Золотое правило нравственности
В условиях, когда возросла социальная подвижность и когда отдельный человек как таковой должен заботиться о реализации в своем бытии определенных общественных ценностей, позиция пассивной ответной реакции на поступки других оказывается недостаточной. Она становится более активной, человек значительно больше, чем в предшествующую эпоху, должен думать о последствиях своих деяний. Своими поступками он как бы задает теперь окружающим образец для ответных действий. Исторический переход от коллективной ответственности рода к индивидуальной ответственности отдельного человека не мог, естественно, произойти без коренной перестройки как всего строя мышления, так и форм социального регулирования. Это, во-первых.
Во-вторых, сами действия не могут в этом случае быть какими угодно. Они уже квалифицируются как хорошие и плохие, полезные и вредные, и человек намеренно, сознательно, задает окружающим образец для положительных, полезных, хороших действий. В-третьих, индивид должен относиться не к представителям одного или нескольких соседствующих с его группой коллективов, а к окружающим вообще. Талион, видоизмененный с учетом этих новых моментов, и есть не что иное, как «золотое правило» нравственности: (не) поступай по отношению к другим так, как ты (не) хотел бы, чтобы они поступали по отношению к тебе.
Первые известные упоминания о «золотом правиле» относятся к VI – V векам до нашей эры.
В известном памятнике древнеиндийской культуры «Махабхарата» (V в. до н. э.) легендарный носитель Мудрости Бхимшма дает перед смертью наставления:
«Те поступки других, которых человек для себя не желает, что самому неприятно, пусть не делает другим людям.
Кто спутался с чужой женой, что может сказать другому? Но то, что он тогда сделал другому, для себя не захотел бы, кто для себя хочет жизни, как может убить другого? Надо позаботиться для других о том, что для себя желают»(9).
В учении Конфуция (VI–V вв. до н. э.) «золотое правило» осмысливается как основа поведения. «Цзы-Гунь сказал: Есть ли слово, которым можно было бы руководствоваться всю жизнь? Философ сказал: Это снисходительность. Чего сам не желаешь, того не делай другим»(10).
Древнеиудейские источники передают рассказ о нетерпеливом и любопытствующем молодом человеке, который ходил к разным просвещенным людям и просил их изложить содержание торы столь сжато, чтобы эту мудрость можно было бы почерпнуть, стоя на одной ноге. Наконец, он пришел с этой просьбой к знаменитому учителю законов Хилелу. Тот улыбнулся и ответил: «Не делай никому того, что ты не хочешь, чтобы было сделано тебе».
Европейская культура в интересующем нас плане также не составляет исключения. Это правило приписывается двум из семи греческих мудрецов – Питтаку и Фалесу. На вопрос: «Каким образом нам прожить наилучше и наисправедливее?», Фалес ответил: «Если мы сами не будем делать того, что порицаем в других». Его можно встретить в «Одиссее» Гомера (песнь V, ст. 188–189), в «Истории» Геродота (кн. III, 142; кн. VII, 136), а также в других источниках.
Для качественной полноты обзора древних источников надо сослаться также на Библию, в которой «золотое правило» упоминается по крайней мере трижды, в книге Товита (гл. 4, ст. 15) – в отрицательной формулировке, в Евангелии от Луки (гл. 6, ст. 31) и наиболее совершенная формулировка в Евангелии от Матфея (гл. 7, ст. 12): «Итак, во всем как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки».
Ссылка на четко фиксированные письменные источники отнюдь не означает, что отсюда ведет начало интересующая нас мысль. Всего вероятнее, что эти источники обобщили и наиболее резко сформулировали то, что возникло в самом сознании народа. В пользу такого допущения свидетельствует и характер источников, которые не столько формулируют авторскую теорию, сколько собирают традиционную мудрость, и то, что речь идет о памятниках различных культур, возникших без непосредственного влияния друг на друга.
