Опустошение жизненного пространства

Широко распространено заблуждение, будто природа неисчерпа­ема. Каждый вид животных, растений, грибов — поскольку вели­кий механизм природы состоит из всех трех категорий живых ор­ганизмов — приспособлен к своему окружению; а в это окружение входят, само собой разумеется, не только неорганические элемен­ты данной местности, но и все населяющие ее существа. Таким об­разом, все организмы данного жизненного пространства приспо­соблены друг к другу. Это относится и к тем из них, которые на первый взгляд друг другу враждебны, как, например, хищник и его жертва, пожирающий и пожираемый. При ближайшем рас­смотрении обнаруживается, что эти организмы — рассматривае­мые не как индивиды, а как биологические виды — не только не вредят друг другу, но часто даже объединены общностью интере­сов. Совершенно ясно, что пожиратель жизненно заинтересован в дальнейшем существовании вида, служащего ему пищей, будь то животное или растение. Чем более он специализирован в своем пи­тании на единственном виде, тем настоятельнее этот интерес. В подобных случаях хищник никогда не может полностью истребить свою добычу: последняя пара хищников погибла бы от голода за­долго до того, как им попалась бы последняя пара вида, служаще­го им добычей. Когда плотность популяции добычи опускается ни­же известного уровня — хищник гибнет.

Экологическая Среда человека меняется во много раз быс­трее, чем у всех других существ. Темп этого изменения обуслов­лен развитием техники, ускоряющимся в геометрической про­грессии. Поэтому человек не может не вызывать глубоких изме­нений и — слишком часто — полного разрушения биоценозов, в которых и за счет которых он живет. Исключение составляют лишь очень немногие “дикие” племена, — например, некоторые индейцы девственных лесов Южной Америки, живущие собира­тельством и охотой, или обитатели океанических островов, кото­рые, занимаясь земледелием, в основном питаются кокосовыми


орехами и дарами моря. Такие культуры влияют на свой биотоп не более, чем популяции какого-нибудь вида животных, и это один из теоретически возможных способов жизни человека в рав­новесии со своим биотопом. Другой же состоит в том, что человек — как земледелец и скотовод — создает новый биоценоз, полно­стью приспособленный к его потребностям, который в принципе может существовать так же долго, как и возникший без его учас­тия. Так обстоит дело во многих старых земледельческих культу­рах, где люди живут в течение многих поколений на одной и той же земле, любят ее и возвращают ей то, что от нее получают, пользуясь своими основательными, почерпнутыми из практики, экологическими знаниями.

Крестьянин знает то, о чем все остальное человечество, оче­видно, забыло: он знает, что жизненные ресурсы всей нашей пла­неты не неисчерпаемы. Когда в Америке обширные области были превращены в пустыню эрозией почвы, возникшей из-за хищни­ческой эксплуатации земли, когда другие оказались закарстована из-за вырубки лесов и вымерло множество видов полезных живот­ных — эти факты постепенно стали осознаваться заново, и прежде всего потому, что крупные сельскохозяйственные, рыболовные и китобойные предприятия начали болезненно ощущать их коммер­ческие последствия. Однако и до сих пор это не проникло в сознание общественности!

Слепо и варварски опустошая окружающую и кормящую его живую природу, человечество готовит себе экологическую ка­тастрофу. Когда оно почувствует ее экономические последствия — оно, быть может, осознает свои ошибки; но весьма вероятно, что тогда это будет поздно. И меньше всего человечество замечает ущерб, наносимый этим варварством душе. Всеобщее и быстро распространяющееся отчуждение от живой природы в значительной мере повинно в эстетическом и этическом очерствлении цивилизованного человека. Откуда возьмется у подрастающего человека благоговение перед чем бы то ни было, если все, что он видит вокруг себя, — это дело рук человеческих, и притом весьма убогое, безобразное? Горожанин не может даже взглянуть на звездное небо, закрытое многоэтажными домами и химическим загрязнением атмосферы...

Мы рассмотрели восемь различных, но тесно связанных при­чинными отношениями процессов, угрожающих гибелью не только — нашей нынешней культуре, но и всему человечеству как виду.

Вот эти процессы:

1. Перенаселенность Земли, вынуждающая каждого из нас защищаться от избыточных социальных контактов, отгораживаясь от них некоторым, в сущности, “не человеческим” способом, и сверх того непосредственно возбуждающая агрессивность следст­вие скученности множества индивидов в тесном пространстве.

 


2. Опустошение естественного жизненного пространства, не только разрушающее внешнюю природную среду, в которой мы живем, но и убивающее в самом человеке всякое благоговение пе­ред красотой и величием открытого ему Творения.

3. Бег человечества наперегонки с самим собой, подстеги­вающий гибельное для нас все ускоряющееся развитие техники, делающий людей слепыми ко всем подлинным ценностям и не ос­тавляющий им времени для подлинно человеческой деятельнос­ти — мышления.

4. Исчезновение всех сильных чувств и аффектов вследст­вие изнеженности. Развитие техники и фармакологии порождает возрастающую нетерпимость ко всему, что вызывает малейшее неудовольствие. Тем самым, исчезает способность человека пере­живать радость, которая дается лишь ценой напряженных усилий при преодолении препятствий. Волны страдания и радости, сменя­ющие друг друга по воле природы, спадают, превращаясь в неза­метную зыбь невыносимой скуки.

5. Генетическая деградация. В современной цивилизации нет никаких факторов, кроме “естественного правового чувства” и ря­да уцелевших правовых традиций, которые могли бы производить селекционное давление в пользу развития и сохранения норм об­щественного поведения, которые необходимы тем более, чем боль­ше разрастается общество. Нельзя исключить, что многие прояв­ления инфантильности, превращающие значительные группы ны­нешней “бунтующей молодежи” в общественных паразитов, могут быть обусловлены генетически.

6. Разрыв с традицией. Он наступает, когда достигается кри­тическая точка, за которой младшему поколению больше не удает­ся достигать взаимопонимания со старшим, не говоря уж о куль­турном отождествлении с ним. Поэтому молодежь обращается со старшими, как с чужой этнической группой, испытывая к ним “на­циональную ненависть”. Эта тенденция имеет свей главной причи­ной недостаточный контакт между родителями и детьми, вызыва­ющий патологические последствия уже у грудных младенцев.

7. Возрастающая индокринация человечества. Увеличение числа людей, принадлежащих к одной и той же культурной груп­пе, вместе с усовершенствованием технических средств воздейст­вия на общественное мнение, приводят к такой унификации взглядов, какой до сих пор не знала история. Сверх того, внушаю­щее действие доктрины возрастает вместе с массой твердо убеж­денных в ней последователей, быть может даже в геометрической прогрессии. Уже сейчас во многих местах индивид, сознательно уклоняющийся от действия средств массовой информации, — на­пример, телевидения, — рассматривается как патологический субъект. Эффекты, уничтожающие индивидуальность, приветст­вуются всеми, кто хочет манипулировать большими массами лю-


дей. Зондирование общественного мнения, рекламная техника и искусно направленная мода — помогают крупным капиталистам по эту сторону железного занавеса и чиновникам по ту его сторону весьма сходным образом держать массы в своей власти.

8. Ядерное оружие навлекает на человечество такие опас­ности, которых избежать легче, чем опасностей от семи других процессов.

Лоренц К. Восемь смертных грехов цивилизации // Вопросы философии. — 1992. — №3. — С. 40—42, 51—52.

