Индивидуальная символика: случай из психоаналитической практики 4 страница
В истории науки много случаев одновременных изобретений или открытий. Один из наиболее известных связан с дарвиновским открытием теории происхождения видов: Дарвин изложил свою теорию в большой статье и в 1844 году стал готовить на ее основе фундаментальный трактат. Работая над ним, он получил рукопись от неизвестного ему молодого биолога по имени А. Р. Уоллес. Рукопись фактически излагала теорию Дарвина, только короче и другими словами. В то время Уоллес был на Моллукских островах Малайского архипелага. Он знал Дарвина как натуралиста, но не имел ни малейшего представления о характере той теоретической работы, которую вел тогда Дарвин.
И в том, и в другом случае каждый ученый в процессе творчества самостоятельно пришел к гипотезе, которой было суждено перевернуть все развитие науки. Причем каждому первоначальная идея пришла в виде интуитивного "озарения" (а лишь позднее была оформлена документально). Таким образом, похоже, что архетипы действуют как проводники, так сказать, creatio continua. (To, что Юнг называл синхронно происходящими событиями, является на самом деле чем-то вроде "актов творения во времени").
Можно сказать, что подобные "смысловые совпадения" происходят, когда индивиду жизненно важно узнать о чем-то: скажем, о смерти родственника или о каком-то утраченном имуществе. В очень многих случаях такая информация обнаруживалась посредством экстрасенсорного восприятия. Исходя из этого, можно предположить, что аномально редкие явления происходят, когда этого требует жизненно важная ситуация. В свою очередь это могло бы объяснить, почему виды животных под давлением внешних обстоятельств или в экстремальных условиях могут вырабатывать "направленные" (но обусловленные) изменения в структуре своей внешней материальной оболочки.
Похоже, однако, что наиболее обещающее направление дальнейших исследований открывается в последнее время (и это предвидел Юнг) в сфере микрофизики. С первого взгляда связь между психологией и физикой элементарных частиц кажется совершенно невероятной. Этот вопрос стоит рассмотреть подробнее.
Самый очевидный аспект такой взаимосвязи заключается в том, что большинство фундаментальных понятий физики (таких как пространство, время, материя, энергия, континуум или поле, частица и т.д.) были первоначально введены в оборот древнегреческими философами. Для них это были интуитивно найденные, полумифологические и архетипические идеи. Затем они постепенно изменялись, дополнялись, становились более точными и в настоящее время выражаются главным образом абстрактными математическими терминами. Например, идея частицы была сформулирована древнегреческим философом Левкиппом, жившим в IV веке до Рождества Христова, и его учеником Демокритом, который назвал ее "атомом", то есть "неделимой частицей". Хотя утверждение о неделимости атома не подтвердилось, мы до сих пор полагаем материю состоящей, в конечном счете, из волн и частиц (или дискретных квантов).
Идея энергии в ее взаимосвязи с силой и движением также была сформулирована древнегреческими мыслителями и развита философами-стоиками. Они постулировали существование некоего несущего жизнь "напряжения" (tonos), которое поддерживает и движет все вещи. Ясно, что это полумифические зачатки понятия энергии в современном понимании.
Даже близкие к современности ученые и мыслители полагались на подобные полумифические, архетипические образы при разработке новых понятий. В XVII веке, например, Рене Декарт считал "доказательством" абсолютной действенности закона причинности "непреложность Господа в своих решениях и деяниях". А великий немецкий астроном Иоганн Кеплер утверждал, что существует не более и не менее трех измерений пространства, поскольку Бог имеет три ипостаси.
Это всего лишь два примера из многих, показывающих, что даже наши более современные научные понятия из числа основополагающих оставались в течение длительного времени привязанными к архетипическим символам, первоначально пришедшим из подсознания. Они не обязательно выражают "объективную" реальность (или, по крайней мере, мы не можем доказать этого), но вытекают из врожденного стремления человеческого рассудка к поиску "удовлетворительных" рациональных объяснений, увязывающих между собой различные внешние и внутренние факты, с которыми ему приходится иметь дело. То есть, исследуя природу и вселенную, человек вместо познания их объективных характеристик "обретает самого себя", говоря словами физика Вернера Гейзенберга.
