Уровни нравственного сознания
Нравственное сознание–одна из форм общественного и индивидуального сознания, являющаяся, как и другие его формы (политические, правовые, эстетические, религиозные и т.д.), отражением в нравственных понятиях общественного бытия людей, а так же выражением внутреннего мира человека. Анализ нравственного сознания позволит представить нравственность в системе общественного и индивидуального сознания и общественных отношений. Но прежде еще раз подчеркнем необходимость вышеизложенной характеристики целостной природы человека, которая позволит нам более глубоко и наглядно рассуждать об уровнях нравственного сознания.
Типологию их дал философ и психолог Б. Братусь[57]. Мы сохраним его термины, обозначающие выделенные им уровни, но наполним их тем содержанием, которое соответствует нашей задаче. Последняя заключается в таком содержательном наполнении уровней, которое необходимо для понимания природы нравственности и человека нравственного. Каждый uз последовательно рассмотренных далее уровней по сути представляет доминирующий способ отношения к себе и к другому с точки зрения ценности и смысла cyщecmвoвaния своего и человеческого существования вообще, в соответствии с чем формируется моральный выбор и поведенческая ориентация.
Выделим уровни: эгоцентрический, группоцентристский, собственно нравственный или социальный и духовный (эсхатологический). Забегая вперед, поясним сущность последнего уровня. «Эсхатологическая ориентация рождается как реакция на отсутствие реальной законченности, целостности человеческого существа, ибо человек телесный смертен, а духовное бытие вечное, потому и духовность человека невозможна без «вечности в запас»[58]. Но об этом позже. А сейчас скажем о том, что характеризуемые ниже уровни не следует рассматривать как некие жесткие структуры, они подвижны, развиваются в процессе истории общества и формирования каждого человека. В каждом из нас в разной степени выраженности присутствуют все уровни.
Эгоцентрическое сознание
…Незыблема аксиома, что человек, живущий только для себя, есть даже не нуль, а отрицательная величина в человечестве.
Д. Андреев
Единственное оправдание бесполезных поступков заключается в безмерном восхищении ими тех, кто их совершает.
О. Уайльд
На этом уровне складывается отношение к себе как к безусловной ценности, отношение к другому сугубо потребительское, зависящее от того, насколько другой полезен. Эгоцентрист определяется преимущественным стремлением к собственному благополучию, удобству, выгоде и характеризуется потребительскими наклонностями. На уровне личности это стремление к наиболее выгодной и удобной социальной нише («рыба ищет, где глубже, а человек где лучше»), к власти, лидерству в социальной группе. Это стремление может доходить в отдельных случаях до параноидального[59] желания абсолютной власти над людьми. Первый опыт рефлексии эгоцентризма зафиксирован в мифе о Нарциссе.
Известно, что мифы можно рассматривать как модели устройства мира, человеческого характера, человеческих отношений и т.д. Напомним коротко о Нарциссе – сыне речного бога Кефиса и нимфы Лариопы. Прорицатель Тересий сказал его родителям, что сын проживет долго, если никогда не увидит своего лица. Вырос красавец Нарцисс, но женщин отвергал. Влюбленная в него нимфа Эхо высохла от горя, от нее остался только ее голос. Богиня правосудия Немесида вняла мольбам женщин. Возвращаясь с охоты, Нарцисс глянул в незамутненный источник, увидел в нем свое отражение и влюбился в него. Не мог оторваться от лицезрения себя и умер, истощенный, от любви к себе. На месте его гибели вырос цветок – нарцисс.
Индивидуальность же с такой ориентацией стремится к абсолютной свободе, беря на себя функцию божественного самоопределения и желая подчинить себе весь мир, изменить его по своему плану, и, как показывают уроки истории, терпит неизбежное фиаско, повергая при этом целые народы в пучину социальных и духовных катаклизмов. В нравственной практике это означает выбор зла, а также неполноту, неистинность человеческого существования. Вл. Соловьев в книге «Смысл любви» подчеркивает, что «основная ложь и зло эгоизма не в абсолютном самосознании и самооценке субъекта, а в том, что, приписывая себе по справедливости безусловное значение, он несправедливо отказывает другим в этом значении: признавая себя центром жизни, каков он и есть в самом деле, он других относит к окружности своего бытия, оставляет за ними только внешнюю и относительную ценность»[60].
Эгоцентрический уровень нравственного сознания находит свое этико-философское воплощение в различных воззрениях. К ним относится, например, гедонизм (греч., hedone – наслаждение). Возникший в античности гедонизм обозначал общую цель разнообразных моральных установок – получение наслаждений и избежание страданий, что рассматривалось как движущее начало в человеке, заложенное природой.
