Очищающая жертва как основа культа
Жертвоприношение - очистительная жертва - лежит в основе религиозных культов. Именно в этом исследователи видят сущность греческой трагедии, смысл гибели ее героев.
Здесь нередко возникает характерная для научного интеллекта тенденция объяснять исторические факты с позиций "детерминизма" и редуцировать их к архаическим примитивным формам. Эта тенденция логически вытекает из "плоскостного" понимания истории вне вечного, духовного измерения. Такова и методология "научного атеизма". Религиозный культ и священные тексты толкуются согласно логике: у примитивных народов это уже было, следовательно, это невежество, "пережиток прошлого". При этом марксисты забывают о вполне справедливом методологическом высказывании своего "классика", согласно которому "анатомия человека - ключ к анатомии обезьяны".
В логике научного детерминизма невозможно ни понять, ни объяснить тексты Священного писания; в них - иная логика: не из прошлого, а из вечности. "Превечный совет" постепенно разворачивается и осуществляется во временном бытии. Обратимся к Библии. Ветхий и Новый Заветы соотнесены в ней особой, смысловой логикой. Это не детерминизм, не преемственность. Рассудком не понять слова Спасителя в Нагорной проповеди: "Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все". Иисус Христос открывает иной смысл ветхозаветных заповедей: "не убивай", "не прелюбодействуй", "не преступай клятвы".
Суду подлежит не только убивающий тело, но и "гневающийся на брата своего напрасно". Прелюбодействует всякий, кто "смотрит на женщину с вожделением". Заповедь "не преступай клятвы" Господь выражает словами "не клянись вовсе"... Совсем по-иному раскрывается заповедь об отношении к врагам: "Вы слышали, что сказано: око за око, зуб за зуб. А я говорю вам: не противься злому". "Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обидящих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных (Мф. 5, 17-46).
С точки зрения буквы закона, формально-логически, проповедь Христа не является выполнением ветхозаветных заповедей. Как же понять слова Спасителя о том, что "ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все"? Господь говорит не о выполнении предписаний Ветхого Завета, но об исполнении - полноте реализации того вечного содержания, которое лишь частично, предварительно было раскрыто пророками в меру возраста ветхозаветного человечества. Бог открывает человеку путь богосыновства: "Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный" (Мф. 5, 48).
Таково призвание, предназначение человека, путь к которому в древности лежит через выполнение ветхозаветных заповедей.
Подобным же образом следует понимать соотношение ветхозаветного и новозаветного культов. П.А. Флоренский дал потрясающий образ ветхозаветного Иерусалимского Храма и его жертвенника: "Вечный огонь горел на нем: это был не очаг, а целый пожар, в который непрестанно подкидывался материал горючий. Представьте себе треск, свист, шипение огня на таком жертвеннике. Представьте себе почти циклон, образующийся над храмом. По преданию, он никогда не гас от дождя. Но это было необходимо: что же тут удивляться - ведь тут сжигали целых быков, не говоря о множестве козлов, баранов и так далее". "Все это страшно, ибо страшна Высшая Реальность. Однако все это, весь культ, есть "тень будущего, а тело - во Христе" ("я же суть сень грядущих, тело же Христово") (Кол. 2, 17) - тело, то есть реальности подлинное бытие, противополагаемое тени..."29 Итак, если страшна тень реальности, то сколь страшнее сама реальность. Количественная величественность культа ветхозаветного как бы сжимается в качественную напряженность культа новозаветного (выделено мною. - Т. Ф.). Не быки, козлы и агнцы, но Сам Господь, Сам Он принес Себя в Жертву: "единою Себе принесе".
***
Культурно-историческое освещение психологии катарсиса свидетельствует о единстве законов душевной жизни человека при всем различии их конкретно-исторического воплощения. Так катарсис античной трагедии прообразует христианское покаяние. И в наше время действует закон очищения души. Об этом свидетельствует опыт психологического консультирования, обращенного к совести человека.
1 В наше время битва Орфея с Сиренами не завершена: идет борьба сил добра и зла в искусстве, особенно в музыке, за души людей.
2 Лосев А. Ф., Шестаков В. П. История эстетических категорий. - М., 1965. - С. 86.
3 Аналогичен образ ветхозаветного Лота, жена которого превратилась в соляной столб, обратившись вспять (Быт. 19, 36).
4 Вендрова О. Е. Молодежный телефон доверия в СССР // Социологические исследования. - 1992. - № 2.
5 Выготский Л.С. Психология искусства. - М., 1968. - С. 271.
6 Теория катарсиса как "разрядки напряжения" развивалась также А. Дерин-гом, Г. Ленертом, В. Эгжером и другими авторами. (См.: АникстА. Теория драмы от Аристотеля до Лессинга. - М., 1976.) Подобного рода идеи, высказанные еще в XVI в. Минтурно и Джакомини, не получили такого резонанса, как в XIX в. "медицинская теория" Бернайса.
7 Ницше Ф. Собр. соч. - М., 1902. - Т. 8.
8 Иванов Вяч. Дионис и прадионийство. - Баку, 1923.
9 Фрейд 3. Тотем и табу. - М. - Пг., 1923.
10 Токарев С. Магия // Философская энциклопедия. - М., 1964. - Т. 3.
11 Фрейд 3. Толкование сновидений. - М., 1913.
12 А. Ассаджиоли, основатель "психосинтеза", также рассматривает катарсис к разрядку напряжений.
13 Выготский Л. С. Психология искусства. - М., 1968. - С. 183.
14 Там же. - С. 186.
15 Там же. - С. 184.
16 "Итак, настоящая тайна искусства мастера заключается в том, чтобы формою уничтожить содержание; и тем больше торжество искусства, отодвигающего содержание и господствующего над ним, чем величественнее, притязательнее и соблазнительнее содержание само по себе, чем более оно со своим действием выдвигается на первый план или же чем более зритель склонен поддаться содержанию" (Шиллер Ф. Собр. соч. - М., 1957. - Т. 6. - С. 326.)
17 Выготский Л. С. Психология искусства. - М., 1968. - С. 273. Сюда же можно отнести шутки, остроты, анекдоты: реакции на них могут быть объяснены "взрывом", "разрядкой" нервной энергии.
18 Пузырей А. А. пишет: "Выготский работал "в контексте задачи духовного освобождения человека, радикального его психического и духовного перерождения и развития" (См.: Пузырей А. А. Культурно-историческая теория Л.С. Выготского и современная психология. - М., 1986. - С. 46.) На мой взгляд, это можно сказать скорее, действительно, о "контексте", чем о тексте трудов Выготского. Книга А. А. Пузырея интересна как диалог с Выготским и переосмысление его текстов.
19 Арановская О. Р. О фольклорных истоках понятия "катарсис" // Фольклор и этнография. - М., 1974. - С. 62.
20 Арановская О. Р. О фольклорных истоках понятия "катарсис" // Фольклор и этнография. - М., 1974. - С. 62.
