Голодающие красавчики в «Тэсти» едят собак 1 страница
Пока у нас нет подтверждения данной информации, однако это сочнее, чем большой плохо прожаренный бифштекс, и к тому же гораздо кровавее. Мы надеемся, что это правда. Тем более что подобного мы ожидали с тех пор, как наша любимая леди — вамп приняла бразды правления в «Тэсти»: момента, когда монстры Миуччиа покажут себя в истинном свете. Собирайтесь с силами, воины света! Вчера после полудня внештатного сотрудника «Олдем» Сьюзен Крейгс (автора «Мое уединение», «Я сама») видели в холле вместе с Марк Джекобс, ее чихуахуа. Два часа спустя Крейгс без собаки и в состоянии наркотического опьянения была замечена покидающей здание в сопровождении двух дюжих молодцев в костюмах, которые могли быть только рядовыми сотрудниками службы безопасности «Олдем». (Это СБО. Нам неизвестно, существовала ли эта служба раньше, но все встает на свои места.) Поскольку ни на Крейгс, ни на дуболомах не было надето ничего достойного комментария, наши сестры из FashionLobby.com фотографий не делали. По слухам, чихуахуа настигла загадочная преждевременная смерть (некто в «Тэсти» разорвал ей горло и выпил ее кровь). Просьба ко всем, кому известно, кто из сотрудников совершил это злодеяние и кто избавился от тела, напишите нам несколько строчек...
С пометкой: «Олдем инк.», Лиллиан Холл, Необъяснимая смерть чихуахуа, Марк Джекобс.
Порыскав в Интернете, я узнала, что «Наблюдатель» считает (может быть, просто шутит), что Лиллиан и другие редакторы «Тэсти» — вампиры. А ведь за клевету можно и за решетку угодить. Интересно, как сайт получил эту информацию? Кто им рассказал? Я, например, только одному...
— Ты испугалась, Кейт? — спрашивает Нина, перекинув тонкую, как соломинка, ногу через подлокотник своего стула.
Она повернулась ко мне лицом. На ней желтая, цвета маргариток, блузка с черными пышными рукавами, как уши Микки-Мауса, в которых ее руки выглядят прутиками.
— А вы разве нет?
Нина и Рэйчел обмениваются понимающими взглядами: «Да она совершеннейший лузер!» — и переходят к оживленному обсуждению предстоящего бенефиса «Тэсти» в «горячей точке» СМИ — ресторане «Карнивор».
Меня так и подмывает сказать им, что я иду на эту вечеринку сегодня вечером. Может быть, я увижу их там. А вдруг они не приглашены?
Глава 7
РУКА НА ПУЛЬСЕ
Мы в баре на крыше с видом на Грамерси-парк. Одетые в черно-белое официанты стоят наготове с подносами полными бокалов с вином. На возвышении в углу расхаживают модели в джинсах-«бананах». Лавина фотовспышек сопровождает прибытие каждой знаменитости — Милы Йовович, Джонатана Рис-Майерса, Люка Уилсона и других.
К сожалению, Аннабел бросила меня одну, как только мы вошли в бар. Я стою одна-одинешенька, нервно и слишком быстро опустошая бокал с вином, стараясь при этом не глазеть по сторонам и не предпринимать ничего, что могло бы привлечь ко мне внимание. Моя тревога не уменьшается от того, что я узнала в толпе взъерошенную голову Джеймса Труакса. Он работает, устанавливая освещение для фотосъемки джинсов-«бананов».
«Чмок-чмок!» Две девушки передо мной обмениваются воздушными поцелуями.
— Замечательно выглядишь! — На обеих надеты укороченные леггинсы, балетки и замысловатые блузы.
— И ты!
«Чмок-чмок!» Они снова целуются и расходятся.
Шквал фотовспышек у двери оповещает о прибытии очередных звезд. Я узнаю Дольче и Габбана.
Какая-то женщина в причудливой шляпе проплывает мимо, болтая по мобильному телефону. Я смущена — на ней нет ни юбки, ни брюк. Присмотревшись повнимательнее, я вижу, что на ней действительно надеты лишь плотные, телесного цвета, колготы (я определяю это по поясу на талии) под блузой на бретелях в новом стиле «мини-муму»[12].
