Федеральное государственное автономное
Образовательное учреждение
Высшего профессионального образования
«СИБИРСКИЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»
Институт филологии и языковой коммуникации
Кафедра Лингвистики и межкультурной коммуникации
УТВЕРЖДАЮ
Заведующий кафедрой
___________/Л.В. Куликова/
« 25 » декабря 2012 г.
ОТЧЕТ О НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ РАБОТЕ
(3 семестр 2012-2013 уч.г.)
Руководитель
__________________________
« 25 » декабря 2012 г.
директор ИФиЯК, д.филол.н.,проф. Л.В. Куликова
Студент
группа ИЯ11-01М
№ зачетной книжки 101101401
___________________________
« 25 » декабря 2012 г.
Т.В. Волуйко
Красноярск 2012
В ходе работы над научно-исследовательской работой в третьем семестре 2012-2013 учебного угода был расширен библиографический список, который включает учебные пособия, монографии, диссертации и авторефераты не только отечественных, но и зарубежных исследователей, а также, интернет-ресурсы.
Итогом работы в третьем семестре стал черновой вариант первой главы магистерского исследования.
На протяжении семестра мы активно встречались с научным руководителем для обсуждения основных положений теоретической главы диссертации на научно-исследовательском семинаре магистров, а также направления магистерской работы в нужное русло.
Прилагаются расширенный список библиографии и черновой вариант первой главы магистерского исследования:
Библиография
| - Арутюнова Н. Д. Дискурс // Лингвист. энциклопед. словарь. М., 1990. - Бенвенист, Э. Общая лингвистика / Э. Бенвенист. – 3-е изд. – М.: Эдиториал УРСС, 2009. - Бессонова Л. Е. Коммуникативные аспекты политического дискурса // Учебные записки Т.Н.У. им. В. И. Вернадского. Т.16(55) №1: филологические науки. – Симферополь, 2004. - Виноградов С. И., Платонова О. В. Культура русской речи. М., 1999. - Дейк Т. А. ван. Язык. Познание. Коммуникация – М.: Прогресс, 1989. - Демьянков, В. З. Текст и дискурс как термины и как слова обыденного языка / В. З. Демьянков // Язык. Личность. Текст: сб. ст. к 70-летию Т. М. Николаевой / Ин-т славяноведения РАН; отв. ред. В.Н. Топоров. – М.: Языки славянских культур, 2005. - Демьянков В. З. Текст и дискурс как термины и как слова обыденного языка // IV Международная научная конференция «Язык, культура, общество». Москва, 27–30 сентября 2007 г.: Пленарные доклады. М.: Московский институт иностранных языков; Российская академия лингвистических наук; Институт языкознания РАН; Научный журнал «Вопросы филологии», 2007. - Звегинцев, В. А. О цельнооформленности единиц текста / В.А. Звегинцев // Известия АН СССР. Сер.литературы и языка. – 1980. – Т. 39. – № 1. - Земская Е.А., Китайгородская М.В., Ширяев Е.Н. Русская разговорная речь. М., 1981. - Карасик В. И. О типах дискурса // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс: сб. науч. тр. Волгоград, 2000. - Карасик В. И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс // Волгоград: Перемена, 2002. - Караулов Ю. Н., Путров В. В. От грамматики текста к когнитивной теории дискурса / ван Дейк Т. А. Язык. Познание. Коммуникация: Пер. с англ./Сост. В. В. Петрова; Под ред. В. И. Герасимова; Вступ. ст. Ю. Н. Караулова и В. В. Петрова. — М.: Прогресс, 1989. - Киров, Е. Ф. Цепь событий – дискурс/текст – концепт // Актуальные проблемы лингвистики и межкультурной коммуникации. Лингводидактические аспекты МК: материалы науч. сессии фак-та ЛиМКВолГУ. – Волгоград, апрель 2003: сб. науч. ст. – Волгоград: Изд-во «Волгоград», 2004. – Вып. 2. - Кубрякова, Е. С. О контурах новой парадигмы знания в лингвистике / Е. С. Кубрякова, О. В. Александрова // Структура и семантика художественного текста: доклады VII междунар. конф. – М., 1999. - Макаров М. Л. Основы теории дискурса. М., 2003. - Манаенко Г. Н. Дискурс в его отношении к речи, тексту, языку // Язык. Текст. Дискурс: межвуз. сб. науч. статей. Ставрополь, 2003. Вып. 1. - Михальская А. К. Основы риторики: Мысль и слово. М., 1996. - Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. 1998 Толковый словарь русского языка. – М., 1998. - Олешков М. Ю. Моделирование коммуникативного процесса: монография. Нижнетагильская гос. соц.-пед. академия [и др.] – Нижний Тагил, 2006. - Серио П. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла. Французская школа анализа дискурса / Пер. с франц. и португ. – М.: Прогресс, 1999. - Слышкин Г. Г. Дискурс и концепт ( о лингвокультурном подходе к изучению дискурса) // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс. – Волгоград: Перемена, 2000. - Степанов Ю. С. Альтернативный мир, Дискурс, Факт принцип приемственности // Язык и наука конца 20 века: сб. статей. М., 1995. - Степанов Ю. С. Альтернативный мир, Дискурс, Факт и Принцип причинности / Ю. С. Степанов // Язык и наука конца 20 века. – М.: РАН, 1996. - Черных П. Я. 1993 Историко-этимологический словарь современного русского языка. – М., 1993. – Т. 2. - Beaugrande, R.-A. Introduction to Text Linguistics / R.-A.Beaugrande, W. Dressler [Electronic resource] / Ed. London : Longman, 1981. – Mode of access: http://www.beaugrande.com/introduction_to_text_linguistics.htm. – Date of access: 17.09.2008. - Bernstein R. J. Journal of Child Language / Volume 6 / Issue 03 / October 1979. DOI: http://dx.doi.org/10.1017/S0305000900002580 (About DOI), Published online: 26 September 2008. - Bourdieu P. Language and Symbolic Power. Cambridge, 1991. - Courtes, J. La grandetraque des valeurstextuelles: Quelquesprincipesliminaires pour comprendre la GT / J. Courtes // Le françaisdans le monde. – 1985. – № 192. - Charaudeau, P. Langageetdiscours / P. Charaudeau. – Paris : Hachette, 1983. - Greimas, A. Sémiotique. dictionnaire raisonné de la théorie de langage / A. Greimas, J. Courtes. – Paris: Hachette, 1979. - Paul H. 1896 Deutsches Wörterbuch. – 6. Aufl. – München, 1896. - Wodak R. Disorders of discourse // L.; N.Y.: Longman, 1996. - http://yazykoznanie.ru/content/view/60/249/ |
2. Черновой вариант первой главы:
1.1. Современный взгляд на исследования дискурса в отечественном и зарубежном языкознании.
«Для каждого из нас вся жизнь – не что иное, как лоскутное одеяло из мыслей, слов, предметов, событий, действий и взаимодействий в Дискурсах».
Джеймс Пол Ги.
Четкого и общепризнанного термина «дискурс», охватывающего все случаи его употребления, не существует, и не исключено, что именно это способствовало широкой популярности, приобретенной этим термином за последние десятилетия: связанные нетривиальными отношениями различные понимания удачно удовлетворяют различные понятийные потребности, модифицируя более традиционные представления о речи, тексте, диалоге, стиле и даже языке.
Обратимся к этимологии слова «дискурс», рассмотрев ряд языков.
