Почти безукоризненная свадьба 2 страница
Если не брать во внимание сингл “Paranoid”, мы нечасто могли пробиться в радио-эфир. Один из немногих шансов дал нам Алан Фриман (Alan Freeman), диджей BBC, у которого было прозвище “Пушок” (Fluff). Мы ему нравились и он использовал мелодию из “Laguna Sunrise” в качестве заставки для своей программы “The Saturday Rock Show”. Поэтому, когда я придумал очередной спокойный инструментал, то решил назвать его “Fluff”, в честь него.
В “Spiral Architect” мы снова использовали струнные в аранжировке Уилла Малоуна (Will Malone). У Уила было интересное, но странное мышление. Опять была целая куча серьёзных людей, пришедших играть на этих струнных. Я так и не сыграл на волынке в этой песне, хотя пытался. Просто мне на минутку показалось, что у меня получится, я выслал одного из членов нашей команд приобрести таковую в шотландском магазинчике. Я взялся дуть, но безрезультатно. Это повторялось снова и снова и я просто разбазаривал студийное время. Я расстроился: “Отнесите её обратно в магазин, скажите, что она ни черта не работает!”
Он снёс её назад, парень в магазине поиграл на ней с сказал: “С ней всё в порядке”.
Я подумал, о, нет. Затем я подсоединил трубки к пылесосу, чтобы посмотреть, можно ли наполнить мешок воздухом, а я буду только играть. Но, естественно, единственным звуком, который удалось получить, был “Вииииууууу” из пылесоса.
Я потратил целую вечность на множество попыток, но всё, что я смог извлечь, это что-то, напоминающее стон умирающей кошки: “Виииуувиииууу”. В общем, я оставил это занятие и сдался.
Конечно же, мы могли пригласить какого-нибудь шотландца, но мы всегда старались делать подобные вещи сами. Вначале, когда мы с Гизером хотели использовать струнные, мы подумали, что сыграем на них сами. Наложим инструменты и соорудим оркестр. Мы взяли скрипку и виолончель, но звучало всё стрёмно: “Вуууухууу, йеейеейее”. В голове я слышал, что должно получиться, но в наших руках такое не выходило. Мы пытались до тех пор, пока не сказали: “А, блядь, всё же придётся приглшать сюда оркестр!”
То же самое было и с ситаром. На нём я тоже не смог заиграть. У меня были такие клёвые идеи, но они никогда не воплотились в реальности. Тот ситар до сих пор валяется где-то у меня дома. А вот от волынки я избавился.
Завершается альбом звуком аплодисментов. Наш инженер врубил их на этом месте, и мы подумали, что это прикольно. Так они там и остались. Временами такие небольшие детали срабатывали, а временами нет. На одном из ранних альбомов, когда мы работали с Томом Алломом в качестве инженера, мы потеряли полтора часа, маршируя вверх и вниз по лестнице, напевая: “Пам-пом, пам-пом, на работу мы идём” (“Hi ho, hi ho, it’s off to work we go”). Мы проделывали путь в три полных пролета лестницы, а внизу находился микрофон, так что звук, исходивший от нас, становился всё громче и громче. А Том продолжал: “Нет, нет, возвращайтесь, давайте ещё разок”.
К концу мы уже до смерти устали, но продолжали “Пам-пом, пам-пом”.
Идея была спуститься вниз, поколотить по двери и, “дум-дум-дум-дум”, перейти к треку. Идея казалась неплохой, пока мы не попробовали. Но всё звучало отстойно. Так что мы на эту идею забили.
На обложку поместили отличные работы Дрю Струзана (Drew Struzan), добрую на одну сторону и зловещую - на другую. На развороте - фотография группы в антураже, который должен был выглядеть, как древняя комната. Это если не принимать во внимание трёхфазную розетку не стене. Она всё немного портит.