Я вспоминаю о замечательном приспособлении — телефоне. Набираю номер Сильвии. Возможно, так я буду выглядеть более востребованной, а не отщепенкой, как до этого. Она отзывается после первого же гудка.
— Угадай, где я сейчас? На настоящей, реальной, напичканной знаменитостями вечеринке в честь универмага «Сакс — Пятая авеню», — На самом деле это ей следовало бы оказаться здесь, на этой крыше, глядя сверху на Нью-Йорк.
Она всегда мечтала жить здесь. Я демонстрирую Сильвии модные тенденции на дисплее — кружевные гофрированные манжеты, предметы одежды и украшения в викторианском стиле, кожаные шорты, трапециевидные топы, укороченные леггинсы...
— Ух ты! — восхищается она. — Я на пути к Калвер-Сити второй раз за день сегодня, и все из-за коротких леггинсов. Нико замучил.
Работа Сильвии в этом и заключается — носиться на машине по всему Лос-Анджелесу, покупая одежду и возвращая ее назад спустя неделю, иногда после того, как ее надевали в телестудии (шопинг-булимия!). Эти шоу не так престижны, как «Тэсти», и поэтому им не одалживают одежду в отделах по связям с общественностью известных брэндов. А магазины, естественно, относятся к подобной практике с подозрением, поэтому Сильвия всегда в напряжении, чувствуя себя преступницей и пытаясь отыскать магазины, в которых еще не побывала.
Однако она утверждает, что в этом есть и свои плюсы — напряженная работа и вся эта суета заставили ее похудеть. Поскольку в школе она всегда была книжным червем и к тому же пышкой, мне трудно представить ее похудевшей до шестого размера.
— Как там Нико? — спрашиваю я, имея в виду ее сумасшедшую начальницу.
— Сегодня утром она заставила меня намазать ей спину кремом для увядающей кожи. А потом предложила познакомиться с ее младшим братом.
Нико довольно странная особа.
— Ты собираешься пойти с ним куда-нибудь?
— Ох... — Сильвия умолкает. Я слышу, как сигналят машины. — Боюсь, что мне этого не избежать, но надеюсь, она забудет о своем предложении.
Сильвия ненавидит свидания.
Я вижу, как Аннабел общается с кучкой людей, среди которых Кристен Дрейн, руководитель отдела моды, которую прежде я видела только спящей. Неохотно заканчиваю разговор с Сильвией и приближаюсь к этой группе.
— Ты ведь работаешь на Алексу, верно? — спрашивает меня женщина с вьющимися коричневыми волосами и искусственными веснушками.
Теперь, рассмотрев ее вблизи, я убеждаюсь в том, что они нарисованные.
— Я слышала, как она орала на тебя сегодня утром.
— Из-за этого ты плакала сегодня в туалете? — спрашивает Аннабел.
— Мы не знакомы, — говорю я, пытаясь сменить тему. — Кейт Макэллистон.
— А я — Ноа Чайлдс, редактор отдела «Красота».
— Приятно познакомиться, Ноа. — Держу пари, что когда Алекса запрещала мне общаться с кем-либо из редакторов до конца лета, она имела в виду и вечеринки в том числе. — Алекса тоже будет здесь сегодня, да?
— Думаю, да, — отвечает Кристен. — Алекса не пропустит ни одного открытия, даже если это обувная коробка.
У Кристен раскосые дикие голубые глаза, короткий нос и превосходная осанка. Она курит. Я потрясена тем, что она так непочтительно отзывается о своей сослуживице в присутствии молодого специалиста, то есть меня. Злословие тут, кажется, в чести.
Кристен продолжает:
— Даже Лиллиан нарисуется, вот увидишь. Здесь будут раздавать антицеллюлитный «Крем де ла Мер» в придачу к джинсам.
— У Лиллиан целлюлит? — изумляется Ноа, явно обрадовавшись.
