Программа реформ. — Фактор империи. — Проведение реформ. 3 страница

33 О них см.: Шепелев Л. Е. Царизм и буржуазия во второй половине XIX ве­ка: Проблемы торгово-промышленной политики. С. 48—63.

3<* Погребинский А. П. Финансовая реформа начала 60-х гг. XIX в. в России // ВИ. 1951. № 10.


ного и Государственного коммерческого банков. Банк должен был способствовать оживлению торговли, промышленности и сельского хозяйства предоставлением им кредитов и упрочить денежную си­стему. Однако средств на кредитование не было, это были задачи будущего. Считалось же, поскольку это была эпоха господства в стране идей экономического либерализма с проповедью преиму­ществ частного предпринимательства и свободы торговли (фрит­редерства) , что проблема кредитов будет решена с помощью част­ных банковских учреждений, Государственный же банк пока не должен был ставить себе широких задач. Банк не получил права эмиссии, оставшейся в руках у казначейства, но должен был за­ниматься операциями с ценными государственными бумагами и покупкой-продажей драгоценных металлов. Большая роль отводи­лась банку и при будущем проведении операции обмена кредит­ных рублей на металлические.35 О том, что Государственный банк учреждается в эпоху переходную, свидетельствовал тот факт, что первым управляющим его был не новый человек, а А. Л. Штиг­лиц, придворный банкир. Через шесть лет на смену ему пришел Е. И. Ламанский, человек нового времени, близкий к новому ми-нД'тру финансов М. X. Рейтерну,36 член Географического обще­ства и его Политико-экономического комитета, участник жарких экономических дискуссий предреформенного времени.

Следующим финансовым преобразованием было уже упомяну­тое обнародование государственного бюджета.

Но ключевой мерой в упрочении финансов должна была стать денежная реформа: создание крупного разменного метал­лического фонда и введение свободного обмена бумажных денег на золотые и серебряные монеты. Предотвращению наплыва бу­мажных денег и быстрого истощения запаса монет из драгоцен­ных металлов должен был воспрепятствовать поэтапно повышаю­щийся курс обмена. План этой реформы был разработан в Ми­нистерстве финансов Е. И. Ламанским, изложившим его в записке «Причины расстройства нашей кредитной системы и средства к ее восстановлению», в начале 1862 г. распространявшейся по ру­кам. В ней предлагалось прекращение выпуска бумажных денег и объявление манифестом о начале обмена их наличной массы на металлические. М. X. Рейтерн поддержал и осуществил эту идею, несмотря на ее сложность. Как обычно в затруднительных финансовых случаях, дело рассматривалось в Финансовом коми­тете, и предложение было одобрено в марте 1862 г. Отсутствие свободного разменного фонда заставило правительство прибег­нуть к заграничному займу, причем, как было заявлено в Ко­митете финансов, заем мог быть использован только для раз­менной операции, проводимой ради оздоровления российского рубля, иначе этот долг губительно скажется на финансовом по-

35 Судейкин В. Государственный банк. СПб., 1891; Мигулин П. Наша банков­ская политика. СПб., 1901; Государственный банк: 1860—1910. СПб., 1910.

36 См.: Ламанский Е. И. Воспоминания // PC. № 1—5, 9—12. О нем см.: Юр­генс Ф. А. Воспоминания об Е. И. Ламанском в связи с деятельностью Государ­ственного банка. СПб., 1903.


