ГДЕ ЖЕ УВЕРЕННОСТЬ В ПРИНЯТОМ РЕШЕНИИ?
Мы подходили к двухэтажному строению, которое, подобно остальным, имело текстуру и полупрозрачность алебастра. Леона сказала мне, что это Дом литературы.
Поднявшись по широким ступеням, мы вошли внутрь. Как и в Бюро регистрации, здесь было много народу, но царила почти полная тишина. Леона проводила меня в просторный зал, вдоль стен которого тянулись стеллажи с книгами. По всей комнате были расставлены большие удобные столы, за которыми сидели с книгами десятки людей.
До меня вдруг дошло, почему так тихо: основной источник шума отсутствовал, поскольку люди общались мысленно.
– Можно разговаривать, никому не мешая, – сказал я. – Идеальная библиотека.
Она улыбнулась.
– Верно.
Я осмотрелся по сторонам.
– Какие здесь есть книги?
– История всех народов Земли, – ответила Леона. – Самая правдивая – ничто не замалчивается.
– Она, вероятно, проливает свет на истинное положение вещей, – высказал я предположение, размышляя о том, что на Земле почти невозможно установить достоверность исторической литературы.
– Так и есть, – согласилась Леона. – Земные книги по истории – в основном вымысел.
Мы обошли комнату кругом, и я заметил, что книги, как и каждый предмет в Стране вечного лета, излучают слабое, но видимое сияние.
– Тут есть издания, опубликованные на Земле? – спросил я, вспоминая свои переплетенные рукописи в доме Альберта.
Леона кивнула.
– А некоторые только еще будут опубликованы.
– Как это получается?
– Содержание книг будет отпечатано в мозгу живых людей.
– А они узнают, что на самом деле не написали книгу?
– Вопрос довольно сложный, – сказала Леона. – Вообще говоря, обычно не знают.
– Я бы хотел прочитать одну из таких книг, – признался я.
– Их обычно не выдают, – покачала она головой. – Читатели могут каким-то образом исказить их содержание – как, точно не знаю. Однажды я хотела прочитать такую книгу, и мне сказали, что, поскольку все здесь происходит на психическом уровне, мои мысли могут изменить ее содержание.
Леона привела меня в другую комнату, отведенную для книг по паранормальным явлениям, оккультным наукам и метафизике. Расхаживая между стеллажами, я почувствовал более сильное излучение, чем в зале исторических книг.
Остановившись у одного из стеллажей, Леона взяла с полки том и протянула мне. Исходящие от книги вибрации были довольно неприятными.
– Новым посетителям принято показывать эту книгу или сходную с ней, – объяснила она.
Я повернул том и прочитал на корешке название: «Обманчивость потустороннего мира». Несмотря на ощущение дискомфорта, вызванное соприкосновением с этой книгой, я не мог не улыбнуться.
– По меньшей мере иронично.
Поставив книгу обратно на полку, я вновь начал испытывать беспокойство за Энн. Она не верила в загробный мир – я сам слышал, как она это говорила. Возможно ли, чтобы она отказалась поверить в очевидность своих ощущений?
– Я бы не стала об этом беспокоиться, – сказала Леона. – Она в тебя поверит. Остальное приложится.
Не стану описывать все наше путешествие по Дому литературы; это не относится к моему рассказу. Достаточно сказать, что само здание и то, что было внутри, произвело на меня неизгладимое впечатление. Когда я высказал Леоне свои опасения по поводу огромного объема знаний, которые предстояло получить, она напомнила мне, что я не ограничен временем.
Когда мы вышли из здания, я вопросительно взглянул на спутницу.
– Не думаю, что уже пора, – тут же ответила она.
– Ладно, – кивнул я.
«Терпение, – сказал я себе. – Еще совсем немного, и ты узнаешь».
– Не хочешь посмотреть одну из наших галерей? – спросила Леона.
– Отлично.
Она сжала мою руку.
– Теперь уже совсем скоро.
Мы обменялись улыбками.
– Извини, я такой эгоист, – сказал я. – Я ничего не спрашиваю о тебе.
– Для этого у нас еще достаточно времени, – мягко ответила она. – Самое главное – твоя жена.