· В классической латыни discursus – производное от discurro «бегать в разные стороны, растекаться, распадаться, распространяться», – лишь в переносном смысле имел значение «рассказывать, излагать».
· Главное значение испанского discurso – «речь, выступление, дар речи». Другое значение – «манера речи». Третье – «рассуждение».
· Наиболее типичное современное значение термина discours во французском языке – «речь перед собранием людей».
· В английском языке XVII в. discourse лидирует, главным образом, в текстах по гуманитарным дисциплинам (в частности, в философских, филологических и экономических сочинениях) и в мемуарной литературе: «суждение, трактат, выссказывание»[7].
· В немецком языке слово Diskurs (или Discours: французское происхождение слова ощущалось, а слово демонстрировало принадлежность к светской жизни) появляется в XVI–XVII вв. в значении «живая речь». В XVIII в. появились Tischdiskurse «застольные беседы» и Kaffeediscourse «беседы за кофе» (в новое время употребляют выражение Kaffeeklatsch «кофейная болтовня, сплетня» в этом же смысле – как «ни к чему не обязывающий треп»). К середине XIX в. Diskurs употребляется все реже, иногда во вкраплениях английских или французских фраз. На границе XIX–XX вв. слово, несомненно, известно, но в художественной литературе употребляется «остраненно», как скрытая цитата из предыдущего века. Иногда встречаются новообразования типа Tanzstundendiskurs, аналогичные более ранним Tischdiskurs и Kaffeediskurs и иронично указывающие на неуместность «важных разговоров». Наконец, в XX в. Diskurs почти полностью уходит и из обыденной речи, и из художественной литературы, становясь атрибутом речи гуманитариев [31].
· В русском языке дискурс впервые встречается на границе XVIII и XIX вв. в значении «связный, довольно пространный (устный) монолог-рассуждение»[24]. На границе XIX–XX вв. слово дискурс из языка художественной литературы уходит полностью, его заменяют речь, слова, разговор. Зато производное «дискурсивный», чаще всего с кантовским значением, становится модным в речи гуманитариев. В большой части контекстов это прилагательное можно истолковать как синоним для «рассудочный» [18].
Перейдем к истории возникновения и употребления данного термина. Исторически первым понятие дискурс было использовано в названии статьи «Дискурс-анализ» американского лингвиста З.Харриса, опубликованной в 1952. З.Харрис трактовал это понятие предельно просто, как последовательность высказываний, отрезок текста больший, чем предложение [25]. Структурно-синтаксический ракурс рассмотрения дискурса находит отражение и в определении В.А. Звегинцева: дискурс – «…это два или несколько предложений, находящихся в смысловой связи…» [8].
В полной мере этот термин был востребован в лингвистике примерно через два десятилетия. Собственно лингвистические употребления термина «дискурс» сами по себе весьма разнообразны, но в целом за ними просматриваются попытки уточнения и развития традиционных понятий речи, текста и диалога. Переход от понятия речи к понятию дискурса связан со стремлением ввести в классическое противопоставление языка и речи, принадлежащее Ф. де Соссюру, некоторый третий член – нечто парадоксальным образом и «более речевое», нежели сама речь, и одновременно – в большей степени поддающееся изучению с помощью традиционных лингвистических методов, более формальное и тем самым «более языковое» [33].
Дискурс в 60—70-х гг. XX века понимался как связанная последовательность предложений или речевых актов. Термин начал широко употребляться в начале 1970-х гг., первоначально в значении близком к тому, в каком в русской лингвистике бытовал термин «функциональный стиль» (речи или языка). Причина того, что при живом термине «функциональный стиль» потребовался другой — «дискурс», заключалась в особенностях национальных лингвистических школ, а не в предмете. В то время как в русской традиции (особенно укрепившейся в этом отношении с трудами акад. В.В. Виноградова и Г.О. Винокура) «функциональный стиль» означал прежде всего особый тип текстов — разговорных, бюрократических, газетных и т.д., но также и соответствующую каждому типу лексическую систему и свою грамматику, в англосаксонской традиции не было ничего подобного, прежде всего потому, что не было стилистики как особой отрасли языкознания [22].
В 1970–1980-е годы дискурсивные явления (хотя и без употребления данной терминологии) активно исследовались в рамках проекта Института русского языка Академии наук по изучению русской разговорной речи (Е.А.Земская и группа ее соавторов), а также некоторыми другими исследователями (Б.М.Гаспаров, О.А.Лаптева, О.Б.Сиротинина). Был записан и затранскрибирован большой массив устных диалогов и монологов, которые затем подверглись детальному исследованию. В этом проекте разговорная речь рассматривалась на фоне более привычного для лингвистического анализа письменного языка (точнее, кодифицированного литературного языка). На русском материале Земская и ее соавторы открыли и описали многие особенности разговорной речи – такие, как ее творческий характер (в том числе в словообразовании) и одновременно клишированность, связь с конситуацией, активное использование просодии и жестов. Впервые были описаны многие принципиально важные явления устного русского языка – например, тенденция к помещению рематических компонентов в начало синтагмы. Е.Н.Ширяевым было проведено сопоставление устного диалога и монолога (повествовательного). [9] О.А.Лаптева указала на дискретность устной речи, ее порождение в виде последовательности сегментов, а также на неприменимость стандартного понятия предложения к устной речи.
Чёткое разграничение понятий дискурс и текст ввела французская школа дискурса, уходящая своими корнями в 1960-е годы (Э. Бенвенист, П. Шародо, М. Пешё, П. Серио и др.). Так, в соответствии с антропоцентрической парадигмой языка, предложенной Э. Бенвенистом во второй половине ХХ века, стало возможным рассмотрение дискурса как «функционирования языка в живом общении». Одним из первых Э.Бенвенист придал слову дискурс терминологическое значение и определил его как «речь, присваиваемую говорящим» [2].
В совместной работе А. Греймаса и Ж. Куртэ «Семиотика. Объяснительный словарь теории языка» рассматриваются одиннадцать употреблений понятия дискурса. При этом текст противопоставляется дискурсу и выступает как высказывание, актуализированное в дискурсе, как продукт, как материя, с точки зрения языка, тогда как дискурс есть процесс [30]. Такое понимание природы текста и дискурса, то есть трактовка текста как чего-то «более материального», чем дискурс, вероятно, уходит своими корнями в латынь, где «discursus был именем действия, а textus – именем предмета, результата действия» [6]. Ж. Куртэ понимает под дискурсом многокомпонентное целое, которое создаётся множеством специально отбираемых и сочетающихся определённым способом языковых единиц, служащих строительным материалом для «речевых актов, являющихся актами коммуникации, <…> как частей определённой глобальной целостности» [28].
Понимание текста и дискурса как результативной и процессуальной сторон речевой деятельности, соответственно, отражено и у П. Шародо. По его мнению, текст – это «воплощение, наглядное изображение другой речи»; «это неповторимый, единичный результат процесса, зависящего от говорящего и от условий речепроизводства». При этом П. Шародо отмечает, что текст пересекается с множеством дискурсов, каждый из которых, в свою очередь, принадлежит к какому-то жанру и соотносится с какой-то ситуацией». В общих чертах дискурс представляется П. Шародо в виде суммы таких слагаемых, как «высказывание» и «коммуникативная ситуация» [29].
