Основной категориально-понятийный аппарат практической социальной психологии 37 страница
В любом случае, вне зависимости от избранной теоретико-методологической базы, для практического социального психолога уровень группового развития является важнейшим параметром, определяющим выбор средств и способов своей профессиональной деятельности с конкретным сообществом, так как одни и те же технологии воздействия на группы разного уровня развития дают, как правило, прямо противоположные результаты.
Уровень притязаний — а) уровень сложности, который планируется достичь и преодолеть в процессе последующей активности, своего рода «идеальная цель»; б) определение личностной цели конкретного действия на основе испытанного чувства удовлетворения в связи с достигнутым ранее успехом или на основе переживаний в связи с предшествующей неудачей, своего рода «актуальный уровень притязаний». Помимо этого, термин «уровень притязаний» нередко употребляют для описания желаемого уровня самооценки. Личность в условиях имеющейся у нее возможности свободно выбрать степень сложности очередного действия оказывается, как правило, в ситуации диссонанса, отражающего борьбу двух несовпадающих мотивов — стремления достичь максимального успеха и одновременно застраховать себя от неудачи. Адекватной реакцией на успех является завышение трудности вновь выбираемой задачи и снижение актуального уровня притязаний в ситуации предшествующего неуспеха. Традиционно принято интерпретировать обратную реакцию (повышение сложности выбираемой очередной задачи после предшествующей этому неудачи и понижение уровня притязаний после успеха) как неадекватную. В то же время существует целый ряд факторов, которые не позволяют рассматривать эту закономерность столь упрощенно и, что называется, «в лоб». Это становится совершенно очевидно, если учитывать такие переменные, как значимость выбираемой задачи для данной личности, наличие или отсутствие очевидцев выбора задачи, характер взаимоотношений личности с этими очевидцами и т. д. Более того, склонность интерпретации действий человека в условиях свободного выбора степени трудности конкретного задания определяется еще и тем, что необходимо рассматривать мотивы
344
подобного выбора, исходя из того, что индивид, принимая какое-либо решении и его реализуя, стоит, по сути дела, перед двумя, хоть и взаимосвязанными, но при этом и вполне самоценными задачами — задачей собственно предметной («это необходимо сделать») и задачей личностной («смогу ли я?», а по существу — «кто я?», «какой я?»). Следует отметить, что в различных обстоятельствах первостепенной задачей может оказаться любая из этих двух. Прежде всего, именно в связи с этим в одних ситуациях личность ориентируется преимущественно на избегание неуспеха, а в других — на достижение безоговорочного успеха во что бы то ни стало.
Вполне понятно, что ситуативный уровень притязаний напрямую связан с глубинной личностной установкой на достижение либо избегание неудач, а также с самооценкой, которая, как и мотивация достижения, во многом опосредствована родительскими влияниями в раннем детстве. Говоря о формировании самооценки, В. Сатир отмечает, что ребенок «...составит представление о самом себе как о дееспособной личности (то есть о человеке, который способен позаботиться о самом себе) в том случае, если по крайней мере один из родителей будет признавать его взросление»1.
При этом, с точки зрения В. Сатир, «можно считать, что родитель признает взросление ребенка, когда он (или она):
Отмечает существование этого взросления.
Вербально или невербально сообщает о том, что он отметил.
Предоставляет ребенку все больше возможностей проявить и потренировать новые способности, возникающие в результате развития»2.
Восприятие индивидом себя как дееспособной личности критически важно в плане формирования адекватной самооценки и реалистичного уровня притязаний в силу того, что «увеличение дееспособности предполагает способность принимать решения, творить, формировать и поддерживать взаимоотношения, регулировать свои потребности в зависимости от ситуации, планировать будущую деятельность, проявлять толерантность по отношению к неудачам и разочарованиям»3. Последнее особенно важно с точки зрения формирования адекватного и гибкого уровня притязаний личности, поскольку именно низкая толерантность к неудачам часто лежит в основе нереалистичных притязаний. Причем, это в равной степени справедливо как в случае установки явно заниженных, так и явно завышенных целей личностной активности. Примером может служить поведение индивида, который, проиграв некоторую сумму в казино, оказывается неспособным принять это как свершившийся факт и продолжает раз за разом увеличивать ставки в надежде «сорвать банк» и таким образом компенсировать изначальную неудачу, а следовательно, и избавиться от связанного с ней дискомфорта.
