ФЛАНДРИЯ, БЕЛГРАД, ЦИНДАО. 2 страница
КАРПАТЫ.
В то время, когда грохотали пушки у Лодзи и Летцена, 3-я армия Радко-Дмитриева продвигалась к Кракову, а 8-я Брусилова входила в предгорья Карпат. Карпатский хребет сам по себе представляет мощную естественную крепость. Он имеет форму подковы, выгнутой в сторону России и прикрывающей Венгерскую равнину. Точнее, это не один хребет, а несколько, тянущихся один за другим и прорезанных лишь “воротами” перевалов. Горы тут очень крутые, высотой 1000 – 3000 м, поросшие лесом и кустарником. Дорог мало, после дождей они превращаются в месиво непролазной глины. В долинах часто садятся густые, тяжелые туманы. А на вершинах рано выпадает снег, начинаются метели.
Австрийцы, отступившие в горы, в любой момент могли нанести оттуда удар, как они уже попытались сделать. Брусилов и штаб Юго-Западного фронта полагали, что надо самим занять перевалы и прикрыться Карпатами от врага. Но возникли разногласия. По планам Ставки основным направлением для фронта считался Краков – поддержать правым крылом наступление Северо-Западного фронта. 8-й армии приказали частью сил занять горные проходы, а основную группировку двинуть к Кракову, помочь 3-й армии. Брусилов доказывал, что это нереально. У него было 4 корпуса, и у противника в Карпатах находилось не менее 4 корпусов. Если выделить против них мало войск, враг сомнет их и ударит в тыл. Сошлись на компромиссном решении, для операции в горах выделялось 2 корпуса, 24-й и 8-й, им ставилась задача овладеть главным хребтом от Ростокского до Лупковского перевалов.
Сил и впрямь не хватало. 8-я армия в боях понесла большие потери, а все подкрепления направлялись на Северо-Западный фронт, где разворачивалось главное сражение. Только после настойчивых просьб Ставка прислала 2 дивизии, одна для 8-й, другая для 3-й армии. Плохо было и со снабжением. По разнарядке зимним обмундированием сперва обеспечивался Северо-Западный фронт, где зима начиналась раньше. Но в горах уже выпал снег, и Брусилов приказал приобретать теплые вещи, минуя интендантство.
20 ноября его войска пошли на штурм перевалов. 48-я дивизия Корнилова наступала на Ростокский, правее – 49-я и 2-я Сводная казачья дивизии выходили на дорогу к местечку Цисну, еще правее двигалась 4-я Железная стрелковая бригада, перед ней перевалов не было. А части 8-го корпуса генерала Орлова наступали на Лупковский перевал. Противник ожесточенно сопротивлялся. Особенно упорно дрались венгерские части, защищая подступы к своей родине. Но Корнилов в жарком бою взял перевал. Преследуя неприятеля, он спустился с гор, захватил город и и важный железнодорожный узел Гуменне (ныне в Словакии). 49-я дивизия тоже сбила врага с позиций, перевалила Карпаты и заняла станцию Кошнац, перерезала шоссе и железную дорогу Гуменне – Медзилаборце, главные коммуникации австрийского фронта. Казачья дивизия Павлова и ринулась в рейд по Венгерской равнине, наводя панику.
8-му корпусу и 4-й стрелковой бригаде пришлось труднее. У станции Лупково австрийцы организовали сильную оборону, атаки корпуса Орлова захлебнулись. Деникин решил помочь соседу и двинул туда своих железных стрелков. 3 дня его бригада вела бой за Лупково, и противника разгромили, некоторые части были почти уничтожены. Но 48-й и 49-й дивизиям помогла внезапность, а пока шли схватки за Лупково, противник успел укрепить Лупковский перевал, собрал войска. Штурм сулил мало шансов на успех, но огромные потери. Тогда Деникин решился на отчаянный шаг – без дорог, козьими тропами обойти перевал и ударить в тыл его защитникам. Оставил у Лупкова батальон с артиллерией и обозами, приказал навьючить имеющихся лошадей патронами и сухарями и повел бригаду в горы.