Уже к концу 80-х гг. ХХ века под дискурсом начинают понимать сложное коммуникативное явление, сложную систему иерархии знаний, включающую, кроме текста, ещё и экстралингвистические факторы (знания о мире, мнения, установки, цели адресата и др.), необходимые для понимания текста [12]. Так, Т. ван Дейк в известной работе «Язык. Познание. Коммуникация» замечает, что дискурс представляет собой «размытую категорию». Эта «размытость» объясняется двумя причинами: историей формирования, когда в семантической памяти лексемы утверждаются признаки прежних подходов и употреблений, а также полной неопределенностью места дискурса в системе категорий и модусов существования языка [5].
Действительно, описание признаков и характеристик дискурса как и его составляющих связано с объяснением различных процессов его порождения и функционирования. Ценность модели дискурса, предложенной Т. ван Дейком, состоит в выявлении «коммуникативного события» как сложного единства языковой формы, значения и действия.
Французский лингвист П. Серио выделяет сразу восемь значений термина «дискурс»: 1) эквивалент понятия «речь», т.е. любое конкретное высказывание; 2) единица, по размерам превосходящая фразу; 3) воздействие высказывания на его получателя с учетом ситуации; 4) беседа как основной тип высказывания; 5) речь с позиции говорящего в противоположность повествованию, которое не учитывает такой позиции; 6) употребление единиц языка, их речевая актуализация; 7) социально или идеологически ограниченный тип высказываний, характерный для определенного вида социума; 8) теоретический конструкт, предназначенный для исследований производства текста [20].
Эти категориальные признаки, «язык в живом общении» и связь с «человеком говорящим», легли в основу понимания дискурса в европейской и русской научных школах.
Перейдем к современному взгляду на исследования дискурса в отечественном и зарубежном языкознании. Характерной чертой современного употребления термина «дискурс» можно считать отсутствие какой-либо строгости и однозначности интерпретации. Различные понимания этого термина удачно удовлетворяют различные понятийные потребности. Иногда этот термин просто модифицирует более традиционные представления о речи, тексте, диалоге и даже языке.
Во французской лингвистике термин «дискурс» может означать и речевую деятельность, и текст, и контекст, и высказывание в его взаимосвязях с коммуникативной ситуацией. В российском языкознании, приступившем к анализу дискурса позже, и уже на базе освоения опыта дискурсивных исследований французской и англо-американской школ, термин дискурс также вступает в противоречие с предполагаемой однозначностью, свойственной терминологической лексике, и имеет ряд трактовок: он понимается как «язык в языке», но представленный в виде особой социальной данности» [22]; «поток речевого поведения» [17]; «общепринятый тип речевого поведения субъекта в какой-либо сфере человеческой деятельности, детерминированный социально-историческими условиями, а также утвердившимися стереотипами организации и интерпретации текстов как компонентов, составляющих и отображающих его специфику» [16].
Обратимся к ведущим специалистам отечественного языкознания и лингвистики. По определению Н.Д. Арутюновой, дискурс – это «связный текст в совокупности с экстралингвистическими, прагматическими, социокультурными, психологическими и другими факторами, текст взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемая как целенаправленное социальное действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей и механизмов их сознания». Н.Д. Арутюнова также отмечает, что дискурс – «это речь, погруженная в жизнь» [1].
Дискурс – это явление, исследуемое в режиме текущего времени, то есть по мере его появления и развития, и при его анализе необходимо учитывать все социальные, культурологические и прагматические факторы. Поэтому термин дискурс, в отличие от термина текст, не применяется к древним и другим текстам, связи которых с живой жизнью не восстанавливаются непосредственно. Однако Е.Ф. Киров предлагает снять последнее ограничение и объясняет это фактом присутствия прошлого в настоящем и его способностью детерминировать многие события в настоящем и будущем. По Е.Ф. Кирову, дискурс – это совокупность письменных и устных текстов на том или ином языке в рамках той или иной культуры за всю историю их существования [13]. Очевидно, что позиция Е.Ф. Кирова близка к выводам Н.Д. Арутюновой в том смысле, что дискурс – это совокупность письменных или устных текстов и ситуации их создания и актуализации.
А.К. Михальская определяет дискурс как звучащее слово, живую речь, произносимую в процессе развертывания речевого события [17].
Более убедительным представляется определение С.И. Виноградова, для которого дискурс – это «завершенное коммуникативное событие, заключающееся во взаимодействии участников коммуникации посредством вербальных текстов и/или других знаковых комплексов в определенной ситуации и в определенных социокультурных условиях общения» [4].
Е.С. Кубрякова и О.В. Александрова трактуют дискурс как когнитивный процесс, связанный с речепроизводством, созданием речевого произведения, а текст видится им как конечный результат процесса речевой деятельности, имеющий определенную законченную (и зафиксированную) форму [14].
Г. Г. Слышкин понимает дискурс как концепт: «Как и всякий артефакт культуры, любая единица языка или речи может служить основной для образования в коллективном сознании лингвокультурного концепта. Это касается и дискурса... Дискурс будет являться объектом, а концепт – инструментом анализа» [21].
М.Л. Макаров определяет дискурс с точки зрения формальной, функциональной и ситуативной интерпретации. Более узкое понимание дискурса – это установление корреляции «текст и предложение» – «дискурс и высказывание». Контекст как признак дискурса акцентирует внимание исследователя на противопоставлении того, что сказано, и того, что имелось в виду, и, следовательно, на ситуацию общения [15].
До сих пор определение дискурса является дискуссионным, и, как нам стало очеведным, этот феномен как категория коммуникации понимается многими учеными по-разному. Изучению дискурса посвящено множество исследований, авторы которых трактуют это явление в различных научных парадигмах, поэтому в лингвистических теориях понятие «дискурс» к концу ХХ века стало шире понятия «язык». Таким образом, можно сделать вывод, что понятийный диапазон термина «дискурс» слишком широк.
При всем многообразии определений термина в современных лингвистических исследованиях важен тот факт, что большинство ученых акцентирует внимание на ситуации общения как необходимом условии появления вербального и невербального текста. «Бесспорным является тот факт, что дискурс утверждает свое место в системе категорий коммуникации прежде всего через понятие «текст» (хотя таковым текстом в чистом виде не является), а также через понятие «речь», а именно созданием определенного коммуникативного пространства, где и происходит коммуникативное событие, порождающее текст» [3].
Таким образом, на современном этапе научных лингвистических исследований понятия дискурса и текста уже не столь часто отождествляются, как это было прежде. В их трактовке лингвисты выделяют ряд различий, которые можно условно разделить на две группы. С одной стороны, понятия дискурса и текста противопоставляются по параметру динамика коммуникации (дискурс)/статика объекта (текст). С другой стороны, отношение текст/дискурс трактуются как отношение часть/целое.
Из вышеизложенного следует, что понятие дискурса, возникновение которого связано с выходом лингвистических исследований в область сверхфразового синтаксиса, означает, прежде всего, комплексную единицу, состоящую из последовательности предложений, объединенных логическим, смысловым типом связности. Другими словами, дискурс – это языковая единица высшего уровня, обладающая структурной, функциональной спецификой, это «новая черта в облике Языка, каким он предстал перед нами к концу XX века» [23]
1.1.1. Академический дискурс как тип институционального дискурса.
В.И. Карасик выделяет два основных типа дискурса: персональный (личностно-ориентированный) и институциональный (статусно-ориентированный). В первом случае говорящий выступает как личность во всем богатстве своего внутреннего мира, во втором случае – как представитель определенного социального института [10].