ложении страны. Переговоры о займе вел управляющий Госу­дарственным банком А. Л. Штиглиц, он быстро договорился с лондонскими и парижскими Ротшильдами о сумме 15 млн. фун­тов стерлингов. Указом 14 апреля 1862 г.37 размен был объявлен начиная с 1 мая. Операция по размену была предпринята в са­мое, как оказалось, неподходящее время. Весной и летом в Пе­тербурге свирепствовали пожары, уничтожившие Апраксин двор и задевшие здание Министерства внутренних дел, что было вос­принято частью общества как диверсия «нигилистов»; в Царстве Польском нарастало национальное движение, перешедшее в ян­варе 1863 г. в восстание. Все это, разумеется, не способствовало доверию населения к правительственным мероприятиям и спо­койному ходу финансово-экономической жизни, поэтому наибо­лее практичная его часть (не говоря уже о неизбежных спеку­ляциях) поспешила сразу же обменять кредитные билеты на зо­лото и серебро, а развернувшиеся в Царстве Польском военные действия по борьбе с повстанцами и вовсе вынудили власть употребить имеющиеся денежные средства на всякого рода чрез­вычайные расходы. Внешний заем в 1863 г. в условиях конф­ронтации с Европой был невозможен. Трудно сказать, могла ли осуществиться в то время, не будь польского восстания, такая реформа, но в 1863 г. она провалилась, не только не подняв курс рубля, но и принеся казне около 40 млн. руб. убытка. Этот горький опыт на долгое время отложил все такого рода попытки одним ударом разрешить монетарную проблему и отбросил М. X. Рейтерна на позиции сторонника долгой эволюции, эко­номного расходования средств, подтягивания расходов к доход­ной части бюджета. Сведение бездефицитной росписи стало его главной задачей. А «золотая» реформа состоялась лишь в 1897 г., с отсрочкой на три с половиной десятка лет. «Утром был у меня Рейтерн. Он сильно озабочен. Его теория „денежного обраще­ния" подвергается тяжким испытаниям», — констатировал в дневнике 2 августа 1863 г. министр внутренних дел,38 незадолго до прекращения размена бумажных денег на золото. А в ноябре 1863 г. был прекращен размен на серебро, поскольку истощился фонд серебра.39

Такой же неудачей закончились и все попытки создания эф­фективной налоговой системы. Учрежденная в 1859 г. Податная комиссия исправно работала, изучая системы налогового обложе­ния европейских государств и примеряя их к России, составляя время от времени половинчатые проекты. Однако исходила комис­сия из таких посылок, которые заранее делали невозможными ра­дикальную реформу налогообложения. Крестьянская реформа по­дорвала материальное положение большинства помещиков, хотя поэтому нельзя было перекладывать часть бремени государствен­ных налогов на их плечи. К тому же правительство постоянно опа­салось их оппозиционных выступлений, а лишение дворянства

37 ПСЗИ. Т. 37. Отд. 2. № 38207.

38 Валуев П. А. Дневник министра внутренних дел. М., 1961. Т. 1. С. 242.

39 Блиох И. С. Финансы России XIX столетия. СПб., 1882. Т. 2. С. 94—98.



права неплатежа податей было бы хорошим поводом для протеста и требований создания учреждения парламентского типа, где де­путаты рассматривают и принимают государственный бюджет. О том, что нельзя увеличивать податное бремя крестьянства, в пра­вительственных кругах заявлялось постоянно, при всем том, что налоги и платежи с крестьянства понемногу возрастали. Купече­ство было обложено налогом. Значит, финансистам только и оста­валось, что предлагать паллиативы, вроде переложения подушной подати с «души» на крестьянский двор или землю, но при этом не ликвидируя системы кругового ручательства. Снизить объем пря­мых налогов правительство тоже не решалось. Большинство зем­ских собраний в 1871 г. высказалось за введение всесословного подоходного налога, но правительство не рискнуло воспользовать­ся этой жертвой, зная связь проблем налогообложения и общенаци­онального представительства.40 Проект же 1869 г., переданный Податной комиссией на обсуждение местных учреждений, был от­вергнут единодушно всеми, призванными к обсуждению, по моти­ву сохранения и прежней суммы налога, и прежнего контингента налогоплательщиков.