Даже сегодня, я нахожу, что музыка, в сравнении с предыдущими записями, была более классной, лучше аранжированной, более яркой, если хотите, и более смелой. Это был прыжок вперёд. Мы использовали струнные и бог знает что ещё. Мы по-настоящему раздвинули горизонты. Вот почему для меня альбом “Sabbath Bloody Sabbath” стал кульминационной точкой. А следующей стал “Heaven And Hell”, где, как мне кажется, нам удалось создать такие же вибрации.
Джем в Калифорнии
1973-й мы завершили парой концертов в декабре. После рождественского перерыва мы несколько раз выступили в Европе и вылетели в Америку, где на февраль было запланировано множество шоу. Когда мы отправлялись в Штаты, то часто оказывались в обойме с одними и теми же командами. Кажется, что у нас в поддержке постоянно были Эдгар Уинтер (Edgar Winter), Джонни Уинтер (Johnny Winter), Brownswille Station или Black Oak Arkansas. Было примерно так: “Что? Black Oak Arkansas? О, нет! Опять?”
После Америки мы вернулись домой передохнуть. На очереди был фестеваль “California Jam” 6 апреля 1974-го на автодроме Ontario Motor Speedway, под Лос-Анджелесом. Мы собирались порепетировать перед выступлением, поэтому сначала послали туда Спока (Spock) и остальную команду. Но потом начался этот грандиозный раздрай между Deep Purple и ELP по поводу того, кто будет закрывать шоу. Они пытались и нас втянуть в свои разборки. Мы решили, что лучше останемся в стороне, поскольку до взрыва там было недалеко. Purple хотели быть хедлайнерами, ELP тоже, поэтому Патрик Михан на каком-то этапе сказал: “Мы не поедем, всё отменяется”.
Мы согласились: “Не хотим быть втянутыми в такое, снимаем свою кандидатуру”.
Затем позвонил Спок, где-то так около четырёх утра: “Вы должны приехать! Все хотят вас увидеть! Поднимется неимоверный лай, если вы не появитесь!”
Я обзвонил ребят: “Придётся ехать, на вылет!”
Они решили, я шучу: “О, ха-ха-ха!”
“Серьёзно. Мы должны ехать. Я слышал от Спока, что...”
Мы успели на рейс в последнюю минуту. Мы прилетели туда и сказали себе: “Да плевать. Мы просто выйдем и всё, будь что будет”.
Так мы и поступили. Мы вышли, а ELP закрывали шоу. Было странно: в какой-то момент ты дома, в постели, а на следующий - уже летишь на концерт. Мы не играли пять или шесть недель, не репетировали. Всё же отменилось, так что получилось немного неуклюже.
В определённых ситуациях у всех у нас бывает страх сцены. Зависит от обстоятельств. Первое выступление в туре - это всегда: “Уууух!” На втором ты уже более расслаблен. А вот это было из тех, когда всё идёт наперекосяк. Бывают также выступления, куда приходят все, кого ты знаешь, как в лондонском “Hammersmith Odeon”, лос-анджелесском “Forum” или нью-йоркском “Madison Square Garden”. Там все твои друзья и пресса и ты волнуешься: “Вот блядь, все сегодня тут. Если что пойдет не так... Буду счастлив, когда всё закончится!”
Это как когда вы записываете концерт. Девять раз из десяти, когда вы думаете о том, что идёт запись, вы ошибаетесь. Вы ощущаете нервозность. На обычных концертах вас такое не заботит, вы просто выходите и играете, это становится вашим вторым “Я”. Но то, с какими странностями мы оказались на “California Jam” и сотни тысяч зрителей, это была та ещё нервотрёпка. И всё это к тому же транслировалось по телевидению, отчего воспринималось ещё более устрашающе. Но страх сцены длится недолго. Мы вышли и отыграли. И всё было в порядке.
А сам концерт удался. Просто был шок от всего этого поначалу. Но, я думаю, всё получилось.