Противопоставляя личностно-ориентированное и статусно-ориентированное общение, В.И. Карасик отмечает, что во втором случае коммуниканты реализуют себя только в ограниченном наборе ролевых характеристик, выступая в качестве представителей определенных групп людей (начальник и подчиненный, клиент, пациент, пассажир, прихожанин, ученик и т. д.) [11].
Институциональные дискурсы динамичны, для их адекватного понимания следует учитывать интертекстуальные связи того или иного типа дискурса с другими типами в синхронии и диахронии. Как отмечает Р. Водак, институциональный дискурс не сводится только к одному типу дискурса, но представляет собой сложную совокупность различных взаимосвязанных конфликтующих между собой дискурсов в рамках заданной обстановки (setting) [32]. И действительно, демократические изменения в российском социуме последнего десятилетия обусловили «синтетические» процессы в сферах бытования некоторых институциональных дискурсов (политический – синтез официально-делового, публицистического стилей и «сниженного» вплоть до фени, академический - синтез научно-популярного и разгворно-бытового стилей и т.д.). В целом, институциональный дискурс как форма «общественной практики» отражает реальность, сохраняя, в то же время, отношения неравенства коммуникантов, определяемых ролью, статусом и другими факторами.
В контексте концепции языковых игр Л. Витгенштейна, согласно которой речь строится — подобно игре — по определенным правилам, с одной стороны, и является действием, формой жизни — с другой, любой институциональный дискурс содержит такие речевые действия, как приказания, описания, рассуждения, шутки, приветствия и т.д.) [19]. Такой дискурс можно трактовать как многоуровневое образование вербального и невербального характера, построенное по определенным эксплицитно представленным и имплицитно подразумевающимся правилам, конвенционально определяющим те или иные действия участников коммуникации. Фактически, при обращении к институциональным сферам общения отдельные типы речевых действий могут получить иную интерпретацию, нежели в традиционных таксономиях, а конверсационные классификации строятся на основе отношения одного действия к другому.
Основной характеристикой институционального дискурса является организующая функция общения. Общественные институты — это культуры, выражением которых является организационный символизм (мифы, истории, шутки, ритуалы, логотипы и т.д.). Этот символизм, по мнению Р. Водак [32], призван замаскировать конфликты, нарушения дискурса, противоречия между участниками институционального общения. Организующая функция общения в сфере институционального дискурса состоит в том, чтобы «закрепить отношения власти» (в широком смысле слова – власть врача над пациентом, преподавателя над студентом, офицера над рядовым и т.п.).
С позиций социолингвистики дискурс — это общение людей, рассматриваемое с позиций их принадлежности к той или иной социальной группе или применительно к той или иной типичной речеповеденческой ситуации, что позволяет акцентировать и специально исследовать его институциональный аспект. Представляется возможным выделить применительно к современному социуму политический, административный, юридический, военный, педагогический, религиозный, мистический, медицинский, деловой, рекламный, спортивный, научный, сценический, массово-информационный и академический виды институционального дискурса. Разумеется, приведенный список может быть скорректирован.
Для определения типа институционального общения необходимо учитывать статусно-ролевые характеристики участников общения (преподаватель — студент, врач — пациент, офицер — солдат), цель общения (академический дискурс — обучение нового члена общества, политический дискурс — сохранение или перераспределение власти), прототипное место общения (храм, высшее учебное заведение, стадион, тюрьма и т.д.).
Институциональность носит достаточно градуальный характер. Ядром институционального дискурса является общение базовой пары участников коммуникации — преподавателя и студента, священника и прихожанина, ученого и его коллеги, журналиста и читателя и т.д.
Переход от бытового дискурса к институциональному связан с определенными трудностями, о которых в свое время писал Б. Бернстайн [26], разграничивая расширенный и сокращенный коды общения (elaborated and restricted codes). В условиях обыденного общения все коммуниканты хорошо знают друг друга, ведут разговор о конкретных делах и не испытывают необходимости рассуждать о сложных материях либо объяснять близкому человеку очевидные вещи, поэтому разговор ведется при помощи сокращенного кода, который имеет высокую контекстную зависимость. Выходя за рамки обыденного общения, сталкиваясь с незнакомыми людьми, человек вынужден создавать для них необходимую фоновую информацию на основе предположений о том, чего собеседник, вероятно, не знает, и поэтому общение при помощи расширенного кода в меньшей мере зависит от контекста. Люди, относящиеся к среднему классу в традициях современной цивилизации, должны свободно переключать коды в общении. Этому учат школа и университет. Представители недостаточно образованных социальных слоев не владеют приемами общения при помощи расширенного кода, так как дома и в приятельской среде такое общение бессмысленно, что в известной степени препятствует их самореализации в жизни.
Пьер Бурдье также отмечает, что «значимость», «вес» коммуникантов определяется их символическим капиталом, признанием, институционализированным или нет, которое они приобретают в социальной группе. Магическая эффективность институциализированных актов неотделима от существования института, определяющего условия (относящиеся к исполнителям действия, времени и месту и т.д.), которые должны быть выполнены, чтобы магия слов осуществилась» [27].
Объектом нашего исследования является академический дискурс как разновидность институционального дискурса. Цель академического дискурса — социализация нового члена общества, развитие устройства мира, закрепление норм и правил поведения, организация деятельности нового члена общества в плане его приобщения к ценностям и видам поведения, проверка понимания и усвоения информации, оценка результатов. Участники академического дискурса — преподаватель и студент. Преподаватель наделен правом передавать студенту знания и нормы поведения, принятые в данном обществе, и оценивать его успехи. Преподаватель персонифицирует мудрость поколений и поэтому априорно обладает высоким авторитетом. В современном русском языке возникла потребность лексически разграничить характеристики преподавателя как социального типа, поэтому сформировался семантико-стилистический ряд дифференцирующих понятий: учитель, преподаватель, воспитатель, наставник, педагог, доцент, профессор, ментор, тренер, инструктор, гуру, гувернер (гувернантка), репетитор. Семантически противопоставляются слова, обозначающие человека, который передает предметные знания в какой-либо области (преподаватель), и того, кто оказывает влияние на формирование характера растущего человека (воспитатель, наставник).
Обращение к преподавателю со стороны студента на любой ступени обучения в русской лингвокультуре требует называния имени и отчества, в английской лингвокультуре используется формула Mr/Ms + фамилия, в репликах, адресованных учителям-мужчинам, студенты используют вежливое слово sir, в немецкой лингвокультуре принято обращаться Frau/Herr + фамилия к женщине/мужчине-педагогу соответственно. В университетском общении также возможна более свободная система обращения в зависимости от того, каковы обстоятельства общения — возраст преподавателя, степень личного знакомства с ним, место встречи (большая лекционная аудитория, небольшой класс для практического занятия, неформальная встреча вне стен учебной аудитории). К учащимся преподаватели практически всех лингвокультур обращаются официально по фамилии, неофициально — по имени.
Общественные институты имеют свои системы ценностей, которые проявляются в форме особых установок, при этом внешние требования и ожидания могут расходиться с имплицитными правилами поведения. Так, согласно внешним нормам поведения, студент высшего образовательного учреждения обязан соблюдать «Правила поведения учащегося», которые во многом воспринимаются как архаичные.
Из вышесказанного мы видим, что институциональный дискурс есть специализированная клишированная разновидность общения между людьми, которые могут не знать друг друга лично, но должны общаться в соответствии с нормами данного социума. Разумеется, любое общение носит многомерный, партитурным характер и его типы выделяются с известной степенью условности. Полное устранение личностного начала превращает участников институционального общения в манекенов, но, вместе с тем, существует интуитивно ощущаемая участниками общения граница, выход за которую подрывает основы существования того или иного социального института.
