Дио делает дело, а Дон - нет
Ронни был готов сделать что-то совместными усилиями, но я какое-то время не связывался с ним, так как мы всё ещё были в замешательстве по поводу Оззи. После того, как он наконец ушёл, я сказал Гизеру и Биллу: “Почему бы не попробовать Ронни?”
Я позвонил ему и сообщил: “У нас тут теперь другая ситуация, как ты насчёт этого?”
Мы пригласили его домой и сыграли “Children Of The Sea”. Ронни взял и с ходу подобрал вокальную мелодию. Мы были под впечатлением, потому как в течение одного дня мы перешли от ситуации, когда ничего давным давно не сдвигается с места, к такой, когда мы в состоянии сочинить песню на лету. Мы немного поиграли “Lady Evil”, Ронни тут же спел и в ней. Мы подумали: адское пекло, да мы поймали удачу за хвост! Это немного подняло нам дух. Мы всё еще переживали из-за ухода Оззи, но всё шло своим чередом. И теперь мы были довольны тем, что на самом деле ещё способны на что-то.
Оззи к тому времени выехал из дома, но Дон Арден всё ещё старался вернуть его в команду. Дон наконец-то заполучил группу, которую давно хотел... и мы распались! Он не мог этого принять, ему был необходим оригинальный состав, поэтому он настаивал: “С Ронни у вас не срастётся”.
Я отвечал: “Так уже срослось! У нас есть хороший материал и мы на ходу. А Оззи сейчас не в состоянии этим заниматься, ему абсолютно не до этого”.
Он не сдавался: “Дайте ему шанс”.
Мы прожили десять месяцев в этом доме и ничего не получалось с Оззи, так откуда оно внезапно возьмёт и получится за пару недель? И мы не забыли, что Оззи уже уходил однажды, перед “Never Say Die!”. Это вылилось нам в копеечку, мы больше не могли ничего сочинять, все впали в депрессию и раздражение от всего этого, так что мы представить не могли, как нам продолжать дальше с Оззи. Дон не мог угомониться: “Мы должны вернуть Оззи! Мы должны его вернуть!”
Мы ему: “Дон, он выпал из темы. Ничего не получится”.
На что Дон, конечно, находил ответ: “Вы не можете взять певцом в Black Sabbath карлика!”
И такое было. Но нам было необходимо подвести черту. Мы собирались поставить на Ронни. А потом уехал Гизер. У него были проблемы с браком, так что ему пришлось отправляться домой и разбираться со всем. На время он фактически покинул группу. Ронни немного играл на басу, так что неожиданно мы стали трио: Билл, Ронни и я. Мы придумали парочку вещей, именно тогда я привлёк Джеффа Николса. Я сказал: “Просто временно возьмём кого-то, кто поможет нам перекантоваться”.
Первой вещью, которую мы сочинили вчетвером, была “Heaven And Hell”. Я играл тот самый рифф, а Ронни просто что-то напевал под него. Это было спонтанно. И мы сказали друг другу: “Чувак, да это клёво!”
Ронни всегда ездил на своём кадиллаке. Ему пришлось поднимать сиденье, машина была огромна. Там где мы жили, обитало множество змей. Мы прознали, что Ронни их боится, взяли мёртвую особь, зацепили леской её за голову, а конец привязали к ручке на дверце автомобиля. Я положил змею на пассажирское кресло и когда Ронни открывал водительскую дверь, то потянул змею к себе. Это сработало: он чуть не обделался.
Вернулось мне за это сторицей, когда однажды я пошёл в туалет в своей спальне, включил свет, и, адский ад, там была змея. Тоже мёртвая. Я почти обкакался ещё до того, как добрался до горшка.
Мы постоянно разыгрывали друг друга. Шутки помогают людям лучше поладить. И ещё, я полагаю, это тест на то, как человек на них реагирует.
Дела шли прекрасно, а Дон всё продолжал: “Ничего не получится. Если не вернёте Оззи, вам конец”.
Мы были по уши в работе, когда неожиданно в доме появились какие-то ребята и увезли мебель, которую для нас заказывала Шарон. Мы замечали, что вещи постепенно исчезают. И стращали друг друга: “Не пускай их внутрь. Отберут диван”.
Это было отвратительно, поэтому мы решили полностью разорвать наши отношения с Доном. Он так долго хотел стать нашим менеджером и так недолго присматривал за нами. Тогда нас захотел подобрать Сэнди Перлмен (Sandy Pearlman), менеджер Blue Oyster Cult. Мы оставили его как запасной вариант, так как снова решили заниматься всем сами, как во времена до управления Дона. У нас всё ещё работал Марк Фостер, помогавший нам с повседневными делами со времён “Sabbath Bloody Sabbath”. Он был вроде ассистента, путешествовал с нами, организовывал проживание в отелях, переезды и всё что требовалось.
У Марка были физические проблемы в области паха, наподобие слоновой болезни. Самое нелепое в том, что он стоял с этой своей выпуклостью и вместо того, чтобы попытаться скрыть её, выпячивал её на показ, и это было первое, что вы замечали, опуская взгляд.
Однажды, когда состав с Ронни уже распался, мне позвонили и сообщили, что Марк умер. Они не могли отыскать его семью и спросили: “Не хотите забрать себе его имущество?”
Я ответил: “Нет, мне ничего не надо”.
Мне было по-настоящему грустно. Марк был англичанином, но он должно быть женился на американке и, кажется, у него где-то был сын. Я им всё это рассказал, но я не знал, где он.
Как бы то ни было, тогда Марк ещё был жив и помогал нам. Мы решили, что у нас нет другого выхода, как съехать из дома. Благодаря Арденам помещения опустели, и аренда подошла к концу. Мы подумали: давайте-ка уедем из Лос-Анджелеса все вместе. Это было неподходящее для нас место тогда.
И мы двинули в Майами.
Билл доходит до ручки
Мы осмотрели самолёт, летящий в Майами, и удивились: “Чего это на этом рейсе никого нет?”
Оказалось, что мы летели в зону урагана и все покидали окрестности. До нас дошло, что все сваливают, а мы туда летим!
Мы добрались до места, а там всё оказалось заколочено. Мы арендовали дом Барри Гибба (Barry Gibb), но первые три дня провели в отеле, так как находиться где-либо ещё было опасно. Они обшили досками всё здание полностью. В ожидании бури нужно было наполнить водой ванную и нельзя было покидать гостиницу. Они заготовили сандвичей, но, конечно же, в конце концов еды не хватило. В один из дней мы с Джеффом стояли у меня на балконе, как два идиота и смотрели на раскачивающиеся деревья. Затем мы услышали: “Вы! Эй, вы! Вернитесь в номер! Убирайтесь с балкона!”
Это был полицейский.
“Идиоты, идите комнату!”
Стало жутковато. В какой-то момент нам сообщили: “Уже слишком поздно уезжать, вам придётся остаться. Находитесь под крышей!”
Мы ответили: “О, Боже. Ну началось”.
Через нас прошёл только внешний фронт урагана. Сносило деревянные столбы, мимо пролетали светофоры, деревья вырывало с корнями, но всей мощью не ударило. Но и так было достаточно стрёмно, чтобы мы в штаны поналожили.
Несколько месяцев мы провели в доме Барри Гибба. Он переехал в другое место. Мы поступили так же, как и в Лос-Анджелесе: забацали репетиционную студию, где установили всю аппаратуру. К нам подъехал Крейг Грубер (Craig Gruber), басист, в прошлом работавший с Rainbow, как и Ронни. Мы оставили Джеффа, так как хорошо с ним поладили и поставили его на клавишные. Это было внове для него, но его хватало на то, что нам было нужно: играть аккорды, а иногда предлагать идеи по поводу того, что играть кроме аккордов.
