БЕСЕДА СО СЛЕПЫМ, ИЛИ ЛЮБОВЬ К ИСТИНЕ
Мы оказались рядом с ним у рощи на скамье.
- Я загорел? - спросил слепой, и стало стыдно мне.
Он продолжал ловить лицом лучей нежаркий жар.
- Вы загорели, - я сказал, - и вам идет загар.
- Как вы успели? - я польстил, - весна еще вот-вот…
- К слепому солнце, - он в ответ, - сильнее пристает.
И горделиво на меня он повернул лицо.
А я подумал: мой слепой успел принять винцо.
- С наукой не вполне в ладу, - я осмелел, - ваш взгляд. -
Сказал и ужаснулся сам за слово невпопад.
Он не ответил ничего, ловя лицом лучи,
Потом на рощицу кивнул и – вздох: - Галдят грачи…
Замолк, руками опершись на палочку свою.
И вдруг добавил: - Жизнь есть жизнь. Я, знаете, пою.
Послушайте, как я пою, чтоб оценить мой дар.
Неужто здесь?! - А он в ответ: - У входа на базар…
Так вот, - сказал я (про себя), - откуда ваш загар.
ПАМЯТИ ВЫСОЦКОГО
Куда, бля, делась русска нация?
Не вижу русского в лицо.
Есть и одесская акация,
Есть и кавказское винцо.
Куда, бля, делась русска нация?!
Кричу и как бы не кричу.
А если это провокация?
Поставим Господу свечу.
Есть и милиция, и рация,
И свора бешеных собак.
Куда, бля, делась русска нация?
Не отыскать ее никак.
Стою, поэт, на Красной площади.
А площади, по сути, нет.
Как русских. Как в деревне лошади.
Один остался я. Поэт.
Эй, небеса, кидайте чалочку,
Родимых нет в родном краю!
Вся нация лежит вповалочку.
Я, выпимши, один стою.
***
Я не знал лубянских кровососов;
Синеглазых, дерганых слегка.
Ни слепящих лампами допросов,
Ни дневного скудного пайка.
Почему ж пути мои опутав,
Вдохновенья сдерживая взмах,
Гроздья мелкозубых лилипутов
То и дело виснут на ногах?
Нет, не знал я одиночных камер
И колымских оголтелых зим.
Маленькими, злыми дураками
Я всю жизнь неряшливо казним.
Господи, все пауки да жабы,
На кого я жизнь свою крошу,
Дай врага достойного хотя бы,
О друзьях я даже не прошу.
* * *
Недопрорыться до Европы,
Недоцарапаться до дня…
Так под завалом углекопы
Лежат, маркшейдера кляня.
Что им маркшейдер большелобый,
Что чужедальняя весна?
Как под завалом углекопы,
Лежит огромная страна.
Не задохнуться! Это было!
Не задохну… Сочится газ…
Хватай же, как рукой перила,
Ртом этот воздух каждый раз
Сухой, как сталинский приказ!
* * *
Ненапечатанная повесть -
Я вырвал на рассказ кусок!
И смутно торкается совесть,
И на зубах хрустит песок.
За что? Я не смягчил ни строчки,
Но зябко оголился тыл,
Как будто хлеб у старшей дочки
Отнял и сына накормил.
ПОСЛЕАТОМНЫИ СОН
Кажется, цел небосвод.
Но не уверен, не спорю.
Тихо и страшно плывет
Айсберг по Черному морю.
Некто, последний, один.
Машет руками нескладно.
Над полыньей среди льдин.
Что в полынье? Непонятно.
Хохот безумца и страх
Душу во сне сотрясает.
Дочь его с рыбой в зубах
Из полыньи выползает.
* * *
Человек цепляется за веру,
Как за ветку падающий вниз,
И когда он делает карьеру,
И когда над бездною повис…
Человек цепляется за веру,
Вечно ищет и искать готов
Темную и теплую пещеру
В каменной пустыне городов.
Он за веру держится, условясь
Жить как люди…Только б не чудить,
Только б несговорчивую совесть
Богу веры перепоручить.
Человек цепляется за веру.
Безразлично, эта или та.
Страшно людям оживить химеру,
Но еще страшнее пустота.
Верующих вечная забава…
Не хватает палок и камней…
От меня направо и налево
Струи человеческих страстей.
И стучит отзывчивая палка,
Иноверец падает, хрипя.
Верующим бить его не жалко,
Потому что бьют не от себя.
Человек цепляется за веру,
Держится пока что до поры,
Потому и можно изуверу
Зажигать высокие костры.
И пока он держится за веру
И готов ей праведно служить,
Тихий дьявол возжигает серу,
Потирает руки: - Можно жить…
ПОЭТУ
Взгляд в долину с горы погружать:
Благодать, благодать, благодать.
Из сует выпадай, выпадай
И в природу, как в детство, впадай.
Электрический - сколько ватт? -
Взгляд у ястреба звероват.
Струи ив над струением вод,
Дева-иволга влажно поет.
Но на дуб, вопиющий от ран,
Обернись, как араб на Коран.
Чтоб из глаза соринку извлечь,
Нужен дружеский глаз, а не меч.
Не нужны доброте кулаки,
А нужны доброте кунаки.
Но от славы (помои в упор!)
Уклонись, как хороший боксер.
Руку павшему дай и молчи,
Сам отчаяньем - не дотопчи.
Приблизительность, нечто, туман -
Для художника страшный капкан.
И невольно ложится на лист:
Победивший романтик – фашист.
ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОЭЗИИ
Поэт, как медведь у ручья,
Над жизнью склонился сутуло
Миг! Лапой ударил с плеча,
На лапе форель трепетнула!
Тот трепет всегда и везде
Лови и неси сквозь столетья:
Уже не в бегущей воде,
Еще не в зубах у медведя!
* * *
Натруженные ветви ломки.
Однажды раздается хруст.
Вот жизнь твоя, ее обломки
Подмяли ежевичный куст.
Присядь же на обломок жизни
И напиши еще хоть раз
Для неулыбчивой отчизны
Юмористический рассказ.
ЛЕТНИЙ ЛЕС
Здравствуй, крона вековая до небес!
Здравствуй временем непролитая чаша!
Летний лес, птичий лес, вечный лес -
Это молодость моя или наша?
Начинаются и шорох, и возня
Где то в сумраке зеленом, в тайных гнездах.
Словно капли дождевые, щебетня
Сквозь мерцающий, пульсирующий воздух.
Переплеск перестук, перелив…
Я мелодию угадываю все же:
- Рад, что жив! Рад, что жив! Рад, что жив!
- И я тоже! И я тоже! И я тоже!
Дикий голубь, зимородок, соловей…
Я прошу тебя, лесное бездорожье,
Ты печаль мою трамвайную развей!
Все мы были и юнее и моложе.