А. ПЕЧЧЕИ

Триумфальное развитие западной цивилизации неуклонно при­ближается к критическому рубежу. Уже занесены в золотую книгу наиболее значительные успехи ее предшествующего раз­вития. И пожалуй, самым важным из них, определившим все ос­тальные достижения цивилизации, явилось то, что она дала мощный импульс к развертыванию промышленной, научной и технической революции. Достигнув сейчас угрожающих разме­ров, они уподобились гигантским тиграм, которых не так-то про­сто обуздать. И тем не менее вплоть до недавнего времени обще­ство умудрялось приручать их и, успешно подчиняя своей воле, понукало мчаться вперед и вперед. Время от времени на пути этой бешеной гонки вырастали трудности и преграды. Но они ли­бо с поразительной легкостью преодолевались, либо оказыва­лись стимулами для новых мощных скачков вперед, побуждали к развитию более совершенных движущих сил, новых средств роста. У современной цивилизации нашлись возможности для решения многих, казалось бы, неразрешимых социально-поли­тических проблем. Так появилась новая общественная формация — социализм, — широко использующая достижения научно-технического прогресса.

Развитие цивилизации, однако, сопровождалось расцветом радужных надежд и иллюзий, которые не могли осуществиться хотя бы по причинам психологического и социального характера. В основе ее философии и ее действий всегда лежал элитаризм. А Земля как бы ни была она щедра — все же не в состоянии размес­тить непрерывно растущее население и удовлетворить все новые и новые его потребности, желания и прихоти. Вот почему сейчас в мире наметился новый, более глубокий раскол — между сверхраз­витыми и слаборазвитыми странами. Но даже и этот бунт мирового пролетариата, который стремится приобщиться к богатствам сво­их более благополучных собратьев, протекает в рамках все той же господствующей цивилизации и в соответствии с установленными ею принципами.


Маловероятно, чтобы она оказалась способной выдержать и это новое испытание, особенно сейчас, когда ее собственный об­щественный организм раздирают многочисленные недуги. НТР же становится все строптивее, и усмирить ее все труднее и труд­нее. Наделив нас невиданной доселе силой и привив вкус к такому уровню жизни, о котором мы раньше и не помышляли, НТР не да­ет нам порой мудрости, чтобы держать под контролем наши воз­можности и запросы. И нашему поколению пора наконец понять, что только от нас зависит теперь, сможем ли мы преодолеть это критическое несоответствие, так как впервые в истории от этого зависит судьба не отдельных стран и регионов, а всего человече­ства в целом. Именно наш выбор предопределит, по какому пути пойдет дальнейшее развитие человечества, сможет ли оно избе­жать самоуничтожения и создать условия для удовлетворения своих способностей и желаний.

Далек ли от нас критический порог? Думаю, что он уже сов­сем близок, и мы стремительно мчимся прямо к нему.

Что же мы можем предпринять в этот последний час? Преж­де всего пора наконец понять всем — как тем, кто принимает от­ветственные решения, так и рядовым людям — что нельзя без кон­ца уповать на всякого рода общественные механизмы, на обновле­ние и усовершенствование социальной организации общества, когда на карту поставлена судьба человека как вида. При всей той важной роли, какую играют в жизни современного общества во­просы его социальной организации, его институты, законодатель­ства и договоры, при всей мощи созданной человеком техники не они в конечном счете определяют судьбу человечества. И нет и не будет ему спасения, пока оно само не изменит своих привычек, нравов и поведения. Истинная проблема человеческого вида на данной стадии его эволюции состоит в том, что он оказался неспо­собным в культурном отношении идти в ногу и полностью приспо­собиться к тем изменениям, которые он сам внес в этот мир. По­скольку проблема, возникшая на этой критической стадии его раз­вития, находится внутри, а не вне человеческого существа, взятого как на индивидуальном, так и на коллективном уровне, то и ее решение должно исходить прежде всего и главным образом изнутри его самого.

Проблема в итоге сводится к человеческим качествами путям их усовершенствования. Ибо лишь через развитие челове­ческих качеств и человеческих способностей можно добиться из­менения всей ориентированной на материальные ценности циви­лизации и использовать ее огромный потенциал для благих целей. И если мы хотим сейчас обуздать техническую революцию и на­править человечество к достойному будущему, то нам необходимо прежде всего подумать об изменении самого человека, о револю­ции в самом человеке. Задачи эти при всей своей кажущейся на


первый взгляд несовместимости вполне реальны и разрешимы сегодня при условии, что мы наконец осознаем, что именно постав­лено на карту...

В нашем искусственно созданном мире буквально все до­стигло небывалых размеров и масштабов: динамика, скорости, энергия, сложность — и наши проблемы тоже. Они теперь одновре­менно и психологические, и социальные, и экономические, и техни­ческие, и вдобавок еще и политические; более того, тесно перепле­таясь и взаимодействуя, они пускают корни и дают ростки в смеж­ных и отдаленных областях.

Даже при беглом взгляде на приведенный перечень проблем легко увидеть звенья, которые сцепляют их воедино; при более де­тальном рассмотрении эти связи прослеживаются еще нагляднее. Бесконтрольное расселение человека по планете; неравенство и неоднородность общества; социальная несправедливость; голод и недоедание; широкое распространение бедности; безработица; мания роста; инфляция; энергетический кризис; уже существую­щий или потенциальный недостаток природных ресурсов; распад международной торговой и финансовой системы; протекционизм; неграмотность и устаревшая система образования; бунты среди молодежи; отчуждение; упадок городов; преступность и наркома­ния; взрыв насилия и ужесточение полицейской власти; прене­брежение законом и порядком; ядерное безумие; политическая коррупция; бюрократизм; деградация окружающей среды; упа­док моральных ценностей; утрата веры; ощущение нестабильнос­ти и, наконец, неосознанность всех этих трудностей и их взаимо­связей — вот далеко не полный список или, вернее сказать, клубок тех сложных, запутанных проблем, который Римский клуб назвал проблематикой.

В пределах этой проблематики трудно выделить какие-то частные проблемы и предложить для них отдельные, независимые решения — каждая проблема соотносится со всеми остальными, и всякое очевидное на первый взгляд решение одной из них может усложнить или как-то воздействовать на решение других. И ни од­на из этих проблем или их сочетаний не может быть решена за счет последовательного применения основанных на линейном подходе методов прошлого. Наконец, над всеми проблемами нависла еще одна трудность, недавно появившаяся и перекрывающая все ос­тальные. Как показал опыт, на определенном уровне развития про­блемы начинают пересекать границы и распространяться по всей планете, невзирая на конкретные социально-политические усло­вия, существующие в различных странах, — они образуют гло­бальную проблему.

Сейчас мы находимся в самом начале процесса глубоких изменений и должны сами позаботиться о том, как направить его дальнейшее развитие и расширение. Человек подчинил себе


планету и теперь должен научиться управлять ею, постигнуть непростое искусство быть лидером на Земле. Если он найдет в себе силы полностью и до конца осознать всю сложность и неус­тойчивость своего нынешнего положения и принять на себя оп­ределенную ответственность, если он сможет достичь того уров­ня культурной зрелости, который позволит выполнить эту не­легкую миссию, когда будущее принадлежит ему. Если же он падет жертвой собственного внутреннего кризиса и не справит­ся с высокой ролью защитника и главного арбитра жизни на пла­нете, что ж, тогда человеку суждено стать свидетелем того, как станет резко сокращаться число ему подобных, а уровень жизни вновь скатится до отметки, пройденной несколько веков назад. И только Новый Гуманизмспособен обеспечить трансформа­цию человека, поднять его качества и возможности до уровня, соответствующего новой возросшей ответственности человека в этом мире.

