Этические принципы в социальной работе 2 страница

Вместе с тем, исходя из того, что предок человека жил не в одиночку, мы можем сделать вывод, что и в этот начальный период истории человечества должны были существовать определенные регуляторы поведения индивида в сообществе себе подобных. Безусловно, полуживотное состояние человека делало неизбежным преобладание биологического начала над социальным, и именно этим обстоятельством определялась необходимость координировать действия внутри племени и жестко регламентировать поведение его членов: «... люди взаимодействуют друг с другом с чувством моральности, такие поступки соответствуют нашим биологическим интересам»2. Так, для полудикой орды имели ценность лишь сильные, крепкие и ловкие охотники, обеспечивающие орду пропитанием и выполняющие при необходимости функции защиты, молодые женщины — как продолжательницы рода, а для женщин-матерей — их дети в силу биологического закона сохранения вида. Таким образом, ценности первобытного общества определялись эмпирически, ощущались инстинктивно и носили явную биологическую окраску в полном соответствии с коллективными потребностями выживания homo erectus как специфического биологического вида.

Строго говоря, это не были ценности в нашем современном понимании — мозг человека в этот период не в состоянии был осмысливать такие сложные философские понятия, как «ценности», «благо», «добро», — но на уровне примитивных полуживотных ощущений и инстинктов человек, безусловно, мог дифференцировать полезное и вредное для себя и для сообщества.

О моральных отношениях этого исторического периода можно сказать лишь одно — они были коллективистскими, ориентировались на совместное физическое выживание, поскольку в одиночку предок человека выжить не мог, и содержали только один закон — власть силы с целью обеспечения совместного выживания. Мораль (точнее, прамораль, инстинктивная мораль, поскольку речь, лишь очень условно, может идти о нормативной регуляции человеческого поведения с точки зрения добра и зла и направленности на сохранение социума, его стабилизацию) носила ярко выраженный коллективистский характер и подразумевала безоговорочное подчинение более слабых сильнейшему, и этот сильнейший (как правило, становившийся вожаком) имел неограниченные права, непререкаемый авторитет и абсолютную власть, что давало ему возможность использовать свое положение в первую очередь в своих собственных целях и решать силовыми методами все вопросы, возникающие в орде. Эта же власть, основываясь на потребности обеспечения совместных действий, организовывала жизнь орды, сохраняя и повышая эе жизнеспособность и укрепляя обусловленный потребностями выживания коллективизм. Таким образом, в первобытной орде царили отношения социального неравенства, основанного на неравенстве физическом и интеллектуальном, я полная подчиненность интересов отдельного индивида интересам коллектива.

Жизнь в коллективе и стремление выжить требовали от первобытных людей взаимопомощи при обороне и нападении, т. е. в экстремальных ситуациях, и очевидно, что такие виды помощи друг другу оказывались коллективно — в противном случае человек был бы уничтожен силами неживой природы и животного мира. В самой орде должны были соблюдаться относительно миролюбивые отношения, по крайней мере, внешне, и об этом заботился вожак, в первую очередь охраняя предков человека — своих соплеменников — от бессмысленного самоуничтожения, пресекая различные распри, немотивированные убийства соплеменниками друг друга. Следовательно, даже в самом примитивном обществе, каким являлась первобытная орда, должна была существовать система наиболее общих и универсальных норм и запретов, которые в первую очередь гарантировали бы безопасность существования в сообществе, невозможность его уничтожения «изнутри», и соответствующая система санкций для нарушителей норм.

Как считает В. Вичев, «первые социальные нормы, возникшие как отражение производственной необходимости обуздать животный индивидуализм, как закрепленные практикой целесообразные формы деятельности, имеют не столько позитивный, сколько негативный характер. В них доминируют не столько предписания к индивиду, сколько требования воздерживаться от определенных действий, опасный характер которых уже подтвержден практикой1». Из этого следует, что членам сообщества запрещалось производить действия, наносящие ущерб сообществу как единому целому, за чем следил вожак орды, карая непокорных. Таким образом, уже изначально нормы поведения, складывающиеся естественным путем или устанавливаемые в сообществе с помощью табу, были направлены на противодействие тому, что могло бы помешать сообществу обеспечивать жизнедеятельность, удовлетворять потребности и что представляло бы угрозу его безопасности.