Переплеск, перестук, перелив.
Голос птицы родниковый и глубокий:
- Рад, что жив! Рад, что жив! Рад, что жив! –
брызжет с веток и охлестывает щеки.
Это песня широты и доброты.
Небо есть. Солнце есть. Так чего же?
- Ну а ты? Ну а ты? Ну а ты?
- Я не знаю… Ну, конечно… И я тоже.
В БОЛЬНИЦЕ
Памяти Д. К.
Послушайте, не говорите «бред!»,
Еще не поздно позвонить ОРУДу.
Водитель гонит на зеленый свет,
И красное разбрызгано повсюду.
Нет, не нарочно гонит. Не назло!
Он заболел, он должен быть уволен!
Меня догадкой сразу обожгло,
Я только посмотрел и вижу: болен!
Но у него отличнейший бензин.
Да и в запасе целая канистра.
Он выжимает километров триста!
Мне страшно за доверчивых разинь!
Остановить и отобрать права!
Дальтоник он! Он не имеет права!
Вас минуло, так не расти трава?!
Очередная сплетня и забава?!
Там, где цвета не могут различать,
Запомните, не будет исключенья,
А крови цвет имеет ли значенье
Там, где цвета не могут различать?
Ведь не годится для таких затей
Он, человек устроен слишком хрупко.
По городу грохочет мясорубка…
Но главное - предупредить детей.
Остановить! Дать знать издалека!
Иначе, дурень, врежется с разбега!
Нет, нет! Не бить! Не подымается рука,
Жестоко бить больного человека.
Ну хорошо. Не столковались мы.
Я буду здесь стоять, как столб дорожный.
По крайней мере, будьте осторожны,
Сограждане, особенно с детьми…
Но что это? Рассвет? Зеленый свет…
Сестра, простите, я сорвал повязку,
Я болен, доктор? Лихорадка? Бред?
Простите, доктор, это неувязка…
Но главное - предупредить детей.
НА НОЧЬ
И, отходя ко сну в тиши,
Вздохнуть и прочитать, расслабясь,
Всех помыслов дневных души
Непредсказуемую запись.
И молвить, счастье затая,
Оценивая день свой в целом:
- Сегодня, слава богу, я
Особых глупостей не сделал.
ОСТРОУМИЕ
- В чем остроумия природа?
- Души внезапная свобода.
«Меня, - кричит нам, - изреки», -
И, словно рыба из реки,
Выпрыгивает с языка
На радость нам и остряка!
- А вот наш друг к нам ходит в гости,
Он остроумен только в злости.
В чем остроумия секрет,
Верней, чем пыл его согрет?
- Вот вам ответ, если угодно:
Во зле душа его свободна!
ВАВИЛОН
И я любил веселый грохот
Дымящих, как вулкан, пиров.
И смех, переходящий в хохот,
Землетрясенье животов.
Небезуспешные потуги
Юнца, задиры и враля,
Попасть в объятия подруги,
Отталкиваясь от Кремля.
Порой насмешливая лира
За горечь молодых утрат
Дотягивалась до кумира,
Но и кумир давал под зад.
Не голос праведный с амвона
И не молящиеся лбы,
Свалили башню Вавилона
Захохотавшие рабы.
Что делают вавилоняне?
Обломки башни продают
Или, как добрые славяне,
Усевшись на обломки, пьют.
И рассуждают об эпохе,
О славе башни говорят:
- А было все-таки неплохо,
Когда кумир давал под зад.
Да и куда глаза корячить,
Когда грядущее темно.
И глупо дураков дурачить,
Смеяться стало несмешно.
Веселью с грохотом и стуком
- Заткнись, - кричу, - не до забав!
Блаженство - с выключенным звуком,
Башкой к столешнице припав…
И если веры остается
Последний, маленький оплот -
Не в тех, кто все еще смеется,
Скорее в тех, кто молча пьет
И думает: не глас с амвона
И не молящиеся лбы,
Свалили башню Вавилона
Захохотавшие рабы.
Восстаньте, города и пашни,
Чтобы избыть вселенский грех:
И глупость вавилонской башни,
И этот вавилонский смех!
МОНОЛОГ СТАРОГО ФИЗИКА
Склероз бывает благородный,
Душе таинственно угодный.
Забылась, слава богу, каста.
Мой мозг, и это не секрет,
Освободился от балласта
Всех баллистических ракет.
Я не находка для шпиона,
Скорей подпорка для пиона.
Не помню меры своей лепты:
Все формулы ушли в рецепты.
Да, в наше время каждый физик
Был в дамском обществе маркизик…
Как там? Де Сад? Или Садко?
Чтобы ходить недалеко.
Сейчас в науке рубят суку,
На коей двигали науку.
Науку опустили в люк.
Должно быть, бериевский трюк.
К чертям! Податься бы на юг!
Но некуда. По слухам, балты
Отгородились вплоть до Ялты.
Нельзя сказать народу: - Мал ты!
Но и нельзя сказать: - Велик ты!
Все это, знаете, реликты.
Народ отнюдь не богоносец.
Ему вредна такая лесть.
Другое дело - богопросец -
Такому и окажем честь.
Но актуальнее сейчас
«Критическая масса» масс.
Народ не радует реформа
Без ясной формулы прокорма.
Хранят ее какие сейфы?
Напрасно дразните гусей вы!
Пейзаж России после битвы,
Хотя снега не замели,
Понять возможно, если кит вы
Или китиха на мели.
А что же, если вы не кит?
Просить у Запада кредит?
Или с дистанции ума
Сойти, но не сойти с ума?
Все это значит - сильный ум
Устал быть пулею дум-дум.
…Я видел на экране Думу,
Как бы умов народных сумму.
Но Менделеева таблица
Лишь одному могла присниться.
Вот ключик к этому замочку:
Всяк думающий - одиночка.
Стал забывать среди людей
Сначала имена вождей.
Потом начальников своих.
Как звать его? Или как их?
Иван Иваныч или как там?
А ведь встречались позже как-то.
Он все переходил на спич
И зажигался, словно спичка.
Он был начальник-невеличка.
Ну как его? Иван Ильич?
А может быть, Илья Иваныч?
Мне вредно напрягаться на ночь.
Был в наше время в моде Беккет.
Теперь другой. Какой-то Рэкет
В любом киоске, говорят.
Опасный автор для ребят.
Сулят такие тиражи
Неслыханные мятежи!
Тем более турецкий курд
Готовит мировой абсурд.
ФОНАРИК
Покидая этот шарик,
Исчезая вдалеке,
Храбрый, маленький фонарик
Хорошо зажать в руке.
Где же взять этот целебный
Храбрый, маленький фонарь,
То ли сказочный, волшебный,
То ли Божий инвентарь?
Надо в жизни и при жизни
Заработать на него.
