Карл Маркс и Фридрих Энгельс о познании

 

Карл Генрих Маркс (1818 — 1883 гг.) — основоположник философии диалектического и исторического материализма и основанных на них политической экономии и теории научного социализма, руководитель первых международных пролетарских организаций. Сын адвоката, студент Боннского и Берлинского университетов. Защитил диссертацию: «Различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура». Автор многочисленных индивидуальных и в соавторстве с Энгельсом сочинений: «К критике гегелевской философии права. Введение», «Экономико-философские рукописи» (условное название черновиков молодого Маркса); «Святое семейство», «Немецкая идеология», «Нищета философии…», «Манифест коммунистической партии» (совместно с Энгельсом), «К критике политической экономии. Предисловие», «Господин Фогт», «Капитал» (в 3-х т.), «Критика Готской программы», «Философско-математические рукописи», др.

У Маркса, в отличие от Энгельса, нет индивидуальных работ, в которых бы специально излагались его общие философские принципы, принципы философии познания, в частности. Такими работами были работы Энгельса и их совместные работы. Элементы собственных воззрений Маркса на познание разбросаны по всем его работам. Их немало, например, в «Капитале». Одним из основных принципов философии познания Маркса можно считать следующий: «… Подлинная философская критика … не только вскрывает … противоречия как реально существующие, но и объясняет их; она постигает их генезис, их необходимость. Она их постигает в их специфическом значении. Это понимание состоит, однако, не в том, чтобы как это представляет себе Гегель, везде находить определения логического понятия, а в том, чтобы постигать специфическую логику специфического предмета».

Маркс критикует Гегеля за идеалистическое понимание диалектической взаимо­связи человека и природы, субъекта и объекта. Показывает, что абсолютная идея есть чистейшая абстракция. По Марксу, абсолютная идея — это "абстракция — т.е. абстрактный мыслитель", отчужденный от природы человек. Такой человек — ничто без природы, из которой он вышел и вне которой он не может существовать. С другой стороны: "...и природа, взятая абстрактно, изолированно, фиксированная в ото­рванности от человека, есть для человека ничто". За подобный отрыв природы от активной человеческой деятельности Маркс критикует и старый, недиалектический, метафизический, механистический материализм.

Маркс доказывает, что субъект, человек с самого начала — природ­ное существо. При этом человек у него предметен в двояком смысле: 1) он на­делен природными силами постольку, поскольку вне его существуют предметы, которые он ассимилирует, вбирает в себя и без которых он не может существовать; 2) так как субъективные силы человека — это предметные силы, то и их действие должно быть предметным, иначе говоря, существование человека возможно лишь как процесс предметной деятель­ности. Не чистая мыслительная деятельность творит предмет, как пола­гает Гегель, а предметный продукт деятельности человека "только под­тверждает его предметную деятельность". "Непредметное су­щество есть невозможное, нелепое существо". Объект, природа существует до и независимо от субъекта, человека. Процесс становления, рождения человека осознается в свете категории предметной деятельности как процесса активного преобразования природы, так что "природа оказывается его (человека — СХ) произведением и его действительностью". Сам человек, субъект, его сущностные силы стано­вятся продуктом "очеловеченной" природы, процесса преобразования природы.

Согласно Марксу, в практике реализуется взаимопроникновение субъекта и объекта, их единство, их противоречие, побуждающее постоян­ное и бесконечное движение к преодолению этого противоречия. Именно в практике находят свое рациональное разрешение все загадки общественной жизни, мышления и познания. Маркс преодолевает раство­рение человеческой деятельности в категориях. Он видит, что из та­кого растворения вытекает глубоко ошибочное представление о соотно­шении теории и практики. Мистическое тождество бытия и мышления (Гегель, Шеллинг) порождает столь же мистическое тождество практики и теории, при котором всякое теоретическое дви­жение воспринимается и как практическое, не говоря уже о том, что сама теория признается лишь в ее спекулятивной форме. По Марксу, практика, бесспорно, находится в единстве с теорией, но она "хочет быть еще чем-то отличным от теории".

Категория практики позволяет Марксу и Энгельсу понять диалекти­ку развития сознания, его соотношение с практическими формами дея­тельности людей. Они не довольствуются критикой иллю­зорного характера ложного сознания. Они пытаются объяснить объектив­ные материальные корни сознания, и находят их в исторически огра­ниченной практике людей. Они приходят к выводу, чтореволюционные элементы практики приводят к изменениям, как в истории, так и в теории. Изменение сознания людей возможно лишь как изменение их практики, условий их практической деятельности, но именно материальной предметной практической деятельности. Они критикуют старую филосо­фию, которая вообразила себя "сверхпрактичной", но лишь в том смыс­ле, что "сверху парила над практикой".

В работе "Нищета философии", критикуя Прудона, Маркс дает диалектико-материалистическое объяснение историчности познания, правда, на весьма конкретном политико-экономическом материале. Он утверждает, что абстрагирование от конкретных видов исторического движения имеет своим результатом "чисто логическую форму­лу движения или движение чистого разума". Движение реальных вещей при этом включается в логическую формулу, подменяется ею. Реальная история исчезает. Остается лишь "последовательность идей в разуме". По Марксу, категории, в частности — экономические категории, суть "лишь теоретические выражения, абстракции общественных отношений производства". И подобно общественным отношениям, категории сами так же невечны и преходящи. Категории "представляют собой исторические и преходящие продукты". Вечна и неподвижна лишь сама абстракция движения. "Абстракция, категория, взятая как таковая, то есть оторванная от людей и их материальной деятельности, — писал Маркс, — является, конечно, бессмертной, неизменной и неподвижной".