Ударил двадцатиградусный мороз, на высоте было еще холоднее, бушевала вьюга. Солдаты и офицеры, пробивались через снежные заносы. Поддерживая съезжающих коней и цепляясь за мелкий кустарник, карабкались по обледенелым склонам. Австрийцы считали, что в таких условиях по бездорожью пройти невозможно, отсиживались в теплых блиндажах. Но деникинцы внезапно обрушились на них в клубах метели, сжимая в замерзших руках винтовки и греясь в рукопашной. Побили, раскидали и погнали вниз, не давая опомниться и зацепиться на тыловых рубежах. Опрокинули отряд, прикрывавший станцию и город Медзилаборце и взяли его. В бригаде было всего-то 4 тыс. штыков, а она в дерзвом прорыве захватила 3700 пленных, 9 орудий, эшелоны с грузами. Сама потеряла 164 человека убитыми, 1100 раненными и обмороженными. Узнав об этом подвиге, железным стрелкам прислали восторженные телеграммы и Брусилов, и великий князь Николай Николаевич.
Но как раз в это время немцы прорвались у Лодзи. На Юго-Западный фронт полетели приказы – усилить наступление на Краков, оттянуть контингенты неприятеля на себя. Все наличные войска 8-й армии стягивались к северу, на правое крыло. Подкрепить прорыв за Карпаты стало нечем. А австрийцы быстро опомнились. Им даже не требовалось времени для перегруппировки. Они сами готовились к контрудару со стороны Карпат, войска были под рукой. Корнилов, преследуя врага, продвигался на юг. Чтобы прикрыть свой фланг и шоссе, ведущее в тыл, к Ростокскому перевалу, он оставил один полк с батареей у села Такошаны. А возле Ужгорода выдвигалась к фронту венгерская гонведская дивизия. Ее срочно повернули назад, и она с востока навалилась на заслон у Такошан.
Первые атаки полк отразил, но на него наседали 4 полка. 24 ноября его смяли и отбросили к перевалу. Враг перехватил шоссе, 48-я дивизия оказалась отрезанной от тылов и своего отступившего полка. 25 ноября к австрийцам подошли другие подкрепления, начали атаки на Гуменне еще и с запада. На помощь к 48-й подошли части 49-й дивизии, Корнилов передал им оборону города а свои 3 полка бросил на Такошаны, насчистить шоссе. Но неприятель и здесь наращивал силы, русских встретили 6 полков. Тяжелые бои прододжались двое суток. 27 ноября 48-я дивизия дралась уже почти в окружении. У нее оставалась свободной лишь одна горная дорога, вьющаяся крутым серпантином над ущельями и занесенная снегом.
Командир корпуса Цуриков приказал Корнилову отступать. Осаживая врага контратаками, солдаты уходили в горы. Растянулись по единственной узкой дороге, кое-как тащили повозки, пушки. Но оказалось, что у селения Сины враг перерезал и ее. Обойти было нельзя. Чтобы вывезти артиллерию, приходилось прорываться через поселок. Завязалась схватка на улицах, между домами. Корнилов собрал все резервы: роту саперов, штабных писарей, оказавшиеся рядом подразделения, сам повел их в атаку – и пробились. Вышли к своим, не потеряли ни одного орудия, вывели 2 тыс. пленных.
Отчаянные бои, которые вела 48-я дивизия, сковали австрийцев, прикрыли соседей. 49-я дивизия и 4-я бригада смогли отойти с равнины беспрепятственно, закрепились на перевалах. Но рейд за Карпаты был не напрасным. Неприятелю нанесли серьезный материальный урон и потери, перепугали его, заставили австро-венгерское командование путать и менять планы. Добавило паники и наступление 3-й армии Радко-Дмитриева. Она одолела оборону противника по р.Дунаец, взяла города Бохня, Лепанов, Добчица и очутилась в 15 км от Кракова. К северу от нее, за Вислой, так же успешно продвигались на запад 9-я и 4-я армии. Но на этих рубежах операция застопорилась. Соединения Радко-Дмитриева вышли к внешним обводам Краковской крепости, и все атаки разбивались о сильные укрепления.