Этот Новый Гуманизм должен быть не только созвучным при­обретенному человеком могуществу и соответствовать изменив­шимся внешним условиям, но и обладать стойкостью, гибкостью и способностью к самообновлению, которая позволила бы регулиро­вать и направлять развитие всех современных революционных про­цессов и изменений в промышленной, социально-политической и научно-технической областях. Поэтому и сам Новый Гуманизм дол­жен носить революционный характер. Он должен быть творческим и убедительным, чтобы радикально обновить, если не полностью за­менить кажущиеся ныне незыблемыми принципы и нормы, способ­ствовать зарождению новых, соответствующих требованиям наше­го времени ценностей и мотиваций — духовных, философских, эти­ческих, социальных, эстетических и художественных. И он должен кардинально изменить взгляды и поведение не отдельных элитар­ных групп и слоев общества — ибо этого недостаточно, чтобы прине­сти человеку спасение и вновь сделать его хозяином своей судьбы, — а превратиться в неотъемлемую, органическую основу мировоз­зрения широких масс населения нашего ставшего вдруг таким ма­леньким мира. Если мы хотим поднять уровень самосознания и орга­низации человеческой системы в целом, добиться ее внутренней ус­тойчивости и гармонического, счастливого сосуществования с при­родой, то целью нашей должна стать глубокая культурная эволюция и коренное улучшение качеств и способностей человеческого сооб­щества. Только при этом условии век человеческой империи не пре­вратится для нас в век катастрофы, а станет длительной и стабиль­ной эпохой по-настоящему зрелого общества.

Революционный характер становится, таким образом, глав­ной отличительной чертой этого целительного гуманизма, ибо только при таком условии он сможет выполнять свои функции — восстановить культурную гармонию человека, а через нее равно-


весие и здоровье всей человеческой системы. Эта трансформация человеческого существа и составит Человеческую революцию,благодаря которой наконец обретут цели и смысл, достигнут своей кульминации остальные революционные процессы. В противном случае им так и суждено зачахнуть, не расцветши и не оставив после себя ничего, кроме невообразимой и недоступной разуму по­меси добра и зла.

Для меня наибольший интерес представляют три аспекта, которые, на мой взгляд, должны характеризовать Новый Гума­низм: чувство глобальности, любовь к справедливости и нетерпи­мость к насилию.

Душа гуманизма — в целостном видении человека во все периоды его жизни — во всей ее непрерывности. Ведь именно в человеке заключены источники всех наших проблем, на нем со­средоточены все наши стремления и чаяния, в нем все начала и все концы, и в нем же основы всех наших надежд. И если мы хо­тим ощутить глобальность всего сущего на свете, то в центре это­го должна стать целостная человеческая личность и ее возмож­ности.Хотя мысль эта, вероятно, уже навязла в зубах и порою кажется просто трюизмом, но факт остается фактом: в наше вре­мя цели практически любых социальных и политических дейст­вий направлены, как я уже говорил, почти исключительно на ма­териальную и биологическую стороны человеческого существо­вания. Пусть человек и вправду ненасытен, но нельзя же все-таки, следуя такому упрощенному подходу, сводить к этому его жизненные потребности, желания, амбиции и устремления. И что еще более существенно, такой подход оставляет в стороне главное достояние человека — его собственные нереализован­ные, невыявленные или неверно используемые возможности. А между тем именно в их развитии заключено не только возможное разрешение всех проблем, но и основа общего самоусовершенст­вования и самовыявления рода человеческого.

С этим тесно связана и другая важная мысль — мысль о единстве мира и целостности человечествав эпоху глобальной человеческой империи. Вряд ли надо еще раз повторять, что, по­добно тому как биологический плюрализм и дифференциация способствуют стойкости природных систем, культурное и поли­тическое разнообразие обогащает человеческую систему. Одна­ко последняя стала сейчас столь интегрированной и взаимозави­симой, что может выжить, оставаясь единой. А это предполагает взаимно совместимое и согласованное поведение и отношения между отдельными частями этой системы. Всеобщая взаимоза­висимость процессов и явлений диктует еще одну необходимую для формирования чувства глобальной концепции — концепцию системности.Без нее невозможно представить себе, что все со-


бытия, проблемы и их решения активно воздействуют и испыты­вают такое же воздействие со стороны всего остального круга со­бытий, проблем и решений.

Печчеи А. Человеческие качества. — М., 1985. — С. 40—43, 83—86, 117—181.

А. ШВЕЙЦЕР

[Этика благоговения перед жизнью]

Если познание будет давать только то, что оно может познать, то воля будет получать всегда одно и то же знание, а именно: во всем и всех явлениях заложена воля к жизни... Прогресс науки состоит только в том, что она все точнее описывает явления, в которых об­наруживается многообразная жизнь, открывает нам жизнь там, где мы раньше не подозревали и дает в руки средство, с помощью которого мы можем так или иначе использовать познанный про­цесс развития воли к жизни...

Всякое истинное познание переходит в переживание. Я не познаю сущность явлений, но я постигаю их по аналогии с волей к жизни, заложенной во мне. Таким образом, знание о мире стано­вится моим переживанием мира. Познание, ставшее пережива­нием, не превращает меня по отношению к миру в чисто познаю­щий субъект, но возбуждает во мне ощущение внутренней связи с ним. Оно наполняет меня чувством благоговения перед таинст­венной волей к жизни, проявляющейся во всем. Оно заставляет меня мыслить и удивляться и ведет меня к высотам благоговения перед жизнью. Здесь оно отпускает мою руку. Дальше оно может меня не сопровождать. Отныне моя воля к жизни сама должна найти дорогу в жизни...

Как в моей воле к жизни заключено стремление продолжить жизнь и после таинственного возвышения воли к жизни, стремле­ние, которое обычно называется желанием, и страх перед уничто­жением и таинственным принижением воли к жизни, который обычно называют болью, так эти моменты присущи и воле к жизни, окружающей меня, независимо от того, высказывается ли она или остается немой.

Этика заключается, следовательно, в том, что я испытываю побуждение высказывать равное благоговение перед жизнью как по отношению к моей воле к жизни, так и по отношению к любой другой. В этом и состоит основной принцип нравственного. Добро то, что служит сохранению и развитию жизни, зло есть то, что уничтожает жизнь или препятствует ей.

Фактически можно все, что считается добрым в обычной нравственной оценке отношения человека к человеку, свести к ма­териальному и духовному сохранению и развитию человеческой


жизни, и к стремлению придать ей высшую ценность. И наоборот, все, что в отношениях людей между собой считается плохим, мож­но свести в итоге к материальному и духовному уничтожению или торможению человеческой жизни, а также к отсутствию стремле­ния придать жизни высшую ценность.

...Поистине нравственен человек только тогда, когда он по­винуется внутреннему побуждению помогать любой жизни, кото­рой он может помочь и удерживается от того, чтобы причинить живому какой-либо вред. Он не спрашивает, насколько та или иная жизнь заслуживает его усилий, он не спрашивает также, мо­жет ли она и в какой степени ощутить его доброту. Для него свя­щенна жизнь как таковая. Он не сорвет листочка с дерева, не сло­мает ни одного цветка и не раздавит ни одного насекомого. Когда он летом работает при лампе, то предпочитает закрыть окно и сидеть в духоте, чтобы не увидеть ни одной бабочки, упавшей с обожжен­ными крыльями на его стол.

Если, идя после дождя по улице, он увидит червяка, ползу­щего по мостовой, он подумает, что червяк погибнет на солнце, ес­ли вовремя не доползет до земли, где может спрятаться в щель и перенесет его в траву. Если он проходит мимо насекомого, упавше­го в лужу, то найдет время бросить ему для спасения листок или соломинку.

Он не боится, что будет осмеян за сентиментальность. Тако­ва судьба любой истины, которая всегда является предметом на­смешек до того, как ее признают... Сегодня кажется не совсем нор­мальным признавать в качестве требования разумной этики вни­мательное отношение ко всему живому, вплоть до низших форм проявления жизни. Но когда-нибудь будут удивляться, что людям потребовалось так много времени, чтобы признать несовместимым с этикой бессмысленное причинение вреда жизни.