Мы написали ещё немного материала, в этот раз без Гизера. Для меня и Билла это было непривычно, мы привыкли работать с ним. Все воспринималось, как временный выход, мы всё ещё надеялись на возвращение Гизера. Было нелегко, но мы справлялись. На самом деле процесс создания протекал довольно гладко и вскоре мы сочинили песен на целый альбом.
Билл в то время не по-детски бухал. С ним была его жена и “квасила” она также неслабо. Билл мог проснуться утром ещё трезвым, взять из холодильника пиво, потом ещё одно и ещё. Я задавал вопрос: “Билл, сколько пива ты уже принял?”
“Ой, да только парочку накатил”.
Но к тому времени было уже около десяти. Между собой мы окрестили это как “он только парочку накатил”.
В течение дня он переходил от эдакой весёлой стадии к состоянию полного мрака, меняясь по мере того, как выпивал всё больше. К девяти или десяти вечера мы начинали его избегать, потому как он приходил в по-настоящему поганое состояние и становился агрессивным. Между тем, с его игрой было все в порядке. Он пил с утра, но, если он выпивал всего несколько бутылок, то играл отлично. Это ближе к вечеру, он переходил в другую стадию. И если мы решали взять выходной, адское пекло, он отрывался по полной.
Как обычно, над Билом подшучивали. Был случай, когда у меня оказался телефон клуба анонимных алкоголиков и имя парня, который там заправлял. Я сказал Биллу: “Позвонил какой-то долбанный чел, у тебя будет интервью”.
“Чего?”
“У тебя интервью. Позвони, спроси этого парня и скажи: “Не могли бы вы мне помочь? Это Билл Уорд”.
Он так и поступил. Билл начал: “Аллё. Я Билл Уорд. Вы не могли бы мне помочь. Мне сказали, чтобы я Вам позвонил”.
Они начали обсуждать проблемы с алкоголем. Мы стояли за спиной, слушали и он просто взбесился. Никогда его таким не видел. Телефон подлетел в воздух и разбился о пол. Мы всё ретировались так быстро, как только смогли. Он совершенно не воспринял шутку и целую вечность потом ходил в дурном расположении духа. Мы держались подальше от него до лучших времён.
Несмотря на его пьянство, мы поручили ему ходить в банк и брать деньги для того, чтобы выплачивать зарплаты персоналу. Мы хотели, чтобы у него была цель: “Смотри, не нажрись с утра, Билл, тебе в банк идти!”
“О, точно, да, хорошо”.
Он воспринимал это серьёзно. Вставал утром, брился, мать его, приодевался. Он купил себе дипломат и неожиданно становился парнем из бизнеса, ходящим в банк и делающим это со всей ответственностью. Было забавно наблюдать эту перемену каждую пятницу, когда он должен был ходить за деньгами.
Билл по-настоящему нравился Ронни. Однако, приход Ронни повлиял на Билла. Тот не был на 100% доволен ситуацией. Он привык, что Оззи всегда был поблизости, как и все мы, но Билл просто не мог освоиться с тем, что его больше нет. К тому же, я думаю, выпивка в этом плане никак не помогала. Факт в том, что всё стало настолько плохо, что Оззи больше не мог оставаться с нами. Билл мог по нему скучать, но это не означало, что нам нужно было кинуться на поиски того, кто звучал бы, как он. Тогда критики не оберёшься, кроме того, есть только один Оззи. Мы скооперировались с Ронни, поскольку с ним хорошо работалось и нам нравился его голос. Мы поменяли музыкальный курс после того, как он присоединился к нам. “Heaven And Hell” мы сочиняли с вокалистом, который отличался настолько, что перед нами открылись новые двери. Когда ты проработал десять лет с Оззи, ты уже приблизительно знаешь, что он будет петь и как он собирается это делать. Все его возможности тебе известны. Где пределы возможностей Ронни, мы не знали и это было стимулом, чтобы всё время прорываться на неизведанные территории, чтобы понять, что он может. Это была свежая кровь в команде, а я мог играть новые аккорды, что давало мне возможность расширить свои горизонты в музыке. Ронни действительно вдохновлял меня играть соло и делать больше вставок. Не то, чтобы я недостаточно играл соло раньше, но Оззи никогда не просил меня: “Почему бы тебе не вставить тут соло?” Он не вникал во всё это. Или, может быть, он немного вникал, а затем его внимание переключалось на другие вещи и он уже был далеко. Он не так много вкладывал в общую копилку. Это не было его виной. Он просто не был таким музыкальным. Он не владел никаким инструментом, поэтому он не знал, какие аккорды там идут, а с Ронни мы работали более командно, так как если вы садились рядом, он также брал гитару или бас и предлагал: “Как насчёт такого аккорда?”
“А, да... точно!”
И от этого мы отталкивались. Ронни принимал очень большое участие в сочинении и это было круто.
Оззи пел по аккордам. Только послушайте “Iron Man” и вы поймете, куда я клоню: его вокальная мелодия копирует музыкальную линию. В этом ничего такого, но Ронни любил петь вокруг риффа, а не с ним, придумывая мелодию, которая отличалась от аккомпанемента, что и открывало перед нами больше возможностей. Я не хочу, чтобы это звучало, как нападки на Оззи, но подход Ронни позволил мне освоить другой путь и понять, что я могу двинуться, скажем, отсюда вот туда.
Ронни много привнес к нам и кроме того, как звучал его голос. Он знал, чего хотел, и мог говорить с нами в музыкальных терминах: “Может попробуем ля здесь?”
Оззи этого не умел, он не знал что означали “ля” или “ре”. Лучшее, что он мог предложить, было: “Ну, тут нам нужно что-то другое”.
“Есть идеи?”
“Ничего особенного. Как насчёт, эээ...”
Мы стали более профессиональными. Ронни всегда хотел сделать что-то ещё лучше, он постоянно поддавливал и на сцене, и вне её. Для нас это было хорошо, так как это всех нас подталкивало. С годами мы, возможно, немного обленились и слишком полагались на то, что мы уже освоили, а Ронни бросал нам новые вызовы. Таким образом мы снова были больше, чем группой: мы сплотились, стараясь защитить команду, защитить то, что у нас было. Мы поверили в то, что у нас было.
Heaven And Hell
“Heaven And Hell” мы писали в Criteria Studios в Майами, там же, где записывали “Technical Ecstasy” за пару лет до этого. Впервые после “Master of Reality” нас продюсировал кто-то другой и это оказалось большим подспорьем. Мартин Бёрч (Martin Birch) снял с моих плеч большую ношу. Он уже сделал несколько отличных альбомов для групп с большими именами вроде Rainbow. Его порекомендовал Ронни и мы решили попробовать.
Мы снова были во Флориде, а это означало, что дурь была в изобилии. У соседа Барри Гибба в постоянном наличии были такие запасы кокса, что вы мне не поверите. Я заходил к нему, а он фунтами громоздился на его столе в больших кучах.
“Вот, набирай себе сам”.
Это было невероятно. Мы приходили в четыре утра: “Можно к тебя заглянуть на минутку?”
Он был тут как тут!
“Да, располагайтесь”.