— Я не проверяла этого лично, дорогая, — ухмыляется Кристен. — Но ты, вероятно, заметила, что она просто одержима продукцией этой серии и продолжает расширять твой отдел за счет моего.
— Так почему же ты плакала? Что так взбесило Алексу? — Теперь Ноа пытается сменить тему.
— Лиллиан хотела, чтобы я отвечала на ее телефонные звонки, пока ее секретарша обедает, — неохотно отвечаю я. — А Алекса опасалась, что я там все перепутаю и у нее будут неприятности.
Все, открыв рот, смотрят на меня.
— Лиллиан разговаривала с тобой? — И она не уволила тебя?
— О чем она говорила с тобой?
— Да так, ни о чем. Просто сказала, что чувствует себя очень старой.
Все обмениваются многозначительными взглядами.
— Мама Кейт — Эва Макэллистон, создательница «Эва фор Эва», — ляпнула Аннабел ни с того ни с сего.
Кристен фыркает и дымит сигаретой.
— Это платье от Эвы Макэллистон? — спрашивает она. — То-то оно мне показалось знакомым.
— О, мой Бог! Мне так нравилась «Эва фор Эва», — восклицает Ноа. — В свое первое лето в Нью-Йорке я каждый день ходила в одном из ее платьев! — Она ласково смотрит на меня.
Я лихорадочно соображаю. Хватаю еще один бокал белого вина с проносимого мимо подноса и делаю большой глоток. Я и понятия не имела, что Эва настолько популярна. Единственная причина, которую назвали мне, чтобы объяснить ее депрессию, — это то, что ее последняя коллекция была неудачной. Если же у нее было так много поклонниц, наверняка она могла бы прийти в норму после одной-то неудачи.
— Ты знаешь, что Джину Джантору нравился дизайн твоей мамы? — спрашивает Аннабел.
— Я не знаю, кто это, — сознаюсь я и ожидаю града насмешек.
— Я писала доклад о нем. Он был главным редактором британского «Вог» в течение тридцати пяти лет и, как общеизвестно, единственным настоящим мужчиной в моде. Он одновременно был настоящим волшебником моды и настоящим кошмаром. Джин обладал величайшим в мире чувством стиля. — Я узнала, что Эва была одной из любимых восходящих звезд Джина Джантора в последние годы его «царствования».
Очевидно, моя мама имела обыкновение показываться на людях с Ле Джантором, как назвала его Аннабел.
— После того как ты сказала мне, что она твоя мать, я залезла в «Гугл» и нашла там фотографию, на которой они вместе в баре на улице Бауэри. Я скину ее тебе.
Я больше не хочу находиться тут. Не хочу говорить об этом. Я хочу только одного — чтобы они замолчали. Это как удар ботинком в живот — слушать о тайной жизни Эвы в Нью-Йорке и ее похождениях с каким-то чудо-парнем, вместо того чтобы быть дома с моим папой. Я удивляюсь тому, что мне до сих пор больно. Эва ушла так давно, что эта рана должна была бы давно зарубцеваться. Однако, услышав эту новость о ней — пусть это даже только фото, которое я никогда не видела, — я чувствую, как мои старые раны закровоточили.
Мои сослуживицы приближаются ко мне, а я инстинктивно отодвигаюсь. Наконец ударяюсь спиной о стеклянную стену, отделяющую террасу от внутреннего помещения бара. Я, конечно, рада, что они внезапно все стали такими милыми, но говорить о моей маме — это уж слишком. Я допиваю остатки вина и, извинившись, ухожу.
Протискиваясь сквозь теперь уже достаточно плотную толпу, я замечаю суматоху у двери — громкие восклицания, фотовспышки. На пороге на секунду задерживается стройная элегантная женщина в платье из черной тафты, с открытыми плечами, которое по-викториански украшено кружевами и в то же время достаточно строгое. Уверена, что оно стоит больше, чем автомобиль моего отца. Блестящие черные волосы обрамляют совершенное лицо: Лиллиан Холл. Позади нее Алекса, купающаяся в лучах отраженной славы.
Если Алекса узнает, что я явилась на эту вечеринку, она меня убьет. Я ныряю в толпу и двигаюсь в противоположном направлении.