1.2. Методы дискурсивных явлений
Процесс научного исследования — это процесс превращения неизвестного в известное, это постоянная разведка мыслью неизученных областей жизни. Ведь науку интересует, прежде всего, не то, что уже открыто и понято, а то, что еще не открыто, не понято. Одним из главных и необходимых условий такого мышления является использование особых способов познания мира, именуемых исследовательскими методами. Наука о языке, как и другие области науки, имеет целый набор таких способов. При рассмотрении вопросов лингвистической методологии особое внимание необходимо уделять использованию терминологических наименований, являющихся базовыми, ключевыми в данной области языкознания. К ним можно отнести такие термины, как «метод», «методика», «методология». По словам Ю.С. Степанова, «в советском языкознании 40–50-х годов (ХХ века) три ключевых понятия определяли взгляды на проблему метода – «методика», «метод», «методология» [34]. Как нам представляется, в отечественной лингвистике эти понятия остаются ключевыми и до настоящего времени. Очевидно, главным ведущим среди названных понятий является понятие метода исследования или исследовательского метода.
В своей статье В.Н. Немченко [35] подробно рассматривает один из актуальных вопросов лингвистической методологии – использование термина «метод» в современной лингвистической литературе. На основании обзора специальной лингвистической литературы объясняется понятие метода исследования в языкознании. Приведем несколько понятий для сравнения. По определению Б.Н. Головина, например, «в философском смысле термин «метод» обозначает путь познания и истолкования любого явления жизни. В специально-научном смысле термин «метод» обозначает
 путь познания и истолкования явлений в той или иной отдельной науке (биологии, языкознании и т.д.)» [36]. Другой лингвист И.В. Арнольд определяет метод как «подход к изучаемому материалу, его систематизация и теоретическое осмысление» [37].
Лингвистические методы не представляют собой единого набора принципов и способов исследования и описания языковых сущностей. Скорее это некоторое «меню» взаимодополняющих и взаимоисключающих методов, используемых в различных комбинациях и в различных пропорциях в частных лингвистиках и в конкретных лингвистических исследованиях. Более того, этот набор не является постоянным. Непрерывно происходит его обогащение, изменяется также отношение к тем или иным методам: в различные исторические периоды и в различных научных школах один и тот же метод может быть доминирующим в лингвистической практике или же, напротив, научно дискредитированным. Каждая научная школа характеризуется, наряду с исходными презумпциями и целями, своим репертуаром престижных методов. В то же время конкретные исследовательские методы в общем случае долговечнее научных школ, и при их смене многие из методов наследуются новой парадигмой. Представим вашему вниманию «Карту методов и теорий», разработанную С.Титчер, М.Мейер, Р.Водак и Е.Веттер [38].
По мнению этих именитых лингвистов методы находятся в фактических отношениях с теориями и в социальных отношениях с научными сетями. Они зависят от теоретических оснований, т.е. от объяснительного паттерна научной области, и обычно разрабатываются в границах отдельной дисциплины. «Карту методов и теорий» следует читать следующим образом:
• Различные геометрические формы символизируют типы теорий разной степени абстракции:
а) философские и эпистемологические подходы (например, феноменология, герменевтика, общая семиотика);
б) социальные теории (например, теория Фуко, культурная антропология, критическая теория, теория поля);
в) лингвистические теории (например, функциональная системная лингвистика, теория речевых актов, Пражская школа, структурная лингвистика) и
г) концепты коммуникации (например, Лумана, Бюлера, Шеннона и Вивера).
Распределение отдельных подходов по этим типам теорий проблематично и в некоторых источниках может быть разным.
• Связующие стрелки между теориями и методами показывают, что определенная теория имеет особое отношение к развитию метода.Толщина стрелок или линий указывает на силу связей между теорией и методом. Непрерывные линии показывают адаптацию теоретических концептов и отсутствие дистанцирования от отдельных частей теории. Линии «пунктир-точка» показывают слабые связи или некоторое дистанцирование от частей теории».
К примеру: линия между теорией речевого акта и этнографией коммуникации Хаймса [39] состоит из пунктиров, потому что Хаймс действительно берет за основу понятие «речевой акт», но, в конечном итоге, анализирует «речевые события» и заменяет категорию «намерения говорящего» на «этнографический контекст» - т.е. паттерном культуры.
Из выше изложенного очевидно, что дать исчерпывающее перечисление лингвистических методов для всех «частных лингвистик» и для всех научных парадигм не представляется возможным. Ограничимся методами, направленными на решение задач нашего исследования.
Дискурс-анализ.
В последнее десятилетие дискурс-анализ может быть отнесен к числу самых популярных методов исследования в общественных и гуманитарных науках. В то же время, несмотря на многообразие публикаций, затрагивающих как теорию дискурса, так и концепции дискурс-анализа, сложно найти результаты конкретных эмпирических исследований с подробным описанием методики проведения.
Дискурс-анализ как самостоятельная научная дисциплина или, по крайней мере, автономная отрасль научного знания, зародился в 1960-е во Франции в результате соединения лингвистики, марксизма и психоанализа в рамках общих тенденций развития структуралистской идеологии. В работах основоположников этого направления Э.Бенвениста, Л.Альтюссера, Р.Якобсона, Р.Барта , Ж.Лакана и др. продолжалось предложенное Ф. де Соссюром разделение языка и речи при попытке соединения их с теорией речевых актов, лингвистикой устной речи, когнитивной прагматикой текста и т.д. [40] Формально дискурс-анализ - это перенос во французский контекст термина «discourse analysis», обозначавшего метод, примененный американским лингвистом З.Харрисом для распространения дистрибутивного подхода на изучение сверхфразовых языковых единиц. В дальнейшем дикурс-анализ стремился создать такую технику интерпретации, которая выявляла бы социокультурные (идеологические, политические, религиозные и пр.) предпосылки организации речевой деятельности, присутствующие в текстах различных высказываний и проявляющиеся как их скрытая или явная ангажированность. Это и стало программным ориентиром и общей целью дальнейшего развития данного научного направления. Работы этих ученых инициировали появление различных исследований и целой отрасли знания, которую принято обозначать как «школу дискурс-анализа». Она сформировалась на теоретической основе «критической лингвистики» [41], которая возникла на рубеже 1960-1970-х и трактовала речевую деятельность прежде всего с точки зрения ее социальной значимости. Согласно этой теории, высказывания являются результатом деятельности коммуникантов (говорящих и пишущих) в конкретной общественной ситуации; отношения субъектов речи обычно отображают различные типы социальных отношений (зависимостей и взаимозависимостей); средства коммуникации на любом уровне их функционирования социально обусловлены, поэтому соотнесенность содержания и формы высказываний не произвольна, но всегда мотивирована речевой ситуацией.
В результате большинство исследователей все чаще обращается к понятию дискурса, определяемого как цельный и связный текст, актуализация которого детерминирована различными социокультурными факторами. При этом для исследования контекста социальной коммуникации важно, что в дискурсе отражены не только языковые формы высказываний, но содержится и оценочная информация, личностные и социальные характеристики коммуникантов, их «фоновые» знания, имплицируются коммуникативные намерения и определяется социокультурная ситуация. При этом дискурс-анализ ориентирован прежде всего на изучение лингвистического уровня в структуре социальной коммуникации как доминирующего на протяжении всего исторического развития общества и культуры. И хотя на современном этапе он все более активно замещается паралингвистическим и особенно синтетическим уровнями коммуникации, опирающимися на невербальные средства передачи информации, его роль все еще достаточно велика и значима для всех типов социального взаимодействия.
