Различное в морали и праве 13 страница

2 Цит. по: Орест Кипренский. Переписка. Документы. Свидетельство современ­
ников. СПб, 1994. С. 370.


4. История этических установок б деятельности правоохр. органов 147

мальчику Василию женского пола»; «О публичном произнесении крестьянином N.N. похвальных слов»; «Об угрозах дворянина N.N. учинить над собою резьбу»; «О драке со взломом», «Об учинении мещанскому старосте кулаками буйства на лице» и т.д.

Нравственной нечистоплотностью и юридической безграмотно­стью славились стряпчие, ходатаи, которые в дореформенной Рос­сии играли роль (точнее, некое подобие роли) адвокатов. «Тут, — вспоминал о них известный адвокат П.А. Потехин, — были дворя­не, прожившиеся помещики, разорившиеся купцы, приказчики, которые прежде вели дела своих хозяев, тут были отставные воен­ные, даже сидельцы кабаков и пивных лавок, были чиновники, вы­гнанные со службы <...> и т.д., всех не перечислить»1. Не имевшие, по признанию Государственного совета, «никаких сведений юриди­ческих — ни теоретических, ни практических»2, они пользовались дурной славой хищников и мошенников («крапивное семя»3 — го­ворили о них в народе). Приспосабливаясь к порокам одиозного дореформенного суда, сами заражаясь, а то и щеголяя этими порока­ми, стряпчие и ходатаи по примеру средневековых подьячих ловчили, ябедничали, мошенничали за любую мзду... «Берут по двугривенному и штофу водки за сочинение просьбы, — писал о них авторитетный юрист А.В. Лохвицкий, — по пяти и десяти целковых за фальшивый паспорт; есть у них и такса за фальшивое свидетельство, за фальши­вую подпись и проч. <...> В одно и то же время пишут бумаги и истцу и ответчику и, конечно, с обоих берут деньги» 4.

Типы дореформенных ходатаев и стряпчих картинно увековечены в русской литературе, правдивость которых подтверждается серьез­ными исследователями. Таковы Провалов из «Ябеды» В.В. Капниста, Могильцев из «Пошехонской старины» М.Е. Салтыкова-Щедрина, Сысой Псоич Рисположенский из пьесы А.Н. Островского «Свои люди — сочтемся», Шабашкин из повести А.С. Пушкина «Дубров­ский» и, особенно, неподражаемый «юрисконсульт» из 2-го тома гоголевских «Мертвых душ», который «всех опутал решительно, прежде чем кто успел осмотреться <...> Произошла такая бестолков­щина: донос сел верхом на доносе, и пошли открываться такие дела, которых и солнце не видывало, и даже такие, которых и не было»5.

Многократные жалобы и критика деятельности государственного аппарата, судебных учреждений, профессиональный и моральный

1 Потехин П.А. Отрывки из воспоминаний адвоката // Право. 1900. № 47. С. 2217.

2 Васьковский Е.В. Организация адвокатуры. СПб., 1893. Ч. 1. С. 316.

3 Потехин П.А. Указ. соч. С. 2217.

Лохвицкий А.В. О наших ходатаях по делам... // Русское слово. 1860. № 2. С. 44—45. 5 Гоголь Н.В. Поли. собр. соч. М„ 1951. Т. 7. С. 117-118.



I. Теоретические вопросы профессиональной этики


уровень чиновничества подвели Николая I к одобрению и созданию в 1835 г. нового, ставшего вскоре одним из лучших учебных заведе­ний страны Училища правоведения. Создание этого училища связано также с именем крупнейшего сановника, племянника императора Александра I, представителя династии, известной в России своей государственной и научной деятельностью, принца П. Г. Ольденбург-ского. Им была пожертвована большая сумма денег на создание

Училища. Он же совместно с М.М. Сперанским разработал его устав.

Здание Училища правоведения на набережной реки Фонтанки, д. 6 (фото XIX в.)