С учетом таящихся в этом подходе возможностей Вольфганг Паули и другие ученые начали изучать роль архетипической символики в сфере научных понятий. Паули полагал, что исследование внешних объектов должно вестись параллельно с изучением внутри нас психологическими методами отправных точек общепринятых научных понятий. Такие исследования могли бы по-новому осветить перспективное понятие (которое будет представлено ниже) — понятие "единства" физической и психологической сфер, количественных и качественных аспектов реальности.
Помимо этой вполне очевидной связи между психологией подсознания и физикой, имеются и другие связи, еще более удивительные. Тесно сотрудничая с Паули, Юнг открыл, что исследования в области аналитической психологии подтолкнули ученых к созданию понятий, которые впоследствии оказались удивительно схожими с теми, что разработали физики, обнаружив элементарные частицы. Среди последних наиболее важной была идея Нильса Бора о взаимодополняемости.
Современные исследователи микрофизики открыли, что свет можно описать лишь с помощью двух логически противоположных, но взаимодополняющих понятий: волны и корпускулы. Чрезмерно упрощая, можно сказать, что при одних экспериментальных условиях свет проявляет себя как состоящий из корпускул, а при других—словно состоящий из волн. При исследовании субатомных частиц было также установлено, что осуществлять точные наблюдения возможно или за их положением, или за их скоростью, но не за тем и другим одновременно. Наблюдатель должен выбрать условия проведения эксперимента, исключив при этом (или, скорее, принеся в "жертву") другие возможные условия и их результаты. Более того, в описание эксперимента должно входить описание измерительной аппаратуры, поскольку она воздействует решающим, но не контролируемым образом на условия его проведения.
По мнению Паули, физика элементарных частиц (вследствие свойственной им взаимодополняемости) сталкивается с невозможностью исключения воздействия наблюдателя на ход эксперимента путем внесения учитываемых поправок. В результате в этой области приходится в принципе отказаться от какого бы то ни было объективного понимания физических явлений. Там, где классическая физика еще видела "причинно детерминированные естественные законы природы", мы сейчас видим лишь "статистические законы" с "первичными возможностями".
Другими словами, в микрофизике наблюдатель оказывает на ход эксперимента некоторое влияние, которое невозможно измерить и, следовательно, исключить. Поэтому ни один естественный закон нельзя выразить в виде формулы: "то-то и то-то произойдет в любом случае". Все, что может сказать исследователь элементарных частиц, это что "с учетом статистических возможностей есть вероятность ожидать то-то и то-то". Естественно, это ставит наш классический метод мышления в физике перед огромной проблемой, требуя учитывать в научных экспериментах характер мышления исследователей-экспериментаторов. Таким образом, ученые могут больше не надеяться на возможность независимого и "объективного" описания каких бы то ни было аспектов или качеств внешних объектов. Большинство современных физиков соглашаются с тем, что в любом эксперименте с элементарными частицами невозможно исключить влияние осознанных мыслей наблюдателя. Однако никто не задумывается о возможности того, что общее психологическое состояние (и сознательное, и подсознательное) наблюдателя также может иметь значение. По мнению Паули, у нас, по меньшей мере, нет причин априори отвергать такую возможность. Нам следует относиться к этому как к еще необъяснснной и неисследованной проблеме.
Идея Бора о взаимодополняемости особенно интересна для психологов-юнгианцев, поскольку Юнг понимал, что связь рассудочного и подсознательного мышлений также образует взаимодополняемую пару противоположностей. Природа любого нового образования, выходящего из сферы подсознания, изменяется, как только часть его попадает в поле зрения рассудочного (осознанного) мышления наблюдателя. В этом смысле даже содержимое сновидений (если на него обращают внимание) является полуосознанным. И любое расширение сознания наблюдателя, вызываемое истолкованием сна, отзывается в подсознании и воздействует на него не поддающимся измерению образом. Вот почему эту сферу можно описывать лишь приближенно (подобно элементарным частицам в физике) с помощью парадоксальных понятий. Мы никогда не узнаем, чем она в действительности является так же, как и материя.