Дискурс-анализ позволяет выделить не только существенные характеристики социальной коммуникации, но и второстепенные, содержательные и формальные показатели (например, тенденции в вариативности речевых формул или построении высказываний). В этом неоспоримое преимущество данного подхода, поэтому методы моделирования дискурса, обоснование его компонентов и изучение его структуры как целостной коммуникативной единицы активно используются различными исследователями.
В настоящее время дискурс-анализ воспринимается как междисциплинарный подход, оформившийся на стыке социолингвистики и лингвокультурологии, но впитавший в себя приемы и методы различных наук гуманитарного профиля: риторики, языкознания, философии, психологии, политологии, социологии и т.п. Поэтому вполне допустимо выделить соответствующие подходы в качестве магистральных стратегий исследований, осуществляемых в рамках дискурс-анализа, например, психологические (когнитивные, культурно-исторические и т.д.), лингвистические (грамматические, текстологические, стилистические и пр.), семиотические (семантические, синтаксические, прагматические), философские (структуралистские, постструктуралистские, деконструктивистские), логические (аргументативные и аналитические), информационно-коммуникативные, риторические и т.п.
С точки зрения этнокультурных предпочтений в истории становления и развития теории дискурса можно выделить следующие школы и традиции, а также их основных представителей: французская структурно-семиологическая (Р.Барт, Ц.Тодоров, А.Ж.Греймас, П.Серио, П.Пешё); германская лингвистическая (Р.Меррингер, Р.Шухарт); голландская когнитивно-прагматическая (Т.А. ван Дейк); английская логико-аналитическая (Дж.Остин, Дж.Серль, У.Куайн) и социолингвистическая (С.Гилберт, М.Малкей). В различных традициях, представленных в том числе и данными школами, предпринимаются попытки смоделировать множество теоретических и практических аспектов функционирования дискурса в процессах социальной коммуникации. И тогда главная проблема заключается не в том, как разработать наиболее точную, объективную и исчерпывающую методику исследований в рамках дискурс-анализа, но как согласовать между собой множество подобных разработок. Основные подходы в рамках коммуникативного моделирования дискурса связаны главным образом с обобщенным представлением о структуре его концептуальной организации. Она рассматривается в качестве механизма организации наших знаний об окружающем мире, их упорядочения и систематизации, регулирования нашего поведения в определенных ситуациях (в процессе труда, отдыха, игры, ритуала и т.д.), создания социальной ориентации участников коммуникации, функционирования основных компонентов дискурса в адекватной интерпретации информации и поведении людей. Здесь познавательный аспект дискурсивных практик смыкается с прагматическим аспектом, где важную роль играют социальные условия взаимодействия коммуникантов. С учетом этих аспектов создавались такие аналитические модели дискурса, как «ментальная модель» (Ф.Джонсон-Лэрд), представляющая обобщенную схему наших знаний об окружающем мире [42]; разработана модель «фреймов» (М.Мински, Ч.Филмор) как схема организации представлений о различных способах поведения в типовых ситуациях [43], [45], а также модель «скриптов» (сценариев) (Р.Шенк, Р.Абелсон), предусматривающая развитие и изменение таких типовых ситуаций и их корректировку [44]. Для изучения коммуникативных аспектов функционирования дискурса применяется «ситуационная модель» Т.А. ван Дейка, сочетающая принципы анализа социальных категорий, определяющих наши представления и поступки в социальном контексте с личностным знанием субъекта (оценки, мнения, установки) [46], а также социосемиотический подход М.А. Холлидея и его «полевая модель» дискурса, объединяющая эмпирический, логический, межличностный и контекстуальный уровни анализа [47]. В итоге на данный момент основные стратегии и тактики в рамках дискурс-анализа предстают в виде разнообразных междисциплинарных исследований, для которых характерно многообразие как способов постановки проблем интерпретации, так и их решения в плане трактовки содержания текстов.
Одно и то же выражение не может быть повторено дважды, так как постоянно изменяются контексты его порождения и восприятия (понимания). Принято считать, что текст вплетен в некую «паутину значений» - сеть, «сотканную» и автором, и адресатом, а также обществом и культурой, в которых и стало возможным общение между ними. В тексте и его интерпретациях обнаруживается сама история, поскольку любые высказывания, дискурсы и дискурсивные комплексы приобретают определенный смысл только в конкретной исторической ситуации. Поэтому «паутину значений» можно понимать как культуру или «систему смыслов», которые ориентируют человеческие существа по отношению друг к другу и окружающему миру (К. Гирц) [48]. Этот уровень интерпретации сопряжен с тем, что именно текст представляет, репрезентирует, воспроизводит, на что указывает и что называет. Это то, что принято называть «референтом» или «денотатом» высказывания и что открывает нам социальные отношения, в контексте которых происходит коммуникация субъектов, а также различные культурные коды, которые можно выделить в их речи. В этом же русле работает и уже упоминавшийся голландский исследовать Т.А. ван Дейк, который создал ситуационную модель дискурс-анализа, рассматривая процессы коммуникативных взаимодействий не как жестко алгоритмическую, но как гибкую стратегическую процедуру. Отталкиваясь от разработок в области грамматики текста, прагматики дискурса и когнитивного моделирования коммуникации, Ван Дейк исследует специфику функционирования языка в СМИ с учетом таких социальных факторов, как мнения, установки говорящего и слушающего, их социальный статус, этническая принадлежность и т.д. Как подчеркивает исследователь, «анализ дискурса не следует ограничивать структурами текстов или диалогов. Когда дискурсы получают определения как единицы вербального общения или как коммуникативные явления, к их реальной обработке или использованию в социальных и коммуникативных аспектах следует обращаться с позиций целостного, интегрированного подхода» [46].
Общая методика дискурс-анализа всегда воспроизводит модель качественного содержательного анализа, которая в отличие от формально-количественных методик (например, контент-анализа) способна выявить не только явно присутствующие и отчетливо фиксируемые текстовые данные, но и скрытые, латентные смыслы сообщения. Методическая схема дискурс-анализа выстраивается по следующим этапам [49]:
· определение цели исследования;
· обеспечение выборки (отбор единиц анализа);
· сбор материалов и документов (методами опроса, интервью, сканирования и т.д.);
· фиксация основных показателей речевого материала;
· транскрибирование (расшифровка) полученных данных;
· выявление их основных параметров;
· перекодировка в соответствии с системой принятых категорий;
· реконструкция смысла полученных сообщений;
· анализ обработанных данных, их обобщение и систематизация;
· общий отчет и выводы.
Программа эмпирических исследований в рамках дискурс-анализа выглядит как ряд последовательно задаваемых вопросов и выполняемых задач [49]:
· как сформировался данный тип дискурса;
· какие изменения фиксируются в нем за определенный период времени;
· к какой аудитории он обращен и в каких социальных сферах задействован;
· какие явные и скрытые сюжеты, жанры и сценарии (когнитивные схемы, идеологические программы, моральные оценки) в нем реализуются;
· какие риторические, логические и эстетические средства для этого используются;
· в чем проявляется специфика выразительных средств сообщения;
· кто является их носителем (производителем речевой практики);
· в каких отношениях с другими дискурсами (возможно, конкурирующими) они находятся;
· насколько успешен (эффективен) данный тип дискурса и какова сила его влияния на аудиторию.