Как принцип нравственности в античной философии Демокрита и Аристиппа, предписывающий людям стремление к земным радостям, гедонизм противоположен аскетизму. В философии Эпикура, позже Лукреция, гедонизм преобразуется в учение о высшем благе, как состоянии блаженства, наслаждения. Моральные добродетели связывались с достижением этого состояния. В средневековой этической христианской мысли гедонизм резко осуждался, земные наслаждения считались греховными (например, семь смертных грехов включают чревоугодие, похоть). Много позже принцип гедонизма возрождается в буржуазной идеологии, где общечеловеческое благо сводится, в конечном счете, к материальному благополучию частного лица. В дальнейшем принцип гедонизма нашел свое продолжение в утилитаризме (лат., – utilitas – польза). В основе этики утилитаризма лежит выдвинутый Бентамом принцип полезности, провозглашавший единственной целью моральной деятельности достижение наибольшего количества счастья для наибольшего числа людей. Одной из черт современной цивилизации является гедонизм, лишенный философских изысков, уже в ХХ веке гедонизм приобретает явное циничное содержание. Например, в сентябре 1914 года (уже началась первая мировая война) поэт А. Тиняков пишет «Искреннюю песенку»:
Я до конца презираю
Истину, совесть и честь,
Только всего и желаю
Бражничать блудно да есть,
Только бы льнули девчонки,
К черту пославшие стыд,
Только б водились деньжонки,
Да не слабел аппетит!
Эгоцентрическая ориентация имеет широкий диапазон. Во-первых, можно обозначить крайние, предельные формы этого уровня: от примитивного, животного эгоизма до мировоззренческой идеи «властелина мира» и попыток ее воплощения. Во-вторых, эгоцентризм может рассматриваться как необходимая ступень самоутверждения и самопознания, если при этом взрослеющий человек, понимая, что он ценность, не отказывает другим в праве быть ценностью. Признание себя ценностью выражается в самоуважении, в осознании собственного достоинства.
Э. Фромм определяет одной из базовых универсальных потребностей человека потребность выделиться из окружения. В этом одна из причин его страданий. Эгоист боится своих слабостей, потому его главный бастион – гордыня или «уничижение, которое паче гордости». Фромм, обосновывая гуманистическую этику, отличает эгоистическое себялюбие и любовь к себе. О любви к себе рассуждает современный религиозный философ Пауль Тиллих. Он пишет, что «слово "любовь" используется также, когда говорится о любви к себе. Каким образом последняя соотносится с качествами любви, ее онтологическим и этическим характером? Прежде всего, необходимо выяснить, является ли «любовь к себе» значимым понятием. Учитывая, что любовь предполагает разделенность между ее субъектом и объектом, следует установить, существует ли эта разделенность в структуре самосознания. Я серьезно сомневаюсь в правомерности употребления термина "любовь к себе", если только он не используется в метафорическом смысле»[61].
Э. Фромм вносит разъяснение к понятию «любовь к себе». Он отмечает, что любовь как проявление человеческой продуктивности, предполагающее заботу, ответственность, уважение и знание, неделима между объектами и собственным "Я". Любовь к собственному "Я" как представителю человеческого рода неразрывно связана с любовью к другим людям. Любовь же к одному человеку, по мнению Фромма, предполагает любовь к человеку как таковому.
Психолог Вл. Леви в книге «Искусство быть собой» напоминает о том, что «только тот, кто уверенно, без ломаний любит себя, способен так же любить других! Таким не надо слишком уж скрывать недостатки и бояться насмешек и осуждений. Это мудрое и бесстрашное достоинство живого существа». Об этом замечательно пишет Арсений Тарковский в стихотворении «Стань самим собой»:
...Загородил полнеба гений,
Не по тебе его ступени,
Но даже под его стопой
Ты должен быть самим собой...
Однако путь саморазвития и самоутверждения весьма непрост, если не мучителен. В русской и мировой литературе можно найти достаточно примеров нравственного поиска героем самого себя в противоречивой, полной соблазнов жизни[62]. Русский философ И.А. Ильин в работе «О сущности правосознания», в главе «Недуги самоутверждения», рассуждает о парадоксах самоутверждения. «В основании духовного уважения к себе должно лежать верное восприятие себя, а не болезненное самомнение, подлинное духовное достоинство[63], а не выдохшийся внешний знак отживших преимуществ, личный акт самоутверждения, а не чужие, может быть, ошибочные или лживые изъявления. (Первое, с чем связывает самоутверждение философ – честность по отношению к самому себе, не обольщаться, не приписывать себе того, чего нет). Чувствование себя как благой силы должно быть не случайным и не эфемерным, но подлинным и предметным самочувствием (выделено – Т.Т.). (Для Ильина совершенно очевидно, что нормальное состояние человека – быть благой силой, т.е. быть способным к добродеянию, более того, это «чувствование себя благой силой» постоянное и предметное, т.е. человек постоянно совершает реальное добро, невыдуманное – Т.Т.). Оно не может быть и не должно быть заменено никакими суррогатами: ни мечтательным воображением о своих мнимых достоинствах и своем «историческом предназначении», ни пустою гордостью или культивированием «формальной чести», ни случайным и изменчивым приговором «общественного мнения», ни корыстным и капризным «народным плеском». Чувство собственного духовного достоинства имеет в основе своей опыт лично самостоятельный, в то же время ценностно- предметный (выделено – Т.Т.). ...Человек, уважающий себя лишь потому и лишь постольку поскольку его уважают другие, – в сущности говоря, не уважает себя...»[64].