А на начало декабря Гинденбург запланировал очередное общее наступление. На Северо-Западном фронте хотел окружить 2-ю и 5-ю русскую армии. А на Юго-Западном 3-я армия, углубляясь на Краков, обтекала Карпаты, и линия фронта образовала длинный выступ. Австрийцы наметили ударить под его основание, отрезать армию Радко-Дмитриева от Брусилова, прижать к Висле и уничтожить. Одновременно атаковать с Карпат, проломить растянувшиеся боевые порядки 8-й армии и деблокировать Перемышль. Таким образом, все южное крыло русского фронта оказалось бы разрушенным. Для этого стягивались ударные группировки, пополнялись свежими соединениями, сюда прибыл и германский корпус.
Радко-Дмитриев узнал об этом, встревожился, требовал поддержки. Штаб фронта нацеливал к нему 8-ю армию. Брусилов спорил. Указывал, что прикрыть весь выступ у него не хватит сил, в дивизиях вместо 15-16 тыс. оставалось по 5-6 тыс. бойцов, а в некоторых и 3 тыс. А польские Западные Карпаты (Бескиды), в отличие от Восточных, не представляли серьезной преграды, вражская пехота с горной артиллерией могла пройти где угодно, без всяких перевалов. Но альтернативное решение было только одно – отступить от Кракова, оставить опасный выступ. В этом случае пришлось бы отходить и 9-й, 4-й армиям. Сохранялась и главная задача фронту, отвлекать на себя побольше австро-германских сил. Пусть Гинденбург шлет подкрепления сюда, а не снимает их отсюда.
Брусилову подтвердили приказ идти к 3-й армии. К Кракову он направил 8-й и 24-й корпуса, на перевалах их сменил один лишь 12-й. Командующий перенес свой штаб в Кросно, а его войска растягивались на 200 км вдоль Бескид, с востока на запад. Чтобы облегчить положение Радко-Дмитриева, 8-му корпусу Орлова было приказано срочно выдвинуться к г. Новый Сандец и с ходу наступать на г. Лиманов, во фланг краковской группировки противника. А 24-й корпус отправился к фронту другими, тыловыми дорогами. Но Брусилову стали поступать данные разведки, что противник накапливается за горами, явно готовит контрудар. Предпринять он почти ничего не успел.
Австрийцы скрытно вывели из Краковской крепости части своей 4-й армии и обходными путями перебросили к Лиманову. Здесь собралась группировка из 2 пехотных корпусов, 2 кавалерийских дивизий и германской пехотной дивизии. На нее-то и ринулся корпус Орлова. Разумеется, успехов он не добился. А 2 декабря, одновременно с наступлением Гинденбурга, Конрад нанес удар под Краковом. Но само выдвижение соединений 8-й армии заставило его срочно перенацеливать свои войска, и удар получился размазанным по нескольким направлениям. На север, к Висле, чтобы отрезать 3-ю армию, двинулся только один корпус. Он захватил г. Лепанов, разбил левофланговые части Радко-Дмитриева и вышел ему в тыл. Остальные дивизии ударной группировки развернулись на запад, против атакующего корпуса Орлова, смяли его и погнали назад.
А за Карпатскими горами уже изготовилась 3-я австрийская армия Бороевича. Перевалы прикрывал 12-й корпус Леша, вынужденный раскидать 3 дивизии на широком пространстве. На него ринулись 4 неприятельских корпуса. Отбросили его, и хлынули в тылы 8-й армии. В г. Санок располагался резерв Брусилова, недавно присланная 12-я Сибирская дивизия. Она была еще необстрелянной, офицеры неопытными. А к городу неожиданно прорвались огромные колонны противника, атаковали, дивизия не выдержала и побежала. Австрийцы, захватив Санок, перерезали важнейшее шоссе Новый Сандец – Кросно – Санок – Самбор, оно связывало между собой корпуса 8-й армии.