Правительствующему се­нату и Министерству юстиции предписывалось направлять в училище все нормативные ак­ты, издаваемые ими, а также некоторые «решенные дела» и все связанные с ними мате­риалы. Эти дела в качестве учебных заданий разбирались на практических занятиях, поскольку учащимся было не­обходимо осмыслить их буду­щую деятельность, уловив, по образному выражению А.Ф. Кони, «руководящую нить среди извилин и узких путей тайны, канцеля­ризма и формальных доказательств»1. С этой точки зрения препо-давание практики уголовного судопроизводства, предпринятое с целью воздействовать на моло­дое поколение юристов, принесло глубокую пользу. Лаконичное слово закона, допускавшее черствое и одностороннее применение, было освещено живым и проницательным толко­ванием.

П.Г. Ольденбургский

Преподаватели Училища правоведения со­ставляли цвет и гордость российской юридиче­ской науки. Среди них были И.Е. Андреевский, А.Ф. Кони, Н.С. Таганцев, К.К. Арсеньев, Н.И. Стояновский.

Выпускники Училища правоведения сыг­рали важную роль в подготовке крестьянской реформы 1861 г., а особенно правовой реформы 1864 г. Не будет преувеличением ут­верждать, что успех последней был невозможен без участия в ней

1 Кони А.Ф. Отцы и дети Судебной реформы: К пятидесятилетию Судебных Ус­тавов. М.: «Статут»; РАП, 2003. С 121.


4. История этических установок в деятельности иравоохр. органов 149

выпускников Училища правоведения1. Среди них были многие ми­нистры юстиции, внутренних дел, а также другие государственные деятели и ученые России, такие как Д.Н. Набоков, НА. Манасеин, И.Л. Горемыкин, А.Г. Булыгин, К.П. Победоносцев, М.И. Зарудный.

Несколько выпускников Училища правоведения поступили на службу в Санкт-Петербургскую полицию по предложению вновь на­значенного столичного обер-полицмейстера графа П.А. Шувалова. Это рассматривалось как одно из средств улучшения деятельности столичной полиции, вызывавшей нарекания со стороны населения, крупных сановников из-за низкого уровня подготовки, образования и моральной нечистоплотности ее сотрудников.

Училище правоведения стало alma mater и для многих выдаю­щихся российских адвокатов, таких как Д.В. Стасов, К.К. Арсеньев, В.И. Танеев и др. Интересно и то, что их соучениками по этому учебному заведению были знаменитые деятели культуры П.И. Чай­ковский, А.Н. Апухтин, В.В. Стасов.

Планы Сперанского и Балугьянского наложили отпечаток не толь­ко на царствование Николая I, но и на первые годы правления Александра П. И хотя среди исследователей господствует мнение, что роль Александра II в подготовке судебной реформы невелика, однако он наложил на нее отпечаток своей личности2.

Александр II получил неплохую правовую подготовку. Его отец, сознавая недостатки собственного образования, постарался окру­жить наследника престола выдающимися преподавателями. Воспи­тателем Александра Николаевича стал В.А. Жуковский, от которого будущий император воспринял понимание роли монарха в общест­ве как гаранта свободы, справедливости и порядка. Причем все эти три понятия в трактовке Жуковского были тесно взаимосвязаны. С октября 1835 г. по апрель 1837 г. наследник прослушал курс лек­ций по различным отраслям права. Занятия по гражданскому праву вел барон В.Е. Врангель, остальные юридические дисциплины пре­подавал М.М. Сперанский. Он оказал большое влияние на форми­рование правовых воззрений будущего царя. Общие морально-политические принципы, в духе которых Жуковский воспитывал наследника, в результате лекций Сперанского получили конкрет­ное, материальное наполнение. Впервые от Сперанского наследник Узнал об адвокатуре, суде присяжных, состязательном процессе и

Журнал Министерства юстиции. 1913. № 1. С. 89. 2 Kaiser F.B. Die russische Justizreform von 1864: Zur Geschichte der russischen Justiz vonKatharina II. bis 1917. Leiden: Brill, 1972. XV, 552 S. (Studien zur Geschichte Osteuropas; 14). Bibliogr.: S. 511.