Сами понятия «благо», «добро» и «зло» в этот период для человека ничем, практически, не отличались от ощущений животного: тепло, сытно, безопасно — добро, благо; опасность, голод, холод — зло, поскольку звуки, издаваемые человеком в этот период, и главное, понятия, ими обозначаемые и выражаемые, были ненамного разнообразнее и богаче, чем у животных. Первобытный коллектив ─ социальный организм, замкнутое сообщество, противостоящее всему остальному миру в жестокой борьбе за существование. Первобытный человек является коллективистом, но не в силу своей высокой нравственности, а в силу необходимости бороться за существование.

Таким образом, можно сделать вывод, что мораль помощи и взаимопомощи уходит корнями в природу человека и человеческого общества: в первобытной орде поведение каждого ее члена соответствовало требованиям выживания в природной среде и было направлено на удовлетворение в первую очередь коллективных потребностей — обеспечения выживания, безопасности, продолжения рода. Однако, вызвано это было отнюдь не соображениями долга и совести, как считает Ю. Г. Семенов2, а, во-первых, инстинктом сохранения вида, который требовал жертвовать малым (индивидуальным выживанием) во имя большего (сохранения вида), и, во-вторых, тем обстоятельством, что удовлетворить вышеуказанные потребности выживания в одиночку не представлялось возможным — мир был враждебен человеку, не обладающему такими физическими данными, как большинство хищников, ведущих парный или одиночный образ жизни. Человек при этом следовал такому же инстинкту стадности или коллективизма, какому следуют животные, основой поведения которых является не нападение, а самозащита, — т. е. животные-хищники. Фактически у человека не было возможности выбора поведения, не было положительных альтернатив коллективизму. При отсутствии свободы воли трудно говорить о моральности или аморальности поведения, хотя некоторые виды взаимопомощи и поддержки на инстинктивном уровне в орде имели место как прообраз будущих моральных отношений.

По мнению историков, относительная «гуманизация» и морализация отношений в первобытном обществе произошла после величайшего события в истории человечества — освоения огня1. Использование данного природой огня и затем его произвольная добыча, хранение и использование для своих нужд стало, по мнению многих ученых, переломным моментом в истории человечества. Открытие дало людям реальную возможность стать более гуманными и ценить человеческую жизнь как таковую.

О том, что человеческая жизнь, сам человек в этот период уже становится наивысшей ценностью, пусть и не вполне осознаваемой объективно, косвенно говорит такой факт: самой великой и ценной жертвой духам (предков или природных предметов и явлений), культы которых в этот период уже существовали, считалась жертва человеческая, приносимая в особо ответственных, важных и значимых случаях, тогда как в повседневности можно было ограничиться принесением в жертву злаков, продуктов питания, животных, различных изделий. Причем на роль жертвы в самых различных человеческих сообществах, живших в различных уголках земного шара, выбирались наиболее молодые, сильные и красивые члены племени — самое ценное и лучшее, чем располагало племя.

Постоянное использование огня сделало возможным переход к оседлому образу жизни — огонь не только делал жилье более уютным и теплым и избавлял от необходимости перекочевывать «вслед за летом» и за перемещающимися на юг стадными животными, но и защищал от хищных животных, и давал возможность делать запасы пищи на случай голода, да и охота с применением огня стала более добычливой. Видимо, с применением огня до некоторой степени снизилась заболеваемость и смертность от простудных и некоторых других заболеваний2, что делало племя более жизнеспособным.