Да и штаб Брусилова в Кросно находился на том же шоссе, противнику стоило лишь повернуть на запад – от Санока до штаба было всего 35 км хорошей дороги, и никаких войск. Брусилов, узнав об этом, отправил все службы в глубь своей территории, в Ржешув. Но сам покинуть Кросно не мог, чтобы в критический момент не потерять управление армией – вдруг нарочные с донесениями будут искать штаб там, где его нет. Требовалось и время, чтобы перекинуть линии связи. И без того царил хаос. Куда отступили 12-й корпус и 12-я Сибирская дивизия, было неизвестно. 8-й корпус откатывался в полном беспорядке. Орлов растерялся, выпустил из рук управление, его части шли куда-то сами по себе. А 24-й все еще находился на марше, по старому приказу окольными дорогами шагал на запад.
Командующий остался почти уже во вражеском тылу. Готовясь к бою, выдвинул на шоссе все, что у него было – конвойную сотню казаков и полуроту охраны. Рассылал гонцов, пытаясь найти и сорганизовать свои войска. К счастью, разведка у австрийцев была поставлена отвратительно, они не представляли, где находится штаб армии, и повернуть на Кросно не догадались. На следующий день Брусилов благополучно выбрался в Ржешув. Высланные им офицеры и генералы собирали по дорогам отступающие части. В неразберихе они перемешались, растеряли свои подразделения, а это усиливало разброд. Казалось, что наши войска полностью разгромлены. Но потом находились отбившиеся роты и батальоны, и потери оказывались гораздо меньше, полки снова становились боеспособными.
Командование фронта, 3-й и 8-й армий, выискивали любые возможности, чтобы выправить ситуацию. В армии Радко-Дмитриева сняли с северного фланга, из-за Вислы, 10-й корпус, экстренно перебросили на юг, он контратаками задержал прорвавшегося врага, и войска выбрались из наметившегося мешка. Чтобы ликвидировать прорыв на участке 8-й армии, 24-й корпус повернули на юг, он сомкнулся с отступающей 3-й армией. Для 12-го нашли выгодную позицию – чтобы он прикрывал Перемышль, а наряду с этим угрожал с фланга продвижению австрийцев. Штаб фронта выделил Брусилову свой единственный резерв, 10-ю кавдивизию, она прикрыла брешь между 24-м и 12-м корпусами. Одну дивизию взяли из 11-й осадной армии, приказали ей атаковать Санок и выбить оттуда противника. Целостность фронта восстановилась.
3-я армия 14 декабря отошла за р.Дунаец и заняла позиции по ее берегу. Австрийцы пытались форсировать реку на ее плечах, но их отразили. А о прорыве Бороевича из Карпат Люденодорф записал, что он “наткнулся на превосходящие силы противника, который не замедлил перейти в атаку”. Никаких “превосходящих сил” перед ним не было. 8-й русский корпус пришлось отвести в тыл на переформирование, Орлова отстранили от должности, на его место назначили генерала Драгомирова. А 4 корпуса Бороевича наткнулись на 3 корпуса 8-й армии, с которыми уже неоднократно встречались – 7-й, 24-й и потрепанный 12-й. Но они контратаковали, в упорных встречных боях остановили зарвавшихся австрийцев и немцев и принялись теснить обратно. К концу 1914 г. войска Юго-Западного фронта снова вышли к Карпатам и заняли перевалы.
САРЫКАМЫШ.
Кавказское командование старалось пополнить малочисленные войска за счет местных ресурсов. Было создано 11 казачьих полков третьей очереди, из казаков старших возрастов, хотя это были опытные воины, могли дать фору молодежи. В России жило много армянских эмигрантов из Османской империи. А с началом войны стали приезжать турецкие армяне, рассеявшиеся по другим странам, желали вместе с русскими освобождать свою землю. Из них было сформировано 4 добровольческих дружины, в каждой около тысячи штыков и разведэскадрон в 70 сабель. 1-ю возглавил Андраник Озанян, народный герой армян. В юности он собрал отряд гайдуков, партизанил в горах, во время резни в Сасуне организовывал самооборону, потом эмигрировал, в балканской войне храбро и умело командовал армянскими добровольцами в составе болгарской армии.