"Те же самые люди, которые устанавливают общественные отношения соответственно развитию их материального производства, создают также принципы, идеи и категории соответственно своим общественным отношениям". Маркс стремится понять "земную историю категорий". Он пишет: "Сосуществование двух взаимопротиворечащих сторон, их борьба и их слияние в новую кате­горию составляет сущность диалектического движения. Тот, кто ставит себе задачу устранения дурной стороны, уже одним этим сразу кладет конец диалектическому движению". В действительности "внутренняя жизнь" категорий, их противоречия и переходы есть лишь отраженная жизнь реальных вещей и процессов, их противоречий, а также противо­речий самого познания.

Маркс везде подчеркивает неправомерность отвлечения в теорети­ческих понятиях и категориях от противоречий действительности. В теории нетрудно отделаться от противоречий, "встре­чаемых в действительности на каждом шагу", но тогда теория превращается в "идеализированную действительность". Понятия и категории, которые не содержат в себе в идеальном виде противоречий самих вещей, перестают быть истиной. Понятия и категории, убежден Маркс, должны выражать собственное развитие противоречий действительности.

Для Маркса человек, в том числе познающий, есть человек общест­ва, как и само общество есть общество людей. Человек вне общества, человек-робинзон — абстракция, допустимая лишь в мышлении. Маркс стремился к снятию антиномии личного и общественного. По Марк­су, даже и тогда, когда человек занимается деятельностью, казалось бы, сугубо индивидуальной, например, в области литературы и искусст­ва, он занят не чем иным, как общественной деятельностью, и действует не иначе, как общественно действующий человек. Всякому человеку не только общественно и исторически заданы формы его деятельнос­ти, ее материал, язык и логика его мысли и дела, но и само его индивидуальное бытие, всегда и неизбежно личное, есть всегда и столь же неизбежно общественное, социально-историческое бытие.

Quot;История" не есть какая-то осо­бая личность, которая пользуется человеком как средством для дости­жения своих целей. История (надо полагать, история познания также — СХ) — не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека».

Маркс исходит из необходимости как теоретической, так и практи­ческой формы отношения человека к действительности, хотя и подчер­кивает ведущую роль практического начала. С его точки зрения, недо­статочно одного лишь объяснения мира, например сведения религиозного мира к его земной основе (ср. Фейербах). Мир должен быть изменен практически. Маркс обращает внимание на односторонность положения о том, что "люди суть продукты обстоятельств и воспитания". Он исходит из того, что сами воспитатели должны быть воспитаны, воспитаны обстоятельствами, которые изменяются именно людьми. То, что люди представляют со­бой, "совпадает... с их производством — совпадает как с тем, что они производят, так и с тем, как они производят. Что представляют собой индивиды, — это зависит, следовательно, от материальных условий их производства". И далее: «Производство идей, представле­ний, сознания первоначально непосредственно вплетено в материальную деятельность и в материальное общение людей, в язык реальной жизни. Образование представлений, мышление, духовное общение людей являют­ся здесь еще непосредственным порождением материального отношения людей. То же самое относится к духовному производству, как оно проя­вляется в языке политики, законов, морали, религии, метафизики и т.д. — но речь идет о действительных, действующих людях, обусловленных определенным развитием их производительных сил и — соответствующим этому развитию — общением, вплоть до его отдаленнейших форм. Сознание ... никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием ..., а бытие людей есть реальный процесс их жизни».

Маркс нигде не говорит, что образование представлений, мышление, духовное общение людей является непосредственным порождением материальных отношений, как это заявляют многие его критики. Более того, Маркс сам обращает внимание на то обстоятельство, что внешне именно идеи и цели всякий раз составля­ют необходимое идеальное основание реального акта человеческой деятельности. Он пишет: "задача перехода от мышления к действи­тельности и, значит, от языка к жизни существует только в философской иллюзии, т.е. правомерна лишь с точки зрения философского со­знания, которому неизбежно остаются неясными характер и происхож­дение его мнимого отрешения от жизни". Такая "задача" (проблема) возникает, следовательно, только там и тогда, где и когда заранее отделяют мышление от его действительного основания — от реальных людей в их реальном бытии. Мышление и бытие всегда есть чьи-то мышление и бытие, как мышление о бытии и бытие, отражаемое, воспроизводимое в мышлении, посредством мышления. Здесь вообще не может быть и речи о временном следовании. Здесь есть следование только генетическое.

Маркс и Энгельс поставили перед собой цель — изучение реального общественного бытия людей, реальной диалектики общественного бытия людей и связанных с ним, зависимых от него форм сознания, идей и категорий. Это задача — "изобразить деятельность гражданского общества в сфере государствен­ной жизни, а также объяснить из него все различные теоретические порождения и формы сознания, религию, философию, мораль и т. д. и т. п., и проследить процесс их возникновения на этой основе, благо­даря чему, конечно, можно изобразить весь процесс в целом, а потому также и взаимодействие между его различными сторонами". Не отказ от исследования материальной истории ради исследования истории идей и принципов, и не отказ от исследования духовного производства ради исследования материального, а изучение реального места и роли того и другого в жизни общества должно иметь место.