Продолжим, однако, параллель между психологией и микрофизикой. То, что Юнг называет архетипами (или стереотипами эмоционального и рассудочного поведения человека), можно было бы с равным успехом назвать, используя терминологию Паули, "первичными возможностями" психических реакций. Как отмечалось выше (см. главу Юнга), не существует законов, определяющих специфическую форму, в которой может появиться архетип. Существуют только "тенденции", что позволяет нам не более чем утверждать, что в определенных психологических ситуациях может случиться то-то и то-то.
Как однажды отметил американский психолог Уильям Джеймс, саму идею подсознания можно сравнить с понятием "поля" в физике. Можно сказать, что подобно некоторому упорядочению частиц, попадающих в магнитное поле, психологические образования так же некоторым образом упорядочиваются в области, называемой нами подсознанием. Если мы сознательно называем что-нибудь "рациональным" или "несущим смысл" и считаем такое "объяснение" удовлетворительным, это, вероятно, вызывается тем, что наше рассудочное объяснение гармонирует с созвездием неких предсознательных образований в подсознании.
Другими словами, наши осознанные представления иногда бывают упорядочены (или стереотипно структурированы) до того, как станут осознаваемыми. Немецкий математик XVIII столетия Карл Фридрих Гаусс описал переживание подобной подсознательной упорядоченности идей. Ему надо было найти одну закономерность в теории чисел, и он обнаружил ее "не в результате упорных исследований, а благодаря, так сказать, милости Божьей. Ответ пришел внезапно сам собой, как молниеносное озарение, и я не мог понять или найти связь между данными, известными мне раньше, с которыми я последний раз экспериментировал, и тем, что породило конечный успех". Французский ученый Анри Пуанкаре еще подробнее описал подобное явление. Однажды бессонной ночью он увидел, как в нем сталкиваются математические образы, идеи, представления. Наконец некоторые из них "соединились более устойчивым образом. Ощущение было такое, будто наблюдаешь непосредственно за работой подсознания, причем его деятельность постепенно начинает частично проявляться в сознании, не теряя собственной природы. В такие моменты интуитивно понимаешь, как могут функционировать два эго".
В качестве последнего примера параллелизма между физикой элементарных частиц и психологией рассмотрим юнгианскую концепцию смысла. Там, где раньше искали причинные (то есть рациональные) объяснения явлений, Юнг предложил искать смысл (или, может быть, целенаправленность). Другими словами, он предпочитал спрашивать не почему что-то случилось (то есть по какой причине), а зачем. Эта же тенденция проявляется в физике, где многие современные ученые более заняты поиском взаимосвязей, действующих в природе, чем причинных законов (детерминизма).
Паули рассчитывал, что идеи, связанные с подсознанием, выйдут за "узкие рамки терапевтического применения" и окажут влияние на все естественные науки, изучающие жизнь и все с ней связанное. С тех пор как Паули высказал это предположение, в физике, словно в подтверждение тому, стало развиваться новое направление—кибернетика, занимающаяся сравнительным изучением так называемых контрольных систем головного мозга и нервной системы и механических или электронных информационно-контрольных систем, используемых в компьютерах. В итоге наука и психология должны в будущем, как сказал современный французский ученый Оливер Коста де Борегар, "вступить в активный диалог".