По мере того, как армия пополнялась, ее штаб стал возвращаться от отрядов и групп к нормальным армейским структурам. Эриванский и Макинский отряды объединили в 4-й Кавказский корпус под командованием генерала от инфантерии Огановского. Но и турки получали пополнения. Сперва стала обостряться обстановка на флангах. На участке Огановского появились вдруг арабские части. Атаковали и захватили перевал Клыч-Гядук. Отбить его поручили Лабинскому казачьему полку. Стоял сильный мороз, казаки спешились и полезли на кручи, увязая в снегу. Лишь к вечеру добрались до исходной позиции. Обмороженных оттирали спиртом, поили коньяком – на Кавказе его хватало, боролись между собой, чтобы согреться. А ночью пошли в атаку. Но оказалось, что для арабов такие условия стали вообще гиблыми. 300 человек уже замерзли, остальные были не в состоянии драться и сдались.
Наутро полк, а за ним вся 2-я Кавказская казачья дивизия ринулись за перевал, в Дутахскую долину. Турки не ожидали этого, их погромили, взяли г. Дутах и устремились вслед за бегущим противником. Но 3-й Волгский полк Тускаева вырвался далеко вперед, и курды устроили ему ловушку. Пропустили и перебили головные разъезды, и на полк внезапно налетело 5 тыс. всадников. Захлестнули со всех сторон, прижимали к р.Евфрат. Наши пушки едва успели развернуться, в упор били картечью, офицерам-артиллеристам пришлось отстреливаться из револьверов. На помощь подоспел Лабинский полк, атакой отбросил противника, и волгцы вырвались из окружения. Но курды опомнились, всей массой насели на лабинцев. Казаки пятились, рубились. Выручил товарищей подъесаул Борисенко. Отчаянно проскакал с пулеметом на фланг курдам и полил их свинцом. Врага отогнали, но дивизия потеряла 130 человек, 2 орудия, оставила Дутах и отошла обратно за перевал Клыч-Гядук. Курдский бек, руководивший операцией, получил от германского кайзера Железный крест.
А на противоположный, западный фланг морем перебрасывался отборный 1-й Стамбульский корпус. Одну бригаду 16 ноября скрытно высадили у села Хопа, она внезапно перешла русскую границу, сбила посты. Батумский отряд генерала Ельшина состоял всего лишь из 19-го Туркестанского полка, 2 сотен казаков и 16 орудий. Комадир собрал эти силы для защиты Батума. Но неприятели дошли до р.Чорох и повернули вверх по течению – оказалась открытой дорога на Артвин. На турецкой территории высадились остальные соединения корпуса и двинулись навстречу своей бригаде по другим дорогам.
У Артвина они соединились, оставили несколько частей против Батума и стали углубляться дальше на восток, захватили г. Ардануч. Среди аджарцев распространяли воззвания. Подбивали “мусульманский народ Кавказа…восстать против врагов нашей веры и крови – русских и объявить им священную войну”. Поучали: “Вооружайтесь ружьями и кинжалами… всячески препятствуйте прибывающим войскам из России; разрушайте железные дороги, мосты, телеграфы и телефоны; организуйтесь, нападайте на врага и преследуйте его. Слушайтесь прибывших из Турции организаторов”. Из аджарцев начали формировать отряды четников по 500-600 человек. Резервов у русского командования почти не было. Побережье охраняла 3-я пластунская бригада генерала Геника, и ее разделили надвое, половину послали для обороны Батума, половину для прикрытия Ардагана.
24 ноября враг возобновил атаки и на центральном участке, у Кеприкея. Сюда продолжали прибывать части 2-го Туркестанского корпуса, и Берхману удавалось сдерживать натиск. Но группировки наших войск, раскиданные на огромных расстояниях, действовали несогласованно, связь в горах была плохой, а командование армии из Тифлиса не могло руководить операциями. Начальник штаба Юденич предлагал переместиться в Карс или Сарыкамыш. Однако Воронцов-Дашков заболел, а замещавший его Мышлаевский был против переезда.