Я уже собирался ответить, когда произошла очередная неожиданность. Мимо нас прошла какая-то женщина, двигаясь в состоянии оцепенения, словно замороженная. На какой-то миг она напомнила мне собственную жуткую фигуру, виденную во время сеанса, и я похолодел.
– Кто она? – спросил я.
– Она еще жива, – ответила Леона, – ее дух странствует здесь во сне. Такое время от времени случается.
– Она не знает, где находится?
– Нет. И, вероятно, не вспомнит, когда проснется.
Повернувшись, я стал наблюдать, как женщина, механически двигаясь, медленно удаляется. Я заметил прикрепленный к ее макушке серебряный шнур, который, мелькнув в воздухе, скоро пропал.
– Почему люди ничего не помнят? – спросил я.
– Потому что память находится в духовном сознании, а материальный мозг не в состоянии ее прочитать, – ответила Леона. – Мне говорили, что есть люди, которые совершают астральные путешествия сюда, полностью отдавая себе в этом отчет, как во время путешествия, так и после, но я таких не встречала.
Я смотрел, как женщина удаляется, невольно думая: «Если бы Энн так могла!» Если бы она и не знала, что происходит, я мог бы ее ненадолго увидеть, может быть, даже прикоснуться к ней. Эта мысль наполнила меня столь сильным желанием, что я ощутил его почти физически. Вспоминая ее тепло и податливость, я, по сути дела, почувствовал это плотью.
Тяжело вздохнув, я повернулся к Леоне, которая понимающе мне улыбалась. Я с усилием улыбнулся в ответ.
– Знаю, я – плохой компаньон, – сказал я.
– Да нет, хороший. – Она взяла меня за руку. – Пойдем, пробежимся по галерее, а потом узнаем, когда она вновь будет с тобой.
Стоящее перед нами здание имело цилиндрическую форму; наружные стены из материала, напоминающего мрамор, были покрыты искусной резьбой, изображающей цветы и листья.
Огромное внутреннее пространство состояло из как будто бы бесконечной изгибающейся галереи, стены которой были увешаны полотнами великих мастеров. Перед картинами, внимательно их изучая, стояли группы людей; было много учителей с учениками.
Я узнал картину Рембрандта и высказался по поводу прекрасной копии. Леона улыбнулась.
– Та, что на Земле, – копия. Это – подлинник.
– Не понимаю.
Она объяснила, что картина, висящая перед нами, была задумана Рембрандтом – со всем совершенством, на какое способно воображение гения. То, что он сделал на Земле, чтобы воспроизвести это идеальное ментальное изображение, было подвержено ограничениям его материального мозга и тела и создано с помощью материалов, подверженных разложению. Здесь же было абсолютное видение художника – чистое и вечное.
– Ты хочешь сказать, что на Земле все художники лишь воспроизводят полотна, уже существующие здесь?
– Существующие, потому что художники их создали, – объяснила Леона. – Именно это я имела в виду, говоря, сколь сложен вопрос о том, знает ли человек о получаемых им творческих импульсах. Сначала Рембрандт мысленно создал эту картину из матрицы, потом воспроизвел ее материальными средствами. Будь мы экспертами, мы бы увидели, насколько эта картина совершеннее той, что на Земле.
Каждое произведение искусства здесь было живым. Цвета играли, как в жизни. Каждая картина казалась почти – описание неточное, но лучшего не нахожу – трехмерной, с характеристиками рельефа. С близкого расстояния они выглядели скорее реальными сценками из жизни, нежели плоскими изображениями.
– Думаю, что во многих смыслах самые счастливые люди здесь – это художники, – заметила Леона. – Материя здесь настолько неуловима, и при этом с ней легко обращаться. Творческая деятельность художника ничем не ограничена.
Я изо всех сил старался проявлять интерес к тому, что она мне показывала и о чем рассказывала, – это действительно было потрясающе. И все же, несмотря на все усилия, меня продолжали одолевать мысли об Энн. Поэтому, когда Леона сказала: «Думаю, теперь нам пора вернуться в Бюро», – я невольно вздохнул с облегчением.
– Мы сможем мысленно отправиться туда? – торопливо спросил я.