Этика есть безграничная ответственность за все, что живет.

Но как ведет себя этика благоговения перед жизнью в конфликтах, которые возникают между внутренним побуждением к самоотречению и необходимостью самоутверждения?

И я подвержен раздвоению воли к жизни. В тысячах форм моя жизнь вступает в конфликт с другими жизнями. Необходи­мость уничтожать жизнь или наносить вред ей живет также и во мне. Когда я иду по непроторенной тропе, то мои ноги уничтожают крохотные живые существа, обитающие на этой тропе, или причи­няют им боль. Чтобы сохранить свою жизнь, я должен оградить се­бя от других жизней, которые могут принести мне вред. Так, я могу преследовать мышь, живущую в моей комнате, могу убить насеко­мое, гнездящееся в доме, могу уничтожить бактерии, которые под­вергают мою жизнь опасности. Я добываю себе пищу путем уничто­жения растений и животных. Мое счастье строится на вреде дру­гим людям.


Как же оправдывает этика эту жестокую необходимость, которой я подвержен в результате раздвоения воли к жизни?

Обычная этика ищет компромиссов. Она стремится устано­вить, в какой мере я должен пожертвовать моей жизнью и моим счастьем и сколько я должен оставить себе за счет жизни и счастья других жизней. Таким образом она создает относительную, при­кладную этику...

Этика благоговения перед жизнью не признает относитель­ной этики. Она признает добрым только то, что служит сохранению и развитию жизни. Всякое уничтожение жизни или нанесение ей вреда независимо от того, при каких условиях это произошло, она характеризует как зло. Она не признает никакой практической взаимной компенсации этики и необходимости. Абсолютная этика благоговения перед жизнью всегда и каждый раз по-новому поле­мизирует в человеке с действительностью. Она не отбрасывает конфликт ради него, а вынуждает его каждый раз самому решать, в какой степени он может оставаться этическим и в какой степени он может подчиняться необходимости уничтожения или нанесения вреда жизни и в какой мере, следовательно, он может взять за все это вину на себя.

Человек становится более нравственным не благодаря идее взаимной компенсации этики и необходимости, а благодаря тому, что он все громче слышит голос этики, что им овладевает все силь­нее желание сохранить и развивать жизнь, что он становится все более твердым в своем сопротивлении необходимости уничтоже­ния и нанесения вреда жизни.

В этических конфликтах человек может встретить только субъективные решения. Никто не может за него сказать, где каж­дый раз проходит крайняя граница настойчивости и сохранения и развития жизни. Только он один может судить об этом, руководст­вуясь чувством высочайшей ответственности за судьбу другой жизни.

Что говорит этика благоговения перед жизнью об отноше­ниях между человеком и творением природы?

Там, где я наношу вред какой-либо жизни. Я должен ясно со­знавать, насколько это необходимо. Я не должен делать ничего, кроме неизбежного, — даже самого незначительного. Крестьянин, скосивший на лугу тысячу цветков для корма своей коровы, не дол­жен ради забавы сминать цветок, растущий на обочине дороги, так как в этом случае он совершает преступление против жизни, не оп­равданное никакой необходимостью.

Те люди, которые проводят эксперименты над животными, связанные с разработкой новых операций или с применением новых медикаментов, те, которые прививают животным болезни, чтобы использовать затем полученные результаты для лечения людей, никогда не должны вообще успокаивать себя тем, что их жестокие


действия преследуют благородные цели. В каждом отдельном слу­чае они должны взвесить, существует ли в действительности необ­ходимость приносить это животное в жертву человечеству. Они должны быть постоянно обеспокоены тем, чтобы ослабить боль, насколько это возможно.

Швейцер А. Культура и этика. — М., 1973. — С. 305—308, 314—316.

Н. Ф. ФЕДОРОВ

Труд всеобщего воскрешения, начатком которого было Воскресе­ние Христово, не прекращался, хотя в то же время не останавлива­лось и противодействие ему. Труд Запада в деле воскрешения, в коем и мы принимали некоторое участие, может быть назван вос­крешением мертвых; ибо какое другое имя может быть дано этому собиранию различных памятников, вещественных и письменных, кои сохранились от самых отдаленных времен с целью восстано­вить образ только мира в области мысли (т. е. совершить мысленное или мнимое воскрешение). Кроме этого собирания различных ос­татков, или останков (реликвий), прошедшего, наука имеет в своем распоряжении, для попыток воспроизведения явлений жизни в малом виде, лаборатории, физические кабинеты и т. д. Затем оста­ются еще страдательные созерцания, или наблюдения над теми ус­ловиями, небесными и земными, от которых зависит жизнь. Этими тремя способами исчерпываются в настоящее время все средства науки для мысленного восстановления целого образа мира.

Но если довольствоваться только мысленным восстановле­нием, в таком случае мы или никогда не можем быть убеждены, что этот образ соответствует действительности (это субъективное только знание), или же, если мы его примем за действительный об­раз мира, в таком случае этот образ, как его знает настоящая наука, будет изображением всеобщего шествия к смерти, сопровождае­мое всякого рода страданиями; т. е. такое представление будет ис­тинным мучением для человека, ибо созерцать страдания и смерть, не иметь возможности помочь и при этом не чувствовать мучения от такого созерцания могут только ученые, по самому своему поло­жению не обязанные иметь ни сердца, ни воли, а один только ум. К тому же должно заметить, что пока наука находится в своей язы­ческой, т. е. городской стадии развития, пока она есть только образ мира, каким он дается нам в нашем ограниченном опыте и остается в лабораториях и кабинетах, истинного единства между нею и ре­лигией быть не может. Сомнение для науки в таком состоянии обя­зательно, религия же при этом сама ограничивает свое дело хра­мом, пресуществлением вместо воскрешения, и самое собирание, производимое ею, будет бесцельно. В такой науке народ не прини­мал никакого участия, ибо для него, как не лишенного ни чувства,

 


ни воли, живущего сердцем и нуждающегося в деятельности, нуж­но не мертвое, не мнимое или мысленное, а живое, действительное воскресение; он не может найти утешения в воскрешении мнимом, в какие бы пышные фразы оно ни было облечено и как бы ни были соблазнительны эти фразы для сословий вроде адвокатов, орато­ров, живущих фразами. Вот, например, как изображают это мни­мое воскрешение: “Мир прошедший, покорный мощному голосу науки, поднимается из могилы свидетельствовать о переворотах, сопровождавших развитие поверхности земного шара (поднима­ется из могилы не для себя, не для жизни, а лишь для того, чтобы удовлетворить наше праздное любопытство); почва, на которой мы живем, это надгробная доска жизни миновавшей, становится как бы прозрачною, каменные склепы раскрылись; внутренности скал не спасли хранимого ими. Мало того, что полуистлевшие, полуока­менелые остовы обрастают снова плотью! Палеонтология стремит­ся раскрыть закон отношения между геологическими эпохами и полным органическим населением их. Тогда все, некое живое, вос­креснет в человеческом разумении, все исторгнется из печальной участи бесследного забвения, и то, чего кость истлела, чего фено­менальное бытие совершенно изгладилось, восстановится в свет­лой обители науки, в этой области успокоения и увековечения вре­менного” (Герцен. Письма об изучении природы). Впоследствии, впрочем, тот же писатель логику назвал кладбищем и в этом ближе подошел к истине.

Все сказанное относительно того, что сделано Западом для мнимого, или мертвого, воскрешения, относится, конечно, к одной лишь чистой, неприкладной, науке. Но приложения науки слу­чайны и не соответствуют широте ее мысли, иначе она вышла бы из рабства торгово-промышленному сословию, которому в насто­ящее время служит; в этом служении и заключается характерис­тика западной науки, которая с тех пор, как из служанки богосло­вия сделалась служанкою торговли, уже не может быть орудием действительного воскрешения. Если бы наука имела в виду быть вполне прилагаемой, то, развившись внутри торгово-промыш­ленного организма, она должна была бы выйти на свет, родиться в новую жизнь.