Тем временем Энвер паша и его начальник штаба генерал фон Шеллендорф прибыли на фронт лично. Против группы Берхмана они соблали превосходящие силы и готовили русским сокрушительные “Канны”. В самом деле, чем они хуже Гинденбурга с Людендорфом? Среди горных теснин 2 неполных корпуса, сражавшихся под Кеприкеем, были связаны с тылом всего двумя дорогами. Одна вела от Ольты на Ардаган, ее прикрывал русский Ольтинский отряд. Хребет Турнагел отделял от нее соседнюю долину, здесь проходили шоссейная и железная дороги Сарыкамыш – Карс – Александрополь. Сарыкамыш был конечной станцией, а позиции наших частей располагались в горах, в 70-100 км от нее.
Энвер задумал глубокий обход. 11-й турецкий корпус и 2-я кавдивизия удерживают русских с фронта, а 9-й и 10-й корпуса скрытно выходят севернее. С нескольких направлений окружают и уничтожают Ольтинский отряд, переходят через горы и захватывают Сарыкамыш в тылу у группировки Берхмана. Она оказывается в кольце, отрезанной от российского Закавказья, ее с разных сторон теснят на юг и сбрасывают в ущелье Аракса. Под Кеприкеем собралась треть Кавказской армии, когда она погибнет, рухнет весь русский фронт. Турки триумфально войдут в Закавказье, соединятся со Стамбульским корпусом, наступающим из Аджарии. Подготовку завершили 19 декабря. Энвер сам решил возглавить поход, вся слава должна была достаться только ему. Он обратился к войскам с речью: “В скором времени вы вступите на Кавказ. Там вы найдете всякое продовольствие и богатства. Весь мусульманский мир с надеждой смотрит на ваши последние усилия”. 90 тыс. солдат оставили тяжелую артиллерию и обозы, снабжение предполагалось “за счет местного населения” – и зашагали в бой.
На пути у них стоял Ольтинский отряд генерала Истомина, всего 2 полка пехоты, Терско-Моздокский казачий полк и 24 орудия. К тому же, они были разделены, прикрывали среди гор два прохода у селений Ардос и Ид. 22 декабря на каждый из этих участков обрушилось по дивизии. Еще 2 дивизии обходили их фланги. И еще 2 пошли чуть южнее без дорог, пробираясь в стык Ольтинского и Сарыкамышского отрядов, чтобы занять перевал Бардус и отрезать их друг от друга. Под напором массы врагов наши полки отступили в Ольты, но Истомин вовремя обнаружил, что его обходят, и отвел их дальше, по дороге на Ардаган.
В это же время 11-й турецкий корпус старался сковать части Берхмана, повел лобовые атаки. Их успешно отразили. Неприятели пробовали обойти и южный фланг, пробились в долину Аракса, но их остановили казаки 1-го Горно-Моздокского полка подполковника Кулебякина. А в Тифлисе не могли понять, что же происходит? Истомин докладывал о мощном прорыве, просил помощи. А Берхман браво доносил, что разбил турок и начинает новое наступление на Кеприкей! Очень кстати к исполнению своих обязанностей вернулся Воронцов-Дашков, он велел Мышлаевскому и Юденичу ехать в Сарыкамыш, разобраться на месте.
А там положение было уже критическим. Передовые отряды 9-го турецкого корпуса оседлали перевал Бардус в 5 км от Сарыкамыша и появились на подступах к городу. Войск в нем не было. Все силы, как и Берхман с его штабом, находились на передовой. К счастью, в Сарыкамыше оказался проездом начальник штаба 2-й пластунской бригады полковник Букретов, он возвращался из отпуска. Сам взял на себя командование, собрал отряд из 100 мальчишек-подпоручиков, выпускников Тифлисского училища. Букретов присоединил к ним несколько взводов солдат, охранявших станцию и склады, занял позиции севернее города и отбросил турок, готовых войти в него.
24 декабря прибыли Юденич и Мышлаевский, воочию убедились в обстановке. Но в тылах – ни в Карсе, ни в Александрополе, резервов не было, все ушли на фронт. Берхману был отправлен приказ прекратить наступление, перебросить часть сил на направление прорыва. Но пока распоряжение дошло до Берхмана, его наступление уже началось, войска еще больше удалялись от Сарыкамыша. Узнав об обходе, он совершенно потерял голову и вместо того, чтобы организовать какие-то контрманевры, просто разослал подчиненным приказ – отступать.
