Я еще застала конец старой школы, но почти все убитые вампиры у меня были прикрыты всеми нужными документами
Я посмотрела на часы. Еще есть время заехать домой, переодеться для свидания, взять Натэниела и успеть в кино.
Телефон зазвонил, я вздрогнула. Нервы — надо же?
Алло?
С вопросительной интонацией.
Что случилось, ma petite?
Этот шелковый голос даже по телефону действовал как рука, гладящая кожу. На этот раз не сексуально, а успокаивающе. Он почувствовал, что я нервничаю — тогда, питая ardeur, он не заметил.
Ко мне приходил Малькольм.
Насчет клятвы кровью?
И да, и нет.
В чем да и в чем нет, ma petite?
Я ему передала слова Малькольма. Где-то в середине разговора он прервал нашу метафизическую связь, заглушил ее прочно и так туго, что я от него ничего не чувствовала. Мы могли смотреть одни и те же сны, но если закрывались достаточно плотно щитами, то могли и отключить друг друга. Правда, это требовало труда, и последнее время мы такое делали не часто. Молчание, когда я закончила говорить, было таким оглушительным, что я спросила:
Ты здесь, Жан-Клод? Я даже дыхания твоего не слышу.
Мне нет необходимости дышать, ma petite, как ты хорошо знаешь.
Это просто пословица.
Он вздохнул, и у меня по коже пробежала дрожь — на этот раз он звучал очень сексуально. Он мог действовать на меня своей силой — и все равно закрываться, как дьявол. Я вот, когда так глухо закроюсь, отрезаю себя от своих способностей.
Прекрати, не надо меня отвлекать голосом. О чем это Малькольм не может говорить без того, чтобы его убили?
Тебе не понравится мой ответ, ma petite.
Ты скажи, а решать я буду.
Не могу. Я под той же клятвой, что и Малькольм, что и все вампиры, где бы они ни были.
Все вампиры?
Oui.
Да кто мог бы — или что могло бы — вынудить вас всех к подобной клятве? — Я задумалась над своим вопросом и тут же нашла ответ. — Конечно, совет вампиров. Который правит всеми вами.
Oui.
И ты мне не станешь говорить ничего о том, что происходит?
Я не могу, ma petite.
Что ж, это чертовски досадно.
Ты понятия не имеешь, как это досадно, ma petite.
Я твой слуга-человек. Это не посвящает меня во все твои тайны?
Да, но это не моя тайна.
Что значит — не твоя.
Это значит, ma petite, что я не могу обсуждать ее с тобой, если не получу специального разрешения.
А как ты его получишь?
Не дай бог, чтобы я когда-нибудь мог тебе ответить на этот вопрос.
А это что значит?
Это значит вот что: если я буду в состоянии с тобой об этом говорить открыто, значит, к нам обратились. А это будет очень нехорошо, если к нам обратится это.
Это? Это какой-то предмет, а не личность?
Я ничего больше не скажу.
Я знала, что могла бы нажать на его щиты, иногда они давали трещину. Сейчас я об этом подумала, и он будто прочел мои мысли — а может, и не «будто».
Пожалуйста, ma petite, не надо на меня давить.
Насколько это плохо?
Достаточно плохо, но думаю, что это не наше «плохо». Я думаю, Малькольм будет отвечать за свои преступления перед вампирской юстицией, будем мы что-то делать или нет.
Так что, эта личность, или это явление, охотится за Малькольмом?
Вероятно. Этот легальный статус — вещь очень новая. Мне известно, что некоторые старейшие вампирские политики им очень озадачены. Возможно, некоторые решили воспользоваться им в своих интересах.
У меня два месяца назад был случай, когда один вампир подставил другого, пытался повесить на него убийство. Я не хочу убивать ни в чем не виновного.
Можно ли о каком бы то ни было вампире такое сказать?
Жан-Клод, не вешай мне на уши этот расистский фундаментализм.
Мы чудовища, ma petite. Ты знаешь, что я искренне так считаю.
Да, но ты не хочешь возвращения к недобрым старым дням, когда на вас круглый год был сезон охоты.
Нет, этого я не хочу.
Какой-то подтекст угадывался за сухим тоном его голоса.
Ты очень плотно экранируешься, я не ощущаю твоих чувств. Так плотно ты экранируешься только когда боишься. Боишься всерьез.
Я боюсь, что ты возьмешь из моего разума то, о чем мне запрещено тебе сообщать. Для нас не существует способа «обдурить», выражаясь твоим термином, это правило. Если ты даже прочтешь эту тайну у меня в мыслях, случайно, это может послужить основанием для казни нас обоих.