После “California Jam” мы отправились в турне по Британии в мае и июне, и устроили перерыв в разъездах до ноября, когда с примерно восьми австралийских шоу начался тур в поддержку “Sabbath Bloody Sabbath”. Сопровождали нас AC/DC. Тогда я с ними так толком и не познакомился, но мы определенно узнали друг друга ближе пару лет спустя, когда они открывали нас во время турне по Европе весной 1977-го года. Мы хорошо сошлись с Боном Скоттом (Bon Scott), но, кажется, там были некоторые трения между группами в разгаре тура. Что-то серьёзное произошло у Гизера и Малькольма Янга (Malcolm Young). Они были в баре, в усмерть пьяные, началась перепалка, и кто-то выхватил нож. Думаю, это был Малькольм, он вытащил нож. Сомневаюсь, что это был Гизер, хотя могло быть и так.
Тур мы начинали в Сиднее и промоутер пригласил нас в невероятно роскошный ресторан. Они открыли его исключительно для нас, так что мы были там одни. Мы ели изысканную еду, используя красивые серебряные приборы и всё такое, а потом кто-то в кого-то щелчком запустил горошиной.
А тот запустил в ответ.
Потом в ход пошло что-то ещё, картошка...
И закончилось всё просто смехотворно. Весь ужин состоял из летающей всячины. Каждый выкрикивал заказ: “Можно мне ещё салата? И побольше масла и уксуса”.
Бабах, по чьей-то голове.
Конечно, Билл, которому всегда доставалось больше других в этом плане, был весь покрыт всякой снедью: тортом, оливковым маслом, соусом и шоколадом по всему лицу и одежде. Он был в полном беспорядке. Мы все неважно выглядели. На Оззи были жёлтые брюки, мы уцепились за них и хряц, штанины порвались, так как он как раз находился в прыжке. Хозяин ресторана был в ауте. Кто-то из ребят подошёл к нему и сказал: “Они обо всём позаботятся”.
Он вручил ему пачку денег. И тут хозяин внезапно пришёл в себя: “А, ну продолжайте, продолжайте!”
Тогда официантов стали привлекать ещё чаще: “Давай, подай мне большой кремовый торт под стол!”
А потом: “Агааа, бабах!”
После этого мы вернулись в отель. Выглядели мы ужасно. Картина маслом. С выпивкой и со всей фигнёй, я уж подумал, нас не впустят в гостиницу. Мы подошли на ресепшн, дверь открылась, зазвенел звоночек. Мы попали в толпу людей в костюмах и бабочках, одетых как на бал. При виде нас у них отвисли челюсти. Естественно, прибежала охрана, а мы такие: “Всё в порядке, мы постояльцы!”
Готов поспорить, что с тех пор этот промоутер пригласил немногих. Нас, по крайней мере, точно не приглашал.
37 Куда подевались все деньги?
Мы спрашивали друг друга: “Кто-нибудь понимает, что происходит? Кто-то просматривал счета?”
Никто из нас не знал, как много у нас денег, так как в случае, когда вам чего-то хотелось, у вас это появлялось. Мы звонили Михану и, сколько бы денег не потребовалось, мы слышали: “Хорошо, я организую”.
Иногда Михан присылал чек и парень в банке говорил: “Чек не принят”.
“Как это?”
И я звонил ему.
“О, я выпишу другой. Сходи туда ещё раз, всё будет в порядке”.
Он был очень осторожен. В его карманах всегда были пачки наличных, он никогда не пользовался кредиткой, думаю, чтобы не оставлять записей о расходах. Так он работал. Мы задались вопросом, почему нельзя положить все деньги на наши банковские счета, так, чтоб мы знали, сколько у нас денег и исходили из этого? Однажды мы отправились на встречу в офис и Михан сказал: “Вот ваши бухгалтера. Они будут присматривать за всеми вашими делами. С ними и разговаривайте. Со мной не надо, говорите с ними”.
И все наши деньги перешли в распоряжение бухгалтеров, так что они никогда не появлялись у нас напрямую. Мы встречались с ними и нам говорилось: “ Вы не можете взять всё, что зарабатываете и положить в банк. Кое-что из этого мы хотим разместить на счетах в Джерси из-за налогов...”