Раз возникнув, «золотое правило» получило широкое распространение, прочно вошло в массовое сознание в виде пословиц, очевидных требований житейской мудрости и т. п., которые в своей совокупности отражают определенную нравственную ориентацию. Например, в немецком языке(11) есть широко распространенная поговорка, которая почти букваль-"совпадает с «золотым правилом»: Was du nicht willst, daß man dir tu, das füg auch keinem anderen zu». Соответствующие поговорки есть и в русском языке: «Чего в другом не чюбишь, того и сам не делай»(12); «Что людям желаешь, то сам получаешь»(13). Имеется также много выражений на эту тему: «Как аукнется – так и откликнется»; «Не рой другому яму, сам в нее попадешь»; «Не нашел в себе – не ищи в других» и т. д.
Анализ содержания «золотого правила» является одной из заметных тем в истории этической мысли. В античной этике можно часто встретить рассуждения по вопросам, которые по своему существу весьма близки с интересующим нас правилом (например, известные рассуждения Демокрита, Сократа, Платона о том, что лучше испытывать несправедливость, чем совершить ее). Однако, чтобы быть строгими в рассуждениях, мы будем рассматривать только те места в произведениях философов прошлого, в которых непосредственно идет речь о «золотом правиле».
Само по себе это правило в древней этике упоминается очень редко и всегда как требование житейской нравственности, но не как этический принцип. Наряду с приводившимся ранее высказыванием Фалеса представляет интерес одно место из «Писем к Люцилию» Сенеки, где он говорит в нем о коротких, но в высшей степени весомых афоризмах: «Жди от другого того, что ты сам другому желаешь»(14). Можно также указать на соответствующее высказывание Эпиктета: «Чего не желаешь себе, не желай и другим; тебе не нравится быть рабом, не обращай и других в рабство».
В позднейшую эпоху картина меняется. Уже Августин предпринимает попытку включить «золотое правило» в систему своих воззрений. Он, с одной стороны, рассматривает его как принцип естественной нравственности, которому необходимо следовать в практическом поведении. Сообщая юношам правила жизни, советуя им воздерживаться «от приманок чрева и горла», «от тщеславия, зависти и ненависти, от честолюбия и властолюбия, даже от неумеренного желания похвалы» и т. д., он завершает свои наставления следующие образом: «В отношениях же и обращении с людьми достаточно сохранять одну эту народную поговорку: никому пусть не делают ничего такого, чего не желают себе».
В то же время Августин через «золотое правило» раскрывает и обосновывает важнейшее понятие своей этики – понятие любви к богу. Есть любовь истинная, священная, которую необходимо отличать от несвященной. «Первая направлена на общину, вторая замкнута в своем я», «первая истину предпочитает похвале непосвященной толпы, вторая ищет похвалы любой ценой», «первая полна спокойствия, вторая суетна», «первая хочет ближнему того, чего она сама хочет, вторая хочет ближнего подчинить себе», и каждая из них обосновывает свое собственное царство в человеческом роде – царство добра и царство зла. Желать ближнему того же, чего желаешь себе – это, по мнению Августина, иное выражение идеи любви, которая более чем знания определяет ценность человека, другая формулировка божественной заповеди – любить ближнего как самого себя. В этой связи он делает два существенных уточнения.
Во-первых, ближнего надо понимать не в смысле кровного родства, а в смысле духовной общности. «Закон же любви состоит в том, чтобы человек желал (ближнему) того самого добра, какого желает самому себе, и не желать ему того зла, какого не желают себе; такое пожелание он должен выражать по отношению ко всем людям»(18). Равенство всех людей, их одинаковость как существенное содержание закона любви обосновывается Августином чисто теологически: люди равны перед богом и как творения бога. «Золотое правило» в таком толковании теряет значение простого правила поведения. Его содержание искажается и само превращается в элемент системы теологической этики.
Во-вторых, любить другого как самого себя – значит любить в нем человека. «Глупости же и своей собственной не должно любить»(19). Даже имея дело с врагом, «ты не забывай при всем том, что он есть человек»(20). И во враге нужно уметь видеть брата, но именно брата в христианско-религиозном смысле. Относиться к другому, как к самому себе, вовсе не значит, что каждый человек должен себя, как он есть делать масштабом мира, и свой эгоизм возводить во всеобщий закон. Здесь заложена более глубокая мысль, а именно: осознав свое единство со всеми другими людьми, осознав себя тем самым как человека, необходимо наполнить свое поведение гуманистическим, человеческим содержанием. Августин правильно уловил этот момент, но выразил его опять-таки на языке своей философии, в теологически извращенной, мистифицированной форме. Он считал, что единственным спасением от вульгарно-эгоистического истолкования данной нравственной формулы является любовь к богу.