Свет погас. Фонарик, брызни!
И не страшно ничего!
ПРИЧИНЫ
Разбойники разбой чинили,
Чинили перья писаря,
Мостовщики мосты чинили
Для войска грозного царя.
Так душегубов подчинили
И суд суровый учинили
Над главным - в чине бунтаря.
Но слухи о его кончине
Преувеличивали зря.
Он выжил и в другой личине
Предстал причиной Октября!
* * *
Взгляните на небо:
Погода какая!
Купите мне хлеба -
Цена небольшая.
Купите мне кофе
Бразильский, бразильский!
У нас на Голгофе
Такие изыски.
Бутылку сухого
Для пиршества строчек.
Но можно любого
И брынзы кусочек.
Звоните в контору,
Скажите, мол, болен,
Тот самый, который
Еще не уволен.
А вам, чтоб не кисли
В годину лихую,
Я ваши же мысли
Для вас расшифрую.
ПРИТЧА
Графин вина - ему награда.
Тебе - корзина винограда.
Ты недоволен? Ты не рад?
Бери графин, дай виноград!
Ведь виноградная корзина
Вина содержит три графина.
И после выжимки мы с ним,
Конечно, их опорожним.
Вот так завистливая лень
Проигрывает каждый день
И, жить и выпить торопясь,
Теряет с выгодою связь.
…Об этом миру и векам
Христос вещал ученикам,
Прихлебывая заодно
Древнееврейское вино.
Быть разумом живей и прытче
Он завещал, как в этой притче.
СИЛА
Да, стрелка компаса склоняется, дрожа,
В ту сторону, где вытянутый меч.
Сильнее блеска мысли блеск ножа.
И все-таки хочу предостеречь:
Всего сильней евангельская речь.
СОРИНКА ЗЛА
Соринка зла влетела в душу. Пытка.
И человек терзается в тиши.
И плач его - последняя попытка,
Попытка выслезить соринку из души.
СЛЕЗА
Таинственным законам вторя,
Слеза - двум крайностям помехам
Опасные пределы горя,
Опасные пределы смеха.
* * *
Ударит в щеку негодяй!
Скорей вторую подставляй!
Не кровь - не верь своим глазам,
Любовь стекает по щекам.
Не этого хотел Христос,
Но виснет в воздухе вопрос.
ГРУША
Вот на столе большая груша.
А за окном зима и стужа.
Напоминает сочный плод
Горячий юг и желтый мед.
Философ вымолвил солидно!
- Да, эта груша сердцевидна.
Не потому ль который век
Кусает сердце человек?
Воскликнет тот, что был не в духе:
- Не груша, а свинья на брюхе!
И прошипит завистник злой:
- Здесь груши лопают зимой!
Художник нарисует грушу
И утолит рисунком душу.
А я скажу, глотая слюнки:
- Живая груша на рисунке.
Но почему она живей
Той, что росла среди ветвей?
Уже закладывает уши,
А мы о груше, груше, груше.
Нас доведет вопросов рой
До бесконечности дурной.
И только тот, кто грушу съест,
Нам распахнет и Ост и Вест,
Освободив наш ум от груши,
Как бы кивнет: - Вперед, капуши!
Хороший аппетит балбеса -
Невольный двигатель прогресса.
* * *
Одним - от мысли корчиться,
Шепча: - Держись, держись. -
Одним - для жизни творчество.
Другим - для жизни жизнь.
Кто прав? Не ясно никому,
И потому, и потому,
Коль нет других событий, -
Живите как хотите!
Есть преимущества в раю.
Я их, бесспорно, признаю.
И все-таки поверьте:
Жизнь популярней смерти!
СТАРИК И СТАРУХА
Море лазурное плещется глухо.
Залюбовался издалека:
Входят в море старик и старуха,
Медленно входят. В руке - рука.
За руки взявшись, все дальше и дальше,
Дальше от нас и от грешной земли.
Это трогательно без фальши,
Как хорошо они в море вошли!
В юности было…Впрочем, едва ли…
Где-нибудь в Гаграх или в Крыму.
С хохотом за руки в море вбегали,
Но выходили по одному.
Боже, спаси одинокие души,
Всех одиноких вблизи и вдали.
Как эти двое жили на суше?
Так вот и жили, как в море вошли.
Музыка счастья доходит до слуха
И отдается болью слегка.
Входят в море старик и старуха.
Уже под водою в руке - рука.
ЧЕСТЬ И СОВЕСТЬ
Какой земли какие жители
Когда-то честь и совесть сблизили?
Взорвется честь: - Меня унизили!
Заплачет совесть: - Вас обидели!
Чем дышит честь? Поймешь ли бестию?
Гарцует вновь молодцеватая.
И вечно честь клянется честию,
И вечно совесть виноватая.
Не знаю, беды ли, капризы ли
Или трагедия любовная?
Взорвется честь: - Меня унизили!
Заплачет совесть: - Я виновная.
Как поживает честь картежника,
Сметающего куш со столика?
И не смущает ли художника
Больная совесть алкоголика?
Честь исповедуют воители
И предъявляют, словно алиби.
А совести они не видели,
Но и увидев, не узнали бы.
Влетает в глаз раскрытый совести
Соринка мира, мир коверкая,
А честь перебирает новости:
Не оскорбительна ли некая?
Взорвется совесть: - Пир бесчестия!
А честь: - Опять меня обидели!
Над нами каркают известия,
Грозя чумой земной обители.
МЕТАМОРФОЗЫ
Испепелившийся факир
Восстал из пепла. Он - банкир.
Народ ограбивший банкир
Испепелился, как факир.
Кто он? Как там его? Мавроди?
Он вроде грека, мавра вроде.
Милиция сулит полмира
За горстку пепла от банкира.
Прокуратура ищет лица,
Способные испепелиться
И вдруг сама, испепелясь,
Налаживает с ними связь
В соседних виллах во Флориде.
Загадка, что ни говорите.
* * *
Как славно умереть и испариться.
Вчера ты был, сегодня нет тебя.
Друзей и близких опечаленные лица.
Как хорошо! И выпили, любя!
Но техника и сущность перехода
Неделикатная гнетет меня.
Больное тело требует ухода.
И дальше с трупом грязная возня.
Испытываю к небу благодарность
Не потому, что утешает твердь,
Но в ритуалах веры санитарность,
И только вера очищает смерть.
УЛЫБКА
Улыбка - тихое смущенье,
Начало тайны золотой.
А смех - начало разрушенья
Не только глупости одной.
Что помню я? С волною сшибка
В далекой молодости той.
И над водой твоя улыбка
Промыта страхом и волной.
Язвительного варианта
Подделку вижу без труда.
Улыбка, как сестра таланта,
Не длится долго никогда.
Улыбка Чаплина, Мазины,
Робеющая без конца.
