время концептуального аппарата; для определения природы тех проблем, которые занимают ученых, работающих в этой области; для оценки данных, с помощью которых они исследуют эти проблемы; для того, чтобы отыскать харак-

терные пробелы и недостатки в современных способах интерпретации. Классификация, составленная на основании нижеследующей парадигмы, подготовит появление зрелой теории в социологии познания.

Парадигма социологии познания

1. Где находится экзистенциальный базис ментальной продукции?

а. Социальный базис: социальное положение, класс, поколение, про
фессиональные функции, способ производства, групповые структуры
(университет, бюрократия, академии, секты, политические партии), «ис
торическая ситуация», интересы, общество, этническая принадлежность,
социальная мобильность, структура власти, социальные процессы (кон
куренция, конфликт и т.д.).

б. Культурный базис: ценности, этос, общественное мнение, дух на
рода, дух времени, тип культуры, культурная ментальность, мировоззре
ние и т.д.

2. Какая ментальная продукция подвергается социологическому анализу?

а. Сферы: моральные убеждения, идеологии, идеи, категории мыш
ления, философия, религиозные верования, социальные нормы, пози
тивные науки, технология и т.д.

б. Какие аспекты анализируются: их выбор (на чем сосредоточено вни
мание), уровень абстрагирования, предпосылки (что считается данными, а
что — проблемами), концептуальное содержание, модели верификации,
цели интеллектуальной деятельности и т.д.

3. Каким образом ментальная продукция связана с экзистенциальным
базисом ?

а. Причинные или функциональные связи: детерминация, причина, соот
ветствие, необходимое условие, обусловленность, функциональная взаи
мозависимость, взаимодействие, зависимость и т.д.

б. Символические, организмические или смысловые отношения: согла
сованность, гармония, последовательность, единство, конгруэнтность,
сочетаемость (и антонимичность); выражение, реализация, символичес
кое выражение, взаимное структурное тяготение (Structurzusammenhang),
структурная идентичность, внутренние связи, стилистические аналогии,
логически значимая интеграция, идентичность значений и т.д.

в. Двусторонние термины, обозначающие отношения: соответствие,
отображение, быть чем-то ограниченным, быть тесно связанным с чем-
то, и т.д.

4. Явные и латентные функции, приписываемые этой экзистенционально
обусловленной ментальной продукции (ответ на вопрос «зачем?»):

а. Чтобы сохранить власть, укрепить стабильность, сохранить ориентацию, продолжить эксплуатацию, завуалировать действительные социальные отношения, обеспечить мотивацию, канализировать поведение, отвечать на критику, смягчать враждебность, обеспечивать спокойствие, управлять природой, координировать социальные отношения и т.д.

5. Из какого источника получены отношения, приписываемые экзистен
циальной базе и познанию?

а. Из исторических теорий (ограниченных рамками конкретных обществ или культур).

6. Из общих аналитических теорий.

Существуют, разумеется, дополнительные категории для классификации и анализа исследования в социологии познания, которые представлены здесь далеко не полностью. Таким образом, вечная проблема осмысления экзистенциальных влияний на познание, позволяющих выяснить его (познания) эпистемологический статус, горячо обсуждалась с самого начала. Решения этой проблемы, которые допускают, что социология познания с необходимостью является социологической теорией познания, образуют широкий спектр высказываний, начиная с заявления о том, что «генезис мысли не связан необходимым образом с ее валидностью», и кончая крайне релятивистским положением, согласно которому истина есть «просто» функция социального или культурного базиса, что она основывается только на социальном консенсусе и что, следовательно, любая принятая в культуре теория истины претендует на валидность, равную валидности любой другой теории.

Но изложенная выше парадигма позволяет организовать различные подходы и заключения в этой области таким образом, что этого будет достаточно для наших целей.

Основные подходы, которые следует рассмотреть здесь, — это подходы Маркса, Шелера, Маннгейма, Дюркгейма и Сорокина. Текущая работа в этой области по большей части ориентируется на ту или иную из этих теорий, либо модифицируя применение их концепций, либо развивая альтернативные концепции. Другие источники исследований в этой области, свойственные именно американскому мышлению (например, прагматизм), мы намеренно опустим, так как они до сих пор формулировались вне конкретных связей с социологией познания и не включались сколько-нибудь заметно в процесс исследования.

