Глава 11. Осколки приносят удачу
- Ну, хорошо, - сказала я газете, которая была развёрнута перед моим носом. - Вполне возможно, что я и папа немного того. И может быть, вешать картины - это твоё новое предназначение, и оно приносит столько денег, что ты можешь позволить себе всю эту роскошь, но одно я знаю точно: ты не гей.
Хотя Францёз не ночевал у нас, вопрос, были ли Пауль и он любовниками, не отпускал меня. И когда я только что намекнула, и Пауль не возразил, - речь шла о совместных отпусках, да, даже о договоре наследования (и это в двадцать четыре года!) - мне стало ясно, что моё подозрение имело под собой реальную почву.
- С этих картин очень большая прибыль, - донеслось через тонкую бумагу газеты. - А Porsche принадлежит нам обоим.
И это, значит, тоже. Руку хирурга Пауль целенаправленно продвинул к стакану со свежевыжатым апельсиновым соком. Я услышала, как он выпил его залпом и тут же закашлял. Почему он так часто давился? «Неужели рак горла?» - спросила я себя цинично.
- Высокая прибыль? Почему? Потому что вы покупаете у коренных жителей картины за яблоко и яйцо, мастерите им красивые рамочки и после этого за, не знаю сколько, тысяч евро сбываете их каким-нибудь богатеньким снобам?
- Люди готовы за них платить большие деньги. Этно Арт пользуется спросом.
- Ах, - ответила я саркастически. - А так же пользуется спросом у пьяных и травмированных аборигенов забирать всё до последней нитки ...
- О, Эли, не изображай из себя благодетельницу, пожалуйста! Времена тяжёлые, а я должен как-то жить. Если ты думаешь, что в наше время можно, будучи врачом, прожить без гор долгов, то ты заблуждаешься.
- Но это не та причина, по которой ты бросил учёбу, не так ли? – расспрашивала я дольше.
Наконец-то Пауль опустил газету. Его глаза были сужены, а голубой цвет приобрёл режущую жёсткость. Бык разозлился. Я знала, что была права с моим предположением. Ещё вчера вечером я заглянула в интернет на компьютере Пауля и нашла сайт галереи Францёза (Пауль нигде не был упомянут, даже в выходных сведениях.). Самая дешевая картина стоила около четырёх тысяч. На сайте правозащитной организации, однако, было отмечено, что картины у аборигенов часто покупали за смешные цены и сразу партиями. В сущности, инвестиции содержателей галерей состояли из стоимости транспортировки. Но и они не были слишком высокими. Я могла себе представить, что Францёз заказывал картины сразу целыми контейнерами и сам лично забирал их в порту. Но из-за этого я сейчас не хотела спорить.
- Кроме того, ты не гей, - вернулась я к основному вопросу.
- Я не знаю, гей я или нет, - ответил Пауль явно раздражённо. - Но он, в любом случае, мой друг и мой партнёр, мы работаем вместе и ...
- И?
- Эли, хватит. Перестань приставать ко мне.
- Явно это делает кто-то другой, - ответила я ядовито.
- Предрассудки? - спросил Пауль с безошибочным триумфом в голосе.
- О, Пауль, я прошу тебя! Я провела свою юность в Кёльне, в моей компании было сразу два гея, и я прекрасно с ними ладила. - Вообще-то даже лучше, чем с Дженни и Николь. Может быть, Даниэль и Джим даже приняли бы меня, если бы я сняла свою маску и была бы такой, какая есть. Но с этим я начала лишь в Вестервальде, с тем результатом, что мой собственный брат предпочёл бы определить меня в психиатрическую больницу, а моё сердце было растерзанно на куски, потому что я влюбилась в Камбиона.
- Да, да, каждый знает какого-нибудь гея и считает его милым, но если это вдруг случается в семье, то этого всё же не хотят, - сказал Пауль упрямо.
- Не в этом причина, Пауль, честно. Я просто очень хорошо знаю, что ..., что ты его не любишь. Ты не любишь Францёза. И ты не гей ...
- Эли. - Своё спокойствие Пауль теперь сдерживал с трудом, но я чувствовала, что не могу остановиться. Я должна была это сейчас выяснить, чтобы избавиться от жала в животе, которое постоянно сверлило и кололо. - Я не хочу говорить об этом. Прими всё как есть.
- Нет, - ответила я твёрдо. - Я видела тебя вместе с Лили, Пауль. Я редко встречала пару, которая была бы так влюблена друг в друга. Она обожала тебя, и, прежде всего, ты обожал её, ты чуть ли ей не поклонялся ...
- Елизавета, я не хочу говорить! - заорал Пауль и треснул ножом со всей силы по тарелке, так что та разбилась. Я вздрогнула. Его пальцы дёргались, и на одну секунду я подумала, он хочет взять нож и воткнуть мне в грудь. - Чёрт! - рявкнул он на меня, как будто это я ударила ножом по столу, а не он. - Эту серию больше не производят, а теперь еще одна тарелка разбилась ...