По мнению В. Сатир, «чтобы признать дееспособность ребенка, родители должны быть способными распознавать достижение той или иной стадии развития: только так признание будет своевременным. Они не должны ожидать от ребенка поведения, свойственного пятилетнему, когда ему уже восемь, или поведения, присущего восьмилетнему, когда ему всего пять. Иными словами, чтобы признание было действительно признанием, оно должно соответствовать потребностям, способностям и готовности ребенка. И сообщение о признании должно быть понятным, прямым и определенным»4. В противном случае, «если родитель не признает способность ребенка,
345
или не вовремя выражает свое признание, у ребенка возникают проблемы при интеграции этой способности. Она остается фрагментарным аспектом “неважного меня”, или “неадекватного меня”, или же “тайного меня”»1. Как следствие, «Он может не позволять себе проявлять способность. Он может демонстрировать ее в тайне. Он может демонстрировать ее искаженным или завуалированным образом»2. Во всех случаях это влечет за собой неадекватный уровень притязаний в тех сферах личностной активности, которые связаны с проявлением данной способности.
Следует отметить, что чрезвычайно важным моментом родительского влияния, с точки зрения формирования адекватной самооценки и уровня притязаний, является не только признание способностей и достижений ребенка, но и разумное ограничение и нормирование его активности.
Как считает В. Сатир, «родительское признание не подразумевает некритического одобрения любого поступка, который совершил или собирается совершить ребенок. Родители выполняют социализирующую функцию: они должны объяснить ребенку, что он — не центр их мира или всего окружающего мира.
Он должен научиться, как соответствовать принципам семейного существования, как уравновешивать собственные нужды с нуждами окружающих, как удовлетворять требования культуры.
Ему необходимо развить в себе способность справляться и находить гармонию между твоими требованиями, моими требованиями и требованиями ситуации, делая это вовремя и при любых обстоятельствах.
Он может возмущаться, быть недовольным ограничениями или правилами, но принятие ограничений и выучивание правил — это тоже часть взросления. “Ограничение” и “признание” не являются взаимоисключающими понятиями»3.
Способность к разумному самоограничению и готовность следовать определенным нормам приобретает особую значимость в подростковом возрасте. В этот период личность подвергается сильнейшему воздействию двух факторов — внутреннего и внешнего, каждый из которых способствует искажению уровня притязаний, как правило, в сторону завышения.
Первый связан с бурным физиологическим созреванием, в результате которого резко возрастает дееспособоность индивида. Квинтэссенцией этого процесса является обретение подростком способности стать физиологическим родителем. При этом в современном обществе социальный статус личности, во всяком случае в младшем подростковом возрасте, практически не меняется по сравнению с предшествующим периодом развития. Данное противоречие лежит в основе необоснованно завышенного уровня притязаний во всем, что касается проявлений инициативы, самостоятельности, обретении контроля над собственной жизнью, присущего многим подросткам. Проблема заключается в том, что такой уровень притязаний в сочетании с присущей подросткам подсознательной убежденностью в собственной неуязвимости, зачастую толкает их на действия, представляющие реальную угрозу как для самих подростков, так и для социального окружения (репертуар такого рода действий достаточно широк — от откровенно криминальных эпизодов, попыток самостоятельного управления автомобилем и т. п. до готовности идти на совершенно необоснованный и запредельно высокий риск в играх и спортивных состязаниях).
346
Второй фактор обусловлен сильной подверженностью подростков влиянию массовой культуры, которая также способствует формированию завышенного уровня притязаний, поскольку задает нереалистично высокий стандарт во всем, что касается физической привлекательности, успешности, уровня материального благосостояния. Как показывает ряд исследований, молодые люди чрезмерно увлекающиеся печатной и видеопродукцией компании Playboy и ей подобных, часто оказываются неспособны к установлению прочных и длительных интимных отношений, поскольку при выборе партнерш ориентируются на внешние данные известных фотомоделей.
Еще раз подчеркнем, что именно сформированная в детском возрасте готовность соотносить собственные потребности с потребностями других и объективными условиями ситуации позволяет индивиду без ущерба для самооценки не только справлятся с «искушениями» подросткового возраста, но и в дальнейшем устанавливать для себя реалистичный уровень притязаний.
Говоря об уровне притязаний, нельзя не упомянуть о том, что он тесно связан с проблемой самоэффективности личности, рассматриваемой А. Бандурой как один из основных когнитивных механизмов, опосредующих личностное функционирование и изменения. При этом, с точки зрения концепции самоэффективности, данная связь носит взаимообусловливающий характер.