Преодоленный плач отныне
Нам будет разбивать сердца.
Вокруг хохочут жизнелюбы,
Как будто плещут из ведра.
Твои раздвинутые губы
Как бы процеженность добра.
И даже ангелы, что вьются
Над жизнью грешной и земной,
Не представляю, что смеются,
Но улыбаются порой.
* * *
И у меня был отец
Тем нескончаемым летом.
Господи, это конец!
Разве я думал об этом.
Ссылка. Вокзал. Поезда.
Нас навсегда разлучили.
С лязгом колеса тогда
Детство мое раздвоили.
Это не поздний укор.
И вспоминается слабо.
Вас узнаю до сих пор,
Недосказавшие: «Папа…»
* * *
Зигзаг любви, паденья и осечки,
Восторг, затишье, хаос мировой!
И вдруг над бездною - вниз головой!
…А надо было танцевать от печки.
Милее мельница, шумящая на речке,
Огромных, глупых крыльев ветряной.
* * *
Город или мир в тумане?
Полночь. Смутный силуэт.
Пьяный роется в кармане
И бормочет: - Басурмане,
Ключ нашел, а дома нет.
ДИАЛЕКТИКА
Не великие ученья,
А совсем наоборот:
Первобытный способ тренья
Искру жизни создает.
Но невидимое глазом
Той же техники приплод:
Тренье разума о разум
Искру мысли создает...
* * *
Сдыхаю от тоски. И вдруг письмо поклонника!
Я встрепенулся. Как Христос покойника,
Он оживил меня, нежданный адресат.
Как ты узнал? Как вовремя мой брат
Неведомый склонился к изголовью,
Все угадав далекою любовью.
Не раньше и не позже, в нужный миг
Любовь пересекает материк.
Вот чудо из чудес. Любовь есть Бог.
Из праха я восстал и вышел за порог.
* * *
Когда я выключаю свет,
Внезапно вспыхивает разум,
Чтобы найти незримый след
Всего, не видимого глазом.
Вопросы эти или те,
Неодолимые, нависли.
Но хищно разум ловит мысли
Кошачьим зреньем в темноте.
В ИТАЛЬЯНСКОМ МУЗЕЕ
Вот памятник античности. Прекрасно.
Должно быть, римлянин стоял со мною рядом.
Глядел я долго на него. И не напрасно.
Я каменел. Он оживал под взглядом.
Я каменел, он оживал под взглядом.
Так что же будет? Дальше, дальше, дальше!
Но я решил - давно конец балладам,
Не надо мне потусторонней фальши.
Не оживив античного мужчину,
В конце концов я отвернулся, братцы.
Я выкинул из жизни чертовщину.
Да и в стихах не хочется мараться.
СЛОВО
Чтоб от горя и заочно,
И впрямую и побочно
Не осталось ничего,
Надо точно, очень точно
Словом выявить его.
Только слово в мире прочно,
Прочее - житейский вздор.
Горе, названное точно,
Как сорняк летит в костер!
ЛЮБОВЬ И ДИСЦИПЛИНА
Средь споров мировых и схваток
Себя вдруг спросишь: - Назови,
На чем стоит миропорядок?
На дисциплине? На любви?
Но здесь от страха гнутся спины
И я кнуту не прекословь!
Где мощный мускул дисциплины,
Там изгоняется любовь.
Сойдись, любовь и дисциплина,
Создай порядок и покой!
Где золотая середина?
Нет середины никакой!
Меж дисциплиной и любовью
Который год, который век,
Порой отхаркиваясь кровью,
Метаться будет человек?
И лишь пророки-исполины
Напоминают вновь и вновь,
Что жизнь без всякой дисциплины
Дисциплинирует любовь.
* * *
Да, государство с государством
Хитрит, не ведая помех.
И здесь коварство бьют коварством,
У них один закон на всех.
Но грех чудовищный и низкий
На дружбе строить свой улов.
Ведь близкий потому и близкий,
Что защищаться не готов.
РОССИЯ ПЬЮЩАЯ
Любовь, разлука, ностальгия -
Ряды обиженных мужчин
Повсюду пьют. Но лишь в России
Своя особенность причин.
История - сплошное блядство:
Борьба злодея с дураком.
Зато и равенство и братство
У нас за пиршеским столом.
Свобода! Как не расстараться,
Как не подняться на волне! -
До дна! До дна! Свобода, братцы!
Вдруг бац! И сами все на дне.
Спасайся от хандры и сплина,
С парами алкоголя - ввысь!
У нас такая дисциплина:
Нам, не допив, не разойтись.
Все пьют и даже бьют посуду
Недорогого образца.
И только мы всегда, повсюду
Все допиваем до конца.
Не то чтобы от страсти пылкой
Горазды выпить тут как тут,
Томит сомненье над бутылкой:
Грядет запрет? Или сопрут?
И кто осудит нашу склонность?
У нас национальный стиль!
Достигнутая завершенность -
Опорожненная бутыль!
Над нами шаткость и непрочность,
Сердца пустуют и казна.
Тем неизменней наша точность -
Бутылку допивать до дна.
Какая жажда нас изводит?
Чем россиянин одержим?
Объем обиды превосходит
Объем посуды со спиртным.
Долой ханжу или невежду!
О полной трезвости потом…
Сначала выпьем за надежду
На паузы между питьем!
* * *
В Париже на публичной казни
В толпу Тургенев окунулся.
Но сей сюжет кроваво-грязный
Не выдержал и отвернулся.
В Париже на публичной казни
Быть Достоевскому случилось.
Глядел он прямо, без боязни,
Как с плахи голова скатилась.
Кто был добрее и честнее,
Неужто спорить нам до гроба?
Страны родимой ахинея.
И невдомек, что правы оба.
Тот страшный мир, где мы замкнулись,
Я разомкнул и ужаснулся:
Там все от казни отвернулись,
Или никто не отвернулся!
СОВЕСТЬ
Дарвина великие старанья,
Эволюции всемирная волна.
Если жизнь - борьба за выживанье,
Совесть абсолютно не нужна.
Верю я - в картине мирозданья
Человек - особая статья.
Если жизнь - борьба за выживанье,
Выживать отказываюсь я.
Есть бессовестность, конечно, но не это -
Тянут люди трепетную нить -
Неизвестному кому-то, где-то
До смерти стараясь угодить.
Кто создал чудесный этот лучик,
И кого он не пускает вспять?
Погибали лучшие из лучших,
Чтобы этот лучик не предать.
Говорить, конечно, можно много,
Многое понятно между строк.
Совесть есть, друзья, реальность Бога,
И реальность совести есть Бог.
* * *
Есть странный миг любви. Ее пределы
Особенно заметны ночью в стужу.
Когда душа уже не греет душу,
Еще усердней тело греет тело,
Как бы попытка страсти полыханьем
Возжечь любовь искусственным дыханьем!