- Это всего лишь посуда, - попыталась я его успокоить. Он пугал меня. Нервно Пауль смахнул осколки в сторону, и снова казалось, что его пальцы хотят схватить нож.
- Это не «всего лишь посуда». Это Versace, - возразил он сердито.
- И она донельзя уродлива, - сказала я холодно, взяла свою тарелку и бросила её в кухонный шкаф. При ударе тонкий фарфор разлетелся на несчётное количество осколков. Пауль вскочил на ноги. Его вытянутая рука метнулась в мою сторону.
- Ты ..., - выдохнул он глухо. Испуганно я вскочила со стула и отступила назад. - Оставь меня в покое. Я предупреждаю тебя ..., - выдавил он и поднял свою руку. Другая его рука врезалась мне в грудь и отбросила меня грубо назад. Я потеряла равновесие и попыталась удержаться за край стола. Но толчок Пауля был сильнее. Я упала и сильно проехала спиной вдоль стены, прежде чем удариться затылком о плитки. Инстинктивно я поджала ноги, чтобы защитить своё тело.
Правая рука Пауля всё ещё была поднята вверх, как будто он в любой момент готов ударить. Его рот исказился, а его глаза были такими тёмными, что в них не могло отразиться даже светлое утреннее небо. Его длинные волосы коснулись моего лица, когда он склонился надо мной.
Застонав, я отползла назад. Пауль как по принуждению замахнулся ещё раз, но незадолго до моей щеки его рука застыла в воздухе. Я не смела ни дышать, ни двигаться, хотя всё во мне кричало «беги».
- Я буду молчать, ничего больше не скажу, обещаю, я ничего не скажу! - попыталась я его утихомирить и почувствовала, как мой рот исказился, но не от ненависти и злости, как у Пауля, а из-за чистой паники. – Пауль, пожалуйста ...
С глубоким стоном он отдёрнул свою руку. Казалось, это стоило ему огромных усилий. Потом он запрокинул голову назад и испустил крик, из-за которого у меня чуть не остановилось сердце. В тот же миг мне стало плохо.
- Ты ... не ... мой брат. Ты не мой брат! - прошептала я и прижала обе руки к лицу, чтобы не смотреть на него, так как закрыть я их не могла. Они закостенели.
Я подождала, пока тень его тяжёлой фигуры освободило моё тело, а его шаги удалились. Потом я свернулась на полу и несдержанно зарыдала.
- О Боже, папа ... Почему тебя здесь нет ...? Ты ведь так мне нужен ..., - рыдала я вслух, как будто мой отец мог это услышать и всё исправить.
Что с Паулем случилось? Он чуть не избил свою собственную сестру. Избил? Нет, не только это. Я боялась за свою жизнь.
Никогда прежде Пауль не трогал даже одного моего волоска. Если не считать те попытки, когда он в моём полном сознании хотел с помощью кухонного ножа и вилки сделать мне операцию (По крайней мере, до этого он продезинфицировал мою кожу). Напротив, Пауль был настоящим защитником. Если кто-то досаждал мне, то мог быть уверен, что он отомстит. А теперь? Он сам напал на меня. Без всякого повода. Из-за какой-то дурацкой, уродливой тарелки.
Хотя я должна была признать, что крайне его раздразнила. Но раньше, это случилось не в первый раз, в таких ситуациях он просто уходил в свою комнату и игнорировал меня.
И потом этот крик - страдальческий и полный боли. Он прозвучал так, будто он собрал всю свою последнюю энергию, чтобы выкрикнуть, и потом никогда больше не дышать, никогда больше не чувствовать ...
Было ли это всё следствием потери Лили? Лишь летом я узнала, почему Пауль так рано уехал от нас. Его девушка Лили влюбилась в папу. А Пауль был убеждён, что папа отвечает взаимностью на эту влюблённость, да, что он дал ей для этого повод. В конце концов, к тому времени он уже давно думал, что папа оставляет маму так часто одну, чтобы заводить романы.
Я попыталась представить себе, как бы я себя чувствовала, если бы Колин бросил меня, потому что влюбился в маму. Даже представить себе это было ужасно. И скорее всего, я бы тоже сваливала вину на маму. Но хватило бы этого, чтобы забросить все мои прежние желания и планы и стать лесбиянкой?
Эта мысль так сильно сбила меня с толку, что я перестала плакать. Нет. Точно я не стала бы лесбиянкой. Но ручаюсь, стала бы очень несчастной. Хотя ещё несчастнее, чем в этот момент, едва было возможно.
Измученно я оставалась лежать. Тошнота не отступала, так что я теперь только поверхностно дышала, потому что не могла переносить запахи, доходящие со стола. Если я правильно идентифицировала дверь, которая до этого захлопнулась, то Пауль закрылся в своей спальне. Лежал ли он там на кровати? Или хотел подышать свежим воздухом?
Черт, окно ... Створки сегодня ночью, которые были на полу, я вернула на место, но лишь прижала их, потому что у меня не оставалось сил.