Мы одуревали от количества, так как оно было тут, прямо у нашего порога. Но это не тормозило сочившегося из нас творчества. У нас всегда был пятый член команды, нечто, маяк, освещающий путь, если хотите, который вел нас в правильном направлении. Именно там, в Майами, в доме Барри, мы написали “Die Young”. В этой песне есть вставка. В той части, где Ронни поёт “die young”, ритм спадает до спокойного пассажа. До того времени Ронни никогда не делал таких вещей, спадов, всё время было, наверное, “только вперёд”! Я сказал ему: “Мы годами это делали во многих вещах Sabbath, мы разбавляем немного в середине”.
И Ронни сказал: “А, да, получается!”
Это был еще один опыт познания для него - наблюдение за тем, как мы пишем и что мы можем, новое направление, путешествие на другие территории. Я был уверен, что знаю, куда идти в таких случаях. Думаю, мы были уверены в себе и знали: нас направляет пятый член команды. “Die Young” - хорошо структурированная композиция. Она стала вторым синглом после “Neon Knights” и до сего дня её любит публика.
“Children Of The Sea” мы сделали ещё когда Оззи был с нами. У меня где-то сохранилась версия, где он поёт её с другим текстом и вокальной мелодией, абсолютно отличной от той, которую сделал Ронни. Когда мы записали новую версию, я хотел, чтобы она звучала, как будто рабы с галеона захватывают большой корабль. В моей голове звучало что-то вроде песнопения монахов, так что мы спросили парня из студии: “Мы тут где-то можем монахов нанять?”
Он обзвонил всё вокруг, пытаясь найти монахов. На самом деле мы немного шутили. Но он пришёл и на полном серьёзе сообщил:
“Ну, мы можем заполучить только одного монаха... но мы можем сделать наложения!”
“А?!”
Он пришёл ко мне, и “оо-оооо-ооо”, только и дай ему петь свои псалмы. Мы остолбенели. Нам представлялся целый хор, а у нас был один монах.
Но можно было воспользоваться наложениями.
Находясь в Лос-Анжелесе, мы приобрели эти плёночные аппараты JVC, со встроенными микрофонами, так что могли записывать всё, чтобы и когда мы не делали. Мы были дома и просто джемовали. У меня был небольшой усилок, всего в несколько ватт и у нас была маленькая барабанная установка, мы целую вечность играли “Heaven And Hell”. И получали реальный кайф. Поначалу Ронни немного подыгрывал на басу, а потом у нас появился Джефф. Ронни что-нибудь пел и это давало нам идеи, куда двигаться дальше. Мы просто выстроили эту песню, играя такой джем.
Процесс записи в Майами протекал хорошо, но мы хотели, чтобы вернулся Гизер, поэтому я позвонил ему. К тому времени он уже утряс свои дела и мы договорились, что он приедет и запишет к алььбому партию баса. Крейг Грубер наложил партии баса, но мы их вырезали, чтобы Гизер их не услышал. Я был уверен в том, что ему понравится новая музыка, так как наше мнение по поводу материала почти всегда совпадало, а свежие песни были мне очень по душе. И на самом деле, он был поражён, когда их услышал. Как только Гизер сыграл свои партии к ним, вернулось ощущение “стены звука” и музыка снова обрела завершённость. Другие басисты просто играют что-то типа “дум-дум-дум” там, где Гизер сделает подтяжку и получится “ду-у-ум”, добавив туда больше агрессии. Он отличается от всех басистов, каких я когда-либо слышал. И это работало отлично.
Присутствие Мартина Бёрча избавило меня от необходимости находиться там постоянно и вникать в каждую мелочь. В прошлом, занимаясь всем этим самостоятельно, я мог бесконечно сидеть, играть что-то снова и снова, до тех пор, пока уже не понимал, что хорошо, а что нет. А с Мартином было так: “Прекрасно! Готово!”
“А. Ну, я ещё один дубль только сделаю”.
“Нет. Всё нормально. Это пойдёт”.
То, что он подводил черту, было хорошо. И, возможно, в добавок ко всему мы сэкономили на этом немного денег.
Мы умудрялись делать так, чтоб Мартину жизнь малиной не казалась. Он был крепким парнем, но в то же время немного нервным. Он занимался каратэ, у него был чёрный пояс в том и в этом, но его можно было достать. И мы знали, как это сделать.
Мы обнаружили, что он опасается чёрной магии и на этом сыграли. Я достал двенадцати-дюймовый кусок бальзового дерева и вырезал из него фигурку человека. Я завернул её в чёрную тряпицу и засунул в свой портфель. Я открыл портфель, сделал вид, что что-то ищу и выложил эту штуку так, чтобы он заметил маленькую фигурку.
“Что это там?!”
А я: “Аа.”
Быстро завернул и спрятал в портфель.
“Что это такое?”
“Да ничего. Не волнуйся об этом”.
Но он взволновался. Он рассказал Ронни: “Тони что-то держит в своём портфеле. Выглядит как маленькая кукла вуду или что-то вроде!”
Естественно, Ронни был в курсе и пустился разыгрывать его ещё больше.
После того, как все остальные ушли, Мартин начал задавать вопросы. Я отвечал:
“Мартин, серьёзно... Это моя личная вещица”.
“Да, да, что... Что это за вещица в твоём портфеле?”
“Мне не хочется это обсуждать”.
Он реально зациклился на этой штуке. В конце концов он решил, что это была куколка вуду для того, чтобы втыкать в неё иголки и что она изображает его. Он сказал:
“Я себя странно чувствую в последнее время. Ты не кто-то вроде...?”
Он подумал, что я что-то с ним сделал, а я подначивал его ещё больше. Я сказал:
“Ты не чувствуешь... не чувствуешь себя немного странно сегодня, Мартин?”
“С чего бы это? Почему это я должен чувствовать себя так? Что произошло?! Что ты сделал?”
Он сам всё городил, а я только поддакивал. Я бы уже и перестал, но он всё прощупывал почву.
“Ты что, чёрной магией занимаешься?”
“Я не хочу на эту тему разговаривать!”
И тогда мы продолжили развод. Я спросил Гизера достаточно громко, чтобы Мартин слышал: “Ты пойдешь на... собрание завтра?”
Мартин: “Что за собрание?”
“Ничего такого, Мартин, это просто... ну... всего лишь...”
Он проглотил и крючок с наживкой, и леску, и грузило. Мы уссывались со смеху, а он был в ужасе. “Вы мне только ответьте на пару маленьких вопросов”.
“Что? Ты о чём?”
“Просто объясните, что происходит. Что вы там делаете на ваших собраниях?”
“Ну, Мартин, это нельзя... это секрет, молчок и рот на замок, мы не можем об этом рассказывать”.
Я наслаждался. Мне это занятие очень нравилось. С нетерпением ждал следующего дня, что бы завести его ещё больше. Мартин из уверенного парня превратился в дёрганную катастрофу, постоянно спрашивающую: “Что творится? Что происходит?”
“Да ничего...ничего”.
Я снова извлёк куколку и он начал: “Ты в неё булавки втыкаешь! Это же я, не так ли? Это я!”
“Чего?”
“Кукла эта! Это я, я понял!”
Фантастика! Это была настоящая находка и это длилось всю сессию звукозаписи. Мы ему так ничего и не рассказали. Он прочтёт эту книгу и скажет: “Вот же ублюдок!”
Мы работали с Мартином также и над следующим альбомом “Mob Rules”.
И всё продолжилось...
В какой-то момент наше время в Criteria Studios вышло. Нам в любом случае требовался перерыв. Уж Мартину определённо, потому что мы свели его с ума. Так что мы вернулись в Англию.
Из-за проблем с налогами мне нужно было оставаться за пределами Англии на протяжении года. Я обсчитался и приехал на пару дней раньше. Мой бухгалтер мне:
“Убирайся, убирайся!”
“Что значит убирайся?”
