ГЛАВА 5. НИ ВОЙНЫ, НИ МИРА
СВОБОДА И РАБСТВО
Хасавюртские соглашения еще сильнее затянули узел кавказских проблем. Ставя свою подпись, А. Лебедь вряд ли мог полагать, что боевики пойдут на разоружение и прекратят свою противозаконную деятельность. Наши воинские части еще находились на территории Чечни, а лидеры Ичкерии уже приступили к восстановлению своей армии, в диверсионных школах и лагерях разворачивалась подготовка будущих террористов.
В середине 1997 года состоялся выпуск в одной из таких школ в Грозном. Перед выпускниками выступил Салман Радуев. Привожу его речь почти полностью, ибо она весьма символична и носит программный характер.
"Братья, сегодня вы выходите из стен нашей школы. Четыре месяца ваши учителя обучали вас искусству диверсий, подкупа, распространения слухов и многому другому. Вы все принимали участие в святой войне за независимость Ичкерии, и не важно, что среди вас не только чеченцы и мусульмане. Ичкерия стала их настоящей родиной, в борьбе за свободу которой они проливали кровь. Живут они по законам шариата. Они наши братья.
Сейчас Москва пытается убедить всех в том, что она подарила нам мир. Я этому не верю, как не верит в это ни Шамиль, ни Аслан, ни многие другие, которые с оружием в руках добывали независимость. Все обещания Москвы о финансировании — не более чем разговоры для дураков. Деньги, переведенные через русские банки, осядут в карманах чиновников. Аслан — молодец. Он водит Ельцина за нос и, наверное, сможет получить деньги на наш национальный банк. А если даже не получит, ничего страшного. Нам русские деньги не нужны. Нам дадут некоторые европейские страны, а также Пакистан, Афганистан и Иран. От них мы получим и деньги, и оружие, и технику, чтобы вооружить нашу армию. Да и среди высших русских чиновников много таких, которые готовы нам продать оружие, продукты, обмундирование…
Наши требования:
— полная политическая независимость Ичкерии;
— Россия, как проигравшая войну, обязана выплатить контрибуцию, всю до копейки, без всяких условий;
— с теми, кто в войне поддержал Москву, разберемся по законам шариата…
Уже завтра некоторые из вас приступят к выполнению своих заданий. Ваша задача — сеять смертельный ужас среди тех, кто продал Аллаха. Они каждый час должны чувствовать холодную руку смерти. Среди всех военных, которые пока находятся на нашей территории, необходимо посеять растерянность и страх. Захватывайте их в заложники и убивайте. Аллах все простит, а на крики политиков внимания не обращайте — это не более чем шумовая завеса.
Особое задание тем, кто осядет в России и соседних государствах. Ваша задача — внедриться во властные структуры, административные и финансовые органы. Ваша задача — дестабилизировать обстановку, экономику и финансы. Создавайте базы, подбирайте людей, ждать долго не придется. Если до весны Ичкерия не получит полной свободы и независимости, мы нанесем удары практически во всех крупных промышленных городах.
В своей работе обращайте внимание на казачество. Это наши давние и самые страшные враги. Но Аллах милостив — большинство атаманов продажны и алчны. За деньги они могут продать не только казаков, но и мать родную. Под крышей казачества создавайте совместные предприятия и затягивайте их в финансовую яму. На Ставрополье уже есть атаманы, которые прямо работают на нас. Теми выпускниками школы, кто будет действовать в казачьих структурах, уже получены ярлыки и компроматы на атаманов.
Необходимо обратить внимание на районы, где находятся войска (солдаты и офицеры — голодные, они продадут любое оружие), — это Кочубеевский район, Невинномысск, Шпаковский район, Ставрополь, Буденновск, Нефтекумский район. Необходимо составить списки тех офицеров, контрактников и особенно казаков, кто принимал хоть самое малое участие в войне. Они подлежат уничтожению в первую очередь.