Сюда же, к системе финансовых реформ, следует отнести и но­вые «Правила о составлении, рассмотрении, утверждении и испол­нении государственной росписи и финансовых смет министерств и главных управлений», высочайше утвержденные 22 мая 1862 г. после рассмотрения их Государственным советом.41 Это было важ­нейшее достижение Министерства финансов в сфере централиза­ции финансового управления и контроля. До того времени оно не имело точного представления о бюджетах ведомств. Кроме запоз­далых представлений министерских смет и неточного бухгалтер­ского учета, препятствовавших осуществлению общей финансовой политики, министерства и главные управления имели собственные источники дохода, свободно ими распоряжались и вообще имели воз­можность не считаться с принятым государственным бюджетом и собственной, министерской, росписью, а испрашивать непосредст­венно у императора суммы на чрезвычайные расходы, которые в итоге должно было изыскивать Министерство финансов. На этом и строилась вся финансовая система самодержавия, позволявшая монарху действовать по своему усмотрению. Александр II решил отказаться от такой бесконтрольности ведомств и пошел на шаг, считающийся мерой конституционного времени. По закону 1862 г. государственный контроль получил право внезапных докумен­тальных ревизий, кассовых и фактических. Из-под такого контро­ля были выведены только Министерства императорского двора, уделов, учреждения Мариинского ведомства и некоторые другие. Ведомства утратили право перебрасывать средства из одной статьи расходов в другую и скрывать источники доходов. Министерство финансов получило возможность более рационально планировать

40 Подробнее см.: Чернуха В. Г. Внутренняя политика царизма с середины 50-х до начала 80-х гг. XIX в. Л., 1978. С. 211—228.

41 ПСЗИ. Т. 37. Отд. 1. № 38309.


отчисления в министерские бюджеты. Тем самым был сделан шаг к достижению так называемого «единства кассы».42

Таким образом, в 1860—1862 гг. Министерству финансов и ве­домству Государственного контроля удалось осуществить некото­рые преобразования: Государственный банк, гласность бюджета и единство кассы — вот основные удавшиеся элементы этой рефор­мы, лишенной таких основ, как хорошо работающая налоговая си­стема и высокий курс денежной единицы. Нерешенность этих по­следних задач делала финансовое состояние России неустойчивым и легко травмируемым при любых внешних кризисах или внут­ренних происшествиях. Однако такое положение отчасти компен­сировалось тем, что в то время император и Министерство финан­сов не ставили задачу крупного участия казны в финансировании промышленности, торговли, железнодорожного строительства. Все это казна уступила частной инициативе, оставляя за собой только необходимые расходы: на армию и флот, на государственный ап­парат. Экономическая доктрина и реальное экономическое поло­жение страны в данном случае рационально совпали.

В перечне «великих реформ» 1860-х годов принято выделять университетскую, под которой подразумевается Университетский устав 1863 г., предоставивший этим высшим учебным заведениям значительную автономию. Упоминается и о «Положении» и уставе 1864 г., определивших условия существования начальной и сред­ней школы. Но в таком случае говорить надо, как и в случае с финансовыми преобразованиями, о реформе системы народного образования начиная с женского образования. Именно эпоха Александра II если и не разрешила эту проблему, то во всяком случае дала ей движение. Еще в первой половине XIX в. Россия не имела регулярного женского образования. Оно сводилось к до­машнему обучению или к обучению, но больше воспитанию, де­вочек в закрытых частных учебных заведениях, либо в курируе­мых двором закрытых институтах благородных девиц. Наряду с прочими жгучими вопросами российское общественное мнение и печать поднимали вопрос о месте женщины в обществе, о необхо­димости предоставить им равные с мужчинами права в деле по­лучения образования. В начале 1856 г. на представленной Ми­нистерством народного просвещения программе деятельности Александр II сделал помету, предписывающую подготовить и представить «соображения» по поводу устройства в губернских го­родах женских школ, программа которых приближалась бы к гим­назическим курсам. Неповоротливость бюрократической машины, неготовность министра просвещения к реформаторству несколько затянули дело и перевели его сначала в область текущей полити­ки. В 1858 г. были открыты в Петербурге и Москве женские учи­лища, причем московское находилось под покровительством им­ператрицы, и только в 1860 г. было принято «Положение» о жен­ских училищах.43 Согласно этому документу, женские училища могли открываться во всех губернских городах, где для этого будут

42 Государственный контроль: 1811 — 1911. СПб., 1911. С. 101 — 161.