Мы ответили: “А, ну...” Мы ничего не знали об этой стороне дела, всё это казалось за гранью понимания. Когда кто-нибудь из крупной бухгалтерской фирмы рассказывает, что он собирается сделать с твоими деньгами, ты соглашаешься с этим. Позже мы обнаружили, что они также работали и на Михана.
А потом, когда мы узнали, что наши контракты по поводу управления Миханом не подписаны, только нами, стало ещё хуже. Этим он и поймал нас в эту ловушку, провернув трюк в первые же дни.
Мы были настолько легковерны по поводу всего. Всё, чего мы хотели - это играть, ездить с концертами, добраться до Америки и всё такое. Вот почему, поначалу мы не спрашивали Михана, каким образом ведутся дела. И, конечно же, большую часть времени мы проводили в дороге, так что для нас это не было делом первой необходимости. Лишь когда мы получали очередную передышку, начиналось: “Хочу купить новый дом” или чтобы то ни было. Или он нам: “Я послал ещё десять штук” и всё устраивалось.
Перемены мы стали замечать уже в офисе. Когда мы только привлекли Патрика Михана, там был только он сам. А потом у него появилось больше денег и он стал покупать компании вроде “NEMS”, принадлежавшей когда-то Beatles, лейбла Брайана Эпстайна (Brian Epstein). Кроме того он занялся Дэвидом Хэммингсом (David Hemmings), актёром, известным по фильму “Фотоувеличение” (“Blow-Up”) и компанией, названной “Hemdale”. Так что Михан делал ещё и кино. Однажды он сообщил мне: “У меня сегодня прослушивание. Там будет уйма женщин”. Я спустился по лестнице и увидел целую очередь роскошных женщин перед офисом.
Кроме того, он вложился в строительную компанию, жилищное хозяйство и всё такое. Естественно, когда мы покупали дома, мы делали это через эту компанию. Михан принимал участие в таком количестве делишек, что я вам даже рассказать не смогу. Он даже купил скаковую лошадь по кличке Black Sabbath и гоночный болид. Мы видели, как он летает на частных самолетах и у него всегда был Роллс-Ройс последней модели. То же могло быть и у нас, возникни такое желание, так что мы не возражали.
Нам сказали, что “все деньги хранились в “London & County Bank”, который к концу одного дня прогорел.
И деньги наши по всей видимости пропали.
Мы начали всерьёз призадумываться, когда увидели, что в дела Михана и NEMS была вовлечена целая куча довольно отталкивающих по нашему мнению личностей. С нами эти люди вели себя достаточно прилично, но это стало раздражать. Полагаю, что Дэвид Фрост (David Frost), хорошо известный телевизионный персонаж, был его клиентом и Дэйв Хэммингс тоже.
В конце концов, когда мы отправились в турне по Европе, один из них поехал с нами. Звали его Уилли (Willy). Может он должен был смотреть, чтобы с нами ничего не случилось или узнать, вдруг мы что-то задумаем, шпионить за толпой, чтобы они там не собирались делать. Это было немного стрёмно, особенно когда один из фанов попытался приблизиться к нам, а Уилли вытащил свою пушку. Очень брутально вышло.
Мы понятия не имели, в чём дело.
Тот факт, что Михан пускался в такие рискованные авантюры, как будто нет завтрашнего дня, тоже не обнадёживал. Когда с нами в Америку поехали Yes, мы играли в Лас-Вегасе. Ситуация была запутана до предела. Мы думали, грёбанный ад, что происходит вообще? Как мы будем с этим бороться?
Мы были недовольны положением дел, так что нужно было что-нибудь предпринимать. В конце концов мы решили отказаться от услуг Михана. Что удивительно, поначалу казалось, что он отнёсся к этому нормально. Я думал, он выжал из нас всё, что мог и был рад отпустить нас. Так много вещей произошло, о которых мы даже не подозревали. Именно поэтому, я полагаю, мы почувствовали, что нас поимели.