Проблему соотношения свободы и необходимости Маркс рассматрива­ет не как фатальное действие производительных сил, а как проблему основанного на знании закономерностей общественного развития созна­тельного преобразующего действия масс в отношении условий их бытия. Здесь берет начало его идея коммунистического переустройства общества. Для Маркса, за материальной, экономической обусловленностью жизни людей, общества всегда стоят конкретные люди, их деятельность, их нужда, их потребности, цели и идеалы. При этом, "люди, развивающие своё материальное производство и свое материальное общение, изменяют вместе с этой своей действительностью также свое мышление и продукты своего мышления. Не сознание определяет жизнь, а жизнь определяет сознание". Маркс прео­долевает неизбежный для предшествующих мыслителей дуализм реального и идеального, на почве которого невозможно мыслить об обществе и его развитии в категориях подлинного диалектического самодвижения. Он понимает развитие общества как естественноисторический процесс, со­вершающийся в силу присущих ему внутренних противоречий, процесс, который представляет собой не что иное, как предметно-практическую и духовную деятельность людей.

В "Тезисах о Фейербахе" Маркс писал: "В практике дол­жен доказать человек истинность, т.е. действительность и мощь, посюсторонность своего мышления. Спор о действительности или недействительности мышления, изолирующегося от практики, есть чисто схо­ластический вопрос". Лишь как деятельное существо, трудом своим преобразующее природу, человек выступает и как существо мыслящее, познающее, творящее все необходимые формы мышления — понятия, логические категории и т.п. Поэтому не логическое — основа и источник исторического развития, а, напротив, историческое развитие состав­ляет основу сферы логического и его развития. Маркс стремился к такому пониманию истории, которое бы объясняло логические категории из реальной истории, прежде всего истории материальной практики. Он считал, что только при таком подходе к соотношению бытия и мышления, практики и сознания, исторического и логического вопрос о диа­лектике как логике и теории познания приобретает ясное и рациональ­ное решение.

Маркс особо подчеркивал преобразовательныйаспект человеческой активности. В тех же "Тезисах о Фейербахе" он писал: "Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его". Маркс не допускал и намека на то, чтобы возможно было бы пожертвовать всей исторически выработанной культу­рой во имя некоего выдуманного представления, выдаваемого за ком­мунизм. Для Маркса этот тезис означал повышение, причем несравнимое повышение ответственности научной и философской мысли, расширение и углубление ее творческой работы. Этот тезис менее всего выражает разочарование в познающем разуме, умаление его достоинств и упование на то, что некая отъединенная от теории "сама-по-себе-практика" сможет решить все пробле­мы человеческого общества и изыщет спасительные ответы на все вопросы. Маркс и не думал о вытеснении познавательных задач узкопрактическим действованием. В указанном тезисе Маркса как никогда высоко ставятся достоинства объясняющей мысли, но при этом существенно усложняются ее задачи. Этот тезис требует фундаментальности в постановке исследовательских задач, отказа от каких бы то ни было предвзятых предпосылок и оценок, догматических канонов и готовых выводов. Он требует высшей культуры мышления, без которой всякие претензии на творческий характер философии, науки обращаются в звон­кую фразу.

Маркса, фактически, требовал взаимной критичнос­ти теоретической и непосредственно практической деятельности. Такая критичность возможна только при условии внутреннего единства теории и практики, однако, не в смысле их примитивного синкретизма или симбиоза, а в смысле равенства их как развитых противоположно­стей, непрерывно переходящих друг в друга. Еще будучи молодым Маркс писал: "поменьше расплывчатых рассуждений, громких фраз, само­довольства и самолюбования и побольше определенности, побольше вни­мания к конкретной действительности, побольше знания дела".

Маркс не был сторонником поспешной критики каких-либо теорий. Он тонко чувствовал сложность критики в науке. Он говорил: "первая критика всякой науки необходимо находится во власти предпосылок той самой науки, против которой она ведет борьбу...". Не делал исключения он и для себя, отчетливо указывая на свою зависимость в философии в ранние годы от Гегеля. Показательны его слова: "...Мы выступаем перед миром не как доктринеры с готовым новым принципом: тут истина, на колени перед ней! — Мы развиваем миру новые принципы из его же собственных принципов".

Немало, как отмечалось выше, философско-познавательных элементов можно обнаружить в основном труде Маркса "Капитале", данных зачастую в весьма конкретной форме, на конкретном мате­риале, начиная с разработки вопросов качественного и количественного анализа, и кончая формулированием принципа восхождения от чувственно конкретного и теоретически абстрактного к теоретически конкретному знанию. Так, можно утверждать, что Маркс никогда бы не открыл меха­низма действия закона стоимости, если бы видел в товарах только их непосредственно данные материальные, вещественные качест­ва и не разглядел бы за этим их невидимых и неосязаемых общественных (экономических, системных) качеств. Понятно, что для этого он должен был располагать особой исследовательской природой, целой систе­мой представлений и соответствующим понятийным аппаратом. Можно ут­верждать, что Маркс впервые в истории предпринял сложнейшее исследо­вание крупнейшей общественной системы, которое, если мерить по современным меркам, под силу только огромному исследовательскому коллективу. При этом он во многих местах дает характеристики различных моментов подобного рода исследования, которые очень важно выявить. Основные черты исследования Маркса — системность, многоплановость, многокачественность, многомерность. Маркс первым стал раз­личать природные и специфически социальные признаки самых привыч­ных для человека вещей. Он обратил внимание на то, что "человек своей деятельностью изменяет формы веществ природы в полезном для него направлении". "Формы дерева изменяются, например, когда из него делают стол. И, тем не менее, стол остается деревом — обыденной, чувственно воспринимае­мой вещью, но как только он делается товаром, он превращается в чувственно-сверхчувственную вещь". В этих "чувственно-сверхчувств­енных вещах" Маркс обнаруживает общественные качества так называе­мого "второго порядка". Эти качества "второго порядка" системны в особом смысле слова. Они не могут материализоваться в отдельных ве­щах и проявляются только как качества общественного целого. Такие качества вещей не могут быть раскрыты обыденным сознанием. Раскрыть их может только специальный научный анализ. Что Маркс и проде­лывает к "Капитале" с такими явлениями как стоимость, деньги и т.д. Следуя методу восхождения от абстрактного к конкретному, Маркс в "Капитале" сначала анализирует некоторые "простые и абстрактные моменты" процессов и явлений, затем изучает их исторический генезис и только после этого выводит из отношений реальной жизни их конкретно-исторические формы. Он последовательно изучает товар и процесс обмена, деньги и денежное обращение, труд, капитал и т.д. Изучение всеобщих (абстрактных) качеств или "качественной природы" явлений выступает у Маркса обязательным элементом научного познания. Но это только "момент", предпосылка полного и истинного знания. Главным в анализе общественных явлений Маркс считал поз­нание характерных качественных особенностей вещей и явлений. Или, как он любил говорить, изучение "специфической логики специфичес­кого предмета". Специфическое, конкретное у него выступает как самое содержательное и богатое определениями знание, наиболее адекватное реальным формам действительности.