Начало настоящей нынешней науки положено вместе с об­разованием особого городского сословия, с отделением города от села, имеющего дело с живою природою, живущего одною с при­родою жизнью; вместе с отделением мануфактурного промысла от земледелия полагаются основы мертвого, так называемого субъективного знания, мысленного или мнимого восстановления. Всякое ремесло должно прежде всего лишить жизни растение или животное, выделить из общего строя или хода предмет или вещь, чтобы произвести над ним свои операции. Среди таких-то работ и родилась наука; мастерская была колыбелью физики и


химии. За этими эмпирически отвлеченными науками последова­ли, пошли тем же путем анализа, разделения и умозрительные. Все развитие этих последних состоит в разделении и отвлечении: человека наука рассматривает отдельно от условий его жизни, антропологию от космологии; точно так же душу отделяют от тела, психологию от соматологии; последняя также разделяется на физиологию и анатомию; словом, чем далее идет анализ, тем мерт­веннее продукты его. Выше всего, казалось бы, стоит в этом отно­шении метафизика, эта мертвеннейшая из мертвых, отвлеченнейшая из отвлеченных. Однако есть еще онтология, наука о са­мом отвлеченном бытии, равнозначащем уже небытию. Поэтому понятно выражение Плотина (который в данном случае является представителем вообще спиритуализма — откуда и аскетизм), что состояние смерти есть самое философское понятие; и еще бо­лее ясно, почему Воскресение есть самое нефилософское поня­тие; Воскресение все собирает, восстановляет и оживляет, тогда как философия все разделяет, все отвлекает и тем умерщвляет, в конце же концов философия не только восстановление делает лишь мысленным, т. е. самым отвлеченным, но даже самый внеш­ний, существующий мир благодаря созерцательной, сидячей не­деятельной жизни обращается в представление, в психический лишь факт, в фантом; и такое превращение действительного ми­ра в субъективное явление есть результат сословной жизни, функция мыслящего органа человечества.

Но тем не менее все это необходимый, предшествующий мо­мент, ибо прежде все нужно разложить, разделить, чтобы потом сложить и соединить, так как только смертью может быть попрана смерть. Нужно было дойти именно до такой глубины сомнения, что­бы только воссоздание, восстановление всего исчезнувшего и бес­смертие исчезающего признать полным доказательством действи­тельного существования, и для такого доказательства необходимо, чтобы мышление стало действием, чтобы мысленный полет пре­вратился в действительное перемещение.

Федоров Н. Ф. Философия общего дела // Сочинения. Т. 1. — М., 1982. — С. 61—62, 314—317.

К.Э.ЦИОЛКОВСКИЙ

6. Прогресс земного человечества

Сейчас мы касались только физического состояния космоса и при­шли к выводу, что если и гаснут солнца, если и умирают Млечные Пути в отдельности, то в общем сколько солнц погаснет, столько и возникает снова. Так что вид Млечного Пути долго остается неиз­менно блестящим.


Так же и в группе млечных путей. Если и умирают временно некоторые из ее членов, то столько же и оживает. Следовательно, и обычный вид Эфирного острова в среднем постоянен. Далее ней­дем, хотя впереди еще целая бесконечность непрерывно возраста­ющих периодов и групп, но все они ничтожны в сравнении с истин­ною бесконечностью.

Теперь мы перейдем к жизни существ, к роли разума во Все­ленной, Но для этого полезно сначала проследить возможную жизнь существ на Земле, прошедшее этой жизни, ее настоящее и будущее.

Прошедшее есть постепенный переход от неорганической материи к органической мертвой, от органической мертвой к орга­нической живой, от живой простой к живой сложности, т. е. от бак­терий к человеку. Это достаточно исследовали биологи.

Настоящее хоть и известно, но очень печально: существа ед­ва вышли из пеленок, едва выделились из звериного бытия и со­ставили группу человечества. Почти все звериные задатки еще крепки и приносят свои ужасные плоды в форме самоистребления и всякого рода бедствий. Только разум людей воссиял односторон­не, дал познание природы, но не дал сил одолевать звериные ин­стинкты. Тот же разум выяснит их, одолеет и устранит тогда все человеческие несчастья. Кроме того, не забудем, что не все челове­чество выдвинулось и умом, а только миллионная часть его, не­сколько тысяч особей. Ничтожный процент человечества глубоко воспринял это движение. Около 30 процентов восприняло его малосознательно, а огромное большинство людей находится еще в первобытном состоянии полного невежества.

На что же мы можем еще надеяться? Какова картина буду­щего прогресса человечества: технического, физического и нрав­ственного? Если мы от мертвой материи перешли к живой, к созна­нию, к современному умственному и техническому прогрессу, то что же выйдет из нас через миллионы лет!

Все три стороны развития Земли и ее обитателей будут ше­ствовать одновременно. Одно без другого немыслимо, практически невозможно.

Начнем с важнейшего — с нравственного прогресса. Распро­страняются знания. Каждый получит столько сведений, сколько может вместить его ум. Знание полезного вредного для человека станет очевидным. Выработаются и усвоятся социалистические идеалы. Уясните наиболее естественный и короткий путь к ним. В несколько сотен лет они постепенно осуществятся. Человечество сольется в одно целое и будет управляться единым избранным разумом.

Возможность грандиозных боен все более и более устраняет­ся. Человек ставится в условия, способствующие его правдивости и честной жизни. Нравственность и добрые качества улучшаются


подбором. Чем ниже качества людей, тем менее им дают возмож­ность размножаться. Так человечество в течение тысяч лет преоб­разуется в совершенную породу и поднимется так же высоко, в сравнении с современным человеком, как последний высок в срав­нении с обезьяной... Но наше воображение не может изобразить или превзойти действительность.

Физическое развитие будет заключаться в улучшении здо­ровья, в увеличении продолжительности жизни, в красоте тела, в совершенстве органов чувств и движения, в плодовитости и т. п. До чего это может дойти — предугадать трудно. Может быть, умирать будут только по собственному желанию. Страдания рождения и смерти сойдут постепенно со сцены. Производительность женщи­ны увеличится по мере надобности.

Но все это непонятно без связи с техническим прогрессом. Согда объединится человечество, то будут управляться высшим избранным разумом, то оно будет идти к могуществу гигантскими ' шагами. Население достигнет полного довольства и будет быстро расти. Образуются трудовые армии, которые уничтожат с корнем всю дикую природу богатейших экваториальных стран и сделают ее здоровой, с желаемой температурой, с культурными растени­ями, полями и садами. Они прокормят население в 100 раз больше теперешнего.

Далее сухие, песчаные и холодные пустыни сделают теплы­ми, плодородными и здоровыми. Жаркие пустыни станут таковы­ми же, с умеренною теплотою. Пути сообщения всех родов будут превосходны. Жилища, одежда, обстановка будут безукоризнен­ны. Рабочий день дойдет до четырех часов. Население будет так велико, что приступят к преобразованию атмосферы (Атмосфера чрезвычайно разрядится и станет ясной, как на Марсе). Азот ат­мосферы, кислород и вода поглощались многочисленным населе­нием, богатой флорой, органическими запасами и пр. Разница между температурой на горах и в долинах сделается незначитель­ной. Атмосфера будет наиболее благоприятна для растений и че­ловека. Животные мало-помалу сойдут со сцены. Урожайность плодов увеличится в тысячи раз. Использование солнечной энергии дойдет до 50 процентов. Каждый человек будет обильно кормиться и получать все необходимое в сотни кв. метров поверх­ности суши.