Появилась с применением огня и возможность создавать более совершенные орудия труда и охоты, что делало существование человека более стабильным и обеспеченным. По мере совершенствования орудий труда возникло первое примитивное разделение труда между членами племени и между полами и возрастными группами, причем в этих новых условиях полезными оказались и слабые члены племени — дети и старики. Последние могли играть и, как говорят история и этнография, в действительности играли наряду с женщинами роль хранителей огня, его «кормильцев», поскольку это не требовало больших физических усилий, но давало возможность освободить трудоспособных женщин и мужчин для выполнения более трудоемких и неотложных работ. Их присутствие и содержание для племени уже не было такой тяжкой обузой, как прежде; оно постепенно становилось необходимым, хотя в голодные периоды или при других экстремальных обстоятельствах смерть (в том числе и от рук соплеменников) все еще ожидала в первую очередь именно слабых1.

В меньшей степени это касалось детей: они — будущее племени, его потенциал, и поэтому получали необходимую помощь и заботу, чтобы в свое время заступить на место старших. Однако тот факт, что старики, с точки зрения биологической уже выполнившие свою функцию и ставшие бесполезными, все же имели возможность жить в племени и не умирать от голода и холода, говорит о том, что человек становится действительно человеческим, социальным существом, а не является только одним из многочисленных биологических видов, существующих на земле. Такой первобытный коллективный альтруизм был объективной необходимостью, поскольку «...племя, заключающее в себе большое число членов, которые наделены высокоразвитым чувством патриотизма, верности, послушания, храбрости и участия к другим; членов, которые всегда готовы помогать друг другу и жертвовать собой для общей пользы, должно одержать верх над большинством других племен, а это является естественным отбором2», поскольку это соответствует законам природы, поскольку она «не интересуется» отдельными особями и индивидами.

Такое изменение отношения к детям и старикам, в свою очередь, привело к еще большим изменениям. Постепенное усложнение труда повлекло за собой необходимость обучения подрастающего поколения приемам профессиональной деятельности, передачи трудовых навыков и хитрости охоты, и это стало «точкой соприкосновения» старых членов племени и детей. Старики, живущие в племени, в прошлом охотники и мастера, получили возможность передавать свой жизненный и профессиональный опыт, знания и навыки, а дети — перенимать их, что обеспечивало не только преемственность знаний и навыков, но и племенных обычаев и традиций, связанных с правилами поведения, и отношений между членами сообщества, — а это в свою очередь повышало значимость для племени и детей, и стариков.

Как указывал Г. Спенсер, «любое общество стремится сформировать своих членов таким образом, чтобы осуществление социальных функций было для них желанным3», вследствие чего становится необходимым прививать каждому наиболее целесообразные для социума нормы человеческого общения и взаимодействия. В этом случае наиболее рациональной является передача знаний и навыков от старших младшим. Подобные обстоятельства способствуют формированию представлений о важности не только взаимопомощи среди сильнейших членов племени, но и заботы о слабых, их содержания и поддержки. По мнению А. Ф. Анисимова4, в этот период своей истории «человек делал рационалистически все, что было по тому времени в его силах, для того, чтобы не сломиться перед могуществом окружающей его природы», а забота о слабых — детях и стариках, неразрывно связанных между собой в силу необходимости передачи опыта как профессионального, так и жизненного, была рациональна: если нужно обучаться, значит, нужны учителя и наставники из числа наиболее опытных членов племени, причем не связанных необходимостью ежедневно вести трудовую деятельность для жизнеобеспечения племени и имеющих возможность целиком посвятить себя обучению и воспитанию детей и молодежи. Повышается в этот период и возможность вариативности поведения отдельного индивида, хотя в целом объективная регламентация поведения и деятельности носит очень жесткий характер.