Вам необходимо обливать грязью тех русских, которые настроены патриотически. Их очень легко обвинить в фашизме, антисемитизме и национализме. Тех иноверцев, которые захотят встать под Святое знамя Пророка, необходимо вязать кровью. У них нет тогда пути назад.
Необходимо расширять сеть мусульманских школ и принимать туда не только правоверных. Дети — тесто: кто лепит, тому и будут служить. Используйте бездуховность русских.
На территории национальных республик сейте национальную рознь. Стравливайте националов и русских. Любую беду сваливайте на русских. Тех националов, которые не хотят жить по законам шариата, — уничтожать, а вину валить на русских.
Те, кто внедряется во властные структуры, должны всячески дезорганизовывать работу административных органов. Но творите не своими руками, а руками русских — пусть они отвечают перед своим законом. Вы должны быть вне всяких подозрений. Тем, кто будет работать в банках, — прилагать все силы для затяжки платежей, выплат зарплат и особенно пенсий, вызывая тем самым недовольство русских русскими же.
Русские (как властные, так и финансовые структуры) коррумпированы, многие находятся на содержании местных мафий. Необходимо занимать лидирующие роли в этих мафиозных структурах. В своей работе на местах опирайтесь на чеченские, цыганские, дагестанские, корейские общины. Через них вы будете получать все необходимые инструкции и деньги.
Больше не хочу утруждать ваше внимание, братья. Тем более что каждый из вас имеет подробнейшие инструкции".
Получая подобные наставления, их исполнители нагло и дерзко действовали не только в Чечне, где царила бандитская вакханалия, но и в соседних регионах — в Дагестане, Северной Осетии, Ингушетии, Ставропольском крае. В течение трех лет после восстановления так называемого мира гремели взрывы в Пятигорске и Владикавказе, Каспийске и Махачкале, гибли ни в чем не повинные граждане. Широкое распространение получило похищение людей, в том числе и военнослужащих, нормой стали террористические акты.
16 апреля 1998 года на перевале дороги Малый Малгобек — Старый Батакоюрт, вблизи осетино-ингушской административной границы, группа боевиков почти в упор расстреляла колонну автомобилей, в которых находились генералы и офицеры Генштаба и Северо-Кавказского военного округа с группой охранения.
В результате нападения из двадцати человек на месте погибли четверо военнослужащих, пятый скончался по пути в больницу, восемь получили ранения различной степени тяжести. Среди погибших: генерал-майор Виктор Прокопенко — представитель Главного оперативного управления Генштаба, полковник Сергей Гречин — начальник группы Главного управления воспитательной работы, полковник Виктор Еремеев — заместитель командира соединения по воспитательной работе (СКВО), рядовые Виктор Олейников и Максим Шмальц.
Получили ранения: генерал-лейтенант Николай Мухин — заместитель начальника ракетных войск и артиллерии МО РФ, полковник Владимир Бандура — заместитель начальника штаба СКВО, старший лейтенант Алексей Чагин — командир разведвзвода, сержанты Дмитрий Волков и Виталий Гавриленко, младший сержант Сергей Сапожников, рядовые Виктор Воеводин и Владимир Дрындин.
В. Бандура после тяжелейшего ранения около двух лет пролежал в госпиталях, мужественно перенес все операции и сегодня продолжает службу в звании генерал-майора в штабе СКВО. От него я узнал все подробности тех трагических событий на перевале Хурикау. Приведу «документированное» свидетельство очевидца:
"В марте 1998 года я был направлен в Моздок исполнять обязанности заместителя командующего временной оперативной группировкой войск на Северном Кавказе. Как раз в это время было принято решение об усилении взводных опорных пунктов по периметру административной границы с Чечней. Вместе с генералами других силовых ведомств мы отрабатывали вопросы организации и взаимодействия подразделений МВД и Минобороны. С проверкой должна была прилететь комиссия из Генерального штаба во главе с генералом А. Квашниным. Согласно первоначальному плану, работать им предстояло в Дагестане, затем во Владикавказе и конечный пункт пребывания — Моздок.