“Просто садись на какой-то самолёт. Отправляйся в Джерси!”
Я улетел в Джерси и Джефф со мной. Я забронировал номер в Grand Hotel, так как это была самая большая гостиница там и я подумал, что это место - как раз для нас. Мы спустились в бар. Там я упился в зюзю. Я болтал с барменом и он спросил: “Как ваши комнаты?”
Я пробулькал: “Ммне... ммыя... кмнатаа... инне ннравица”.
Он говорит: “Почему ты тогда её не поменяешь? Поговори с управляющим”.
Он позвал управляющего.
“Ммне... ммыя... кмнатаа... инне ннравица”.
Он ушёл хлопотать о замене комнаты, а я сидел там, пил и закусывал оливками. Я съел так много оливок, что меня вывернуло прямо там, в баре. Хорошо, что я это сделал не на того управляющего перед тем, как он согласился дать мне другой номер. Он сказал: “Да, без проблем. У нас есть для Вас отличная комната”.
Я даже не врубался в то, что он мне говорил.
Он продолжил: “Шторы управляются электрически”.
И продолжил расписывать то и сё, но мне было совсем не до этого. Я только расслышал: “Большая комната, отделанная плюшем”.
И я ему: “Вот, всё, я беру!”
Мне было не очень хорошо и я отправился в постель. В восемь утра зазвенел телефон и мне сообщили, что мой новый номер готов. Ощущал я себя отвратительно и в тот момент мне совсем не хотелось менять местоположение, но я чувствовал себя обязанным из-за случая с оливками накануне, так что я пошёл на это. Я перебрался в тот номер, там было очень мило. Там стояла большая кровать с водяным матрацем, электрические шторы и всё-всё-всё, действительно было в плюше.
Я звякнул Джеффу: “Спускайся ко мне, позавтракаем в моей комнате.”
Так он и сделал. Когда мы вышли за дверь, там стояли пять девушек из прислуги и посмеивались.
“Грёбанный ад. Что это с ними?”
Я понятия не имел, что меня засунули в номер для новобрачных. Они подумали, что мы парочка геев.
“О, нет!”
С тех пор я договаривался с Джеффом так: “Встретимся внизу. Не надо за мной заходить. Мы позавтракаем внизу”.
После Джерси был Париж, так как мне всё ещё нельзя было возвращаться в Англию. Туда же прилетела и остальная команда. Мы забронировали там Feber Studio и придумали последнюю вещь для альбома - “Neon Knights”. Мы чувствовали, что нам необходим быстрый номер вроде этого, что бы сбалансировать впечатление от более медленных композиций альбома. Я нахожу написание быстрых вещей нелёгким занятием. Я могу писать медленные песни или в среднем темпе так, как они слышатся у меня в голове, но над быстрыми мне нужно раздумывать немножко больше. Полагаю, это из-за того, каким способом я всегда писал материал для Sabbath: большинство вещей были размеренными.
После Парижа мы наконец-то приехали в Лондон. Мы сделали наложение и провели микширование в Town House Studios. Как раз там я и поджёг Билла. Мы записали “Рай и Ад”, но на несколько ужасных мгновений Билл оказался немного ближе к аду...
Поджог
Я и до этого поджигал Билла Уорда, но в этот раз всё вышло из-под контроля. Пока он, завывая, метался по студии, я ржал во весь рот. Но когда он продолжил визжать корчиться, всплыла ужасная истина: мой барабанщик горел в огне!
Всё началось, как отвязный номер. Мы с Биллом несколько раз устраивали фокус, в котором я подносил зажигалку к его бороде и она, может на секунду, воспламенялась. Это всегда вызывало смех, так что то же самое должно было произойти и во время работы над альбомом “Heaven And Hell” в “Town House Studios”, когда он вошёл, я сказал ему: “Билл, можно снова поджечь тебя?”
“Нет, не сейчас, я занят”.
“А, ну ладно”.
И совершенно забыл об этом. Через несколько часов, когда я возился со своей гитарой, подошёл Билл и сказал: “Слушай, я собираюсь обратно в отель, так что, ты ещё намереваешься поджигать меня или как?”
Мартин Бёрч, продюсер, ушам своим не поверил. Он воскликнул: “О, чёрт меня побери.”
Билл был готов провернуть это дело и я решил слегка добавить эффекта и попшикал на него жидкостью, которой техники в студии протирали головки на плёночных аппаратах. Его одежда попросту впитала её. Он воспламенился, словно бомба.
“Уууух!”
Он упал на пол, а я продолжал брызгать очистительную жидкость. Я то думал, он шутит, а он горел на самом деле. Пламя охватило его штаны и перекинулось на носки. Закончилось всё ожогом ног третьей степени. Бёрч помчался с ним в больницу. А матушка Билла позвонила мне: “Ты чокнутый ублюдок...” То что она наговорила по телефону, звенело у меня в ушах. В конце она сказала: “Билл может потерять ногу!”
Адское пекло, я был настолько подавлен, что не знал, что делать. Но он легко отделался, хотя на его ногах остались отметины от ожогов. Не так давно я спрашивал его: “Билл, у тебя ещё остались те шрамы?”
“Ага, они ещё там, да”.
Я чуть не убил его, а это уже перебор для безобидной развлекательной шутки. Так что с тех пор, я Билла больше не поджигал.
49 Винни говорит “Алоха”
Билл безбожно пил даже во время выступлений, чего мы себе никогда не позволяли. Это было не очень заметно пока он играл. Он просто становился более агрессивным и злым, но и в физическом плане он также катился под откос. У него постоянно были какие-то мелкие проблемы, приступы паники и всё такое. Это доставало всех нас, но мы ему ничего не успели сказать, так как однажды он просто исчез. Это было 21-го августа 1980-го года. Мы должны были играть в Денвере, а он был мертвецки пьян, забрался в свой автобус, за рулём был его брат Джим и смотался. Мы даже не знали, что его нет, пока кто-то не сообщил: “Билл уехал”.
“Пардон?”
“Билл уехал!”
“Нет!”
Он не сказал “до свиданья”, ничего, просто пропал. Я много разговаривал с Биллом, но когда он ушёл, я был в шоке. Я этого никак не ожидал. Мы оказались в полном дерьме. Нужно было отменять концерты. Ронни переживал, так как ему очень нравился Билл: “Мы должны его вернуть!”
Когда мы наконец нашли Билла, то услышали, что ему больше не хочется ничем заниматься. Записывать альбом ему понравилось, но гастрольная составляющая его достала. Нам пришлось выбраться из раковины и признать: он не справлялся и знать ничего больше не желает.
Конец!
Так что нам пришлось искать кого-то на замену. Для меня это было ужасно, так как я не играл с другими барабанщиками с очень давних времён, с тех пор, как Black Sabbath ещё и в помине не было. Я во многом опирался на Билла. Мы играли вместе целую вечность!
Надвигался крупный фестиваль на открытой площадке на Гавайях, где мы должны были быть хэдлайнерами и мы запаниковали: “Боже, что нам делать то?”
У нас было некоторое количество плёнок от разных барабанщиков и одна из них была от Винни Эпписа (Vinny Appice). Ронни слышал о Винни, и мы решили: “Давайте-ка свяжемся с ним”.
У нас было буквально полтора дня, чтобы испробовать Винни и решить, подходит он или нет. Если бы он оказался хорош, то поехал бы играть с нами на Гавайи, а если нет - пришлось бы отменить выступление. И он оказался хорош.
Он приехал с такой крошечной установкой, на которой играл. Я же привык к огромной установке Билла. Я подумал: “Ага, он это только сейчас её использует, на репетиции”.