Экзистенциальный базис

Центральным пунктом, с которым согласны все подходы в социологии познания, является тезис, утверждающий, что мышление имеет экзистенциальный базис, поскольку оно не детерминировано имманентно и поскольку тот или иной из его аспектов можно вывести из внекогнитивных факторов. Однако это чисто формальное согласие, позволяющее развивать самые разнообразные теории относительно природы экзистенциального базиса.

В этом отношении, как и во всех остальных, основным очагом дискуссий в области социологии познания является марксизм. Не входя в обсуждение проблемы интерпретации и точной идентификации марксизма (нам нужно только помнить слова Маркса: «Я ни в коем случае не марксист»), мы можем набросать его основные формулировки прежде всего по работам Маркса и Энгельса. Какие бы изменения ни происходили в их теории на протяжении полувека их деятельности, они постоянно придерживались тезиса, гласившего, что «производственные отношения» образуют «реальный базис» для надстройки идей. «Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание»⁵. Пытаясь придать идеям функциональный характер, то есть связать идеи индивидов с социологическими основаниями, Маркс локализирует их в классовой структуре. Он не столько полагает, что другие влияния вообще не оказывают никакого воздействия, сколько то, что именно класс является первичной детерминантой и в качестве таковой — единственным и самым плодотворным исходным пунктом анализа. Эта мысль получает ясное выражение в его первом предисловии к «Капиталу»: «...здесь дело идет о лицах лишь постольку, поскольку они являются олицетворением экономических категорий, носителями определенных классовых отношений и интересов»⁶. Абстрагируясь от других переменных и рассматривая людей в их экономических и классовых ролях, Маркс предполагает, что эти роли являются первичными детерминантами, и, таким образом, оставляет открытым вопрос: в какой мере они дают адекватное объяснение мышления и поведения в каждом кон-

⁵ Маркс К. К критике политической экономии. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. —
изд. второе. — М.: 1959, —т. 13, с. 7. — Примеч. автора.

⁶ Маркс К. Капитал. — Т. 1. Предисловие к первому изд. — К. Маркс и Ф. Эн
гельс. Соч.— изд. второе. — М.: I960, — Т. 23, с. 10. Ср. с. Маркс К. и Энгельс Ф.
Немецкая идеология. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. — изд. второе. — М.: 1955. — Т.
3, а также с: Weber M., Gesammehe Aufsatze zur Wissenschhaftslehre, s. 205. — Примеч.
автора.

кретном случае. Фактически одно из направлений развития марксизма, начиная с ранней работы «Немецкая идеология» и вплоть до последних работ Энгельса, представляет собой попытку определить, в какой мере производственные отношения действительно обусловливают познание и формы мышления.

Однако как Маркс, так и Энгельс неоднократно и все более настойчиво подчеркивали, что идеологию социальной страты не нужно выводить только от тех личностей, которые объективно включены в эту страту. Уже в «Коммунистическом манифесте» Маркс и Энгельс указывали: когда начинается разложение господствующего класса, его «небольшая часть... примыкает к революционному классу... Как прежде часть дворянства переходила к буржуазии, так теперь часть буржуазии переходит к пролетариату, именно — часть буржуа-идеологов, которые возвысились до теоретического понимания всего хода исторического движения»⁷.

Анализируя свои перспективы и предпосылки, определяя, каким образом конструируются их проблемы, идеологии социально ограничены точкой зрения того или иного класса. Мышление не локализуется чисто механически, просто благодаря установлению классового положения мыслителя. Тот или иной образ мыслей свойствен такому классу, для которого он «подходит», чью социальную ситуацию с ее классовыми конфликтами, устремлениями, страхами, ограничениями и объективными возможностями в рамках данного социоистори-ческого контекста он выражает. Самая ясная формула Маркса по этому поводу гласит:

Не следует только впадать в то ограниченное представление, будто мелкая буржуазия принципиально стремится осуществить свои эгоистические классовые интересы. Она верит, напротив, что специальные условия ее освобождения суть в то же время те общие условия, при которых только и может быть спасено современное общество и устранена классовая борьба. Равным образом не следует думать, что все представители демократии — лавочники или поклонники лавочников. По своему образованию и индивидуальному положению они могут быть далеки от них, как небо от земли. Представителями мелкого буржуа делает их то обстоятельство, что их мысль не в состоянии преступить тех границ, которых не преступает жизнь мелких буржуа, и потому теоретически они приходят к тем же самым задачам и решениям, к которым мелкого буржуа приводит практически его материальный интерес и его общественное положение. Таково и вообще отношение между поли-

⁷ Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. — К. Маркс и Ф-Энгельс. Соч. — изд. второе. — М.: 1955. — Т. 4, с. 433—434. — Примеч. автора.

тическими и литературными представителями класса и тем классом, который они представляют⁸.

Но если мы не можем вывести идеи из объективного классового положения их носителей, то это оставляет широкий простор для индетерминизма. Кроме того, возникает еще одна проблема — раскрыть, почему одни идентифицируют себя с типичными воззрениями того социального слоя, к которому они принадлежат объективно, тогда как другие принимают исходные предпосылки иного, чем их собственный, социального слоя. Эмпирическое описание факта не служит адекватной заменой его теоретического объяснения.

Рассматривая экзистенциальный базис, Макс Шелер обычно противопоставляет свою собственную гипотезу другим распространенным теориям⁹. Он проводит различие между социологией культуры и тем, что он называет социологией реальных факторов (RealsoziOlogie). Данные, относящиеся к культуре, являются «идеальными» и находятся в царстве идей и ценностей; «реальные факторы» ориентированы на эффективные перемены в реальной природе или реальном обществе. Первые определяются идеальными целями или намерениями; последние выводятся из «структуры влечений» (Triebstructur, то есть пола, голода, власти). Фундаментальная ошибка всех натуралистических теорий, считает он, состоит в том, что они утверждают, будто реальные факторы — будь то раса, геополитика, структура политической власти или экономические производственные отношения — однозначно определяют царство осмысленных идей. Он отвергает также все идеологические, спиритуалистические и персоналисте кие концепции, ошибка которых состоит в том, что они рассматривают историю экзистенциальных условий как однолинейное развертывание истории духа. Он приписывает этим реальным факторам полную автономность, непоследовательно утверждая при этом, что их развитие направляется и управляется ценностно-нагруженными идеями. Идеи как таковые

⁸ Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта. — К. Маркс и Ф. Энгельс.
Соч. — изд. второе. — М.: 1957 — т. 8, с. 148. — Примеч. автора.

⁹ Это соображение базируется на наиболее тщательно продуманной дискуссион
ной работе Шелера «Проблема социологии знания» (Probleme einer Sociologie des
Wissens), помещенной в его книге Die Wissensformen und die Gesellschaft (Leipziig: Der
Neue — Geist Verlag, 1926), ss. 1 —229. Этот очерк представляет собой расширенный и
переработанный вариант очерка, входящего в его книгу: Versuche zu einer Sociologie des
Wissens (Miinchen: Duncker und Humblot, 1924), ss. 5—146. Что касается последовав
шего за этим обсуждения идей Шелера, см.: Schillp P.A., «The formal problems of
Schheler's Sociology of knowleedge», The Philosophical Review, March, 1927, 36, pp. 101 —
20; Becker H. and Dahlke И.О., «Max Scheler's sociology of knowledge», Philosophy and
Phenomenological Research, 2, pp. 310—322, March, 1942. — Примеч. автора.

первоначально не имеют социальной эффективности. Что касается динамического воздействия на общество, то чем идея «чище», тем меньше ее потенциал. Идеи не находят своего реального осуществления и своего воплощения в истории культуры до тех пор, пока они каким-либо образом не окажутся связанными с интересами, влечениями, эмоциями или коллективными склонностями и не будут вместе с ними инкорпорированы в институциональные структуры¹⁰. Только тогда и только в этом ограниченном аспекте натуралистические теории (то есть марксизм) получают свое оправдание, которое состоит в том, что они оказывают определенное влияние. Если бы идеи не имели основания в поступательном развитии реальных факторов, они были бы обречены оставаться чисто утопическими.

⇐ Назад