Неожиданная перекличка психологических и физических понятий предполагает, как отмечал Юнг, возможность того, что оба поля реальности, являющиеся объектом изучения физики и психологии, представляют в конечном счете единое целое, то есть своего рода единое психофизическое пространство всех явлений жизни. Юнг даже был уверен, что сфера подсознания каким-то образом связана со строением неорганической материи, на что, по-видимому, указывает существование так называемых "психосоматических" заболеваний. Концепция всеединой реальности, подхваченная впоследствии Паули и Эрихом Нейманом, была названа Юнгом unus mundus (мир, в котором материя и психика еще не различимы или не реализованы по отдельности). Подготавливая подобную монадическую точку зрения, он указывал на "психоидную" природу архетипов (то есть не чисто психическую, а близкую к материальной) в тех случаях, когда они появляются в синхронно происходящих событиях, ибо последние являются в действительности смысловой композицией из внутренних психических и внешних фактов.
Другими словами, архетипы отвечают внешним ситуациям (как стереотипы поведения животных отвечают окружающей их природной среде), но не только — по сути, они стремятся проявиться в синхронной "композиции" из материальных и психических элементов. Однако эти соображения лишь указывают на некоторые направления, по которым могло бы осуществляться исследование феномена жизни. Юнг понимал, что надо еще очень многое узнать о взаимосвязи этих двух областей (материи и психики), прежде чем пускаться в слишком уж абстрактные рассуждения о них.
Сам Юнг считал наиболее плодотворным для дальнейших исследований изучение аксиом в математике (называемых Паули "первичными математическими озарениями"), среди которых он особенно выделял идею бесконечного числового ряда в арифметике или континуума в геометрии. Как сказала родившаяся в Германии Ханна Арендт, "по мере развития математика не просто расширяет свое содержание, протягиваясь в бесконечность, чтобы соответствовать ее масштабам, как и масштабам бесконечно растущей и расширяющейся вселенной, но прерывает связь с внешними проявлениями чего бы то ни было. Математика не является больше одним из начал философии или наукой о Бытии в его истинном проявлении, но становится наукой, изучающей структуру человеческого разума". (Юнгианец сразу спросил бы: какого разума? Сознательного или подсознательного?).
Как мы уже видели на примере Гаусса и Пуанкаре, математики также убедились в том, что наши представления "упорядочиваются" еще до того, как становятся осознаваемыми. Б. Л. Ван-Дер-Варден, изучивший много примеров крупных математических озарений, пришедших из подсознания, делает такой вывод: "подсознание способно не только ассоциировать и комбинировать, но даже и оценивать. Суждения его интуитивны, но при благоприятных обстоятельствах абсолютно верны".
Среди множества "первичных математических озарений" или априорных идей наиболее интересны с точки зрения психологии "натуральные числа". Они не только служат нашим сознательно осуществляемым повседневным измерительным и счетным операциям; в течение веков они были единственным средством для "считывания" значения в таких древнейших видах предсказаний, как астрология, нумерология, геомантия и т. д., — все они основывались на арифметическом счете и были исследованы Юнгом с точки зрения его теории синхронности. Более того, натуральные числа, если взглянуть на них через призму психологии, должны определенно являться архетипическими символами, потому что мы воспринимаем их некоторым определенным образом. К примеру, любой человек не задумываясь скажет, что два — это наименьшее четное число. Другими словами, числа не являются понятиями, сознательно изобретенными людьми для подсчетов. Это спонтанные и автономные порождения подсознания, как и другие архетипические символы.
В то же время натуральные числа являются также признаком, присущим внешним объектам. Мы можем утверждать или сосчитать, что здесь лежат два камня, а там стоят три дерева. Даже если лишить внешние объекты всех признаков, таких как цвет, температура, размеры и т.д., все же останется признак их "множественности" или единичности. Однако эти же числа являются бесспорной частью нашей конфигурации рассудка: абстрактными понятиями, которыми мы можем оперировать, не глядя на внешние объекты. Числа, таким образом, предстают в роли ощутимого связующего звена между царствами материи и психики. Именно здесь, допускал Юнг, может лежать наиболее плодотворное для дальнейших исследований поле деятельности.