21 Иной смысл имеет ветхозаветное жертвоприношение животных: человек жертвует своим имуществом.
22 Ухтомский А. А. Письма // Пути в незнаемое. - М., 1973. - Сб. 10. - С. 389-390.
23 Платон. Соч. в 3-х т. - М., 1970. - Т. 1-2.
24 Ветхозаветное человечество руководствовалось этой максимой: "Око за око, зуб за зуб" (Библия. Исход. 21; 24).
25 Аверинцев С. С. Аналитическая психология К. Г. Юнга и закономерности творческой фантазии // О современной буржуазной эстетике. - М., 1972.
26 Слово "раскаяние" в переводе с греческого цетолюкх означает "изменение сознания".
27 Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. - М., 1976.
28 Воловикова М., Трофимов А. Возвращение к себе. Психология. Символ. "Культура. - М., 1995. - С. 59-60.
29 Флоренский П.А. Из богословского наследия // Богословские труды. - М., 1977. - Т. XVII. - С. 97-98.
ВОЗВРАЩЕНИЕ К ИСТОКУ
Встреча с совестью
В консультацию для разводящихся пришла женщина, но пришла она не по случаю развода: она попросила выслушать ее, потому что не может поделиться своей трудностью ни с кем из знакомых, а я - "человек посторонний".
М. (так назовем нашу собеседницу) - молодая женщина, мать, она любима мужем. Работает М. в канцелярии.
Моя собеседница начала с жалоб на то, что ей "все надоело". Ей не хочется жить, и все чаще приходят мысли о самоубийстве. Разговорившись, она возмущалась постоянной нехваткой денег, неустройством жизни, с озлоблением бичевала современных "буржуев", которым все достается даром, а ей приходится за гроши просиживать на скучной работе, а потом бежать в магазин, а потом возиться на кухне... А на кухне соседка - "вредная старуха", у них постоянные скандалы. Соседка больна раком, и когда М. переезжала в эту квартиру, ей сказали, что "старуха долго не протянет". Но вот уже второй год они живут в общей квартире. "Почему я и мои дети должны страдать из-за нее?!" Один незнакомый посетитель канцелярии, которому она (тоже как "постороннему человеку") рассказала о своей квартирной проблеме, не то в шутку, не то всерьез посоветовал: "А вы подсыпьте ей в кастрюлю..." М. - "не такой человек...", но эта мысль навязчиво преследует ее. Отношения с соседкой накалились до предела. Раньше М. жила со своей матерью. Это была совсем другая жизнь; мать, которую она очень любила, скончалась. И с соседкой, когда та только переехала, были нормальные отношение: она присматривала за детьми, помогала по хозяйству. А теперь - "житья нет: высыпала в мое помойное ведро свой мусор! Это уже невыносимо" .УМ. чувство отчаяния и безысходности. Свою злобу и раздражение она вымещает на муже, на детях, даже на посетителях канцелярии. Радости в жизни - никакой. У нее была цель - приобрести мебельный гарнитур, и она своего добилась: муж купил в долг именно то, что она хотела. Она живет от одной цели к другой. Теперь ее главная цель - жить в отдельной квартире: они "поставлены на очередь", но скоро ли она подойдет? Если бы умерла соседка, они остались бы в этой квартире. Но у М. уже нет терпения ждать. Ей "все опротивело" . Таков краткий протокол (по памяти) рассказа М. о себе. Моя собеседница, не ведая того, оказалась в нравственной коллизии Родиона Раскольникова. Она не дошла до сознательного решения избавиться от "старухи" и не могла сочинить статью о том, что цель оправдывает средства. Но ее "Почему я и мои дети должны страдать из-за нее?!" выражает тот же протест и то же оправдание своего поведения. При всей своей архе-типичности это конкретное живое событие, глубинная сущность которого раскрывалась в нашем диалоге с М. Описывая и анализируя этот случай, я буду говорить не только о М., но и о своих переживаниях и состояниях. Такой "субъективный отчет" психолога является необходимой составляющей анализа ситуации диалогического общения.
Начало нашей встречи с М. было по внешней форме ее монологом: она объяснила свой приход желанием быть выслушанной; это не просто потребность выговориться, разрядиться, но еще и быть услышанной другим человеком. Существенно и то, что она предпочла "постороннего" человека (как в случае со своим "недобрым советчиком", так и в психологической консультации) своим близким знакомым. По-видимому, выговориться "постороннему" лучше для того, чтобы увидеть себя со стороны, т.е. более объективно, чем глазами близких и знакомых, которые могут быть пристрастны. Кроме того, постороннему человеку можно сказать то, что стыдно сказать знакомому. За этим стоит неспокойная совесть и потребность исповедаться в надежде услышать оправдание себе. В беседе с М., притом что говорила в основном она, диалог начался сразу. С моей стороны общение с ней началось в форме внимания.
Начало диалога с М. можно назвать - "от внимания к слову".
Состояние внимания выражалось в сочетании двух разнона-правленных усилий и состояний. Одно из них - включенность в наличные переживания собеседника ("эмпатическое слушание) с максимальной отрешенностью от себя и т.п. "Не набрасывать свою тень на другого", быть "прозрачным" для него - такова "сверхзадача" внимания.
Внимание означает принятие в себя другого человека через его слова, поведение, эмоции. Это значит - разделять то, чем живет человек, быть ему сопричастным. Это объединяет двух людей таким образом, что становится легко высказывать личное, сокровенное, возникает осознание того, что прежде не было осознано. Такое внимание рождает правдивое слово как у говорящего, так и у слушающего. Эта ситуация объективации в слове своих порой скрытых состояний и переживаний сама по себе дает облегчение человеку, доставляет удовлетворение. Чувство сопричастности и принятия другим, как известно, отвечает глубинной сущности человека, являясь важным психотерапевтическим условием, снимающим тревожность и "защитные механизмы".
Но с этим связано такое "погружение" в собеседника, которое может оказаться чрезвычайно трудным и непосильным для психолога. Можно "заболеть" болезнью консультируемого, не оказав ему помощи. Необходимо и другое проявление внимания: отстраненность от наличного состояния собеседника, взгляд со стороны, невключенность в него - "вненаходимость".
"Вненаходимость" содержит в себе эстетическую установку на выявление в человеке его Лица (духовного "Я"), скрытого за "маской" наличного "Я", что служит одним из критериев успешности диалога.
В начале нашей беседы с М. лицо ее было искажено тревогой, маскируемой неестественной веселостью. Внутрення напряженность превращала ее миловидное лицо в искаженную маску. В процессе беседы оно становилось спокойнее, естественнее, стало освещаться радостью и воодушевлением, искренним раскаянием. Уже в конце первой беседы проявилась красота ее лица.