С одной стороны, высокий уровень притязаний индивида, связанный с предшествующим личностным опытом, по мнению А. Бандуры, является важнейшим источником самоэффективности: «Попросту говоря, успешный личный опыт порождает высокие ожидания, а предыдущие неудачи порождают низкие ожидания (заметим, что в данном контексте речь идет именно об актуальном уровне приязаний, основанном на предшествующем опыте (В. И., М. К.). Эстрадный артист, которого вдруг обуял страх перед выступлением, может сказать себе, что он уже выступал много раз без каких-либо пришествий и, конечно, сумеет сделать это опять. С другой стороны, люди, страдающие от неуверенности в своей способности выступать перед аудиторией из-за неудачи в прошлом, могут прийти к заключению, что им это просто не дано»1. Таким образом, если высокий уровень притязаний, связанный с предыдущим успехом, повышает самоэффективность, то низкий уровень притязаний, обусловленный предшествующими неудачами, ведет, по сути дела, к приобретенной беспомощности.
В свою очередь, самоэффективность личности способствует повышению уровня притязаний как в смысле постановки более амбициозных целей, так и в смысле готовности преодолевать более сложные барьеры на пути к ее достижению. Так, например, «по мнению Бандуры, люди, осознающие свою самоэффективность, прилагают больше усилий для выполнения сложных дел, чем люди, испытывающие серьезные сомнения в своих возможностях»2.
Иными словами, с точки зрения концепции самоэффективности, индивид на основе предшествующего опыта решения тех или иных предметных задач формулирует, по сути дела, ответ на вопрос «кто я?» и на основании этого ответа, сталкиваясь с очередной предметной задачей, отвечает на вопрос «смогу ли я?».
Таким образом, концепция самоэффективности дает в руки социального психолога-практика своего рода интерпретационный ключ, позволяющий при оценке
347
уровня актуальных притязаний конкретного индивида, развести предметную и личностную задачи, потребностью решения которых он обусловлен.
Это особенно важно в силу того, что практический социальный психолог, работая с группой в целом и особенно с отдельными ее членами, должен таким образом выстраивать очередные цели своих подопечных, чтобы избежать «разрыва» выполняемых ими предметных и личностных задач и при этом в каждый конкретный момент понимать, какая из этих двух задач выступает в данном случае как первостепенно значимая для интересующей его личности.
Установка — достаточно стабильная готовность субъекта деятельности поступать тем или иным образом еще до появления стимулирующего активность объекта или явления, при условии знания, что именно этот определенный объект или явление будет предъявлено. Изначально термин «установка» был введен в научный психологический лексикон для описания не актуально возникающего, а заложенного предшествующим функционированием способа реагирования на воспринимаемую ситуацию (скорость ответной реакции, ряд иллюзий восприятия, специфика протекания некоторых психических процессов и т. п.). В качестве своего рода интерпретационного «ключа», объясняющего целый ряд психических явлений понятие «установка» наиболее полно и развернуто разработано в школе Д. Н. Узнадзе. В социальную психологию понятие «установка» вошло позднее, как «разовое» понятие по отношению к такому «базовому» понятию как «социальная установка», или «аттитюд», которое используются для обозначения и описания того, каким образом личность ориентируется в своем отношении к различным, прежде всего, значимым для ее жизнедеятельности объектам и явлениям, процессам социализационного характера. Помимо этого, понятие «установка» и задаваемый им ракурс анализа стабильности и изменчивости личностно-интерпретационной и при этом реально деятельностной ориентации индивида в социальной действительности позволяют, с одной стороны, оценить степень социального влияния (пропаганда, расширение информационного потока, давление группы и т. п.) на изменение готовности проявлять именно заранее определенную активность, а с другой, достаточно адекватно прогнозировать способы и формы личностной поведенческой активности в определенных предугадываемых обстоятельствах. Совершенно очевидно, что именно область регуляции деятельности и является тем предметным полем, той психологической реальностью, в рамках которых понятие «установка» оказывается наиболее продуктивным в качестве объяснительного «ключа» происходящего и особенно эвристичным, если речь идет о задаче прогностического характера. Как считают специалисты в проблематике установки, основными функциями установки в деятельности являются: «а) установка определяет устойчивый, последовательный целенаправленный характер протекания деятельности, выступает как механизм ее стабилизации, позволяющий сохранить ее направленность в непрерывно изменяющихся ситуациях; б) установка освобождает субъекта от необходимости принимать решение и произвольно контролировать протекание деятельности в стандартных, ранее встречавшихся ситуациях; в) установка может выступить и в качестве фактора, обусловливающего инертность, косность деятельности и затрудняющего приспособление субъекта к новым ситуациям». Что касается содержания установки, то оно «зависит от места объективного фактора, вызывающего эту установку в структуре деятельности. В зависимости от того, на какой объективный характер деятельности направлена установка (мотив, цель, условие деятельности), выделяются
348
три иерархических уровня регуляции деятельности — уровни смысловых, целевых и операциональных установок. Смысловая установка выражает проявляющееся в деятельности личности отношение ее к тем объектам, которые имеют личностный смысл... Целевые установки вызываются целью и определяют устойчивый характер протекания действия. В случае прерывания действия целевые установки проявляются в виде динамических тенденций к завершению прерванного действия. Операциональная установка имеет место в ходе решения задачи на основе учета условий наличной ситуации и вероятностного прогнозирования этих условий, опирающегося на прошлый опыт поведения в подобных ситуациях» (А. Г. Асмолов).