Я кратко остановилась на этих довольно сложных концепциях, чтобы показать, что для меня идеи Юнга не образуют целостной "доктрины", а являются началом нового подхода, которому предстоит еще развиваться и расширяться. Я надеюсь, что этого будет достаточно, чтобы у читателя сложилось мнение о наиболее существенных и типичных, с моей точки зрения, сторонах научных воззрений Юнга.
Его творческий поиск, всегда направленный на постижение феномена жизни, отличали необычная свобода от привычных предрассудков и большая скромность и аккуратность. Он не стал углубляться в упомянутые выше идеи, понимая, что у него еще не накоплено достаточно фактов, чобы сказать что-либо подробнее. Точно так же он обычно выжидал несколько лет, не публикуя свои новые открытия, но снова и снова проверяя их, снова и снова критически их рассматривая с различных сторон.
Вот почему то, что может при первом прочтении создать ощущение некоторой расплывчатости изложения, исходит на самом деле из скромности, отличающей его научный подход. Для Юнга не свойственны поспешность в выводах и чрезмерное упрощение, мешающие новым возможным открытиям и не учитывающие всю сложность и многообразие феномена жизни. Этот феномен всегда представлял для Юнга волнующую тайну. Он никогда не воспринимал его, подобно ограниченно мыслящим людям, как "объясненную" реальность, о которой вес известно.
Ценность творческих идей заключается, по-моему, в том, что они, подобно ключам, помогают расшифровать еще не разгаданные взаимосвязи между фактами, способствуя таким образом все большему проникновению человека в тайну жизни. Я убеждена, что идеи д-ра Юнга могут аналогичным образом помочь найти и объяснить новые факты во многих областях науки (как и в нашей повседневной жизни) и вместе с тем направить личность к более уравновешенному, нравственному и сознательному взгляду на жизнь. Если читатель почувствует интерес к дальнейшему изучению и освоению сферы подсознания, а начать это можно только с работы над собой, то цель этой книги будет достигнута.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Стадии жизни
Карл Густав Юнг
Рассмотрение проблем, касающихся стадий человеческого развития, является весьма ответственной задачей, потому что это означает не что иное, как отображение картины психической жизни во всей ее полноте, от колыбели до могилы. В рамках лекции такую задачу можно выполнить лишь в общих чертах. Вот почему мы не будем здесь описывать нормальные психические явления на различных стадиях, а ограничимся лишь некоторыми проблемами, то есть вещами сложными, спорными и неоднозначными; короче говоря, вопросами, позволяющими не одну, а несколько трактовок, и более того, трактовок не бесспорных. Так что многое из обсуждаемого нам придется мысленно сопроводить вопросительным знаком. Хуже того, кое-что мы будем вынуждены принять на веру, и время от времени отталкиваться от предположений.
Если бы психическая жизнь состояла только из самоочевидных истин — что все еще имеет место на примитивном уровне — то мы смогли бы довольствоваться здоровым эмпиризмом. Но психическая жизнь цивилизованного человека полна проблем; мы даже не можем думать о ней под другим углом зрения. Наши психические процессы состоят большей частью из размышлений, сомнений, опытов, в основе своей совершенно чуждых бессознательному, инстинктивному уму первобытного человека. Именно росту сознания мы обязаны существованием проблем, воплощающим данайский дар цивилизации. Именно отрыв человека от инстинкта—его противопоставление себя инстинкту — создает сознание. Инстинкт — это часть природы, и он стремится увековечить природу, тогда как сознание может лишь стремиться к культуре или к ее отрицанию. И даже когда мы возвращаемся к природе, вдохновленные тоской по ней в духе Руссо, мы "облагораживаем" ее. До тех пор, пока мы еще погружены в природу, у нас нет сознания и мы живем под защитой инстинкта, не знающего проблем. Все, что осталось в нас от природы, бежит проблем, поскольку они суть сомнения, а где властвует сомнение, там и неопределенность и возможность выбора. А где есть возможность выбора, там инстинкт более не управляет нами и мы предаемся страху. Ибо сознание ныне призвано сделать то, что природа всегда делала для своих детей: а именно, принять определенное, бесспорное и безошибочное решение. И здесь нас охватывает слишком человеческий страх за то, что сознание— наша Прометеева победа — в конечном итоге не сможет послужить нам так же хорошо, как природа.