150 I. Теоретические вопросы профессиональной этики


т.д., т.е. обо всем том, что являлось основой западноевропейского судопроизводства — идеи справедливого суда, уважающего и охра­няющего права личности.

4.2. Роль судебной реформы в усилении нравственных основ

деятельности прокуратуры, адвокатуры, судов

(вторая половина XIX в.)

Значение нравственной составляющей в российском судопроизвод­
стве значительно усиливается с 1864 г., когда были приняты новые
судебные уставы
(«Учреждение судебных ус­
тановлений», «Устав гражданского судопроизводства», «Устав уголовного судопроизводства», «Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями»), положившие начало Великой судебной реформе. Цель их издания заключалась, как писал император Александр II в указе Правительствующему сенату, в том, чтобы «водворить в России суд скорый, правый, милостивый и равный для всех подданных наших, возвысить судебную власть, дать надлежащую самостоятельность и вообще утвердить в народе то уважение к закону, без которого невозможно общественное благосостояние и которое должно быть постоянным руководителем действий всех и каждого: от высшего до низшего»1.

Благодаря этим нововведениям судопроизводство стало не толь­ко источником правозначимой информации, но и несло заряд доб­ра и справедливости, стимулировало поиск новых знаний, препод­носило настоящий урок культуры Права в самом высоком смысле этого понятия. В выполнение норм судебного ритуала, по выраже­нию А.Ф. Кони, вносились вкус, чувство меры и такт, «ибо суд есть не только судилище, но и школа»; центр тяжести переносился на развитие истинного и широкого человеколюбия на суде, равно да­лекого и от механической нивелировки отдельных индивидуально­стей, и от черствости приемов, и от чуждой истинной доброте дряблости воли в защите общественного правопорядка2.

1 См.: Отчет Министерства юстиции за сто лет. 1801 — 1901 гг. (исторический
очерк). СПб., 1902. С. 81; Российское законодательство X—XX веков: В 9 т. / Под
общ. ред. О.И. Чистякова. М., 1991. Т. 8.

2 Кони А.Ф. Нравственные начала в уголовном процессе // Избр. произведения:
В 2 т. М., 1959. Т. 1. С. 123.


4. История этических установок в деятельности правоохр. органов 151


Реформой были восприняты и многие выработанные веками, наполненные глубоким смыслом нормы «обычного», «народного» права, по которому в России жили миллионы людей, добровольно принимая его правила и исполняя их без принуждения. Это, в свою очередь, обусловило нравственное содержание многих правовых норм: запрещение получать доказательства по делу с использованием средств и методов, унижающих человеческое достоинство; защита тайн частной жизни; этика судоговорения; реабилитация невинов­ных и возмещение им ущерба, причиненного органами расследования и правосудия, и др.

А.Ф. Кони

«Вестник Европы» так писал об этом вы­дающемся событии: «... наш год в летописях народной жизни назовется годом «откуда есть пошла наша правда». До сих пор мы жили в противоречии с из­вестною пословицей нашей народной мудрости: «век живи, век учись». Мы учились только в школе, а за пределами школы, по

Суд присяжных при Александре II

вступлении в жизнь, нас ничто не учило. Теперь гласный суд, со своими несменяемыми и неперемещаемыми членами, со своими присяжными, с устранением участия в суде административного вмешательства — сделался настоящей школой народа, где нравст­венность преподается не в одних поучениях, но весьма практиче­ским и осязаемым образом для нарушителей правды1.

1 Вестник Европы. 1866. № 4. С. 28.



I. Теоретические вопросы профессиональной этики


Центральным звеном Великой судебной реформы явилось введение 20 ноября 1864 г. суда присяжных. Его сторонники (СИ. Зарудный, Н.А. Буцковский, Н.И. Стояновский, Д.А. Ровинский, А.М. Плавский и др.) исходили из того положения, что лишь суд присяжных позво­лит распространить в народе понятие о справедливости и законе, а также положительно отразиться на правовой культуре общества1. Оторванные на время от своих обыденных занятий и соединенные у одного общего, глубокого по значению и по налагаемой им нрав­ственной ответственности дела, присяжные унесут с собою, «расте­каясь по своим уголкам, не только возвышающее сознание испол­ненного долга общественного служения, но и облагораживающее воспоминание о правильном отношении к людям и достойном об­ращении с ними»2.