И как бы сильно он меня только что не напугал, он был моим братом, и с ним что-то случилось, за что он, возможно, не был в ответе. Раздражать его, во всяком случае, мне больше ни в коем случае нельзя, но я должна была посмотреть, всё ли с ним в порядке.
Я подтянулась с помощью моего стула вверх и, шатаясь, подошла к двери Пауля. Я открыла её, не постучавшись. Со вздохом облегчения я поняла, что Пауль лежал на животе на своей кровати, голова вжата глубоко в подушку, и дышал. Медленно, но регулярно.
- Убирайся, Эли. - Его голос был хриплым. Он что, плакал? Или это утомление делало звук его голос таким слабым?
- Твои окна сломаны. Хотела только предупредить тебя.
- Я знаю. - Я пожала плечами, это было всё, что я могла сделать, а утешать его я даже не собиралась, и ушла к себе в комнату. Мой чемодан я всё ещё не распаковала; во-первых, из-за отсутствия полочек в шкафу, во-вторых, потому что я ещё точно не знала, оставаться мне здесь или нет.
Я не чувствовала себя больше в безопасности у Пауля. В этот момент он казался мне сумасшедшим, и по сравнению с ним я чувствовала себя почти нормальной. И всё-таки: хотя у меня на правой щеке был отпечаток, шишка на затылке и я чувствовала себя совершенно несчастной, но ... он в самый последний момент сдержался, восстановил над собой контроль. Что-то мне мешало сейчас просто взять и сбежать. В конце концов, я осталась невредимой. И я хотела знать, что с ним происходит. Если я сейчас сбегу, он никогда больше не подпустит меня так близко к себе.
Я была в Гамбурге только три дня, и пока я посмотрела только Шпайхерштадт. Я хотела выбраться отсюда, увидеть что-то другое, не только кирпичные стены домов напротив, узкий кусочек неба надо мной или мутную воду подо мной. Предложение работы в клинике показалось мне ещё раз как знак судьбы. Конечно, ошибка разъяснилась бы даже тогда, если я там не появилась бы лично. Но клиника находилась вблизи Альстера, где якобы Гамбург был самым красивым. Я могла встречу объединить с прогулкой и в это время спокойно обо всём подумать. И если потом захочу, то скажу позже дамам и господам, что не являюсь их ожидаемой уборщицей.
После того, как я разработала этот план, я немного успокоилась. До раннего вечера Пауль и я оставались лежать, молча, на наших кроватях. Иногда у меня из горла ещё вырывался испуганный всхлип, но по прошествии нескольких часов спазм в моём желудке расслабился, и мне захотелось есть и пить. Я выбрала себе приличную одежду, пошла в ванную, приняла душ и нанесла макияж, чем уже долгое время пренебрегала. Хотя это было совершенно абсурдно, так как не я имелась в виду, у меня было такое чувство, что мне нужно появиться в презентабельном виде в мою первую смену работы.
Когда Пауль внезапно появился в полуоткрытой двери ванной, моя рука начала так сильно дрожать, что выскользнула тушь. Теперь моё лицо украшали две полосы: одна - на левой, другая - на правой щеке. Чёрная и красная.
- Эли, малышка. - Слова Пауля прозвучали устало. Так ужасно устало и измученно. - Я этого не хотел. Это не приносит мне удовольствия. И это убивает меня ... Тебя нельзя раздражать меня, пожалуйста, не делай этого...
Я нерешительно повернулась к нему. О Боже, его взгляд ... Тут же я отвернулась. Но короткой встречи наших глаз хватило, чтобы на моих появились слёзы. Быстро я схватила бумажную салфетку, и в самой лучшей манере тёлки снова и снова прикладывала её к моим векам, чтобы не потекла тушь.
- Хорошо, - пробормотала я, задыхаясь.
- Для чего ты приводишь себя в порядок? - спросил Пауль удивлённо.
- У меня назначена встреча.
- Встреча? Ты уверенна, что ты в таком состоянии...?
- Да, - соврала я. Я совсем не была уверенна. На данный момент мне хватит дружелюбной улыбки, чтобы наверх поднялось то, кем я в этот момент была: жалким кусочком плоти. Я расправила плечи и взяла ещё одну салфетку, чтобы вытереть полосу от туши со щеки. Другой придётся остаться. Для более обстоятельного макияжа у меня всё равно больше не было времени, а для прогулки тем более. Я разучилась краситься и потратила для этого слишком много времени.
Я намочила свои руки, попыталась пригладить свои волосы и протиснулась мимо Пауля в коридор.
- Куда ты сейчас идёшь, Эли?
- Мыть полы.
- Мыть полы? - спросил Пауль в ужасе. - Ты идёшь мыть полы?
- Точно, - ответила я сухо. Я посмотрела на него и почувствовала, что уголки моих губ, как и его, дёрнулись во внезапной вспышке веселья. - Ты вбиваешь гвозди в стену, а я иду мыть полы. Брат и сестра Штурм делают карьеру.
Я исчезла, не сказав «до свидания», махнула такси возле набережной Зандтор и позволила отвезти себя с пустым желудком и гудящей головой к моему первому официальному месту работы.