Правда, приехавшее из Тифлиса начальство изменило структуру управления. Общее руководство группировкой принял Мышлаевский, Берхман остался командиром только 1-го Кавказского корпуса. А Юденич временно вступил в командование “сводным корпусом” из соединений 2-го Туркестанского и тыловых отрядов, принялся рассылать собственные указания. Вызвал 1-ю Кавказскую казачью дивизию Баратова, пластунскую бригаду Пржевальского. Требовал срочно сняться с позиций и идти к Сарыкамышу. Приказ дошел не сразу. 1-я пластунская бригада наступала, одолевала турок. Но Пржевальский, получив такой приказ, сразу понял, случилось нечто особенное. Не медлил ни минуты, повернул пластунов назад. Противник обрадовался, кинулся вдогон, пришлось остановиться и отбиваться…
Сражения кипели уже по всему фронту. Возле Черного моря части Стамбульского корпуса вышли к Батуму, обтекали его. А одну дивизию пустили на восток, она выбила пластунские батальоны из Ардагана. В Тифлисе резервов тоже не было. Но 2-й Туркестанский корпус растянулся в дороге, и прибыли эшелоны 1-й Сибирской казачьей бригады генерала Калитина. Ее и послали под Ардаган. Турки нажимали и на восточном фланге, лезли на Тапаризский перевал. Их осаживала в жестоких боях Закаспийская казачья бригада с двумя армянскими дружинами.
А Энвер отправил на преследование Ольтинского отряда свою 30-ю дивизию. После падения Ардагана 3 полка Истомина оказались отрезанными с двух сторон на горной дороге, но и сами стали “пробкой” не позволяя частям Энвера соединиться со Стамбульским корпусом. Остальные турецкие силы повернули на юг. Дивизии 9-го корпуса собрались у Бардуса, готовые ринуться на Сарыкамыш. 10-й совершал более глубокий обход, переходил хребет Турнагел, чтобы перехватить железную дорогу и шоссе, ведущие в тыл. Энвер отдал приказ атаковать. Теперь он сулил аскерам не славу, а более близкое и конкретное: теплые квартиры, еду.
Это и впрямь было не лишним. Стояли морозы до 30 градусов, а обмундирование у турок было куда хуже русского, насчитывались сотни обмороженных. “Самоснабжение” работало вовсю, грабили подчистую деревни, поджигали, чтобы погреться. 26 декабря начался штурм. Лавины врагов рвались к вожделенному теплу, крышам над головой. Сборные команды Букретова стояли насмерть. В ремонтных мастерских нашли несколько орудий и пулеметов, еле отстреливались. Энвер записал: “Если русские отступят, то они погибли”.
Но подоспел 1-й Запорожский казачий полк Кравченко из дивизии Баратова, Юденич сразу направил его прикрыть район вокзала. Начали подходить и отступающие туркестанские стрелки, подразделения 1-го Кавказского корпуса, их тоже ставили в оборону. А 27 декабря наши разведчики добыли уникального “языка”, ранили и утащили начальника штаба 29-й турецкой дивизии. То, что он рассказал, вогнало Мышлаевского в шок. Он узнал настоящую численность наступающих. Узнал, что атаки с севера – еще “цветочки”, целый корпус выходит к железной дороге намного восточнее. Мышлаевский чуть не сделал именно то, на что рассчитывал Энвер. Решил, пока возможно, уходить к Карсу. Юденич доказывал, что зимой, под ударами неприятеля, отступление погубит войска. Он не был напрямую подчинен Мышлаевскому, тот являлся лишь помощником главнокомандующего, и в данном случае неопределенная субординация стала полезной. Юденич наотрез отказался бросить город. Но Мышлаевский вспылил, надулся и повел себя вообще не по-офицерски.