Уже первое заседание с присяжными, открытое в Петербурге 24 августа 1866 г. по делу Тимофеева, обвиняемого в краже со взло­мом, по отзывам А.Ф. Кони, выгодно отличалось тем, что было свободно «от громких фраз и стремлений разжалобить или ожесто­чить присяжных» и имело явно выраженный воспитательный ха­рактер3. Так, присяжным «объясняли ход и значение разных след­ственных действий», «говорили им о значении права собственности и необходимости его ограждения», а также о «величайшем на свете благе — жизни, которую никто не имеет право отнимат»4.

Обобщение материалов дореволюционной судебной практики также приводит к выводу, что суд присяжных, со своей стороны оказывал благоприятное воспитывающее воздействие на общество, которое проявлялось в искоренении взяточничества, уменьшении числа преступлений, особенно тех, на которые присяжные смотрят строже, увеличении числа подсудимых, сознающихся в совершен­ных преступлениях, повышении доверия народа к суду, ощущении своей самоценности и социального равноправия, повышении про­фессионального уровня коронных судей5.

После многовекового мрачного периода беззакония и произвола от полицейского сыска и прокуратуры было отделено предварительное

1 Мельник В.В. Искусство защиты в суде присяжных: Учеб.-практ. пособие. М.,
2003. С. 47-48.

2 Цит. по: Традиции адвокатской этики. Избранные труды российских и француз­
ских адвокатов (XIX — начало XX в.) / Сост. И.В. Елисеев, Р.Ю. Панкратов.
СПб., 2004. С. 166.

3 Кони А. Ф. Отцы и дети Судебной реформы: К пятидесятилетию Судебных Ус-
тавов. М., 2003. С. 165.

4 Там же. С. 165.

5 История судебных учреждений России: Сб. обзоров и рефератов / Гл. ред.
Ю.С. Пивоваров. М: РАН ИНИОН, 2004. С. 168.


4. История этических установок в деятельности правоохр. органов 153

следствие, новые принципы деятельности которого нашли отраже­ние в напутственном слове основоположника судебной реформы Д.А. Ровинского к молодым, еще не испорченным рутиной и со­блазнами жизни следователям: «Опирайтесь на закон, но объясняй­те его разумно... Домогайтесь одной награды — доброго имени об­щества, которое всегда отличит и оценит труд и способности... <...> Дай Бог, чтобы ... вы могли сказать всем и каждому:

Что ... служили делу, а не лицам.

Что ... старались делать правду и приносить пользу.

Что ... были, прежде всего, людьми ..., а уже потом чиновника­ми ...».

Особое значение для утверждения в народе новых демократических принципов судопроизводства имела реорганизация прокуратуры. В эпоху взяточничества и своекорыстия, личности пореформенных прокуроров, таких как Д.А. Ровинский, Н.И. Стояновский, Н.А. Буцковский, М.Е. Ковалевский, М.Ф. Громницкий, по меткому выражению А.Ф. Кони, «занятых живым делом, а не отписками у себя в камере, все знающих и видящих насквозь»1, производили глубокое нравственное впечатление на окружающих.

Судебные уставы, создавая прокурора-обвинителя и указав ему его задачи, начерта­ли и нравственные требования, которые об­легчали и возвышали его деятельность. Они вменяли ему в обязанность отказываться от обвинения в тех случаях, когда он найдет оправдания подсудимого уважительными и заявлять о том суду по совести, внося, таким образом, в деятельность стороны элемент беспристрастия, которое должно быть свой­ственно лишь судье. Судебные уставы дали прокурору наставления в том, что в речи своей он не должен ни представлять дела в одностороннем виде, извлекая из него только обстоятельства, уличающие подсудимого, ни преувеличивать значения доказательств и улик или важности преступления.