С образованием материнского рода человек получил «первый урок личности, научавший ее, насколько она выигрывает в борьбе за существование, вступая в ассоциацию, которой личность приносит в жертву исключительный эгоизм, но от которой получает громадное приращение сил, результаты общей опытности, общей работы мысли всех членов ассоциации и традицию длинного ряда поколений1». Если ранее, когда человек еще не вполне выделился из животного мира, его альтруизм и коллективизм были обусловлены только биологической природой и инстинктами, то в более позднее время человек уже начинает осознавать социальную ценность альтруизма. Да и впоследствии, при усложнении общественных отношений и образовании более сложных и совершенных форм общественной жизни, этот «первый урок о пользе чужой жизни для удобства собственной не мог пропасть даром2», поскольку от этого зависела прочность и жизнеспособность всего сообщества, а следовательно, и безопасность его существования.

Именно в этот период начинается постепенное формирование собственно моральных отношений, регулирующих взаимодействие людей и формы их существования на основе определенных нравственных законов. Эти законы мотивируются уже не чисто утилитарными соображениями, но ссылками на традицию, обычай, норму. Соответственно они имеют более или менее постоянный характер и усваиваются всеми членами сообщества в детстве в процессе обучения и воспитания. Меняются законы лишь под влиянием чрезвычайных обстоятельств, связанных с различными природными и социальными факторами, с изменениями в образе жизни людей, но в основах своих они передаются из поколения в поколение в форме устных преданий, легенд, заповедей, запретов.

К этому периоду можно отнести появление первых форм взаимопомощи людей, прообразов будущей благотворительности. Более или менее стабильное существование племени, образ и стиль его жизни не только требовали, но и делали возможным оказание помощи не только слабым, не способным самостоятельно прокормиться и решить другие насущные проблемы (например, после гибели главы семейства, кормильца) соплеменникам, членам рода, но и людям «со стороны», попавшим в племя в мирное время. Видимо, первыми видами социальной помощи, зародившимися именно в этот период человеческой истории, было предоставление приюта и кормление не своих, путников, «чужеземцев», пришедших с миром. Такие формы помощи иноплеменникам могли появиться лишь при наличии уже сложившихся традиций заботы о своих нуждающихся соплеменниках и возросшем экономическом потенциале племени, его относительном материальном достатке. Исследования русских и зарубежных этнографов1 приводят к неизбежному выводу, что для первобытного человека забота о нуждающемся чужаке была нормой.

Однако в значительно большей степени нравственное регулирование отношений между людьми требовалось и, соответственно, развивалось с появлением семьи и собственности. А. Г. Харчев считает, что мораль возникает и функционирует в этот период «как способ преодоления противоречия между личностью и обществом2», между интересами собственников и сообщества в целом. Первые моральные принципы, унаследованные от homo erectus, преследовали все ту же цель сохранения единства и сплоченности рода и в связи с этим — его безопасности и жизнеспособности и поэтому представляли собой запреты на действия и поступки, вызывавшие вражду и рознь между членами сообщества. Запреты на немотивированное общественными интересами убийство соплеменника, отторжение и кражу его имущества, в составе которого чаще всего рассматривалась жена, а также повсеместное почитание престарелых имели конкретный смысл и содержание — сохранение целостности и единства общины, ее жизнестойкости и обороноспособности, преемственности традиций и образа жизни. На иноплеменников такой запрет распространялся далеко не всегда.

Выводы Л. Н. Гумилева о биологически и социально обусловленном коллективизме и альтруизме хотя и относятся к более позднему образованию — этосу, могут быть с большой степенью вероятности применены и к более ранним формам сообществ, вплоть до первобытной орды: «Для того, чтобы победить или, как минимум, отстоять себя, необходимо, чтобы внутри этоса возникла альтруистическая этика, при которой интересы коллектива становятся выше личных. Такая этика наблюдается и среди стадных животных, но только у человека принимает значение единственного видоохранительного фактора»3, при этом имеется в виду, что альтруизм и коллективизм подразумевают обязательную взаимопомощь членов сообщества.

Племена славян и русов, населявших территорию нынешней России, не были в этом отношении исключением.