Наталкиваюсь на Рико.
— Котенок! — Он делает вид, что целует меня в обе щеки.
— Привет, Рико! — Рико выглядит совсем не столь бесподобно, как накануне вечером. Спортивный стиль, безусловно, очень моден сейчас, но впечатление такое, что он только что с тренировки.
— Не смотри на меня так, мисс Мак.
— Извини. Это «Стелла для мужчин»? — Я называю самую тенденциозную марку спортивной одежды, которая пришла мне в голову.
— Нет. Это «Рико был в «Эквиноксе»[13], когда вспомнил о вечеринке в «Саксе» и решил прийти!». — Он смотрит куда-то поверх моего плеча.
— Привет!
К нам подходит Джеймс, держа в руках пиво и фужер шампанского. На шее у него болтается камера.
— Привет, Кейт, — здоровается он. — Ваше высочество. — Он вручает фужер Рико. — Шампанского в бесплатном баре нет, поэтому мне пришлось заплатить за него.
— О, почему мне тебя не жалко? — Рико жадно осушает бокал и возвращает его Джеймсу. — Я немножко обезводился, дорогой, поскольку отрабатывал свой долг и вообще. Почему бы тебе не принести мне еще один?
Джеймс удивительно покорно снова идет к бару. С неудовольствием я замечаю парочку девушек, наблюдающих за ним. Рико резюмирует:
— Так вот, Кейт, на этой вечеринке есть все — кокс, девочки, мальчики, крохотные юбочки. И... безразмерные сумки — ты права относительно тенденции.
Мой парусиновый мешок от Всемирной федерации живой природы довольно вместительный.
— О чем ты думаешь? — спрашивает Рико.
— Люди расшатывают основы, веселятся, — говорю я, пользуясь языком «Тэсти». С Рико легко разговаривать. — Это идет вразрез с главной тенденцией сезона — с обилием мрачных пятен, но я думаю, что мода этого лета — игривая.
— Абсолютно верно! Бесподобно, дорогая! Ты держишь руку на пульсе! — восклицает Рико.
Совершенно неигривого вида девушка в черных туфлях на умопомрачительно высокой платформе и в покрытом паутиной черном кружевном платье, туго обтягивающем ее задницу, проплывает мимо в миллиметре от нас.
Ее черная, украшенная перьями сумочка напоминает чучело совы. Риз Мэлапин.
— Она исключение. Не очень игривая.
— Ты ее знаешь? — заинтересованно спрашивает Рико.
— Не очень. Она чья-то ассистентка.
— Ладно, держись от нее подальше, милочка. Клинический случай. Эта девушка известна тем, что слишком сильно прониклась эстетическим образом «Тэсти». Я хочу сказать, что у всех есть свои отклонения, но она была госпитализирована, а это уже не модно. Правда, ее одежда претендует на стиль и довольно высокого качества, но... простите, разве сегодня Хэллоуин? Вовсе нет.
— Я считаю, она красива, — выступаю я в ее защиту.
Она была со мной не очень-то любезной, но я вспомнила лопнувшие кровеносные сосудики на ее пальцах и то, что она рассказала мне о своем выпускном сочинении в Гарварде. Мне стало жаль ее.
— О всемогущий, спаси меня от красоток, — причитает Рико. — Любая может быть красивой, но только Кейт может решиться надеть платье в лохмотьях и обувь, которая похожа на спортивные тапочки, и тем не менее выглядеть на все сто.
Я никогда не считала себя стильной, поэтому краснею.
Вновь появляется Джеймс, держа в каждой руке по бокалу шампанского, и подает их оба Рико. Мгновение его светло-карие глаза вопросительно изучают мое пылающее лицо — от этого мой румянец становится еще сильнее. Он быстро отводит взгляд.
— Там, где взял, этого больше нет, — говорит он.
— Я собираюсь пойти попудрить носик, если вы понимаете, о чем я. — Рико неожиданно исчезает, и мы с Джеймсом остаемся наедине.