Обе стороны внимания, противоположные по своей направленности, внутренне неразрывно связаны и предполагают друг друга (хотя достижение этого единства нелегко и может быть понято лишь опытным путем). Сопереживание человеку помогает проявиться его подлинному лицу, а это открывает иной уровень общения, основанный на вере в человека. Эта вера возникает вопреки очевидности, которая может быть удручающей. Именно она создает атмосферу доброжелательности и принятия человека при неприятии его наличного состояния. Так, сопереживание способствует вненаходимости, которая, в свою очередь, помогает сопереживанию, "обезвреживая" его и переводя на духовный уровень.
Эта двойственная установка внимания: на слияние с собеседником и вненаходимость - является условием внутреннего равновесия психолога. Она позволяет не поддаваться стремлению собеседника втянуть консультанта в свое состояние и добиться подтверждения правильности своей позиции, помогает избежать разного рода обвинений (типа "вам легко говорить") и т.п. Эта установка позволяет быть объективным, не отождествляться с наличным "Я" собеседника и в то же время, сочувствуя человеку, не терять с ним внутренней связи.
Сочувствие к М. у меня возникло не по поводу ее наличных нужд, связанных с желанием смерти соседке. Это было сострадание к человеку, который не живет, а мучается: ведь убивая своим поведением тяжко больного человека, она убивает жизнь в самой себе. "Приняв" М. такой, какая она есть, - в ее наличном "Я", можно лишь утвердить правомерность ее поведения, закрепить безысходность состояния.
Отношение к другому как к самому себе - норма диалога. Но в ситуации с М. наши позиции не равны: я осознаю то, что закрыто пока для ее сознания, и могу помочь ей изменить понимание жизненной ситуации. Но сделать свой нравственный выбор может лишь сама М.
Первый этап нашего диалога с М. был не просто ее "выгова-риванием" и моим вниманием: это был процесс установления отношений. К концу ее рассказа эти отношения достигли такой интенсивности, что их трудно было бы прервать какими-либо внешними помехами или важными сообщениями. По ходу рассказа М. ее состояние менялось от напряженно-раздраженного до радостно-приподнятого. Между нами уже совершался диалог: я не просто молчала, а высказывала свое отношение к тому, что слышала, выражением сочувствия, огорчения, озабоченности, сострадания к бедственному состоянию души, мятущейся в неосознаваемом нравственном конфликте. Мои реплики были обращены поверх ее наличного "Я" к духовному "Я". И вопреки удручающей очевидности, этот контакт с подлинным "Я" давал нам обеим радость общения. И хотя сама М. не осознавала этого, она переживала душевный подъем, близкий к радости (а ведь радоваться, казалось бы, ей нечему), хотела продолжать беседу, робко надеялась на возможность выхода из своего жизненного тупика. Я тоже испытывала радость общения (хотя, казалось бы, мне радоваться нечему), симпатию к М. (вопреки антипатии к ее поведению), веру в то, что она выйдет из душевного кризиса. Во время этого внешне одностороннего диалога мы достигли состояния внутреннего контакта.
Затем последовали вопросы М. и мои ответы. На "крик души": "Ну скажите, что мне делать?" - я после долгой паузы: сказала, что она сама знает, что нужно делать... В ответ я услышала возмущенно-протестующее: "Но это же невозможно! Я же не могу!.." "Не хочу..." - поправила я. Мы вполне понимали друг друга, хотя постороннему слушателю было бы непонятно, что речь идет о том, чтобы изменить отношение М. к своей соседке. Протест постепенно сменился желанием слушать и понять.
Диалогичность общения связана с внутренним диалогом собеседника. Эта связь диалогов внутреннего и внешнего раскрыта М.М. Бахтиным в его работе о творчестве Ф.М. Достоевского. Так, во внутреннем диалоге Ивана Карамазова звучат противоположные голоса Алеши и Смердякова; осуждающий голос Гани и оправдывающий - Мышкина противоборствуют в душе Настасьи Филипповны; Порфирий говорит Раскольни-кову голосом его совести, не обличая его явно.
В нашем диалоге с М. я явно старалась помочь ей осознать нравственный конфликт, в котором она находится: только осознав его, она может совершить нравственный выбор. Моя задача - выразить и подтвердить голос совести. Он заглушен собственнической, потребительской доминантой, на стороне которой - голос случайного посетителя, посоветовавшего отравить соседку. Этот голос поддерживает враждебное отношение М. к ней. Голос этот навязчив, вопреки сознательному неприятию его, он отвечает насущной потребности, вступая в конфликт с совестью. Внутренняя раздвоенность М. (здесь полная аналогия " расколотости" Раскольникова) - источник ее душевных мучений, чувства безнадежности, безысходности. Желание смерти соседке ради перспективы жизни в отдельной квартире сопряжено с мыслями о самоубийстве. И в сущности, жизнь М. является таким самоубийством: отравляя жизнь другому человеку, она отравляет жизнь себе и своим близким. Она не живет настоящим, а лишь стремится к будущему, и ее вещные цели не могут дать радости и полноты жизни. Мебель, квартира, деньги из средств жизни превратились для нее в цель, которая побуждает идти на любые средства достижения и подтверждает их правомерность.
С такой интерпретацией нравственного конфликта я беседовала с М. Поскольку я видела свою задачу не в том, чтобы убедить М. в неправильности ее жизненной позиции и поведения, а в том, чтобы помочь ей осознать причину ее состояния, я и в беседе придерживалась принципа "вненаходимости" - эмоциональной нейтральности, тона спокойного разъяснения с намеками-подсказками, безразличия к ее эмоциональным "взрывам" и "нажимам". "Смотрите сами" - такова была тональность моих слов. Но эта позиция вненаходимости сосуществовала с уже установившимся глубоким контактом с М. В результате нашей беседы М. осознала: ее мучает совесть оттого, что она желает смерти своей соседке. Но она по-прежнему не верила в возможность изменить свое отношение к ней.
Желание М. продолжить наше общение было велико, но встретиться мы смогли лишь по прошествии двух месяцев. Это было время принятия ею самостоятельного решения.
При новой встрече первыми словами М. были: "Я и не думала, что так может быть!" Вопреки сомнениям, у нее установились мирные отношения с соседкой, скандалы прекратились. М. чувствует себя совсем иначе: мысли о самоубийстве оставили ее. В их семейной жизни произошли изменения: по выходным дням они стали выезжать за город, и это дает много сил и радости. Теперь М. больше не говорит о трудностях в воспитании детей, о дефектах своего характера, о том, как нелегко с ней ее любящему мужу. У М. появились новые интересы - она посещает лекции по психологии семейных отношений, занимается изучением характеров своих родных и знакомых и со страстностью неофита вовлекает мужа в круг своих новых интересов. Она не только изучает психологию, но и стремится помогать другим в их душевных трудностях.
Преувеличенная оценка моих возможностей, выражающаяся в стремлении чаще встречаться, преодолевается путем раскрытия достоинств самой М. и ее осознания, что изменения происходят не благодаря мне, а благодаря нашему диалогу.