Но обрывается… Раскинулись в тиши
Две неподвижности - ни тела, ни души.
ПОЭТУ
Нет щедрости щедрей, чем Пушкин.
И не пытайся быть щедрей.
Читатель скажет: - Новый Плюшкин,
Незванный гость среди гостей.
А здесь на музыку атака.
Куда ты в музыку полез?
На Блока и на Пастернака
Ушла вся музыка небес.
Но если ты поэт и воин,
Попробуй, с хаосом сразись!
Великий Тютчев недостроен,
Поскольку бесконечна мысль.
ИСПОВЕДЬ АБСУРДИСТА
Сумасшедшая страна,
Сумасшедшая жена,
Сумасшедшие друзья.
Можно жить или нельзя?
Надо приструнить страну,
Надо приглушить жену,
Сдать немедленно друзей
В исторический музей.
Лопнет, как струна, страна,
Обхохочется жена,
Скажет, поглядев в окно
- Не пойти ли нам в кино?
А друзья в музее в ряд
Истуканами стоят.
Шепчет каждый истукан:
- Есть и водка, и стакан.
ВЕЩИ
Да, вещи тянутся к вещам,
И никому от них не тесно.
И это внятно мне и вам,
И даже почему-то лестно.
Но в некий, непонятный час,
Как колокол над головою:
- Встань и иди! - ударит глас
С неслыханною прямотою.
- Встань и иди! - великий глас,
Судьбы сладящая тревога.
Но ты среди вещей погас,
Баррикадируясь от Бога.
- Встань и иди! - впадая в транс,
Не выбросив себя наружу,
Ты упустил последний шанс
Спасти, быть может, свою душу,
Что остается? Без затей
Жить, ничего не нарушая,
Платком, легчайшим из вещей,
Глаза порою осушая.
КРАСОТА
Какие проводы и встречи,
Далекий юг, далекий год!
Пришвартовавшийся под вечер,
Дышал, как пахарь, теплоход.
Она у поручней стояла,
Светясь собой из полутьмы.
Глазели на нее с причала
Гуляки разные и мы.
Фигуры легкой очертанья,
То ли улыбка, то ли смех
И льющееся обаянье
Ни на кого или на всех.
Благословляю изумленность
Ее прозрачной красотой,
Тобой, летучая влюбленность
И недоступностью самой!
Гремело рядом - Вира! Майна!
В кофейне затевался пир.
Непостижима ее тайна,
Но ею постигают мир.
Лицо, бледнеющее в нимбе
Чуть золотящихся волос.
Причал. Богиня на Олимпе
И заглядевшийся матрос
ПЛАЧ ПО ЧЕРНОМУ МОРЮ
А. X.
С ума сойти! Одна секунда!
Где моря теплый изумруд?
Одесса, Ялта и Пицунда -
Для нас умрут или замрут?
Потеря в памяти хранится,
Другим потерям - не чета:
России - южная граница,
России - летняя мечта.
России - южная граница.
Страна от самой Колымы
Сюда мечтала закатиться
И отогреться до зимы.
Суля вселенскую свободу,
Россия, смыслу вопреки,
Тебя разбили, как колоду,
Картежники временщики.
Измордовали твою сушу,
Порастащили по углам.
Но море Черное, как душу,
Хотелось крикнуть: - Не отдам!
Где горы зелени, где фрукты,
Где на закате теплоход?
Всё разом потеряла вдруг ты,
Оставив земляков-сирот.
России южная бездомность.
Где пляж горячий, где песок?
Где моря Черного огромность
И кофе черного глоток?
СЛОН
Что главное в зверинце? Слон.
Там, где имеется в наличье.
Всемирной пошлости заслон
И лопоухое величье.
А простодушный его вид -
Есть богатырская примета.
Переминается. Стоит.
Горою, ждущей Магомета.
Его доверчивая лень
Не ждет удара ниоткуда.
Но столь доступная мишень
Смущает даже лилипута.
Как тянется к нему дитя,
Как рад, могучему, ребенок!
Детей на спину громоздя,
Он сам играет, как слоненок.
Жующий листья и плоды,
Он доказал, добра посланец,
Что в мире крови и вражды
Мощнее всех вегетарьянец.
На толки суетной молвы,
На лозунги любой окраски
Глядят с огромной головы
Чуть иронические глазки.
В любом краю, в любой сезон
Он - в государстве государство!
Где слон в пространство погружен,
Там вытесняется коварство.
…Когда Господь его лепил
Любовно, долго, без аврала,
Был у него избыток сил
Или избыток матерьяла?
Сказал он: - Истина ясна,
Никто не может быть в загоне.
Поставив на ноги слона,
Он сдунул бабочку с ладони.
…Когда от скуки тянет в сон
И все мечты в душе закисли,
Скажи себе: - Да будет слон!
И сгинут мелочные мысли.
АЙСБЕРГ
Плыл, мечтая, одинокий айсберг
В океане сумрачной воды,
Чтобы подошла подруга айсберг
И согрела льдами его льды.
Океан оглядывая хмуро,
Чуял айсберг, понимал без слов:
Одиночества температура
Ниже, чем температура льдов.
* * *
Тысячелетье в тупике
От слов, услышанных в дорогу;
- Ударившему по щеке, -
Сказал, - подставь другую щеку.
Неужто мысли нет иной?
И не было? Так миром правят.
Жди с окровавленной щекой,
Когда другую окровавят.
Чего Он от людей хотел?
Ждал час, когда мы хлопнем дверью?
Терпенья нашего предел
Неужто вычислял? Не верю!
Чего же Он хотел тогда?
Он ждал преображенья муку.
Взрыв совести. Огонь стыда,
Смиряющий у бьющих руку.
НАШ ЧЕЛОВЕК
Сто языков, как день вчерашний,
Он помнит и наречий тьму.
На новой Вавилонской башне
Быть переводчиком ему.
Он всех строителей научит
По-русски водку пить, как спец,
Потом раскаяньем замучит,
И рухнет башня под конец.
…А Бог воскликнет: - Молодец!
ПРИРОДА И ЧЕЛОВЕК
Гигантский дуб или орех
В полнеба высится с пригорка,
Сам по себе, а не для всех.
Вот тайна нашего восторга.
У небоскреба стань и стой.
Он людям о себе вещает,
Но любоваться высотой
Гордыня замысла мешает.
СМЕРТЬ
…Предпочитаешь эту или ту?
Спросили, как услужливые черти.
Я никакую не хочу, поверьте,
Но если говорить начистоту,
Страшна не смерть, а ожиданье смерти.
Тогда вперед! Ни ада и ни рая
Не загадав… Ни другу, ни врагу
Не досказав, что говорят у края…
Так, финишную ленту разрывая,
Вдруг падают спортсмены на бегу.