— Мне нравится Рико. Он такой веселый и напоминает мне одного приятеля с моей прежней работы. Как ты с ним познакомился? — Ну и ну! Я начинаю вести светские беседы. С ума сойти!
— По объявлению. Я приземлился в Нью-Йорке несколько лет назад с тысячей долларов в кармане, парой пачек сигарет, пятьюдесятью семью пленками и тропической болезнью. Рико оказался единственным, кто меня в этой ситуации не испугался.
— Как мило. — Я испытываю приступ сарказма, хотя, конечно, забавно представить его тогдашнего, тощего и полагающегося только на удачу. Я не могу долго смотреть на него, у меня начинает кружиться голова. — Что это была за болезнь?
— Малярия.
— Ты принимал лекарства?
— Не те, которые были нужны.
— С ума сойти, неужели тебе не прописали мефлохин, хингамин, прогуанил, дараприм... — Названия слетают с моих губ помимо моей воли.
Он не утруждался приемом антималярийных препаратов на начальной стадии болезни. Он даже не знал названий лекарств.
Возникает пауза, довольно неловкая. «Давай, скажи что-нибудь дельное» — приказываю я себе.
— Ужасно, но я не видела свою маму с шестнадцатилетнего возраста, — выпаливаю я. — А она была модным дизайнером, и все здесь знают ее.
Я много лет ни с кем о ней не говорила, и вдруг все эти неприятные вопросы. — Это неожиданно даже для меня самой. Зачем я вываливаю все это на него? Сумасшествие, да и только.
Он слегка наклоняется, внимательно глядя на меня.
— Почему ты не виделась с ней? — с искренней заинтересованностью спрашивает он.
Стоило мне только начать говорить об этом, как меня буквально понесло:
— Она просто ушла из дома. Она не объяснила почему. Должно быть, из-за карьеры. Мода поглотила эту милую, нормальную, практичную женщину. Она отняла у меня мать. — Надеюсь, в моем голосе не слишком много горечи.
Джеймс, кажется, не склонен ее осуждать.
— Что ты имеешь в виду?
— Она занялась дизайном, потому что любила шить. Это было творческое стремление, а не погоня за гламуром и не стремление увидеть свое фото в журнале. Когда я была маленькой, мы с ней были моделями — в журнале «Маккол»[14].
— Продолжай, — просит Джеймс.
Проходящая мимо загорелая девушка в вызывающе облегающем белом топе на бретельках внимательно смотрит на нас, но он не замечает ее.
— Как бы то ни было, моя мама увлеклась дизайном и хотела создавать настоящие вещи — с аппликациями, из шелка, с дорогой подкладкой. Чтобы осуществить свои мечты, ей нужен был Манхэттен. Тогда моя тетя Виктория еще не могла помочь ей своими связями.
— Тетя Виктория?
Ах да, он же ничего не знает про Викторию.
— Моя тетя, я живу сейчас у нее, и устроила мне эту стажировку. Она удачно вышла замуж, и теперь Виктория — известный дилер произведений искусства. Но тогда, много лет назад, Эва все делала на свой страх и риск.
Он кивает. Я продолжаю свои подробные объяснения. Со мной такое случается, когда я нервничаю.
— Она шила первые образцы платьев в нашей гостиной. Я их примеряла — десятилетняя девочка и стандартная модель имеют одинаковые размеры. Потом мы вместе поехали в Нью-Йорк, чтобы показаться издателям и закупщикам. Первые успехи были потрясающими. Мой папа очень волновался за нее. Мы отмечали ее успех в местном кафе-мороженом, когда мама получила первый заказ от магазина. — Я взглянула на Джеймса, чтобы понять, не выгляжу ли я сейчас слишком глупо, но по его лицу трудно было это определить. Конечно, он же из Огайо. Ему все нипочем. — Позже Эва обвиняла моего папу в том, что он мешает ей развиваться, но это было не так. Он никогда не запрещал ей посещать модные вечеринки, хотя его туда не приглашали. Он не возражал против того, что она проводит ночи в городе. Однако она настаивала, что назрел конфликт. Если же он отрицал это, она обвиняла его в пассивной агрессивности.