Учитывая низкий уровень грамотности крестьянства и ставя задачу Утвердить в народе то уважение к закону, без которого невозможно общественное благосостояние и которое должно быть постоянным руководителем всех и каждого, судебная реформа предусмотрела создание института мировых судей (вместо суда полицейского).

Кони А.Ф. Отцы и дети Судебной реформы. С. 152.



I. Теоретические вопросы профессиональной этики


Наряду с общими условиями для вступления в судебную службу (российское подданство, 25-летний возраст, мужской пол, нравст­венная безупречность, среднее или высшее образование) к претен­дентам на пост мирового судьи предъявлялись и другие требова­ния. В частности, им мог стать только местный житель. Закон по­ставил это условие для того, чтобы создать авторитетную местную власть, хорошо знакомую с местными нравами, обычаями и людьми. Доступность мировых судей и оказываемое ими участие к положению обывателя разом завоевали огромное уважение и доверие к ним населения1.

Мировые суды стали своеобразной школой правовой культуры для огромной части населения страны2. Местный обыватель увидел очень скоро, что стародавняя поговорка: «Бойся не суда, а судьи» теряет свое значение.

На вершине новой судебной пирамиды был учрежден кассацион­ный суд. На нем лежала обязанность не только бдительно следить за нарушениями процессуального порядка, твердо устанавливая для их оценки одни и те же основания безотносительно к лицам, в них повинным, к местным и временным условиям, но и разъяс­нять законы. Этот институт приучал новые суды к правильности отношения — к людям, к понятиям и к законам, устанавливал, как должны держать себя судьи по отношению к сторонам, свиде­телям, подсудимым, указывал на нежелательные приемы в судеб­ных прениях, выяснял сложные понятия о составе преступлений и степенях участия в них — и, наконец, подавая пример исследова­ния духа и разума закона, побуждал судей проникнуться мыслью законодателя3.

Кассационная практика тех лет представила ряд примеров разъ­яснения нравственных мотивов закона. Достаточно указать на тол­кование понятий о совращении в раскол, о служебном подлоге, о посягательствах на честь и целомудрие женщин, о клевете и опозо­рении в печати и т.п.

Принципиально иным, по сравнению с дореформенными стряп­чими и ходатаями, стал юридический статус адвокатуры. Адвока­тура теперь рассматривалась как институт, предназначенный для оказания квалифицированной правовой помощи. По Судебным ус­тавам 1864 г. адвокаты объединялись в самоуправляющуюся корпо-

1 Журнал Министерства юстиции. 1895. № 2. С. 7.

2 Арапов Н.П. Воспоминания судебного пристава Н.ГТ. Арапова. Петроградский
мировой суд за пятьдесят лет. 1866—1916. Т. 2. П., 1916. С. 1464—1472.

3 Там же. С. 177.


4. История этических установок в деятельности правоохр. органов 155

рацию, сословие присяжных поверенных1. Присяжными поверен­ными могли быть лица, имеющие, во-первых, высшее юридиче­ское образование и, во-вторых, не менее чем 5-летний стаж службы по судебному ведомст­ву (ст. 354 Уставов). И если юридический ста­тус адвокатуры в России был гораздо уже, чем на Западе, то профессиональный уровень, по крайней мере, ее основного ядра оказал­ся очень высоким2.

Вступивший в ряды адвокатуры получал
специальный серебряный знак с изображением
герба судебного ведомства в дубовом венке.
Его полагалось носить в петлице на левой сто- Знак присяжного
роне фрака. Это был неотъемлемый элемент поверенного

корпоративной культуры российских адвокатов.

Созидателями и стражами нравственных устоев русской адвокату­ры выступили Советы присяжных поверенных. Они ревниво поддержи-

Петербургский совет присяжных поверенных (1870—71)

Слева направо: сидят — А.Н. Матросов, П.А. Потехин,

К. К. Арсенъев, В. И. Танеев, В. Д. Спасович; стоят —

A.M. Унковский, КМ. Соколовский, В.Н. Герард, А.И. Языков

Об организации, правах и обязанностях сословия присяжных поверенных см.: Судебные уставы 20 ноября 1864 г. с рассуждениями, на коих они основаны. СПб., 1867. Ч. 3. Разд. 9. Гл. 2. Ст. 353-406.