Мы подали в суд на Михана, но когда дело дошло до разбирательства, то, я никогда так и не смог понять, по какой причине, даже ноги нашей в суде не было. Вместо этого он подал встречный иск и выиграл. У меня такое ощущение, что с тех пор, как мы добились успеха, мы всё время таскались по судам. Джим Симпсон подал на нас в суд, когда мы ушли от него и это дело растянулось на целую вечность. Дело Симпсона только-только было улажено к тому времени, как мы порвали с Миханом и Симпсону было присуждено около 35 000 фунтов, которые мы должны были выплатить ему. Он также подал иск на Михана, который должен был отдать ему такую же сумму.
Чересчур много для старого менеджмента, а как же с новым? Стало сложно доверять кому-то. У нас были предложения по менеджменту, но как можно было быть уверенным, что они честные. В те времена не было адвокатов по музыкальному бизнесу, к которым можно было бы обратиться за советом, людей, которые знали бы эту сферу и которые могли бы просмотреть контракты. Множество бумаг, которые мы тогда подписывали, изобиловали всяческими лазейками. Мы решили, что единственный способ - это заниматься всем самим, к тому же у нас был Марк Фостер (Mark Foster), уже работавший с нами, занимавшийся повседневной рутиной. Мы просто наняли другого бухгалтера, обзавелись всякой такой хренью и начали заново. Мы ходили на встречи всей группой, но вскоре это уже было слишком для нас. Мы говорили друг другу: “Слушай, мы же не люди бизнеса, как мы будем заниматься этим? Мы представления не имеем, как тут всё устроено и как оно работает. Мы - музыканты и чем мы сейчас пытаемся заниматься?”
Мы встречались с адвокатами и бухгалтерами. Было скучнее некуда, так как мы были совершенно не в теме. Через пять минут Оззи уже засыпал или вставал и начинал ходить кругами, потом выходил, заходил снова и выдавал:
“Мы есть собираемся или как?”
“Нам завершить встречу, что ли?”
“Ааа, эээ...”
“Садись”.
“Ладно”.
Он ненадолго усаживался, а потом опять начинал ёрзать и задавать вопросы: “Ну что, как? Мы закончили уже?”
Мистер Нетерпеливость. Было тяжело. Но вариантов у нас не было. Это было единственное, что мы могли поделать.
38 Всё саботируется!
В начале 1975-го года мы собрались вместе, чтобы написать и отрепетировать материал для будущего альбома “Sabotage”. Работа над этим альбомом заняла много времени, так как мы день находились в студии, а следующий проводили в суде или на совещании с адвокатами. Судебное предписание обязывало появляться в суде, а повестки нам вручали даже, когда мы были в студии. Это отвлекало. У меня было такое чувство, что нас саботировали на протяжении всей работы, мы получали пинки со всех сторон. У нас постоянно была какая-нибудь проблема, то с менеджментом, то ещё с кем-то. Это сплотило команду в одно целое, потому что ситуация была, когда мы против них. Мы пытались делать музыку, было тяжко создавать что-то в таких условиях, в плоть до того, что мы написали об этом песню, которая в какой-то степени отражает ту ситуацию. Вот почему один из треков на альбоме, озаглавленном “Sabotage”, называется “Writ” (“Повестка”).
Помимо судебных преследований у нас были ещё и технические проблемы в студии. Мы с трудом записывали “Thrill Of It All”, завершив в конце концов мучения после бесконечного количества дублей. Вскоре после этого мы направились в бар через дорогу поиграть в дартс, когда пришёл Дэйв Харрис (Dave Harris), один из парней, занимавшихся плёнками, и сказал: “У нас проблема.”
Я спросил: “Какая?”
Он ответил: “Один из техников делал измерительные фонограммы и записал их на мастер-запись”.
“Ты шутишь!”
“Нет, это правда!”
Их работа заключалась в том, чтобы наложить серию эталонных звуков, в основном набор сигналов от самого высокого к самому низкому, на мастер-плёнку, чтобы она была размечена и готова к нашему использованию. Так работали в те дни: отстраивали головки и всё такое, для уверенности, что всё будет как надо. Он заряжал такую пленку в аппарат и давал отмашку: “Всё отлично, можете работать”.