— Когда вы заметили, что она изменилась? — мягко спросил Джеймс.
— Не знаю. Это происходило постепенно. Она начала посещать Недели высокой моды в Нью-Йорке. И конечно же, всевозможные модные тусовки. А потом и любые другие... К тому времени, когда я стала подростком, у нее начались неприятности. Она приходила домой поздно, и от нее пахло сигаретным дымом. Она вечно опаздывала на последний поезд и возвращалась домой на такси, а это для нас было слишком дорого.
— Это ужасно. Мне очень жаль, Кейт. И это неловко, но... Тревога! Лиллиан! Она направляется прямо к нам.
Я подняла глаза и увидела ее, скользящую в нашем направлении. Так плавник акулы рассекает волну. Ее ледяной отстраненный взгляд пронзает нас насквозь, уходя куда-то вдаль, но она определенно смотрит в нашу сторону. Мы с Джеймсом расступаемся.
— Она могла бы найти себе собеседников получше, — быстро шепчу я.
Но она, видимо, думает иначе, неумолимо подплывая к нам, суровая и нечеловечески прекрасная.
— Мисс Макэллистон. Мистер Труакс. — Ее голос одновременно и бесстрастный, и волнующий.
И снова я чувствую себя пригвожденной к месту. Я вздрагиваю и складываю руки на груди.
— Привет, Лиллиан, — говорит Джеймс. — Я и не знал, что тебе нравятся джинсы-«бананы».
Я крайне удивлена, что он способен шутить с ней.
— Мне многое нравится, дорогой, — вкрадчиво произносит она.
Если бы это не было столь невероятно, я бы, пожалуй, подумала, что она заигрывает с ним.
Пронзительный взгляд Лиллиан — как острые грабли.
— Вижу, ты нашла дорожку, чтобы попасть на эту вечеринку, — говорит она. — Молодец!
Я сомневаюсь, как лучше поступить — выдать Аннабел или все же лучше не стоит.
— Кейт — одна из немногих, кто действительно заслуживает внимания, — говорит Лиллиан Джеймсу. — Я увидела ее в Брайант-парке месяц назад и сразу поняла, что она станет одной из нас.
Джеймс поворачивается ко мне, как бы говоря: «Тяжелый случай, да?»
— Лиллиан, я у вас только на одно лето. Осенью я иду в медицинскую школу.
— Уверена, ты передумаешь к тому времени, дорогая. — Она улыбается. Ее изящные клыки — как еще назвать ее чрезвычайно длинные передние резцы — словно подмигивают нам.
— Конечно, «Тэсти» — очень престижная работа. — Я не хочу показаться невежливой и уж тем более спорить с ней. Она вселяет в меня слишком большой ужас.
— Разумеется. А теперь пойди, дорогая, покажи эти оригинальные туфли, которые на тебе, Кристен. Ты знаешь ее, я полагаю.
Лиллиан Холл заметила мои туфли! Я удостоилась такой чести.
— Они изготовлены из переработанного сырья, — сообщаю я.
— Невероятно. Пойди и расскажи об этом Кристен. Мне нужно поговорить с Джеймсом о небольшой проблемке по поводу полос, посвященных вечеринке.
И хотя на самом деле мне не хочется оставлять Джеймса с ней и вообще покидать его, разве у меня есть выбор?
— До свидания, Кейт, — прощается она.
«Найти Кристен», к несчастью, означает найти Алексу, поскольку они стоят рядом. Я прячусь за какой-то женщиной, беседующей с мужчиной в блейзере из розового вельвета, и обдумываю, что же мне делать.
— Поразительно, дорогой, — говорит женщина. — Ты овладел этим цветом.
— Ты не считаешь, что это слишком предсказуемо?
— Нет. Ты его нейтрализуешь. А сумка исключительно сногсшибательная.
У него огромный кожаный мешок, как для почты, с тисненым лейблом «Прада».
— Они сделали только шестьсот шестьдесят шесть таких и более половины были обещаны знаменитостям. Уилмер тоже хотел такую, но его не было в списке.