Такова обобщенная формальная модель (схема) реализации методической программы исследований в рамках дискурс-анализа, на разных этапах и стадиях которой в зависимости от конкретной ситуации могут быть задействованы и использованы самые различные подходы и методы, дополняющие и корректирующие друг друга.
Контент-анализ.
По словам социолога А.Г.Здравомыслова контент-анализ - это «научно обоснованный метод чтения между строк» [50]. Главной отличительной чертой контент-анализа является его квантитативный характер. Контент-анализ – это прежде всего количественный метод, предполагающий числовую оценку каких-то компонентов текста, которую можно дополнять также различными качественными классификациями и выявлением тех или иных структурных закономерностей. Поэтому наиболее удачным определением контент-анализа можно считать то, которое зафиксировано в относительно недавней книге Дж.Мангейма и Р.Рича: «контент-анализ – это систематическая числовая обработка, оценка и интерпретация формы и содержания информационного источника» [51] .
Применять контент-анализ начал еще в 1940-х известный социолог Г.Лассуэл [52] в сфере политики и пропаганды. Формула Г.Лассвелла «кто, что, кому говорит и с каким эффектом» определила курс исследований в современных средствах массовой коммуникации. Как следствие, основной интерес представлял коммуникатор, получатель и коммуникативный эффект; между ними предполагались четкие причинные взаимосвязи. Чтобы исследовать эти взаимосвязи, необходимо было подсчитать коммуникативное содержание как можно точнее. Но широкое распространение данный метод получил, начиная с 1950-х, когда в США вышел фундаментальный труд Б.Берельсона [53] «Контент-анализ в коммуникационных исследованиях». Американский исследователь сформулировал 17 целей, воспроизводимых с тех пор в пособиях по контент-анализу; в их числе – описание тенденций в изменении содержания коммуникативных процессов; описание различий в содержании коммуникативных процессов в различных странах; определение намерений и иных характеристик участников коммуникации; определение психологического состояния индивидов и/или групп; выявление установок, интересов и ценностей (и, шире, систем убеждений и «моделей мира») различных групп населения и общественных институтов; выявление фокусов внимания индивидов, групп и социальных институтов и др. Б.Берельсон пишет, что текстовые аналитики не должны быть интерпретаторами, их задача – концентрировать внимание на внешних характеристиках содержания текста: словах, метафорах, выражениях и т.д. Это объективные данные. Таким образом, он выступает в поддержку репрезентативного контент-анализа. Следует заметить, что к тому времени намечается два направления в контент-анализе в целом: репрезентативный и инструментальный. Суть инструментального сводилась к тому, что исследователь фиксирует элементы сообщения, о которых явно не сказано в тексте. Инструментальный подход к тексту предполагает интерпретацию текста в терминах теории самого исследователя.
Большое влияние на изучение контент-анализа оказала модель передачи информации К.Шеннона и В.Вивера [54], несмотря на то, что она явно была направлена только на синтаксический уровень. Информационный источник (отправитель) передает через передатчик некоторую информацию как сигнал, который идет к некоему получателю и таким образом достигает своего места назначения. Во время передачи есть ряд источников интерференции.
Позже В.Шрамм [55] адаптировал эту модель передачи информации к общей модели коммуникации и определил контент-анализ как «объективируемый механизм анализа знаков».
А сейчас представим механизм действия контент-анализа, опираясь на труды С.Тичер, М.Мейер, Р.Водак и Е.Веттер [56].
· Формирование выборки. Только в очень малом количестве случаев можно исследовать весь материал по определенной проблеме. Как альтернативу идеальной тотальной обработке можно использовать выборки, сформированные по вероятностному принципу. Рекомендуется многоэтапный процесс отбора:
а) отбор отправителя,
б) отбор документов и
в) отбор подмножества документов.
· Единицы анализа. Единицы анализа - наименьшие компоненты текстов, в которых выясняют то, как часто встречаются и чем характеризуются переменные. Поскольку тексты не содержат «естественных единиц», их необходимо определить на синтаксическом или семантическом уровнях для каждого конкретного исследования. Например, синтаксическими единицами могут быть знак (слово), предложение, целый текст, место или время.
· Категории и кодирование. Суть и основной инструмент любого контент-анализа - это его система категорий. Каждая единица анализа должна быть закодирована — т.е. закреплена за одной или более категориями. Категории понимают как более или менее операционализированные определения переменных. Любое определение категории должно быть эксплицированным, полным и адекватным. В процессе кодирования рекомендуется иллюстрировать каждую категорию текстовыми примерами, которые впоследствии принимают как данность и которые помогают определять следующие текстовые единицы. В этом процессе могут быть полезны программы, которые соотносят единицы анализа с кодами. В большинстве случаев категории задуманы как номинальные шкалы — единица анализа либо принадлежит, либо не принадлежит этой категории. Типами категорий могут быть предмет, ценности, средства, место, время, форма коммуникации, результат и т.п. Когда схема категорий точно определена, начинают процесс кодирования. Здесь идентифицируют единицы анализа и привязывают их к категориям.
· Анализ и оценка. Самый простой способ оценки - подсчитать частоту встречаемости категории. Можно произвести анализ обусловленности, когда исследуют не только частоту, но и взаимозависимость переменных. Это вопрос того, будет ли вероятность определенно типа феномена (например, двух тем) больше, чем случай, но высокой или низкой. Если брать за основу более сложные процедуры, то здесь грамматический и семантический аспекты проверяют на предмет эксплицированных правил. В качестве примера можно привести анализ оценочных суждений, в котором установки отправителя исследуют по отношению к определенным людям или фактам. Этот метод включает стандартизированную скалярную схему категорий и точных правил для кодирования и оценки. Также доступен многофакторный анализ, основанный на результатах контент-анализа, который зависит от скалярного уровня переменных. В оценке нужно учитывать проблемы вывода, сделанного на основе отобранного материала по отношению ко всему материалу, а также на основе отобранного материала по отношению к отправителю, получателю или коммуникативной ситуации.
· Типология процедур анализа. На синтаксическом уровне анализируют такие единицы, как буквы, слоги, слова или предложения, их структуры, поскольку они чисто формальны. На семантико-синтаксическом уровне исследуют, как синтаксические структуры влияют на формирование значения. На семантическом уровне анализируют значения слов, предложений и т.п. На прагматико-синтаксическом уровне определяют взаимосвязь между синтаксисом и эффектом текста. Семантико-прагматический анализ соотносит этот эффект с определенными словами или предложениями, несущими значение. И, наконец, чисто прагматический анализ направлен на поиск чисто прагматических структур, которые управляют восприятием текста (например, риторические структуры).
Контент-анализ действительно занимает среди аналитических методов особое место в силу того, что является среди них самым технологичным и в силу этого в наибольшей степени подходящим для систематического мониторинга больших информационных потоков. Помимо этого, контент-анализ достаточно гибок для того, чтобы в его рамки мог быть успешно вписан весьма разнообразный круг конкретных типов исследований. Наконец, будучи в основе своей количественным методом (хотя и содержащим немалую качественную составляющую), контент-анализ в определенной степени поддается формализации и компьютеризации.
Конверсационный анализ.
Отметим, что наибольший интерес для нашего исследования представляют именно те методологические направления, которые уделяют достаточно много внимания речевой коммуникации, ее социокультурным, интерактивным и когнитивным аспектам, «смычке» социального и психологического в коммуникативном взаимодействии - в дискурсе.