В современной социальной психологии обычно выделяют три базовых компонента, составляющих любую установку: аффективный, поведенческий и когнитивный: «Аффективный компонент включает все эмоции человека и его чувства в отношении объекта, в особенности положительные и отрицательные оценки. Поведенческий компонент включает предполагаемые действия человека в отношении данного объекта. Когнитивный компонент представляет собой мысли человека об определенном объекте установки, включая факты, знания и убеждения. Эти три компонента установок не всегда тесно связаны друг с другом, поэтому важно учитывать все три аспекта»1. Установка является наиболее устойчивой и действенной в том случае, когда все три базовых компонента взаимно дополняют друг друга, образуя более или менее гармоничное целое. Это подтверждается обширным массивом эмпирических исследований, на базе которых разработан целый ряд теоретических схем, связанных с процессом формирования и изменения установок, известных как теории согласованности.
Наиболее известным из этих подходов является теория когнитивного диссонанса Л. Фестингера. Хотя, как явствует из самого названия данной теории, она центрирована именно на когнитивных аспектах установки, ее автор рассматривал проблему согласованности гораздо шире: «Давно замечено, что любой человек стремится к сохранению достигнутой им внутренней гармонии. Его взгляды и установки имеют свойство объединяться в систему, характеризующуюся согласованностью входящих в нее элементов. ... Существует согласованность также между тем, что человек знает и чему он верит, и тем, что он делает»2. При этом, как считает Л. Фестингер, «достаточно уверенно можно предположить, что в жизни очень редко можно встретить какую-либо систему когнитивных элементов, в которой диссонанс полностью отсутствует. Почти для любого действия, которые человек мог бы предпринять, или любого чувства, которое он мог бы испытывать, почти наверняка найдется по крайней мере один когнитивный элемент, находящийся в диссонантном отношении с этим “поведенческим” элементом»3. Так, например, студент, убежденный в высокой значимости университетского образования, принимает решение отклонить предложение своей подружки провести воскресный вечер в клубе ради того, чтобы подготовиться к предстоящему в понедельник экзамену. При этом существенно важно, что данное противоречие затрагивает как когнитивные и поведенческие, так и аффективные аспекты установки, поскольку в эмоциональном плане перспектива посвятить вечер изучению, скажем, зарубежной психологии, скорее всего, гораздо менее привлекательна, чем провести его в обществе любимой девушки.
349
Что касается собственно когнитивных элементов, опосредствующих установки и поведение индивида, то Л. Фестингер выделил четыре типичных причины, вызывающих диссонанс:
«1. Диссонанс может возникнуть по причине психологической несовместимости. Если индивид полагает, что в ближайшем будущем человек высадится на Марс, но при этом считает, что люди до сих пор не в состоянии сделать космический корабль, пригодный для этой цели, то эти два знания являются диссонантными по отношению друг к другу. Отрицание содержания одного элемента следует из содержания другого элемента на основании элементарной логики.
2. Диссонанс может возникнуть по причине культурных обычаев. Если человек на официальном банкете берет рукой ножку цыпленка, знание того, что он делает, является диссонантным по отношению к знанию, определяющему правила формального этикета во время официального банкета. Диссонанс возникает по той простой причине, что именно данная культура определяет, что прилично, а что нет...