ПРОТИРАЮЩАЯ ОЧКИ
Там торкались в стекло окна
Зелено-гибкие побеги.
Была задумчива она,
Полуопущенные веки.
Взяв со стола его очки,
Она платком их протирала.
Движение ее руки
Движенье ветки повторяло.
Руки трепещущей наклон,
И ветки за окном скольженье…
С улыбкою подумал он:
Далековатое сближенье.
И вдруг послышалось остро,
Как сказанное кем-то слово:
Чем машинальнее добро,
Тем убедительней основа.
Порою тихо и светло,
Чуть приподняв очки повыше,
Она дышала на стекло,
Так на птенца ребенок дышит.
И эта белизна платка
Щемящей сладостью смущала:
Так в детстве мамина рука
Глаз от соринки очищала.
И он подумал: чудеса!
Не совпадения удачность -
Приоткрывает небеса
Рука, творящая прозрачность!
И прожитое вороша,
Знававшая такие корчи,
Вдруг успокоилась душа -
Почуял он - и стала зорче.
Он разглядел издалека,
Как некий запоздалый сокол:
Сестру и мать у очага,
Что и не снилось из-за стекол.
* * *
Гармония природы есть вранье.
Все прочее - случайные детали.
Птенцов в гнезде сожрало воронье,
Пока за кормом сойки улетали.
Не утешают в птицах небеса,
Глухие реки, горные походы.
От подлости людей уйдешь в леса.
Куда уйдешь от подлости природы?
Переделкино
НОЧЬ И ДЕНЬ
Частица смерти - ночь. Частица жизни - день.
Порой бессонницы пылающее бремя
В сон не дает переступить ступень.
Ревнует смерть за отнятое время.
Жизнь простодушнее - не смотрит на весы.
Мы просыпаемся, а солнце уж в зените.
Вот плата за бессонные часы.
Спокойна смерть и шепчет: спите, спите.
НАРОД
Ни паровоз, ни теплоход
Не утолял его страданья.
Столетье мается народ
В огромных залах ожиданья.
Он мается или привык?
Зал ожидания – Россия.
О чем задумался, мужик,
Обиды у тебя какие?
Он удивляется со сна,
Бормочет в поисках веселья:
- Как мало выпито вина,
Какое долгое похмелье…
* * *
Страна моя - и смех и грех,
Твои дворцы, твои халупы.
Мысль о тебе - пустой орех,
А мы обламывали зубы.
Друг юности, не прекословь!
Какие споры! Лихорадка!
Была, как первая любовь,
О горькой истине догадка.
Глоток базарного винца
Над шумом нищенской веранды.
И кофе, кофе без конца
Тасует спорщиков таланты!
…Где горы пожелтевших книг?
Где сборища в гостях у друга?
Добро и зло зашли в тупик,
Не в силах одолеть друг друга.
Давно не спорим мы теперь.
Что толку, прав или не прав ты?
Но в мире нет страшней потерь
Потери любопытства к правде.
РОЖДЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА
Дикарь в лесу бананы ел,
Рукой прокорм прикрыв сурово.
И жадно на него глядел
Младенец племени чужого.
Младенец чмокал, как во сне,
Дикарь и сам как бы спросонок,
Но равнодушно не вполне
Подумал: голоден ребенок.
Держаться крепче надо впредь
Законов племени и веры.
Ребенка хочется жалеть,
Хоть он не из моей пещеры.
Тогда невидимый огонь
Влетел в него, сорвавшись с неба.
И он ребенку ткнул в ладонь
Прообраз будущего хлеба.
Ребенок ел. Он дал еще.
Чему-то смутно удивился.
И вдруг подумал хорошо…
И человек на свет явился.
* * *
Обрываясь с неведомых крон,
Уходя в непомерные дали,
Только ржавые крики ворон
Над Россией рассвет означали.
Так бывало всегда и везде.
На рассвете вороны толкутся.
Ну а певчие, певчие где?
Ждут, когда легковеры проснутся.
ВОПРОС
Ты скажешь: - Быть или не быть?
А может: - Пить или не пить?
Что лучше? Так или иначе,
Без философской городьбы,
Признаемся, наморщив лбы,
Достигнуть ясности дабы,
Что упрощение задачи -
Есть усложнение судьбы.
ФОРМУЛА РОЗЫ
На цветущую розу взгляните.
Не сходите при этом с ума,
Потому что она - вне ума,
Красоты идеал в чистом виде.
Ну а если сошел ты с ума,
Роза вылечить может сама.
О шипы ее пальцами ткнись -
Вместе с кровью прорежется мысль.
ЛАСТОЧКА
А. X.
Какой порыв, какой размах,
О, ласточка, черти черту!
Как поиск истины впотьмах,
Твои зигзаги на свету!
О, ласточка, какой размах!
Стремительная чистота.
Так вольно реешь в небесах
И так трепещешь у гнезда!
Гнездо под крышею у слег,
Где тянутся птенцы в мольбе.
Какая храбрость, человек,
Она доверилась тебе!
Забудем тягостные сны,
Ночную тень земных обид.
А небеса нам не страшны,
Там роспись ласточки парит.
30 декабря 1999
ПРОСЬБА
Не допил - бессонница.
Перепил - похмелье.
Не за нами гонятся
Радость и веселье.
Не грехами ль родины
Мы грешим и сами?
Иль греховна родина
Нашими грехами?
Нету и теории:
Что же тут первично?
Мы - вино истории,
Выпитое лично.
Пить - борьба с химерою,
Мера непростая.
Как бороться с мерою,
Меру соблюдая?
Я не знаю, в ранге ли
К Богу обращаться.
Помогите, ангелы,
С Богом пообщаться.
ДРУЖБА
Гремела музыка. Вино лилось рекой.
Бывало, вместе пировали,
Но друг вильнул, слегка махнув рукой,
На первом же опасном перевале.
Что верность друга? Что его плечо?
Мы упиваемся участьем,
Прижатые друг к другу горячо
Объединяющим несчастьем.
Оно нас сводит, не сводя с ума,
Поет о дружбе непреложно -
Больничная палата и тюрьма.
Всё остальное ненадежно.
СОН О БЕССОННИЦЕ
Я сказал аптекарю: - За труд
Не сочтите, я бессонницею мучим.
Старые таблетки не берут,
Нет ли, что новей или покруче?
Есть! - кивнул он, - но на вечный сон.
Нет! - вскричал я, - это не годится!
Ну, так что же вам? - надулся он.
Мне восьмичасовую крупицу.
От таблетки, что на вечный сон,
Отломить крупицу? Вы об этом?
Здесь не нарушается закон, -
Отпарировал я, - действуйте пинцетом.
Он вздохнул: - Аптекаря учить -
Дилетантов древняя отрада.