Воздух еще более разредится и будет состоять из небольшо­го количества углекислоты, азота, кислорода, водяных паров и не­которых других газов и паров.

Будут попытки завладеть океаном с точки зрения земледе­лия. Вследствие разрежения атмосферы и слабых ветров, волне­ние в водах Земли будет очень ослаблено. Это позволит развести во всех океанах полезные, приносящие плоды водоросли. Последние почти уничтожат волнение, несмотря на остатки ветров.


Затем, кроме водорослей, выше их вознесутся плавающие полувоздушные растения, корни которых будут плавать в воде, а плоды будут превосходны и обильны.

Население еще возросло раз в десять.

В полярных странах температура давно уже непрерывно понижалась, по мере разрежения атмосферы и покрытия морей. Там непрерывно накоплялись огромные пласты снегов, давление которых в летнее таяние превращало их нижние слои в ледники. С каждым годом уровень океанских вод понижался вместе с пло­тами, а уровень полярных ледников повышался и площадь их увеличивалась. Они начали покрывать и дно северных морей.

В несколько сотен лет вся вода из океанов испарилась и пере­местилась в полярные страны в виде ледников. Температура их была так низка, что там же могли найти место излишние для чело­века газы. Они также обратились в твердые тела.

Непрерывно нарастающее давление в полярных странах понизило эти местности и повысило части земли без ужасных ка­тастроф, так как совершалось постепенно, в течение чуть не ты­сячи лет.

Атмосфера растений изолировалась теперь в оранжереях разного рода, сообразно свойствам растений. А атмосфера челове­ка заключалась лишь в его жилищах. Кругом было непосредствен­ное небо с малыми следами паров и газов. Непрерывный солнечный свет днем и ночное лучеиспускание тепла, комбинируясь между собою при посредстве особых приборов, давали желаемую темпе­ратуру для растений.

И человек совершенно не зависел от климата: он создавался по желанию и надобности.

Океанов и морей не было. Обнажилось их дно и громадные залежи в нем руд, дорогих камней, минерального угля и т. д.

Дно океанов превратилось в поля, сады и рудники.

Ранее температура высоких местностей была невозможно холодней атмосферы. Теперь не было границы в этом отношении между вершинами гор и незанятыми теперь водой пропастями океанов. Даже на поверхности ледников, около полярных стран, в течение лета могли быть жилища и оранжереи с высокой темпе­ратурой. Наоборот, экваториальные местности могли иметь, по желанию, низкую температуру, несмотря на широту и глубину места.

Теперь легко было, благодаря отсутствию атмосферы, по­лучать с помощью Солнца и лучеиспускания любую температуру, в любой части земли, от 2700 холода до 50000 тепла по Цельсию. И такие контрасты в температурах тел могли устраиваться чуть не рядом. Это имело громадное техническое значение.


К сжиганию растений прибегали реже, чем к использованию солнечных лучей. Последние давали тепло в жилищах, в банях, в прачечных. Они же давали: дезинфекцию, стерилизацию, уничто­жение всех вредных существ и растений в почве.

Тепло Солнца питало почти все фабрики, заводы и двигатели. Оно же служило для приготовления пищи и напитков.

Лучи доставляли электричество и химическую силу. И то, и другое давало возможность сосредоточивать энергию в огромном количестве, когда это надо было.

На каждого жителя Земли, на 100 кв. метров приходилось несколько лошадиных сил непрерывно действующей механичес­кой энергии. Понятно теперь, почему человек был господином зем­ли, воды, воздуха, растений и животных.

Состав атмосферы жилищ и растений менялся по желанию. Проводились дороги, уравнивалась суша ради них же. Способов со­общения было много, но все экипажи и вагоны опирались на твер­дую землю. Не было ни водного, ни воздушного сообщения (если не считать применения жидкостей и газов к ослаблению трения). По­ра воздушных и водных сообщений в свое время достигла высшего расцвета, а потом вовсе иссякла. Были пути разных сортов. Все они имели разное устройство. Скорости движения тем были больше, чем длина дорог значительнее.

Прекратились не только муки человека, но и муки живот­ных, которых не стало. Изоляция и дезинфекция местностей их со­вершенно уничтожила. Вредные бактерии были изгнаны даже из крови и тела человека. Оставались всюду только полезные, как по­лезные растения. Мир же животных, даже будто полезных, дол­жен был увянуть, исчезнуть. Убой высших животных и муки их прекратились. Даже морские животные исчезли, когда прекратил­ся доступ света к водам и тем более, когда испарились самые океа­ны. Остатки разнообразных животных оставались только в обшир­ных научных лабораториях. Но там существование было вечной масленицей. О них заботились, не убивали, не мучили и не позволя­ли им мучить друг друга.

В вагонах была искусственная атмосфера, но сами они дви­гались в пустоте и потому могли приобретать громадные скорости, совершенно немыслимые даже в самой разреженной атмосфере. Конечно скорости поездов при малых перемещениях были малы. Но чем больше требовалось перемещение тел или людей, тем ско­рости эти были выше. Она могла доходить до 8, даже 11 километров и более в секунду.

При первой скорости бесколесные экипажи и другие снаря­ды теряли тяжесть и носились кругом Земли как луны, не испыты­вая трения. Как небесные тела, они могли носиться вечно, не опаса-


ясь упасть на Землю. Мы говорим про небольшую высоту над Зем­лей, где следы воздуха исчезли окончательно или не мешали стре­мительному движению. В нижних слоях эта скорость все-таки ос­лаблялась и терялась.

Растения на Земле остались только полезные. Найдено и вы­работано было и много новых родов. Все они в небывалой степени утилизировали солнечную энергию. Использование это доходило до 50 %. Но часть лучей Солнца использовались непосредственно на тепло, свет, химическую силу, электричество и механическую ра­боту. Энергия запасалась, аккумулировалась, поглощалась, осо­бенно на экваторе, и это было одним из способов понижать темпе­ратуру места.

Животными, заметно страдающими и радующимися, чело­век не пользовался. Оставались только немногие низшие, чувства которых немного превышали чувства растений. Человеком же вся земля была заполнена и размножение его было чудовищно. Оно всячески еще усиливалось. Куда же деваться родившимся? Начи­нается усиленный искусственный подбор, который выражается только в том, чтобы давать возможность быстро размножаться са­мым совершенным особям. Нашли и способ скорого размножения человеческой породы путем особых его приемов (Говорить об этом теперь не решаемся из опасения быть непонятыми и осужденны­ми напрасно).

7. Человек овладевает Солнечной системой

Человечество одновременно и улучшалось во всех отношениях, и расселялось в Солнечной системе. Ее энергия может прокормить в два миллиарда раз больше существ, чем кормит Земля. Итак, по­ток жизни направился к Солнцу и остановился вокруг него в ис­кусственных жилищах, устроенных и размещенных между орби­тами Марса и Земли, а также и ближе и дальше от Солнца.

Люди посетили свои планеты и их спутники. Неудавшуюся жизнь ликвидировали, т.е. милосердно уничтожили муки существ, как когда-то их уничтожили на Земле для животных и несовер­шенных людей. Установили там жизнь новую и совершенную. По­ставили стражу на всех планетах и во всех уголках Солнечной сис­темы, где могла возродиться жизнь. Цель стражи не допускать ни­чего до мук. Пусть царит счастье и блаженство везде. Это было в интересах всех существ: разумных и несознательных. Действи­тельно, атом живет жизнью космоса. Хорошо в космосе, хорошо и атому. Поэтому сознательные и совершенные существа во всей Вселенной стремились из истинного эгоизма везде устанавливать счастье и уничтожать горе.