Но по ошибке он наложил эти сигналы на мастер-плёнку с “Thrill It All”. Мы слушаем запись песни, и тут вдруг: “Ду-ду-ду-ду”.
Запортил он достаточно, так что нужно было переписывать композицию заново. Это было суровое испытание. Дэйва мы не убили, конечно, но сделали намёк на его косяк на обложке альбома: “Инженер записи и саботажник - Дэйв Харрис” (David Harris – tape operator and saboteur).
Продюсировали “Sabotage” мы своими силами. Группа большую часть времени пропадала где-то, так что в основном эта ноша досталась мне и звукоинженеру. Я всё больше и больше влезал в производственную сторону, но всё не выглядело так, будто я сидел и указывал остальным парням, что делать, так как они знали, что играть, они просто накладывали на запись свои партии. Но я провёл в студии намного больше времени, так как когда дело доходило до записи гитарных кусков или сведения, это занимало больше времени и я там находился дольше, чем они. Я сильно не жаловался. Я мог там просидеть до смерти.
На “Sabotage” была парочка необычных треков, вроде “Symptom Of The Universe”. Её описывали как первую песню в стиле progressive metal и я не буду спорить с этим. Она начинается с акустической части, а затем переходит в высокий темп, чтобы набрать динамики, в ней много переходов, включая джем в финале. Последний был придуман прямо в студии. Мы отыграли трек и после этого принялись просто джемовать. Я начал играть тот рифф, остальные подхватили, мы не переставали играть, пока не отключили запись. Потом я наложил туда акустическую гитару. Несколько вещей, которые мы записали, родились из джемов вроде этого. Мы продолжали играть и финал песни иногда получался длиннее самой песни. Но многие наши треки получались продолжительными и без этого. Например, “Megalomania”: она тянется и тянется, пока постепенно не стихает звук. Временами вещи были в два раза длиннее, чем то, что вы слышите на альбоме, мы просто вынуждены были выкручивать громкость вниз.
Композицию “Supertzar” я написал дома на меллотроне, со звуками хора. Я добавил тяжёлую гитару и хорошенько всё замешал. Я подумал, хорошо бы попробовать это в студии, но будет круто, если можно будет использовать настоящий хор. И я заказал хор Лондонской Филармонии. Они пришли и готовы были приступить к делу что-то около девяти утра. Оззи об этом ничего не знал. Он зашёл, увидел весь этот народ и вышел.
“Блядь, ошибся студией!”
А потом пришёл опять и начал: “Чего происходит-то, что это за люди?”
“Мы просто пытаемся номер сделать”.
“Ааа... о как”.
Подошла женщина с арфой. У меня была дома арфа, но всё, что я мог на ней сыграть, это “динг, донг”.
Она спросила: “Что вы хотите услышать?”
“Ну, что-то типа “динг, донг”. “Ну вот то, что я играю”.
Она ответили: “А, что-то вроде этого...”
И её пальца пробежались по струнам.
“Да! Точно!”
Я чувствовал себя идиотом. Что я делаю, прошу её сыграть “динг, донг”? Но в моём багаже такого ещё никогда не было: тяжёлая гитара с хором и арфой. Для меня это был вызов. Я размышлял: хор в пятьдесят голосов и арфа, хорошо если бы сработало. Но мы это сделали и звучало всё очень своеобразно и круто.
Обложка “Sabotage” была, пожалуй, одним из самых постыдных моментов. Мы там позируем у зеркала, которое отражает другую сторону. Мы собирались на фото-сессию и Билл сказал: “Не знаю, что надеть”.
Повернулся к жене и: “Можно одолжить у тебя эти колготки?”
И он напялил на себя её колготки, а под низом оставил клетчатое бельё, которое просвечивалось наружу. Всё в духе Билла. Оззи ненамного отстал, одевшись во что-то вроде японского траурного женского платья. Я даже слышал, когда это описывалось, как “мужик в кимоно”. Такая безвкусица, мы там все настолько по-разному одеты. Грёбанный ад, огребли неприятностей на годы вперёд, оставив всё как есть.