Вечным сном бессонницу лечить
Тоже, доложу вам, грубовато.
Микроскоп придется применить…
Применяйте, только не тяните!
Часть и целое придется примирить…
Затрудняюсь… Позже позвоните…
Впрочем, что там! Лучше целиком!
Раз и все! Подобно хирургии.
Способ сильный, только мысль о нем
Вызывает приступ аллергии.
Угодить, я вижу, трудно вам.
Знаете, не будем торопиться.
Аллергию вылечим, а там…
- Мне бы только малую крупицу.
- Это же прекрасно - вечный сон!
- Ни за что! - я крикнул, иссякая.
Вам обломится! - вдруг улыбнулся он,
Но у вечности, забыл, цифирь какая?
О МАТЕРИ
Как матери портрет нарисовать,
Превозмогая горечь опозданья?
Страдания твои лечила мать,
Превосходящей болью состраданья.
И в этой боли сладостный прибой
Сегодняшнюю боль твою утешит.
Ее душа дышала над тобой
И в небесах, быть может, еще дышит.
АБХАЗСКОЕ ЗАСТОЛЬЕ
Святыня древняя абхазского застолья.
Старейшина кивает: приступить.
Над нами магия вина и хлебосолья.
Ее души никто не в силах отменить.
Потом мы торжествуем или ропщем,
Но как скала - над поздней суетой:
Мы связаны вовек ошибкой общей
Или божественного братства добротой.
МОЛЧАНИЕ С ДРУГОМ
Как хорошо беседой пренебречь,
Порой бессмысленно-случайной.
Бывает, слово заменяет речь.
Еще многозначительней – молчанье.
Порою к другу тянешься опять
В ночной тиши, не выходя из дому,
Сказать ему, что нечего сказать, -
Нужней душе, чем исповедь чужому.
ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК
Открыл почтовый ящик,
Спустившись налегке.
Ты ждал конверт, хрустящий
Как яблоко в руке.
Подруги или друга
Слова почти из уст.
И вдруг - немая мука -
Почтовый ящик пуст.
Короткое веселье
И холод до нутра,
Похожий на похмелье,
Тем более с утра.
Ты усмиряешь жадность,
Азарт своей мечты,
Но ширится наглядность
Первичной пустоты.
И в скуке предстоящей
Кого тебе винить?
Сменить почтовый ящик
Или судьбу сменить?
И мысли бестолково
В душе твоей снуют.
Ведь ничего такого
Не ждал за пять минут.
И не конверт хрустящий,
Когда сказал, как есть:
Через почтовый ящик
Мы ждем благую весть.
ВРЕМЯ
Хорошо или плохо,
Но, зубами скрипя,
Пережили эпоху,
Доживаем себя.
Вдохновенное племя,
Одолев немоту,
Словом сдвинуло время -
Даже с кляпом во рту.
Новым дивам дивились,
Хоть держали в уме:
От тюрьмы отвалились,
Привалились к суме.
И покуда иуда
На иуду кивал,
Появился, как чудо,
Без труда капитал.
И не новый сановник,
И не старый конвой -
Капитал и чиновник
Тихо правят страной.
Без особых усилий,
Знать не зная греха,
На глазах у России
Жрут ее потроха.
Никакого тиранства,
Не бунтует печать.
А про доблесть гражданства
Даже стыдно сказать.
Обновили эпоху,
Но на смене тряпья
Подловили, как лоха,
И страну и тебя.
Новым веяньям ловко
Как бы верность храня,
Провели рокировку
Воровства и вранья.
Вдохновенное племя,
Где теперь твоя мысль?
Ты раздвинуло время,
И скоты ворвались.
Ничего не осталось,
Только шрамы в судьбе.
Твоя к родине жалость,
Моя жалость к тебе.
Затихает горячка.
Никаких панихид!
Всероссийская жрачка
Всероссийских элит.
***
Как звать его? Забыл опять.
Остался призвук, а не звук.
Стареем, и за пядью пядь
Сужается заветный круг.
Когда ж умерших имена
Забуду вдруг - ошпарит стыд,
Как будто предстоит страна,
Где их окликнуть предстоит.
МИРОВАЯ ПОЛИТИКА
Гляжу я на политиков в тоске.
Все на одной на шахматной доске.
Здесь шахматы, и домино, и шашки.
По фляжке в день и никакой поблажки.
Для равенства, а также из расчета:
Не отрываться от народа. То-то!
Здесь офицер. Он мигом, автоматом
Поставит мат или покроет матом.
Здесь кони ржут. Здесь дамы рвутся в дамки.
Здесь умники в цейтноте или в лямке.
Здесь славят будущее словом иль плакатом,
Но «с Новым годом» говорят, как «с новым гадом».
Здесь нет стыда. Услуги за услуги.
Здесь лишь ораторы краснеют от натуги.
Здесь голосуют громко, чтоб отныне
Не слышать вопиющего в пустыне.
(К законам физики еще один причисли:
Чем больше голосов, тем меньше мысли.)
Здесь можно все. Но невозможна личность.
Здесь личность - это, вроде, неприличность.
Здесь понимается без всяких аллегорий,
Что ад и рай - тюрьма и санаторий.
Здесь нет свидетелей разбоя и дележки.
А небо? Небо - средство для бомбежки.
…Терпеньем переполненная чаша.
Хоть и неясно - Бога или наша?
Здесь белый с черным интригует заодно,
Хоть сам прихлопнут фишкой домино.
Здесь на трибуне депутат, как на ладье,
Бичует бич, бичом грозя судье.
Перекликаются враждебные ферзи
Для конспирации на языке фарси.
Здесь патриот, что, впрочем, не впервые,
Мысль удлинил за счет длины России.
А либерал как раз наоборот:
За счет всемирности дает ей укорот.
Как следствие - туманную всемирность
Еще туманней делает настырность.
Здесь Юг велит водою подмываться.
А Север что? Бумажкой подтираться.
Мир от войны почти на волоске.
Переполох на шахматной доске.
Спасут, быть может, Запад и Восток:
Две крайности - наждак и кипяток.
А некто (кто?!) с бутылкой минералки
Не видит в этих играх аморалки.
Без пафоса, перебирая четки,
План хаоса обдумывает четкий.
ЛЕРМОНТОВ
Почти благодарный услуге,
Быть может, шепнув: - Не тяни… -
Усталый от муки и скуки,
Он рухнул, как пахарь в тени.
Над этим обрывом клыкастым
Покой наконец он обрел,
Раскинувши руки, распластан,
Как в небе распластан орел.
ТЕЛО И МЫСЛЬ
Величие духа мы славим обычно,
Но жертвенность тела, пожалуй, первична.
Кормили из ложечки старого Канта.
В предсмертное детство впадал старикан-то.
Как странно: в полнеба огромные мысли,
А руки бессильно вдоль тела повисли.