Совершенное население быстро росло кругом Солнца. Сол­нечная система не только была благоустроена в отношении жизни, но и заселена довольно скоро, хотя для этого человечеству надо бы­ло умножиться в два миллиарда раз. Оно уже усовершенствовалось настолько, что дальше идти было некуда. Было множество разнооб­разных и совершенных, в своем роде, пород, приспособленных к разной тяжести, разным атмосферам, к жизни в пустоте, к жизни без пищи и т. д. Действительно, была даже выработана порода, кото­рая могла жить лишь солнечными лучами. Для нее было достаточно одной лучистой энергии светила. Между тем они мыслили и жили как мудрецы и были счастливы. Их познание космоса было так вы­соко, что мы не в силах его описать.

8. Переселение к иным солнцам

Размножение же продолжалось, а энергии лучей Солнца было для населения недостаточно. Как же быть? Конечно, можно было при­остановить население. Это было в руках человека, как и теперь. Но зачем, когда в космосе есть еще бесчисленное множество солнц с их девственными лучами!

Но, может быть, они уже заселены... Давно начались сноше­ния с иными солнечными системами, с их разумными существами. Были признаки, по которым можно узнать свободные, не занятые, пустующие солнечные системы. Вот туда то и решили направить избыток населения, оказавшийся не по силам нашему Солнцу.

Таким образом, в короткое время заселилось множество сол­нечных систем. Несовершенную жизнь в них ликвидировали и за­менили совершенной. Это было своего рода суд. Но суд не страш­ный, а милостивый и выгодный для несовершенных: после их без­болезненного естественного умирания без потомства они оживали для лучшей жизни.

Расстояния между солнцами не то, что между планетами. Если межпланетные путешествия требовали годов, то межсолнечные — сотен тысяч лет.

Такие времена мы не считаем громадными. Да и что такое время! Разве есть в нем недостаток! Разве природа скупо его отпу­стила! Свет требует для своего прохождения между разными сол­нечными системами десятков лет. Движение снарядов не может быть так быстро, но оно может сравняться с планетными скоростя­ми и дойти до 300 кило [метров] в секунду, а может быть, и больше. Но и тогда потребуется десятки тысяч лет при достижении бли­жайших солнц.

Поезда, отправляющиеся для такого путешествия, были громадны не столько по числу пассажиров, сколько по запасам энергии и материалов, которых должно было хватить на тысячи лет пути в холодной звездной пустыне.


Трудное путешествие! Не будут ли рассыпаться и разру­шаться все тела, орудия и экипажи от холода, как рассыпается от него олово! Но против этого можно употребить непрерывное вну­треннее нагревание. А наружная неизбежно холодная оболочка может быть построена из особого материала, который не боится холода.

Во время пути путешественники жили, как всегда, ни­сколько не страдая. Часть их вымирала, часть оставалась в жи­вых — лично или в виде новых поколений. Потребная для пути скорость еще приобреталась на родине, у нашего Солнца, силою его лучей. Приостанавливалась она или преобразовывалась за­пасами энергии, а то теми же солнечными лучами (только иных солнц). Попадали в заранее известные пустынные места, ждав­шие заселения или с неудачей, недоразвившейся или уродливой жизнью...

Вот что может произойти с земным населением. Его дорога — от камней к сложным соединениям, от последних к бактериям, да­лее — к мягкотелым, рыбам, пресмыкающимся, гадам, млекопита­ющим, человеку и высшим существам.

Что тут невозможного и как может быть иначе? Если мине­ралы преобразовались в человека, то как же человеку не изба­виться от своих недостатков и не достигнуть высшей формы? Уже теперь, среди человечества, мы видим необыкновенных по своим свойствам членов: они никогда не болеют, другие дожива­ют чуть ли не до двухсот лет, третьи гениально делают великие изобретения, открывают истины, обладают необыкновенной па­мятью, отличаются высокой нравственностью, красотою ума, красноречием, разными талантами. Стоит только поставить та­ких людей в условия благоприятного размножения, и они запол­нят Землю.

Теперь скажем нечто еще в отношении технического про­гресса. Если пассивный камень, глупое животное дошло, разви­ваясь, в настоящее время до постижения Вселенной, до желез­ных дорог, пароходов, фабрик, аэропланов, телеграфов, радио, говорящих машин и т. д., то почему же не надеяться, даже как же можно сомневаться, что прогресс пойдет далее и доведет нас до победы над всей планетной системой и окружающими нас солн­цами. Современный поражающий нас прогресс техники, собст­венно, дело нескольких сотен лет. Но впереди еще тысячи, мил­лионы, биллионы лет! Как же возможно быть неуверенным в из­ложенную тут в сущности скромную и узкую картину будущего. Ведь никакого воображения не хватит его предвидеть и изобра­зить в полной мере. О чем говорим мы исполнится с избытком и есть минимум. Действительность почти всегда опережает вооб­ражение пророков. Пушкин надеялся, что через сотню лет в Рос­сии будет достаточно шоссейных дорог. Но прошел век, и постро-


ено множество железных путей, чего, он, конечно, не предвидел. Огюст Конт не только не мечтал, но даже находил совершенно невозможным для науки узнать когда-нибудь состав небесных тел. Но и это узнали. Да и кто из самых гениальных людей древ­ности предвидел настоящее? Так и мы его в полной мере предви­деть не можем...

Циолковский К. Э. Живая Вселенная // Вопросы философии.— 1992. — № 6. — С. 148—154.


 

Перечень имен

(Краткие сведения о философах, фрагменты из работ которых, приведены в данной книге)

Абеляр Пьер(1079—1142) — французский философ, теолог и поэт. Одни из основателей схоластического метода. Рационалис­тическая направленность его идей вызвала протест ортодоксаль­ных церковных кругов. Основные сочинения: “Да и нет”, “История моих бедствий”.

Августин Аврелий(354—430) — выдающийся христианский мыслитель, один из “отцов церкви”, признанный в католицизме святым, а в православии — блаженным. Создал первую наиболее развитую философско-теологическую систему на базе христиан­ского вероучения, которая на протяжении всего средневековья яв­лялось образцом христианской мудрости. Основные работы: “Ис­поведь”, “О Граде Божием”, “Об истинной религии”, “О порядке”, “О свободной воле”.

Аврелий Марк Антонин(121—180) — римский философ-стоик, император. Автор сочинения “К самому себе”, содержащего записи кратких рассуждений по вопросам мироустройства и этики.

Аксаков Константин Сергеевич(1817— 1860) — видный рос­сийский писатель, публицист, один из основоположников славяно­фильства. Основное философско-социологическое произведение “О внутреннем состоянии России”.

Анаксагор из Клазомен(ок. 500—428 до н. э.) — древнегрече­ский философ, фактический основоположник афинской философ­ской школы.

Анаксимандр из Милета(610 — ок. 540 до н. э.) — древнегре­ческий философ, один из ярких представителей милетской школы.


Анаксимен из Милета(ок. 585 — ок. 525 до н. э.) — древнегреческий философ. Один из ярких представителей милетской школы.

Аристотель Стагирит(384 — 322 до н. э.) — крупнейший древнегреческий философ, систематизатор научно-философского знания своего времени, основоположник науки логики и ряда от­раслей специального знания. Ученик Платона, основал в Афинах (335 до н. э.) собственную философскую школу “ликей”. Основные философские работы: “Метафизика”, логический свод “Органон” (“Категории”, “Об истолковании”, “Аналитики”, “Топика”), “О ду­ше”, “Этика”, “Политика”, “Риторика”, “Поэтика”.

Башляр Гастон(1884—1962) — французский философ, ос­новоположник неорационализма — философской школы в рам­ках методологии и философии науки. Основные работы; “Новый научный Дух”, “Рациональный материализм”, “Прикладной ма­териализм”.