Звук на “Sabotage” немного тяжелее, чем на “Sabbath Bloody Sabbath” и моя гитара тоже звучит жёстче. Всё это идет от раздражения из-за положения дел, менеджмента, адвокатов, судебных предписаний. Сделан “Sabotage” был хорошо, но продавался не так бодро, как наши предыдущие альбомы. Такое случается с каждым: вы не можете карабкаться и карабкаться вверх, случаются взлёты, случаются падения. Приходят новые люди и другая музыка совершает переворот. Вкусы людей непостоянны, они меняются. А мы всё ещё барахтаемся, занимаемся тем, чем занимались. Несмотря на всё, нам очень повезло с фэнами, так как они остаются весьма лояльными. Был у нас период, определённо во времена “Paranoid”, когда мы привлекали внимание толпы тинейджеров, а это совсем не наш тип аудитории. Но они падки на всё, что проходит в Топ-10. Мы в такое не желали втягиваться, потому что это не для нас. Мы рядом не стояли с образом смазливых мальчиков, для нас музыка там была чересчур прилизана. Это одна из причин, по которой наши альбомы продолжают продаваться все эти годы. Я не могу поверить, что это так. Это феноменально. Должно быть, появляются новые детишки и покупают их.
Здоровяк в пивнушке
Мой старинный кореш Альберт Чапмен работал менеджером, вышибалой и кем только ни было ещё в одном бирмингемском клубе.
Я спросил: “Как ты относишься к тому, чтобы съездить с нами в Австралию и немного поработать?”
Он ответил: “О, да с удовольствием!”
Было это в ноябре 1974-го. После поездки на другой край мира он остался с нами на тур в поддержку “Sabotage” 1975-го года и летом мы оказались в Америке. На парочке вечеров на разогреве у нас были Kiss. На их шоу было реально интересно посмотреть. Я поверить не мог в то, что творится, все эти наряды, макияж, выдыхание огня, фейерверки, струящиеся с головок на грифах гитар и Бог знает что ещё. Никогда не видел ничего подобного.
Поначалу мы с Kiss не поладили. Мы даже заменили первую букву в их названии с “K” на “P”. Мы собственно даже не знали, что за ребята играют в Kiss, так как никогда не видели их без грима. Они приехали в аэропорт одновременно с нами, в ожидании вылета, компания парней, длинноволосых, все в пятнах каких-то, наверное из-за макияжа, и кто-то начал: “Ага, спорю, это они и есть!”
Время шло, мы познакомились с ними и неплохо сошлись. Много лет назад в Америке я вместе с Джином Симмонсом (Gene Simmons) принял участие в передаче “Rock School” на телевидении. Они записывали её здесь в Англии и идея была в том, чтобы учить детишек играть. Он сделал целую серию таких. Он ничего. Но каждый раз, когда я с ним встречаюсь, получаю еще и порцию соли. Он рассказывает мне, сколько денег он заработал, как заработать на этом и как сделать то. Но таков уж он есть. Такова его натура.
После этого продолжительного турне мы дали десять концертов в Британии, некоторые с бирмингемцами Bandy Legs на разогреве. С их гитаристом, Джеффом Николлсом (Geoff Nickolls), я познакомился через Альберта Чапмена, он был их менеджером. Позже они сменили название на Quartz. Альберт подписал их на лейбл Дона Ардена, Jet Records и спросил у меня, не мог бы я их продюсировать. Некоторые их песни мне нравились, а закончилось тем, что я начал работать с ними. Когда ты занят своим собственным материалом, это превращается в рутинное повседневное занятие. Когда имеешь дело с кем-то ещё, то приходится влезать в чужую одёжку. Как ни крути, это был ценный опыт для меня.
Джефф Николлс был у них основным автором. Он напоминал мне себя самого в том, что ему нравилось доводить всё до конца и для этого Джефф много трудился. Он был креативен, любил играть на гитаре и клавишных и вдобавок ко всему пел. После того, как Quartz распались, Джефф довольно долго сотрудничал с Black Sabbath, играл на клавишных и всё такое.