По поводу своего исследования, как и по поводу исследований других ученых, Маркс говорил: "не только результат исследования, но и ведущий к нему путь должен быть истинным, исследование истины са­мо должно быть истинно, истинное исследование — это развернутая ис­тина...". Диалектика как культура исследования, согласно Марксу, требует, чтобы истина бралась не в виде статичного итога, а как процесс саморазвертывания, во всем богатстве живого движения. Исследование есть некий диалектически противоречивый процесс. Понять, что такое диалектическое противоречие, невозможно, не видя в нем некоей универсальной логической формы как необходимого условия развертывания истины-процесса.

В противовесГегелю Маркс не признает никаких абсолютных ступе­ней в развитии, в том числе в развитии познания. Абсолют­но лишь диалектическое отрицание каждой достигнутой ступени, каждой "осуществленной формы", ибо "в своем рациональном виде диалектика ... в позитивное понимание существующего ... включает в то же время пони­мание его отрицания". "Всякое развитие, независимо от его содержания, можно представить как ряд различных ступеней раз­вития, связанных друг с другом таким образом, что одна является от­рицанием другой ... Ни в одной области не может происходить развитие, не отрицающее своих прежних форм существования...".

Используя на каждом шагу правила традиционной формальной логики, Маркс, тем не менее, исходил из требований еще и иной логики — диалекти­ческой. Первым пунктом такой логики выступает конкретное, понима­емое как некоторое многообразно расчлененное внутри себя целое, данное созерцанию и представлению (воображению) и более или менее четко обрисованное в своих контурах предварительно разработанными понятиями. Таким пунктом не может быть аморфное и неопределенное в своих границах "множе­ство" единичных явлений, вещей, людей, объектов, и т.п. Не абстракт­ное множество и не абстрактное многообразие, а единство многообра­зия, т.е. единое во всех своих частных и особенных проявлениях целое оказывается, с точки зрения Маркса, объектом деятельности мышления. Это целое должно "витать перед нашим представлением как предпосылка", предпосылка всех специальных теоре­тических операций. Все остальные ("абстрактные") определения, вырабатываемые путем анализа, с самого начала и до конца пони­маются как односторонние определения конкретного объекта, выражающие абстрактные формы существования этого исследуемого объекта.

Маркс приводит немало примеров и пояснений использования принципа единства исторического и логического. Он писал: "С чего начинает история, с того же должен начинаться и ход мыслей, и его дальнейшее движение будет представлять собой не что иное, как отражение исторического процесса в абстрактной и теоретически после­довательной форме; отражение исправленное, но исправленное соответственно законам, которые дает сам действительный исторический про­цесс, причем каждый момент может рассматриваться в той точке его развития, где процесс достигает полной зрелости, своей классичес­кой формы". Иными словами, логическое воспроизведение действитель­ности отражает реальную историческую последовательность тех фаз, которые проходит во времени изучаемый действительный процесс. Маркс четко проводит различие мыслительного процесса ("логического") и реального процесса ("исторического" в его объективном смысле). Это нужно для того, чтобы не спутать понятия с реальными предметами, опасность чего всегда имеется, даже в науке, поскольку наука также идет "через множество перекрещивающихся и окольных путей ". "В отличие от других архитекторов, наука не только рисует воздушные замки, но и возводит отдельные жилые этажи здания, пре­жде чем заложить его фундамент".

Можно привести некоторые другие характеристики Марксом своего методаисследования, имеющие значение для истории философии познания: "Научные истины всегда парадоксальны, если судить на основании повседневного опыта, которым улавливает лишь обманчивую видимость вещей"; "до опосредствующей роли тех иррациональных форм, в которых выступают и практически резюмируются определенные экономические отношения, практическим носителям этих отношений нет в их обыденной жизни никакого дела, а так как они привыкли вращаться в этих отношениях, то их ум нисколько не спотыкается о них. В том, что насквозь противоречиво, для них нет реши­тельно ничего таинственного. В формах проявления, лишенных внутрен­ней связи и нелепых, если их взять изолированно, они так же чувствуют себя, как рыба в воде. В этом случае справедливо то, что Гегель сказал относительно известных математических формул: то, что обы­денный человеческий рассудок находит иррациональным, есть рациональ­ное, а рациональное для него есть сама иррациональность".