С Августина начинается традиция рассмотрения «золотого правила» как основополагающего принципа естественного права и нравственности, которой в течение столетий следовали многие теологи и философы средневековья и которую в известной мере наследовали философы Нового времени.
«Золотое правило» органически входит в социальную систему Т.Гоббса, выступая в качестве критерия, позволяющего установить, является ли действие противоречащим естественным законам или нет, и формулируется следующим образом: «Не делай другому того, что ты не хочешь, чтобы сделали тебе»(21). К нему сводятся все естественные законы, и само оно есть «закон всех людей»(22). Две особенности предопределяют такое место данного правила в концепции Гоббса. Во-первых, то, что оно удачно сочетает эгоизм и равенство, обеспечивает равное ущемление эгоистических притязаний и тем самым создает основу социального единства. Во-вторых, то, что доступно и понятно каждому человеку, «даже если он необразован и туп»(23), ибо в нем не содержится никакой особой премудрости, кроме требования, чтобы в каждом затруднительном случае человек представил себя на месте того, по отношению к которому он намеревается совершить действие.
Эти же особенности «золотого правила» отмечает Д.Локк, специфически преломляя их через свою теорию отрицания врожденных идей. Он называет его «непоколебимым нравственным правилом», «основой всякой общественной добродетели» и в отличие от Гоббса дает позитивную формулировку: «всякий должен поступать с другим так, как он хочет, чтобы с ним поступали другие»(24). Оно не самоочевидно, нуждается в обосновании. Это свидетельствует о том, что «золотое правило» не является врожденным. Но будучи доказанным, оно доступно всем. Предпосылкой «золотого правила» выступает, согласно Локку, природное, изначальное равенство людей. Мнение Локка (которое в этом пункте совпадало с мнением Гоббса и вообще формулировало традиционное понимание), что «золотое правило» есть мерило нравственного, оспаривается Лейбницем. Лейбниц утверждает, что оно само нуждается в разъяснении, и, в частности, приводитследующее затруднение. Человек, поскольку это зависит от него хочет от другого излишнего. Но значит ли это, что он сам должен делать излишнее другим? «Подлинный смысл этого правила, – пишет он, – заключается в том, что для вынесения справедливого суждения надо стать на точку зрения другого человека»(25).
Тщательному анализу подвергается «золотое правило» в воззрениях родоначальника немецкого просвещения X. Томасиуса. Жизнь, чтобы стать счастливой, должна базироваться на праве, приличии и почтении. Принцип права состоит в том, чтобы человек не делал никому другому того, чего он не желает, чтобы другой сделал ему. Принцип приличия предполагает делать другому то, чего он желает, чтобы тот сделал ему. Принцип почтения требует делать самому себе то, что другой себе делает и что он в нем находит похвальным. Первые два принципа обобщаются в естественном праве и политике, и Томасиус называет их внешними законами, последний – в этике. Законы почтения суть законы внутреннего спокойствия.
Варьируемое здесь правило имеет две функции: ограничение зла и требование добра. Их различное сочетание определяет разные уровни законов. В первом случае отрицаются крайние формы зла и позитивно утверждаются низшие формы добра. Во втором случае как бы обеспечивается средняя ступень добра и зла. И, наконец, правило, сформулированное как этический принцип, имеет своей целью минимум зла и максимум добра.
X.Томасиус показал, что позитивная и негативная формулировки не тождественны и что позитивная формулировка в свою очередь имеет не безразличные для содержания оттенки. Выявленные им три значения обнаружили в «золотом правиле» богатое и глубокое содержание.
Мысль, что «золотое правило» только в единстве позитивной и негативной формулировок может быть рассматриваемо как основа нравственности, проводится также другим известным немецким просветителем И.Г.Гердером. Он считает, что моральному человеку присущ «единственный главный закон: чего не хочешь, чтобыдругие делали тебе, того не делай другим: чего хочешь, чтобы другие тебе делали, делай то и другим». В этом законе, согласно Гердеру, сконцентрирована нравственная сущность человека и он запечатлен в сердце каждого человека.