Белинский Виссарион Григорьевич(1811—1848) — русский революционный демократ, литературный критик, публицист и философ. Философские взгляды Белинского эволюционировали от увлечения гегельянством до материализма. Уделял большое вни­мание проблемам философии истории и диалектики. Основные фи­лософские работы опубликованы в сборнике “Избранные фило­софские сочинения”. Т. 1—2.1948 г.

Бергсон Анри(1859—1941) — французский философ, пред­ставитель философии жизни. Основные работы: “Творческая эво­люция”, “Материя и память”, “Два источника морали и религии”.

Бердяев Николай Александрович(1874—1948) — русский философ, один из основоположников экзистенциализма и персона­лизма. Доминантой философского творчества Бердяева является идея свободы. Основные работы: “Философия свободы”, “Смысл творчества”, “Смысл истории”, “Философия свободного духа”, “О назначении человека”, “Русская идея, основные проблемы русской мысли XIX — начала XX века”.

Беркли Джордж(1685—1753) — английский философ, пред­ставитель субъективного идеализма и эмпиризма, Основная идея его работ сформулирована в мысли “Существование вещей состо­ит в их воспринимаемости”. Сочинения: “Опыт новой теории зре­ния”, “Трактат о началах человеческого знания”, “Три разговора между Гиласом и Филонусом”.


Бруно Джордано(1548—1600) — итальянский философ и поэт, представитель пантеизма, развивал гелиоцентрическую сис­тему Коперника. Основные работы: “О бесконечности вселенной и мирах”, “О причине, начале и едином”.

Булгаков Сергей Николаевич (1871—1944) — русский рели­гиозный философ и экономист. Представитель софиологии. Цент­ральным пунктом философского творчества Булгакова является учение о Софии — мудрости, воплощением которой является Бого­матерь. Основные произведения: “О богочеловечестве”, “Филосо­фия хозяйства”, “Свет невечерний”, “Купина неопалимая”.

Бэкон Фрэнсис(1561—1626) — английский философ, пред­ставитель эспиризма и материализма, родоначальник методоло­гии опытной науки, сформировал концепцию индуктивного метода познания. Основная работа — “Новый Органон”.

Виндельбанд Вильгельм(1848—1915) — немецкий фило­соф, глава баденской школы неокантианства, обосновал коренное различие методов естественных и общественно-исторических на­ук, уделял большое внимание исследованию в области истории фи­лософии. Основные работы “История и естествознание”, “История древней философии”, “История новой философии”.

Вольтер Франсуа Мари Аруэ(1694—1778) — французский писатель, философ, историк, один из видных представителей французского Просвещения. Основные философские произведе­ния: “Философские письма”, “Трактат о метафизике”, “Основы философии Ньютона”, “Опыт о нравах и духе народов...”.

Гадамер Ханс Георг(р. 1900) — немецкий философ, один из ведущих представителей философской герменевтики середины XX века. Основное сочинение — “Истина и метод”.

Гегель Георг Вильгельм Фридрих(1770—1831) — немецкий философ, объективный идеалист, представитель немецкой клас­сический философии. На основе идеи приоритета духовного нача­ла и диалектики создал грандиозную систему, в которой попытал­ся упорядочить все современное ему знание. Основные сочинения: “Феноменология духа”, “Наука логики”, “Энциклопедия философ­ских наук”, “Философия права”, “Лекции по истории философии”, “Лекции по эстетике”, “Лекции по философии религии”.


Гельвеции Клод Адриан(1715—1771) — французский фи­лософ-материалист, один из представителей французского Про­свещения, сыграл значительную роль в подготовке Великой Фран­цузской революции. Основные работы: “Об уме”, “О человеке”.

Гераклит Эфесский(ок. 520 — ок. 460) — древнегреческий философ, представитель ионийской школы, диалектик.

Герцен Александр Иванович(1812—1870) — русский фило­соф-материалист, революционер-демократ, писатель и публи­цист. Основные философские произведения: “Письма об изучении природы”, “Дилетантизм в науке”.

Гете Иоганн Вольфганг(1749—1832) — немецкий поэт, есте­ствоиспытатель и философ, обладал широким кругозором в исто­рии философии. Основные работы в этой области: “Избранные фи­лософские произведения”.

Гоббс Томас(1588—1679) — английский философ-материа­лист, значительное внимание уделял исследованию проблем обще­ственной жизни. Основные работы: “Философские элементы уче­ния о гражданине”, “Левиафан”.

Гольбах Поль Анри(1723—1789) — французский философ-материалист, представитель французского Просвещения. Значи­тельное внимание уделял борьбе с клерикализмом и религиозным мировоззрением. Основные работы: “Система природы”, “Разоб­лаченное христианство”, “Карманное богословие”.

Горгий из Леонтиив Сицилии (ок. 480 — ок. 380 до н. э.) — древнегреческий философ. Один из старейших софистов.

Григорий Палама(1296—1359) — византийский богослов и церковный деятель, представитель мистицизма. Основные работы изданы в кн. “Памятники византийской литературы IX—XIV вв.”. — М., 1969.

Гумилев Лев Николаевич(1912—1992) — русский историк, географ, автор оригинальной концепции этногенеза, согласно кото­рой нация (народ) является организмом, жизнь которого подчине­на общим законам биосферы. Основные работы: “География этноса в исторический период”, “Древняя Русь и Великая степь”.


Гуссерль Эдмунд(1859—1938) — немецкий философ, осно­ватель феноменологии. Основные работы: “Философия как стро­гая наука”, “Кризис европейский наук и трансцендентальная фе­номенология”.

Данилевский Николай Яковлевич(1822—1885) — русский философ, публицист и социолог, идеолог панславянизма, созда­тель теории культурно-исторических типов. Основная работа — “Россия и Европа”.

Декарт Рене(1596—1650) — французский философ, мате­матик, физик, физиолог. Один из родоначальников философии Нового времени и новой методологии научного исследования. Представитель рационализма. Основные сочинения; “Рассужде­ния о методе”, “Начала философии”.

Демокрит из Абдер(ок. 470/460 — 370 до н. э.) — древнегре­ческий философ, один из основателей античной атомистики.

Дидро Дени(1713—1784) — французский философ-мате­риалист, представитель французского Просвещения, основатель и редактор “Энциклопедии или Толкового словаря наук, искусств и ремесел”. Основные произведения: “Мысли об объяснении при­роды”, “Философские основания материи и движения”.

Дильтей Вильгельм(1833—1911) — немецкий философ и культуролог, представитель философии жизни, основоположник понимающей психологии. Разрабатывал герменевтический метод познания исторических явлений. Основные произведения: “Типы мировоззрения и обнаружения их в метафизических системах”, “Описательная психология”.

Добролюбов Николай Александрович(1836—1861) — рус­ский литературный критик, публицист, революционный демократ и философ-материалист. Основные работы опубликованы в сб.: Избранные философские произведения: в 2-х тт. — М., 1945—1946.

Зенон из Элей(ок. 490 — 430 до н. э.) — древнегреческий фи­лософ. Представитель Элейской щколы, известен своими философскими парадоксами.

Зиммель Георг(1858—1918) — немецкий философ и социо­лог, представитель “философии жизни”, разрабатывал преиму­щественно проблемы методологии культурологического исследо-


вания. Основные сочинения: “Конфликт современной культуры”, “Жизненные откровения”, “Проблемы философии истории”, “Ре­лигия. Социально-психологический этюд”, “Философия денег”.

Иоанн Скот Эриугена(ок. 810 — ок. 877) — средневековый философ. Ирландец по происхождению, работал во Франции. Представитель ранней схоластики. Основное сочинение — “О раз­делении природы”.

Камю Альбер(1913—1960) — французский философ, писа­тель и публицист, представитель экзистенциализма, исходным принципом своей философии считал категорию