Имея в виду то обстоятельство, что "ход абстрактного мышления, восходящего от простейшего к сложному, соответствует действительному историческому процессу", Маркс подчеркивает: "...более простая категория исто­рически может существовать ранее более конкретной, но в своем пол­ном интенсивном и экстенсивном развитии она может быть присуща как раз более сложной общественной форме...". "В действительности, для себя, я начал "Капитал" как раз в обратном порядке по сравнению с тем, как он предстанет перед публикой (начав работу с третьей, исторической, части), только с той оговоркой, что первый том, к которому я приступил в последнюю очередь, сразу был подготовлен к печати, в то время как оба другие тома остались в необработанной форме, свойственной каждому исследо­ванию в его первоначальном виде".

Закончить раздел о Марксе можно его же словами, акцентируя их обобщенный смысл: "Только в том случае, если вместо противоречащих друг другу догм рассматривать противоречащие друг другу факты и действительные противоречия, яв­ляющиеся скрытой подоплекой этих догм, только в этом случае полити­ческую экономию можно превратить в положительную науку".

 

 

Ф.Энгельс

Фридрих Энгельс (1820 — 1895 гг.) — друг и соратник Маркса, вместе с которым стал основоположником философии диалектического материализма. Сын фабриканта, изучал коммерческое дело. Автор многочисленных ра­бот: "Положение рабочего класса в Англии", "Революция в науке гос­подина Евгения Дюринга" (или "Анти-Дюринг"), "Происхождение семьи, частной собственности и государства", "Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии", "Диалектика природы" (опубли­кована в 1925 г.), др. В соавторстве с Марксом им написаны работы: "Святое семейст­во", "Немецкая идеология", "Коммунистический манифест". Маркс, кста­ти, является автором целого ряда страниц "Анти-Дюринга". Энгельс за­вершил издание "Капитала"
(2-го и 3-го тт.).

Подводя итог развитию классической немецкой философии и всей прежней философии в целом, Энгельс писал: от прежней философии оста­лись "только диалектический способ мышления и понимание всего при­родного, исторического и интеллектуального мира как мира бесконеч­но движущегося, изменяющегося, находящегося в постоянном процессе возникновения и исчезновения. Теперь не только перед философией, но и перед всеми науками было поставлено требование открыть законы движения этого вечного процесса преобразования в каждой отдельной области. И в этом заключалось наследие, оставленное гегелевской философией своим преемникам".

Характеризуя конкретные науки, Энгельс отмеча­ет: «из всех естественных наук к тому времени (XVIII в. — СХ) достигла известной законченности только механика, и именно механика твердых тел (земных и небесных), короче — механика тяжести. Химия существовала еще в наивной форме, основанной на теории флогистона. Биология была еще в пеленках: растительный и животный организм был исследован лишь в самых грубых чертах, его объясняли чисто меха­ническими причинами. В глазах материалистов ХVШ века человек был машиной так же, как животные в глазах Декарта. Это применение иск­лючительно масштаба механики к процессам химического и органическо­го характера, — в области которых механические законы хотя и про­должают действовать, но отступают на задний план перед другими, бо­лее высокими законами, — составляет первую своеобразную, но неизбежную тогда ограниченность классического французского материализма». Метафизический метод, вытекавший из такого развития конкретных наук, по мысли Энгельса, становился односторонним, ограниченным, абстрак­тным, он запутывается в неразрешимых противоречиях, поскольку от него ускользала взаимная связь предметов, их возникновение и исчез­новение, их действительное движение и развитие. Развивая понимание диалектики, как необходимого для дальнейшего развития науки метода, Энгельс отмечает важнейшие этапы разви­тия элементов диалектики в предшествующей науке и философии. Он высоко оценивает, например, введение Декартом понятия переменной величины в математику: "Благодаря этому в математику вошли движение и тем самым диалектика и благодаря этому же стало немедленно необходимым дифференциальное и интегральное исчисление, которое тотчас и возникает и которое было, в общем, и целом завершено, а не изобретено, Ньютоном и Лейбницем".

Рассматривая подходы Канта и его последователей, Энгельс отвер­гает агностицизм, следствием которого было, в частности, понимание новых орудий, приборов, экспериментальной техники как новой прегра­ды для познания. Он писал: "Самое же решительное опровержение этих, как и всех прочих, философских вывертов заключается в практике, именно в эксперименте и в промышленности. Если мы можем доказать правильность нашего понимания данного явления природы тем, что сами его производим, вызываем его из его условий, заставляем его к тому же служить нашим целям, то кантовской неуловимой "вещи в себе" при­ходит конец. Химическое вещество, преобразующееся в телах животных и растений, оставались такими "вещами в себе", пока органическая химия не стала производить их одно за другим; тем самым "вещь в себе" превращалась в вещь для нас, как, например, ализарин, красящее вещество морены, которое мы теперь получаем не из корней марены, выращиваемой в поле, а гораздо дешевле и проще из каменноугольного дегтя".

О немецких натурфилософах Энгельс говорил, что они "находятся в таком же отношении к сознательно-диалектическому естествознанию, в каком утописты находятся к современному коммунизму". Им он проти­вопоставляет Гегеля, гегелевскую диалектику: "...именно в том и состояло истинное значение и революционный характер гегелевской фи­лософии ..., что она раз и навсегда разделалась со всяким представ­лением об окончательном характере результатов человеческого мышления и действия. Истина, которую должна познать философия, представлялась Гегелю уже не в виде собранных готовых догматических положений, кот­орые остается только зазубрить, раз они открыты; истина теперь зак­лючалась в самом процессе познания, в длительном историческом раз­витии науки, поднимающейся с низших ступеней знания на все более высокие, но никогда не достигающей такой точки, от которой она, най­дя некоторую так называемую абсолютную истину, уже не могла бы пой­ти дальше и где ей не оставалось бы ничего больше, как сложа руки с изумлением созерцать эту добытую абсолютную истину. И так обстоит дело не только в философии, но и во всяком другом познании, а равно и в области практического действия".