Она с улыбкой взяла меня за руку. На этот раз я не закрывал глаз, но все-таки не смог уследить. Вот мы в галерее; я моргнул, и перед нами уже сидел мужчина из Бюро регистрации.
– Предполагается, что ваша жена окажется в наших пределах в возрасте семидесяти двух лет, – молвил он.
«Двадцать четыре года», – тотчас пронзила меня мысль. Страшно долго.
– Помните, что в Стране вечного лета время измеряется по-другому, – напомнил мне клерк. – То, что на Земле показалось бы вечностью, здесь может пролететь очень быстро, если вы проявите активность.
Я поблагодарил его и Леону и вышел из Бюро регистрации.
Мы продолжали идти вместе, я поддерживал разговор. Улыбался и даже смеялся. Но что-то было не так. Я размышлял: теперь все уладилось. Через двадцать четыре года мы снова будем вместе. Я займусь образованием, работой, подготовлю для нас дом. Именно такой, какой ей понравится. На берегу океана. С катером. Все улажено.
Тогда почему у меня не было уверенности в принятом решении?
ТРЕВОЖНЫЕ АССОЦИАЦИИ
Вскоре после этого произошел ужасный перелом. На Земле могла пройти неделя или меньше – точно сказать не могу. Знаю только, что это потрясение настигло меня слишком быстро.
Я испытывал разочарование из-за того, что придется так долго ждать встречи с Энн. Альберт посоветовал мне думать не об этом ожидании, а о том, что встреча определенно произойдет.
Я старался, правда старался. Я пытался убедить себя в том, что мое беспокойство необоснованно, что оно не имеет отношения к ситуации с Энн.
Я начал заниматься другими вещами.
Прежде всего, наш отец. Роберт, я видел его однажды. Он живет в другой части Страны вечного лета. Меня проводил к нему Альберт; мы поговорили, а потом ушли.
Тебе это не кажется странным? Думаю, покажется, если учесть ваши с ним отношения. Извини, если это прозвучало фальшиво, но здесь кровь не гуще воды. Взаимоотношения определяются мыслями, а не генами. Проще говоря, он умер до того, как у меня появилась возможность его узнать. Они с мамой расстались, когда я был совсем маленьким, так что близости между нами быть не могло. Поэтому, хотя мне было приятно увидеться с ним, а ему со мной, ни один из нас не испытал непреодолимого желания продолжить отношения. Хотя он человек приятный. У него есть свои проблемы, но его чувство собственного достоинства не подлежит сомнению.
«Здесь нас скорее разделяют наши пристрастия, а не расстояния», – сказал Альберт. Ты видел воочию, насколько сильна моя привязанность к Энн и детям. И я уверен, что если маме суждено умереть, пока я «диктую» для тебя этот дневник, наши отношения будут гораздо более близкими, поскольку так было при жизни.
Дядя Эдди и тетя Вера живут отдельно. Он ведет скромную жизнь в очаровательном уголке, где занимается садоводством. Я всегда чувствовал, что в жизни он полностью не раскрылся. Здесь – да.
Тетя Вера нашла «небеса», к которым всегда стремилась, в которые верила. Она очень религиозна и почти постоянно посещает церковь. Я видел это здание. По виду оно в точности такое же, как церковь, которую она посещала на Земле. Церемония такая же, как сказал Альберт. «Видишь, Крис, мы были правы», – сказала мне тетя Вера. И пока она в это верит, ее Страна вечного лета будет находиться в границах этого убеждения. В этом нет ничего плохого. Она счастлива. Именно потому, что ограниченна. Но повторю: есть многое другое.
И последнее. Я узнал, что Йен, никому не сказав, молился за меня. Альберт уверил меня, что, если бы не это, мое состояние после смерти было бы гораздо хуже. «Молитва о помощи всегда облегчает этот опыт», – были его слова.
Теперь возвращаюсь к своему дневнику.
Это началось в доме Альберта: собирались друзья. Я бы сказал, что был вечер, поскольку на небо опустились сумерки – мягкий и умиротворяющий полусвет.
Не буду пытаться передать тебе все, о чем говорили гости. Хотя они старались вовлечь меня в разговор, большая его часть была непонятна мне. Они подробно говорили о сферах, находящихся «выше» этой. Об уровнях, на которых развивающаяся душа становится наравне с Богом – бесформенная, независимая от времени и материи, хотя по-прежнему наделенная личностными особенностями. Их дискуссия казалась интригующей, но недоступной моему пониманию, как и пониманию Кэти.