Троицкий Н.А. Адвокатура в России и политические процессы 1866—1904 гг. Тула, 2000. С. 50.



I. Теоретические вопросы профессиональной этики


вали авторитет своей корпорации и не редко отказывали в приеме в адвокатуру лицам, которые хотя и удовлетворяли формальным тре­бованиям (высшее юридическое образование, необходимый служеб­ный стаж), но не внушали доверия своей «нравственной физионо­мией»1. Только за 1866—1873 гг. один Петербургский совет отказал в приеме 24 лицам и четырех исключил из сословия по соображе­ниям и дисциплинарным, и нравственным2.

Русской корпоративной адвокатуре, выступившей на историче­скую сцену, нельзя было и думать воспользоваться духовным на­следием своих предшественников. И если, например, французская адвокатура в числе древних представителей указывает даже такого, который был причислен к лику святых (Saint Jves — земляк Ренана); английская — Кока, Томаса Мура3, то русская, напротив, должна была прикладывать всяческие усилия, чтобы заставить всех как можно скорее забыть о безнравственных традициях своих предтеч — ходатаев.

В.Д. Спасович

Молодой адвокатской корпорации приходилось создавать все сначала; начинать с азбуки адвокатского поведения и этики; «мед­ленно и не без тяжких усилий прокладывать тропу к вершине об­щественного признания так, чтобы другим, на то глядючи, повадно было так делать»4. Они твердо следовали тому, что В.Д. Спасович формулировал как «главные правила, которых приходится пуще всего держаться», а именно — «полной племенной, национальной и рели­гиозной терпимости», с одной стороны, и «ве­ликой и строгой нетерпимости этической», «нравственной брезгливости», с другой сторо­ны5. «Мы изобрели и наложили на себя, — говорил В.Д. Спасович, — узы самой беспо­щадной дисциплины, вследствие которой мы, не колеблясь, жертвуем своими вкусами, своими мнениями, своею свободою тому, что скажет громада — великий человек. Это под­чинение особого рода, не людям, а началу, себя — себе же самому с громадской точки рассматриваемому, есть такая великая сила, которую тогда только оценишь, когда чувству­ешь, когда она от тебя исходит. Нам дорога та сила, которую дают крепкие, суровые нравы. Оставим будущему смягчить их, когда лю­ди сделаются лучшими»6.

1 ИРА. Т. 2. С. 233.

2 Арсеньев К.К. Заметки о русской адвокатуре. Ч. 2. С. 28, 155.

3 Традиции адвокатской этики. С. 222.

4 Кони А.Ф. Собр. соч.: В 8 т. Т. 5. С. 144.

5 Спасович В.Д. Застольные речи (1873—1901). Лейпциг, 1903. С. 39, 43.

6 Традиции адвокатской этики. С. 174.


4. История этических установок в деятельности правоохр. органов 157

Введение института присяжных поверенных в России стало важнейшим элементом формирования правосознания общества. Адвокатура внесла свой вклад в фундамент правомерного поведения граждан, их образованности, гражданской и нравственной воспи­танности, правовой развитости. Ведь адвокат не ограничивался лишь служебной деятельностью; он не только представлял интересы тяжущихся в суде, но и давал юридические консультации, руково­дил правовыми сделками, разъяснял права и возможности приме­нения закона. Консультации стали информационными центрами постижения гражданами законов, необходимых для жизни и дея­тельности, поведения в быту, возможностей и порядка обращения в правоохранительные органы и других юридических знаний и уме­ний как надежной защиты от бед, как условие личного успеха.

Адвокатура этой поры затронула и многие, молчавшие до того стороны общественного сознания, привлекая вольнолюбивые, неза­висимые умы судебного мира возможностью хотя бы относительно­го противодействия, даже в условиях самодержавного режима, без­законию, карательному пристрастию и террору.

К 1914 г. в России было 16,5 тыс. адвокатов1, а их самоуправ­ляющаяся корпорация (присяжных поверенных) завоевала нацио­нальное и международное признание.