Таким образом, проблемы вовлекают нас в состояние одиночества и изоляции, где мы оставлены природой и стремимся к сознанию. Для нас нет другого пути; мы вынуждены прибегать к сознательным решениям и действиям там, где раньше доверялись естественному ходу событий. Следовательно, любая проблема несет в себе возможность расширения сознания, но вместе с тем и необходимость расставания с детской неосознанностью своих поступков и верой в природу. Эта необходимость является психическим фактом такого значения, что он лег в основу одного из самых существенных символов христианства. Речь идет о жертве простого человека природы, не осознающего себя бесхитростного существа, чья трагическая карьера началась со съеденного в раю яблока. В библейском сюжете грехопадений человека приход сознания рассматривается как проклятие. И действительно, именно в этом свете мы первоначально воспринимаем каждую проблему, подталкивающую нас в сторону сознания и все дальше удаляющую нас от рая бессознательного детства. Каждый из нас с удовольствием поворачивается спиной к своим проблемам, стремясь, по возможности, не слышать о них или—еще лучше—забыть об их существовании. Мы желаем, чтобы наша жизнь была простой, определенной, успешной и поэтому проблемы для нас — запретная тема. Мы хотим определенности, но не сомнений, результатов, но не экспериментов, как будто бы не видя, что определенность может возникнуть только через сомнения, а результат—только через опыт. Искусное отрицание проблемы не приведет к убеждению — напротив, требуется более широкое и глубокое сознание для того, чтобы дать нам определенность и ясность, в которыхмы нуждаемся.
Это предисловие, хотя несколько затянутое, кажется мне необходимым для прояснения предмета нашего обсуждения. Когда нам приходится иметь дело с проблемами, мы инстинктивно сопротивляемся идти по пути, ведущему сквозь неизвестность и мрак. Нам нужны только несомненные результаты, при том мы совсем забываем, что такие результаты достижимы, лишь когда отважиться войти в темноту и снова выйти из нее. Но чтобы пройти через темноту, мы должны собрать все силы озарения, имеющиеся у сознания, и, как я уже отмечал, даже вооружиться предположениями, потому что при рассмотрении проблем психической жизни мы постоянно сталкиваемся с принципиальными вопросами, касающимися частных областей самых разнообразных сфер знания.
Мы беспокоим и раздражаем теолога в не меньшей мере, чем философа, врача — в не меньшей степени, чем учителя; мы даже нащупываем дорожку в области деятельности биологов и историков. Такое экстравагантное поведение объясняется не самоуверенностью, а тем обстоятельством, что человеческая психика представляет собой уникальную комбинацию факторов, которые одновременно являются предметом исследования разных направлений науки. А все потому, что науки вышли из человека и особенностей его конституции. Они являются симптомами его психики.
Следовательно, как только мы задаем себе неизбежный вопрос: "Почему человек в отличие от представителей животного мира вообще имеет проблемы?"—мы попадаем в замкнутое переплетение мыслей, узор которого создавался на протяжении столетий многими тысячами проницательных умов. Я не собираюсь брать на себя сизифов труд по совершенствованию этого шедевра путаницы, но постараюсь внести свой скромный вклад в копилку подходов человека к решению этого важного вопроса.
Не может быть проблем без их осознания, а значит, и без сознания. Поэтому необходимо поставить вопрос иначе "Как впервые возникает сознание?" На этот вопрос никто не может ответить с уверенностью, но мы можем наблюдать маленьких детей в процессе формирования их сознания. Это доступно любому родителю, если он будет внимателен. А видим мы следующее когда ребенок узнает кого-либо или что-нибудь, то есть когда он "знает" человека или вещь, тогда мы понимаем, что у ребенка появилось сознание, и, конечно, поэтому роковой плод в раю вырос именно на дереве познания.