Получилось все наоборот. Самолет с генералами и офицерами Генштаба сел вначале в Моздоке (Махачкала из-за непогоды не принимала). Комиссию возглавил генерал Прокопенко. После обеда я предложил ему изменить график и отработать намеченные вопросы сначала на моздокском направлении, а затем в Дагестане. Виктор Григорьевич наотрез отказался и вскоре вылетел в Дагестан. Проверку опорных пунктов, в том числе и в районе перевала Хурикау, наметили на 15 и 16 апреля.
Через несколько дней комиссия вернулась в Моздок. Вечером, накануне того трагического дня, Прокопенко провел совещание: определились с количеством машин, охраны. Позже, в более узком кругу, уточнили детали. Выезд наметили на 8 утра.
Ближе к полуночи 15 апреля мне пошли какие-то непонятные звонки. Например, приказали спланировать два вертолета из Моздока на Беслан. Стал разбираться, кто именно поставил такую задачу. Выяснил вначале, что якобы звонил заместитель начальника оперативного отдела 58-й армии и через дежурного передал распоряжение. Чье распоряжение? Непонятно. Сразу возникли сомнения. Почему кто-то, через кого-то передает непонятные команды. В 6 часов утра дежурный сообщил: все предыдущие команды отставить, действовать по плану, принятому вечером.
В 8 утра колонна в составе трех машин — двух «уазиков» и автобуса — тронулась в путь. Погода стояла прекрасная. В головном «уазике» на переднем сиденье рядом с водителем расположился я, сзади — генералы Прокопенко и Мухин. Хотел еще сесть генерал Герасимов (заместитель командующего 58-й армии).
— Нечего трем генералам сзади толкаться. Оставайтесь здесь, мы скоро вернемся, — сказал я Герасимову.
В этот день должны были прилететь начальник Генерального штаба А. Квашнин и командующий войсками округа В. Казанцев. Герасимов остался их встречать.
Все шло по плану. За нашей машиной двигался автобус с охраной. Замыкал колонну «уазик». В нем находились водитель, рядовой В. Олейников, полковники С. Гречин и В. Еремеев. Миновали милицейский КПП № 16. Еще тогда я удивился: почему милиционеры нас не остановили, чтобы проверить документы? Сколько раз проезжали там раньше — всегда останавливали, а сейчас беспрепятственно пропустили. Метров за сто до перевала я остановил колонну. Погода стала портиться, спустился туман. Видимость — минимальная.
Вышли из машин, перекурили. Я сказал, что осталось метров пятьсот и мы подъедем к опорному пункту, как только минуем перевал.
Буквально через несколько минут после того, как колонна продолжила движение, справа и слева от дороги я увидел людей в черных масках, с автоматами. Они стояли в полный рост (по 6-7 человек с каждой стороны). Одеты в новую камуфлированную форму серого цвета. В руках у всех автоматы «Кедр», спецназовские, с глушителями.
Почему-то сразу подумал: по нашу душу. Водителю Володе Дрындину крикнул: «Дави!» Он свернул и стал давить тех, кто слева стоял на обочине. Боевики отскакивали в сторону. Почти в ту же секунду с правой стороны по «уазику» открыли огонь. Я этого не видел, только слышал. Мне почти сразу пуля попала в ногу. Я попытался достать пистолет. Не помню, стрелял или нет (но когда очнулся на перевале внизу, пистолет был зажат в руке). Хорошо помню, как по обшивке салона цокали пули.
— Уходи на перевал, — кричу водителю.
И в тот же момент — сильный удар в спину. Потерял сознание…
Позже мне рассказали, что водитель получил три пули: в руку, ногу и спину. Превозмогая боль, он все-таки сумел вывести машину из-под обстрела и добраться до ближайшего блокпоста милиции. Только благодаря самоотверженности этого парня мы с Мухиным остались живы. Увы, Прокопенко погиб.