Соотношение «золотого правила» и категорического императива Канта могло бы стать предметом особого специального разговора. «Золотое правило», которое родилось в сознании масс и несет на себе печать живых страстей, отчасти утверждает эгоистические формы проявления человеческой натуры, словом содержит в себе следы своего эмпирического происхождения, оно естественно вызывает у Канта отрицательное отношение. Но при всем том, все же в известном смысле правы те критики Канта, которые усматривают глубокое сходство между этими двумя формулами.
Пожалуй, последним в истории этики, кто придавал «золотому правилу» значение концептуального принципа, был П.Кропоткин. Он писал: «Нравственность же, которая выясняется из знакомства со всем животным миром, не ниже, а скорее выше предыдущей (ранее речь шла о негативной формулировке «золотого правила» христианскими учителями. – А.Г.): «Поступай с другими так, как бы ты хотел, чтобы в тех же условиях другие поступали с тобой»(30). Можно указать, по крайней мере, на следующие причины, которые предопределили место этого правила в этической системе П.Кропоткина. Поскольку «золотое правило» является широко распространенным в сознании масс и понятным им нравственным установлением, оно, во-первых, согласуется с субъективной претензией анархизма быть сознательным выразителем народных инстинктов, и, во-вторых, может быть осмыслено (правда, не без теоретических и фактических натяжек) в рамках теории врожденности нравственности, каковой, как известно, П.Кропоткин придерживался. Наконец, оно представляет также известные удобства для конкретизации применительно к нравственной сфере таких ключевых понятий анархизма, как понятие равенства и автономии личности. Здесь мы видим, как действительные особенности реального функционирующего нравственного правила удачно используются Кропоткиным для конструкции своей этической системы.В современной литературе есть, по меньшеймере, Тп значительных исследования, посвященных интересующему нас вопросу: Л.И.Филлиппидис. Золотое правило. Религиозно-историческое исследование, 1929; Г.Райнер. Золотое правило. Значение одной фундаментальной нравственной формулы человечества, 1948; А.Диле. Золотое правило. Введение в историю античной и раннехристианской этики, 1962(31). Помимо содержащегося в них большого фактическое го материала они интересны попыткой разграничения форм «золотого правила». Как в нравственном сознании, так и в истории этики это правило встречается в различных формулировках, которымсоответствует относительно различный смысл(32). Поэтому их классификация, дифференцированный анализ и в конечном счете выявление той формы, которая наиболее полно и адекватно выражает нравственное содержание, представляет собой действительную проблему.
Самой простой, традиционной и всеми признаваемой классификацией является разграничение негативной и позитивной формулировок, из которых первая содержит запрет, воздержание от зла, а вторая – требование активного инициативного действия.
Здесь мы уже имеем дело с различными предписаниями, каждое из которых в нравственном отношении недостаточно, ибо акцентирует внимание на какой-то одной стороне единого процесса. В действительности добро утверждает себя через противостояние злу, его преодоление, оно как бы проходит искушение злом и, с другой стороны, воздержание, уклонение от зла не как отдельный единовременный акт, а линия поведения, возможно только тогда, когда оно переходит в активное делание добра. Только единство негативной и позитивной форм «золотого правила» передает все богатство его содержания.
Наиболее изощренную типологию форм «золотого правила», которая до некоторой степени перекликается с упомянутой выше классификацией X.Томасиуса, предложил западногерманский профессор Г.Райнер. Он исходит из следующего: «Общим принципом всех форм «золотого правила» является то, что масштабом для принятия решения относительно собственного поведения в сомнительных случаях становится собственное хотение, данное помимо этого поведения»(33). Выделяемые им формы суть различные модификации этого основного признака. Первой является «правило чувствования»: (не) делай другому то, что (не) желаешь себе. Оно означало человек, исходя из своих желаний, из своих ощущений приятного или неприятного должен каждый раз ставить себя на место другого, по отношению к которому совершается действие, полагая, что его чувствования такие же. Г.Райнер отмечает, что здесь собственная эгоистическая воля становится масштабом поведения и поэтому в такой формулировке правило не может быть возвышено до всеобщего нравственного принципа, но сохраняет значение часто применяемого предписания. Его негативное звучание недейственно, так как вообще исключает наказание, ибо всякое наказание, будь оно трижды оправдано, человеку неприятно (это возражение выдвинул еще Кант). Но и в утвердительной форме оно не может быть масштабом поведения, потому что эгоистические желания часто безудержны и безмерны (аргументация Лейбница).