Суть в том, что в турне в поддержку “Sabotage” мы впервые взяли с собой клавишника. Мы всегда были квартетом и остальные ребята предпочли оставить всё в таком формате и в этом их можно понять. Оззи просто заявил: “Не нужен нам никакой клавишник”.
Я же считал, что если есть кто-то, кто подыгрывает во время соло, то это может добавить песням изюминку. Кроме того, мы всё чаще использовали клавишные и оркестровки при записи, а с клавишником кое-что из этого можно было бы воспроизвести на сцене. И мы наняли Джералда “Джезза” Вудроффа (Gerald “Jezz” Woodroffe). Он был из Бирмингема, где его семья владела известным магазином под названием “Woodroffe’s Music Shop”. И, Боже, в какой оборот он у нас попал! Наша команда разыгрывала его нещадно. Никогда не знаешь, чем это могло закончиться: иногда он был на сцене, иногда совершенно пропадал из поля зрения. У него был здоровенный нос, так что видом он напоминал попугая. У нас были все эти генераторы дыма, так ребята из команды направили одну трубу на него. Они накрыли её, так чтоб он не заметил и когда мы заиграли, увидели, как игрушечный попугай летит по проводу, хлопая крыльями. Он остановился прямо перед Джеффом, продолжая хлопать. Мы зашлись коликами. А потом началась “Black Sabbath”, “да-даа-да” и дым повалил прямо ему в лицо. Бедный парень всё стерпел, но счастлив точно не был. Он отличный музыкант, но ему постоянно приходилось терпеть подобные издёвки. Забавно, что до сего дня это происходит с каждым треклятым клавишником, который у нас появлялся.
После Британии была Европа. Мы высадились в Дюссельдорфе 2 ноября, в день рождения Альберта и в годовщину моей свадьбы, так что мы решили это дело отпраздновать. Мы забрались в клуб “Why Not”, к нам присоединились Гизер и Оззи, тоже самое сделали Дэйв Тангай (Dave Tangye) и Люк из нашей команды. В другой части клуба находились Роджер Чапмен (Roger Chapman), певший когда-то с Family и выступавший у нас на разогреве со своей группой Chapmen Whitney Streetwalkers и Нико МакБрэйн (Nicko McBrain), тот, который сейчас в Iron Maiden, а тогда играл у Роджера на барабанах.
Наша компания сидела, выпивала, хорошо проводила время, занималась своими делами. А потом вокруг нашего стола начали ходить кругами несколько вышибал клуба.
“Весело, да?”
“Интересно, с чего такие вопросы?”
Оказалось, что они подошли проверить, чем мы занимаемся, так как возникли какие-то неприятности со Streetwalkers и их компанией, а для них мы все, наверное, выглядели на одно лицо: “Ага, они все из этой группы”.
Оззи был в сортире, а Дэйв Тангай составлял ему компанию. Кто-то кому-то что-то сказанул или зацепил, Дэйв влез, чтоб разнять, но всё переросло в полноценную драку. Мы с Альбертом бросились выяснить, что случилось. Мы сбежали по лестнице и парень, стоявший внизу, выстрелил Альберту в лицо в районе рта. Чувах просто поднял пушку, и бум! У Альберта и так много зубов не хватало после занятий боксом, так что сильного ущерба это ему не причинило. Он был в порядке. Пуля прошла только сквозь щеку. Никогда не смогу забыть этого парня. На нём был костюм и черные перчатки. Альберт ударил его так сильно, что чувак оказался весь в крови. Это была страшная драка.
Я к тому времени бил другого чела и между тычками обратил внимание, что это повар из ресторана. Не знаю, каким образом он оказался здесь, но доступ на вечеринку был свободен для всех. Всё происходило как в старых вестернах, кто-то поворачивается и бац! Грёбанные тела перелетали через перила и падали с балкона, поверить невозможно. Всё началось из ничего.