Так, византийский историк VI века Прокопий Кесарийский писал: «Эти племена, славяне и анты ... издревле живут в народоправстве, и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считается общим делом». «Честность же и товарищество среди них таковы, что они, совершенно не зная ни кражи, ни обмана, не запирают своих сундуков и ящиков», — говорится в «Жизнеописании Оттона Бамбергского». Маврикий Стратег, Адам Бременский, Ибн Русте, Ибн Фадлан и другие путешественники, оставившие записки о своем посещении славянских земель, единодушны во мнении, что людей более гостеприимных, радушных, доброжелательных, милосердных и справедливых, чем славянские народы, найти трудно. Подтверждением милосердия, заботливости наших далеких предков могут служить многочисленные фольклорные источники — былины и сказки, где типичным был такой сюжет: герой, попав в незнакомое место к потенциальным врагам, заявляет о необходимости соблюдать законы гостеприимства и требует к себе внимания и заботы, что ему немедленно и предоставляется пристыженными врагами.

Суровые природно-климатические условия, определяющие способ хозяйствования, делали славян естественными коллективистами и обусловливали совместное проживание и деятельность как необходимые и единственно возможные формы существования. В этот период российской истории широко развилась общинная помощь. Не только соплеменники всегда могли рассчитывать на помощь и поддержку своих соседей в случае нужды, но и люди чужие. С чужеземцами, пришедшими к славянам с мирными целями, они обращались исключительно заботливо, обеспечивая им помощь и защиту, и даже пленники у славян по прошествии определенного времени получали свободу. Да и само обращение с пленными было более мягким, нежели у других народов, что следует из произведений посещавших в тот период славянские земли путешественников и торговцев.

Таким образом, можно сделать вывод, что у славянских племен уже в этот ранний период истории деление на «своих» и «чужих» было менее четким, и этика отношений, в частности, этика взаимной помощи, распространялась на тех и других более или менее одинаково, конечно, при условии, что «чужие» миролюбивы и не несут угрозы благополучию славянского рода или племени. Даже иноверцы получали равные со славянами права, если они, оставаясь среди них, «не выставляли напоказ своей христианской веры» (по словам Адама Бременского), т. е. не оскорбляли миропонимания славян, основанного на древней языческой религии.

Первые, наиболее общие и объективные с точки зрения потребностей совместного проживания и деятельности людей, моральные принципы, отмечаемые историками и этнографами у всех народов земли, получили в дальнейшем закрепление в религиозных нормах и заповедях, а впоследствии — в светских законах. Введение на Руси православия в качестве официальной государственной религии и идеологии сделало его догматы основой этических воззрений верующего населения.

Наиболее широко известным сводом религиозных норм и правил, распространяющихся и на этические основы человеческого сосуществования, является Библия. Ветхий Завет, священная книга иудеев, содержит в себе нормы и правила, регламентирующие не только чисто культовые, религиозные стороны жизни, но и поведение в мирской, обыденной жизни. Содержатся в Ветхом Завете и этические требования, предписывающие оказывать помощь человеку-соплеменнику и чужеземцу.

Так, в Ветхом Завете неоднократно из уст Бога люди получают наказ делать добро, поскольку это угодно Богу, и, напротив, человек понесет наказание от Него за совершенные грехи и преступления. Повествование о первом в истории человечества убийстве содержит не столько правовую, сколько этическую оценку содеянного:

«И сказал Господь Каину: почему ты огорчился? и отчего поникло лице твое?

Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним» (Быт. 4; 6, 7).

Совершивший преступление Каин наказывается Богом. Он обрекается на вечное скитание:

«И сказал ему Господь: за то всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро» (Быт. 4; 15).