На блокпосту я пришел в сознание. Лежал на земле. Кто-то пытался разжать мне пальцы на пистолете. Вижу: Дрындин в шоке — бегает и материт милиционеров. А съемочная группа НТВ снимает на камеру все происходящее. И это через 20-30 минут после нападения на колонну! Поразительная оперативность".
Нет сомнения, что произошла утечка информации или от нас, или из Генштаба. Нападение боевиков было тщательно спланировано.
Подтверждает эту версию и рассказ офицера Генштаба полковника Александра Степанова, находившегося в автобусе.
"После первых выстрелов группа сопровождения среагировала сразу. Разведчики не растерялись, действовали профессионально и полностью нас прикрыли — ведь все мы были без оружия. Поэтому только благодаря им в нашей машине ни один офицер не погиб и не был ранен.
Удивила, конечно, наглость нападавших: они не прятались, стояли в полный рост и, очевидно, не ожидали получить отпор. А встретив яростное сопротивление, тут же скрылись.
Но через полчаса после боя (!) в радиоэфире было запеленговано их обращение к нам (!) с требованием сообщить о своих потерях! Такого хамства я не упомню за всю историю войн…
Горячка после боя постепенно спадала. Начали разбираться, кто где находится, и вдруг обнаружили, что ни на одном из блокпостов нет «уазика», в котором ехали офицеры-"воспитатели". В тумане никто не заметил, куда он пропал…"
Детали апрельской драмы дополнил начальник медицинского пункта полка майор Валерий Французов:
"Подняли по тревоге бронегруппу, и мы на МТЛБ выдвинулись на поиски товарищей. Показывать дорогу вызвались я и трое уцелевших разведчиков. Не доезжая до места, где было совершено нападение на колонну, остановились — второй раз нарываться на засаду не хотелось. Решили, что впереди, пешком, пойдут разведчики, затем наша группа, а уже за ними три машины с милицией… Через некоторое время после того, как старший лейтенант Чагин с подчиненными ушли, впереди начался бой. Милиционеры, услышав пальбу, запрыгнули в машины и уехали обратно к блокпосту — драпанули. А мы знали, что там наши товарищи, поэтому, не раздумывая, пошли им на помощь.
Добрались до вершины сопки. Здесь пули прижали нас к земле. Пришлось быстро занять оборону на возвышенности. Ответный огонь не открывали, потому что из-за сильного тумана не видели, куда стрелять, и могли попасть в своих разведчиков… Когда туман рассеялся и бой прекратился, мы увидели ужасную картину: на противоположной вершине сопки стоит БТР, а в низине — покореженный «КамАЗ» с чеченскими номерами. Подав бронегруппе сигнал «не стрелять», на МТЛБ начали спускаться вниз, к изуродованной машине. Навстречу двинулся бронетранспортер. Тогда только мы поняли, что боевиков здесь давно уже нет: по нам вела огонь местная милиция…"
Позднее эту картину дополнили некоторые важные детали: старший лейтенант Чагин с двумя солдатами остановил проходивший мимо «КамАЗ» с песком, чтобы на нем продолжить поиски пропавшего «уазика». Но навстречу вылетел милицейский БТР, и милиционеры, не разобравшись в ситуации, начали палить из крупнокалиберного пулемета по машине, в которой были замечены люди в камуфляже.
Цена этого недоразумения чудовищна: Алексей Чагин и сержант Виталий Гавриленко были ранены в ноги, а рядовой Максим Шмальц по дороге в госпиталь от полученных ран скончался.
Отправив раненых на попутной «санитарке», майор Французов решил во что бы то ни стало найти пропавшую машину. И нашел «уазик» приблизительно в том же месте, где колонна подверглась обстрелу. К сожалению, помощь запоздала. В изуродованной машине уже не было живых. Спустя четыре часа врач, обследовавший тела полковников В. Еремеева и С. Гречина и водителя В. Олейникова, констатировал: «Нападавшие сделали контрольные выстрелы в голову каждой из жертв».