Нравственная задача для каждого человека видится не в том, чтобы препятствовать самоутверждению, но в том, чтобы «объявить себе», довести до сведения, что самоутверждение не цель, и не смысл подлинного существования. В противном случае, как пишет современный русский философ Г.С. Батищев: «Возникает неслышание ценностных ориентаций других при осуществлении своих собственных и складывается механизм монологической самоизоляции в делах «своего мира», которые «никого другого не касаются». Субъектно-личностная жизнь начинает вершиться в состоянии принципиального одиночества – лишь ради самостоятельности, – как если бы во всей Вселенной и правда нет никого, кто был бы достоин сопричастности субъекту в его внутренней свободе, в его способности быть себе судьей. Даже сама совесть монологизируется – вопреки тому, что она есть взаимная весть – со-весть»[65].
Есть еще один аспект анализа эгоцентрического уровня сознания – отношение к другим сущностям мира в бытии человека. Об этом рассуждает Батищев Г.С. в книге «Введение в диалектику творчества». Он серьезно усложняет признанную в философии кардинальную формулу субъект-объект, или S -- О, под которую при ее наиболее полном истолковании подводят все возможные отношения человека-субъекта к миру, начиная с самых фундаментальных, практически- деятельностных, так что все они оказываются, в конечном счете, субъект-объектными.
Батищев пишет: «В отличие от этого истолкования, после усложнения этой формулы получаем: S – O – S. Здесь на первый план выдвинуто самое существенное, а именно то, что всякий объект, с которым уже так или иначе реально, предметно-деятельно соотносит себя исторически определенный субъект, всегда опосредствует собою отношение последнего к другим субъектам и по необходимости бывает втянут и включен в такое опосредствование, более и менее сложное. Если же объект в такое опосредствование еще не включен и не втянут, то вовсе еще не имеет места также и одностороннее отношение S -- О, ибо оно осуществляется всякий раз исторически, внутри и посредством определенной общественной формы, внутри социальных, исторически-действительных междусубъектных связей или отношений между людьми. Только в рамках этих общественных связей и отношений существует их отношение к природе, к объектам. Таким образом, внутри формулы междусубъектных отношений каждый субъект присутствует всей целокупной полнотой своего бытия, в том числе также и бытия объектно-вещного. По сравнению с этой формулой одностороннее отношение S -- О выступает как извлеченный из нее фрагмент, как гораздо более бедный абстракт, в котором стерт культуро-историзм: объективная, действительная направленность жизни субъекта, ее устремленность и адресованность бесконечно многим другим, ближайшим образом -- обществу, конкретнее со-причастным ему субъектам сферы
общения.