43 ПСЗН. Т. 35. № 35771.


отысканы финансовые возможности, как общественные, так и ча­стные. Училища могли существовать в двух формах — I и II раз­ряда, различаясь по срокам обучения и соответственно по про­грамме. Это были трех- и шестиклассные школы, дающие среднее образование, и аналогичные мужским гимназиям, хотя они и ста­вили задачу воспитания не деятельниц общественной и государст­венной сферы, а будущих жен и матерей семейства. Женские учи­лища учреждались как общеобразовательные заведения открытого типа для приходящих учениц. Введение этих училищ в общую си­стему образования обеспечивалось тем, что они находились в ве­дении Министерства народного просвещения, будучи под непос­редственным контролем попечителей учебных округов, дававших, кстати, разрешение на их открытие. В 1870 г., в условиях озабо­ченности правительства фактами революционного движения и развитием либеральных настроений, «Положение» 1860 г. ревизу­ется правительством: влияние Министерства народного просвеще­ния на эти учебные заведения, превращенные по закону 1870 г. в женские гимназии и прогимназии, расширяется за счет сужения прав попечительских советов. И все же начало системе среднего женского образования в России было прочно положено, и в тече­ние всей второй половины XIX в. число женских гимназий быстро растет.44

Гораздо сложнее оказалось решение судьбы высшего женского образования. В начале 1860-х годов под давлением движения за высшее образование для женщин правительство уступило, не пре­пятствуя посещению ими лекций в университетах в качестве воль­нослушательниц, однако, когда в 1862—1863 гг. власть столкну­лась с сильным общественным движением, запретило слушание лекций. Это вызвало отток российских девушек в европейские страны для получения высшего образования, прежде всего в Швейцарию, и тогда правительство пошло на другую уступку: оно стало разрешать в России учреждение высших женских курсов как частных, но имеющих университетские программы. Несмотря на то что во главе Министерства народного просвещения стоял тогда Д. А. Толстой, человек крайне консервативных взглядов, против­ник расширения прав женщин, все же в 1876 г. по его инициативе был принят закон о предоставлении этому ведомству права удов­летворять ходатайства об открытии таких женских курсов с под­чинением их общему контролю министерства, при этом никак не участвуя в расходах на них.45 Отсутствие средств было серьезным препятствием для развития женского образования хотя бы в таком урезанном виде. Другим препятствием было официальное лише­ние выпускниц курсов каких-либо прав, предоставляемых выпу­скникам высших учебных заведений.

Женский вопрос в России имел, кроме образовательной, еще одну важную грань: допуск женщин на государственную службу.

44 Рождественский С. В. Исторический обзор деятельности Министерства на­родного просвещения: 1802—1902. СПб., 1902. С. 456—457.

45 Федосова Э. П. Бестужевские курсы— первый женский университет в Рос­сии (1878—1918 гг.). М., 1980. С. 44—45.


\\ здесь был сделан шаг вперед. В 1864 г. женщины были допуще­ны на службу в качестве телеграфисток, причем («в виде опыта») только в Великом княжестве Финляндском. Поскольку Алек­сандр И благосклонно отнесся к этой частной, разумеется ограни­ченной, мере, пометив на полях: «Полагаю, что со временем мож­но было бы допустить женщин и в Империи»,46 то уже с 1865 г. она была распространена и на другие российские территории. В 1871 г. шеф жандармов П. А. Шувалов представил записку, в ко­торой показал себя человеком весьма традиционных взглядов на роль женщины, но, откликаясь на повседневное обсуждение этой темы и явную нужду части женщин в заработке, как и государст­венную потребность в женском труде, предложил все же назвать те сферы государственной службы, где возможна и целесообразно привлечение их в качестве служащих: это оказались медицина (только в качестве аптекарш, фельдшериц, оспопрививательниц), счетоводство и воспитание детей.

Женское образование было лишь малой частью предпринятой правительством реформы, затронувшей главным образом мужчин.