Эти строки из Ветхого Завета требуют от человека делать добро: человек добрый, милосердный может открыто смотреть в глаза людям, не пряча лица; он пользуется уважением соплеменников — это соответствует представлениям о норме. Можно сделать вывод, что в понимании древних иудеев и израильтян не делать людям добра, быть черствым, жестоким эгоистичным — постыдно, аморально; вследствие этого немилосердный, жестокий человек подвергался осуждению со стороны общины. Этот же текст содержит запрет на несанкционированное убийство: даже если человек виновен и заслуживает смертной казни, правосудие не должно превращаться в самосуд, сведение личных счетов, кровную месть, племенную вражду, сеющую рознь между соплеменниками и ослабляющую всю общину. Так как соседи и друзья враждующих сторон вольно или невольно оказываются втянутыми в распрю, она может принять неконтролируемый массовый характер, ведущий к ослаблению и даже уничтожению рода.

Однако наиболее полно моральные заповеди, руководствоваться которыми необходимо в условиях компактного проживания и в практике совместной деятельности, содержатся во второй книге Торы — Исход. Пророк Моисей, как говорится в этой книге, получил заповеди на горе Синай из уст самого Бога и затем из Его рук — выбитыми на скрижалях (каменных досках):

«Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе.

Не убивай.

Не прелюбодействуй.

Не кради.

Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего.

Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего» (Исх. 20; 12-17).

Эти моральные требования к поведению и действиям человека, живущего в общине, составляют основу совместного существования людей. Они повторяются в книгах Торы Левит (Лев. 19; 11-18, 29, 32-36) и Второзаконие (Втор. 5; 16-21). Характерно, что эти требования регулируют отношения главным образом соплеменников — членов общины, — как старожилов, так и «пришлецов», оставшихся в общине на жительство, принявших веру и поэтому сопричисленных к «своим». Ветхий Завет требует и оказания помощи бедным, нуждающимся, причем речь идет как о моральной поддержке, так и о материальной помощи:

«Если же будет у тебя нищий кто-либо из братьев твоих, в одном из жилищ твоих, на земле твоей, которую Господь, Бог твой, дает тебе: то не ожесточи сердца твоего и не сожми руки твоей перед нищим братом твоим.

Но открой ему руку твою и дай ему взаймы, смотря по его нужде, в чем он нуждается.

Ибо нищие всегда будут среди земли твоей; потому Я и повелеваю тебе: отверзай руку твою брату твоему, бедному твоему и нищему твоему на земле твоей» (Втор. 15; 7, 8, 11).

В этих строках Ветхого Завета можно видеть явное и четкое деление на своих и чужих: со своими, т. е. единоверцами и соплеменниками, живущими «на земле твоей», следовало поступать справедливо, милосердно, с учетом моральных норм и принципов, требующих оказания всесторонней помощи нуждающемуся. Допустить аморальные и противоправные действия в отношении иноверца, чужака считалось вполне приемлемым: иноземцам и иноверцам можно давать деньги в рост, с них можно взыскивать в полной мере, убивать, грабить и обращать в рабство1; «свой» нищий пользуется большими привилегиями, чем «чужой», иноверец. Такое разделение на «своих» и «чужих» было обычным правилом для древней истории, когда велись постоянные и жестокие войны между соседствующими государствами, народами, племенами. Эллины презирали варваров, славяне — поганых, правоверные иудеи — неверных. Моральные нормы долгое время были национальными по характеру.

Ф. Энгельс отмечал, что «... представления о добре и зле так сильно менялись от народа к народу, от века к веку, что часто прямо противоречили одно другому2», а это, по его мнению, связано с тем, что свои воззрения человек черпает из непосредственной практической деятельности, которая подвергается со временем существенным изменениям.

Христианство, базирующееся главным образом на Новом Завете, в отличие от иудаизма не столь строго регламентирует повседневную жизнь человека, его поведение и действия в различных жизненных ситуациях (в Ветхом Завете содержится 613 запретов и предписаний, которые должен выполнять верующий иудей), — оно скорее устанавливает этические и социальные критерии и нормы, руководствуясь которыми, верующий должен самостоятельно определять свое поведение.