Второй формой является «правило автономности», когда в основу поведения кладется нравственное суждение относительно поведения другого: «(Не) делай сам того, что ты находишь (не) похвальным в другом. Здесь существенно, что поведение другого берется не в его отношении ко мне, а само по себе, и тем самым как бы гарантируется беспристрастность нравственного суждения. «В другом мы видим много отчетливей и ясней, что справедливо и что несправедливо, что хорошо и что плохо, чем в нас самих»(34). Получаемое таким образом нравственное знание человек как автономный субъект избирает для себя в качестве нравственного требования.
И, наконец, «правило чувствования» и «автономное правило» объединяются в третьей форме «золотого правила» – «правиле обоюдности»: «Как вы хотите, чтобы по отношению к вам поступали люди, поступайте также и вы по отношению к ним». Здесь, по мысли автора, непосредственно речь идет о собственном хотении, но его содержанием являются не эгоистические побуждения, а нравственное знание. Однако такое истолкование довольно произвольно, впрочем сам (особенно в своих позднейших работах) признает его многозначность и, в частности, возможность его истолкования как своеобразного преломления разумного эгоизма. Райнер не сумел избавиться от эгоистической воли, претендующей на роль нравственного критерия, так как он с самого начала односторонне сузил значение «золотого правила». Он видит в нем лишь утверждение субъективной воли как основы нравственного.
Еще одну классификацию встречаем мы у А.Диле. Он рассматривает «золотое правило» как одно из высших выражений воздающей справедливости – принципа, пронизывающего собой вульгарно-этические (так он именует обыденное нравственное сознание) представления древности, да и не только древности. Он возводит его к древнейшему обычаю возмездия и образует следующий ряд:
Кто убьет человека, должен быть убит сам.
Плати добром за добро и обидой за обиду.
Не делай другому того, что ты не хотел бы себе. Действуй по отношению к нему так, как ты ожидаешь, чтобы он действовал по отношению к тебе(36).
Второе правило есть обобщение первого. Третье правило, во-первых, нацеливает на инициативность в совершении нравственных действий, и, во-вторых, фиксирует двусторонность человеческих отношений. А.Диле правильно подмечает, что в «золотом правиле» предполагаемое действие освещается с точкизрения как одного, так и другого партнера. Он, верно зафиксировав генетическое сходство и определенное совпадение в содержании «золотого правила» и норм воздающей справедливости, в то же время смазал качественные различия между ними, которые значительно глубже и основательнее, чем простое смягчение нравов.
Предлагаемые типологии проведены, как нетрудно заметить, по разным основаниям, соответственно тому признаку «золотого правила», который каждый автор считает решающим. Поэтому они не исключают друг друга. И если отвлечься от претензий рассматривать каждую типологию в качестве единственно истинной и универсально раскрывающей существенное содержание «золотого правила», все они в определенной мере способствуют его научному осмыслению в рамках марксистской этики.
Хотя, как это явствует из нашего краткого историко-этического экскурса, в анализе «золотого правила» не было единой преемственной линии, тем не менее накоплен большой теоретический и фактический материал, позволяющий осмыслить своеобразие его содержания.
Этика Конфуция.