«Положение о начальных народных училищах», принятое 14 июля 1864 г., передавало инициативу открытия начальных школ общественным силам.47 Отчасти это диктовалось стремлени­ем привлечь общество к сотрудничеству, дать ему возможность участия в деле народного образования, но также и просто крайне ограниченными финансовыми возможностями казны. Однако ни при каких обстоятельствах власть не соглашалась на независи­мость школы и пыталась обеспечить себе контроль за ней. В дан­ном случае это достигалось учреждением в уездных и губернских городах училищных советов, возглавляемых архиереем и имевших смешанный состав: туда входили как чиновники, так и земские деятели. Такие школы должны были давать элементарные начала грамоты и счета, а также, естественно, и закона божия. «Положе­ние» было принято с учетом еще не созданных, но создававшихся учреждений местного самоуправления — земств.

Следующей ступенью образования — средней — были всесо­словные семиклассные мужские гимназии, устав которых был при­нят Государственным советом и высочайше утвержден вслед за «Положением» о начальной школе — 19 ноября 1864 г.48 Как и многие преобразования этого времени, гимназический устав нес в себе ограничения. В данном случае это была плата за обучение, ставившая препятствия перед малоимущими. Но такова была офи­циальная политика, одной из постулатов которой была нецелесо­образность увеличения имеющих образование бедняков, отрыва­ющихся тем самым от своей среды и предъявляющих претензии к власти. Именно этот еще либеральный устав закладывал основы деления средней школы на классическую (гуманитарную) и тех­ническую (реальную). Это была, по сути дела, ранняя профори-

46 Середонин С. М. Исторический обзор деятельности Комитета министров. СПб., 1902. Т. 3. Ч. 2. С. 30.

ПСЗН. Т. 39. № 41068.

48 Там же. Т. 39. № 41046.



ентация: выпускники классических гимназий, в отличие от реа­листов, без экзаменов принимались в университеты, зато реали­сты пользовались льготами при поступлении в технические учеб­ные заведения.

Университетская реформа, принятая годом ранее (18 июня 1863 г.), решала проблему высшего образования.49 То, что утвер­ждение университетского устава предшествовало реформе началь­ного и среднего образования, объясняется тем, что высшая школа более всего пострадала от подозрений и ограничений 1848— 1854 гг., когда число студентов было сокращено, преподавание связано жесткой неподвижной программой, причем философия была исключена из предметов преподавания. В итоге в момент, когда Россия испытала особенную нужду в кадрах образованных людей для проведения реформ и дальнейшего их развития, она оказалась перед необходимостью спешно укреплять университеты. Власть очень трудно расставалась со своими привычками и тради­циями, убеждениями и предрассудками, и университетская рефор­ма прошла длительный путь. Как и реформа начальных училищ и гимназий, она была проведена благодаря большим усилиям но­вого министра народного просвещения А. В. Головкина, назначен­ного на этот пост в конце 1861 г. Только с его приходом в учебное ведомство оно обрело реформатора, готового сотрудничать с обще­ством, выслушивать контраргументы и рассматривать их, имевше­го и программу, и либеральные убеждения. Пожалуй, в подготовке университетской реформы участие общества проявилось сильнее, чем в какой-либо другой. Правда, еще до Головкина (в конце 1861 г.) была сформирована комиссия под председательством по­печителя Дерптского учебного округа Е. Ф. фон Брадке, куда вхо­дили Н. X. Бунге, А. В. Никитенко, С. М. Соловьев, Н. К. Бабст и др., составившая проект реформы, опубликованный в печати.