Мы приехали на Гавайи, я вышел на сцену, там стояла большущая платформа для ударной установки, которой пользовался Билл, а на ней всё та же крошечная установка. Она была похожа на детскую. Я подумал: адский ад, да его не услышишь даже! Я натурально ушёл за сцену, вышагивал там туда-сюда и Ронни произнёс: “Да всё с ним будет в порядке”.
Я ответил: “Нет! Я никогда не играл с другим барабанщиком все эти годы!”
Я был до ужаса напуган. Я вышел на сцену, смотрелось это смешно: стена усилков и колонок, большая платформа для барабанов, а на ней эта маленькая хиленькая установка. Но, чёрт меня побери, играл он круто!
Винни не был на сто процентов знаком со всеми песнями, так что нам пришлось написать для них ноты. Начался дождь и всю писанину размыло, поэтому он больше не мог подглядывать в бумаги. Он не знал, где мы находимся. Но справился замечательно.
И да, слышен он был хорошо!
Это выступление навело на меня сущую панику. Какой-то идиот саданул настоящим миномётным снарядом. Мы слышали это “Шшшшшшшш, буум!” Он взорвался на задворках сцены. Хорошо, что там была реально большая площадь. Никто из нас не пострадал, и, думаю, вообще никого не задело, но на том месте образовалась огромная чёртова дыра. Я до сих пор не могу поверить, что кто-то мог такое сотворить. И где такое вообще можно было достать? Это очень серьёзная штука!
Это мог быть Оззи, вообще-то.
Промазал!
В стиле игры Винни и Билла была существенная разница. Винни выделывал все эти скоростные проходы, которыми Билл вообще никогда не занимался. Билл был из лагеря Джона Бонэма и Кози Пауэла (Cozy Powell). Он был хорош, но у него был свой собственный стиль, он создал свой уникальный подход. Очень неортодоксальный. Билл не играл прямолинейные ритмы, он всегда вставлял в них какие-то удары, словно перкуссионист. Он слышал целые симфонии в своей голове и пытался играть так, будто у него было восемь рук. Мы говорили: “Билл, ты в курсе? У тебя только две руки”.
Но это же Билл. Он слушал песни и распознавал всю их драматургию, где там литавры должны быть и все такое. У него скорее было мышление перскуссиониста. Винни же - бесспорный барабанщик, он всегда держит ритм. Он тоже добавлял маленькие вставки, но прежде всего Винни - очень точный барабанщик, в то время как Билл играл по настроению. Билл делал некоторые вещи и они иногда у него выходили, а иногда нет.
Игра Винни привнесла что-то новое в музыку. Она стала более плотной, более точной, возможно, даже добавила больше мейнстрима. Там, где Билл играл что-то вроде “бум-тс-та-та-та”, Винни просто выбивал “бум-тс-бум-тс-бум-тс”. Не так изощрённо, но более точно. И, может, с меньшим характером, так как Билл развил свой собственный стиль и это был - Билл. Нравится вам это или нет. Мне нравилось.
Играя с Винни, мне также пришлось переучивать своё мышление. Я думал: Боже, он очень хорош, но нельзя так точно отбивать старые песни, надо немного изменять ритм. Black Sabbath никогда не придерживались точного отсчёта. С Биллом мы могли начать в одном темпе и закончить в другом: это врождённое чувство и у Билла оно было. Мне всё пришлось пройти заново с Винни, как позже и с другими барабанщиками. Приходилось уговаривать его играть старые вещи такими, какими они были. Но сначала самое важное. Я сказал ему: “Если хочешь остаться в команде, придётся обзавестись установкой побольше”.
Он этого не забыл. Теперь у него огромная установка, в которой инструментов немерено. Я спрашиваю у него: “Грёбанный ад, Винни, тебе достаточно этих барабанов?”
А он мне: “Ну, ты сам начал!”
На это мне нечего ответить!
50 Чёрные и Синие
Турне в поддержку “Heaven And Hell” мы начали в апреле 1980 с Германии. Какое-то время, как теннисный мячик, мы скакали между Германией и Британией перед тем, как отправиться в путь по Штатам в июле. Ронни повсюду вздымал свой дьявольский знак с двумя оттопыренными пальцами, указательным и мизинцем, и двумя согнутыми средними пальцами. Считается, что он изобрёл этот жест, но у меня есть фотка, где Гизер делает то же самое за много лет до того. Но Ронни вытащил этот знак на свет и поэтому жест ассоциируется с ним.
Наши декорации представляли собой крест. Мы сконструировали его так, что он управлялся электроникой. На нём зажигались огни в разной последовательности, а когда мы играли “Heaven And Hell”, он вспыхивал в пламени. Работало всё с большим трудом.
Один из классических случаев произошёл, когда мы играли в Madison Square Garden. Ронни нагонял атмосферу, заговаривая аудиторию: “Я хочу, чтобы все вы сконцентрировались на кресте!”
Он всё продолжал и продолжал в том же духе.
“Не теряйте концентрацию!”
Когда дело дошло до крещендо, пошёл отсчёт “Раз, два, три!”, а крест издал лишь:
“Пшик”.
Будто чёртов крошечный бенгальский огонь. И Ронни выдал: “Ну, сдаётся мне, вы не достаточно сконцентрировались!”
Когда крест вспыхивал, смотрелось классно, но в тот вечер произошёл один из этих непредвиденных случаев. И они случались чаще, чем их не было.
В то время нами занимался Сэнди Пёрлмен. Он следил за нами с тех пор, когда у нас разошлись дорожки с Доном Арденом. Нам больше некуда было податься. У Сэнди был вид туриста. Кепка на голове и сзади рюкзак. Я никогда не видел его одетым в цивильное. Поначалу всё было в порядке, но вскоре это превратилось в чёртову комедию.
В штатах он поставил нас вместе с Blue Oyster Cult. Он давно был их управляющим и поэтому благоволил к ним больше, чем к нам. Вот почему получился тур “синяков и ссадин”, когда они закрывали вечер в один день, а мы - на следующий. Мы никогда не совмещали с кем-то хэдлайнерство, так как остальные группы всегда были у нас в поддержке. Когда они были хэдлайнерами, было странно, в том числе потому, что они не были такой уж большой командой. Предполагаю, Сэнди хотел вывести их в таковые, пристраивая их таким образом.
Это была катастрофа, так как они использовали чёртового Годзиллу из стекловолокна на сцене. На то чтобы собрать и разобрать его уходила целая вечность. В один из вечеров мы выступали после них и полтора часа дожидались за сценой, пока смогли выйти. Публика изнемогала от ожидания и винила нас в этом. В результате мы опоздали с подготовкой. Немного нечестно.
Сэнди недолго управлял нашими делами. Мы уволили его. Окончилось всё выплатой неустойки, так что он вышел из дела с кучей наличности. Мы снова работали с Марком Фостером. Мы устраивали крупные шоу и для Ронни это была задачка не из лёгких - выходить и стоять перед толпой, которая в течение десяти лет видела на этом месте Оззи. Некоторым из ребят это не нравилось и они орали: “Оззи, Оззи!”
Но в конце концов Ронни это преодолел.
Пока мы гастролировали с “Heaven And Hell”, компания NEMS выпустила “Live at Last”, альбом с материалом, записанным ещё в 1975-м году. Это были проделки Патрика Михана. Мы были очень недовольны, но пластинка была уже на пятом месте в чартах, когда мы добились судебного запрета на её выпуск. Звук был ужасен и это сильно разнилось с тем, что мы делали с Ронни. Запрет был уже бесполезен и дело было урегулировано позже. В 2002-м альбом был переиздан, в этот раз под названием “Past Lives”.