Внутренняя борьба в душе М. продолжается. Но это уже борьба с известным противником. Диалог с совестью становится осознанным. По характеру отношения М. ко мне можно судить о том, на стороне какого голоса она находится в момент нашей очередной встречи (и каковы ее отношения с соседкой). Так как я - на стороне ее совести, то временное отступление от новой линии поведения М. проявляется в некоторой отчужденности, закрытости, беспричинных обидах на меня. Позиция "вненаходимости" помогает довести до сознания М. причину такого настроения. Наш диалог продолжается.
Описанный случай служит примером осознания и преодоления духовно-нравственного конфликта в диалогическом общении.
Конфликт, в отличие от сознательного внутрипсихического противоречия, характеризуется неосознаваемостью, "вытес-ненностью" одной из противоположных сторон. Этим объясняется его иррациональность, бессилие человека овладеть своим поведением.
М. считает причиной своего тяжкого душевного состояния материальные трудности и отрицательные качества своей соседки - она не осознает истинных его причин. Что же "вытеснено" в этом случае? Очевидно, что это не сексуальные влечения, с которыми привычно связывается понятие "вытесненные". В случае с М. конфликт носит сугубо нравственный характер. Желание смерти соседке не является для нее бессознательным: она не хочет признаваться себе и другим в желании убить ее, хотя это желание находится на поверхности, близко к осознанию. Ему соответствует совет незнакомого посетителя, выражающий внутренний голос самой М., которому противостоит другой голос - нравственного долженствования: "нельзя". В этом противоречии двух внутренних голосов "хочу" сильнее, чем "нельзя", так как прагматизм, вещная ориентация - доминанта ее жизни. Реально М. уже травит соседку своим поведением. Этика вещизма предрасполагает к преступности, так как другой человек превращается либо в средство, либо в помеху к достижению. Такой помехой для М. была ее соседка. И если бы М. жила только этой логикой вещизма, желание устранить эту "помеху" не было бы для нее источником страданий и мыслей о самоубийстве. Нечто властно мешает ей осуществить преступное желание. Именно этой реально противодействующей силы и не осознает М., не зная о реальности ее существования. В противоборстве своих осознаваемых аморальных потребностей и неосознаваемых духовно-нравственных стремлений и находится М.
Как видим, эта ситуация противоположна фрейдовской ситуации "вытеснения" влечений, несовместимых с сознательными моральными нормами. Скрытыми, "глубинными" здесь оказываются не "запретные" сексуальные влечения, а, напротив, позитивные духовные силы личности, тогда как аморальные желания открыты сознанию. Это свидетельство о несводимости личности к сексуальным, агрессивным и другим биологическим влечениям. Глубина личности - это не бездна низости1.
К сожалению, моральные принципы М., внешне усвоенные ею, не помогли ей справиться с конфликтом, они оказались "отчужденными" от духовного "Я", а потому - бессильными, а голос совести (голос духовного "Я") она не осознавала.
Знаменательно, что совесть как реальность внутренней жизни была осознана М. именно в ситуации диалогового общения. Голос собеседника, обращенный к духовному "Я", слился с внутренним, ранее не осознававшимся голосом совести, стал явным в ее сознательном внутреннем диалоге. Именно это помогло М. сделать сознательный нравственный выбор и начать преодоление своих дурных побуждений.
Так вышло, что на мучительный вопрос: "Ну скажите, что мне делать?!" - я ответила долгой паузой. Ретроспективно можно оценить эту паузу как приглашение к раздумью и собственному ответу. В критический момент у человека могут пробуждаться скрытые духовные возможности, и мои последующие слова о том, что она сама знает, что нужно делать, имели смысл обращения к духовному "Я" собеседницы. Реакция была поразительной по своей яркости и убедительности - она показала, что М. действительно знает, что нужно ей делать. Ее наличное "Я" возмущается и протестует: "Но это же невозможно! Я же не могу!.." Это был диалог уже не со мной, а со своим духовным "Я": ведь мною ничего не было сказано. Встреча двух "Я" состоялась, их диалог начался.
После взрыва протеста и возмущения наступил момент выбора. М. захотела слушать меня, значит, захотела прислушаться к голосу своей совести, и в результате мы (точнее она со своей совестью) достигли согласия. Радость было обоюдной.
Это - радость возвращения "блудного сына" в отчий дом, о которой повествуется в притче о Блудном сыне. Расточив свое богатство и впав в крайнюю нищету, он, наконец, вернулся к отцу, брошенному и забытому в распутной жизни, и был встречен с любовью и радостью.
***
Случай с М. - протофеномен катарсического преображения личности благодаря встрече наличного "Я" и духовного "Я". Проанализируем этот случай в свете психологии катарсиса.
Понятие катарсиса, как мы уже говорили, связано с искусством трагедии2, генетически восходящей к мистериям, древним народным празднествам и обрядам "очистительного" характера. Поэтому строение и смысловая логика трагедии имеют определенную направленность.
Лейтмотив древнегреческой трагедии - преступление и наказание. Преступник должен быть найден и изгнан во избежание гибели всего народа. "Царь Эдип" - трагедия осознания вины, раскаяния и добровольно принятого наказания.
Царь Эдип ищет преступника вовне, будучи сам этим преступником. Это психологически закономерное явление: человек проецирует свои отрицательные свойства на других, обвиняет, осуждает, негодует, не видя их в себе (закон Двойника). В беседе с М. это свойство проявилось в полной мере. Она видела причину своих душевных страданий в "несправедливости". С одной стороны, социальная несправедливость": "новые буржуи" живут за счет народа, за ее счет, у них - дачи с бассейнами, а она - в коммунальной квартире. С другой стороны, соседка, занимающая, как ей кажется, ее жилплощадь, отравляет ей жизнь. Негодуя на соседку, она выявляет силу своих же собственнических инстинктов. В сущности, она отличается от обличаемых ею "новых буржуев" лишь отсутствием их достижений. Преступление совершается ею, а она ищет виновника вовне.