История российских университетов в XIX в. — это история по­стоянных метаний власти между уставами «либеральными» и про­никнутыми духом «охранительства». Власть иногда несколько от­пускала вожжи, и тогда университеты, которым предоставлялась самостоятельность и значение питомников лучших кадров учите­лей, врачей, юристов, начинали оживать, приглашать способных преподавателей, расширять состав студентов, культивировать на­учную работу. Опасный или кажущийся опасным поворот событий в России или Европе заставлял самодержавие прежде всего при­нимать меры к «обузданию» печати и университетов, в которых оно видело опасных оппонентов. Поэтому университетский устав 1863 г. не был чем-то принципиально новым. Он возрождал осно­вы университетской автономии, которыми университеты пользо­вались при их учреждении в начале века. Новый устав большое место уделял выборному началу: все вакансии заполнялись путем выборов, в том числе и профессорские; власть Министерства на­родного просвещения сказывалась лишь в том, что министр дол­жен был утверждать избранных профессоров. Всеми учебными и

40 Там же. Т. 38. № 39752.


учеными делами ведал Совет университета, состоявший из про­фессуры, делами факультетов — собрания профессоров. Хозяй­ственные и студенческие дела решались правлением из деканов во главе с ректором. Наблюдение за порядком осуществлялось не чи­новником министерства, а проректором и инспектором, и даже проступки студентов рассматривались университетским судом. Но, разумеется, известное право контроля предоставлялось и по­печителям учебных округов, решавших наиболее важные универ­ситетские дела вместе с министром народного просвещения (на­пример, о нарушении Советом устава). Воспрепятствовать доступу демократических слоев к высшему образованию, а вместе с тем и к дворянству, чинам и государственной службе должна была плата за обучение студентов. Правда, предусматривались и случаи сни­жения платы или вовсе бесплатного обучения.50

Большим событием в общественной и политической жизни Рос­сии, повлиявшим на всю ее пореформенную историю, была зем­ская реформа, юридически оформленная высочайше утвержден­ным 1 января 1864 г. «Положением о губернских и уездных зем­ских учреждениях».51 Самый текст закона, как и всех других, прошел долгий путь от первоначально лишь формулируемых идей создания местного самоуправления, затем обсуждения в обществе, министерских кабинетах и печати основных его принципов, и, на­конец, нескольких последовательных проектов, корректируемых по отзывам ведомств и откликам печати, где в 1862 г. были опуб­ликованы на всеобщее обсуждение основные положения реформы. Реформа, реализация которой принесла самодержавию множество хлопот, в период ее разработки становилась для власти все более неотложной. Начавшись как ответ на критику обществом положе­ния на местах, провинциальной отсталости и местного произвола, как идея всестороннего оживления экономики и культуры с по­мощью мобилизации общественных сил, земская идея на послед­нем этапе — перед принятием Государственным советом закона — была для правительства в первую очередь средством консервации самодержавной формы правления, предоставления обществу само­управления на низшем, провинциальном уровне, чтобы не допу­скать его в столицу.

Власть отреагировала на общественные настроения, да и на собственные потребности в реформе местного управления уже в марте 1859 г. создав особую межведомственную комиссию под председательством Н. А. Милютина. Причем уже тогда, на ста­дии, когда власть очень осторожно и общо формулирует задачи, в высочайшем повелении о создании комиссии, говорилось: «Предо­ставить хозяйственному управлению большее единство, ббльшую самостоятельность, большее доверие и определить степень участия каждого сословия в хозяйственном управлении»,52 т. е., собствен-

50 Эймонтова Р. Г. Русские университеты на путях реформы: Шестидесятые годы XIX века. М., 1993.

51 ПСЗИ. Т. 39. № 40457.

52 Татищев С. С. Император Александр II: Его жизнь и деятельность. СПб., 1903. Т. 1. С. 500.