25-го сентября 1980-го, когда мы находились в турне по Америке, умер Джон Бонэм. Эта новость убила меня, но не думаю, чтобы кто-нибудь, кто знал Джона, мог рассчитывать, что все обернётся по-другому. Он ни в чём не знал меры. Они с Китом Муном были во многом похожи. Слегка сумасшедшие, к тому же хорошие друзья, они разжигали свечу с двух сторон так сильно, как только могли. Они были немного сдвинутыми. Никогда не знаешь, что они выкинут в следующее мгновение. Я всегда считал, что так не может продолжаться вечно, в конце концов они обвалят стену, в этом тёмная сторона таких вещей. Когда я услышал, то задумался о том, как мы все уязвимы. Господи, кто следующий? Это может произойти и с нами! Всех нас как обухом по голове треснуло, было состояние полной подавленности. Джон ещё так много мог сделать.
Недели через две, в Милуоки, на Mecca Arena, кто-то из аудитории кинул в Гизера большой металлический крест, отскочивший от гитары прямо ему в лицо. Они наверное решили: “О, ему понравится этот сувенир, кину-ка я его на сцену перед ним”. Люди, которые делают так - идиоты. От удара в голову он мог ослепнуть или даже умереть.
Мы ушли со сцены и так как большая часть публика понятия не имела, что произошло, начался бунт. Они дрались, выламывали кресла, швыряли разные предметы, сущий хаос. А что поделаешь? Мы могли только с горем пополам выйти обратно и:
“Привет, мы вернулись, успокойтесь ”.
В ноябре начался наш первый тур по Японии с остановками в Токио, Киото и Осаке. У меня было непрерывное пищевое отравление. Наверное от суши. Я был на сцене, наматывал круги и вдруг вырубился, бамц! Меня отвезли в больницу, вкололи какой-то препарат. Это был самый большой шприц, который я когда-либо видел. Бог знает, что это было, но оно на самом деле помогло. Надо было затариться этой штукой:
“Можно мне с собой немного?”
В то время, как меня свалили суши, Гизер умудрился сотворить с собой то же самолично. Как-то вечером он маялся дурью и сломал себе кончик пальца. Возможно, это из-за сакэ. Они с Ронни навострились ходить в бар, там выпили лишнего и повздорили из-за пустяка. Естественно, на следующий день оба жалели об этом. Гизера частенько заносило, наверное, так он и сломал себе палец. Меня при этом не было. Я только потом узнал, что несколько следующих концертов отменены по этой причине. Вопреки обыкновению, не у меня одного были исковерканные пальцы.
Мелинда
Я встретил Мелинду в клубе в Далласе, после того, как мы там отыграли, летом 1980-го года. Она была американкой и немного занималась модельным делом. Мы стали встречаться, довольно быстро притёрлись друг к другу и она отправилась с нами в путь. В группе наверное подумали: что это с ним? Потому как она побывала с нами в Австралии, Японии, Новой Зеландии, повсюду.
Однажды, когда мы были в Лос-Анджелесе, мы решили пожениться прямо в отеле Sunset Marquis. Я принимал куаалюды и много всякой другой чёртовой дряни, так что я был как с другой планеты вообще-то. Я позвонил викарию и спросил: “Вы не могли бы прийти и поженить нас?”
Он согласился, всё оказалось просто: подпишите эти формы и вперёд. И потом он спросил: “Кто свидетель?”
Я ответил: “У меня нет свидетеля”.
“Ну, вам нужен свидетель”.
По случаю в номере оказался большой плюшевый медведь и я говорю: “Вот свидетель подходящий”.
Он ответил: “Ладно”.
Так всё и было. Он не сказал: “Так не пойдёт”.
Всплыло всё в суде. Когда дошло дело до развода, я сказал: “У меня действительно не было свидетеля”.
Они мне: “А кто же тогда был за свидетеля?”
“У меня там за свидетеля был плюшевый мишка”.
Окончилось всё хорошо. Похоже, это не имело никакого значения.
Вот так всё и случилось. Мы поженились в Sunset Marquis.
После гастролей с Дио мы вернулись в Англию. Там Мелинда подарила мне прекрасное дитя. Тони родилась в 1983-м. У нас было счастливое время, но потом у меня начались проблемы с Мелиндой. Она могла пойти по магазинам и вернуться с кучей платьев, на которых ещё были бирки. Она за них не платила и я до сих пор не понимаю почему. Это было не из-за нехватки денег, мне было по-настоящему стыдно, так как я был знаком с людьми из магазинов. Может, она думала, что я позабочусь обо всех этих счетах. Естественно, это породило напряжение в браке: было много ссор. Она выходила из себя и вела себя очень скверно. В конце концов она уехала обратно в Даллас вместе с Тони. Когда мы расходились, мой бухгалтер позвонил из Лондона и поинтересовался: “Какого хера происходит? Я получил счёт размером в 100000 по твоей карте American Express и ещё у меня тут счёт по твоему MasterCard’у. Сколько денег ты способен растранжирить за месяц?”
“Ты о чём вообще говоришь? Я не трачу столько денег!”
“Ну, значит кто-то это делает за тебя!”
Оказалось, что Мелинда договорилась с компанией по прокату лимузинов, при ней круглосуточно был телохранитель, и двадцать четыре часа в сутки в её распоряжении был лимузин. Она, должно быть, решила, что я убить её собрался или что-то вроде. Не знаю, как она это сделала, потому что она не обладала правом подписи по счетам с моей карты, но я получил эти гигантские счета и серьёзную проблемку: я должен был заплатить. Так вот всё и закончилось.
Английские суды знать ничего не желали, так как Мелинда отказывалась прилетать из Америки. Мне говорили: “Может, если вам удастся возвратить её сюда...”
Добиться развода стоило много времени. Её сторона затрудняла дело, как только могла, пытаясь получить как можно больше денег. Приезжали адвокаты из Америки и проверяли все мои счета. Как ни абсурдно это звучит, но моей обязанностью было принимать всех этих людей, когда они появлялись, а они желали останавливаться в таких местах, как, скажем, грёбанный Ritz в Лондоне. Счета, которые выставляли эти кадры, были невероятными. И это тянулось и тянулось, так как они были уверены, что я скрываю кучу денег. Они, наверное, думали: у него там миллионы в заначке. Они так сами делают. Это был кошмар. И это ужасно отражалось на нашей дочери Тони к тому же.
Ситуация была поистине странная. Я фактически не общался с матерью Милинды, но она оказалась милой женщиной и была не согласна с тем, что происходит.
Мне не было позволено видеться с дочерью, так как по какой-то причине именно я стал козлом отпущения во всей этой истории. Только спустя много времени мне дали добро на встречи с ней, но только в Далласе или Лос-Анджелесе. Я никуда не мог её взять. Эта дверь была закрыта плотно.
Годы спустя мне позвонили из службы защиты детей из Америки, сказали, что Тони забрали из дома. Соседи жаловались и люди из социальной службы по работе с детьми наведались туда и обнаружили, что она на самом деле влачит жалкое существование. Я мучался вопросом: что же мне делать? Я хотел забрать её к себе! Но мне не разрешили взять Тони. Я снова пошёл по судам, чтобы заполучить её.
Это разбивало мне сердце, но прошли годы, прежде чем Тони разрешили приехать домой.
Друзья навсегда
В сентябре 1980-го альбом Оззи Осборна “Blizzard of Ozz” был издан на лейбле Дона Ардена Jet Records. После того, как он ушёл, мы надеялись, что всё образуется, а что оставалось делать? Перед тем, как прийти к такому концу, мы пытались, как могли помочь Оззи, чтоб он встал на ноги, собрался и делал хоть что-то. Но это была безнадёжная битва.