Позже специалисты, эксперты установили по пробоинам в машинах и интенсивности огня, что боевиков было не больше десяти (как будто знали, что колонна пойдет без охраны). По всей видимости, засаду организовали профессионалы, которые продумали не только расположение огневых точек, но и пути отхода. Поэтому, несмотря на попытку группы быстрого реагирования МВД сразу же оцепить район и организовать с помощью трех вертолетов поиск бандитов, тем удалось скрыться в Чечне, вне зоны досягаемости.
Вооруженные нападения бандитов на наши войска, уже за пределами республики, стали регулярными. Но если бы только эта единственная беда: невиданные масштабы приняло похищение людей и торговля ими. Без большой натяжки можно сказать, что этот промысел занял ведущие позиции в экономике республики. В предгорьях и горах у большинства чеченских семей были свои невольники — своя дармовая рабочая сила.
На пороге третьего тысячелетия в самом центре Грозного, в районе так называемой площади «Трех богатырей», несколько лет, вплоть до осени 1999 года, исправно работал крупнейший на Северном Кавказе невольничий рынок, где за сходную цену можно было купить раба на любой вкус. И торг здесь был вполне уместен. Даже местные дети знали: самый выгодный товар — это «нечеченец». Так что с иностранцами, независимо от их политических симпатий, в «свободолюбивой» Ичкерии особо не церемонились. «Свобода — это, конечно, хорошо, — утверждали работорговцы. — Но ею сыт не будешь».
Пленники в Чечне давно рассматривались в качестве предмета купли-продажи. Их можно выгодно сбыть заинтересованным лицам, можно на время одолжить соседу за оказанную услугу, можно, наконец, обменять на заключенного под стражу в России родственника. Вариантов много. Как и положено всякому товару в условиях рынка, пленники делились по категориям: социальному статусу, материальному положению.
По высшей шкале ценились иностранцы, известные журналисты и политики: за них можно было получить крупные суммы — до нескольких миллионов долларов. Содержались такие пленные в относительно нормальных условиях. Это, правда, не касалось порядков в банде Арби Бараева, где мучили всех пленников, даже «сверхприбыльных».
Похитители попроще предпочитали «работать» с гражданскими специалистами. А так как в Чечне с ними была напряженка, заложников приходилось вылавливать в соседних республиках — Ингушетии, Дагестане, Северной Осетии, Кабардино-Балкарии. За них не обязательно брать долларами, можно договориться об обмене на стройматериалы, автотранспорт, продовольствие… Так что многие чеченцы, проживавшие в других республиках, ездили за дешевым сахаром или лесом на свою историческую родину.
Самой «мелкой монетой» на невольничьем рынке платили за российского солдата. В силу разных обстоятельств и причин товар этот после Хасавюрта не защищался ни федеральной властью, ни казначейством. Правда, отдельные регионы порой пытались вытащить своих земляков из плена. Так, например, администрация Краснодарского края заплатила за прапорщиков Солтукова и Москалева 50 тысяч долларов, а за освобождение рядовых Бережного и Ватутина краснодарцы отдали 40 тонн муки. Но эти факты скорее исключение из правил.
Сотни российских офицеров и солдат несколько лет гнули спину на чеченских хозяев. В Веденском и Итум-Калинском районах они выращивали горный чай; у селения Аллерой обрабатывали маковые плантации, в Ножай-Юртовском районе пасли скот, многие строили дорогу на Шатили. Их содержали в ужасных условиях: каторжная работа от зари до зари, холод, голод, побои… Не все выдерживали такие испытания. Как заметил один из местных работорговцев: «Попавшие в плен будут сидеть долго… если, конечно, останутся живыми». Эти слова подтверждаются статистикой: за десять месяцев из чеченского плена был отпущен только один военнослужащий, принимавший участие в боевых действиях, а ведь Хасавюртовскими соглашениями предусматривалась выдача всех пленных.