Эдип упорно не желает признать свою вину. Обличения мудрого Тиресия вызывают взрыв возмущения: "Эдип (бешено): - Невыносима клевета такая! Сгинь, дерзкий волхв! Скорей уйди отсюда к себе обратно и оставь мой дом". Это звучит как изгнание голоса совести. В практике консультирования такая картина общеизвестна: взрывоопасная ситуация возникает, когда подходишь к существу проблемы. К этому надо быть готовым, если решаешься "вскрыть нарыв". Драматургия диалога с М. не была спланирована и не повторяла уже отработанные алгоритмы. Как всегда в диалоге, это экспромт. Но диалог происходил и переживался как реальная трагедия. М. была ее "героем", а я - одновременно и зрителем, и соучастником. Я сопереживаю как зритель в театре, который чувствует себя соучастником преступления, потому что страсти героя общечеловеческие. Чувства гнева, раздражения, озлобления - вся гамма переживаний М. понятна мне не теоретически, а опытно. Это значит, что они присущи и мне; степень их проявленности может быть разной, но в своем пределе они ведут к убийству и гибели. Я это осознаю и переживаю ужас за судьбу М. как за свою собственную. Такое сопереживание есть то, что называется "разделить" беду собеседника. Оно связывает воедино: теперь ее поражение или победа касаются меня лично. Эта критическая ситуация мобилизует все душевные силы и их бессознательные резервы; находятся нужные слова, интонации и паузы для кульминации драматического действия. Я - тот зритель-соучастник, который, в отличие от героя, знает преступника и может подсказать выход. Важно, чтобы это произошло в нужный момент, когда он готов принять правду. Но взрыв "самозащиты" неизбежен. Не предрешен и выбор между голосом совести и голосом Двойника.
У читателя может сложиться впечатление, что диалогический подход в психологической практике недоступен большинству людей и является уделом лишь немногих исключительных личностей. Действительно, этот путь непрост, он требует от человека внутреннего усилия, внимания, обращенного одновременно и на каждого человека, и на свое душевное и духовное состояние. Но, по существу, он открыт каждому и является призванием любого человека, стремящегося к глубокому творческому общению: ведь духовное "Я" потенциально есть в каждом человеке, осознает он его или нет.
Конечно, ближайший успех диалога в воспитании, обучении, психологическом консультировании, а также в повседневном общении зависит от духовного опыта. Необходимо самому опытно знать, что такое диалог с духовным "Я", каковы трудности и перипетии внутренней борьбы с Двойником. Успех консультирования зависит не столько от книжной образованности, сколько от практики созидания, образования своего внутреннего мира. Этот опыт накапливается одновременно с диалогическим обращением, одно невозможно без другого. Способность различать голоса во внутреннем мире собеседника зависит от опыта своего внутреннего диалога: чем глубже общение со своим духовным "Я", тем легче услышать его голос во внутреннем диалоге собеседника и помочь ему в осознании духовного "Я". Опытное знание трудностей духовного становления учит терпимости в общении с другими. Но как быть тем, у кого этот опыт минимален или вовсе отсутствует?
На первых порах не знание, а вера в духовное изменение человека создает установку на расположение и уважение каждого. Нужно не впадать в уныние и от своих срывов, и падений, веря в то, что любой человек не сводится только к наличному состоянию.
Признание потенциального и непознаваемого духовного "Я" учит бережности и осторожности в оказании психологической помощи: недопустимо внедрять себя, свои установки и оценки в душу другого. Человек призван осуществить свою неповторимую индивидуальность, идти своим единственным путем. Чужое "Я" может стать помехой на этом пути. Особенно явно это выступает в творческом становлении личности.
Стремление найти свой идеал, наставника, любимого свойственно большинству людей, ищущих психологической помощи. Поэтому, оберегая человека, нужно учиться вненаходимо-сти и избегать позы учителя. Необходимо сдерживать свое личное рвение "продвинуть вперед" человека, стараться откликаться лишь на его вопросы и усилия. Нужно воспитывать в себе эмоциональную сдержанность и спокойствие.
В опыте такого общения развивается чуткость как к собеседнику, так и к своей интуиции, вера в свое духовное "Я" и духовное "Я" другого. Как в любом творческом процессе, чувство "эврика!" подсказывает, что искомое найдено. Здесь голос творческой интуиции сливается с голосом совести; она дает знать, что хорошо и что плохо. Это совершается и в душе консультанта, и в душе консультируемого. Наиболее очевидно это в том случае, когда человек с радостью осознает и принимает то, что мучительно трудно и болезненно для его самолюбивого наличного "Я"; когда он решается преодолеть, "победить себя" (когда ему не подсказано решение, а он сам пришел к нему). Это уже опытное доказательство силы духовного "Я".
Если такой творческий процесс совершается в душе консультируемого, в чем же роль консультанта? Чтобы состоялся внутренний диалог, человеку бывает необходим диалог с собеседником вовне - с человеком, верящим в него, в его духовные возможности; тогда он начинает верить в себя и открывает в себе эти возможности.
Понимание, что ты не Учитель, а всего лишь пособник в диалоге, приводит к скромности, помогает ценить общение с каждым человеком и учиться у каждого.
Постепенное осознание своего духовного "Я" все глубже раскрывает собственные изъяны и трудности их преодоления; это научает не осуждать людей, а сочувствовать, помогать им без неприязни.
Все это формирует доминанту на Собеседнике, помогает преодолевать свой эгоцентризм, чувство превосходства или, наоборот, неполноценности.
Я тебя слушаю...
(О молодежном телефоне доверия)
Вопреки распространенному мнению о подростковом негативизме, обостренном чувстве взрослости и независимости, наши собеседники-подростки обращаются по телефону доверия с такими вопросами: "Что мне делать?", "Посоветуйте...", "Как?", "Зачем?"... Они явно хотят, чтобы их учили жить, и рады, когда взрослый человек делится с ними своим жизненным опытом. Беседы с подростками и юношами по телефону доверия - это, в сущности, педагогический диалог; общение по телефону создает наиболее благоприятные условия для педагогики доверия. На примерах таких бесед постараемся раскрыть особенности педагогического диалога3.
Почему подросток, избегающий общения со взрослыми дома и в школе, может долго и серьезно говорить по телефону доверия? О чем это говорит? Прежде всего о его потребности в таком общении и его "дефиците". Это общение не принудительно, оно свободно: подросток волен вступить в него и прекратить разговор по своему желанию. Важно для подростка то, что беседы эти анонимны: со стороны взрослых ему ничто не угрожает. Его не отчитывают, не читают мораль, а помогают разобраться в его жизненных трудностях и проблемах.
В числе этих трудностей далеко не последнее место занимают взаимоотношения с родителями, конфликты в семье. Иногда звонят и родители с жалобами на своих детей, отбившихся от рук.
Характерная для родителей и учителей дидактическая навязчивость затрудняет их общение с подростком. Показательно то, что в нашем опыте не было случая, чтобы подросток "бросил трубку" в знак возмущения, недовольства, протеста. Такие реакции в повседневном общении характерны для подростков. По телефону доверия среднее время беседы - минут сорок, а то и больше.
Принципы диалогического консультирования перекликаются с идеями "гуманистической психологии", но заметно отличаются от них. Обсудим это сходство и различие на примере.
...Ф. начал разговор крайне возмущенным тоном: "Когда кончится этот кошмар?! Ждать - или сразу в петлю?.." Он обрушил на консультанта всю свою агрессию: ненависть к правительству, желание перестрелять, потопить в крови, резать и жечь...