Конфуций уже в молодости стал первым в истории Китая профессиональным преподавателем и организатором сообщества ученых-интеллектуалов (имел более трех тысячи учеников). Его педагогическая доктрина строилась на эгалитарно-демократическом принципе равных возможностей – «обучения вне зависимости от рода» обучаемого и предполагала минимальную плату – «связку сушеного мяса». В 50 лет, «познав небесное предопределение», Конфуций попытался сделать карьеру государственного деятеля для практической реализации своей социально-политической теории. В 496 он достиг поста первого советника в Лу, но вскоре был вынужден покинуть родину и, 13 лет путешествуя с ближайшими учениками по другим царствам Китая, безуспешно внушал их правителям свои идеи. Взгляды Конфуция нашли аутентичное выражение в составленном в 5–4 вв. до н.э. и обретшем современную форму на рубеже нашей эры сборнике сентенций, диалогов, исторических описаний и бытовых сцен Лунь юй (Суждения и беседы), содержащем разнотемные высказывания самого Конфуция, его учеников и их учеников. Конфуций также приписывается авторство философских комментариев, входящих в Чжоу и, и первой летописи Чунь цю (Весны и осени). Конфуций воздерживался от суждений о сверхъестественном, полагая высшей мироуправляющей силой божественно-натуралистическое «безмолвное» Небо (тянь). Ниспосылаемое им «предопределение» (мин1) может и должно быть познано человеком, который только в таком случае способен стать «благородным мужем» (цзюнь цзы), то есть нормативной личностью, сочетающей в себе идеальные духовно-моральные качества с правом на высокий социальный статус. Антагонист «благородного мужа» – «маленький (ничтожный) человек» (сяо жэнь), руководствующийся «выгодой» (ли3), а не «должной справедливостью» (и1), низкопоставленный и привязанный к конкретному делу. С точки зрения кардинальных личностных качеств, т.е. «благодати/добродетели» (дэ1), свободный («безорудийный» – бу ци) «благородный муж» господствует над зашоренным («орудийным») «маленьким человеком», как ветер – над травой. В центре учения Конфуция – человек, осмысляемый в единой социально-этической плоскости, к котоpoй сводятся и экзистенциальные проблемы («еще не зная, что такое жизнь, как узнать, что такое смерть?»), и религиозные («еще не умея служить людям, как суметь служить навям?»), и гносеологические (знание – это «знание людей»). Человеческую «природу» (син1) Конфуций, видимо, считал этически нейтральной («по природе люди близки друг другу, а по привычкам – далеки», ср. Мэн-цзы, Сюнь-цзы). Поэтому для формирования личности необходимо «преодоление себя и возвращение к благопристойности (ли2)», результатом чего становится торжество «гуманности» (жэнь2) в Поднебесной. «Благопристойность» – «внешняя», ритуализованная этико-социальная норма и «гуманность» – «внутренняя» морально-психологическая установка на «любовь к людям» составляют двуединую ось конфуцианства, вокруг которой концентрируются его основополагающие категории – «благодать/добродетель», «должная справедливость», «сыновняя почтительность» (сяо1). «верность» (чжун2) и другие. Этика Конфуция подчинена принципам «срединности» (чжун юн – «золотая середина») и «взаимности» (шу1 – «золотое правило морали»). Заложенная в последнем идея эквивалентного взаимосоответствия обусловила социально-гносеологическую концепцию «выправления имен» (чжэн мин), выдвигающую необходимое для политико-административного управления требование адекватности между номинальным и реальным – «словом и делом» (мин – ши, ср. учение мин цзя). В целом социально-политическая доктрина Конфуция зиждется на приоритете моральных ценностей и норм – этико-ритуальной благористойности (ли2) и церемониальной музыки (юэ) над любыми иными видами регуляции общественной жизни: административно-правовым, утилитарно-экономическим, естественно-природным, которые выдвигались на первый план критиковавшими конфуцианство философскими школами – соответственно легизмом (фа цзя), моизмом (мо цзя), даосизмом. Идейная и социальная победа конфуцианства над всеми конкурировавшими учениями обеспечила его создателю особый, сопряженный с религиозным культом статус культурного героя, духовного вождя нации, «некоронованного царя» и святого мудреца («таинственного совершенномудрого» – сюань шэн), сохранявшийся за ним в Китае до начала 20 в. Развившийся после падения империи в 1911 негативизм по отношению к Конфуцию как главному символу консерватизма и традиционализма достиг апогея в кампании «критики Линь Бяо и Конфуция», развернувшейся в КНР в 1960-е годы. Однако в 1980-х годах эта тенденция сменилась на противоположную, стало усиливаться внимание к Конфуцию как родоначальнику национальной идеи. В 1985 в КНР был создан научно-исследовательский институт Конфуция (Кун-цзы яньцзюсо). С 1986 Китайским фондом Конфуция (Чжунго Кун-цзы цзицзиньхуэй), учрежденным в 1984, начал издаваться ежеквартальник «Исследования Конфуция» («Кун-цзы яньцзю», Цзинань).