Но что такое узнавание или "знание" в этом смысле? Мы говорим о "знании" чего-либо, когда нам удается установить связь между новым восприятием и уже существующим контекстом таким образом, что мы держим в сознании не только это восприятие, но также и части данного контекста. Следовательно, "знание" основано на воспринятой связи между психическим содержимым. Мы не можем иметь знания о содержимом, ни чем не связанном, и мы даже не можем осознать его присутствие, если наше сознание еще на самом низком уровне. Таким образом, первая стадия сознания, которую мы можем наблюдать, состоит в простом увязывании двух и более психических содержимых. На этом уровне сознание спорадично и ограничивается пониманием нескольких связей, когда содержимое позже не сохраняется в памяти.
Не подлежит сомнению, что в ранние годы жизни нет непрерывной памяти, есть только — и это самое большее — островки сознания, подобные отдельным лампадам или освещенным объектам в кромешной тьме. Но эти островки памяти не идентичны тем самым ранним связям, которые просто восприняты; они содержат совокупность нового очень важного содержимого, связанного с восприятием самого субъекта, — так называемое эго.
Эта совокупность, подобно первоначальной, сначала просто воспринимается, и по этой причине ребенок естественно начинает говорить о себе как об объекте — в третьем лице. Лишь позже, когда эго-содержимое, так называемый эго-комплекс, приобретает собственную энергию (вероятнее всего, в результате тренировки и практики), возникает чувство субъективности или "Самости". Видимо, в этот момент ребенок и начинает говорить о себе в первом лице. На этой стадии, вероятно, начинается непрерывность памяти. Следовательно, по своей сущности это будет непрерывная последовательность эго-воспоминаний.
На детской стадии сознания проблем еще нет ничто не зависит от субъекта, ребенок полностью зависит от своих родителей. Как будто он еще не полностью родился и окружен психической атмосферой своих родителей. Психическое рождение, а с ним и сознательная дифференциация от родителей, обычно имеет место лишь в период полового созревания, вместе с взрывом сексуальности. Это физиологическое изменение сопровождается психической революцией. Ибо различные телесные проявления дают такой импульс эго, что оно часто начинает утверждаться без ограничения или умеренности. Иногда эту стадию называют "невыносимым возрастом".
До достижения этой стадии психическая жизнь индивида направляется главным образом инстинктивно, и практически не возникает. Даже когда внешние ограничения противоречат его субъективным импульсам, эти ограничения не приводят индивидуума к разладу с самим собой. Он подчиняется им или обходит их, оставаясь внутренне целостным. Он еще не знает состояния внутреннего напряжения, вызываемого проблемой. Такое состояние возникает только тогда, когда внешнее ограничение становится внутренним: когда импульс противопоставляется другому.
В психологической терминологии это будет выглядеть так: проблематичное состояние, внутренний разлад с собой возникает, когда бок о бок с совокупностью содержимого появляется вторая совокупность равной интенсивности. Эта вторая совокупность благодаря величине своей энергии имеет функциональное значение, равное значению эго-комплекса, мы можем даже назвать его другим, вторым эго, которое временно может даже вырывать первенство у первого. Это вызывает внутренний разлад — состояние, являющееся признаком проблемы.
Подытожим сказанное: первая стадия сознания состоит из простого узнавания или "знания" и представляет собой неупорядоченное или хаотическое состояние. Вторая стадия — стадия развитого эго-комплекса является абсолютной или монической. Третья являет собой еще один шаг углубления сознания и включает постижение разделенного, дуалистичного состояния.
Вот здесь мы и подходим к нашей действительной теме — проблеме стадий жизни. Прежде всего мы должны рассмотреть период юности. Он охватывает, в первом приближении, годы непосредственно после полового созревания и до периода середины жизни, который начинается в отрезке между тридцать пятым и сороковым годами.