Его уход из группы, возможно, помог ему, так как в конечном итоге он добился всего, чего хотел и сделал это в своей манере. Ему оставалось либо пойти на дно, либо справиться со всем, так что хорошо, что он собрал команду. И к тому же с ним была Шарон, которая очень хорошо его опекала.
Я тогда не слышал “Blizzard of Ozz”, мы были по уши заняты тем, что сами делали. Это не означает того, что мне это было неинтересно: я определённо следил за тем, как идут у него дела, как проходит турне и всё такое, как обычно это бывает. Я думаю, имело место небольшое соревнование между нами, но мы желали ему удачи. Я рад, что он взял себя в руки и сделал то, что хотел. Наверное, он был счастлив, так как у нас всё крутилось вокруг группы, в то время как теперь всё вертелось вокруг него самого и Шарон держала всё под жёстким контролем.
Однажды Оззи пришёл повидаться со мной, когда я был в отеле Le Parc в Лос-Анджелесе со своей женой Мелиндой и работал над песнями для “Mob Rules”. Он через многое прошёл за то время и снова обрил голову. В два тридцать или три утра раздался стук в дверь. Он был лыс и одет в длинное пальто.
“Можно с тобой покалякать?”
Я впустил его и он говорил и говорил, пройдясь по всем перипетиям своей жизни. Это слишком сильно подействовало на меня. Я целую вечность не видел его и тут он неожиданно объявляется и открывает передо мной душу. Он рассказывал обо всём, о своей последней жене и о Шарон, и том, и о сём, обо всём, что только можно. А затем ушёл. Сама эксцентричность. Наверное, ему просто нужен был друг, кто-то, с кем можно было бы поговорить. Но это здорово, что он зашёл.
Все эти годы мы оставались друзьями, несмотря на кучу дерьма, которая произошла. Как только доходило до бизнеса, начинались проблемы. Но что бы там ни было, Оззи и я, мы всё ещё друзья. И всегда ими будем.
Толпа правит
В декабре 1980-го мы поехали в Tittenhurst Park в Аскоте для того, чтобы записать песню к фильму “Heavy Metal”. Этот дом когда-то принадлежал Джону Леннону. Ринго Старр выкупил его и сдавал людям вроде нас. Там можно было сочинять, репетировать и записываться. Мы попали сюда непосредственно после убийства Леннона, поэтому ощущения были по-настоящему странные. Мы провели там неделю и у нас было полно времени, чтобы облазить это место. Мы заглядывали в шкафчик для посуды: “Ну, что тут у нас? Ага, ещё золотые диски!”
В спальне на выключателе света с одной стороны кровати было написано “Джон”, а с другой - “Йоко”. Это довольно необычно, можете себе просто представить, как они начинают: “Сегодня я с какой стороны?”
Комната, в которой мы репетировали была белой, та, которую вы увидите во всех фильмах про Джона и Йоко. У них была небольшая студия в задней части дома и мы просто воспользовались их оборудованием. Мы расположили Винни в холле, а мой усилок был в студии. Кроме этого мы задействовали и инженеров Леннона, так что наслушались всяких историй. Несколько дней всё шло отлично. Атмосфера вышла на славу и мы чувствовали там какую-то хорошую ауру.
“Heavy Metal - это мультфильм. Нас попросили написать песню для саундтрека, но картина была ещё не закончена, так что они выслали нам только какие-то черновые скетчи и раскадровку. Поэтому сложно было писать что-то, не имея понятия о том, что за сцена будет в кадре. Нам просто назвали длину музыкального отрывка, которая требовалась и, думаю, анимацию они рисовали больше основываясь на нашей музыке. Мы сделали интро, сопровождающее сцену, где люди вскоре превратятся в монстров. Наложили эффекты, булькающие звуки, бас и Бог знает что ещё, а затем перешли к треку “Mob Rules”. Мы записали его там же и отослали людям, занимавшимся мультфильмом, а они вставили его в саундтрек. Мы намеревались использовать эту запись в нашем новом альбоме, но наш продюсер Мартин Бёрч сказал:
“Ооо, нет! Получится несоответствие по звуку”, поэтому в конце концов мы перезаписывали песню дважды, так как в первый раз наша великая схема дала сбой.
Мартин спросил: “Вы хоть знаете, сколько это стоит - записать альбом? Почему бы вам не купить свою студию? Тогда мы могли бы просидеть там два месяца, три или сколько потребуется, не волнуясь том, во сколько это обойдётся”.
Это была клёвая идея. Мы послали Мартина в L.A. посмотреть студию, которую он нашёл, чтобы понять, подойдёт ли она нам. Он сказал: “Она хороша. Нужен лишь новый пульт”.
Мы купили её и чёртов микшерный пульт, который стоил четверть миллиона. Установили его, поставили плёночные аппараты и отправились туда записываться.
Получилась полная херня.
Мы никак не могли отстроить звук гитары. Мы пробовали в студии. Пробовали в холле. Пробовали везде, но ничего не выходило. Мы приобрели студию, но в ней ничего не получалось! Мы записали новую версию “Mob Rules”, но забили на неё. В итоге мы подались в “Record Plant”, где снова должны были платить. Так что запись обошлась нам вдвое дороже. Никто не мог поверить: “Слышал, вы студию прикупили. И зачем записываетесь в “Record Plant”?”
“Ээ...ну...”
Закончилось всё продажей пульта. Мы послали команду забрать его, но кто-то подумал, что это было ограбление и позвонил копам. Пока ребята делали своё дело, снаружи притаилась группа захвата, готовая повязать их. Всё прояснилось и утряслось. А затем мы продали студию. Не знаю, что с ней сделали, но сейчас она как-то работает.
Мы написали остаток песен для “Mob Rules”, будучи в Лос-Анджелесе. Где-то в Долине мы нашли помещение для репетиций, где опробовали разные вещи и идеи, записывали это на плёнку и брали с собой домой. Я снял дом на озере Толука. После репетиций с группой мы с Джеффом возвращались туда, принимали немного кокса и работали над какими-то идеями. Мы накладывали новый ритм, изменяли что-то, добавляли, пробовали несколько новых идей, а на следующий день все снова собирались вместе в репетиционной и пробовали опять. Джефф не был единственным моим визитёром на озере Толука. Однажды вечером зашёл Гленн Хьюз (Glenn Hughes) с гитаристом Патом Троллом (Pat Thrall). Естественно, у меня был кокс.
Гленн начал: “Эээ...У тебя не найдётся немного...нет?”
Я ответил: “Да, чуть-чуть есть”.
Я отправился в спальню, взял немного из своей заначки, вернулся и сообщил: “Вот что у меня есть”.
“О, клёво!”
И весь порошок в мгновение исчез.
Гленн опять: “У меня нет больше, а у тебя? У тебя есть?”
Пат Тролл был в шоке, так как он никогда не видел Гленна в таком состоянии. Они проторчали у меня до четырёх или пяти утра, пока я не сказал: “Гленн, мне в постельку надо, утром я должен быть в студии”.
“О, ещё разок, только разок!”
Я сказал Пату: “Ты должен забрать его домой”.
А он мне: “Извини. Я не знаю, как с ним управляться. Что мне делать?”
“Просто сажай его в машину и вези домой!”
Я не хотел поступать так с Гленном, но в конце концов мне пришлось выставить его из дома: “Вон!”