3. Диссонанс может возникать тогда, когда одно конкретное мнение входит в состав более общего мнения. Так, если человек — демократ, но на данных президентских выборах голосует за республиканского кандидата, когнитивные элементы, соответствующие этим двум наборам мнений, являются диссонантными по отношению друг к другу, потому что фраза «быть демократом» включает в себя, по определению, необходимость поддержания кандидатов демократической партии.
4. Диссонанс может возникать на основе прошлого опыта. Если человек попадает под дождь и, однако, надеется остаться сухим (не имея при себе зонта), то эти два знания будут диссонантными по отношению друг к другу, поскольку он знает из прошлого опыта, что нельзя остаться сухим, стоя под дождем...»1.
Диссонанс создает внутреннее напряжение, в свою очередь, порождающее ощущение психологического дискомфорта, стремясь избавиться от которого, индивид, с одной стороны, может менять собственные установки в направлении их большей внутренней согласованности, а с другой — ориентируется на то, чтобы избежать ситуаций и информации, способствующих усилению диссонанса. Как было продемонстрировано в ряде экспериментов, в большинстве случаев это находит выражение либо в контрустановочном поведении, либо в поиске фактов, повышающих ценность выбранной поведенческой альтернативы и снижающих ценность отвергнутой.
Если в силу тех или иных обстоятельств индивид вынужден совершать поведенческий акт, противоречащий его изначальным установкам, то снижение возникающего диссонанса обычно достигается за счет изменения последних. При этом слишком сильный стимул к контрустановочному поведению сам по себе является достаточным оправданием такового. В этом случае сила диссонанса оказывается недостаточной для изменения установки. В одном из экспериментов, проведенных Л. Фестингером и его коллегами в 1959 г., студентам было поручено выполнение чрезвычайно скучного задания. При этом, «когда они закончили работу, экспериментатор объявил, что он изучает влияние предвзятых мнений на исполнение. Он объяснил, что некоторым людям заранее говорили, что задание интересное, другим сказали, что задание скучное, а третьей группе вообще ничего не сообщили. Затем экспериментатор попросил каждого участника помочь ему, сообщив следующему участнику свое положительное мнение о задании перед началом выполнения. ... Некоторым участникам сообщили, что экспериментатор заплатит им за помощь 1 доллар, а другим было сказано, что им будут платить 20 долларов.
350
Фактически все участники согласились описать следующему участнику задание как очень приятное. Существовала также контрольная группа, членов которой не просили лгать. Вскоре после этого экспериментатор попросил участников указать, насколько действительно им понравилось задание.
Те, кому заплатили 1 доллар, оценили задание более позитивно, чем те, кому заплатили 20. (Помните о том, что это был 1959 год!) Они нашли задание более приятным и проявили большее желание поучаствовать в других подобных экспериментах, несмотря на то, что им заплатили меньше денег... Более крупная сумма денег послужила достаточной причиной для выполнения задания, поэтому участники испытали небольшой диссонанс. Однако участники, получившие только доллар за то, что представили следующему участнику задание в неверном свете, имели недостаточное оправдание для своих действий; они испытывали диссонанс и разрешили его за счет изменения своих установок по отношению к заданию. Было проведено много аналогичных исследований, и они дали схожие результаты»1.
Тенденция к поиску фактов, повышающих ценность избранной в результате принятия решения альтернативы, была зафиксирована в эксперименте осуществленном Д. Бремом: «Студенткам колледжа продемонстрировали восемь предметов, таких как тостер, таймер и радиоприемник, и попросили указать, насколько они хотели бы иметь каждый из них. Затем им показали два из этих предметов и попросили выбрать один. При условии высокого диссонанса девушкам предлагалось выбрать между предметом, которому они дали высокую оценку, и тем, который они поставили на второе место. При условии низкого диссонанса им предоставлялось право выбора между предметом, имеющим высокую оценку, и тем, который они оценили как гораздо менее желанный. После того, как девушки принимали решение, их просили оценить предметы еще раз при повторной оценке у девушек, находившихся в условиях высокого диссонанса, наблюдалась сильная тенденция повышать оценку выбранного ими предмета и снижать оценку отвергнутых. В контрольной группе, где диссонанса не было, вместо предложения выбора между двумя предметами и получения более желанного, девушкам просто давали один из предметов, который они оценили положительно. Когда они заново оценивали все предметы, они не продемонстрировали никакой тенденции к повышению оценки полученного предмета. Это условие показывает, что переоценка при условии высокого диссонанса была вызвана не только гордостью от обладания предметом; решающим фактором стало принятие решения»2.