Характеризуя научный подход к общественным явлениям, Энгельс отдавал пальму первенства в открытии материалистического истолкова­ния истории Марксу. Он писал: "...идеализм был изгнан из своего по­следнего убежища, из понимания истории, было дано материалистичес­кое понимание истории и был найден путь для объяснения сознания лю­дей из их бытия вместо прежнего объяснения их бытия из их сознания".

Мир, по Энгельсу, представляет собой различные формы движущейся ма­терии: "Действительное единство мира состоит в его материальности, а эта последняя доказывается не парой фокуснических фраз, а длинным и трудным развитием философии и естествознания". "Уверен­ность, что кроме материального мира не существует еще особого духов­ного мира, есть результат длительного и трудного исследования реаль­ного мира ... продуктов и процессов человеческого мозга...". "…На каждом шагу факты напоминают нам о том, что мы отнюдь не властвуем над природой так, как завоеватель властвует над чужим народом, не властвуем над ней так, как кто-либо находя­щийся вне природы, — что мы, наоборот, нашей плотью, кровью и мозгом принадлежим ей и находимся внутри ее, что все наше господство над ней состоит в том, что мы, в отличие от всех других существ, умеем познавать ее законы и правильно их применять".

Всеобщим методом познания в науке, убежден Энгельс, является диалектика. Для этого она должна приобрести материалистический характер, только так она может быть сведена "к науке об общих законах движения как внешнего мира, так и человеческого мы­шления: два ряда законов, которые по сути дела тождественны, а по своему выражению различны лишь постольку, поскольку человеческая голова может применять их сознательно, между тем как в природе, а до сих пор большей частью и в человеческой истории — они проклады­вают себе путь бессознательно, в форме внешней необходимости, среди бесконечного ряда кажущихся случайностей. Таким образом, диалектика понятий сама становилась лишь сознательным отражением диалектическо­го движения действительного мира. Вместе с этим гегелевская диалек­тика была перевернута, а лучше сказать — вновь поставлена на ноги, так как прежде она стояла на голове".

Диалектически должна быть переосмыслена и проблема истинности познания. Истинное знание — результат длительного, бесконечно длительного процесса. Это, конечно, противоречие, но та­кое, которое: "может быть разрешено только в бесконечном поступатель­ном движении, в таком ряде последовательных человеческих поколений, который, для нас, по крайней мере, на практике бесконечен". С этих же позиций Энгельс характеризует соотношение истины и заблуждения: "Истина и заблуждение, подобно всем логическим категориям, движущи­мся в полярных противоположностях, имеют абсолютное значение только в пределах чрезвычайно ограниченной области ... Как только мы станем применять противоположность истины и заблуждения вне границ выше­указанной узкой области, так эта противоположность сделает­ся относительной и, следовательно, негодной для точного научного способа выражения. А если мы попытаемся применить эту противополож­ность вне пределов указанной области как абсолютную, то мы уже совсем потерпим фиаско: оба полюса противоположности превратятся каж­дый в свою противоположность, т.е. истина станет заблуждением, а заблуждение — истиной".

О логическом методе Энгельс, вместе с Марксом, говорит, что "этот метод, в сущ­ности, является не чем иным, как тем же историческим методом, только освобожденным от исторической формы и от мешающих случайностей.

При этом, как пишет Энгельс, "всякое действительное, исчерпывающее познание заключается лишь в том, что мы в мыслях под­нимаем единичное из единичности в особенность, а из этой последней во всеобщность; заключается в том, что мы находим и констатируем бесконечное в конечном, вечное — в преходящем".

Энгельс предостерегает против того, чтобы понимать бесконечность познания лишь в смысле экстенсивного расширения наших представ­лений о все более отдаленных телах во Вселенной. Уже исследование одних только земных объектов бесконечно ввиду неисчислимого многооб­разия явлений природы. Ни в коей мере, согласно Энгельсу, не ставят пределов познанию мира и ограниченные возможности наших органов чу­вств, например, глаза, который не в состоянии непосредственно ви­деть инфракрасные или ультрафиолетовые лучи: "К нашему глазу, — го­ворит Энгельс, — присоединяются не только еще другие чувства, но и дея­тельность нашего мышления".

"Подобно тому, — пишет Энгельс, — как бесконечность познаваемо­го материала слагается из одних лишь конечных предметов, так и бес­конечность абсолютно познающего мышления слагается из бесконечного множества конечных человеческих голов ... Поэтому познание бесконечно окружено двоякого рода трудностями и может, по самой своей природе, совершаться только в виде некоторого бесконечного асимптотического прогресса". Но: "Суверенно ли человеческое мышление? — Прежде чем ответить "да" или "нет", мы должны исследовать, что такое человеческое мышление. Есть ли это мышление отдельного единичного человека? Нет. Но оно существует только как индивидуальное мышление многих миллиардов прошедших, настоящих и будущих людей".