Они бы до конца света просидели, если бы я не сделал этого. У них был совместный проект, Hughes/Thrall. Недолго. Всё удивляюсь, почему бы это.
В любом случае тот дом был ужаснейшим местом. На озере Толука стояла жара и когда я поселился в этом месте, в доме не было кондиционера. Я уже не понимал, за что мне такую цену вломили. Там было как в сауне. Соседи наверное думали, что я с приветом, так как я обложил все окна фольгой, чтобы тепло отражалось. Это было чудовищно. Я не мог дождаться, когда съеду.
Затем я на какое-то время поселился в отеле на Sunset Boulevard. Приходил Ронни, и мы кое-что придумывали в номере гостиницы. Мы обнаружили, что полезно иногда посидеть вдвоём, обмениваясь идеями вместо того, чтобы работать с кем-то ещё, ожидающим, что ты предложишь что-нибудь.
“Heaven And Hell” вышел на славу и тур имел огромный успех. Члены группы хорошо ладили друг с другом, но всем приходилось прикладывать усилия, чтобы так всё и оставалось, потому как в целом не покидало ощущение, что взрыв может произойти в любую минуту. После успеха записи Warner Brothers продлили с нами контракт и в то же время предложили Ронни сольную сделку. Для нас это звучало как-то дико, так как мы были группой и не хотели, чтобы нас разделяли. Я не говорю, что ему не следовало заключать сольный контракт, но на тот момент это выглядело неправильным ходом. Мы поговорили об этом, с Ронни всё было в порядке. И мы просто пошли дальше.
К тому времени Ронни стал немного... я бы сказал, властным. То, как он себя вёл, как разговаривал, могло создать у внешнего мира такое впечатление, но обычно под этим он ничего такого не подразумевал. Просто Ронни был очень откровенным. С другой стороны мы с Гизером не любили пререкаться. Мы всегда были такими, старались не наезжать ни друг на друга, ни на кого-нибудь ещё. В дальнейшем это привело к обратным результатам, так как мы не говорили прямо то, что чувствовали. Вместо этого мы сначала говорили об этом вдвоём и выглядело это так, будто бы делали это у кого-то за спиной, что обернулось разными проблемами. Естественно, мы и об этом говорили не сразу, а лишь обсудив между собой, что приводило к ещё большим проблемам и чего мы, конечно же, не желали... Ну, вы поняли, о чём я толкую. В конце концов это вылилось в то, что уже нельзя было разрешить, не важно как много об этом все говорили или не говорили.
Так или иначе, но “Mob Rules” записывался спокойно. “Turn Up The Night” была быстрой песней и хорошим стартом для альбома. В сотрудничестве с Ронни, каким-то образом, быстрые вещи шли легче, чем прежде. Ещё одним выделяющимся треком была композиция “The Sign Of The Seven Cross”. Мы хотели сделать для альбома по-настоящему мощный номер, такой же как “Heaven And Hell” на предыдущем альбоме и получилась ещё одна эпическая, длинная песня.
Альбом был издан 4-го ноября 1981-го года. Как только мы взглянули на на обложку с работой Грега Хилдебрандта (Greg Hildedrandt), мы тут же сказали себе: “Вау, нам это нравится”.
Единственное, что мы убрали, это лица и масок фигур. Случился небольшой спор по поводу пятен внизу рисунка. По мнению некоторых это была надпись, читавшаяся как “Ozzy”. Кто-то упомянул об этом при нас, но мы не поняли: “Чего?”
Полная чепуха. Я ничего такого не заметил и до сих пор не могу.
Так же надо отметить, что хотя большинство отзывов о “Mob Rules” были позитивными, некоторые критики написали: “Это просто вторая часть “Heaven And Hell”.
Всем не угодишь.
“Это просто продолжение того, что вы уже делали раньше”.
“Ну, да, это же группа!”
“Я понимаю, но звучит, как продолжение вашего предыдущего альбома”.
“Ага, так и есть. это и есть следующий альбом!”
Или, если наоборот начинали: “О, ничего похожего по сравнению с прошлым альбомом”.
“А то, это же другой альбом!”
А что ещё можно было сказать?
Толпа гастролирует
Тур “The Mob Rules” начался в ноябре 1981-го года с Канады, за которой последовали Штаты. Затем мы вернулись домой ради четырёх вечеров в Hammersmith Odeon в канун Нового Года. Мы использовали много пиротехники и зарядов, на нас работал чувак, следивший за всей этой кухней. Перед выступлениями мы репетировали в Лондоне в большом помещении за ирландским пабом. В то время ИРА организовывали множество взрывов в городе. Наш пиротехник решил проверить заряд в репетиционной. Он взорвался и из ирландского паба в панике ломанулись все посетители. Это был хаос, сущий хаос. Один из наших парней, сидевший в пабе, рассказал: “Я поверить не мог, всех просто как ветром сдуло. Оставили выпивку и всю остальную хрень, фьють, и пропали!”
Эти заряды были действительно громкими. Все, небось, решили: чёрт, кто-то пытается взорвать нас. Это было безумие.
Мой хороший друг Брайан Мэй приехал проведать меня, когда мы репетировали. Я предупредил его: “Прихвати свою гитару, устроим небольшой сейшн”.
Он её взял и когда я закончил с нашим сет-листом, мы с Брайаном остались поиграть. Мы джемовали, а тем временем техники постепенно разбирали аппаратуру. Мы обернулись, а там остались только мои колонки и его усилок, а мы удивились: “Грёбанный ад, всё уже убрали!” Мы совершенно ничего не заметили, так как увлеклись своим занятием. Пиротехник не смог из-за нас снять один из своих зарядов, а мы даже не обратили внимания!
Мы играли в Hammersmith и всё тот же пиротехник установил заряды под сценой. Он опробовал один из них, раздался взрыв и в полу с моей стороны образовалась двухфутовая дырища. Если бы я оказался там, то мог взлететь на воздух. Господи, это было опасно. Парень становился источником неприятностей, так что в конце концов мы сказали ему: “Ты уволен!”
Без шуток.
Пару месяцев спустя мы выступали в Madison Square Garden. Парень, работавший на меня и занимавшийся всеми моими усилками, смастерил длинные толстые трубы. Он нашёл, что если такую наполнить пиро-материалом, получается знатный хлопок. Он устроил нам демонстрацию и мы дали добро. Он разместил трубы под сценой в Madison Square Garden, чтобы задействовать во время “War Pigs”. На первой же ноте: “Даа...” получилось “Бабааам!”
Сцена подскочила и от сотрясения все лампы повыходили из строя, что в моих усилках, что в стойке Гизера. Эта была катастрофа. Мы успели сыграть только первые ноты и всё было закончено. С нами было всё в порядке, но пришлось закруглиться.
Бум! Это было всё, конец, спасибо и доброй вам ночи!
После пары недель гастролей по Британии последовали шоу в Hammersmith, затем планировалось, что в феврале мы вернёмся в Америку.
И тут умер отец.
Ему нездоровилось какое-то время. У него была эмфизема, поскольку всю жизнь он дымил как паровоз. Я был дома в Англии. Однажды ночью позвонила мама. Отец выпал из кровати. Я вызвонил его доктора, крича, чтоб тот отправился к нему. Я бросился туда вместе с Мелиндой и нашёл отца на полу, без сознания, тяжело дышащего. А затем он просто обмяк и умер.
Я был свидетелем того, как он умирает. Это было ужасно.
Тяжёлое было время. Мы отложили начало Американского турне, но уже вскоре я снова играл, вечер за вечером, путешествуя с места на место. Трудился, не покладая рук... так же, как всю свою жизнь делал отец.