Передо мной встает дилемма: если я подойду, чтобы поговорить с Кристен, Алекса увидит меня и придет в бешенство. Если же не подойду — не выполню распоряжение Лиллиан. Я выныриваю из-за парня с раритетной сумкой «Прада» и решительно приближаюсь к нужной мне парочке.
Глаза-бусинки Алексы впиваются в меня. У нее такой вид, будто она проглотила комок шерсти.
— Кристен? — Каждый раз, когда я обращаюсь к кому-то из сослуживцев, я чувствую неловкость.
Такого никогда не случалось со мной раньше.
Брови Кристен приподнимаются.
— Да дочь Эвы? — вопрошает она, неэлегантно потирая свой нос тыльной стороной ладони.
Или она только что нюхнула кокса, или же хочет, чтобы люди вокруг так думали. Своим поведением она как бы говорит: «Я слишком независимая, чтобы придерживаться корпоративных правил». Это должно было бы облегчить мне задачу, но этого не происходит.
— Лиллиан считает, что тебя могут заинтересовать мои туфли.
— Она — что? Твои туфли? Меня это обижает.
Я остолбенела. Обижает — каким образом? Почему? Однако Кристен смеется:
— Шучу. Предъяви-ка свою невероятную обувь, и я выскажу свое мнение.
— Это туфли, которые на мне. Кристен, нахмурившись, смотрит вниз:
— Эти?!
— Никакой кожи. Они сделаны без применения насилия, из переработанного сырья (старая одежда, каучук).
— Это мне нравится, — говорит она. — Думаю, «зеленая» мода здесь задержится надолго.
— Я тоже так думаю. — Я до неприличия рада тому, что ей понравились мои туфли.
— Дорогая, нам с тобой нужно поговорить, — перебивает меня Алекса и уводит подальше.
— У меня мало времени, — говорит она. — Ты не видела здесь Патрика Макмаллена? Через двадцать минут я должна быть в другом конце города на обеде в честь «бесконфликтных алмазов», а затем к десяти успеть в центр, в ресторан «Молекулярная биология».
— Извини. А кто такой Патрик Макмаллен?
Она хмурится:
— Всего-навсего король светской фотографии Нью-Йорка. Ты не могла не заметить его.
— Его я не видела. — И, стараясь помочь, продолжаю: — Но здесь Джеймс Труакс, он делает снимки для «Тэсти». Он за той модернистской скульптурой, разговаривает с Лиллиан. Он может фотографировать тебя, пока не появится Патрик.
В течение нескольких секунд Алекса обдумывает это предложение.
— Ладно, он не из списка «А», но, в крайнем случае, и он сойдет, — говорит она. Потом предпринимает титаническое усилие, чтобы придать своему лицу заинтересованное выражение. — Надеюсь, ты понимаешь, что мы можем быть откровенными друг с другом, Кейт?
Неужели так начинает беседу босс, собирающийся уволить своего сотрудника? Я в этом сильно сомневаюсь. Однако Алекса вряд ли довольна, встретив меня на этой вечеринке. И мне, вероятно, не стоит создавать неприятности Аннабел, которая и пригласила меня сюда.
— Что ты хочешь сказать?
— Фамилия человека — очень важная часть его социального облика. Тебе следовало бы сразу довериться мне и не скрывать, кто твоя мать. Кровные узы с кем-то даже гораздо менее значимым — повод для гордости, — с придыханием говорит она. — И для меня ничуть не зазорно иметь в помощницах девушку, чья мать была, как я писала об этом в обзорах, «культовой фигурой, сводившей всех с ума и исчезнувшей из мира моды в конце девяностых».
— Я действительно хочу, чтобы ты не...
Долгая пауза. Потом она оптимистично заявляет:
— И твое имя тоже будет в газетах. — Ее глаза вспыхивают, глядя поверх моего плеча. — А вон и Патрик.
— Алекса, — кричу я ей вдогонку, — значит ли это, что я могу прийти на завтрашнее совещание по поводу конкурса «Тэсти-герл»?
— Не задавай глупых вопросов, дорогая, — отвечает она. — Конечно, ты должна быть там.
