Ты с ним трахаешься? — спросил Дольф

Я посмотрела на него так, как он того заслуживал:

А вот это не твое собачье дело.

Значит, да. — И на лице его появилось неодобрительное выражение.

Я посмотрела сердито, хотя как-то это не очень получается, когда лежишь на больничной кровати вся в шлангах. Такое ощущение собственной беспомощности, что трудно быть крутой.

Я сказала то, что хотела сказать, Дольф.

А ты щетинишься, только когда ответ «да», — сказал он.

И неодобрительный вид начал переходить в сердитый.

Я всегда щетинюсь, когда меня спрашивают, трахаюсь я там с кем-то или нет. Попробуй спросить, встречаюсь я с ним или, черт побери, нет ли у меня с ним романа. Попробуй быть вежливым. Все равно не твое дело, но я, быть может — только быть может! — тебе отвечу на твой вопрос.

Он набрал полную грудь воздуха — при его грудной клетке это черт-те какой объем, и выдохнул очень медленно. Олаф повыше, но Дольф больше, мясистее, сложен как старомодный борец до тех времен, когда они все ушли в бодибилдинг. Он закрыл глаза и сделал еще один вдох. Выдохнул и сказал.

Ты права. Ты права.

Приятно слышать.

Ты с ним встречаешься?

Да, я с ним вижусь.

Что можно делать на свидании с вампиром?

Кажется, это действительно был вопрос. Или так он заглаживал свою прежнюю грубость.

Да то же самое, что на свидании с любым мужиком, только засосы получаются куда зрелищней.

Секунду до него доходило, а потом он уставился на меня, попытался нахмуриться, но засмеялся и покачал головой.

Противно мне, что ты встречаешься с монстрами. И что трахаешься с ними, противно. Тебя это компрометирует, Анита. Приходится выбирать, на чьей ты стороне, и не уверен, что каждый раз ты оказываешься на стороне обычных людей.

Я кивнула — оказалось, что живот уже при этом не болит. Еще подзажило, пока мы разговаривали?

Мне жаль, что у тебя такие чувства.

Ты не отрицаешь?

Я не собираюсь злиться и щетиниться. Ты о своих чувствах говоришь спокойно, и я отвечу тебе так же. Я не продаю людей, Дольф. Я многое делаю, чтобы жители нашего прекрасного города стояли и не падали — живые и мертвые, мохнатые и не шерстистые.

Я слыхал, ты все еще встречаешься с тем учителем, Ричардом Зееманом.

Ага, — ответила я осторожно, стараясь не напрячься. Насколько мне известно, полиция не знает, что он вервольф. Неужто его могут раскрыть? Я потерла рукой живот, чтобы отвести глаза в сторону и чтобы напряжение в теле, если оно у меня есть, отнесли за счет ран. Я на это надеялась.

Я тебя как-то спрашивал, есть ли среди твоих кавалеров люди, и ты ответила отрицательно.

Я старалась не быть ни слишком спокойной, ни слишком взволнованной. Тут не своим миром я рискую, а миром Ричарда.

Наверное, спросил, когда мы очередной раз поругались. Это у нас то и дело.

Почему?

Слушай, зачем столько вопросов о моей личной жизни? Тут опасные вампиры, которых надо поймать.

Убить, — сказал он.

Я кивнула:

Да, убить. Зачем тогда такой интерес к тому, с кем я встречаюсь?

— А почему ты не хочешь отвечать на вопросы о мистере Зеемане?

Мы вступали на тонкий лед. Дольф ненавидит монстров — любых и всех. Его сын помолвлен с вампиршей, и она пытается уговорить своего жениха стать нежитью. И отношение Дольфа к гражданам противоестественной природы изменилось от цинически-темного до совершенно опасного. О Ричарде он знает или подозревает?

Честно говоря, Ричард — это тот, с кем я думала провести свою жизнь. И то, что мы валимся к окончательному разрыву, мне до сих пор больно. Устраивает ответ?

Он глянул на меня коповскими глазами: пробовал на вкус правду, взвешивал на весах ложь.

Что переменилось?

На это я думала, как ответить. В первый раз мы расстались, когда Ричард кого-то съел. Это был очень плохой человек, но все же девушка должна иметь какие-то правила — ну, так я тогда думала. Если бы можно было вернуть время, сделала бы я иной выбор? Возможно.

Что переменилось, Анита?