Мне казалось, я лишь часть декораций этого вечера. Но все же когда я – в ответ на речи гостей – подумал: «А ведь все мы мертвые», Альберт с улыбкой повернулся ко мне.
– Напротив, – сказал он. – Все мы очень даже живые.
Я извинился за свою мысль.
– Не стоит. – Он положил руку мне на плечо и крепко его сжал. – Знаю, что это трудно. И подумай вот о чем. Если ты, находясь здесь, можешь сказать такое, представь себе, насколько сложнее кому-то на Земле поверить в загробную жизнь.
Я спрашивал себя, не пытается ли он уверить меня в неспособности Энн в это поверить.
– Безусловно, достойно всяческого сожаления то, что на Земле практически никто не имеет представления, чего ожидать после смерти, – заметила Леона.
– Если бы только люди воспринимали смерть как сон, прекратились бы все ужасы, – молвил мужчина по имени Уоррен. – Человек спокойно засыпает, уверенный в том, что на следующее утро проснется. Он должен ощущать то же самое по поводу конца жизни.
– Неужели нельзя изобрести что-то такое, что позволило бы человеческому глазу увидеть происходящее в момент смерти? – спросил я, стараясь не думать об Энн.
– Когда-нибудь изобретут, – сказала женщина по имени Дженифер. – Устройство типа камеры, которое будет фиксировать выход души из тела.
– Но существует более настоятельная потребность, – сказал Альберт, – «наука умирать» – физическая и психологическая помощь для ускорения и облегчения разделения тел. – Он взглянул на меня. – Я рассказывал тебе раньше, – напомнил он мне.
– Люди постигнут когда-нибудь такую науку? – спросил я.
– Ее следует развить, – ответил он. – Каждый человек должен быть подготовлен к жизни после смерти. Информация на этот счет накапливается уже в течение столетий.
– Например, – вступил в разговор еще один из его друзей, мужчина по имени Филипп. – «Что касается жизни человека после так называемой смерти, то он видит, как прежде, слышит и разговаривает, как прежде; у него есть обоняние и вкус, и он чувствует прикосновение, как раньше. Также он тоскует, желает, думает, размышляет, любит, как прежде. Одним словом, когда человек переходит из одной жизни в другую, это то же самое, что переехать с одного места на другое, захватив с собой все, чем он обладал, как личность». Эти слова написал в восемнадцатом веке Сведенборг.
– Разве эта проблема не будет немедленно разрешена, если разработают систему прямой связи? – спросил я, взглянув на Альберта. – То «радио», о котором ты говорил раньше.
– Со временем это произойдет, – откликнулся Альберт. – Наши ученые постоянно над этим работают. Правда, проблема необычайно сложная.
– Безусловно, наша работа упростится при наличии такого «радио», – заметил один из друзей Альберта, Артур.
Я с удивлением взглянул на него. Впервые за время пребывания в Стране вечного лета я уловил в чьем-то голосе оттенок горечи.
Альберт положил руку на плечо Артура.
– Понимаю, – сказал он. – Помню свою растерянность, когда приступил к нашей работе.
– Похоже, она постоянно усложняется, – продолжал Артур. – Совсем немногие из тех, что попадают сюда, обладают нужными знаниями. Все, что они приносят с собой, – это никчемные «ценности». Они хотят лишь заниматься тем же, чем и при жизни, невзирая на заблуждения и деградацию. – Он с обиженным выражением посмотрел на Альберта. – Эти люди хоть когда-нибудь смогут усовершенствоваться?
Они продолжали беседу, а меня снова охватило беспокойство. «В чем именно состоит работа Альберта? – недоумевал я. – И в какие мрачные места она его уводит?»
И хуже всего, что я почему-то продолжал связывать эту тревогу с Энн. Это казалось бессмысленным. Она обладала познанием. Ее ценности не были никчемными. У нее не было заблуждений, и уж никак нельзя было назвать ее деградирующей.
Почему же тогда я был не в состоянии отогнать от себя тревожные ассоциации?