Восьмой пункт 2-й статьи Закона Российской Федерации «О статусе военнослужащих» гласит: «За военнослужащими, захваченными в плен или в качестве заложников, сохраняется статус военнослужащих. Органы государственной власти и военное командование обязаны принимать меры по освобождению указанных военнослужащих в соответствии с нормами международного права». Но эти нормы, как показала жизнь, не распространялись на Чеченскую Республику, где, несмотря на демонстративные усилия А. Масхадова, в неволе оказывалось все больше «солдатских душ». Любители легкой наживы хватали людей в погонах за воротами воинских частей во Владикавказе, Буйнакске. Брали группами и поодиночке. Правда, официальный Грозный предпочитал слову «раб» термин «незаконно удерживаемые лица». Масхадов произносил как заклинание, что борьба с работорговлей будет беспощадной, а бандиты продолжали преспокойно вести этот доходный бизнес.
Что касается пленных, то во всякой войне они были, есть и, к сожалению, будут. И долг государства, ведущего войну, вызволять своих попавших в беду солдат, заботиться о них. В противном случае любой проходимец, подвизающийся на этом поприще, будет выглядеть героем: вот, глядите, каков я: державе нашей до лампочки судьбы пленного воинства, а я «бойца» из неволи вызволил. А кого именно и как, за счет чего или кого — нам и невдомек. Кого купил, кого продал, кого на кого обменял — черт его знает! Темное дело. И как-то особо не задумываемся об этом. Да и что тут думать: ведь главное — ребята наши на свободе! «Спасибо! — говорят растроганные до слез родители освобожденных пленников. — Нашлись вот энтузиасты-спасатели…» И то правда.
Однако меня до сих пор терзают сомнения вот по какому поводу. Когда осенью 1998 года вчерашних узников начали не поштучно, а целыми партиями доставлять из Чечни, подумалось: наконец-то! Пресса в аэропорту интервьюировала Бориса Березовского, который рассказывал об очередной операции по освобождению пленников. А сколько они находились у чеченцев, на каких условиях освобождены — телезрители так ничего и не поняли. Молчали и сами «освобожденные», быстро нырявшие из самолета в автомашины и исчезавшие в неизвестном направлении. А олигарх на различных политических тусовках с гордостью объявлял об очередном успешном «освобождении из чеченских застенков»…
Позже журналисты газеты «Военный вестник Юга России» провели собственное расследование. Как выяснилось, за полторы недели, начиная с 10 октября, освобождено около двух десятков военнослужащих. Но больше всего поражал кадровый состав и даты пленения. Вырисовывалась любопытная картина. Оказалось, что рядовые Алиев, Ержанов, Степанов были захвачены в плен 11 октября (когда они за вознаграждение разгружали ящики с водкой) и уже через три дня освобождены.
Рядовые Афанасьев и Юлинский попали в плен 10 октября, находясь в самоволке, выпущены через два дня.
Младший сержант Фильченков, рядовые Иванов и Смирнов были похищены из расположения части 14 октября. Освобождены через два дня.
Рядовой Михайлов провел в плену всего одни сутки.
Все они проходили службу в мотострелковой бригаде, расположенной в дагестанском Буйнакске. Следователи Главной военной прокуратуры, выяснявшие обстоятельства похищения солдат, обратили внимание на такую закономерность: если раньше от момента попадания в плен до освобождения проходило минимум 10 дней, то с 10 октября интервал сократился всего до 1-3 дней.
Лишь один-единственный солдат из «осенней группы» освобожденных оказался настоящим пленным из Чечни, томившимся в неволе долгие месяцы. А сотни других так и остались догнивать в «зинданах» еще со времен первой войны. Дай бог, чтоб они выжили! Я имею в виду именно тех, кто участвовал в первой чеченской кампании. Между тем тогда создавалась иллюзия массового возвращения российских военнопленных.