Однако серьезным недостатком реформы адвокатуры было вве­дение спустя 10 лет (в 1974 г.) наряду с институтом присяжных ин­ститута частных поверенных. Объяснялось это не столько тради­цией, сколько элементарной нехваткой дипломированных специа­листов. Организация этого института была крайне несовершенна и не гарантировала ни юридической квалификации, ни нравственных качеств, ни независимости частных поверенных. По закону судеб­ное присутствие имело право удостовериться в надлежащих позна­ниях желающего получить свидетельство и устанавливало сведения, необходимые для этого. Фактически же судебные присутствия вы­давали свидетельства частных поверенных всем желающим. Таких юристов-практиков в России к 1914 г. насчитывалось около 4,5 тыс. человек2.

А.Ф. Кони в работе «Заключительные прения сторон в уголов­ном процессе» писал: «Учреждение присяжной адвокатуры, сущест­вовавшей при дореформенном строе лишь в узком и зачаточном состоянии, пришедшей на смену прежних ходатаев с «заднего крыльца», было встречено горячим общественным сочувствием.

Карабчевский Н.П. Около правосудия: Статьи, речи, очерки / Сост. И.В. По-тапчук. Тула: Автограф, 2001. С. 7. Лейкина-Свирская В.Р. Русская интеллигенция в 1900—1917 гг. М., 1981. С. 78.



I. Теоретические вопросы профессиональной этики


К сожалению, она не была поставлена в благоприятные для ее раз­вития условия, и наряду с присяжными поверенными появились частные ходатаи и совершенно посторонние адвокатуре лица, имею­щие право быть представителями обвиняемого без всякого образо­вательного или нравственного ценза»1.

Отсутствие каких-либо квалификационных и моральных требо­ваний для «членов» адвокатуры такой формы сказывалось на уровне оказываемой ими помощи. Именно эта форма адвокатуры и ее представители способствовали созданию в общественном сознании россиянина образа адвокатуры, как ордена «рыцарей наживы», «ор­ганизованного пособничества неправде», «нанятой совести»2.

Подобные суждения об адвокатах стали в 1970-е годы обычным явлением. Вот как наставлял юного В.Г. Короленко, только что окончившего гимназию, обыватель с богатым жизненным опытом: «Сразу, значит, на проторенную дорожку? В чиновники? Нет? А куда же? В адвокаты? Гм... Это еще лучше... Куши, значит, хотите огребать? Правильно-с, молодой человек, очень правильно. Адвокаты действительно... народ благополучный»3. Этот пример достаточно поучителен.

Особенно тревожило присяжных поверенных то обстоятельство, что мнение общества подкреплялось авторитетом национальной литературы в лице таких ее классиков, как Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой, Н.А. Некрасов, М.Е. Салтыков-Щедрин, А.Ф. Пи­семский, а позднее А.П. Чехов, Д.Д. Минаев, В.П. Буренин.

Так, Бурениным в сатирическом очерке «Адвокат Орлецкий» (1874) реалистично изображена вереница циничных и алчных даже по фамилиям адвокатов — Наглев, Егозинский, Изъянов, Отъяв­ленный4. Таким же рвачом и циником выставлен адвокат Куницын в драме А.Ф. Писемского «Ваал» (1873). Он ненавидит миллионе­ров, потому что «завидно и досадно», и презирает собратьев по профессии: «Все ведь это брехачи: «Господа судьи, господа при­сяжные, внемлите голосу вашей совести!» А сам в это время думает: приведет ли мне Господь содрать с моего клиента побольше да по­вернее!»5. В том же духе изобразил на страницах «Анны Карени­ной» своего безымянного «знаменитого петербургского адвоката» Л.Н. Толстой. Этот адвокат «наряден, как жених», мелочен (во время

1 См.: Кони А.Ф. Собрание сочинений. Т. 4. М., 1967. С. 359.

2 Троицкий Н.А. Адвокатура в России и политические процессы 1866—1904 гг. С. 189.

3 Короленко В. Г. История моего современника. М., 1965. С. 282.