Л. Фестингер также внес существенный вклад в изучение более чем актуального с практической точки зрения вопроса о том, в какой степени установки опосредствуют поведение. В середине 60-х гг. прошлого века он пришел к выводу о том, «...что данные исследований не подтверждают гипотезу об изменении поведения в связи с появлением новых установок. Фестингер предположил, что связь установка — поведение действует совершенно противоположным образом. Наше поведение выполняет роль лошади, а установка — телеги. Как выразился Роберт Эйбельсон, мы “очень хорошо научились и очень хорошо находим причину того, что делаем, но не очень хорошо делаем то, чему находим причины”»3. Однако целый ряд социально-психологических исследований последних лет показывает, что при соблюдении ряда условий установки достаточно сильно влияют на поведение и
351
их изучение важно как с прогностической точки зрения, так и для разработки программ, направленных на модификацию поведения. Как отмечают Ш. Тейлор и его коллеги, «сейчас ясно, что устойчивые установки, важные установки, легкооцениваемые установки, установки, формируемые посредством прямого опыта, установки, в которых люди уверены, и установки, демонстрирующие высокую степень согласованности между знаниями и чувствами, являются наиболее подходящими для предсказания поведения»1.
Для практического социального психолога крайне важно располагать исчерпывающей информацией о наиболее типичных для членов курируемой им общности установках не только для того, чтобы интерпретировать психологическую природу их поведения, но и для того, чтобы иметь возможность с большой долей уверенности прогнозировать их активность в обстоятельствах необходимости решения предъявляемых им задач в рамках программы психологической поддержки. При этом работающему с реально функционирующей группой или организацией специалисту следует четко различать склонность того или иного представителя общности к стереотипизации при оценке партнеров по взаимодействию и общению и «установочную» предрасположенность конкретного индивида к совершенно определенным проявлениям поведенческой активности в ситуации столь же определенного стимулирования извне.
«Утечка умов» — один из видов осознанной и четко мотивированной миграционной активности людей интеллектуальных профессий. «Утечка умов» как одна из форм миграционного поведения принципиально отличается от «гасторбайтерства» как по социальным причинам, так и по личностным мотивам субъектов. В первом случае ведущим мотивом смены одной социокультурной среды на другую является, в первую очередь, осознанная невозможность на родине полностью реализоваться как творческая полноценная профессиональная личность (хотя и материальная сторона вопроса при принятии решения играет определенную роль), а во втором случае определяющей причиной смены места жительства оказывается, прежде всего невозможность заработка на родине даже минимальных средств для поддержания своего существования и существования своих близких и готовность по демпинговым расценкам продать свой труд (чаще всего малоквалифицированный) в другой стране. Как пишет А. Г. Аллахвердян, «термин “утечка умов” введен в оборот в докладе Британского королевского общества (1962) и первоначально касался феномена эмиграции английских ученых и инженерно-технических специалистов в США. Позднее этот термин широко использовался при изучении социальных и психологических детерминант эмиграции высококвалифицированных специалистов из так называемых развивающихся и постсоциалистических стран в развитые государства мира». При этом в условиях тоталитарного общества людей умственного труда, покидающих свою страну, огульно обвиняли в предательстве в том числе и предательстве своих убеждений, хотя именно в связи с последними, в связи со своим мировоззрением и осознанной потребностью в персонализации подобное решение и принималось подавляющим большинством тех, чье поведение и обусловливало факт «утечки умов» как в той или иной мере выраженного социального явления. Последние годы термин «утечка умов» стал все чаще использоваться в качестве «рабочего» и в психологии управления для описания результатов переманивания высококвалифицированных специалистов из одной организации в другую. При этом и в современной России не материальные блага и облегченные условия труда оказываются
352
нередко решающим фактором, стимулирующим переход того или иного работника на новое место, а, прежде всего, предоставляемая ему возможность максимально реализовать свой личностно-профессиональный потенциал.
Хрестоматийный пример, иллюстрирующий причины и последствия утечки умов в организации, приводит специалист в области организационного консультирования С. Уэтлауфер (хотя компании и действующие лица данной истории вымышлены, она основана на реальных событиях). Генеральный директор компании по поизводству прохладительных напитков CuulBurst, Луиза Реборедо, отправившись с сыном-старшеклассником на художественную выставку, увидела, как тот покупает продукцию конкурирующей фирмы Thirst Smashers. Ее реакция была вполне предсказуемой, особенно в свете того обстоятельства, что в последнее время CuulBurst стала терять позиции на рынке.