На деле все было не так, а сама освободительная операция больше походила на махинацию. Что за этим стоит? Отчего некоторых попавших в плен перед выдачей сотрудникам российского РУБОПа в бандитских штабах Гудермеса и Грозного успокаивали: мол, не волнуйтесь, не вы первые, не вы последние… через несколько дней мы вас отпустим? Такого рода факты и многие другие данные позволяют предположить, что «миротворческая октябрьская акция» действительно была хорошо спланирована, если действия похитителей и освободителей выглядели на редкость скоординированными. Более того, штаб СКВО располагал доказательствами сговора бандитов и отдельных структур МВД. И, думаю, не случайно сотрудники РУБОПа в Нальчике категорически отказали представителям командования округа во встрече с «освобожденными солдатами» перед отправкой их в Москву.
Подозрения подкрепили показания одного из солдат, попавших в плен вместе со своим командиром. Они возвращались пешком из дагестанского селения Гиралах к себе в часть, когда их нагнала милицейская машина и милиционеры по-товарищески предложили подвезти ребят… Так военнослужащие попали к бандитам в Гудермесе, где их принуждали письменно засвидетельствовать, что их захватили в плен именно они, а не сотрудники МВД.
Быстрое освобождение нескольких групп российских солдат поставило больше вопросов, нежели дало ответов. И как-то в тени на этом фоне осталось очередное высказывание тогдашнего министра по делам национальностей Рамазана Абдулатипова, который заявил, что в расцвете торговли людьми на Северном Кавказе во многом виноваты те, кто пытается показать, сколь велико их влияние в Чечне. Это был явный намек на Бориса Березовского.
Вскоре из источников, близких к Аслану Масхадову, стало известно, что штабы Салмана Радуева, Шамиля Басаева и других полевых командиров оснастились самой современной аппаратурой, оргтехникой. Да и финансовые дела у тогдашних масхадовских оппозиционеров явно поправились.
А что же российские военнопленные, годами томившиеся «во глубине чеченских руд»? К сожалению, многих так и не удалось вызволить. Их стоны не услышали ни в Грозном, ни в Москве. Масхадов пытался спасти имидж Ичкерии перед Западом, некоторые высокопоставленные чины из МВД примеривали на себя тесноватые мундиры миротворцев, а некоторые ведущие политики поднимали рейтинги перед очередными парламентскими и губернаторскими выборами. А наши солдаты оставались в их глазах теми пешками, которыми можно пожертвовать, чтобы выиграть партию. И никто из участников тех политических игрищ, похоже, не вспомнил об известном принципе: «Война продолжается до тех пор, пока из плена не вернулся последний солдат».
Держава, умеющая начинать войну, должна уметь и достойно ее заканчивать. Иначе за нее впредь никто не станет воевать. Между тем новая война назревала. Фактическая независимость Чечни обернулась разбоем, разрухой и всеобщим обнищанием рядовых жителей. Благоденствовали только бандитские стаи, прикрывавшие свои постыдные деяния ваххабитской риторикой.
Убийства и грабежи, наркомания и проституция стали в «правоверной мусульманской» республике обыденными явлениями. Молодых голодных волчат Ичкерии уже не сдерживали ни добрые традиции отцов и дедов, ни суровые законы шариата.
Местная интеллигенция против такой независимости «проголосовала ногами». Многие талантливые ученые, врачи, инженеры, преподаватели вынуждены были покинуть родные места. Чеченский народ оказался в тяжелом положении: реальной стала угроза деградации, всеобщая разруха, нищета, массовая безработица. Старики годами не получали пенсии. А убийцы, преступники жили в роскошных домах, ни в чем не испытывая нужды.
Три года «независимости» привели республику к катастрофе: у массы людей отняли право на достойную жизнь. Снабжение населения практически прекратилось, школы закрылись, хотя в селах оставались преподаватели. Зарплату учителя не получали с 1995 года. В больницах и поликлиниках отсутствовали необходимое оборудование и медикаменты, во многих случаях нечем было оказать даже первую медицинскую помощь.