Утром 28-го, ничего не сказав Юденичу, он послал Берхману приказ отступать, а сам уехал в Тифлис. В Кагызмане он встретился с командиром 4-го корпуса Огановским. Распорядился не ждать результатов боев под Сарыкамышем, оставить Алашкертскую долину и отступать к границе, а то и дальше – на Эривань. Огановский не стал спешить с исполнением приказа, предпочел сперва разобраться. Но дальше по пути Мышлаевскому попался командир Азербайджанского отряда Чернозубов. Вторгшись из Ирана в Турцию, он вышел во фланг и тыл неприятельского фронта, поэтому приехал хлопотать о подкреплениях, чтобы развивать успех. Мышлаевский отдал совсем иной приказ: дескать, под Сарыкамышем катастрофа, дорог каждый солдат, отряду надо срочно отступать на свою территорию, чтобы защищать ее. Чернозубов проникся ответственностью, ринулся выполнять…
Хотя Юденич в этот день доложил в Тифлис – наступление отбито, город удержали. Но самые тяжелые дни были впереди. С гор спустился 10-й турецкий корпус, перерезая железную дорогу. А в русском командовании продолжались склоки. Берхман не желал подчиняться Юденичу, ссылался на Мышлаевского и упрямо выводил части из боя. Тогда Юденич, минуя его, начал передавать приказы прямо в части – как распоряжения “штаба армии”. Ну а Мышлаевский добрался до Тифлиса, выложил Воронцову-Дашкову, что войска погибают, и главнокомандующий издал свой приказ. Он назначил Юденича во главе окруженной группировки, требовал уничтожить склады и прорываться из Сарыкамыша.
Это назначение оказалось весьма своевременным. Но не для того, чтобы отступать. Юденич видел реальную возможность… победить. Теми же силами, которые уже находились в окружении, он задумал подрубить под основание длинный язык вражеского прорыва. Берхмана, снова пытавшегося спорить, он теперь просто отстранил от должности. Вечером 28-го подошла 1-я пластунская бригада Пржевальского. Она совершила беспримерный марш “20 часов похода, 4 часа отдыха” – по пояс в снегу, по горам и бездорожью. Юденич поручил Пржевальскому оборону города, а сам занялся организацией контрудара.
Между тем, Воронцов-Дашков обратился в Ставку. Указывал, что совмешать гражданское и военное руководства невозможно. Своих помощников он оценивал вполне справедливо, поэтому просил передать всю Кавказскую армию Юденичу. Ставка поступила осторожнее. Воронцов-Дашков остался главнокомандующим, но в дополнение ввели пост “командующего” армией, его получил Юденич. Хотя он об этом не знал. Снаряд разбил радиостанцию на вокзале, единственная связь с Тифлисом оборвалась. Выйдя на железную дорогу и шоссе, турки хлынули к Сарыкамышу уже не только с севера, а с востока. 29 декабря их дивизии, не считаясь с потерями, атаковали и захлестнули ключевую высоту, Орлиное гнездо. Ворвались в город. Захватили вокзал, казармы, пробивались к центру. В контратаках сложили головы командир Запорожского полка Кравченко со многими казаками. Один из начальников докладывал: “В ротах осталось по 70-80 человек, офицеры командуют 3-4 ротами… Страшные потери в людях… Пулеметов нет”.
Энвер уже объявил о победе. Ему казалось, что русских остается только чуть-чуть дожать. Но дожать-то не получалось. Защитники дрались по-прежнему стойко, дома и улицы переходили из рук в руки. Каждый шаг вперед аскеры устилали своими телами, изнемогали от усталости. Но снова остервенело бросались вперед. Казалось, еще чуть-чуть… Когда ситуация балансировала на грани полной беды, Пржевальский вызвал полковника Термена. Сказал: “У меня остался последний резерв – две сотни… Возьми их, иди туда и действуй по обстоятельствам. Теперь пришла твоя очередь спасать Сарыкамыш. Больше ни на какие подкрепления рассчитывать нельзя”. Две сотни 6-го пластунского батальона пошли в атаку ночью – молча, без выстрелов. Ударили и… турки побежали. Сперва те, кого опрокинули пластуны, за ними соседи. Враг надломился, его погнали из города.