Православие, постепенно распространяясь среди населения русских городов и сел, не противоречило этическим представлениям русичей на необходимость помогать нуждающимся и следовать вековым традициям милосердия. Сложившиеся к этому времени в христианстве, и особенно в православии, собственные этические принципы в отношении помощи и поддержки страждущих, нищих, убогих и сирот, частично повторяющие заповеди Ветхого Завета, оформили и упорядочили, а в некотором отношении и способствовали их дальнейшему смягчению. Православие, как ветвь христианства, является наднациональной религией и не разделяет людей по национальности, расе, цвету кожи, уровню материального достатка или другим признакам; единственный критерий деления — вера, вследствие чего все исповедующие христианство люди — «братья во Христе». В соответствии с этим и отношения между людьми должны быть братскими, добросердечными, проникнутыми заботой друг о друге, что в качестве этического принципа было присуще и древним славянам, всегда радушно, заботливо и гостеприимно относившихся к миролюбивым чужеземцам. Этот догмат, сложившийся в период, когда христианство было лишь верованием горстки сектантов — последователей нового учения, а не мировой религией, был сохранен и в более поздних этапах развития христианства.

Так, например, Нагорная проповедь Иисуса Христа последовательно развивает основные этические принципы, изложенные в Торе: «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить» (Мф. 5; 17). Большое внимание в Нагорной проповеди уделено милостыне, причем особо подчеркивается, что милостыня должна быть актом милосердия; и совершаться тайно, без расчета на общественное признание и награду от человека или общества за данный акт милосердия; только в этом случае, дающий милостыню может получить воздаяние от Бога. Самым же главным этическим принципом, изложенным в Нагорной проповеди, можно считать следующий:

«Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки» (Мф. 7; 12).

Этот величайший нравственный закон, регулирующий человеческие взаимоотношения во всех областях совместной деятельности и сосуществования, «золотое правило этики», нельзя считать открытием христианства: он логичен в основе своей и применим во всех сферах человеческой жизнедеятельности и совместной практики, и поэтому встречается практически у всех народов в той или иной формулировке, отражаясь в фольклоре, более поздних произведениях философов, входя в религиозные тексты. Есть этот закон, например, и в записанной учениками беседе с Конфуцием:

Учителя спросили: «Найдется ли одно такое высказывание, чтобы можно было следовать ему всю жизнь?»

Учитель ответил: «Чего себе не пожелаешь, того не делай и другим», что говорит о всеобщности и универсальности нравственного закона. Совпадение моральных норм и правил разных народов не является заимствованием. Это совпадение доказывает лишь единство человеческого сознания, сходство условий жизнедеятельности и исторически сложившихся форм человеческих сообществ.

Русским народом приведенное выше «золотое правило этики» было сформулировано в виде бытующих и ныне пословиц: «Как аукнется, так и откликнется», «Не рой другому яму — сам в нее попадешь», «Не плюй в колодец, пригодится воды напиться» и других.

В Древней Руси этика помощи человеку, безусловно, не оформлялась в отдельную отрасль знаний и не фиксировалась произведениями, посвященными этому вопросу. Этические взгляды на проблемы помощи и взаимопомощи существовали только в самом общем виде, в контексте норм человеческого общежития, что доказывает обыденность самого факта оказания помощи. Их зарождение и сущность можно до некоторой степени проследить в древнейших памятниках русской литературы, в фольклорных произведениях.

Для славян, традиционно живших в атмосфере коллективизма и взаимопомощи, смысл и сущность заветов новой для них христианской религии относительно помощи нуждающимся были, несмотря на негативное восприятие самой религии, не чем-то новым, привнесенным извне, а скорее логическим продолжением вековых народных традиций, вследствие чего именно эта часть христианского вероучения была воспринята народом как должное, само собой разумеющееся. Не было неестественным для славян и требование не выставлять напоказ свою благотворительную деятельность, творить добрые дела по зову сердца, а не из корыстной надежды на последующее прижизненное воздаяние. Взаимопомощь, помощь нуждающимся в силу образа жизни, обусловленного природно-географическими и экономическими условиями, для славян-язычников были так же естественны, как сама жизнь.