Бессильно повисли, а раньше, бывало,
Сводили с размаху кремень и кресало.
Бессмертные мысли под куполом тверди.
А бедное тело готовится к смерти.
К чему же тогда светоносные мысли?
Чтоб люди людей в темноте не загрызли.
ФИЛОСОФ
Он занят загадкою грозной,
Она не смущает его:
Зачем мирозданию звезды
И сам человек для чего?
Как связанность соли и хлеба
Души человеческой суть -
Вместившая звездное небо
И совесть в единую грудь.
* * *
Жизнь - неудачное лето.
Что же нам делать теперь?
Лучше не думать про это.
Скоро захлопнется дверь.
Всё-же когда-то и где-то
Были любимы и мы.
И неудачное лето
Стоит удачной зимы.
ВДОХНОВЕНЬЕ
Вдохновенье - вдох мгновенья.
Вдохновенье - это дар
Чуять в небе перемены.
И как ножевой удар -
Вертикально кровь из вены!
Так выталкивают ввысь
Ослепительную мысль
Вдохновенье - вдох мгновенья.
ПОЭМЫ
МАЛЫШ, ИЛИ ПОЭМА СВЕТА
Отдохновение уму,
Душе от злобы дня заслонка,
Да славится в любом дому
Щебечущий цветок ребенка.
Ты смутно узнаешь черты,
Ты как бы вспоминаешь жесты.
Неужто это снова ты?
…И прошумят из пустоты
Надежды, подлости, оркестры.
*
- Сынок, не заплывай за буй! -
С крыльца с тревогою мгновенной
Ах, голос мамы: - Не горюй! -
Теперь, должно быть, из Вселенной.
- Сынок, не заплывай за буй!
Не за-плы-вай!.. - сладит тревога.
Сказать уж некому: - Подуй! -
Приплясывая от ожога.
Когда один, куда ни глянь,
Среди всемирного раздора,
Слабейшему опорой стань!
И в том, глядишь, твоя опора.
*
Как соблазнительно проста
Судьбы свободная прикидка.
Как будто с чистого листа
Прожить еще одна попытка.
Два варианта - путь земной.
Какой счастливый? Вот задача.
Но от того, что знаешь свой,
Второй и есть твоя удача.
*
Вот эволюции исток.
Шлеп! Шлеп! Чарующие звуки!
Вполне успешно делом ног
Усердно занятые руки.
Он ненавидит произвол
Вещей, подробности рутины.
Любой предмет - на пол! На пол!
Не в этом главное, дубины!
Вот соску, что без молока,
Молочные сжимают зубки.
Задумался и чмок! слегка
По принципу потухшей трубки,
Спит на балконе-корабле.
Сопит, посвистывает дроздик.
Вдруг SOS! Мычит: - Ко мне! Ко мне!
Трясется капитанский мостик.
- Где мой стюард? Где мой дурак?
Ищите трубку! Трубку! Трубку!
Свистать наверх! На полубак!
Спустите, если надо, шлюпку!
Ищу. Мотает головой
С оттенком сдержанного гнева:
- Уволю! Ты совсем тупой!
Не справа выпала, а слева!
…Да, тупость. Правду говоришь.
С годами взрослые линяют.
У нас за тупость, мой малыш
(Сказать: гуманность - согрешишь),
Не принято, не увольняют.
А на ночь поят молодца.
Нет, не в отца (на всякий случай!)
Стрижет! Добулькал до конца!
А выражение лица:
После бутылки спится лучше.
*
Чего ни цапнет, в рот сует.
Сам и алхимик и пробирка.
Газету «Правда» - вправду в рот,
А вслед (для тиража) - копирка.
Отбил мочалку, как в бою!
Не унывает! Въелся в пемзу!
А там! Хвать рукопись мою!
И на зубок! (как раньше!!!) цензор!
Чего ни встретит, тянет в рот.
Успеешь вытянуть - он в слезы.
Обоев ленточки грызет.
Лосенок! Это ж не березы!
Вот скинул вазу с высоты.
Не в вазе дело! Просто дико
Жевать невинные цветы,
Хоть пахнет пряником гвоздика!
Все в рот! Гантели и кота!
Картошка! Ложка! Брошка в кильке!
Где женщины! Сюда! Сюда!
Прочь с палубы хотя бы шпильки!
*
Вгляделся, голову склоня:
- А ну-ка, папа мой, не кисни!
Во всем бери пример с меня,
Улыбка - первый признак жизни.
Украдкой сунешься, шутя,
В его игрушечное царство,
Весь заливается дитя,
Смеясь над опытом коварства.
У зеркала. Во весь размах
Он хочет окунуться в бездну.
Там папа с кем-то на руках.
Но с кем? Вот дотянусь и тресну!
Хоть философия и дичь,
Дается правильно задире:
Сначала мир в себе постичь,
Потом себя постигнуть в мире.
А вот стекло окна - предел.
Подобья не находит память.
Забавно воздух затвердел.
Так славно воздух барабанить!
*
Впервые за зиму во двор.
Скрипучая полуколяска.
Зима теряет свой напор.
Темно-лиловая окраска.
Он вспоминает: - То? Не то?
Чирикало в зеленых купах.
Теперь деревья без пальто,
А люди, как нарочно, в шубах.
Здесь даже взрослые вполне
Снуют без дела неустанно,
Не от меня или ко мне,
А сами по себе. Как странно!
Взглянул, сомненье не тая, -
Идет с кошелкою старушка.
Мол, непонятная усушка:
Еще не бабушка моя,
Тогда зачем уже старушка?
Снег рыхло шмякается с крыш.
Он смотрит вверх не без опаски.
Вдруг на тропе другой малыш
Наглец! И он в полуколяске!
Взгляд у обоих - не обман.
Достоинство и равнодушье.
Так с богдыханом богдыхан,
Должно быть, на тропе верблюжьей.
Мол, раньше было: - Я и мир!
Мои и женщины и злато!
Теперь и я и ты – кумир.
А мир все тот же. Жидковато!
Разъехались. Привет! Привет!
У каждого своя горбушка.
И даже с молоком чекушка!
…Прошла собака. Глянул вслед.
Нет, слишком крупная игрушка.
Я подошел. Он оглядел.
Чуть улыбнулся осторожно:
Ты в шубе сильно почужел,
Но, в общем, догадаться можно.
Домой! Там жар от батарей.
Здесь холодно и незнакомо.
Я дома все-таки главней,
И потому приятней дома.
*
Пыл сатирический умерь,
Дабы не подводить отчизну!
Сработанная плохо дверь
(Особый путь к социализму) –
Не прикрывалась. Удалось
Достигнуть плотника. (Элита!)
Работает. Сопит. Авось
Подладит чертово корыто!
Свои сто грамм он поимел.