но, функции нового института были определены как хозяйствен­ные, а состав как разносословный. Конкретные формы самоуправ­ления были внутренне тесно связаны с тем, как будут разрешены крестьянский вопрос, податной (поскольку в сферу деятельности этих учреждений должны были попасть местные налоги) и др., а потому, по крайней мере до 19 февраля 1861 г., когда определи­лось правовое и земельное положение крестьян и помещиков, в земской комиссии шла обычная подготовительная работа. Насто­ящая законотворческая деятельность началась в 1862 г., когда но­вый министр внутренних дел П. А. Валуев напомнил Александ­ру II о необходимости продолжения реформ и одновременно стал готовить преобразование Государственного совета на началах представительного учреждения. Валуев, имевший в то время ил­люзии относительно возможных объемов преобразований, считал самым важным делом власти проведение реформы Государствен­ного совета с присоединением к нему палаты депутатов, которую пока составят временные депутаты, а после земской реформы туда войдут и земские представители. 23 февраля 1862 г. он разговари­вал об этом с Александром II, и, поскольку тот категорически идеи не отверг, министр, по наследству получивший пост председателя земской комиссии, начал спешно готовить проект создания зем­ских учреждений, чтобы форсировать стабильность работы преоб­разованного Государственного совета. Предварительно он выяснил точку зрения вел. кн. Константина Николаевича на свой проект и нашел в нем оппонента, ибо тот развил мысль о «противопостав­лении дворянскому сословию с его исключительными требовани­ями консервативного представительства, основанного на правах поземельной собственности», что осуществляется в рамках «про­винциальных полупредставительных собраний».53 Обсуждение до­клада Валуева 8 марта 1862 г. в Совете министров выявило полное отсутствие «по этой части твердо установившихся понятий», и тог­да Валуев собственноручно составляет проект. Этот проект (15 марта) был поставлен на вторичное обсуждение и раскрити­кован Константином Николаевичем. В результате император рас­порядился о том, чтобы Константин Николаевич взял на себя до­работку проекта в особой небольшой комиссии, состоящей из не­скольких членов Совета министров. На этом этапе (март—июнь 1862 г.) конструирование проекта находилось в руках великого князя, который довольно быстро переделал проект, усилив идею бессословности, продиктованную вовсе не демократическими взглядами великого князя и императора, а задачей обеспечения баланса разных социальных сил и увеличения представительства крестьян. Обсуждение переработанного проекта в Совете минист­ров проходило уже в отсутствие великого князя, назначенного на­местником в Царство Польское, и проект на этом предваритель­ном этапе был утвержден. «В последнем заседании Совета мини­стров проект о земских учреждениях, составленный под твоим руководством, был принят единогласно с самыми малыми измене-


ниями, как ты увидишь из моих пометок на моем экземпляре», — писал император брату в Варшаву 29 июня 1862 г.54

В период продолжительного отсутствия Константина Никола­евича в столице судьба проекта земской реформы находилась в руках министра внутренних дел. Последний этап его разработки начался в марте 1863 г. Идея одновременного создания местного и элементов общенационального представительства, обсуждавша­яся в секретном совещании у императора, была похоронена. Ос­тавалось только местное. Главными предметами споров были со­став, функции и взаимоотношения местного самоуправления с властями. Принятый 1 января 1864 г. закон был итогом столкно­вения множества идей и представлений, требований и возможно­стей, уступок и принципов.

В итоге компетенция земства ст. 1 определялась как круг дел, «относящихся к местным хозяйственным пользам и нуждам каж­дой губернии и каждого уезда», что и было предопределено в са­мом начале. В структуру этих дел входили вопросы благоустрой­ства, социального призрения, просвещения, медицины, попечение о местных торговле и промышленности. В основу представитель­ства был положен не сословный принцип, а хозяйственные инте­ресы, и они были достаточно широко отражены. Куриальный принцип выборов должен был обеспечить (и обеспечивал) пример­но равное представительство крестьянства и дворянства в уездных земских учреждениях, при незначительном представительстве го­родских имущественных слоев. Земельный ценз для помещиков (разный для уездов, но равный 200—350 десятинам или 15 тыс. руб. годового дохода) следует признать умеренным, рассчитанным на привлечение самой многочисленной группы землевладельцев — среднепоместного дворянства. Уездные земства выбирали губерн­ских земцев, по два от уезда. Собрания гласных, уездные и губернские, собирались лишь раз в год на несколько дней для ре­шения организационных и финансовых дел. Постоянно же дейст­вующим органом становилась малочисленная (три человека — уездная и до шести — губернская) управа. Финансовой основой де­ятельности земских учреждений предполагались местные сборы, назначаемые самими земскими учреждениями по раскладке.