Энгельс показывает, как происходит развитие научного знания: "Формой развития естествознания, поскольку оно мыслит, является ги­потеза. Наблюдение открывает какой-нибудь новый факт, делающий не­возможным прежний способ объяснения фактов, относящихся к такой же самой группе. С этого момента возникает потребность в новых спосо­бах объяснения, опирающаяся сперва только на ограниченное количест­во фактов и наблюдений. Дальнейший опытный материал приводит к очи­щению этих гипотез, устраняет одни из них, исправляет другие, пока, наконец, не будет установлен в чистом виде закон. Если бы мы захо­тели ждать, пока материал будет готов в чистом виде для законов, то это значило бы приостановить до тех пор мыслящее исследование, и уже по одному этому мы никогда не получили бы закона". Как видно, у Энгельса базовую роль играют факты. Однако он же призывает быть осторожными с фактами: "Исключительная эмпирия, позволяющая себе мышление в лучшем случае разве лишь в форме математических вычисле­ний, воображает, будто она оперирует только бесспорными фактами. В действительности же она оперирует преимущественно традиционными представлениями, по большей части устаревшими продуктами мышления своих предшественников, такими, например, как положительное и отри­цательное электричество, электрическая разъединительная сила, кон­тактная теория. Последние служат ей основой для бесконечных матема­тических выкладок, в которых из-за строгости математических формул легко забывается гипотетическая природа предпосылок. Насколько скеп­тически подобного рода эмпирия относится к результатам современной научной мысли, настолько же слепо она доверяет результатам мыш­ления своих предшественников".

Энгельс решительно не соглашался с естествоиспытателями, которые сперва создают себе абстракции, отвлекаясь от действительного мира, а затем оказываются не в состоянии познать эти ими же созданные абстракции. Он писал: "...Материю и движение можно познать лишь путем изучения отдельных веществ и отдельных форм движения; и поскольку мы познаем последние, постольку мы познаем также и материю и движение как таковые".

Энгельс отмечает взаимосвязь индукции и дедукции в процессе поз­нания: "Индукция и дедукция связаны между собой столь же необходи­мым образом, как синтез и анализ. Вместо того чтобы односторонне превозносить одну из них до небес за счет другой, надо стараться применять каждую на своем месте, а этого можно добиться лишь в том случае, если не упускать из виду их связь между собой, их взаимное дополнение друг друга. — По мнению индуктивистов, индукция является непогрешимым методом. Это настолько неверно, что ее, казалось бы, надежнейшие результаты ежедневно опрокидываются новыми открытиями". Более того, согласно Энгельсу, не следует забывать, что "все формы умозаключения, начинающие с единичного, экспериментальны и основываются на опыте".

Энгельс исследует абстрагирующую способность человека. Он указы­вает на определенное сходство человека и животных в этом: "Нам общи с животными все виды рассудочной деятельности: индукция, дедукция, следовательно, также абстрагирование ..., анализ незнакомых предме­тов (уже разбивание ореха есть начало анализа), синтез (в случае хитроумных проделок у животных) и, в качестве соединения обеих, эк­сперимент (в случае новых препятствий и при затруднительных положе­ниях). По типу все эти методы — стало быть, все признаваемые обыч­ной логикой средства научного исследования — совершенно одинаковы у человека и у высших животных. Только по степени (по развитию соответст­вующего метода) они различны ... Наоборот, диалектическое мышление — именно потому, что оно имеет своей предпосылкой исследование приро­ды самих понятий, — возможно только для человека, да и для послед­него лишь на сравнительно высокой ступени развития (буддисты и гре­ки), и достигает своего полного развития только значительно позже, в новейшей философии".

Рассматривая затруднения, которые возникают у некоторых естествоиспытателей с категориями причины и действия (следствия), Энгельс пишет: "Взаимодействие исключает всякое абсолютно первичное и абсо­лютно вторичное; но вместе с тем оно есть такой двусторонний про­цесс, который по своей природе может рассматриваться с двух различных точек зрения; чтобы его понять как целое, его даже необхо­димо исследовать в отдельности сперва с одной, затем с другой точки зрения, прежде чем можно будет подытожить совокупный результат. Если же мы односторонне придерживаемся одной точки зрения как абсолютной в противоположность другой или если мы произвольно перескакиваем с одной точки зрения на другую, в зависимости от того, что в дан­ный момент требуют наши рассуждения, то мы остаемся в плену односторонности метафизического мышления; от нас ускользает связь целого, и мы запутываемся в одном противоречии за другим". При этом допу­скается только то взаимодействие, которое обнаруживается в природе: "Мы не можем пойти дальше познания этого взаимодействия, — пишет Энгельс, — именно потому, что позади его нечего больше познавать".

Анализируя проблему соотношения свободы и необходимости, Энге­льс отмечает: "Не в воображаемой независимости от законов природы заключается свобода, а в познании этих законов и в основанной на этом знании возможности планомерно заставлять законы природы дейст­вовать для определенных целей. Это относится как к законам внешней природы, так и к законам, управляющим телесным и духовным бытием самого человека, — два класса законов, которые мы можем отделять один от другого самое большее в нашем представлении, отнюдь не в действительности".

Как уже видно из вышесказанного, Энгельс часто касается методологических проблем естественных наук. Приведем еще некоторые его соображения на этот счет.

Энгельс пишет: "Философия мстит за себя задним числом естествознанию за то, что последнее покинуло ее. А ведь естествоиспытатели могли бы убедиться уже на примере естественнонаучных успехов филосо­фии, что во всей этой философии имелось нечто такое, что превосхо­дило их даже в их собственной области (Лейбниц — основатель матема­тики бесконечного, по сравнению с которым индуктивный осел Ньютон является испортившим дело плагиатором; Кант — теория происхождения мира до Лапласа; Окен — первый, принявший в Германии теорию разви­тия; Гегель, у которого ... синтез наук о природе и их рациональная группировка представляет собой большее дело, чем все материалисти­ческие глупости, вместе взятые).