Я возвращаюсь туда, где оставались Лиллиан и Джеймс. Интересно, его действительно заинтересовала моя душещипательная история или это просто проявление вежливости с его стороны? Но ведь я не предоставила ему возможности высказаться на этот счет. А вот и он — беседует с Рико и дизайнершей Матильдой.
— Привет! — Я храбро вклиниваюсь в их разговор.
— Я бы хотела знать, кто это, — говорит в этот момент Матильда. — Похоже, как будто снова повсюду инквизиция.
Рико выглядит довольным, а Джеймс нервничает.
— Почему ты думаешь, будто мы знаем, кто такой этот информатор, дорогая? — спрашивает Рико.
— Меня не интересует вся эта чепуха, — отрезает Джеймс.
— «Охота на ведьм», — с горечью констатирует Матильда. — И может привести к большим неприятностям.
— Я рад был бы помочь тебе, — пожимает плечами Рико, однако он кажется мне неискренним. Он явно знает больше, чем говорит.
Джеймс извиняется и исчезает. Я чувствую себя уязвленной. Неужели он не хочет продолжить наш разговор? Мне показалось, что мы понимаем друг друга. Во всяком случае, лично я очень даже прониклась.
— Нам нужно идти! — Рядом со мной неожиданно возникает Аннабел и хватает меня за руку.
За ней следуют Кристен Дрейн, Ноа и Риз, последняя загадочно улыбается.
— Эта вечеринка станет главным пунктом сплетен об убийствах — добавляет Кристен.
— Хорошо, — соглашаюсь я. — Куда мы?
Кристен смотрит в глаза Матильде.
— Две девушки только что найдены убитыми. Их трупы засунули в фургон, доставивший еду.
Она говорит это так небрежно, что я сначала думаю — это шутка, однако, вспомнив истории Рико об убийствах среди законодателей мод, прихожу к мысли, что это очень даже серьезно.
Матильда впечатлена, но не слишком встревожена.
— Кто-то становится слишком прожорливым, — говорит она мрачнея. — Хотелось бы мне знать кто.
— Мне тоже, — добавляет Кристен. — Я бы даже побеседовала с...
— Не ты одна, — вмешивается Ноа.
Я же сейчас могу думать только об одном: два человека убиты. Мои руки начинают дрожать.
Рико потрясен — он молчит, непроизвольно прижав руку к груди.
— Нам нужно убираться отсюда, прежде чем явится полиция, — говорит Аннабел.
Девушки поворачиваются, чтобы уйти. Мои ноги не слушаются. Я дрожу от страха и притока адреналина. Аннабел подталкивает меня к выходу.
— Пойдем! Они выключат музыку, закроют бар и будут снимать показания до тех пор, пока мы не пропустим все остальные ночные мероприятия.
— Подойдите сюда, сделайте то-то и то-то, — пытаюсь пошутить я, но она не улыбается.
— Аннабел, как можно пойти на какую-ту другую вечеринку прямо сейчас? — Я оглядываюсь в поисках Рико, которого считаю другом и которого хотела бы видеть рядом с собой в кризисной ситуации, даже если, возможно, именно он окажется блоггером «Наблюдателя». Однако он затерялся в толпе. — Подожди. Мне нужно кое-кого найти.
— Пойдем, нет времени! — тянет меня Аннабел. — Мы отстанем от Кристен и остальных.
Полицейские — в большом количестве — наводняют Грамерси-парк как раз в тот момент, когда наша гламурная компания достигает подъездной дорожки. Мы спешим миновать фургон поставщиков провизии, окруженный одетыми в черное зрителями, чей похоронный облик на сей раз мрачно соответствует обстоятельствам: Сквозь открытые двери я вижу рассыпавшиеся светло-рыжие волосы, кружевную блузку и одну ступню в сверкающей балетке от Розы Рипетто с полосами ярко-красной крови.
Меня трясет. На глаза наворачиваются слезы. Чувствую, что теряю самообладание. Это те самые девушки, которых я недавно видела, — они обменивались воздушными поцелуями и комплиментами. А теперь они обе мертвы.