Дать собеседнику выговориться, разрядить аффект - норма психологической помощи. Консультант проявляет сочувствие к человеку, впавшему в отчаяние. В гуманистической психологии этому соответствуют принцип эмпатического слушания и принцип безусловного принятия собеседника. Но как быть консультанту, если он вовсе не сочувствует злобным чувствам собеседника? Чтобы это отрицательное отношение к состоянию говорящего не перешло на оценку его личности, консультант должен сохранять позицию вненаходимости, о которой мы уже говорили. Она в данном случае выражается в отстраненности от наличного состояния Ф. Для этого консультанту необходимо оставаться самим собой, иметь свою позицию и не поддаваться напору эмоций собеседника. В ответ на кровавые планы Ф. консультант спокойно высказывает свою точку зрения: кровопролитием делу не поможешь, "взявший меч от меча и погибнет". Встретив сопротивление, поток агрессии не прекратился, но Ф. проявил интерес к точке зрения собеседника. На его прямой вопрос: "Что же делать?" - консультант не дал ответа, чувствуя, что он вызвал бы лишь негативную реакцию и усилил агрессивность Ф., но дал понять, что ответ есть: "Серьезные люди занимаются делом" . В конце почти получасовой беседы речь Ф. была уже не агрессивной, а шутливо-иронической: "Что же, гречку сеять?"
Для гуманистической психологии характерно стремление не давать советов и оценок собеседнику. Мы же даем оценку агрессивным намерениям собеседника: "Взявший меч от меча и погибнет" . Даем ее и в других случаях. Ориентиром в таких оценках является не личное мнение, а общечеловеческие духовно-нравственные ценности. Чтобы не нарушить гиппократовскую заповедь "Не навреди!", консультант, говоря словами психолога Л.С. Выготского, должен стоять на незыблемой "скале" нравственных ценностей. Что же касается собеседника, он свободен в выборе, но прежде, чем его сделать, ему следует осознать нравственную альтернативу, перед которой он оказался.
Следующий пример иллюстрирует другой принцип диалогического консультирования: умение слышать внутренний диалог собеседника.
...Л. 17 лет. Он позвонил, жалуясь на одиночество: нет друга, девушки. Потом заговорил о трудностях жизни - "все злые".
Консультант высказал свое мнение о том, что это от бездуховности, на что Л. ответил жалобами: над ним все смеются, издеваются за то, что он не такой, как все, - не пьет, не курит, не соблазняет девушек. Консультант сказал ему "о здоровой овце в больном стаде". "А вы с мужем счастливы и считаете, что все вокруг - больные?" - в этой реплике Л. консультант признала свою ошибку (осуждение людей, находящихся в бедственном состоянии); в ней прозвучала и явная заинтересованность Л. личной жизнью собеседницы; его вообще волновали проблемы любви и семьи. Признав свою оплошность, консультант сказала, что и у нее есть свои трудности. Ее слова побудили Л. на откровенность, он признался, что тайком от родителей разглядывает "Плейбой" и ему это приятно... У юноши явная сексуальная озабоченность. Но разглядывание порнографического журнала, видимо, тяготит его, и он рассказывает об этом, чтобы облегчить совесть. В его душе идет борьба между стремлением к любви, семье и грубым сексом. Консультант на стороне его высшего голоса: подтверждая его, она говорит о том, что без любви секс не может удовлетворить человека, что в Америке на смену "сексуальной революции" пришел культ романтической любви и многодетной семьи. Последними словами Л. были: "Спасибо. Вы укрепили мою веру. Теперь мне легче будет с этим жить".
На протяжении почти всей беседы Л. выговаривал то, что его мучило, смущало, чего он стыдился в себе. Из его слов можно было сделать вывод, что он "не такой, как все" лишь потому, что над ним довлеют родители, запреты которых он боится нарушать. А из последних слов явствовало, что слова консультанта укрепили его сокровенную веру в любовь. Характерно то, что он не устыдился много говорить о сексе, но об этой вере в любовь сказал только в конце. Современные подростки и юноши стыдятся говорить о высоком: эта тема у них запретна. В подсознание вытеснены не постыдные сексуальные влечения, как о том писал 3. Фрейд, а, напротив, высокие стремления духовного "Я".
В душе Л. различаются голоса наличного "Я", озабоченного сексуальными проблемами, и духовного "Я", стремящегося к высокой любви. Важно слышать эти голоса именно так, как они звучат в душе собеседника, чтобы найти именно те слова, которые открывают вход во внутренний диалог собеседника. Тогда голос консультанта сливается с внутренним голосом собеседника, подтверждает, выявляет, укрепляет его.
Признаком того, что это - голос духовного "Я", служат общечеловеческие духовно-нравственные ценности, когда они звучат не в поверхностно-морализующей тональности, а как бы рождаются в сознании человека, нередко пробиваясь сквозь сопротивление наличного "Я" с его привычными мнениями и оценками.
...Девушка взволнованно рассказала о своей личной трагедии: друг, с которым она связывала свое будущее, бросил ее в крайне опасной для нее ситуации, испугавшись за свою жизнь. Все знакомые, да и он сам, считают, что ему нет прощения. И она не может его простить, но мучительно страдает от этого. Консультант, глубоко сопереживая собеседнице, поначалу и сама склоняется к мысли, что такое невозможно простить, и долго пытается ее утешить, но безрезультатно. Ситуация заходит в тупик. Консультант чувствует невысказанную потребность девушки простить вопреки всему, что она говорит. На помощь приходят слова апостола Павла: "Любовь долго терпит". Беседа принимает совсем иной характер: отчаяние и безнадежность сменяются оживлением и надеждой. Девушка находит объяснение паническому бегству своего друга, впервые за все это время вспомнив, что он сам пережил глубокую душевную и физическую травму в подобной же ситуации. Она принимает случившееся как испытание их любви.
После долгого поиска голос духовного "Я" собеседницы был услышан, выявлен и подтвержден консультантом, и именно это принесло разрешение душевного конфликта и успокоило, утешило ее.
Другим признаком того, что услышан голос духовного "Я", служит именно это умиротворение души собеседника. Оно приходит потому, что человек находит согласие с самим собой, своим высшим духовным "Я". Важно то, что это чувство мира, внутреннего спокойствия и удовлетворения беседой возникает вопреки тому, что принятое им осознание жизненной ситуации и решение изменить поведение идет наперекор наличному "Я" с его самолюбием, эгоизмом, амбициями и даже благополучием.
...Девушка в отчаянии: ее преследует психически больной сосед, требуя выйти за него замуж. Он терроризирует ее и всю семью. Обращения в милицию и в психдиспансер не помогают: его периодически кладут в больницу и снова выписывают. Как избавиться от соседа? "За что такая судьба?"