Однако расщепление междусубъектной формулы S -- О – S односторонние отношения, каждое из которых есть S -- О, превращение последнего в нечто будто бы всеобъемлющее — это далеко не плод лишь теоретической ошибки, возникшей из-за книжно-кабинетной приверженности к упрощающим абстрактам. Такое расщепление имеет очень серьезные, специфически исторические корни, или основания: оно выражает собою громадную и тяжело-инертную, многовековую тенденцию (и традицию), построенную не на дружески-уважительном, аксиологически взаимном сотрудничестве с природой, со всей Вселенной и царящей в ней беспредельной объективной диалектикой, а на одностороннем использовании и господстве, на хитрости и противоборстве. Несмотря на то, что внечеловеческая действительность отнюдь не обязана быть непременно и во всем ниже человечества, но способна на самом деле быть даже и неизмеримо выше него, человечество, тем не менее, вступило преимущественно на путь низведения окружающей его природы и всего остального космоса вообще -- до положения безразличного, аксиологически пустого, объектно-вещного фона, до вместилища средств и материалов, данных для подчинения и расходования. А это и есть не что иное, как человеческий своецентризм -- гео- и антропоцентризм. Именно своецентризм есть та сила, которая раскалывает формулу S -- О -- S на односторонние абстракты и придает односторонней формуле S -- О универсальное значение. Универсализация последней лишь выражает то, что даже и на друг друга, на свое общество, на свою культуру, не говоря уже о других культурах, люди стали склонны экстраполировать свое снижающее, низводящее отношение к миру как к объекту-вещи».[66]
Итак, будучи необходимой ступенью в процессе нравственного развития, любовь к себе (человека и человечества) и самоуважение не должны перерастать в эгоцентризм-«своецентризм», ибо это препятствует развитию своей личности и других людей, других сущностей мира. Находим у Н. Гартмана размышления об «упущенном», о том, мимо чего мы проходим, «связанные своим эгоизмом»:
«Человек встречается с несметным количеством других людей. Но мало таких, кого он действительно «видит» в этически смысле, для кого у него есть участливый взгляд – можно даже сказать, любящий взгляд… И наоборот, как мало таких, кто «видит» его самого! Миры встречаются, бегло касаются поверхность к поверхности, а в глубине остаются нетронутыми, одинокими – и разбегаются вновь. Или же всю жизнь и более идут параллельно, связанные внешними узами, быть может, прикованные друг к другу – и остаются обоюдно закрыты. Конечно, произвольно взятый человек не может и не должен погружаться в первого встречного, теряя в нем себя. (У А.П. Чехова есть на эту тему выразительный рассказ «Душечка», героиня которого полностью жила своими довольно случайными мужьями, их интересами и заботами, их мыслями, а когда с ней рядом оказался маленький гимназист, то она и ему посвятила свою жизнь, думала и говорила только об уроках и экзаменах, видя в заботе о мальчике свой главный смысл жизни – Т.Т.) Уникальным и исключительным является как раз более глубокое участие. Но не так ли складывается, что в этом всеобщем упущении каждый минует другого человека, все же тайно желая в своем сердце, чтобы тот его «увидел», с любовью понял, угадал, раскрыл? И не натыкается ли каждый сотни раз на то, что его не понимают, не замечают, обходят? Не состоит ли общее для всех чувство большого разочарования в жизни именно в том, что уходишь ни с чем, кроме тоски в сердце, остаешься ненужным для других… Только ли мешают спешка и неурядицы собственной жизни, или препятствуют также узость ценностного взгляда, оковы привязанности к единичному Я, неспособность протянуть руку?»[67]
Будучи сформированным мироотношением, эгоцентризм не является подлинным нравственным сознанием, в том смысле, что не отвечает сущностным регулятивным потребностям общества, в конечном счете, и самого человека, более того, он является источником всякого рода конфликтов, причиной несостоявшейся возможной полноты человеческого общения, возможной полноты смыслов жизни.
Этический практикум
1. Как Вы понимаете слова древнеримского философа Сенеки: «Я скажу так: кто презирает собственную жизнь, тот стал хозяином твоей»?
2. Н. Бердяев пишет в работе «О рабстве и свободе человека»: «Эгоцентризм означает двойное рабство человека – рабство у самого себя... и рабство у мира». Почему?
3. Применяя понятие эгоцентризма дайте анализ следующей выдержке из письма 9-го Сенеки к Луцилию: «Кто завел друга, чтобы тот выручал из цепей, тот покинет его».
4.Согласны ли Вы с утверждением французского философа 16 в. М. Монтеня о том, что «важнее всего в мире умение быть самим собой»?
5. Русский физиолог ХХ века Ухтомский А.А. на лекции говорил студентам о том, что существует наилучший способ развития и поддержания в человеческом обществе доминанты (установки) высшего порядка. Ею является способность слышать и понимать другого человека. Как Вы думаете, каким образом воспитывается эта способность?
6. Дайте анализ высказывания Н. Гартмана: «Нравственный мир в малом и нравственный мир в великом выглядят ужасно схожими. Они отражают друг друга точнее, чем мог бы предположить некто наивный. Кто не глядит на себя с любовью как отдельный человек, тот и как гражданин государства будет бунтовать и ненавидеть, как гражданин мира – сеять клевету и раздор. Упущения человека, упущение общества, пропуск всемирно-исторического момента – это все тот же лик все того же этоса, все той же несостоятельности, все тех же самооговора и саморазрушения. Это все также ценностная слепота и ценностная расточительность. Лишь однажды поколению бывает дано то, что ни с ним, ни с каким другим не повторится; и лишь однажды поколению бывает дано то, что ни с ним, ни с каким другим не повторится; и лишь однажды отдельному человеку дана соответствующая полнота мгновения. И это все тот же грех перед смыслом жизни и перед метафизическим смыслом человеческого бытия -- тот же абсурд».