Как утверждает лингвист И.П. Сусов [57], конверсационный анализ как широкое течение возникает в 60-х гг. в русле этнометодологии (выдвинутой в 1967 социологом Х.Гарфинкелом с его теорией способов и приёмов организации членами социокультурной общности своей повседневной деятельности) и направлено на эмпирический анализ разговоров (Х.Закс, Э.Щеглов, Г.Джефферсон, Ч.Гудвин). На начальном этапе в конверсационном анализе исследовались процессы практического умозаключения и приёмов, посредством которых участники речевого взаимодействия (например, при повествовании историй или при шутках) осуществляют внутреннее структурирование социальных событий и «устанавливают порядок» ведения разговора, указывая попеременно друг другу на предстоящие речевые ходы. На следующем этапе учёные обратились к исследованию упорядоченности социальных событий, воздействующих повторяющимися в них образцами и своими структурными свойствами на организацию разговоров. В качестве наиболее сильного и эффективного средства организации разговора стал рассматриваться переход от одной смены коммуникативных ролей к другой, характеризующей границы отдельного речевого вклада (хода) каждого и затрагивающего интересы всех сторон. Коммуникативные ходы квалифицируются как средства манифестации говорящими своего понимания направления, в котором развиваются совершаемые действия (т.е. их интерпретации предшествующего хода, соответствующих ожиданий партнёров и своих собственных ожиданий в отношении следующего хода). Границы речевых ходов (как и в дискурс-анализе) устанавливаются на основе:
а) формальных критериев (паузы, синтаксические конструкции, сигнализирующие возможность очередной мены ролей);
б) функциональных критериев (совершение по крайней мере одного коммуникативного хода).
Речевой вклад понимается как результат процесса, длина и структура определяются ходом речевого взаимодействия (интеракции). Идеальный речевой ход обладает триадической структурой — в первой части указывается на отношение к предшествующему ходу; в третьей части устанавливается отношение к следующему ходу; ради промежуточной части совершается речевой ход. Устанавливается зависимость особенностей речевых ходов от этнокультурных и возрастных факторов, типа дискурса.
Изучением конверсационного анализа также занимались представители северо-американской этнометодологии – Х.Сакс, Э.Щеглофф и Дж.Джефферсон. Их учение в ФРГ было продолжено в первую очередь в работах В.Кальмайера и Ф.Щютце. Под конверсационным анализом они понимали эмпирическое исследование языковых текстов, воспроизводимых в естественных коммуникативных ситуациях, записанных и сохраненных с помощью электронных средств, затранскрибированных и проанализированных с точки зрения структур коммуникативного развертывания событий речевых действий участвующих партнеров [58].
В отличие от конверсационного анализа названных англо-американских лингвистов В.Кальмайер и Ф.Щютце [59] применили термин «анализ разговора» при исследовании всех сфер языковой коммуникации, как только она продуцировалась в фактических социальных интеракциональных ситуациях. Цель традиционного этнометодологического анализа разговора – социологическое описание и объяснение социально активных интеракций и их организации. Анализ разговора необходим, поскольку разговор является существенной социально-организационной формой.
Согласно исследованиям лингвиста В.З. Демьянкова [60], центральная задача конверсационного анализа - описание и объяснение «компетенций», способностей, которые используют обычные говорящие и на которые опираются, принимая участие в умопостигаемом социально организованном взаимодействии людей. В центре внимания при этом - процедуры, используемые собеседниками в своем собственном поведении и при понимании чужого поведения, при реакции на него. Аналитик не должен размышлять над тем, что собеседники поняли из речей и иных действий друг друга (на самом деле - им обычно только кажется, что именно это они поняли), к помощи каких процедур или фильтров они прибегали. Вместо этого требуется, чтобы исследователь получил анализ, непосредственно вытекающий из наблюдения над поведением коммуникантов.
Представим четыре задачи, которые ставит и решает этот метод исследования коммуникации по В.З. Демьянкову:
а) фиксирование материала,
б) транскрипция,
в) анализ,
г) изложение результатов.
Исследователи разговора описывают материалы речи для того, чтобы понять структуры конверсационного действия и привычные приемы коммуникантов в разговоре. К основным вопросам относятся следующие: как собеседники практически организуют смену выступлений, координируя речь с невербальным поведением, обнаруживая затруднения и справляясь с ними? Как протекает и какие задачи решает общение в конкретной обстановке, скажем, во время интервью, слушания дела в суде или по ходу карточной игры?
Исходными презумпциями конверсационного анализа по Дж.Сигману [61] являются:
1. Разговор — структурированная социальная деятельность.
2. Исследование проводится в терминах взаимодействия людей.
3. Понимание не детерминировано строго.
4. Анализ должен быть локальным, следует избегать чересчур широкой постановки вопроса.
5. Категоризация недискретна и «эмерджентна», т. е. возникает по ходу продвижения вглубь исследуемой проблемы.
Здесь для исследователя существенны следующие два момента: во-первых, аналитик постоянно опирается на свою интерпретацию наблюдений как бы изнутри исследуемого социума. Он стремится не остраниться, а наоборот, полностью эмпатизировать наблюдаемым собеседникам. Аналитик рассматривает себя как действенного компетентного члена того же общества. Аналитическая операция заключается в том, чтобы на секунду представить себе, какие средства и техники заставляют его интерпретировать конкретный пассаж в общении именно данным образом, а не иным (это задача объяснить себе свое собственное объяснение). Во-вторых, в то же время инвариантный объект исследования - именно высказывания собеседников, а не интерпретации и перифразы аналитика.
Итак, конверсационный анализ демонстрирует то обстоятельство, что не только формально различные речевые события, но и все виды живого разговора накладывают ограничения на возможные интерпретации. Так, для завершения разговора необходимо сначала подготовить почву, иначе завершение будет неправильно оценено.
Исходя из конститутивных аспектов интеракции, В.С. Григорьева [62] различает следующие уровни структуры конверсационного анализа:
а) конституцию беседы (начало и окончание разговора, обмен речевыми вкладами и т.д.),
б) изображение положения вещей – денотативную ситуацию (тематическая структура, схема активов-структивов, как, например, рассказов, описаний и аргументаций),
в) совместные действия (комплексная активность), как, например, сбор информации, договоренность, коституирование социальных идентичных отношений.
Речь идет в данном случае о социальных категориях и ролях, интеракциональной модальности, например, серьезности, шутливости, формальности, неформальности диалогов. И, наконец, формулы кооперации, например, искренности или разочарованности или других форм стратегии поведения.
К методическим принципам конверсационного анализа принадлежит то, что материал исследуется без теоретических предварительных рассуждений. Материал не служит подтверждением гипотез, а теоретические конструкции, также как и категории анализа выводятся непосредственно из самого анализа. Методическая предпосылка конверсационного анализа состоит в интенсивном наблюдении материала. Для этого необходима транскрипция бесед, поскольку материал подлежит обработке, расчленению и восстановлению форм рекуррентности.
Подводя итог, озвучим три этапа, необходимые при конверсационном анализе:
4. обнаружить регулярность в материале,
5. реконструировать проблему, которую участники пытаются решить с помощью регулярно продуцируемых структур,
6. описать опыт, с помощью которого наблюдаемые явления повторяются.
Итак, при конверсационном анализе реконструируются не интенции целей говорящего, как при речеактовом исследовании, здесь релевантно то, как высказывания интерпретируются собеседником, или как они им обсуждаются.
|