Проявив искреннее сочувствие собеседнице, консультант убеждается, что изменить внешнюю ситуацию нет возможности. Рассказывает девушке еще более трудную ситуацию, аналогичную этой. Острота переживания постепенно убывает, и тогда начинается диалог о возможности иного отношения к жизненным испытаниям. "За что такая судьба?" - нам не дано знать. Но жизнь не случайно ставит нас в те или иные обстоятельства; у каждого своя логика жизни, ее называют "судьбой". Но если человек способен устоять духовно в жизненных трудностях и испытаниях, они служат ему школой духовного возрастания. Духовно человек свободен и неподвластен судьбе и року, как считали древние греки: судьба преодолевается и изменяется духовным усилием человека, его мужеством и терпением в жизненных трудностях. Во время беседы консультант чувствует глубокий контакт с собеседницей. Вопреки своим словам, что она "неверующая", девушка искренне принимает слова о духовных возможностях человека: "Я только сейчас поняла, что к этому можно относиться как к испытанию. Спасибо". Голос ее звучит спокойно и серьезно.
Признаком успешного диалога является это переживание глубокого внутреннего контакта с собеседником и чувство спокойного удовлетворения, звучащего в голосе консультируемого и переживаемого самим консультантом. Между ними наступает согласие. У них нередко возникает совпадение мыслей. Консультант не телепат. Это совпадение мыслей объясняется просто: собеседники заговорили о вечном, общечеловеческом, живущем в глубине души каждого из них.
Типичные проблемы, с которыми обращаются подростки и юноши за советом, - трудности взаимоотношений, возникающие вследствие чрезмерной привязанности к возлюбленному и его охлаждения, вызванного повышенной требовательностью, ревностью, упреками и т.п. Стремясь к большей близости, девушки забывают о своем достоинстве, становятся навязчивыми, надоедливыми и в результате теряют свою прежнюю притягательность. Давление, притязания на собственность, неуважение к свободе любимого человека ведут к отчуждению. Парадокс взаимоотношений состоит в том, что настоящая близость возникает при условии правильно найденной дистанции - "вненахо-димости". Эти довольно непривычные и нелегкие для подростков и юношей мысли, высказанные на доступном им языке, и вызывают у них реакцию радостного согласия. Нелегко предоставить другому свободу: можно и потерять его; нелегко согласиться с тем, что ты надоела, потеряла привлекательность и т.п.: это должно огорчать и расстраивать. Но радость осознания смысла случившегося перевешивает отрицательные переживания. Существенно то, что "в глубине души" они это знали, но это знание, очевидно, затемнялось непосредственными желаниями и побуждениями. Психолог сыграл роль "повивальной бабки", вызвав это знание из глубины души и подтвердив его правильность. Если бы это знание было не собственным, а внешним, оно вызвало бы у подростка и юноши протест и негативные реакции. Только внутреннее знание может быть действенным и преобразующим человека.
Это лишь одна из типичных ситуаций, для объяснения которой следует признать, что духовное знание потенциально живет в душе каждого. Обращаясь к человеку как духовной личности, можно вызвать к жизни это скрытое потенциальное знание.
На первый взгляд может показаться, что для успешного диалога достаточно иметь общительный, мягкий и доброжелательный характер - и все пойдет само собой. Но наш опыт говорит о том, что этого недостаточно. Сочувствие людям, желание скорее помочь нередко оборачиваются повышенной активностью консультанта в общении, тогда как от него требуется сдержанность и взвешенность в словах: он дает преждевременные поверхностные советы и рекомендации вместо того, чтобы терпеливо помогать собеседнику самому осознать смысл своих трудностей и найти путь их преодоления.
Типичными ошибками в диалоге являются перенос своего личного опыта на ситуацию другого человека, а также на оценку личности собеседника и отношение к нему. Например, если человек рассказывает о своей беспричинной ревности к жене, сопровождающейся мыслями об убийстве соперника, консультант-женщина, у которой есть свой личный опыт немотивированной, необоснованной ревности мужа, невольно испытывает чувство антипатии к собеседнику, и пристрастное, необъективное отношение к ситуации консультируемого может привести к ложным оценкам и выводам. Диалог не состоится: вместо умиротворения собеседника консультант сама вступит в конфликт с ним и усугубит его личные трудности. Симпатии и антипатии к собеседникам возникают помимо воли, пока нет доминанты на собеседнике и вненаходимости, о которых мы уже говорили. Распространенной ошибкой в диалоге является стремление скорее успокоить консультируемого, не разобравшись в существе его проблемы, не вникнув во внутренний диалог собеседника. Но часто оказывается, что его душевная боль вызвана муками совести, и тогда благие желания консультанта не приносят глубокого примирения человеку с самим собой. Принцип гуманистической психологии "не оценивай", распространенный и среди наших отечественных психологов, не позволяет высказать свою оценку нравственной ситуации, и тогда консультант утрачивает свой голос, пассивно следуя за собеседником. Вместо диалога выходит монолог консультируемого.
Сочувствуя человеку, можно легко увязнуть в его отрицательных переживаниях и вместо того, чтобы умиротворить его, самому прийти в душевное расстройство. Другая опасность - увязнуть в личных взаимоотношениях с консультируемым, стать виной новых трудностей и неразрешимых душевных проблем. Сочувствуя одиноким, инвалидам, жаждущим общения, консультант может утратить ту душевную ясность и трезвость, которая дается вненаходимостью.
...Юноша-инвалид обращается к консультанту уже не в первый раз: ему нравится говорить с добрым, приятным человеком. Беседа длится более часа и заканчивается приглашением собеседницы к себе в гости. Консультант не может принять это приглашение и вынуждена отделываться неопределенными уклончивыми фразами. Добрые намерения консультанта могут обернуться для этого юноши душевной болью: обнадежив его личным участием, приятельским тоном, она вынуждена отказать в личных отношениях, которых ждет от нее одинокий человек.
Характерной ошибкой неискусного в диалоге консультанта является стремление скорее "продвинуть" собеседника в духовном плане. Это оказывается безрезультатным.
...Девушка жалуется на одиночество, пустоту и бессмысленность своей жизни. В ответ на это консультант с воодушевлением говорит о развитии личности, о духовности... Собеседница вежливо выслушивает, поддакивает, но консультант чувствует, что контакта нет, беседа идет вхолостую. Последняя фраза девушки: "Да, но мне нужен друг" - выражает суть ее обращения, мимо которой прошла консультант, поторопившись наставить ее на путь истины.
Первичным для консультанта должно быть внимание к непосредственным мотивам обращения собеседника, его вопросу, каким бы маловажным он ни выглядел в его глазах. Это внимание способствует непосредственному контакту. Когда он установлен, собеседник сам охотно раскрывает свои глубинные личностные проблемы и в такой доверительной беседе сам же и осознает их. Тогда самые обыденные и "легкомысленные" вопросы типа: "Где можно подработать?" или "Как попасть в клуб поклонников Майкла Джексона? " - могут стать началом серьезного диалога, дающего толчок духовному развитию подростка и юноши.