Пенсию выдавали крайне нерегулярно. Например, последний раз пенсионеры получали деньги в июле-августе 1997 года в размере 300-350 рублей. И без того бедственное положение населения усугублялось нехваткой электроэнергии, газа, которые раньше поставлялись из Дагестана и Ставропольского края.
Большинство предприятий простаивало. А та продукция, что производилась, например, в равнинных районах, просто «экспроприировалась» официальными властями Грозного.
Главной мишенью ошалевших от вседозволенности сепаратистов стали «инородцы»: 350 тысяч русских, побросав годами нажитое, покинули Чечню. Те же, кто остался, сполна испили горькую чашу. Но часто ли слышали и читали мы о кровавых расправах над «нечеченцами»?
А здесь своя чудовищная хроника. Зверски убит атаман Сунженской линии Подколзин, отрублены головы всем казачьим старейшинам в Червленной, публично растерзан в Урус-Мартане настоятель православной церкви отец Анатолий. Тысячи русских подвергнуты избиениям, изощренному изнасилованию… Вот только одна из множества подобных историй. Светлану М. и Ирину П. боевики во время войны держали в горном лагере в районе Бамута. Более шестидесяти чеченских бандитов сделали двух русских девушек «мутаа» — временными женами. Не забывали ими «угощать» и уставших от боев арабских террористов.
По иронии судьбы родичи Ирины, долгое время проживавшие в Казахстане, буквально спасли от голодной смерти три депортированных чеченских семьи — делились с ними последним куском хлеба. И ее, естественно, связывала с чеченцами традиционная искренняя дружба. Теперь, при упоминании слова «чеченец», Ирину охватывают приступы истерики, женщина несколько раз пыталась покончить жизнь самоубийством.
Особо недоброе внимание распоясавшиеся бандиты проявляли к казакам Наурского и Шелковского районов, которыми Н. Хрущев одарил Чечню. Именно казаки в 1957 году помогли возвращавшимся из депортации вайнахам обжиться на пустом месте. Равнинные чеченцы не забыли добра, чего не скажешь о горцах из тейпов Беной и Мелхи, спустившихся с кавказских круч на благодатные предтеречные земли.
Еженедельно все русские общины Наурского, Шелковского и Надтеречного районов обязаны были отдавать бандитам по две коровы. В казачьих станицах, сопротивлявшихся новым порядкам, проводились этнические чистки. По официальным данным Миннаца, после первой войны в Чечне казнены более двадцати одной тысячи русских.
Летом 1999 года зверски замучен последний русский житель станицы Шелковской. Девяностолетнего старика молодые «дипломированные» террористы из учебных лагерей после долгих пыток зарезали ножницами для стрижки овец, видно, хотели растянуть удовольствие.
За последние годы чеченские бандиты захватили более 100 тысяч квартир и домов, принадлежащих русским, дагестанцам, людям других национальностей. Почти 50 тысяч своих соседей чеченцы обратили в рабство. А сколько «рабов» гнули спины на строительстве высокогорной дороги через Главный Кавказский хребет в Грузию, ишачили на самодельных нефтеперегонных заводах, обрабатывали маковые и конопляные плантации. И тут невольно напрашивается вопрос: почему так безучастны были к подобным фактам геноцида наши правозащитники-профессионалы Боннэр, Шабад, Ковалев и другие? Наверное, защита русских не входит в реестр щедро финансируемых дел.
На гербе самопровозглашенной республики Ичкерия красовался одинокий волк. Он считается на Кавказе самым зловещим хищником, опасным как для своих, так и для чужих. Кровь — его стихия. Волков на кавказских кручах отличает беспощадная жестокость к человеку. Именно эти качества становятся родовыми для чеченских головорезов, воюющих под «волчьими» знаменами.