Quot;Эмпирическое естествознание, — пишет далее Энгельс, — накопило такую необъятную массу положительного материала, что в каждой от­дельной области исследования стала прямо-таки неустранимой необхо­димость упорядочить этот материал систематически и сообразно его внутренней связи. Точно так же становится неустранимой задача приве­дения в правильную связь между собой отдельных областей знания. Но, занявшись этим, естествознание вступает в теоретическую область, а здесь эмпирические методы оказываются бессильными, здесь может ока­зать помощь только теоретическое мышление. Но теоретическое мышление является прирожденным свойством только в виде способности. Эта способность должна быть развита, усовершенствована, а для этого не существует до сих пор никакого иного средства, кроме изучения всей предшествующей философии". И далее: "Естествоиспытатели воображают, что они освобождаются от философии, когда игнорируют или бранят ее. Но так как они без мышления не могут двинуться ни на шаг, для мышле­ния же необходимы логические категории, а эти категории они некри­тически заимствуют либо из обыденного общего сознания так называемых образованных людей, над которыми господствуют остатки давно умерших философских систем, либо из крох, прослушанных в обязательном поряд­ке университетских курсов по философии (которые представляют собой не только отрывочные взгляды, но и мешанину из воззрений людей, при­надлежащих к самым различным и по большей части к самым скверным школам), либо из некритического и несистематического чтения всякого рода философских произведений,—– то в итоге они все-таки оказываются в подчинении у философии, но, к сожалению, по большей части самой скверной, и те, кто больше всех ругает философию, являются рабами как раз наихудших вульгаризированных остатков наихудших философских учений".

Энгельс настаивает на том, чтобы естествоиспытатели знакомились с работами Гегеля: "Ограниченный рассудок естествоиспытателей может использовать только отдельные места большой Логики, хотя она значи­тельно глубже проникает в диалектическую сущность вещей; напротив, изложение в "Энциклопедии" как будто создано для этих людей, иллюс­трации берутся в значительной степени из их области и очень убеди­тельны, притом ввиду большей популярности изложения более свободны от идеализма; а так как я не могу и не хочу избавить этих господ от наказания изучать самого Гегеля, то здесь настоящий клад; тем более что старик выдвигает для них еще и сегодня достаточно голово­ломных проблем, над которыми придется потрудиться".

Но, в принципе, можно обратиться сразу и к современному материализму: "...современный материализм обобщает новейшие успехи естествознания, согласно которым природа тоже имеет свою историю во времени, небесные тела возникают и исчезают, как и все те виды орга­низмов, которые при благоприятных условиях населяют эти тела, а кру­говороты, поскольку они вообще могут иметь место, приобретают бес­конечно более грандиозные размеры. В обоих случаях современный материализм является по существу диалектическим и не нуждается больше ни в какой философии, стоящей над прочими науками. Как только перед каждой отдельной наукой ставится требование выяснить свое место во всеобщей связи вещей и знаний о вещах, какая-либо особая наука об этой всеобщей связи становится излишней. И тогда из всей прежней философии самостоятельное существование сохраняет еще учение о мыш­лении и его законах — формальная логика и диалектика. Все остальное входит в положительную науку о природе и истории".

Пока же в конкретных наук царят хаос и путница. И так будет до тех пор, пока естествоиспытатели не станут сознательными диалекти­ками. "Природа, — отмечает Энгельс, — является пробным камнем для диалектики, и надо сказать, что современное естествознание достави­ло для такой пробы чрезвычайно богатый, с каждым днем увеличиваю­щийся материал и этим материалом доказало, что в природе все совер­шается, в конечном счете, диалектически, а не метафизически. Но так как и до сих пор можно по пальцам перечесть естествоиспытателей, научившихся мыслить диалектически, то этот конфликт между достигну­тыми результатами и укоренившимся способом мышления вполне объясняет ту безграничную путаницу, которая господствует теперь в теоретичес­ком естествознании и одинаково приводит в отчаяние как учителей, так и учеников, как писателей, так и читателей".

Впрочем, Энгельс не недооценивал возможности развития естествознания. Он видел отчетливые тенденции становления диалектического способа мышления у естествоиспытателей. Он даже писал: "...может статься, что прогресс теоретического естествознания сделает мой труд ("Диалектику природы" — СХ), в большей его части или целиком, излишним, так как революция, к которой теоретическое естествознание вынуждается простой необходимостью систематизировать массу накоп­ляющихся чисто эмпирических открытий, должна даже самого упрямого эмпирика все более и более подводить к осознанию диалектического характера процессов природы".

Энгельс доказывал, что законченная система познания природы и истории противоречит основным законам диалектического мышления, од­нако это, добавлял он, "отнюдь не исключает, а, напротив, предпола­гает, что систематическое познание всего внешнего мира может делать гигантские успехи с каждым поколением".

Энгельс называл теоретическое мышление каждой эпохи «историчес­ким продуктом». "...Наука о мышлении, как и всякая другая наука, — писал он, — есть историческая наука, наука об историческом развитии человеческого мышления". Это особенно важно иметь в виду в отношении логики: "...теория законов мышления отнюдь не есть какая-то раз навсегда установленная "вечная истина", как это связывает со словом "логика" филистерская мысль". По мнению Энгельса, даже тра­диционная формальная логика (аристотелева) остается "ареной ожесто­ченных споров".

И все-таки именно диалектика, согласно Энгельсу, является "наиболее важной формой мышления, ибо только она представляет ана­лог и тем самым метод объяснения для происходящих в природе процес­сов развития, для всеобщих связей природы, для переходов от одной области исследования к другой".