Наши собеседники сами сравнительно редко обращаются с вопросами духовно-нравственного характера. В психологии было принято считать, что старший подростковый и юношеский возраст - время личностного самоопределения, поиска смысла жизни, выработки мировоззрения. Но по опыту работы на телефоне доверия этого сказать нельзя. Может быть, в этом сказывается негативизм в отношении ко всякого рода "идеологии", а может быть, духовно-нравственная деградация общества?
Ясно, что у современного подростка проблемы духовно-нравственного характера "не в моде". Опыт диалогического общения говорит о том, что они "вытеснены" в область бессознательного. В сознании же преобладают темы, считавшиеся во времена классического психоанализа постыдными и неприемлемыми для нравственной личности. Психоаналитику требовалось много времени и усилий для извлечения из глубин "подсознательного" этих постыдных влечений, дабы "раскрепостить" их. Сегодня этого уже не требуется. В "закрепощенном", "вытесненном" состоянии оказывается духовное "Я" подростка.
О том, как значимы эти вытесненные духовно-нравственные проблемы, говорят беседы с подростками и юношами, стоящими на грани самоубийства. Они жалуются на бессмысленность своей жизни: "Так жить нельзя". Все такие обращения переходят в беседы духовного плана. Только на уровне духовного "Я" можно обрести основание и опору для преодоления жизненных трагедий и разочарований.
Для наличного "Я" трудности и страдания не имеют смысла. Человек, привыкший считать, что он "живет для счастья, как птица для полета", протестует против них. И одной из форм такого протеста является самоубийство. Только духовно можно осмыслить и принять жизненные страдания как неизбежное условие духовного роста, как школу возмужания и испытания на прочность.
От того, как относится психолог-консультант к реальности духовного "Я", зависит характер его общения с теми, кто стоит на грани самоубийства, а значит, и выбор самих этих людей.
Возникновение службы доверия связано с трагедией самоубийства девочки-подростка. Священник англиканской церкви Чэд Вара, потрясенный этим самоубийством, основал общество "Самаритянин" для неотложной психологической помощи по телефону. Основание таких служб в разных странах-способствует заметному снижению числа самоубийств. В подготовке работников этих служб участвуют священники. Люди, верящие в бессмертие души, конечно, скорее смогут помочь отчаявшемуся в жизни, чем атеисты, для которых смерть физического тела означает конец существования человека. Какой смысл переносить невыносимые трудности и страдания, терпеть непрерывные жизненные невзгоды, если с этим можно покончить?
Для христианина несение своего жизненного креста является путем, открывающим ему вечную жизнь; только добровольное несение трудностей и страданий соединяет со Христом, принявшим на себя страдания всего человеческого рода. Такое страдание радостно: оно открывает в душе человека диалог с Богом.
Прикосновение к таинственной глубине духовной жизни человека обнаруживает скудность и неполноценность психологического языка. В абстрактной системе рассуждений слова "истина", "дух", "вечность" отвечают на вопрос "что?", а не "кто?" - вспомним снова вопрос Пилата: "Что есть истина?" - перед лицом живого бога.
Психологу, независимо от его взглядов, следует признать преимущество языка религии перед языком науки. Бог, Слово, Дух, Истина - живые лица, с которыми человек может вступить в диалог. Только такой диалог открывает полноту духовной жизни. В нем она обретает сознание, словесное выражение. В религиозном культе обретается культура духовной жизни, путь к осознанию своего духовного "Я" как сопричастного Христу. Интеллигент, пренебрежительно, свысока относящийся к конкретной жизни Церкви, лишает себя языка духовной жизни, остается духовно бессловесным существом, поскольку жизнь духовная недоступна языку абстрактных логических понятий. Обряды и таинства Церкви совершаются на языке символов, в которых слиты воедино образ и смысл, горнее и дольнее, временное и вечное; это язык, на котором человек вступает в диалог с Богом. Пока он не освоен (а как всякий язык, он нуждается в изучении и освоении), духовная жизнь остается неосознанной и невыраженной, духовное "Я" лишь смутно предчувствуется, а не осознается как реальность.
Признание преимущества языка религии над понятийным языком само по себе не делает человека религиозным: перестройка мировоззрения зависит не только от сознания. Но психологу-консультанту и педагогу необходимо избавиться от комплекса превосходства над религиозными людьми, порожденного десятилетиями атеистического невежества. Подобная установка исключает возможность диалога с людьми религиозными. Общаясь диалогически, человек учится вхождению в способ мировоззрения собеседника; само продвижение в диалогическом общении способствует духовному развитию психолога и педагога.
Необходимо понимать разные языки и уметь ими пользоваться. По опыту консультирования можно сказать, что выбор того или другого языка, тональности, стиля общения происходит непроизвольно. Диалогом руководит не рассудок, а духовное "Я" посредством интуиции. Важно доверять этому своему творческому началу. Диалог - творческое духовное общение, и слово в нем не планируется, а рождается.
В таком диалоге девушка, позвонившая в состоянии отчаяния и желания покончить с "бессмысленным существованием" по примеру своей подруги, приняла слова консультанта, несовместимые с ее атеистическим сознанием. Она поверила, что путем самоубийства ей от страданий не уйти: они пойдут за ней, только в другой форме жизни, и там она уже ничего не сможет исправить. Пока это возможно, ей нужно здесь сделать свое существование осмысленным. Слова, чуждые ее наличному "Я", отозвались в скрытой глубине ее души. Звонок ее был не последним.
Мировоззрение, отрицающее вечную духовную жизнь человека, служит обоснованием и оправданием произвола распоряжаться самим существованием своей жизни, а значит, и жизни другого. Если вечной жизни не существует, человеку "все дозволено". Но память о вечном живет в душе каждого и пробуждается вопреки искалеченному сознанию.
На жизненном пути человека наступает момент острого кризиса: его можно назвать кризисом мировоззрения. Для наших дней эта ситуация весьма характерна. Люди, отказавшись от прежних развенчанных ценностей, нередко впадают в цинизм (вариант "подросткового негативизма"). Но иные переживают мучительную потребность понять истинный смысл жизни и свое назначение. Духовное пробуждение человека выражается в осознании ложности тех взглядов, которые он прежде отстаивал, и раскаянии в содеянном. Пока человек доволен собой, он спокойно почивает в колыбели своего наличного "Я". Его так называемая у нас "духовная жизнь" заключается в "удовлетворении своих духовных потребностей". Эта потребительская установка прямо противоположна сущности духовной жизни - отказу от эгоистического "Я" с его самодостаточностью и самоутверждением. На пути духовного становления человеку предстоит преодоление внешнего и внутреннего сопротивления: инерции, привычек, ожиданий окружающих, может быть, отказ от привязанностей и жизненных благ.
Вершина этого пути - готовность к самопожертвованию, вплоть до принесения в жертву своей жизни. Только на таком пути прежнее наличное "Я" преобразуется силами духовного "Я". Говоря словами Ухтомского, "Двойник умирает, чтобы дать место Собеседнику".